Чуть больше, чем чужие

Что случится, если совершенно неподготовленного к этому человека, что в последний раз наблюдал европейский континент где-то с век тому назад, забросить в Европу и, пусть и в лёгкой спешке, окунуть в краски разномастных стран буквально лицом? Вельзевул хорошо знала, и от осознания того, что такого эффекта добилась она лично, что-то внутри, пробиваясь сквозь тонны мух, довольно улыбалось. С любым таким человеком, пожалуй, случится то же самое, что и с Гавриилом, этим полупернатым придурком, что совсем недавно сидел рядом на украденной рикше и то ли смеялся, то ли что-то негодующе восклицал. Хотя, пожалуй, рикша не идёт ни в какое сравнение с теми людьми, что дружно изливали свой гнев буквально всюду, куда могли дотянуться, когда теплоход вместо пункта своего назначения взял и приплыл в Дюнкерк, а капитан даже не смог ничего возразить и едва ли не был со злости затоптан. Всё-таки, каким бы трижды предателем тот ни был, некоторые идеи Кроули и правда демонически гениальны. И это даже невзирая на то, что, заведя привычку подниматься на Землю раз в месяц с завидной регулярностью, она довольно-таки быстро отделила зёрна от плевел и разобралась, где изобретения и правда принадлежат демоническому змею, а где его довольно-таки шустро обогнали смертные. Вельз апатично махнула рукой и не стала ничего с этим делать. В конце концов, до тех пор, пока отчёты о злодеяниях с радостной улыбкой принимают на восьмом кругу, всё в порядке. Лично ей было наплевать на то, что из этого на самом деле придумала их локальная королева драмы, а что нет. А теперь, когда Кроули гуляет по земле в свободном, так сказать, полёте, можно было и вовсе перестать морочить себе голову. Если быть совсем уж честной с собой, она едва ли вообще могла понять, во что превратились последние несколько дней ровно с того момента, как она, распивая горячее молоко в кафе, увидела воочию это побитое молнией, мокрое, напуганное явление в человеческом теле. Но, определённо, на скуку пожаловаться у неё бы просто не получилось. Вряд ли сама она, по личной инициативе, без объективной причины полезла бы на круизный лайнер, пообщалась с отставным ангелом Восточных врат, что оказался невероятно галантным, а уж тем более стала кому-то объяснять, как и зачем пользуются зубными нитями и что нужно делать, чтобы не ударило бытовым током. Правда, после этих сомнительных уроков Гавриил заполонил всю её ванную зубными щётками, пастами и нитями, мотивируя это «заботой о своём телесном храме», при этом не особенно отдавая себе отчёт о том, что так можно и дёсны сточить до крови, что он и сделал. Вельз, помнится, долго глумилась над ним, когда архангел впервые ощутил вкус своей крови и впал в хтонический ужас. И она, признаться честно, проявила себя как чудовище высшей степени, ибо ещё очень долго смеялась прежде, чем объяснить ему, что это пройдёт. С другой стороны, он поразительно быстро разобрался со схемой работы микроволновки, электрического чайника, обогревателя и прочих радостей жизни, всего лишь как следует увлекшись. Более того, не раз и не два порывался подобраться к её личному ноутбуку, что существовал для прямой связи с Адом, а также для осуществления техногенных катастроф на расстоянии, чтобы с постели не вставать. Большинство старших демонов презирают современные технологии, но только не она и только не после столь близкого знакомства с миром смертных. Как бы то ни было, за подобные поползновения архангел стабильно получал по рукам, ведь собственничество — одна из её наиболее мощных черт. В любом случае, уловить момент, когда её обычная пара дней вольного отгула превратилась в уже, кажется, почти неделю, она попросту не успела, а мысли о том, что, возможно, Ад её разыскивает по совершенно логичным причинам, она пока что просто не допускала. Да куда там до возвращения вниз, если вся эта неделя походила на форменный дурдом с участием её идейного врага, его идиотских заморочек и, признаться честно, довольно красивой щетины на физиономии. Да, Вельзевул могла бы дать ему бритву, и, возможно, он бы даже и не поранился нисколько — вот только она не хотела. Было в этой неопрятности, лёгкой запущенности, что обычно ему не свойственна, что-то приятное. Как и в каждой из его попыток узнать для себя что-то новое, пробираясь через людей на немецких улочках, в каждом смешке от не самой хорошей шутки и, возможно, в этом глупом, эфемерном любопытстве, что полезло из Гавриила клоками, стоило ему только немного привыкнуть к человеческой оболочке. Последние два дня ушли на то, чтобы без лишней спешки, но и не притормаживая, пересечь две страны подряд и угодить в заветную Австрию, и, откровенно говоря, голова шла кругом у них обоих. До сих пор в голове довольно живо стояли воспоминания о том, как этот идиот пытался сладить с прокатным велосипедом в Брюсселе, а после — с местным же странным говором, что был, кажется, перемешан из всего подряд. Каким-то мистическим образом сумел извиниться перед стайкой девиц, в которых влетел на этом злосчастном транспорте и опрокинул на землю целый ящик пива, что они несли вчетвером. Пусть они его и едва ли не прибили, но практически сразу умудрились свести всё в шутку и ещё долго хохотали над «этим странным англичанином», сверкая разноцветными колготками по мостовой. А когда круговорот шагов затащил их обоих в Германию, она была готова отдать всё, чтобы зарисовать в памяти лицо Гавриила в момент шумного, грохочущего, словно разрывающийся снаряд, косяка байкеров, что стремительно уносились из местной столицы в какое-то собственное странствие. Смешав на лице искренний ужас, восхищение и недоумение, он простоял, глядя им вслед, ещё с минуту, а после, деловито поправив ворот свитера, прокашлялся и негромко выдал. — Если они будут издавать такой шум постоянно, то скоро в Ад укатятся. Вельзевул тогда лишь скривилась в ответ по лишь ей одной известной причине, и отмахнулась. Пусть не болтает о том, в чём ничего не понимает. Она молчала, когда, основательно употребив местного пива, Гавриил принялся смеяться над всякой чушью вроде странно произносимых слов на местном языке. Лишь беззвучно усмехалась, когда он, сразу после третьей пинты, пытался выяснить у бармена, почему немок принято считать некрасивыми, если красота в глазах смотрящего? И слегка заторможенно притихла, когда архангел, окончательно одухотворившись местными развлечениями и осознав, что до поезда в Вену всего-то три часа, затащил её чуть ли не силой на туристический воздушный шар — огромный, величественный, окрашенный в цвета немецкого флага, он медленно и спокойно возвысился над бесконечными домиками, храмами и тесными улочками, что суетливо полнились людскими фигурками. Ни единой вибрации, лишь тёплый ветер, что омывал лицо, напоминая о чем-то давным-давно утерянном. О чём-то, что Вельзевул не любила вспоминать, что она всегда прятала где-то в любимом шкафу и никогда не доставала, опасаясь размякнуть. — Оказывается, и люди умеют летать, да ещё и так плавно! Самолёты не считаются, это просто транспорт, и всё. И чего только не придумают, чтобы стать ближе к небу. Архангел выглядел мечтательным, и что-то в этом просто чудовищно угнетало. Любопытство, проснувшееся в нём за это время, как будто пробудило в нём того самого, другого Гавриила. Того, что трогательно улыбался, наблюдая за жизнью Христа. Того, что едва ли мог дышать, глядя на морские волны впервые в жизни. Того, что со смехом гладил едва только сотканных из ткани мироздания опоссумов, удивляясь и радуясь их глупому виду. Об этом не хотелось вспоминать ни под каким видом, а уж тем более задавать себе неприятный, но дьявольски важный вопрос — что именно заставляет её сейчас находиться здесь? Почему она тянет и не может просто взять и спустить его вниз, раз уж Небеса почему-то совсем не торопятся забирать своего главаря обратно. Ведь так следовало поступить с самого начала, пошатнуть баланс сил в свою сторону и навеки оставить имя архангела Гавриила в прошлом. А она, подумать только, катается с ним на воздушном шаре, пьёт пиво и ищет способ вытурить его обратно, в уютное гнездо из облаков. — Отчего замолчала? Опять язык проглотила? — Да чепуха, — Вельз лишь отмахнулась, понимая, что уже минут пять он точно молчит и пялится на неё, видимо, ожидая какого-то ответа, — Никак с высотой не могу свыкнуться. Демоны — существа довольно приземлённые. Безусловно, крылья есть у многих из них, безмолвно напоминающие собой об их когда-то небесной сути. Но те, кто ими обладает, так или иначе, практически никогда не летают и не возводят глаза к небу в желании снова с ним соприкоснуться. Возможно, именно поэтому сейчас, глядя на крошечных смертных с высоты воздушного шара, что-то внутри Вельзевул захотело исчезнуть отсюда. Скрыться и никому не показываться, не чувствовать тёплый ветер на своём лице, не смотреть в полный священного любопытства взгляд этого небритого кретина рядом, и уж тем более не слушать его вопросов. Воспоминание о чём-то непоправимо-утерянном вгрызлись в рёбра, раскалывая кость, и выжигали мух внутри едкой кислотной лавой. Поскорее бы шар спустился, в самом деле. — Знаешь, — он отчего-то улыбнулся, даже толком и не глядя на собеседницу, а уставившись этим своим странным взглядом куда-то в небытие, переплетая его с ветром, — Никогда бы не подумал, что скажу это, но со мной давно такого не было. Словно я опять в самом начале. Как будто впервые посетил Эдем, где даже не поселились люди. Помню, как-то раз мне довелось посмотреть из него на звёзды, что мы с Рафаилом так долго рисовали. Уже и не помню, почему меня туда вдруг занесло, но смотреть на них снизу вверх было потрясающе. — З-заткнись, — Вельз хотела отрезать это слово, спугнуть его идиотский приступ воспоминаний, заставить его отстраниться и замолчать, лишь бы всё встало на свои места и не было таким до странной одури приятным. Неестественным. Слишком хорошим. Но вышло лишь отправить короткую брань на потеху ветру, куда-то вдаль, оставшись наедине с чувством предательства самой себя. Ведь когда-то, распаляясь гневом от одного имени этого сукиного сына, она пробилась до седьмого круга, где теперь властвует. Это просто не укладывалось в голове, — Шар сниж-жается. Нам пора на поезд, если не хотим опоз-здать. А то брошу тебя тут, будешь знать. — Не посмеешь, — хохотнул он, саркастично закатив глаза и почти сразу вернувшись к привычному выражению лица, полному снисходительной насмешки. Беспокойство внутри Вельзевул, пусть и ненадолго, но всё-таки утихло, освобождая голову от никчёмной тревоги. Да уж, так определённо было намного лучше. Вена встретила их, пожалуй, самым неожиданным для этой звёздной парочки образом — огромным, красочным театрально-танцевальным фестивалем, что гремел по всем улицам города и переплёл в себе если не сотни, то уж точно тысячи людей разной степени гримированности. Шум, гам, театральные маски, тонны грима и невыносимой классической музыки вперемешку с гомоном людей буквально выбивали из колеи. Как, спрашивается, в таком дурдоме вообще можно найти группу студентов-иностранцев, а тем более того-единственного из них, что до сих пор, даже по мере взросления, защищён от чужеродных ему сил? Этого Вельз не ведала, предпочтя пока что ограничиться фривольным искусством на своём лице — уличный художник с искренним вдохновением написал на её лице мексиканскую маску Смерти, а её спутник, поддавшись общему соблазну, выбрал себе расшитую позолотой венецианскую маску кота, в которой выглядел, признаться, как бандит на детском утреннике. От пёстрых красок вокруг кружилась голова, и ни одна здравая мысль не спешила залезть в голову и хоть немного потеснить местных мух. По крайней мере, Вельзевул довольно честно постаралась, сняв бедолажную муху с головы и спрятав её в руках от лишнего катастрофичного шума. — Подож-ждём наступления ночи, когда людей поубавится. А там уж выйдет разнюхать, где он остановился. От студентов вечно прёт алкоголем и блудом. — Звучит так, словно ты хорошо разбираешься, — колко выкатил в ответ Гавриил, состроив такую улыбку, что кого угодно привела бы в бешенство. Кого угодно, кроме его спутницы, конечно. — Лучше некоторых. Ты вряд ли себе представляешь, через что приходится пройти падшим ангелам, чтобы их начали хоть немного уваж-жать. Сидите там, на своих облаках, и горя никакого не знаете. Легко болтать, когда так высоко восседаешь. Мож-жет, и правильно тебя вниз спустили, сытый-то голодного никогда не поймёт, — вряд ли она упрекала его серьёзно, скорее просто из собственного специфического чувства юмора, которое порой было сложно разглядеть за тоннами мух и апатичных взглядов. Впрочем, и тех и других в последние дни стало заметно меньше. Откуда-то с главной площади принялся играть знаменитый «инфернальный галоп», что среди смертных был куда более известен под ёмким словом «канкан». Похоже, что фестиваль близился к своей кульминационной точке, разгораясь в пышной цветной ночи буйствующими огнями. — А Орфей и правда бывал в Аду? — также прислушавшись к музыке Оффенбаха, Гавриил продолжал болтать. В самом деле, неужели все ангелы такие болтливые, или ей снова досталось нечто уникальное, раззевающее свой рот больше, чем кто-либо ещё? — Спрашиваешь. Он был тем ещё идиотом, если так посмотреть, ведь если бы он хоть немного подумал преж-жде, чем затеваться с охотой, то наверняка бы… — Берегись! Несколько секунд, что последовали дальше, перемешавшись с событиями вокруг, заметались вокруг Вельзевул паническими искрами. Она отчётливо увидела, как её попутчик изменился в лице, как напуганно выронил свой стакан с кофе и, крепко схватив её за руку, поволок в толпу, куда-то к эпицентру фестиваля, запутываясь в людях и костюмах. Что-то было ужасно неправильно, вокруг отвратительно воняло эфиром, а краем глаза ей-таки удалось выхватить в потоке людей до боли знакомый силуэт — Уриил. Коренастая, крепкая, не удосужившаяся даже немного принарядиться под карнавал, она проталкивалась сквозь человеческий расписной муравейник, чуть ли не идя по головам, лишь бы не утратить свою цель из вида. Чуть дрожащие от перенапряжения пальцы крепко сжимали на уровне пояса небольшой баллончик, напоминающий перцовый. Вот только даже отсюда она слишком хорошо чувствовала, что именно там находится — святая вода, которой архангел не побоится воспользоваться, если вдруг догонит. Вопросы запестрили в разуме почти мгновенно, но задать их вслух просто не получалось, настолько этот придурок стремительно пытался скрыться от своих, казалось бы, товарищей. Какого лешего, почему Гавриил убегает от тех, кто по логике вещей со спокойной совестью протащит его обратно, в заветный и законный Рай? Зачем тащит её за собой и какого хрена кроме эфира поблизости определённо воняет чьей-то чужой серой? Да ещё и будто бы вперемешку с розовым маслом? Что-то в этом запахе на мгновение показалось ей знакомым, но Гавриил не давал ни единого шанса вспомнить, завлекая её в толпу и побелев, кажется, тона на три. — Какого хрена ты делаешь, придурок? Остановись, пока я тебе твою руку не отгрызла! И в этот момент, когда канкан оказался так близко, что буквально разрывал уши, бежать было уже некуда, ведь дальше — только сцена, а Уриил стремительно нагоняла их обоих, уже сжав кулаки накрепко, до ошалелого от столь торопливых событий сознания Вельз наконец дошло нечто очевидное. Она хорошо знала серно-розовый запах, что клубился вокруг навязчивым осиным жужжанием. Будучи большим фанатом розового масла, её бывшая жена, ныне выброшенная на второй круг, могла вылить целый флакон себе за шиворот и ничего не стесняться. В такие дни весь пиджак Вельзевул вонял этими паршивыми лепестками, если отставная жена вдруг желала поприставать или пообниматься прилюдно. И теперь, направив взгляд туда, откуда лилась невыносимая струя запаха, Повелительница мух отлично видела её источник — Буфовирт собственной персоной стремительно подбиралась к ним со стороны, ровно противоположной Уриил. Выхода из положения, кажется, попросту не было. От непонимания ситуации и целого ряда справедливых вопросов загудела голова. Почему эти двое работают в команде? Кто и по какому праву выпустил Буфовирт со второго круга, кто дал ей пропуск? Почему теперь, кажется, на Вельзевул охотится бывшая жена, а на Гавриила — бывший друг? А самое главное — какого, прости Сатана, хрена этот злополучный, трижды неладный архангел перелезает через ограду сцены, да ещё и её за собой тащит? Впрочем, хотя бы на последний вопрос Гавриил предпочёл впопыхах ответить самостоятельно, едва ли умея держать дыхание и приковывая к своей персоне множество совершенно не готовых к перформансу людских взглядов. — Если мы будем у всех на виду — на нас не смогут напасть, по крайней мере, мы выиграем время, — зашептал он со всей своей практически двухметровой высоты, — Я потому и лезу на сцену. — Да почему они вообще на тебя нападают? Это ж твои небесные дружки, ты ж долж-жен на них с объятиями прыгать! Или я чего-то не з-знаю, а? Почему эта дура вообще со святой водой? Человеческий поток за металлической оградой сцены уже принялся довольно прикрикивать и хохотать, глядя на то, как у инфернального галопа внезапно образовалась парочка лидеров, пусть и не особенно напоминающих Орфея и Эвридику. Где-то там, среди шляпок, масок и восклицаний, отчётливо виднелись две головы — ангельская и демоническая, что стремительно подбирались к сцене с разных сторон, определённо имея виды на них обоих. Вельз хорошо понимала, что в самом крайнем случае сможет постоять и за себя, и за этого кретина, который неожиданно завёл от неё какие-то тайны, но теперь, невольно отплясывая нечто зажигательное, запутанное и безумное во главе огненного канкана на пару с Гавриилом на долбаной театральной уличной сцене, охваченной пиротехническим огнём, она готова была буквально сбросить его на растерзание преследователям. Пляска перерастала в настоящее буйство, а преследователи подбирались всё ближе и ближе к первым рядам, всё крепче сжимая в руках святую воду и уж больно знакомое осиное гнездо. Девицы, танцующие канкан позади, в полной растерянности продолжали свою работу, сверкая юбками, а Вельзевул, накрепко вцепляясь в чёрный свитер напротив, буквально рычала, постепенно начиная осознавать масштаб того, что оказалось от неё скрыто. Похоже, что её спутник вовсе не так прост, и теперь по какой-то причине прочие архангелы затеяли охоту на него, возможно, даже снова подключив так называемые «неофициальные каналы». Если это действительно было так, а Гавриил, зная об этом, не сказал ей ни слова — это катастрофа. Меньше всего Вельзевул хотелось бы связываться со станом архангелов, а уж тем более с этой больной на голову Михаил. Канкан постепенно начал разрывать уши, приближаясь к кульминации, а Уриил и Буфовирт, подступая с разных сторон, начинали переходить на бег, готовясь к прилюдному нападению. Похоже, сегодня было не так решительно всё. Оркестровые трубы были готовы порвать её перепонки, а танец всё сильнее начинал напоминать конвульсию на двоих, приправленную затаенным гневом. Деваться было некуда, мексиканская маска на лице начинала подтекать от жара, а обе преследовательницы уже разогнались, буквально дыша в затылок. Даже отсюда Вельз отлично видела, как мышцы на лице Уриил напряглись, а косая улыбка бывшей жены обратилась в хаотично-безумный оскал. Гавриил закружил её в финальном па, и, накрепко сжав пальцы для щелчка, она уже была готова вмешаться в судьбу и сбежать отсюда куда подальше. Но что-то успело вперёд неё. Финальный аккорд духового оркестра отгремел где-то далеко позади, заставив Вельзевул, едва ли не оглохнув, пошатнуться и немедленно вырваться из чужих рук. Её глаза сверкали вопросами и искренней тревогой, и, похоже, её совершенно не смущал тот факт, что оба они оказались внутри аккуратно припаркованного поблизости двухэтажного автобуса, полностью набитого чьими-то вещами, рюкзаками и сумками. Где-то вдали раздавались глухие фейерверки, дав, наконец, им обоим передохнуть и сделать пару вдохов прежде, чем владычица седьмого круга вернулась в норму. Крепкие, неожиданно сильные для такой фигурки руки крепко схватили Гавриила за грудки и намертво припёрли к задней стене автобуса, тряхнув разок человеческую тушку для большей уверенности. Мексиканская маска растекалась по напряжённому лицу, а головная муха сердито жужжали, напуганная и разбуженная. — З-значит, у тебя теперь свои секреты, а? Небеса охотятся за тобой! — Я клянусь, я не понимаю, почему! Сандальфон уверял, что Уриил не сумеет меня найти, что этого не случится. Может, он чего-нибудь не так понял, или недорассказал. Буквально в это же мгновение, окончательно себя засыпав, архангел Гавриил обречённо покачал головой и выдохнул, кажется, наконец сдаваясь и поддаваясь тяжёлым мыслям о заговоре, что творится там, Наверху. То, о чём его спутница не должна была узнать, а уж тем более таким идиотским образом, когда ищейка была готова опалить её святой водой, лишь бы добраться до цели. Что-то внутри Гавриила знало, что правду следовало рассказать раньше. Но теперь, когда Повелительница Мух буравила его взглядом, чуть ли не прожигая дыру, вариантов было мало. — Видимо, даже ангелы порой ошибаются. Как бы ему ни хотелось обратного, рассказать Вельзевул правду он оказался просто обязан.