Чуть больше, чем чужие

Трудно было сказать однозначно, что именно разбудило архангела Гавриила первым, беспардонно оборвав цепочку смешанных, огненных сновидений, в которые он стремительно провалился накануне. Возможно, дело было в автоматически включившемся телевизоре, что, произвольно заснув вчера, теперь снова демонстрировал чудеса технологического музыкального вкуса — ему только предстояло понять всю блажь ставить будильники на, чёрт дери, телевизоре, тем более если он вообще в другой комнате. Музыка поплыла по дому мягко и осторожно, отталкиваясь от стен, словно сонная рыба от рифов. Быть может, дело было в некотором холоде, что посетил его, несмотря на отлично отопление во всём здании? Приоткрыв глаза, пусть даже самую малость, он почти сразу понял, в чём дело — вопрос оказался в большом и широком общем одеяле, под которым оба уснули накануне, и в которое теперь, вероломно его утащив, завернулась Вельзевул, изображая из себя, кажется, спящую гусеницу. Но решающим фактором в вопросе «вставать-не вставать» стало неожиданно возникшее не горизонте третье лицо — а точнее, мордочка с большими красными глазами и хоботком. Анна-Генриетта, очевидно, имела какие-то свои планы на сегодняшний день, а также решила, что парочка заспалась и слишком долго не встаёт с постели. Впрочем, учитывая, что электронные часы почти везде показывали три часа дня — она была права до невыносимого. Смешные мохнатые лапки старательно ползали где-то рядом, штурмуя голую и весьма ободранную искусством эмоционального царапанья спину Гавриила, а жужжание, раздающееся поверх, заставляло уши мучительно вянуть. Пожалуй, именно это и вынудило его окончательно открыть глаза, попутно стараясь не пускать назойливое насекомое забираться выше, куда-то к голове. Алигьери и вовсе спал, словно дитя, в ногах. — Чего она хочет? Что ей нужно, она всегда такая назойливая? — он кое-как потряс лежащую рядом Вельз, что представляла в данный момент из себя толстый кокон с торчащими из него лохматыми волосами, в надежде, что та хоть немного прояснит ситуацию. Но, кажется, прогадал. — Бзз-з, — сонно и почти синхронно с головной мухой выдала та, заворачиваясь ещё плотнее и, кажется, не особенно желая проспаться когда-либо вообще. Даже при условии, что прикосновение Гавриила слегка перевернуло этот маленький свёрток, позволяя разглядеть кусок красного от тепла лица, такого уморительного во сне. Вероятно, она и подумать не смела, что способна выглядеть смешно хоть когда-нибудь. Едва ли верилось в то, что именно она вчера искусила его так ловко и так непринуждённо, словно изо дня в день сотворяла такое с архангелами и училась этому годами. Хотя, в каком-то смысле, так оно и было? Впрочем, и её альтернативное состояние в виде плотного рулона с недовольным сонным лицом Гавриила полностью устраивало, в отличие от назойливой Анны-Генриетты, что, не удержав равновесие, завалилась на подушку прямиком между их лицами. Реакции было не добиться. Именно поэтому Гавриил уже через пару минут был в своём базовом домашнем состоянии — размеренном и спокойном, словно жил в этой квартире всю жизнь, он облачился в махровый халат, запустил сплит-систему, чтобы та сожрала остаточный слой сигаретного дыма, что плыл по квартире. Сделал музыку погромче, прикрыв дверь в спальню предварительно, дабы сердитый кулёк, набитый мухами, не сердился почём зря. В конце концов, сегодня у неё важный день, и отправиться на бал Сатаны она должна в идеальном расположении духа. Там её ждут не самые приятные разговорчики, пусть даже она и упомянула о том, что бал — территория без боя, сам же Сатана так и решил, придумав эту традицию. Демоны не смеют вступить на нём в бой, и вряд ли Вельз что-то угрожает напрямую. А вот измотать её морально местные мерзавцы горазды, и следует быть во всеоружии. Что-то внутри мимолётно подумало о том, что научить её снисходительной улыбке, что выбивает из колеи — не такая уж и плохая идея. Чтобы ходила там, внизу, и металась такими улыбками во всех, вызывая подлинное омерзение. Всё-таки Гавриил недурно разбирался в мимике, а вот в местных обитателях, что также будут гостями адской вечеринки, не особенно. Надо будет как-нибудь попросить Вельз рассказать поподробнее о Девяти кругах, быть может, сделать что-то вроде интерактивной экскурсии, как в парках развлечений? Как ни крути, но об оппозиции он знал не так много, как хотелось бы, а теперь, когда аромат кофе окончательно освежил его мысли, курьер, принесший, прости Господи, роллы в пакете, довольно убежал, сжимая в руках сдачу, а спина лояльно напоминала о вчерашнем жгучими полосами от ногтей, очень даже хотелось бы. Учитывая, во сколько вчера они уснули с учётом всех событий, и во сколько совершенно безобразно проснулись — ему просто на физическом уровне хотелось сделать всё как можно лучше. Как будто они и правда состояли в браке, что длился не меньше двадцати лет, а сегодня — годовщина, значимый юбилей. Подумать только, и этого результата удалось достигнуть за какие-то совершенно эфемерные три недели? Гавриил не верил и был совершенно уверен в том, что и остальные не поверили бы. А самый большой комичный ужас ситуации, что он окончательно понял странную, двоякую, вечно запутанную и невнятную прежде позицию опального ангела Азирафаэля. В одно мгновение, стоило только увидеть это лицо, торчащее из рулона одеяла, всё стало ясно, как никогда. Должно быть, это чувство, окрыляющее заново, словно в нежные юные годы, пригревающее тебя к тому, с кем ты не имел никакого права на близость, но всё же её допустил, сбило с пути немало ангелов. А сколько из них боятся в таком признаться? Страшно подумать, они ведь до сих пор шепчутся о том, каким, наверное, недюжинным мастерством обладал змей Кроули, раз сумел сбить с тропы света одного из их братьев. Вспомнив об этом, Гавриил не удержался и рассмеялся вслух, прижмурив глаза и медленно потянувшись — определённо, кофе за последнее время варить он всё-таки научился. Кроули и правда был мастером — в шипении, бросании оголтелых гневных взглядов, неоправданном молодёжном пижонстве и изощрённой брани. Впрочем, учитывая, сколько тысячелетий они с Азирафаэлем провели совместно, словно в одном огромном отпуске, их обоих было реально понять. Архангел и представить боялся, что бы было, окажись на их месте они с Вельз, клубясь по земле и периодически сталкиваясь. Не притереться, кажется, просто невозможно, раз уж им это удалось за, прости Господи, три недели! Свет так благодатно проникал через голову из широких огромных окон, что даже не верилось — столь важное событие для демонов и правда проходит сегодня? Лондон озарило непривычное солнце, оно мягко ласкало улицы, в это же время обдавая морозцем и присыпая хлопьями крупного, частого снега. Кажется, скоро город снова побелеет, надевая красивую зимнюю шапку. Воздух был чистым и таким свежим, что, высунувшись в то окошко, которое открывалось, и глубоко вдохнув, архангел чуть ли не потерял сознание. Ноздри приятно закололо, Рождество отделяло от него от силы несколько дней. Город полнится ярмарками, огоньками и поющими людьми, а его мысли собирались в один многообещающий конструкт — он будет не он, если не вытащит Вельз на праздник. Пусть он ей категорически чужд с идеологической точки зрения, но развлечься-то она не откажется? Как бы то ни было, но, выйдя в гостиную с двумя чашками кофе, направив свои мысли в сторону спальни и осторожного пробуждения этого кулька ото сна, Гавриил обнаружил эту странную мадам уже сидящей в гостиной. Впрочем, пределов одеяла она не покинула, сидя в нём на диване, как небольшая пирамидка из ткани, которую венчала лохматая черноволосая голова. В этом же одеяле благодатно жужжала Анна-Генриетта, похоже, наконец добудившись свою хозяйку. Бледная шея бессовестно выдавала всё, что произошло вчера — красивые, расписные лиловые следы красовались на ней, напоминая ягодную мякоть. Хорошо, подумалось ему в то мгновение, что у наряда на сегодняшний вечер воротник высокий и отлично держится на шее, плотно ту облегая. Что-то внутри недовольно скручивалось и вызывало желание забросать все эти чёртовы круги таким количеством макулатуры, что им и не снилось, а сверху полить святой водой в пропорции с обычной 1:0, лишь бы никто не вздумал цеплять её там, внизу. Пусть Гавриил знал, что она способна себя защитить и запросто прогрызёт глотку любому, кто проявит своеволие, но всё-таки, наверное, он на такие мысли имел право. Как бы то ни было, высунув обе руки из-под одеяла, она покорно приняла чашку кофе и, прикрыв глаза, сделала глоток. — Охренеть, — первое слово, что она проронила спустя где-то десять минут совместного, совершенно спокойного молчания без тени неловкости, — Грёбаный архангел Гавриил сегодня проснулся в моей постели, а теперь ещё и сварил мне кофе. — Если ты считаешь, что мне легко осознать, кто искусил меня вчера ночью — глубоко ошибаешься, исчадие, — Гавриил же, любовно и вновь снисходительно, словно ребёнка, потрепав её по взъерошенной шевелюре, стремительно высвобождал квартиру от вездесущего мрака штор, впуская в здание свет и кое-где приоткрывая окна. — Нет, я скорее для себя констатирую. Музыку поставил, бегаешь тут по моей квартире и, чёрт тебя дери, заказал роллы? Не от них ли тебя воротило совсем недавно? — Если употреблять грубую материю, то до победного конца. Хочу понять, что именно Азирафаэль нашёл в них. Странные свёрнутые штуки, набитые всякими цветными кусочками. В ответ она лишь расхохоталась, делая глоток побольше и осознавая, что даже если кофе, сделанный его руками, оказался как-то уж слишком сладким, ему она об этом не скажет. Самое то, что нужно в сегодняшний день. И правда, какой-то уж слишком хороший день для того, чтобы именно сегодня затевать бал Сатаны. Похоже, всё зло сегодня стянется туда, спрятавшись под пласты слёз, застывшей лавы и гнилого мяса. Наверное, поэтому мир снаружи сегодня какой-то удивительно красивый, словно намеренно кружащийся вокруг неё назойливыми снежинками. Удивительно, но «штуки, набитые всякими цветными кусочками» ему и правда понравились. Потребовалось время на то, чтобы как следует распробовать каждый из заказанного набора, но в конечном итоге Гавриил выставил заветный вердикт — вполне по душе. И только тогда, тщательно промыв зубы и убрав одеяло обратно в спальню, спровоцировав попутно пригретую Анну-Генриетту на гневное жужжание, когда время перевалило за семь часов вечера, а солнце стремительно куда-то завалилось, сменяясь чернильным сочным вечером, Матерь Мух поднялась и приступила к сборам. Казалось бы, предельно просто — непринуждённо, под мягкую французскую музыку родом откуда-то из двухтысячных годов, которая заставляла их обоих двигаться в такт. Достать заветный кашемировый наряд от Дэвидсона, влезть в него, снова подивившись прекрасной мягкости и собственной стати в нём. Податливо выпрямить спину, чувствуя прикосновение Гавриила к ней, и спрятать следы поцелуев на шее под высоким воротом. Но, чем дальше заходили сборы и чем скорее приближалась заветная цифра 21.00 на часах, тем тревожнее Вельз становилось. Это чувство было паршивым, гнетущим, и буквально затмевало собой всё то, что вчера вытрясло из неё всякую моральную усталость. И рецепт давящего, словно свинцовый пресс, ощущения, скручивающего изнутри сердце, был довольно прост — она не хотела покидать дом. Не хотела уходить. И вряд ли демоны, что встретят её в самом-самом Низу, были для того адекватной причиной. В конце концов, бал — зона безопасная, а от болтовни и ехидства она уж как-нибудь сама отобьётся. Вопрос скорее был в том, что оставлять Гавриила одного было самой паршивой затеей, на которую она только была сейчас способна. Вряд ли ангелы знают её новый адрес — в Кэнари Уорф она жила всего год, как только здесь построили новое высотное здание, жилое, а не офисное отчего-то. Но именно сегодня настал тот день, когда собственная квартира, где она так упорно пряталась от всего, что слишком сильно раздражает, вплоть до желания насильно сократить поголовье на родном кругу, стала вдруг небезопасной. Да и вообще, было ли хоть где-то на Земле место, где Гавриил оказался бы сколько-нибудь в безопасности, пока её не будет? Как бы он ни посмеивался, как бы ни хорохорился — сейчас он человек, уязвимый и способный к настоящей, нешуточной смерти. Человек, которого могут ранить, которому могут навредить, как только она оставит его без присмотра. Гавриил же, время от времени поглядывая на настенные часы, лишь отмахивался и улыбался, рассматривая её в новом наряде и завлекая в ненавязчивый, лёгкий, ни к чему не обязывающий танец посреди гостиной. Остатки роллов, пока что нетронутые, лежали где-то в районе телевизора, а зеркало в спальне, что также использовалось как портал, уже начинало призывно нагреваться. До отправления на бал оставалось всего-то полчаса, не больше. Время с Гавриилом летело отвратительно быстро. — Мне не нравится, что ты остаёшься здесь, — она решила быть честной, особенно в тот момент, когда незамысловатый танец расставил их так, что его лица она не видела, лишь чувствовала, как он пластично и мягко двигается в такт позади, касаясь пальцами талии и зарываясь носом в жёсткие, кое-как зачёсанные из ужасного состояния волосы. — Ерунда, исчадие, не болтай. Болтливым тут должен быть я, а не ты. Всего лишь несколько часов, сама сказала, что вернёшься, как только всё закончится. На рассвете. Считаешь, что до наступления утра не доживу? Я, по-твоему, какой-то ребёнок? — Ты-то, мож-жет, и нет, — движения стали чуть скованнее от волнения, — А вот если тебя тут найдут, пока меня не будет, то я не знаю, что ты собрался делать и как спасаться. То есть, мой дом ограждён от оккультно-эфирных сил, и просто так прилететь они не смогут, надо знать, куда именно приходить. Но мне всё равно это нихрена не нравится. — Ну, тем более, разве я не прав, а? Твой дом защищён, как в своё время умело прятался маленький Антихрист, и никто из нас не мог его обнаружить. Словно в коконе. Кстати о коконах — ты бы видела себя сегодня, когда я пытался тебя добудиться. Надо было сфотографировать. Его голос раздавался в непосредственной близости от уха, и, как бы Вельзевул ни хотелось согласиться с ним, не выходило чисто физически. Рано или поздно всё тайное становится явным, и ей очень не хотелось, чтобы эта непреложная истина коснулась её жилища в эту злополучную ночь. В какую-нибудь другую, ну пожалуйста. Через годик-два, когда всё точно уладится, а вечная беготня прекратится. С другой стороны, вряд ли она точно знала, закончится ли когда-нибудь вообще эта ужасная гонка преследования. Голос, что старательно успокаивал её никчёмные мысли, мягко превратился в прикосновение губ к уху — похоже, что теперь его тактильность будет совершенно ничем не остановить. Впрочем, сама виновата, сама искусила, а теперь расплачивайся. С другой стороны, мурашки, пробежавшиеся по рукам в тот момент, когда Гавриил, желая разрядить обстановку, начал мягким шёпотом подпевать французской песне, что играла где-то в другой жизни, говорили об обратном. Какой же у него потрясающий французский. — Я не могу оставить тебя без связи, Гейб, — мозг, тем не менее, отчаянно старался придумать хоть какое-нибудь решение насущной проблемы, раз уж этот легкомысленный тактильный архангел не собирался ей в этом помогать, — Вот что. Оставлю с тобой Анну-Генриетту. Доедите оставшиеся роллы, мож-жет, кино посмотрите, найдёте, чем заняться. Но при одном условии — ты не покидаешь эту квартиру. Никак. Вообще. Сидишь здесь, пока я не вернусь, я даж-же ключи заберу. — Считаешь, это что-нибудь изменит? Как это вообще должно работать, исчадие? — Анна — мой фамильяр. У всех фамильяров с их владельцами есть что-то вроде внутренней связи. Она будет наблюдать за обстановкой в доме, и, если что-то пойдёт катастрофически не так, я узнаю об этом в то же мгновение, словно в соседней комнате сиж-жу. Не бойся, ябедничать на тебя она не будет, если только поделишься роллами с угрём. — Думаю, я примерно тебя понял, — не то чтобы Гавриила полностью устраивало такое соседство, но Анну-Генриетту, как и Вельз, легко было окрутить через еду, а потому на конфликты можно было не рассчитывать. Не то чтобы он в самом деле собирался покидать квартиру среди ночи, да ещё и без ключей, но и волнение Вельзевул где-то внутри мог понять. Ангелов стоило бояться. И глупец тот, кто решится их недооценить, — Но даже если она и сможет донести тебе что-нибудь, то что? Разве с бала можно уйти тогда, когда тебе захочется? Сама говорила, что ваш главный такого не терпит, может и раздавить одним кулаком. А уж тебя и подавно. — Ещё одна такая шутка, и я тебя отсюда выкину в окно, — слабо улыбнулась Вельз, уже совсем прекратив двигаться в такт музыке из телевизора, — Что-нибудь придумаю, не знаю я. Главное — чтобы оставалась хоть какая-то связь, а телефоны там, сам понимаешь, ловить не будут. — А разве твои мерзавцы не будут спрашивать, почему это вдруг сегодня ты одна? Без фамильяра-то. Не думаю, что Анна-Генриетта так уж горит желанием посещать эту змеиную нору, но всё же. — А вот об этом я не подумала, — широкие брови сурово сдвинулись, демонстрируя быструю, но весьма тяжёлую работу мысли. Заметив отсутствие фамильяра, адские собратья и правда довольно быстро поймут, что здесь не так. Неспроста эти существа, что сопровождают некоторых демонических одиночек, никогда с ними не расстаются. Если регулярный носитель фамильяра явится на бал без своего маленького спутника и даже без его замены, это лишь привлечёт лишнее внимание. Пожалуй, именно за слово «замена» Вельзевул накрепко зацепилась, замечая, как Алигьери, пачкая в соевом соусе бесстыжую физиономию, пытается сладить с одним из роллов с лососем. И, практически сразу осознав свою маленькую победу, присвистнула. Чёрный щенок-ньюфаундленд, формой напоминающий довольно увесистый валенок, примчался мгновенно, позволяя привязать себя на созданный посредством моментального вмешательства аутентичный поводок. Она до сих пор не имела понятия, что делать с этим псом, и откуда, при каких обстоятельствах и зачем они его добыли, но сегодня, кажется, малыш Алигьери получил привилегию, которой не удостаивалась ни одна собака его породы. — Вот так, хороший мальчик, — мрачно усмехнулась она, заходя в спальню и срывая покрывало с огромного зеркала. Похоже, его можно было использовать далеко не только для болтовни и взаимных унижений, но и как прямой портал на Девятый круг, если захотеть хорошенько. Зеркало вспыхнуло изнутри, кажется, не отражая совершенно ничего, кроме чёрного глухого пламени. Ледяного, как северные моря, готового поглотить всё, что неосторожно ступит в него. Где-то там, вдалеке, из глубины отражения, можно было рассмотреть поспешно мелькающие тени демонов, тех, кого Гавриилу прежде не доводилось видеть. Разве только в те самые времена, о которых все они помнят довольно слабо. Энергия и запах серы потёк из-за зеркала беспорядочно и властно, затягивая Вельзевул внутрь чуть ли не силком, подначивая и подталкивая — пора. Она склонилась и второпях схватила Алигьери на руки, освобождая привычные своему лицу язвы, остающиеся от вылупляющихся мух. Пёс же, видимо, оценив такую метаморфозу, попытался облизнуть щёку своей маленькой хозяйки, за что схлопотал нежный, шуточный удар по носу — не надо этого делать. — Ты всё запомнил? Остаёшься здесь и ни под каким видом не покидаешь квартиру, только если тебе буквально надо спасти собственную ж-жизнь. Адреса ангелы не знают, и просто появиться здесь не смогут. Хватило ж мне ума обнести тут всё. Гавриилу не нравилось её напряжение. Не нравился смурной взгляд, что возникал на лице при одной мысли о возможном ужасном исходе разлуки на несколько часов. Подумать только, буквально три недели назад она бы рассмеялась ему в лицо и ушла бы прочь, продемонстрировав презрение каждой клеточкой тела. Да и сам архангел вряд ли бы ударил в грязь лицом, что уж греха таить. А теперь, с опаской и искренней неприязнью заглядывая в адское зеркало, он смог лишь мягко коснуться её лица, без какой-либо опаски пробежавшись по свежим язвам пальцами. — Взгляд увереннее. Больше презрения. Спинку ровнее. Покажи там всем, исчадие, — и, еле заметно подмигнув, коротко поцеловал, смягчив извечные трещины на губах. Пора. — Чтобы без глупостей! — кажется, такой подход добил её окончательно. Смутившись, мгновенно спрятав взгляд и бросив приказ на прощание, Вельзевул переступила грань зеркала и ушла куда-то прочь, в темноту, растворившись в ней так уверенно и спокойно, словно всегда была её частью. Хотя, куда там, она уже давным-давно не ангел, и уж тем более не падший. Полное право имеет, вооружившись милой собакой, окатывать презрением каждого из опостылевших коллег. Воронка из чёрно-серой жаркой темноты стремительно завертелась и тут же схлопнулась, оставляя на своём месте лишь отражение спальни, разложенной мятой белой постели и ветра, что уверенно трепал через окно чёрные шторы. Пожалуй, только теперь Гавриил мог снять улыбку с лица — как ни старайся, тревожно было им обоим. Почему-то ему казалось, что сегодня всё пойдёт наперекосяк, словно Господь предупреждала его о чём-то важном, посылая бесконечные шестые, седьмые, пятнадцатые, сто сорок пятые чувства. Снег снаружи только усиливался, старательно заметая Лондон, а Анна-Генриетта, покорно сидя на его руках, поддерживающе завертелась. — Бз-з! — одной Вельз известно, что именно она сказала, но звучало это довольно славно. Архангел в ответ сумел лишь осторожно погладить муху по шерстяной спинке и мрачно выдохнуть. — Уж прости, принцесса. Ничего не могу обещать. Электронные часы показывали 21.00, снегопад усиливался. Ежегодный бал Сатаны торжественно объявил о собственном открытии, роллы по-прежнему были странными, но вкусными. А где-то далеко, но не так далеко, как хотелось бы тревожному Гавриилу, ангелы начали операцию. И вряд ли что-то могло их остановить.