Чуть больше, чем чужие

Не то чтобы Михаил в самом деле любила спускаться на Землю под тем или иным предлогом. Особенно теперь, когда мир людей стал настолько запутанным, слоистым и суетливым, что мигрень лишь усиливалась на его фоне, а нерасторопные туристы, которых почему-то стало так много, только и знали, что не смотреть, куда ставят свои ноги. Этот мир стал значительно более шумным, безумным и беспорядочным, чем она его помнила — а последнее, что могла простить Михаил, это беспорядочность. Возможно, именно поэтому она предпочитала являться бесплотным духом, например, на сеансы экзорцизма, когда какой-нибудь внеочередной священник взывает к ней за помощью. Или, быть может, незримо присутствовать на чьих-нибудь крестинах, если вдруг выдастся минутка, которых в последние лет так триста уже совсем не осталось. Быть может, именно для того, чтобы избежать местной суеты, она избрала для встречи со своей коллегой именно ночное, а если быть точнее, предрассветное время суток? В это время притихшая Вена, откуда был отправлен последний рапорт Уриил, была окутана мягкой прохладцей, что порой попадала под ледяной нож северных, зимних ветров. Близились холода, пусть и такие лояльные в Европе, но всё-таки. Близилось Рождество, хлопоты и массовое безумие среди юных ангелов, которым оно так сильно нравится. Волей-неволей вспомнишь Гавриила, ради которого и затевается весь этот около-детективный кошмар. Ведь именно он любил Рождество сильнее прочих из их могущественной семёрки. Трубил в свою трубу раньше положенного, созывая всех на построение, раздавал множество указаний и светился так, словно в очередной год, полный безбожных поступков, людского кретинизма и бесстыдства оппозиции, Спаситель родится ещё один раз и попробует начать всё сначала. В самом деле, этот мальчик из Назарета и правда был настоящим идеалистом. Всё-то у него было ясно и понятно, всё решалось пониманием и прощением, а ядовитых демонов, что пытались уболтать его на всяческую блажь, он даже не осуждал — лишь объяснял, почему не станет делать то, что те говорят. Гавриил обожал этого мальчишку когда-то, и так ли странно, что теперь он делает всё, чтобы Рождество стало чем-то особенным, чем-то непохожим на другие дни. Чем-то, что напоминало бы о том юноше, что учил тысячи людей любви и состраданию. Откуда-то повеяло неприятным холодом, и Михаил поёжилась, поправляя на плечах белоснежную шаль из мягкой шерсти. Порой в её голове едва ли укладывалось то, что она же сама и затеяла — в конце концов, когда-то давно существовали времена, когда они были настолько близки, насколько бывают только земные близнецы, да и то не всегда. Впрочем, отмахнулась она сама от себя, времена изменились. Изменились необратимо и до жестокого давно, позволив Гавриилу забыться, распустить вокруг себя всё, к чему прикасается и довести Небеса до ужасающего беспорядка. Упустить мальчишку, каким-то образом не убедить его сотворить Армагеддон. Насколько такое вообще возможно в современных реалиях, где каждый второй подросток тяготится остальным миром, а дети, погрязшие в своих электронных игрушках, порой неделями не видят глаз своих родителей? Если бы кто-то в эту минуту сказал Михаил, что она рассуждает однобоко, скорее всего, она бы лишь презрительно фыркнула, переведя усталый взгляд на гладь Дуная. Да, местом встречи с Уриил она избрала набережную, где в это время суток гарантированно не окажется лишних людских глаз и ушей, которые порой так невыносимо раздражают. Признаться, в пейзаже без людей было что-то безотказно умиротворяющее — степенная вода мягко утекала куда-то прочь, далеко за пределы Австрии, воздух полнился лёгкой туманной дымкой и свежестью, а еле заметная кромка солнца, должно быть, сейчас уже выглянула из-за горизонта. Беда лишь в том, что за цепочкой безобразных высотных домов нет никакого шанса увидеть её. Михаил снова поморщилась, ощущая эфемерную тревогу. Шаги Уриил можно было узнать из тысячи — настолько радикально они менялись от грубых, громких, почти генеральских, до деликатного стука туфлями по мере приближения к кому-то, кого она беззаветно уважала. Где-то внутри это поджигало подлый фитиль самолюбия, и сегодняшний день исключением не стал. Уриил, хранитель пламени Господа, хранила мягкое и послушное благоговение перед ней, и в этом оставалось нечто великолепное, пусть и глубоко привычное. Что-то вроде личной охраны, телохранителя, что всегда готов замарать руки по локоть ради тебя и по одному твоему велению. Михаил улыбнулась сама себе и обернулась, застав ту врасплох. — Здравствуй, Уриил. Минута в минуту, как и всегда. Что я в тебе люблю, так это твою пунктуальность. — Доброе утро, — та лишь коротко склонила голову, приблизившись на достаточное расстояние для того, чтобы не повышать голос. И именно с этого расстояния Михаил было хорошо заметно, насколько золотистые глаза напротив сегодня замутнены. Что-то угнетало Уриил, и она хорошо знала, что именно — лишь хотела услышать признание от неё лично. — Давай сразу к делу, дорогая. В рапорте ты указала, что Гавриила тебе поймать не удалось, а также то, что он находится в компании одного из семи принцев Ада. Это правда? — Боюсь, что да, — Уриил снова опустила голову, не выдерживая пытливого взгляда на себе, — Я подвела вас. Он был почти у меня в руках, но Вельзевул выдернула его у меня из-под носа. По крайней мере, я думаю, что это была она. Я не очень уверена. Простите меня. — Не переживай, прошу тебя, — Михаил мягко положила обе руки на чужие плечи, слегка смяв аккуратные швы костюма и незаметным жестом веля Уриил подойти поближе к ограждению из чёрного металла. Так, чтобы контролировать её всю, каждый взгляд и движение, если вдруг она надумает солгать. Хотя, если быть честной, вряд ли когда-нибудь она лгала Михаил. Но подстраховаться следовало в любом случае, — Ловить эту катастрофу было работой Сандальфона. А он по какой-то причине прислал мне рапорт, в котором говорилось, что след Гавриила затерялся где-то в американской глубинке в Алабаме. Как ты считаешь, кому из вас мне доверять? Пауза, повисшая между ними в это мгновение, была наполнена тревогой и парами свинца настолько, что Уриил хотела бы попятиться, но ограждение лишь впивалось в её серый костюм, оставаясь тем немногим, что отделяло её от дунайского течения. В своих словах она была уверена если не на сто, то на все двести процентов, ведь даже небритым и одетым Господь знает во что Гавриила было невозможно спутать с кем-то другим. Даже если он находится в столь странной и в корне противной ему по идее компании. Но теперь, когда взгляд Михаил буквально пытал её, а тонкие пальцы в белых перчатках вцепились в оградку по обе стороны, блокируя пути к отступлению, внутри закипала паника. Меньше всего ей бы хотелось разочаровать Михаил — оплот нерушимой, светлой и как никогда ясной правды. — Я не лгу, — едва слышно выдала она, отводя взгляд от пытливых глаз напротив, — Не знаю, в чём проблема Сандальфона, если его унесло в США. Я клянусь, я не знаю, в чём дело. — Никто и не винит в этом тебя, милая, — улыбка Михаил, пусть и слегка кривая, но, кажется, довольно искренняя, пронзила душу где-то в глубине, — Ты всего лишь делала свою работу. Пару вопросов Сандальфону я задам немного позже, думаю, он найдёт, что мне сказать. А тебя я могу только похвалить, ведь изначально поиск мерзавца не был твоим заданием. Ты должна была вычислить и предотвратить вмешательство оппозиции в процесс. Расскажи мне. Расстояние стремительно сокращалось, а солнце, что вставало из-за цепочки домов где-то за спиной, мягко касалось золотистых кудрей Михаил, освещая их стальную красоту. Всё-таки даже сейчас, даже в такие сумбурные и странные времена, даже в последние десять лет стагнации и работы ради ничего, она оставалась тем самым воином, на которого когда-то Уриил решила равняться, будучи совсем юным, кротким и замкнутым ангелом из среднего звена. Когда-то давным-давно, когда её ещё не вознесли до уровня великолепной семёрки. Когда она, выслушав просьбу одного из своих друзей, подменила того в вылазке в грешный, полный грязи Содом с заданием — принести весть о том, что Господь гневается на них за все прегрешения. Уриил тогда была юна, знаний о смертных было совсем немного, как и о том, насколько этот поход был рискованным. И смертные в тот день встретили как её саму, так и её товарища по патрулю, вывалив наружу всю свою грязь. Кожа до сих пор премерзко отзывалась чужими грязными пальцами, прикосновениями, грубой хваткой, что рвала небесные ткани в жажде прикоснуться и вкусить плоти ангела. Уриил помнила оцепенение, что тогда охватило её, предательски заставив замереть в хтоническом ужасе перед людской натурой. Помнила, как безуспешен был добрый смертный праведник по имени Лот, пытаясь остановить толпу этих скотов, именуемых людьми. И блестяще, просто невероятно помнит, как Михаил, прознав о беде, ослепил их всех своим божественным светом, довольно доходчиво показав — смертных следует стращать, и только тогда они поймут, чего делать не следует. Прошло много лет, грешники Содома и Гоморры погребены под пламенем и серой навеки, а те, что оглядывался на казнь вопреки воле Господа, обращены Сандальфоном в соляные столбы. Время сыпалось, подобно песку в огромных песочных часах на одном из этажей Небес, а Уриил с тех пор, сковав себя доспехами грубости, резкости и закрытости, до сих пор верна своей спасительнице. Пусть и узнавала она Михаил теперь с большим трудом. Теперь, когда она, напоминая собой лебедя, сдавливала пальцами в перчатках грязную оградку, когда буравила взглядом, словно пытаясь прожечь дыру, когда сияла от одной мысли о том, что сможет взять Небеса под своё могущественное крыло и вырвать победу у демонов силой, раз уж та не досталась им от Армагеддона. Она явно старалась вести себя мило и спокойно, но сила хватки и блеск в глазах говорили красноречивее слов. Михаил была великолепна в своей жажде власти. Великолепна и ужасна до самой настоящей паники. — Мне бы хотелось поговорить кое о ком, Михаил, — выдавила она из себя с таким огромным трудом, словно пытается выжечь бубонную чуму одной спичкой. И, взяв короткую паузу, тут же продолжила, пряча золотой взгляд куда-то себе в туфли, — Я нашла представителя оппозиции, но дело в том, что нападение на Гавриила в их планы не входит. Похоже, они затеяли свою игру и с какой-то целью ведут слежку за Вельзевул, что в его компании. Этот демон. Девчонка по имени Буфовирт. Совсем юная, со второго кольца Ада. Она мне всё рассказала. — И какой из этого следует вывод, дорогая? Почему ты отводишь взгляд, словно натворила что-то, о чём боишься рассказать мне? Не забывай, от меня у тебя не должно быть секретов, — Михаил звучала так, словно пытается вывести на чистую воду глупого бунтующего подростка, что прячет сигареты в кармане куртки, а запах — под мятной жвачкой. Волей-неволей в памяти всплыл нелепый, странный, но удивительно безвинный образ Буфовирт. Даже не верилось, что эта девчонка при всём своём бестолковом характере умудрилась столько времени провести в браке с принцем Ада и почти не понести при этом потерь. Впрочем, если учесть, что брак изобрели демоны, многое можно было понять. Но никак не то, что Буфовирт болтала во время их совместного невольного тура по Европе по следам этих двух негодяев. Что-то о том, чем ананасовый сорбет отличается от мангового, о том, насколько негуманно раскрашивать шар для боулинга под футбольный мяч и оставлять в случайных местах, о том, боятся ли акулы дельфинов и прочее-прочее-прочее. Пусть она тогда изрядно забила Уриил голову, но осадок от разговора отчего-то остался золотой пыльцой где-то внутри, заставляя вспомнить, зачем нужно хотя бы иногда позволять себе улыбаться. От демона, пускай и низкорангового, слышать такую милую чушь было более чем приятно, как и понимать то, что она совершенно тебя не боится. Похоже, нерушимо верит в святость и непорочность Небес, какими она их помнит. Уриил тоже верила. — Мне тут кое-что подумалось. Дело в том, что Вельзевул — бывшая жена этой девчонки. И она как никто другой знает, как и где разыскивать её, а вместе с ней и Гавриила. Может быть, она смогла бы помочь нам? Неофициально, конечно. То есть, просто в рамках одноразового сотрудничества. Тем более, она совсем низкого ранга, вряд ли это навредит. Михаил притихла, словно обдумывая сказанное, и неожиданно расплылась в светлой и спокойной улыбке, отпуская уже молящую о помощи стальную оградку и коснувшись белыми пальцами в перчатках шоколадных щёк Уриил. Нежно, ласково, словно заглядевшись на что-то неведомое, но в то же время заставив ту ссутулиться от волнения и ужаса перед своими же словами. Огладила щёки, крепкую шею и смешной «ёжик» на голове, обвела черты лица и остановилась, наконец добившись контакта глаза в глаза и, кажется, выедая изнутри все эти странные, золотые крупицы человеческого, глупого, никчёмного умиления перед этой девчонкой. — Я понимаю, о чём ты. В конце концов, если уж мы затеваем нечто настолько масштабное, что ради этого стоит созвать Небесный суд, небольшое сотрудничество — лишь капля в море. Ты уже говорила об этом с ней? С этой вашей девочкой. — Я сказала, что попробую поговорить с вами об этом. И она согласилась, при условии, что мы не будем пытаться затронуть Вельзевул, и оставим её на их собственный суд, Внизу. Похоже, за ней накопилось немало вопросов, на которые она так и не дала ответ, и есть недовольные. — Предельно ясно, дорогая. Скажи своей спутнице, что я согласна, пусть не беспокоится ни о чём. Но мне бы хотелось, чтобы ты помнила — она демон, даже если и кажется тебе особенной. Все они ищут тысячи способов, чтобы обмануть нас и завлечь на свою сторону. Ты умнее и сильнее этого, Уриил. Я ведь могу положиться на тебя, верно? Эти слова раздались буквально-таки на ухо, похоже, что Михаил окончательно распрощалась с любыми попытками сохранять личное пространство. Её голос, обдавший ухо несносным пламенем, заставил что-то внутри Уриил сжаться от нездоровой смеси восхищения и искреннего страха. Кажется, было время испытать облегчение — она одобрила сотрудничество, стало быть, скрывать явление Буфовирт больше ни к чему. Да и путешествовать в одиночку тоже не придётся. Но что-то внутри не переставало угнетать её, давить мёртвым, тревожным грузом, рассеиваться в воздухе ртутными парами и напоминать о себе, как пальцы Михаил, что сомкнулись на её запястье так властно, что сносило крышу. Впервые в жизни ей захотелось куда-то сбежать. — Да. Я не подведу, обещаю, — выдала она, безвольно опустив голову. — Спасибо, милая, — отпустив запястья, Михаил вновь повторила странную, лишь малость одержимую улыбку и, жестом вынудив собеседницу чуть склониться, окрестила её лоб поцелуем, словно оставляя о себе вечное, тёплое, ртутно-стальное напоминание. Как крест, что рисуют на лбу у младенцев. Как клеймо, что выжигают на рабах. Уриил не знала, что это значит, и не хотела знать. Хотела лишь поскорее куда-нибудь деться отсюда, больше никогда не вспоминая набережную Вены, дунайское безвольное течение и пустой, едва ли оживающий под гнетом солнечных лучей город. Она была просто чудовищно уязвима. — Простите, ещё кое-что. Мы ведь, — она на мгновение замялась, проглотив пару слов, — Мы ведь не будем, если вдруг что, избавляться от неё? Всё-таки, мы ведь ангелы, и должны уважать договор о взаимопомощи. Даже с демонами. Мы ведь не навредим ей без причины? Порой мне кажется, что эта девчонка верит в Небеса сильнее, чем некоторые из ангелов. — Не вспоминай опального, — Михаил презрительно поморщилась, уловив в её словах намёк на Азирафаэля, чью казнь, пусть и неудачную, она поневоле пропустила, — Разумеется, нет. С этой девицей всё будет в полном порядке, пока она не пытается вставлять нам палки в колёса. Я обещаю, что не прикоснусь к ней, если тебя так беспокоит, что с ней случится. — Спасибо, Михаил, — Уриил попыталась выдавить улыбку, но получилось больше, чем просто так себе. Пускай и по-настоящему искренне. Немногие из семёрки архангелов помнили, как надо по-настоящему широко улыбаться. Не так уж и много поводов для этого было. — И вот что, дорогая моя, ты должна запомнить нечто важное. С этого момента, раз уж всё так обернулось, следить за Гавриилом будешь ты, вместе с этой твоей девицей, — она выделила это слово, обдав его вполне логичным презрением, — До тех пор, пока я не опрошу Сандальфона и не выясню причину такой безалаберности. Кто знает, быть может, мы с тобой разворошили осиное гнездо. Или, если вдруг угодно, змеиную нору прямо у себя под носом. Это до сих пор не укладывалось в голове — ложь Сандальфона, сотрудничество с демоном, то, что они вообще делают то, что делают. Пытаются довести до Небесного суда того, кто руководил ими столько тысячелетий, кто лично улыбнулся опальному мерзавцу и велел ему закрыть рот и сдохнуть наконец. Теперь, когда всё это, произошедшее всего десять лет назад, напоминало собой эпизоды из какой-то другой жизни, становилось чудовищно не по себе. Вопросы наводнили голову, но задать хотя бы один из них Уриил так и не решилась. Эту пытку следовало как можно скорее закончить, чувство вины давило к мостовой, удушая крепкую шею шипящими, мерзкими словами. Ей повезло, что Михаил так снисходительна. Что спускает ей попытку вступиться за демона. Спускает промахи и неудачи в поимке, казалось бы, смертного. И, похоже, даже и правда прислушивается к её словам. От того, насколько невесело все эти слова прозвучали в голове, ей захотелось зарыдать, но Уриил никогда в своей жизни не плакала. Слёзы прятались в ней тысячелетиями, и будут прятаться столько же. И не прольются из-за её же никчёмного стыда. Они разошлись спустя пару минут, оставив в голове друг друга целое море размышлений. Солнце, окончательно поднявшееся над Австрией, бессовестно комбинировало свои лучи с лёгким морозом, а Уриил, проводив взглядом лебединый силуэт, что вскоре исчез в остатках тумана, развернулась и направилась прочь. Куда-нибудь, где люди, где шум, где нет этой гнетущей тишины, где страх, бесстыдный и безропотный, хоть немного уляжется и смешается с прочими, более привычными эмоциями. Это чувство настигало всякий раз, когда разговор такого толка творился наедине — Уриил, при всей своей силе, резкости и грубости, оказывалась беспомощной, словно ребёнок, и ничего не могла сделать, чтобы обороняться от этой пытки. Сбежать, скрыться, сесть на корабль и свалить отсюда назад, в Лондон, снова отправившись по следам, как велит инструктаж. Но прежде — вернуться к Буфовирт, что уже наверняка отчиталась перед своим начальством, и сказать, что сотрудничество одобрено. Должно быть, она будет рада. Будет смешно прыгать в этих своих мерзко скрипящих ботинках и хохотать, словно услышала какую-то неприлично смешную шутку. Что-то вынудило Уриил слабо улыбнуться себе в стекле витрины. Наверное, это и правда к лучшему. Ведь когда она в последний раз ловила себя на том, что среди людей, таких цветных, таких разномастных, ей куда спокойнее, чем на безлюдной, холодной набережной? Ей, что привыкла стращать, запугивать, выбивать силой и порой громко прикрикивать на непослушное среднее звено. Она и не помнила, было ли когда-нибудь такое. Тем не менее, в столь быстро нарастающем потоке смертных ей и правда было спокойнее. Оставалось только разыскать где-то здесь заветную белоснежную голову, быть может, схватить девчонку сзади за плечи, чтобы смешно подпрыгнула. Она наверняка снова распахнёт рот и начнёт болтать, как прошёл разговор с её начальством. Уриил не ведала, кому этот юный демон подчиняется, но догадывалась, что вряд ли собеседование было приятным. Беда была в том, что и про свой разговор, пускай и успешный, она могла сказать то же самое. Она остро нуждалась в чьём-нибудь совете на эту тему. Быть может, постучаться к Варахиилу и задать пару вопросов? Он никогда в таком не отказывал. Улицы наполнялись людьми стремительно и беспощадно, оживляя Вену на глазах. Приободрившись, она поправила лацканы пиджака и хрустнула пальцами по привычке. — И то правильно. Назад, в Лондон. Что же думала об этой беседе Михаил — было никому не ведомо.