Чуть больше, чем чужие

Пожалуй, одна из самых основных трудностей, с которыми архангел Гавриил был поневоле вынужден столкнуться, оказавшись низвергнутым в смертный мир — это всё-таки не попытка разобраться в инструкции к электрическому чайнику. Не регулярное, повсеместное застревание в крутящихся дверях, не отвратительная реакция на студень, не кошмарный приступ стыда во время случайного, честное слово, чтения странного женского романа про оборотней. Совершенно неожиданным явлением в этом мире оказалось время — не то, что исчисляется веками и мерно плывёт, как песок в огромных песочных часах, а то, что режется на часы и минуты ожидания, заставляя отчего-то в нём потеряться. Проснувшись, он совершенно не помнил, который сейчас час, но оказался крайне доволен, обнаружив лишь десять утра на электронных часах в виде мухи. Владелица сей странной квартиры, кажется, всё ещё крепко и сладко спала, стряхивая с себя остатки ангельской пыли, а потому Гавриил, решив сразу разграничить влияние и не беспокоить её, поднялся на ноги и наглухо задёрнул плотные чёрные шторы — ни к чему, чтобы её будило солнце до того, как она сама не захочет очухаться. Всё-таки вчера был не самый лёгкий день, и это следовало понимать. А потому, покинув комнату, он также прихватил с собой уже проснувшуюся, но весьма беспокойную головную муху, что пыталась ползать по лицу своей хозяйки и негромко жужжала, каким-то чудом не нарушая сновидения Вельз. — Тихо, тихо, нечего её будить. В порядке с ней всё, — проводил он внушение мухе, доставая привычное блюдце и наливая туда привычный апельсиновый сок из коробки. Поблизости начинал булькать электрический чайник, демонстрируя, что ещё немного, и заветная кружка с крепким чёрным напитком, что блаженно пахнет бергамотом, будет принадлежать ему, — Дай своей подруге проспаться, ты ведь не хочешь, чтобы она не выспалась? Муха же, кажется, и правда внимательно слушала, хотя внешне продолжала выглядеть безмерно глупым созданием. У очень многих демонов есть животные-фамильяры, но Вельзевул, пожалуй, превзошла в оригинальности всех. Неожиданно что-то внутри вспомнило — кажется, когда она падала Вниз, на её голове был золотой мотылёк. Самый большой из всех, что у неё только получались. Она посадила его себе на голову и носила долгое время, вплоть до дня войны, и упала вместе с ним, крича проклятия. Могло ли быть так, что золотой мотылёк обернулся для неё верной жужжащей подружкой? Гавриил не знал и не желал гадать, в конце концов, на выяснение ответов у него ещё есть время — разумеется, когда Вельз захочет наконец об этом поговорить. Квартира в это время суток полнилась мягким серым светом, а солнце, пробравшись наконец сквозь шумные, размытые облака, старательно пыталось высушить Лондон после ночного душа. Это не город, это самый настоящий круговорот дождя, не иначе. Где-то в голове всплыло воспоминание о славном, милом стриже, что сейчас наверняка уже дома, вместе со своей стайкой. Они двое так и не смогли нормально подобрать для него имя. Архангел лишь коротко закатил глаза, вспомнив о том, насколько эта мухоженщина дьявольски упряма, и, ни минуты не раздумывая, хлопнулся за её рабочий стол. На удивление, здесь не стояло страшного кавардака, как, в общем-то, и везде в этой квартире, лишь некоторые довольно заметные следы обитаемости. Стол из тёмного дерева отпечатал на себе шоколадно-кофейные круги от чашек, пепельница на подоконнике была изрядно набита окурками, периодически работала сплит-система, а если осмотреть дом повнимательнее, то можно обнаружить целый ряд разномастных сокровищ. Её личную записную книжку с делами и номерами, закупоренную бутылку с маркировкой «Угревое вино. Лаос», а также престранное старинное платье с высоким воротником, от которого почему-то пахло гниющим мясом. Здесь попадалось всякое, и Гавриил был совершенно уверен, что это далеко не всё. И это архангел ещё не ведал о том, какие запасы важных вещей и незабытых воспоминаний прячутся Внизу, в её личных покоях, куда нет хода никому из подчинённых. В это мгновение он с нотками ужаса вспомнил о том, что не забрал из спальни Алигьери, но практически тут же выдохнул — собака спала крепким сном в ногах новой владелицы, и вряд ли нарушит её сон в ближайшие пару часов. От кружки с чаем великолепно пахло бергамотом, а ноутбук, что он беспардонно запустил, пусть и зная, что владелица будет ругаться, продемонстрировал благодатный рабочий стол — предсказуемо, с мухами. Современные технологии не были для него загадкой — в конце концов, многие ангелы освоили их в совершенстве, привыкнув к смартфонам, архивированию данных в электронном виде и, разумеется, трижды неладным гироскутерам. А вот явление Интернета оставалось для Гавриила загадкой посерьёзнее, чем судьба «Марии Целесты» для человечества. Друзья Адама сказали ему, что если хочешь понять человечество, то первое место, куда тебе следует попасть — это всемирная Сеть, и вряд ли архангел хотел упускать шанс познакомиться с этим явлением поближе, пока хозяйка ноутбука спит. А заодно и вернуться к той самой музыке, с которой он мельком соприкоснулся, когда уже предпринимал попытку влезть в чужой внутренний мир в самолёте до дома. Та сама музыка — внушающая энергию, буйство красок в голове, целый ряд нездоровых, но прекрасных ассоциаций и живой ужас вперемешку с восторгом. Гавриил довольно быстро разыскал в недрах ноутбука несколько альбомов «Powerwolf» и, открыв один из нескольких браузеров, погрузился в недра всемирной Сети, попутно едва ли не ловя эстетическую смерть от музыки, что разрывала небольшие белые наушники невероятным, странным и агрессивно-благостным звучанием. Было в этом что-то невероятно запретное, важное, что вызывало на коже толпы мурашек, а тело заставляло чувствовать себя так, словно молнии вернулись к нему и наполняют всего изнутри. Не раз и не два он слышал о том, как выступают земные коллективы, разъезжая турами по разным странам и ввергая в счастливые истерики фанатов. Но, как бы то ни было, пока что он коротал время за попытками понять, как устроен Интернет, бессовестным обыском всех социальных страниц Вельзевул, где она по какой-то причине пряталась под людским именем, а также просмотром буквально всех страниц, что она посещала прежде — начать с истории браузера ему показалось проще всего. Странные переписки с людьми, официальные сайты зоопарков и приютов для животных, какие-то платформы для видеоигр, целая тонна разномастных фильмов ужасов и, конечно, собственная адская площадка, которую создала местная молодёжь. Гавриил погружался глубоко и надолго, утратив счёт часам. Пожалуй, именно сегодня быстро и стремительно текущее время стало его вечным врагом — в тот момент, когда дверь позади него скрипнула, и оттуда совершенно беззвучно показалась его спутница, в криво поставленных ногах которой суетился довольный здоровым сном щенок. Выглядела Вельзевул, признаться, куда хуже обычного, всё-таки после ангельской пыли довольно трудно прийти в себя. Но, по крайней мере, теперь её взгляд был видящим, лицо осмысленным, а движения, пусть и ломкими, но достаточно самостоятельными. Правда, порой она опиралась на стены, не всегда умея стоять на ногах. На голове стоял кошмарный чёрный вихор, а привычный чёрный костюм смялся настолько безобразно ото сна, что сама она внутри себя почти сразу приняла решение ненадолго сменить стиль. В слегка дрожащих остаточным образом пальцах красовалась увесистая бутылка «Кока-колы», из которой Вельз пару раз отхлебнула, чтобы сколько-нибудь проснуться. Быть может, именно по своему состоянию она и не стала как-либо сердиться на бесстыдника, что сидел за её ноутбуком. А может быть потому, что в последние полчаса, что она провела в постели в тёмной спальне, пытаясь понять, что же вчера произошло, она сумела составить верную логическую цепочку и поняла, кто принёс её сюда? Как бы то ни было, ломкой, слегка кривой от неуверенных движений походкой она подобралась поближе и положила руку на чужое плечо, ощущая мягкость — Гавриил переоделся в халат. — Ты проснулась, — он обернулся, одарив Вельз таким причудливым, непонятным взглядом, что сразу и нельзя было вычислить, гнездится в нём что-то вроде дружеской насмешки, как над пьяницей, или обыкновенная человеческая забота. Впрочем, последующими действиями он полностью раскрыл свои намерения, явно собираясь подняться и помочь ей дойти до дивана. Матерь мух остановила его сама, беспардонно усевшись сверху, на его колени, и слегка поёрзав для принятия удобной позы. Гавриил же нашёл в себе силы лишь недоуменно хмыкнуть, более ничего не сделав, — Приятно видеть, что тебе лучше. Не нервничай, остатки эффекта пройдут до конца дня. Завтра будешь совсем как обычно, словно и не было ничего. — Ты чего тут без меня делаешь, пернатый? — она заговорила хрипло и спокойно, а последнее слово, что звучало так привычно после недавней наркотической истерики, отдалось мягким смешком. Где-то внутри себя Гавриил отметил, что хотел бы почаще слышать, как она сколько-нибудь смеётся. Хотя бы самую малость. Было в этом нечто приятное, — Неплохо устроился. Бергамотовый чай, мой ноутбук, мой аккаунт на «Hailsatan» и…постой, это что, пицца? Ты заказал пиццу? На столе поблизости и впрямь лежала открытая коробка пиццы, причём совсем недавно начатой. Но, честно сказать, Вельз в данной ситуации удивило совсем другое — пицца была того сорта, что звалась «Гавайская». По-простому говоря, она содержала ананасы. Когда-то давным-давно самолично Матерь мух изобрела её, пользуясь лаврами демона чревоугодия, но по какой-то причине нечто столь вкусное большинство людей, а особенно её коллег, воспринимало как адское изобретение. Довольно трудно было объяснить им, что ты создала что-то, что тебе просто нравится, а не из желания кому-то напакостить. И теперь именно эта пицца красовалась на её рабочем столе, а Гавриил, совершенно привыкший к мелочам жизни вроде поглощения пищи, довольно улыбался, глядя, как она утащила третий кусок почти мгновенно. Первый уничтожил он сам, а второй принадлежал головной мухе, что была сама не своя от счастья. — Не пойми неверно, я был голоден, а ты никогда впрок ничего не запасаешь. И я вызвал доставку, это оказалось довольно просто. Номер нашёл в твоей записной книжке — где-то между «Тильда, Берлинский кинофестиваль» и «Гэвин, Детройт». И почему там всё не по алфавиту, это же ужасно неудобно! — Ты лучше скаж-жи, тебе пицца нравится? — любой другой счёл бы подобное бестактное обрывание чужих слов за грубость, но только не Гавриил и только не сегодня. Она стремительно кусала полученный в пальцы ломтик и внимательно буравила его глазами, всё ещё рассиживаясь на коленях, объятых махровой тканью. Похоже, ей на глазах становилось всё лучше. — Ну, я слегка обжёг язык, да и вообще лакомство странное. Не знаю, принято ли класть сюда тропические фрукты, но мне определённо нравится. А чего это у тебя так глаза сияют? — Ничего, — она тщетно старалась сдержать улыбку, что упорно лезла на лицо от осознания того, что есть кто-то, разделяющий её точку зрения, помимо некоторого количества людей, — У тебя порно на второй вкладке открыто. Ты правда думал, что я не замечу? Сегодня было решено никуда не выходить, тем более, конечности Вельз пока отказывались полноценно ей подчиняться. Смеркалось в последнее время всё стремительнее и стремительнее, а потому даже на пробежку Гавриил отпущен не был — его нельзя было оставлять в одиночестве, когда идёт охота с обеих сторон. Пусть даже они толком и не знали, где сейчас прячется их бывший руководитель, Вельз не особенно хотела рисковать. А потому, бодро отправив архангела изучать все прелести принятия ванны с морской солью, она растянулась на привычном кожаном диване, пригрев на голове любимую мушку, и расслабленно залипала в шоу доктора Фила, где, кажется, снова всячески издевались над пришедшим в студию избалованным подростком. Ей нравились такие зрелища, а тем более в качестве ни к чему не обязывающего развлечения. С другой стороны, сконцентрироваться на шоу было трудно, голову занимало всякое. Весь вчерашний день она кое-как разобрала по полочкам, вспоминая, что произошло и почему. А её престранный сожитель бессовестно занял все остальные мысли — подумать только, буквально первое, что он сделал, это постарался вывезти её куда подальше из эпицентра событий. Был рядом, наговаривая всякое и не давая навредить себе. Умудрился докричаться до неё сквозь пелену отвратительного трипа и, кажется, заснул рядом, чтобы не дать ей снова остаться в одиночестве. Признаться честно, мысли об этом умудрялись одновременно греть её и чудовищно угнетать — всё потому, что Вельз категорически не привыкла к чужой привязанности и помощи просто потому что. А уж тем более от кого-то вроде него, с кем они при нескольких редких встречах либо обменивались грубостями и колкостями, либо и вовсе предпочитали не разговаривать, испытывая взаимное отвращение. Быть может, даже и хорошо, что от прежнего Гавриила, каким она помнила его из старинного Эдемского сада, ничего не осталось? Пусть он теперь совсем другой, со своими глупыми улыбками и снисходительными взглядами, но что-то внутри понимало — так правильно. Незачем цепляться за прошлое, когда и настоящее весьма и весьма ценно. Похоже, что она в самом деле может не бояться показать при нём то, чем является на самом деле, достать свои эмоции, загнанные в угол, старые вопросы без ответов и воспоминания, которые она душила и гнобила безрезультатно столько столетий. Это вызывало лёгкую тревогу, которая всегда бывает перед переменами, но сейчас она почему-то не могла думать ни о чём другом, кроме того, что у него почему-то очень мягкие руки. Словно их совершенно не потревожило время и бумажная работа. Это было удивительно. Именно поэтому, наверное, невыносимо-алый свет, сопровождающийся несколькими вскриками боли, раздавшийся в коридоре, практически сразу разогнал благостную атмосферу в голове. Она очень хорошо знала, что именно это значит — большое, высокое, вечно завешенное зеркало в её спальне, только что сбросило с себя тяжёлое покрывало, вызволив алые искры, сияние и мерзкие запахи. Похоже, кто-то звонил из самых что ни на есть Низов, разыскивая её, и, судя по тому, что этот кто-то не в состоянии позвонить ей на мобильный — разговор предстоял не из приятных. Всё теми же ломкими, кривыми шагами она утекла в спальню, совершенно позабыв о том, как же ужасно выглядит и, погрузившись в темноту комнаты, коснулась пальцами раскалённой поверхности зеркала, принимая этот своеобразный входящий звонок. Определённо, вместо криков агнцев уже много лет следовало поставить что-нибудь другое. Что-нибудь чуть более ужасное. Может быть, ту кошмарную музыку, что сейчас слушают дети в Сети? — Вельз, моя дорогая малышка, ну как ты там, а? Рассказывай, я вся в нетерпении! — оскальпированное лицо Астарты появилось за зеркальной поверхностью, сияя искренней радостью, но практически в то же мгновение всю её растеряв, — Какой ужас, милочка. Ты снова выглядишь так, словно тебя тысяча ангелов топтала ногами. Или ты так обычно выглядишь? Прости, я что-то совсем давно тебя не видела. — Быть мож-жет, так оно и есть, — мрачно и хрипло отозвалась Матерь мух, скривив лицо в довольно искреннем приступе отвращения, — А мож-жет, вам пора прекратить тараторить, мадам. Если вы вызываете меня напрямую, то для этого есть какой-то повод. Зачем звоните? — Да так, поболтать, дорогая. Я, понимаешь ли, совсем без тебя заскучала. Как там твоё задание в Перу? А, хотя, на самом-то деле, мне всё равно. Я уже знаю, что ты отлично справилась, сама понимаешь, за такой долгий срок, что тебя нет, иначе просто нельзя. — Мне необходимо ещё немного времени. Буквально несколько дней, — Вельз предпочитала не давать ей поводов цепляться к словам, а потому говорила коротко и резко, глядя на собеседницу исподлобья. Нетрудно было догадаться, как сильно эти двое не любили друг друга, и почему. — Не затягивай, малышка Вельз, мне будет не хватать твоей милой коротенькой фигурки. Собственно, поэтому я и звоню — надеюсь, ты не забыла, что совсем скоро наш ежегодный бал? Сама понимаешь, что Владыке будет очень не хватать твоего присутствия. Вельз в то мгновение замялась, пусть и ненадолго — конечно же, она помнила про бал. Неприятное, дурное событие, полное ненужного фарса и традиций, но обязательное к посещению высшими и средними чинами, начиная с пятого круга. То, где все друг друга ненавидят, но почему-то танцуют почти всю ночь, откуда нельзя уйти до рассвета и, признаться честно, там даже вино так себе. Помнится, когда Кроули угодил на это мероприятие, в этом они сошлись во мнениях. А теперь, когда ей совершенно нельзя отлучаться от этого несуразного человека, бал оказался максимально не вовремя. Его нельзя было пропустить, ни под каким видом, а стало быть, теперь следовало искать выход. Осталось не так много, как ей хотелось бы — всего три дня. — Я помню, что вы. Если вы считаете, что я захочу подвести Владыку, то глубоко ошибаетесь. Так же глубоко, как…впрочем, неваж-жно. Там мы и увидимся. Что-то ещё? — Ох, ничего, малышка Вельз, совсем ничего, — она тряхнула кудрями цвета всего красного на земле, а ехидный взгляд никак не отводила. Так, словно знала что-то лишнее, и еле сдерживалась, чтобы не проболтаться, — Только, умоляю тебя, выпрями спину и сделай что-нибудь с волосами. Есть ощущение, что тебя снова трахал Асмодей, облизав по всему телу. Кстати говоря, он тоже будет, быть может, свидитесь? Он так хотел встретиться, ты себе не представляешь. — Слава Сатане, — обрубила звонок Вельз, слетев с линии связи так стремительно, как обгорелая птица падает с высоковольтных проводов. Омерзение, презрение и ненависть посетили душу одновременно, кажется, силком утягивая её в прежнее, привычное состояние, к которому пока что она не была готова. Её глаза озлобленно спрятались под отрастающей лохматой чёлкой, а кулаки слегка сжались, чувствуя, как мушиное жужжание усиленно наговаривает — пора свернуть наконец эту мясную тощую шею. Вырвать с корнем голливудские локоны и напустить полную глотку насекомых, чтобы те ели Астарту целую вечность, ещё живую. — Эта дрянь просто злобствует, — знакомая мягкая рука легла на её плечо спокойно и уверенно, словно он хорошо знал, о чём говорит. Разумеется, Гавриил подслушивал, не умея остаться в стороне. С другой стороны, на него злиться она не могла и не хотела, — У тебя прекрасные волосы. Вельзевул тогда толком и не поняла, что сказала в ответ — скорее, прожужжала что-то бессвязное, у чего не было ни единого шанса на расшифровку. Впрочем, она не была уверена в том, что Гавриил вообще нуждался в каком-то ответе. Он просто схватил обеими руками упавшую на пол ткань и плотно завесил зеркало, оборачиваясь к ней и снова болтая. Чёрт дери, до чего же ангелы всё-таки болтливый народец, никогда не затыкаются. — И то, как именно ты держишь спину, её не касается. Подумать только, и это с ней тебе разговаривать на балу? Врагу не пожелаешь. Знаешь, раз уж дело принимает такой оборот — есть у меня один очень хороший знакомый здесь, в мире смертных. Он пошьёт тебе отличный костюм для бала, чтобы ты всем нос утёрла. Договорились? А Вельз знай себе молчала и молчала, понимая, что совершенно не имеет представления о том, что натворила. О том, что время, проведённое на земле, сделало с ним, что пробудило внутри него. Какие слова он говорит, какие поступки совершает и насколько искренне он всё это делает. Это отказывалось умещаться в голове, оставаясь где-то в пределах совершенно чёрной спальни, в которую свет пробирался лишь кротким лучом из двери в гостиную комнату. Где-то там, вдали, словно в другом измерении, шумел телевизор, плакал очередной избалованный подросток на передаче, а Гавриил, покачав головой, коснулся обеими руками её чёлки. Совсем не так, как это было в последний раз — он не требовал, чтобы Вельз посмотрела на него, а просто хотел увидеть её лицо. Жуткое, с остаточными последствиями ангельской пыли, с дикими, живыми серыми глазами, оно напоминало ему на ощупь только что обожжённую глиняную скульптуру. Крошечные рубцы и морщинки, шершавость, многогранность и неистовое тепло где-то внутри. — Анна-Генриетта, — выдала она сквозь жужжание, честно стараясь не отводить взгляда. В темноте было практически невозможно рассмотреть его лицо, но на все сто процентов Матерь мух знала, как именно сейчас оно выглядело — исказилось в немом вопросе, нелепо, смешно, чуть-чуть подаваясь назад и сдвигая брови в немом размышлении, как если бы Варахиил загадал ему неразрешимую загадку и заискивающе смотрел бы в ожидании реакции. — Прости, что? — интонация, с которой он сказал это, полностью подтвердила догадки. — Анна-Генриетта. Мою муху так зовут. Это её имя, — она чуть устало улыбнулась, сопроводив свою речь негромким смешком, словно крепко задумалась, — Я ж-же тебе обещала, что назову имя, если ты спасёшь мне жизнь. А Повелитель Мух ничего не забывает. Бз-з. В ответ у Гавриила вышло лишь сдавленно хохотнуть и накрепко прижать невысокий силуэт напротив к себе обеими руками, внезапно ощутив искренний тактильный голод по прикосновениям этого странного существа. Она выдала ему что-то, что знают лишь избранные, но при этом с таким непринуждённым видом, как случайно делится тайной ребёнок. В этом было что-то невероятное, что заставляло смеяться и никуда её не пускать. Маленькая женщина напротив отчего-то совсем не сопротивлялась, расслабившись и позволяя хватать себя, кажется, даже слишком крепко. Она неслышно улыбалась сама себе, ободрённая такой мелочью. — Я бы на твоём месте не хохотала, а собирала шмотки. Есть у меня один маленький план, — она подняла на Гавриила пристальный взгляд и улыбнулась, лукаво и заискивающе блеснув холодными глазами в темноте, — Тебе понравится, я обещаю.