Чуть больше, чем чужие

Шоссе А259 почти никогда не пустовало, являясь безвременным вторым домом для множества людей, скованных своими крошечными стальными коробками. Теми, кто стремился сбежать из серой для них столицы в цветной Брайтон или тех, кто напротив, отправлялся обратно, домой. В это время года море было безнадёжно серым, но вряд ли тех, кто рвался сюда за приключениями и романтическим настроением, это останавливало. Ни компании молодёжи, что так любят, набившись в автомобиль чьей-то матери до неприличия, кричать песни на всю округу. Ни семейные пары, что надумали провести здесь отпуск, всячески игнорируя любые погодные причуды, свойственные, простите, ноябрю. Даже кого-то, кто прятал в пёстром Брайтоне любовную интрижку, оставив в Лондоне в так называемом режиме ожидания жену и двоих детей разного возраста. Примерно таким человеком был 53-х летний Бенджамин Кларксон, отбывший в Брайтон в очередную «командировку», что в основном состояла из ухаживаний за тайской массажисткой с совершенно неестественным именем Роза. Полнясь уверенности в том, что недавно купленный автомобиль без крыши уж точно сразил несчастную любовницу, что даже не ведала о его жене, наповал, он, исполненный гордости собой, на довольно-таки средней скорости плыл по трассе А259, с неохотой думая о том, что за серый, скучный, раздражающий быт ждёт его в Лондоне. Вроде бы милая, но совсем не страстная как прежде жена, дети со своими проблемами детей и подростков, и любимая мама, что снова завалит до горла расспросами и готовкой. Холодный город, что в это время года окончательно разнится с пёстрым Брайтоном, работа, работа и снова работа, от которой, кажется, просто нет никакого спасения. Неудивительно, что картина, открывшаяся его усталым от света ночных фонарей глазам, даже не сразу и не полностью добралась до сознания. Более того, Бенджамину потребовалось почесать начинающую седеть голову, чтобы окончательно осознать, что происходит. А именно то, что со стороны пляжа, такого холодного и серого в это неприветливое время года, на обочину вышла лёгкой походкой молодая девушка. Не то чтобы канонический идеал для Бенджамина или кого-нибудь его возраста и амбиций. Но в том, как незнакомка выглядела, было нечто великолепное, что заставило его затормозить, стоило только завидеть её попытку привлечь внимание. Приметив, что размахивание руками не остались без внимания, она чуть ли не вприпрыжку приблизилась и открыла дверь, неловко улыбаясь. Бенджамин не мог отвести взгляда, ловя себя на том, что голова опустела практически мгновенно. Холодно-рыжие волосы со свежими остатками морской воды и соли стекали по шее и плечам, глаза горели ледяным огнём, а кожа очаровательно топорщилась от мурашек, что высыпал на неё холодный ветер. Из одежды на ней было лишь лёгкое летнее платье вишнёвого цвета, также мокрое насквозь и из-за того полностью облегающее фигуру. Виноватый взгляд и беспомощность лишь придавали незнакомке шарма. — Благодарю, добрый сэр. Мне бы как-нибудь попасть в Лондон. Сами видите, в какой глупой ситуации оказалась, да ещё и так далеко от дома. Вы мне не поможете? — Как…как раз туда и еду, — еле смог выдавить из себя Бенджамин, жестом позволяя ей сесть и пустить по кожаному салону машины целую сеточку из струй воды, что стекала с неё, как с плавучей птицы, не иначе. Неожиданно для себя мистер Кларксон осознал, что в упор не помнит, с какой же такой птицы стекает вода при любых обстоятельствах? Впрочем, при таком соседстве это было совершенно неважно. Дверца хлопнула, автомобиль набрал скорость, а незнакомка, заведя непринуждённый разговор, потянула любопытные пальчики к магнитоле, запустив уже давно замолкшую итальянскую тарантеллу. Ветер трепал её волосы, что в темноте и влаге так походили на змей, а голос, лишь самую малость отчего-то булькающий, вызывал внутри Бенджамина любое желание, кроме как возвращаться к жене домой. Он уверенно огладил незнакомку по коленке, слыша одобрение в её голосе. Эйфория от романтики случайного знакомства и ласковых слов, что она говорила, он запускал руку всё дальше, коснувшись внутренней стороны бедра, и в одно мгновение побитое временем лицо мистера Кларксона наполнилось тревогой — в какой-то момент мягкая, нежная, покрытая остатками морской соли кожа сменилась опрятными чешуйками. А сразу после, стоило поднять взгляд, полный вопросов и страхов, повыше, как свет фонаря озарил лицо компаньонки. За опрятными ушками совершенно точно прятались жабры, а округлые щёки также стремительно покрылись чешуёй. И, определённо заметив целую тонну вопросов к себе, попутчица улыбнулась, обнажив целый ряд акульих, бритвенно-острых зубов. Вопль ужаса мистера Бенджамина Кларксона, что в тот день рассчитывал на романтическое приключение с незнакомкой, разнёсся по всей трассе А259. Прошло примерно около часа после того, как Гавриил и Вельзевул, вооружённые совершенно из ниоткуда взявшейся кучей сувенирного хлама, ввалились в квартиру на Кэнари Уорф и, неудачно подравшись за место на просторном диване, беспомощно растеклись по нему, решив хотя бы один день после всего пройденного провести в блаженном безделье. Хотя, если быть точнее, спустя несколько минут архангел, нахохлившись, словно свирепая полярная сова, выдал нечто вроде «Нет, я так лежать не буду» и исчез в душевой, словно и правда знал здесь всё. Вельз же, поддавшись извечной лености, решила, что пока что с неё определённо хватит телодвижений. Учитывая, что последнюю неделю, что прошла с момента расставания с Адамом, они провели в самом настоящем безумстве, да ещё и по её личной на то вине. Уничтожив большой пакет венских сладостей на двоих и посмеиваясь над тем, что Гавриил не знает, что такое марципан, она вынесла решение как следует протащить его по Европе, пока тот тщетно пытался угадать состав сего странного лакомства, которое Вельз считала своим любимым. А если она вдруг приняла решение — иного выхода у смертного, что волей случая оказался рядом, уже не будет. Вся неделя прошла как в тумане из смешанного воздуха, запаха сигарет, моря, заповедников, зоопарков и ночных клубов. Они снова угнали рикшу, устроив гонки с полицией Венгрии. Умудрились поднять страшный шум, когда Гавриил, наткнувшись на сборище исторических реконструкторов, затеял им скандал на тему того, что там всё было совершенно иначе, ругаясь с ними на неожиданно прекрасном французском. Вельз тогда для себя отметила, что нужно почаще выуживать из него французскую речь, звучит ведь великолепно! Во время просто восхитительного полёта на лыжах в швейцарских Альпах Гавриил умудрился сломать ногу, которую ему пусть и быстро залатали обратно посредством вмешательства, но так или иначе поселив море сомнений на тему того, стоит ли вообще хватать с неба премии Дарвина одну за другой. Они случайно украли чужого кота, и лицо Гавриила горько пожалело об этом, нахватав царапин на годы вперёд. На целый день застряли в Греции, испоганив процедуру поклонения святому Спиридону, а после пытаясь извлечь Вельзевул с местного пляжа, откуда уходить она отказывалась под страхом развоплощения и храбро демонстрировала средние пальцы из воды. Скрывшись в элитном клубе Милана, напились настолько, что умудрились поспорить о том, какой вред способна нанести ангелу медуза ируканджи, познакомиться с наркодилером и каким-то образом обставить его, при этом ничего не купив, а заодно и украсть у него же два билета на Вегас. Собственно, на окраине Лас-Вегаса они и проснулись спустя неделю, обнаружив рядом с собой чей-то автомобиль без водителя, целый чемодан с кокаином, пару мёртвых тел в деловых костюмах и с пистолетами, пулю, что застряла в голове Вельзевул, а также довольно резвого и довольного жизнью щенка ньюфаундленда. Сейчас, довольно бегая по территории квартиры и осматривая своё новое обиталище, он уже был гордым обладателем имени Алигьери по достаточно очевидным причинам. После столь странного пробуждения, утопления чужой машины с трупами и кокаином в ближайшем водоёме и наконец прихода в себя, было решено сворачивать гулянку и вернуться в Лондон, чтобы немного передохнуть. В конце концов, как они тогда решили, любой ангел и демон сойдёт с ума в попытках вычислить их маршрут. И в каком-то смысле оказались правы — можно было представить, какими словами кляли эту парочку Уриил и Буфовирт, вынужденные следовать по пятам и потерявшие их где-то на стадии Милана. Воспоминания о Лас-Вегасе и о том, что они там делали, было не вернуть, к сожалению или к счастью. Последним, что Вельзевул помнила до возвращения в мокрый Лондон, так это своё короткое и какое-то странное пробуждение в самолёте, на котором они стремительно и бесшумно летели домой. Вокруг все спали, став пленниками ночной пелены, и только Гавриил, что сидел в соседнем кресле, отчего-то даже не собирался отходить ко сну, уставившись в монитор её ноутбука. Помнится, тогда у Вельзевул даже не нашлось сил, чтобы вырвать из его рук устройство личного пользования, тем более, кажется, он неплохо разобрался в том, как работают наушники и в тот момент и вовсе отсоединился от мира, замерев в немом трепете и прикрыв глаза. Кожа, что не была скрыта потрёпанной гавайской рубашкой, шла мурашками. Не найдя ни сил, ни желания ссориться, она лишь достала один наушник из его уха и вникла в ноты. Никаких сомнений — Гавриил обнаружил архив с песнями её любимых Powerwolf. И, кажется, прежде никогда в своей жизни не имел дела с подобной музыкой, поскольку маска одновременно из восхищения и животного ужаса никак не покидала его лицо. «Если тебя это успокоит — эти ребята католики», сказала ему тогда Вельз и продолжила свой совершенно нечуткий сон. Теперь же, когда она самодовольно растеклась по дивану, слушая звуки душа, лохматую голову, по которой даже любимая муха сейчас отказывалась ползать, вступив в скрытую конфронтацию со щенком, посетила одна небольшая, но весьма и весьма интересная идея, которая напрямую касалась этой безумной музыки и Гавриила, что сейчас так бессовестно раскидал тут свои вещи. Улыбка расползлась по её лицу, как если бы она замышляла наслать на землю новую чуму. И только звонок в дверь сумел оторвать её от привычных измышлений и превращения в одну сплошную уставшую нефтяную лужу на собственном диване. Телевизор лениво передавал новости, рассказывая про какого-то странного мужчину из Лондона, который был обнаружен совсем недавно где-то в окрестностях Брайтона изрядно покусанным. В интервью он утверждал, что на него напало чудовище под обликом прекрасной девы, а после уехало на его машине, и что это — наказание Господа за его неверность. Хотелось бы Вельзевул ещё внутренне посмеяться над тем, как этот псих судорожно оправдывается и говорит, что хочет домой, к жене, но звонящий в дверь был как-то неприлично настойчив. Никто чужой это быть не мог, ведь тогда звонил бы домофон — а значит, что одна из немногих соседей снова придёт со своими параноидальными заявлениями и жалобами на мух из ниоткуда. Кое-как, но подняться ей удалось, попутно распугав поединок из рычания и жужжания двух животных и наиподлейшим образом выключив свет в занятой ванной, услышав в ответ возмущённое «ЭЙ!». Дверь податливо открылась, впуская в квартиру прохладный коридорный воздух. — Хельга, если ты снова пришла спрашивать меня о мухах — я не успела придумать новый каламбур на эту тему, зайди как-нибудь попозж-же. Ну, мож-жет, про то, что у меня труп в ванной гниёт, или я выращиваю дуриан в квартире? — Вельзевул! — голос, прогремевший на весь коридор, совершенно точно не принадлежал миссис Хельге Даль, которая давно просила звать себя по имени. Хотя бы потому, что на пороге стояла Дагон, собственной персоной, источая от себя целый круговорот эмоций. Следующее, что она сделала, это втолкнула Вельз обратно в квартиру и просочилась следом, дабы не кричать на лестничной клетке. Не то чтобы ей доводилось часто лицезреть Дагон на земле, в её земном облике, в котором чешуйки прячутся под шелушащейся кожей, жабры не видно за симпатичными ушами, а вместо привычных вычурных одежд летнее платье возмутительно-алого цвета. Сама Дагон обычно легкомысленно говорила, что любит чувствовать себя героиней французского драматического кино, а в любое остальное время предпочитает мужские комплекты с пальто. Впрочем, сегодня разговор явно грозился пойти не об этом, и даже глупому щенку на полу было понятно, о чём именно. Накручивая рыжую прядь на палец, она поспешно ходила по комнате туда-сюда, в то время как Вельз, готовясь выслушивать положенную нотацию, вновь растеклась по дивану. — Ты знаешь, зачем я здесь, моя девочка, тебя не было в конторе сколько? Две недели! Ты просто взяла и пропала с радаров, мне ли объяснять тебе, что так просто нельзя? — У меня были дела, и в них я перед тобой отчитываться не буду, — фыркнула та в ответ, отводя взгляд. Этот разговор был для них довольно обычным, в конце концов, не всегда всё было именно так, как сейчас. Когда-то Дагон была старшей по званию и курировала каждое действие своей крылатой и вечно жужжащей подопечной. Впрочем, об этом как-нибудь позже. — Дела. Звонить тебе ты запретила, выходить на связь по обычным каналам мне нельзя. Повезло хотя бы здесь тебя найти! Привет, принцесса, — на этих словах Дагон, приостановившись, ласково погладила головную муху, что довольно лакала апельсиновый сок из тарелочки на столе. Та же лишь довольно приветственно зажжужала, признавая Вернейшую как вторую после хозяйки. — А что за срочность? Неуж-жто ты без меня перестала справляться, а? Знаешь ведь, что без причины я не пропаду. Ты вся взмокла, тебе бы в ванну лечь. — Потом в ванну, потом, дорогая, — чуть успокоившись, Дагон присела рядом, деликатно положив ледяные, чуть липкие пальцы на руку госпожи, — Послушай меня. Внизу ходят какие-то идиотские слухи, их Одноразовый запустил. Про то, что Небеса своего главного архангела изгнали. Ну, того самого, чьё имя ты даже в отчётах запретила упоминать слишком часто. Ну и ладно, казалось бы, ну и шут с ним, но поговаривают, что кто-то из демонов видел тебя в его компании. Представляешь? Говорят, словно вы общаетесь, как друзья! Хастур ходит среди всех, руки свои потирает и пытается рассказывать о том, что ты предатель и якшаешься с архангелом. О Сатана, он такой идиот, раз смеет так о тебе думать. Никак не успокоится. Не то чтобы кто-то ему верит, но всё-таки слухи — штука опасная. Хорошо, что ты у меня умничка и никогда так не поступишь. — Эй, исчадие! Я клянусь, что видел на полке бальзам-ополаскиватель, куда ты его положила? Гавриил показался из душевой во всей своей красе, огласив квартиру обещанием того, что если не отыщет ополаскиватель, то его придётся «начудесить». Мокрый с ног до головы, тщательно вылизанный и причёсанный, чересчур сильно пахнущий лавандовым маслом и сомкнувший на бёдрах её любимое красное полотенце, он буквально сочился внутренним светом и, кажется, не сразу понял, что натворил одним своим явлением в комнату. Немая сцена пронзила, кажется, весь дом на Кэнари Уорф, и оба они почувствовали почти физически, как склизкое сердце Дагон, что прежде полнилось уверенностью, рухнуло куда-то далеко за пределы девятого круга. Её и без того не особо по-человечески выглядевшая кожа окончательно побелела, а сама Вернейшая, проглотив буквально всё, что собиралась сказать, сползла вниз по спинке дивана, заработав, кажется, первый в своей жизни обморок, который попросту не захотела предотвратить. Мучительное молчание смогла оборвать лишь сама Вельзевул, подняв глаза на своего невольного сожителя и окинув его изучающим взглядом. — Свали обратно в душевую, переоденься в халат, а от моего полотенца лапы прочь. И поставь набираться воду в ванну. Надо мою Вернейшую спасать. Дагон пришла в себя буквально спустя несколько минут, оказавшись погруженной в привычную для себя холодную воду и хорошенько смазав ей за ушами, видимо, напитав жабры. Вельзевул всегда было интересно, по какой причине те располагаются у помощницы не на шее, а за ушами, но на очень большое количество вопросов Дагон просто не планировала дать ответ. Следующие полчаса ушли на то, чтобы разъяснить ей ситуацию, пока она не пришла в себя окончательно и не закатила кабацкий скандал. Непонятно почему, но лишь перед ней, что когда-то подняла свою маленькую падшую подопечную с колен, подготовила к испытанием и тщательно курировала вплоть до старших кругов, оставшись после в роли скромного серого кардинала, Вельзевул могла испытывать стыд. Неловкость от того, что не рассказала всё сразу, что утаивала и велела не искать и не звонить. Как бывает у подростков, которые без спроса убегают на свидание или вечеринки, заставляя родителей сходить с ума. Теперь, искоса глядя на Дагон, она кое-как сумела завершить рассказ, вбросив последнюю фразу на выдохе. Гавриил же и вовсе ушёл в гостиную, оставив их обеих наедине — хорошо понимал, что так будет лучше. — И таким образом он теперь ж-живёт со мной, принимает тут душ и прячется от преследования. Похож-же, что все вокруг с ума посходили, и наши, и оппозиция. Какой-то бардак творится, я уже и сама ничего понять не могу. У меня в доме теперь стриж, мелкая собака и грёбаный архангел Гавриил, пускай и в теле смертного. Я его до сих пор не убила. Не спустила вниз. Последнюю неделю мы провели так, как я никогда не проводила ни один из отпусков. — Ну-ну, моя девочка, — Дагон примирительно улыбнулась, не умея долго смотреть на то, как её любимая воспитанница смотрит в пол с таким смурным видом, — Уж не ведаю, зачем ты в него упёрлась всеми своими крылышками. Неужто старые раны открылись, и ты себя опять из-за него мучаешь? Это было давно, Вельз, в другой жизни. И он, и ты теперь совсем другие. — Да плевать мне, — огрызнулась Вельзевул в ответ, — Не поэтому. Он уже давно не тот ангел, которым был когда-то. Просто не хочу, чтобы его убили и пошатнули баланс, тебе ясно? Вот и сижу тут с ним, чтобы его никто не прикончил, и Вниз теперь никак не могу вернуться. Разорвут. Та лишь мягко брызнула в хозяйку квартиры несколькими капельками воды, кажется, совсем успокоившись. Дагон вообще была просто дьявольски хороша в своей роли благодаря просто невероятному хладнокровию, которое возвращалось к ней мгновенно после любого приступа эмоций. Она умела легко и просто принимать решения и входить в колею там, где даже у апатичной Вельзевул сдавали нервы. Мокрая липкая рука обвила запястье Вельз, бережно его погладив и сняв озлобленную дрожь. — Смотри сама. Завтра утром я вернусь в контору и напишу объяснительную, что ты отбыла на длительное задание в Перу. До Владыки слухи доходят небыстро, думаю, я успею осторожно их затушить, чтобы не болтали лишнего. А за это время придумаем, как сделать так, чтобы все остались довольны — не могу же я позволить, чтобы твою мордашку омрачала тревога? — завидев, как Вельз скривилась в привычном отвращении от таких нежностей в свой адрес, она лишь хохотнула, — Чего не сделаешь ради тебя, моя девочка. Для того ведь и нужны друзья, верно? — Верно. Спасибо, Дагон, — буркнула та в ответ, крепко стиснув в руке чужие липкие пальцы, — Это ты смертного в Брайтоне покусала? Его по телевизору показывали. — Ага. И приехала сюда на его машине. А будет знать, как распускать свои руки, да при живой-то жене! Всё-таки брак был лучшей из твоих идей, Вельз. Прошло ещё полчаса прежде, чем Вельзевул вышла на балкон, чтобы покурить и наконец закончить на этом такой жутко суетной день. Дагон плюхнулась за телевизор, уставившись в любимые мелодрамы, а Гавриил, закутавшись в глубокий чёрный халат, внимательно смотрел куда-то в небеса, держа в руках значительно более воспрявший комочек перьев — крошечного стрижа с двумя именами, что дали ему два разных владельца. Апельсин, он же Горошина, заинтересованно глазел по сторонам и слушал мерный лондонский шум. Похоже, что он был готов расстаться со своими невольными хозяевами. Гавриил же, явно того не испытывавший, спокойно гладил того большим пальцем по покатой спинке. — Слышал, что их надо выпускать с высоты. Не представляю, как это делается. Как считаешь, он вообще к этому готов, или надо ещё дома подержать? — Идиотина. Он и без того проспал в анабиозе полторы недели, пока нас не было. Спасибо хоть я про него вспомнила и усыпила на время, а то так бы и помер тут один. Готов он, давно уж-же, весь высох и ничего не поломал. Выпусти его нормально, пусть летит в свою Африку, пока ливня нет. Архангел, слабо понимая, что именно нужно делать, напоследок погладил стрижа ещё разок и, держа в ладони этот недоуменный комочек перьев, поднял его высоко над головой, очевидно ожидая каких-то действий от самой птички. На мгновение на лице Гавриила отразилась мировая скорбь — похоже, он не особенно хотел прощаться с малышом. — Ну давай же, Апельсин, ну давай. Лети ты куда-нибудь! Что сидишь-то? — Ага, разбеж-жался, полетит он так. Неправильно делаешь. Дай сюда, — и в то же мгновение, беспардонно выхватив птичку из чужих рук, Вельзевул, крепко замахнувшись, запустила её в небеса, куда Апельсин отправился стремительной круглой бомбочкой. Гавриил издал короткий вопль ужаса, схватившись за перила, но, похоже, со стрижом было всё в полном порядке — рассчитав высоту, он расправил крылышки в нужный момент и, выпрямив свою крохотную тушку, устремился прочь, вскоре исчезнув в ночном небе Англии. — Ну вот, всё нормально. Знаю я, как таких запускать, уже не раз такое проделывала. Улетит в свою Африку, к сородичам. Там тепло, ливней нет, авось не сдохнет. Чёртова горошина. — Хочешь сказать, что уже выпускала стрижей? И выхаживала сама? Чего я ещё о тебе не знаю, а, исчадие? — озарив физиономию лукавой улыбкой, он перевёл взгляд на сожительницу, мягко потрепав ту по плечу. Та даже не воспротивилась, глядя куда-то в небеса. — Будешь много болтать — выкину тебя с этого балкона. Небо над Лондоном сегодня отчего-то было чрезвычайно безоблачным. Где-то там, вдалеке, маленький стриж поспешно навёрстывал упущенное время миграции. Перебравшись назад, в ванну с холодной водой, привычно заснула Дагон, не изменяя приоритетам и предпочитая спать во влаге. Удивительно, но даже странность сложившейся ситуации как-то не приходила в голову — им обоим было спокойно и хорошо стоять на этом балконе, смотреть туда, в оживлённый вечерний город, и молчать друг с другом. Он ничего не ляпнул даже тогда, когда Матерь мух, наплевав на любые вопросы к себе, подошла поближе и позволила обнять себя — было прохладно. Гавриил сохранил деликатность момента и молча согревал её в руках, ловя себя на странном, тревожном, но удивительно нежном чувстве, что прежде его никогда не посещало. И загоралось каждый раз только из-за неё. — Советуем жителям Лондона быть внимательнее и достать из шкафов одежду потеплее. Ожидается небольшое похолодание и снег, — вещал приятный женский голос из телевизора. А им двоим, пожалуй, было очень даже тепло для только-только наступившего декабря.