Чуть больше, чем чужие

Последним судном, на котором когда-либо плавал Гавриил, была великолепная и столь любимая пытливыми умами людей до сих пор «Мария Целеста». То, что случилось на ней, к сожалению, осталось лишь в его личных отчётах, о содержании которых ведали только на Небесах, а люди, наполнив и без того таинственную историю исчезновения всей команды и пассажиров ещё большей мистикой, до сих пор порой взволнованно перешёптывались. К своему стыду, после столь далёкого по нынешним меркам странствия он больше никогда не ступал на корабельную палубу, всё сильнее и сильнее отдаляясь от мира смертных с каждым десятилетием. Замыкаясь в стенах небесного офиса и порой выбираясь на пробежки, позволяя себе лишь с лёгким пренебрежением морщить нос от запаха порта. Впрочем, сегодня он от себя обычного отличался лишь визуально, порой поправляя горловину свитера и снова морща физиономию — Вельзевул поведала ему тонкости плана только в автомобиле такси. Более того, архангелу потребовалось время, чтобы хорошенько понять всё на разгорячённую спором голову. Подумать только, нахальный, дурной, болтливый и всячески выводящий его из себя Кроули сегодня точно позволил себе лишнее за столом. Ни в коем случае не Гавриил, ради которого все и собрались, а именно этот змей-искуситель, наговоривший в его адрес много нелестного как за спиной, так и в глаза. Похоже, что даже прибытие в порт Дувра не смогло спасти ситуацию, хотя, честно признаться, даже в такой пылкий момент это место завораживало по-своему. Обнажая вид на Ла-Манш, окутанный чернильными небесами и нефтяно-чёрной взволнованной водой, он напоминал о чём-то безвозвратно утраченном. Быть может, о тех днях, что были самыми первыми, когда юный, совсем не готовый к миру Гавриил впервые увидел открытое море? Его восхищение тем, что творила длань Господа, тогда не знало пределов. Удивительно даже, что что-то такое земное, скованное цивилизацией, длинными пальцами пристаней и людскими потоками, может увести его в такие глубокие дебри воспоминаний. Каждое из таких слегка кололо его там, где у людей находится сердце. Он не был уверен, есть ли таковое у ангелов, в конце концов, учебника по небесно-адской анатомии ещё никто не издал. Иначе у автора такой книги, наверное, давным-давно, как говорят люди, «снесло бы башню» — столько неточностей, тонкостей, а порой и абсурда связано с оккультно-эфирным явлением в мире. Он не совсем понимал, о каких башнях идёт речь, но был полностью согласен. Выходит, что Адам на полностью серьёзных основаниях увлёкся этим? Помнится, Вельзевул сказала, что он даже книгу свою издал, пусть и под псевдонимом. Воспоминания об этом мальчике были довольно смутными, и Гавриил совершенно не ведал, что делать, когда они встретятся. Что говорить, как объяснять? — Напомни, почему мы не летим самолётом? Или, как это водится, просто не сотворим чудо и не переместимся туда, куда нужно? — плавающий карий взгляд потерянно плыл по зданию порта, порой напрягая тех людей, на которых случайно попадал. Те хмурились и отчего-то ускоряли шаг. Должно быть, если бы Гавриил отдавал себе отчёт в том, что напоминает собой сейчас среднестатистический преступный элемент из кино, он бы куда меньше этому удивлялся. Но, совершенно не ведая, с кем его роднит трёхдневная небритость на лице, стиль одежды и полный презрения взгляд, он позволял себе быть чуть более наивным, чем обычно. — Во-первых, демоны не творят чудеса, понятно? Чудеса — это ангельское слово. Это наз-зывается вмешательством, — машинально поправила его спутница, лениво рассматривая расписание лайнеров и, к некоторому неудовольствию мухи, почёсывая затылок, — Во-вторых, ты идиот. Иметь возможность пересечь море по воде, да ещё и посмотреть Бельгию и Германию, но выбрать «начудесить» себе перемещение в нуж-жную точку? Окинув его полным искреннего непонимания взглядом, Вельзевул коротко потёрла ладони между собой, как это порой делают её жужжащие подопечные. Даже сквозь бесконечный шум человеческого живого потока Гавриил отлично услышал этот уникальный звук — её руки были невероятно шершавыми и жёсткими, сухими, словно вечно источая внутреннее пламя. Отчего-то все вопросы исчезли в пространстве, и, деловито почесав в ответ короткую растительность на лице, что в последние сутки начала доставлять дискомфорт, последовал за этим мелким высочеством куда-то в сторону выхода к кораблям. — А вот эта щетина на моём лице. Напомни мне, как люди обычно её убирают? Я что-то совсем запамятовал, она начинает сильно надоедать. — Опаляют из газ-зовой горелки, конечно, — она мрачно прыснула, изобразив на лице то самое выражение, которое обычно сеет непонимание, в шутку это она или совершенно искренне. Впрочем, сама же она и разрушила иллюзию в тот же миг, — Разумеется нет. Для этого есть бритва, но тебе я её не дам, даж-же не проси и не умоляй. Хотя, поумолять можешь для приличия. — Это ещё почему? — перчинка возмущения проникла в голосовые нотки Гавриила, пока его спутница сканировала свой билет на лайнер. Даже не поинтересовавшись тем, скольких людей она свела с ума силой мысли, чтобы добыть их без очередей и тонны вопросов, он не переставал возмущаться о своём, наболевшем, личном, — Эта щетина просто чудовищно чешется, в чём твоя проблема, исчадие? Неужто из природной вредности ты так со мной? — Во-первых, да, — деловито проникнув за турникет, криво улыбнулась она, — Во-вторых, потому что ты этой бритвой, вероятнее всего, взреж-жешь себе глотку, а убирать море крови я не нанималась. Если что, люди от этого умирают, кстати. — Настолько опасно, что я могу развоплотиться? — он растерянно накренил голову, едва ли веря в такое чудовищное соотношение фактов. Как часто люди пользуются тем, что может в любой момент лишить их жизни? Скольких Смерть уносит просто потому, что они неудачно поскользнулись на мокром полу ванной? От этого мурашки плясали по коже какой-то совершенно несуразной тревогой, за которой ему трудно было заметить более насущную проблему. — Не развоплотиться, пернатый. Умереть. Сдохнуть и отправиться бороздить Вселенную. Или угодить на адское пиршество в качестве закуски Сатане, тут уж не угадаешь. И да, кстати, если ты и дальше будешь стоять у турникета и задерж-живать очередь, эти люди отправят тебя туда преждевременно. И даже если я смогу их остановить — не факт, что захочу. Впрочем, даже такие миниатюрные трудности, как искренний гнев множества смертных, что никак не могли обогнуть незадачливого прохожего, оказались вполне решаемы прикладыванием билета к турникету и стремительным исчезновением в толпе, стараясь при этом не утратить из вида Вельзевул, что спокойно вышагивала по трапу и принимала кособокие любезности от стюарда, что желал удачной дороги. Люди заполнили судно так стремительно, что архангел и сам не успел понять, как оно так быстро ожило и стало тем, что красуется на фотографиях и в кинофильмах. Цветастое, полное красивых платьев, дорогих вин, живой музыки и эксцентричных людей, оно запело собственную песнь, отбывая куда-то в недра пролива. Похоже, Вельзевул решила не экономить на плавании, раз уж так редко выдаётся такая возможность. На вполне закономерное наблюдение Гавриила о том, что маршрута в Дюнкерк, куда она планировала сесть первоначально, попросту нет, она лишь развела руками, делая вид, что совсем не причём, но при этом не особенно и стараясь скрыть своё прямое влияние. — Мож-жет такого и правда нет. Но этот лайнер сегодня точно отправится туда. — Ты чудовище, — Гавриил смог лишь покачать головой, чуть отстраняясь, — Ты понимаешь, что натворила? Нарушила ритм жизни сотен людей одной своей прихотью! — Я бы попросила, пернатый, — осадила его спутница, довольно фыркая, как только что изрядно напакостившая кошка, — Тысяч людей и ни одной сотней меньше. Ночь окончательно сгустилась над отошедшим в море лайнером, погружая его в совсем иную атмосферу. Вокруг потянулись удивительные запахи средиземноморской кухни, причудливо изготовленного кофе и витиеватого кальянного табака. Люди шумели, танцевали и кутили, словно вечно находясь в бесконечном движении, и очень быстро архангел позволил себе разомлеть, затуманенным взором глазея на чёрную, изумительную воду. Островок света и музыки плыл сквозь эту уникальную, великолепную бездну, внушая такое прежде незнакомое, непонятное и такое будоражащее чувство незначительности. В какое-то мгновение, когда Вельзевул удалилась в сторону бара, желая что-нибудь присмотреть, он ощутил себя настолько маленьким, что в это едва ли верилось. Словно прямо сейчас Всевышний смотрит на него оттуда, с таких далёких Небес, и отчего-то улыбается. Пусть Гавриил и не ведал, способен ли Он к улыбке, не знал, направлен ли на него сейчас любящий взгляд, но он уж точно не был один. И сейчас, когда он настолько очеловеченный, беспомощный, словно выброшенный в эту густую воду, это было именно тем, что нужно. Горячим чаем после уличного ливня. Объятиями лучшего друга в чертовски плохой день. Лишним «я тебя люблю», что на деле никогда не станет лишним. Он не был один, и это было просто великолепно. Гавриил стоял по правому борту, опершись на перила обоими своими локтями и уставившись в звёздные, отчего-то такие неправильно чистые небеса. Интересно было думать, как они там? Волнуются ли? Ищут ли? — Уж не знаю, за что Ты так со мной и зачем. Но вот что — я буду не я, если подведу Тебя и не разберусь. Обязательно разберусь. Ты будешь гордиться мной. В то мгновение ему показалось, что Небеса подмигнули ему. Что-то вызвало на лице глупую, но удивительно искреннюю улыбку, что на столь бандитском от щетины лице выглядела восхитительно. Вельзевул снова усмехнулась бы и сказала, что он выглядит глупо. От мыслей об этом хотелось улыбаться только сильнее. Подумать только, и когда с ним это было в последний раз? Столько столетий назад, уже и не перечислишь, не вспомнишь, не вытащишь. — Великолепный лайнер, ты не находишь? — знакомый, но отчего-то совершенно не ломающий его картину мира голос раздался по правое плечо, как бы невзначай выдёргивая его из странных, летучих мечтаний о чём-то безвозвратно-забытом. Гавриилу стоило только лишь обернуться, чтобы как следует осознать всю невероятность происходящего и вылить её в одно слово. — Сандальфон! — наполнившиеся искренним восторгом, да куда там, почти исступлением, глаза архангела в то мгновение следовало, опять-таки, написать на иконе. Его нашли, его всё это время искали, о нём не забыли! А стало быть, не следовало оставлять надежду на то, что всё это лишь большая бухгалтерская ошибка, пусть и довольно фатальная. Ангелы всё это время искали его и наконец-то пришли к успеху, должно быть, Михаил отдала приказ, и, быть может, этой странной череде глупых совпадений придёт конец, — Не представляешь, насколько я рад тебя видеть. Ты всё-таки меня нашёл, я, если честно, уже и надежду начал терять, а тут ты. Как вы там, не сошли с ума все без меня? Если уж совсем откровенно, я боялся, что у вас вообще не получится ничего. Сказать, что Сандальфон выглядел привычно для себя — значит, не сказать ничего. Он вообще почти никогда не изменял себе в телесно-тёплом чувстве цвета, благородной полулысине и лёгким, но таким искренним презрением во взгляде ко всему людскому. Это, объективно, было странно — в конце концов, он из вознесённых. Тех, что от человечества взошли на Небеса. Но Сандальфон никогда не любил эту тему и просил не говорить с ним об этом по лишь ему одному ведомым причинам. Вот и теперь, стоило только Гавриилу схватить его за руку для поспешного, уж слишком радостного рукопожатия, тот почти сразу выдернул её прочь, натянуто улыбаясь. — Здравствуй, Гавриил, — овальное лицо ангела сморщилось от лёгкого отвращения, стоило ему только как следует рассмотреть то, чем стал его вечный старший товарищ, — Какой ужас. Друг мой, ты бы посмотрел на себя, в кого ты превратился? Одежда, причёска, лицо. На кого ты похож? — Кажется, на человека, — экс-архангел попросту не придумал ответа лучше, получив столь странный, но и столь предсказуемый вопрос. Да и после него вряд ли бы придумал что-то более ёмкое и полностью выражающее его текущее состояние. — Иу, — кажется, сморщиться сильнее было просто нельзя. Сандальфон лишь сокрушённо покачал головой, стараясь снять отвращение и перейти к чему-то более важному, — Боюсь, что у меня для тебя просто отвратительные новости. Не знаю даже, с чего бы начать. Не знаю, что именно произошло с тобой и почему тебя низвели, но, кажется, из-за этого Михаил напрочь сошла с ума. — Прекратила использовать эту ужасную помаду? — осознав, что шутка совершенно не выстрелила по полному мрака и молчаливой мольбы замолчать лицу товарища, Гавриил послушно притих. — Заявила, что хочет изменить распорядок на Небесах. Не знаю пока, насколько у неё всё серьёзно, но меня она подослала, чтобы разыскать тебя, а Уриил — за оппозицией. Говорила что-то про Небесный суд, про то, что ты манкируешь обязанностями. Велела мне отыскать тебя и сразу же перехватить, доставить наверх по нашим каналам. — Погоди-ка минутку, поостынь, — поспешно оглядываясь на тот случай, если Вельзевул прекратит издеваться над барменом посредством выкапывания его внутренних комплексов, и решит вернуться сюда. Такого столкновения никто бы не захотел, — Небесный суд используется только для приговора предателям и тем, кто нарушил Его слово. Там ангелов приговаривают к гибели, а порой даже к падению вниз. Зачем им вообще меня тащить, а тем более, в этой земной форме? — Михаил сказала, что хочет взять у Ада реванш. Что в том, что Армагеддона не было, есть и твоя вина, да и вообще, что ты все Небеса разболтал так, что они на ладан дышат. Уж не знаю, как именно она собралась всё ломать, и что скажут другие, но, похоже, ты сейчас не в лучшем положении. Больше всего это напоминает заговор, а я, знаешь ли, не особо намерен отказываться от всего, что ты настроил за эти годы. И потом, как бы ты сейчас ни выглядел, — снова коротко поморщившись, Сандальфон поспешно отвернулся и уставился на воду, — Ты всё ещё остаёшься моим другом. И потакать Михаил в этой дурости я просто не могу. Гавриил замотал головой так упрямо и стремительно, словно речь шла о том, чтобы попробовать экзотическую кухню вроде глаза тунца. В это не верилось, это просто не укладывалось в голове — Сандальфон является сюда не для того, чтобы забрать его наверх. Более того, высший стан ангелов не собирается возвращать своего руководителя обратно, а напротив, решили сделать так, чтобы больше о нём никогда и никто не услышал. Музыка, ещё с минуту назад такая прекрасная и бодрая, теперь отдавалась в ушах бессмысленным гулким шумом. — Нет. Нет-нет-нет, это какая-то ошибка. Кто угодно, но не Михаил. Ты точно понял всё верно? Умоляю, скажи, что ты ошибся или разыгрываешь меня. — В этот раз нет, — покачал головой Сандальфон, потирая пальцами сталь перил, — С ней что-то не так. Я послан для того, чтобы отловить тебя, но не беспокойся об этом. Буду водить их по ложному следу столько, сколько смогу. Сам знаешь, с моей стороны бесполезно в открытую ей возражать. Но если вдруг тебя разыщет Уриил — боюсь, ничем не смогу тебе помочь. Это вряд ли случится. — Р…разумеется, — при одной лишь мысли о том, что с человеческим телом способен сделать кулак правосудия Уриил, архангел ощутил животный ужас на пару мгновений. Всё вокруг сбивалось в одно цветастое пятно, а части паззла отказывались складываться в заветное и такое страшное слово «заговор». Дыхание задержалось где-то в лёгких, а тело будто бы стало раз в пятьдесят тяжелее, — А что же остальные? Они все с этим согласны? — Михаил велела не оповещать. До Варахиила не достучаться, Рафаил опять странствует, Селафиил в Африке, а Иегудиил так и вовсе может согласиться на такое, если хорошо попросить. Могу понять, почему тебе трудно в это поверить, но сейчас трудно всем. Что касается твоего низведения — мы по-прежнему не ведаем, почему так произошло. Приказ свыше, похоже, что на то была воля Всевышнего. И, если тебе так угодно, Замысел. — Непостижимый замысел, — пробормотал Гавриил куда-то себе под нос, не умея прийти в себя. Вряд ли его попутчица, что выпивала из бармена сейчас последние соки и ни о чём не подозревала, будет рада таким новостям. А то и вовсе откажется иметь с ним дело, дабы не начинать бойню с ангелами. Если быть откровенным, сейчас архангел хотел этого меньше всего на свете. Как ни прискорбно, как бы сумрачны ни были её замыслы, никому не ведомые, она всё ещё помогала и учила его мелочам. Объясняла, зачем нужна зубная щётка, как работает кухонная техника, что нужно делать, если с твоим телом что-то не так, и нужен осмотр врача. Снисходительно смотрела на стрижа, коего Гавриил прозвал Апельсином, и, фыркая, обзывала его ёмким словом «горошина». И, совершенно не будучи обязанной это делать, потащила его искать ответы на вопросы где-то в Австрии, решив, видимо, показать столь мимолётные радости людского мира. Меньше всего сейчас Гавриил хотел бы потерять её компанию. — Да, я тебя понял. Спасибо. Я попробую что-нибудь с этим сделать. — Ты с кем болтаешь, бестолочь? — она появилась рядом как-то совершенно внезапно, только теперь вынудив его обратить внимание на то, что принесший столь ужасные вести силуэт Сандальфона растворился в толпе пассажиров так же стремительно, как и появился. Похоже, что эти двое разминулись буквально в минуту, — Ты всё пропустил, я объясняла бармену, почему не стоит доверять местным властям, и он, каже-жется, себе картину мира сломал. А ещё там такие стейки жарят, ух, закачаешься. Я буду не я, если не отведу тебя на дегустацию. Похоже, что она и правда была вдохновлена происходящим, если это слово в принципе было реально отнести к Вельзевул и всей её палитре лица. Ко всем её выражениям, что во всех своих мелочах сводились к непроходимому мраку и вселенской апатии. И, даже не ведая того, что этот отпуск пока что самый интересный и странный из всех, что у неё были, Гавриил решил промолчать. Спрятать этот чудовищный, не укладывающийся в голове разговор внутри себя и не доставать до тех пор, пока не появится повод получше. Так ведь будет лучше для всех, разве нет? Она не утратит этого вдохновенного взгляда, которым так мистически пытает морскую пучину, их приключение продолжится, словно ничего и не было, Сандальфон по-прежнему его друг, а те, что сейчас так старательно разыскивают его, никогда не подумают искать его рядом с одним из семи принцев Ада. Он бы и сам наверняка не догадался, окажись на их месте. Хотя, представить себя на месте Михаил отчего-то не получалось. Чем она руководствуется, о чём думает? Неужели он и впрямь так сильно насолил ей, ведущему архангелу, формальному главе их стана? Правда, в самом деле, только формально — позицию негласного лидера Гавриил давным-давно отхватил себе, как и множество разных привилегий на этой почве. Но ведь это не могло всерьёз вынудить Михаил, с которой они были неразлучны с сотворения мира, к заговору? — Чего бледный такой, у тебя лицо точно как у того бармена, которому я мир сломала. С тобой вообще всё нормально? — она покривила брови, протягивая ему какой-то голубой коктейль и попутно отпивая из своего, прозрачного и почему-то с оливками. — Д-да, кажется, меня укачало. Давно на кораблях не плавал, понимаешь ли, аж с самой «Марии Целесты», — он по-бытовому усмехнулся, надеясь, что это сработает, и Вельзевул переключится. Она же, протянув свой коктейль с трубочкой наверх и дав отпить головной мухе, оправдала его ожидания, заинтересованно тыкая попутчика под ребро. — Ты был на «Марии Целесте»? Вот не знала. А что ж-же там всё-таки случилось? Столько слухов гуляло, и все раз-зные, непонятно было, кого слушать. Разговор пополз в совершенно другую сторону, окончательно забивая Вельзевул голову и отводя её от столь скользкой и болезненной темы предательства. В конце концов, впереди была Австрия, а до неё — Бельгия и Германия. Терять столь могущественную и необходимую компанию, что вырывала из волн одиночества, не хотелось. И, пусть надежда на то, что Уриил не разыщет их, и была несбыточной, ведь он путешествует с Повелительницей Мух, он полнился вдохновением. Выдав что-то о том, что стейки с брусникой вечно ждать не будут и помогут прийти в норму, она устремилась куда-то в ресторан, а Гавриил, на мгновение задержавшись, снова бросил на море взгляд, пусть и совсем иной. Взволнованный, тоскливый и полный глупых вопросов к глухим Небесам, что никогда не дадут ему ответа. Не теперь. — Обойдётся как-нибудь. У меня ещё много времени. Море лишь мрачно ударилось о борт корабля, не умея сказать, как сильно он ошибался.