Чуть больше, чем чужие

— И таким образом, госпожа Астарта, я вынуждена доложить, что Вельзевул не появится на своём месте на неопределённый срок, а потому все доклады, отправленные Вам, будут маркированы моей подписью до её возвращения. Не было за всю неисчислимую историю длиной в шесть тысяч лет такого дня, в который Дагон чувствовала бы себя не в своей тарелке здесь, в Аду. Не было дня, в который, зайдя в лифт, который снова сонно отдавал механические приказы голосом Вельзевул, ей было не по себе. Никогда не хотелось нервно укутаться из летнего платья из мира людей обратно, в нагромождённый камзол, полностью уйдя в свои мысли и не чувствуя стремительной скорости полёта вниз. Ниже, чем она спускается обычно. Страх сковывал её сегодня где-то наравне с довольно бытовым делом — предоставлением отчёта. Правда, обычно с самой госпожой Астартой либо её мужем видеться не доводилось, всегда хватало письменных докладов, обязательно написанных вручную. Теперь же было не до жалоб и уже тем более не до волнений — следовало выяснить, чья же фигура стоит за освобождением малявки Буфовирт со второго круга. Как только повелительница точно такого же, но куда более жаркого и напыщенного, даст ей уйти. Дагон никогда не любила эту злополучную невесту, с самого первого дня её появления. Хотя бы потому, что хорошо понимала — прыжок вниз ради великой любви искажает падшего ангела мгновенно и непредсказуемо, а потому неизвестно, во что превратится кроткое, торопливое, нежное создание, не умеющее даже попросить чего-то вслух. Так что пусть она была хоть трижды влюблена в Вельз там, Наверху — после падения это не будет иметь значения. Буфовирт превратилась в нынешнюю себя чудовищно быстро, ничего не оставив от прошлой личности. Она видела множество таких примеров и с неприкрытым удовольствием смотрела на то, кем становятся падшие ангелы и как стремительно осваиваются — словно умели это с пелёнок. Словно никогда и не были на Небесах. Память нередко напоминала о том, что и любимая Вельзевул когда-то была такой — когда-то, с нечеловеческим криком боли упав в кипящую серу, она выбралась, отобразив на лице столько гнева и обиды на Небеса, сколько, казалось, невозможно. И, взяв её, забытую Владыкой, под крыло, Дагон ни разу не пожалела об этом, даже если теперь ей слегка достаётся от госпожи, если та не в духе. Она прошла великий путь, разъедая мухами всё, что пыталось перебежать ей дорогу или хоть как-то остановить. Золотисто-рыжие локоны пошли безобразными пятнами, голос стал отдавать хрипотцой, а новые крылья — тонкие, без единого пёрышка, такие же, как у её крошечных подопечных — совсем перестали теснить ей спину, на которой до сих пор остались рваные, коричневые шрамы от старых, небесных крыльев. Дагон по праву гордилась этой девочкой, и меньше всего хотела бы, чтобы что-то пошло не по её воле. А потому искренне возмущалась затеей со свадьбой, и как после выяснилось, не зря. Вельз захотела потешить своё самолюбие этим браком, а власть быстро вскружила голову девчонке. Она вертелась на втором кругу заслуженно, лишь потому, что Вельзевул была достаточно к ней милосердна. За это Дагон порой не могла простить свою любимую миледи. Ламия, у которой всякий, желающий переместиться с этажа на этаж, получает пропуск, ничего не сумела сказать, лишь развела своими тонкими ручками, покрытыми чёрной шерстью, и ссутулилась — имени Буфовирт не упоминалось нигде, а все документы о ней хранились в Архиве, где сама Дагон и начальствовала. Но толку с них теперь нет, слишком старые. А значит, она и правда сделала это не сама, а с чьей-то милосердной подачки. Кто-то помог ей выбраться. Кто-то, кому она могла понадобиться ради шпионства на земле. Кто-то, кто не может показаться сам, чтобы не попасть под основной удар Вельз, если та догадается. Именно поэтому следовало подняться на второй круг и как следует тряхнуть Миноса за грудки — как смел он отпустить девчонку без должного разрешения от Вельзевул лично? Как только выпустят отсюда и наконец отвяжутся. Она терпеть не могла Второй — то место, где похоть бессмысленна, где она превращается в быт и теряет всякую значимость и интригу. Место, где секс становится привычным, а порой скучным. Быть может, поэтому многие, покинув этот круг, перво-наперво отказываются от всего, что связано с похотью, утратив к ней всякий интерес, включая профессиональный? Дагон не могла поручиться за других, но с Вельзевул, тогда ещё совсем юным падшим ангелом, было именно так. Вопреки воззрениям множества смертных, довольно малый процент демонов заинтересован в том, чтобы затащить невинного в постель. Пусть у них и великолепно получается, раз уж на то пошло. — О, я тебя поняла, милочка, — порой было удивительно, как в месте столь жарком остаётся невредимо-сырым столько гниющего мяса, которое старательно изображало из себя набивку и спинку для трона Астарты. Эта дамочка, что стояла на голову выше Вельз, всегда вела себя, пожалуй, уж слишком неприятно даже для демона столь высокого ранга. Многие смертные любили описывать в своих фантазиях Ад как место, что целиком состоит из жара и истерзанных душ, что барахтаются в котлах, и, пожалуй, именно восьмой круг представлял из себя квинтэссенцию этих в корне неверных представлений. За исключением, пожалуй, части о котлах — они на третьем и четвёртом. Но вот лава, что величественно протекала в расщелинах мраморного пола, высоченные откуда-то потолки и вездесущий запах гниения было буквально тем, чем можно описать это место. И именно здесь, в центральном зале, на одном из двух тронов восседала она. Астарта. Кто-то считает, что её и вовсе не существует, а есть лишь её муж, Астарот, но эти люди не знают одного достаточно простого факта. Повелитель восьмого круга в один момент заскучал от своего невыносимого характера так сильно, что буквально расплодился почкованием и создал свою жену из себя же самого, считая это высшей степенью подлости. Впрочем, вряд ли бы кто-то поспорил с ним, ведь теперь этих невыносимых существ двое. И сейчас его обожаемая жёнушка, а по совместительству его женская копия, восседала на своём полумясном, но полузолотом троне, один Сатана ведает чем инкрустированном, и зловредно, лишь малость безумно улыбалась. — Значит ли это, что малышку Вельз не следует искать или пытаться выйти с ней на связь? — Полагаю, именно так, мадам, — Дагон с неприязнью осознала, что спина начинает ворчливо ныть от непрекращающегося поклона, а колени потрескивать от мелких шипов перед троном. Ёрзать было нельзя, как и каким-либо образом разгибаться, — Какое-то время она будет занята, но я сделаю всё, чтобы всё как можно скорее встало на места. — Хорошо, что ты нашла время предупредить меня, Дагон. Впрочем, с другой стороны, мы с малышкой Вельз так или иначе встретимся совсем скоро. Если ты не забыла, в этом месяце наш ежегодный бал, и она обязательно появится там. Ох, надеюсь, она не попытается снова прийти в этом чудовищном платье с воротником. Это её только укорачивает, хотя, казалось бы, куда? Что-то внутри Дагон в это мгновение помутилось — бал! Ежегодная традиция, что проводил Владыка лично среди высших чинов Ада, как же она сейчас до сумасшедшего некстати! Именно сейчас, когда Вельз ну никак не может вырваться с Земли, происходит нечто, от чего отказаться она попросту не имеет права, да и сама Вернейшая тоже должна присутствовать. И без того не самое румяное лицо, кажется, побелело только сильнее, а чешуйки на щеках неприятно затопорщились, а Астарта, будто бы это заметив, лишь дополнительно обнажила целый ряд острых, тонких, будто иглы, зубов в улыбке. Голова истошно выла, уж слишком много неприятностей сразу, так ещё и эта идиотская традиция, старинная, как мир, от которой Владыка никак не может отказаться. Впрочем, он и от извечного обычая по рождению Антихриста и последующим за ним уходом отказаться никак не может, несмотря на систематические неудачи. — Я могу идти, мадам? — пробормотала она шепеляво, словно что-то мешало говорить. — Ступай, Дагон. Мой привет малышке Вельз, когда она вернётся! Массивная дверь, ведущая в зал приёмов, сомкнулась, и только тогда Астарта позволила себе встать, возвысившись в полный свой рост, который был, признаться, чуть больше естественного. Буйные кудри алого цвета разлеглись на спине, подобно змеиным кольцам, а пышное платье, в котором, признаться, было довольно трудно ходить по коридорам, приятно зашуршало, когда она вальяжной походкой направилась в свой кабинет, от которого несло гнилью за версту. Или дело было в самой Астарте, на чьём лице и теле отсутствовала кожа, а верхний слой мяса стремительно портился, и потому порой его приходилось срезать? Кто знает, кто знает. Как бы то ни было, степенно опустившись на резной стул и сбросив целую стопку рукописных отчётов с него одним лёгким движением, она кокетливо надкусила кончик пера и принялась писать приказ. Письмо было красивым, исполненным витиеватым почерком с наклоном, а также изрядно заляпанным кусочками самой Астарты — мелким мясом и кровоподтёками. «Моё почтение, Король в Жёлтом. Я проверила твой запрос и убедилась в правоте твоих слов — Дагон и правда на стороне предательницы. Она пыталась прикрыть отсутствие Вельзевул каким-то вымышленным заданием. Можешь поступать с ней так, как считаешь нужным, но только тогда, когда поведение Вельзевул обнародуется, и она будет казнена по всем традициям. К вопросу об этом — не торопись, мой друг. После бала у Владыки преподнесём это Ему, как нашу совместную победу, иначе Он снова может остаться на её стороне. Что касается поощрения — поверь, я лично сделаю всё, чтобы новым главой седьмого круга стал именно ты. Маленькая Вельз зарвалась, и мы навсегда прекратим этот идиотский фаворитизм под носом Владыки. Касаемо архангела — займёмся им после того, как покончим с этой малявкой. Не торопи события. Астарта» Тонкие, неестественно длинные пальцы без кожи бережно свернули письмо в свиток и сжали, поставив своеобразную кровавую печать, а сразу после — выбросили письмо в камин. Чёрное пламя охватило бумагу полностью за считанные мгновения, отправив её законному получателю, а сама Астарта, предвкушая возможность легко и законно избавиться от опостылевшей малявки, плюхнулась обратно в кресло, разулыбавшись пышными алыми губами. — Теперь-то попляшет, ах попляшет, Астарта, Астарта, ты молодец! Сотни мясных червей, что сыпались из-под её пышной юбки, лишь согласно расползались по сторонам. На письменном столе из мрамора опрятным веером были выложены фотографии из Вегаса, Милана, Корфу, Лондона и Вены. И на всех из них архангел и Матерь мух были счастливы. Судя по тому, что знакомый ненавистный автомобиль уже был припаркован поблизости от пункта встречи, да ещё и в крайне неположенном месте, события сегодняшней ночи были уже готовы к тому, чтобы хаотически завертеться. А если рассуждать чуточку проще — Кроули был сегодня в своём заведении, что, если честно, самую малость осложняло дело. Как и в принципе какое-либо присутствие Кроули в этом измерении, на этой планете и в его памяти. Хастур неспроста выбрал именно это место для приведения плана в исполнение, в конце концов, в толпе людей, которая собиралась тут в воскресенье, было крайне просто совершить необходимое. Осталось лишь дождаться его необыкновенных сообщников, об одной встрече с которыми он думал с отвращением, тревогой и одновременно еле заметным предвкушением — ангелы спутываются с ним, лишь приближая себя к падению одним лишь актом сотрудничества. Над Сохо сгущались облака, предрекая очередной дождь со снегом, а небольшой полуподвальный клуб в центре района только-только зажёг чересчур яркие неоновые огни и этот странный символ — цветок орхидеи. Неудивительно, пожалуй, что облагораживанием этой когда-то конторы коллекторов занялся именно предатель Кроули, как только понял, что от него отстали, и более не тронут. И об этом, пожалуй, Хастур более всего ненавидел вспоминать всякий раз, когда речь заходила об этой гадюке. О том, что он ушёл безнаказанным. Что никто не потянулся отомстить исподтишка. Хастур никогда не любил и не умел маскироваться или как-то мимикрировать под общество людей. Возможно, именно поэтому если ему вдруг доводилось оказываться в мире смертных, те обходили его и всегда старались как-то побыстрее перейти дорогу. И в каком-то смысле именно поэтому местом ожидания он избрал пустой закоулок недалеко от искомого заведения, где чуть ли не выцарапано было, что этот кусочек города сделан специально для того, чтобы всяческого толка демоны зловеще таились в нём, источая суеверное чистое зло. Ну, иногда там также случались чьи-то первые эротические приключения, но это скорее исключение из правил. И совсем другим делом оказалась она — та, что совсем недавно звонила ему туда, на седьмой круг, и договаривалась о встрече здесь. Золотисто-русые опрятные локоны, скрытые под шляпой-котелком, опрятный костюм с брюками, трость с золотым набалдашником в пальцах — и до чего же все эти ангелы страшные пижоны. А золотая помада на тонких губах, лебединая шея, на которой так хорошо смотрелся бы ошейник Асмодея и вовсе добили ситуацию до грани возмутительной. Её взгляд был полон снисхождения и еле заметного отвращения, а походка умудрялась быть одновременно спокойной и максимально напряжённой. Она встала с боковой стороны заведения, опершись на кирпичную стену, окинула происходящее вокруг слегка скучающим взором и извлекла из внутреннего карман портсигар. — Не знал, что ваши умеют курить, — уловив жгучее жжение в то, что когда-то было лёгкими, Хастур заговорил с ней из темноты напротив, очевидно, планируя поймать эффект неожиданности. — Я хорошо отношусь к своему телу, но это — его единственный минус, — Михаил даже не дрогнула, спокойно извлекая нежными пальцами тонкую сигарету, из тех, что отвратительно пахнут искусственными фруктовыми добавками, — Кажется, зажигалка осталась в офисе. У Вас не отыщется огонька? Показавшись наконец из тьмы, он хотел бы сострить что-нибудь на тему адского пламени, вот только Её воля была такова, что демон Хастур совершенно не умел шутить, а потому оставил остроту где-то глубоко в своём подсознании, криво ухмыльнувшись и привычным жестом воспламенив руку. Обе сигареты зажглись по очереди, ангел и демон стояли на расстоянии чуть меньшем, чем метр, и молчали, видимо, собираясь с мыслями. Хастур, порой бросая на неё тревожные взгляды, пытался понять две вещи — почему она так странно пялится и по какой мистической причине её лицо выглядит каким-то отвратительно знакомым? Словно он знает её как кого-то ещё, а не как извечного врага и максимально возможного оппонента. Откуда-то из настолько давних времён, которые уже тысячу раз успели покинуть его голову. Михаил же, изящными струйками выдыхая дым, всего лишь приглядывалась — жаба под странным грязным париком и правда живой фамильяр, или только декорация? Отчего-то ей вдруг захотелось убрать этот комок волос куда подальше и прикоснуться к этому странному животному хотя бы через перчатку и проверить, живое ли? Впрочем, Михаил, казалось, живой синоним слова «сдержанность», а потому она довольно быстро отшвырнула странные идеи прочь и полностью сосредоточилась на деле, которое их сюда привело. Музыка за стеной всё разгоралась. — Эти двое уже прибыли, но есть и плохие новости — здесь также оба предателя. Не думаю, что они будут в состоянии что-то испортить — змею должно быть плевать, а Азирафаэль инертен и слаб. — Сперва то, что ты обещала, Михаил, — прохрипел Хастур сквозь смешок, выдохнув дым от терпких, сухих сигарет ей в лицо, — А потом можешь говорить что угодно. — Я и без этого прекрасно помню, — брезгливые морщинки на её лице были определённо достойны нескольких икон. Хастур всегда невольно усмехался, когда натыкался на их изображения в виде одинаковых на лица, нежных, молодых юношей. Люди порой просто безгранично наивны, если хотят верить во что-то, чтобы спастись от своих проблем, — Извольте. Тонкие пальцы в перчатках осторожно скользнули в другой внутренний карман пиджака и достали оттуда заветную склянку цилиндрической формы. Необходимого белоснежного кристаллического порошка, что так давно запретили на Небесах, там было не так много, как хотелось бы, но для их сегодняшней задачи должно было хватить. Неудивительно, что столь опасную штуковину Михаил старательно держала в секрете, учитывая, что производить её Небеса теперь не должны и права не имеют. Как бы Хастур хотел получить формулу этой игрушки! — Не подходите к ним сами, идеально будет подослать незнакомца, смертного, тут рядом беснуется много безумной молодёжи. Хоть золотые горы им пообещайте, не знаю, что угодно. Дозы в склянке хватит на то, чтобы нейтрализовать Вельзевул на время. Обычно действует около суток. Сразу после этого в заведение пройдёт Сандальфон и заберёт Гавриила наверх. Если что-то пойдёт не по плану — Уриил и ваша девчонка стоят со стороны чёрного входа и ждут Вашей команды. Что будете делать с Вельзевул — уже не моя забота. Тучи стремительно сгущались над Сохо, а первые снежинки равномерным танцем опускались на асфальт, исчезая под ногами сотен лондонцев. Ночь надвигалась необъяснимой красотой, в которой стало просто дьявольски хорошо заметно, каким счастливым огнём горят глаза этой странной женщины напротив. Хастур поспешно спрятал склянку под воротник своего пальто, неестественно громко хрустнув при этом пальцами. — Не приказывай мне, архангел. Я не одна из твоих мелких розовощёких пташек. — А Вам никто и не приказывает, раз уж у нас такой разговор. Вы просто никогда не слышали, как я приказываю. Кто знает, кто знает, быть может, однажды и услышите. Когда мы задавим вас, и вы все рассыплетесь под Небесным светом до конца времён, — и, не успел Король в Жёлтом справедливо возразить, она, выдохнув дым в его лицо в качестве достойного ответа, поморщилась, — Это, с позволения сказать, животное. Оно настоящее? — Если не заметно со стороны — могу затолкать его тебе в глотку, — пробормотал Хастур, буравя её совершенно пустым чёрным взглядом. Кажется, в нём, таком беспорядочном, усталом и озлобленном, гнездилась настоящая Бездна, — Это фамильяр. Конечно, он живой. — Надо же, а по нему и не особенно заметно, — Михаил отчего-то притихла, наблюдая, как два соразмерных бычка от сигарет стремительно заканчиваются, - Ах да, совсем забыла. Боюсь, у меня не будет времени посмотреть на шоу, что Вы здесь устроите, не сомневаюсь. Думаю, вы хорошо понимаете, у ангелов масса дел. Должно быть, понимаете, в конце концов, все когда-то были ангелами, даже такие…как вы, — она еле сдержала отвращение при последнем слове. — Я не помню этого. Ни единого воспоминания. Это хорошо, воспоминания отравляют. Превращают нас в подобных Кроули — размякших лживых мерзавцев. Но знаешь что, женщина, даже если я когда-то и был ангелом, держу пари, мы с тобой ненавидели друг друга. — Ложь, — отрезала Михаил властно и гордо, словно учительница, одёрнувшая нерадивого ученика, а то и вовсе самая настоящая гувернантка. Из тех гувернанток, что за любой прокол бьют линейкой по пальцам. От одной мысли об этом разум начинали захватывать странные образы, которые Хастур поспешно отсеивал, — Ангелы не способны на ненависть. — В самом деле? — чувствуя свою правоту, он преспокойно перебил Михаил, хрипло отпарировав взглядом исподлобья, от которого той захотелось отступить подальше, — Правда что ли? Сигареты они докурили молча, и столь же молча он смотрел на то, как его соперница и невольная союзница укладывает прочь портсигар, сверяет часы на тонком запястье и на прощание окидывает его презрительным, полным лёгкой насмешки, взглядом. Иронии в воздухе было больше, чем кислорода. — Всё забываю спросить: эта одежда, она от адского амплуа, или это у Вас вкус такой? — Мерзавка. Впрочем, ответ дослушивать она не стала, оставляя Хастура докуривать свою сигарету в одиночестве и осознавать то, что начнёт происходить с минуты на минуту. Взгляд уже выхватил из толпы подвыпивших студентов подходящего кандидата для привлечения, а незримое ангельское присутствие так и фонило со всех сторон. То ли дело было в том, что Уриил и Сандальфон крутились поблизости в ожидании начала спектакля, то ли в том, что пристальный взгляд золотистых глаз Михаил из-под вьющегося локона слишком хорошо отпечатался в памяти. Он бросил докуренный бычок в лужу, безуспешно ища глазами в толпе точёный силуэт. Первый снегопад над Лондоном стремительно набирал обороты. — Будь ты проклята трижды.