Чуть больше, чем чужие

Вряд ли Седьмой круг Ада помнит за собой время, хотя бы отдалённо напоминающее сегодняшний день по уровню суеты. Кошмарное время, в самом деле. Полное волнений, пустой болтовни и категорической непродуктивности. В самом деле, сегодня никто не гордился бы этой свалкой из демонов, буквально каждый из которых находится не на своём месте. Работа встала, бесчисленные офисные бумажки прекратили печататься и переписываться, труба разорвалась сразу в нескольких местах, затапливая полы один Сатана ведает какой жидкостью, что лишь отдалённо напоминала воду. Настолько же отдалённо, как Плутон от Земли. «Абоминация» непривычно пустовала, сегодня, кажется, никто не пожелал промочить горло какой-нибудь отборной дрянью, а по коридорам постоянно, не имея никакого конца и края, текла толпа. Демоны всех мастей расталкивали друг друга в торопливом желании понять, что же происходит. Почему вдруг всё внимание сосредоточилось в одном конкретном месте, около уже давненько пустующего трона лорда Вельзевул? Почему никто не следит за трубами, куда все торопятся, почему вокруг столько громких, бравых возгласов о том, что предательницы подлежат смерти? Вопросов было очень много, и все они тонули в разномастной толпе, что начинала походить на единый живой организм — настолько плотно все втискивались друг в друга из-за нехватки пространства. Всё-таки, когда Вельзевул велела всё здесь переоборудовать и сделала Седьмой круг похожим на какой-то премерзкий подпольный офис, она была бесконечно гениальна. Это место доставляло страдания работникам ежедневно одним своим существованием. А сегодня словно все вдруг с цепи сорвались, и на то, объективно, была довольно веская причина. Буквально всем из местных обитателей было хорошо известно, что в личную комнату лорда Вельзевул, которая находится в точности за троном, прячась за едва ли заметной дверью, заходить нельзя никому, никогда и ни под каким видом, иначе будет жестоко растерзан без права на новое тело. Возможно, поэтому Дагон, она же Вернейшая, она же госпожа Архивариус, в панике забилась именно туда, попав под преследование и самую настоящую облаву некоторое время тому назад. Потому что, если выбирать между животным гневом любимой госпожи и яростью тех, кто поверил Хастуру, лучше уж быть растерзанной мухами, в самом деле. Облава произошла внезапно, практически сразу после того, как Дагон покинула Восьмой круг, поговорив с миледи Астартой и стремительно-деловитым шагом направилась дальше, выяснять обстоятельства внутренних предательств. Учитывая, насколько консервативны были демоны в принципе, как мало среди них было тех, кто мог бы понять Вельзевул и её позицию по-настоящему, неудивительно, что многие так легко развесили уши перед идеологически подходящим Королём в Жёлтом и едва ли не упрятали Дагон в один из многочисленных карцеров. Дабы потом, разумеется, предать мучительной смерти, судя по их болтовне. И именно поэтому теперь она, каким-то мистическим чудом вывернувшись, забилась в личную комнату своей госпожи — пусть ругается, главное остаться в целости. С другой стороны, учитывая, что делала любимая девочка там, на Земле, оставляло открытым вопрос о том, кто тут на кого ругаться должен. У Дагон это до сих пор не помещалось в голове — архангел Гавриил! С другой стороны, когда ты становишься доверенным лицом и главной шкатулкой для секретов Вельзевул, довольно трудно подолгу чему-то удивляться. А потому, сделав глубокий вдох, она решила продолжать своё невольное затворничество, запершись в комнате настолько тёмной, что разглядеть что-либо из-за слоя чёрного тумана было попросту невозможно. Здесь Вельзевул порой пряталась, когда для отпуска было рановато, а желание оторвать кому-то башку было, увы, нереализуемо. Как-то раз Вернейшая пробовала нарушить её покой в этом помещении, но, как оказалось, Вельз в это время медитировала, сидя на полу, а потому Дагон была разорвана мухами так стремительно, что даже не успела осознать, что выдала её скрипящая половица под ковром. Впрочем, не в этот раз. В этот раз можно позволить себе и рискнуть. — Ты не сможешь обороняться вечно, Вернейшая! — давненько голос Хастура не звучал так уверенно. Он находился к двери определённо ближе, чем остальные зеваки, и, слушая, как те начинают постепенно одобрительно ему подвывать, только лишь придавая ему этой проклятой уверенности. Проклятье, Дагон должна была остановить его ещё тогда, в самом начале всего этого безобразия, когда, растекшись в кресле для посетителей в кабинете Вельз, Король в Жёлтом фирменной интонацией только проснувшегося мертвеца разглагольствовал о том, что их всех предали. Ещё тогда должна была сообразить, что словами этот комок червей не ограничится. Впрочем, теперь, когда она навалилась на дверь с внутренней стороны, думать уже было некогда. Чьи-то сильные руки как следует толкнули дверь, и она даже поддалась, но щупальца, что Вернейшая прорастила вместо обеих своих рук, вырвались из дверной щели стращающим потоком, отпугнув на время стаю мерзавцев, что так упорно пытались пробраться сюда. Оборону она держала несколько дней и, признаться, порядком подустала. — Я буду говорить только с госпожой Вельзевул. Когда она появится — тогда и вылезу, а пока убирайся гнить туда, откуда явился, сукин сын! — ещё один неестественный толчок двери, Дагон навалилась посильнее, чувствуя, как это буквально на глазах превращается в цирк. — Твоя госпожа мертва! — последнее слово Хастур выдохнув, прильнув к двери чуть ли не лицом и прохрипев прямиком из глотки, — Мне донесли, что больше она не вернётся. Растерзана ангелами, с которыми же и якшалась. Осталась только ты, Дагон. Нет уж, она — последняя, кто в это поверит, казалось бы, но мерзкий червь сомнения уже давненько прогрызал сердце. Кто знает, быть может, Вельз и правда больше не вернётся? Кто знает, что с ней сделали, пока Дагон оставалась в столь сложном положении? В конце концов, судя по всему тому, что она рассказывала, оба они поневоле находились в опале, ангелы охотились за ними, чтобы заполучить своего смертного дружка, а любимая госпожа по какой-то причине упёрлась в него рогами и отдавать не желала. Что-то внутри Дагон отлично знало, почему именно, но если небесные мерзавцы и правда смогли победить Вельз, то что же делать? Уж точно не сдаваться на милость этому комку червей, нет уж. И потом, не могла просто так её девочка взять и пропасть, уже не раз и не два её жизнь оказывалась под разными угрозами здесь, Внизу. Всякое с ней случалось — и ночь с Асмодеем она провела, после которой никто не приходит в себя. И танцевала смертельный танец с Кали, который куда сильнее похож на схватку, в конце которой, если проиграешь, тебя разорвут на две половинки её мощные руки. И, судя по плохо слышимой, но всё-таки доносящейся сквозь дверь речи разномастных демонов в различные временные промежутки, она даже умудрилась каким-то образом сбежать с бала Сатаны, когда ей стало очень надо. А также то, что в спальне жены Владыки был найден обезглавленный Астарот, которому после этого устроили страшную, о, каламбур, головомойку. Дагон не особенно удивлялась, в конце концов, мало чего было на свете, что её госпожа не смогла бы при очень большом и рьяном желании. А вот за то, что невольное заточение вынудило её пропустить бал, было обидно. Уж очень Вернейшей нравилось это мероприятие, там её колкая натура недурно вписывалась, а также получала шанс встретиться и задушевно пообщаться с Левиафаном, отношения с которым существовали где-то на уровне родственного «дед-внучка». Как бы то ни было, сейчас ситуация и без упоминания бала была паршивой, и Дагон впечаталась в дверь спиной, тщательно хватаясь щупальцами за выступы стен и углы — лишь бы не продавили и не выудили. Хастур торжествовал. Сегодня был именно тот день, когда улыбка безумия, до этого выбиравшаяся на его лицо только в случае массовых убийств и поджогов, никак не хотела слезать с насиженного места. Его поддерживали. Демоны Седьмого круга, пусть и не все, но многие, послушали его и теперь бодро улюлюкали, веля Вернейшей выбраться из её глупой оборонительной позиции. Тупая рыбка не видит очевидного, не хочет признавать, что всё кончено. Разумеется, когда Михаил позвонила Вниз и торопливо сообщила, что Вельзевул там, Наверху, в их плену, сперва Хастур взбеленился — как они посмели, не спросив его, захватывать её в заложники? Но уже спустя минут так пятнадцать рассуждений наедине с любимой жабой, он пришёл к выводу, что так, быть может, оно и проще? От малявки Буфовирт нет вестей, да и ни к чему теперь этим интересоваться, если ангелы по итогу сделали за него всю работу. Оставалось дело за малым — закрепить свержение предательницы и выкурить из состояния глухой обороны её слугу. Спалить её в святой воде, предварительно запросив ту у Михаил. Она не откажется после всей совместной работы, она не посмеет отказать. Образ этой женщины снова мучительно встал перед глазами, уколов в одно из нервных окончаний — будто бы вот-вот вопьётся взглядом и примется отчитывать, как одного из своих мелких подчинённых. Белоснежная, колкая, гибкая, как лебедь, этот образ заставил его коротко вздрогнуть и поморщиться от презрения. Она никогда не отказала бы себе в удовольствии проспонсировать уничтожение ещё одного демона. А тем более, кого-то вроде Дагон, что сейчас оккупировалась в личной комнате предательницы и зажимает дверь многочисленными щупальцами, выпуская те из рукавов пальто в неприличном количестве. — Я могу ждать очень долго, Вернейшая. Могу хоть вечность караулить тебя здесь. Ждать, пока тебя снова охватит твой природный голод. Или когда твоя гордыня отступит на смену принятию и унынию. Твоя госпожа уничтожена, порядок этого круга скоро лопнет. Выходи, Дагон! Кажется, его уже ничто не раздражало — в конце концов, уже ничего не сменит курс ситуации в другую сторону. Он уже точно и гарантированно добился своего, а с поддержкой госпожи Астарты с лёгкостью сделает из этого дерьмового офиса что-то приемлемое. Место, где предателей не отпускают на волю. Место, где мстят за павших товарищей. Место, где никогда больше не будет упомянуто имя Вельзевул. Эти идеи пели в его голове хором из речных лягушек, очень довольных своей жизнью, и как-то даже не давая обратить внимание на то, что шум и требовательный гомон вокруг как-то стремительно притих. Что сторонние зеваки, слабо понимающие, что происходит, торопливо отступили в темноту коридоров и бесконечных чёрно-зелёных офисов, а те, что буквально минуту назад громко улюлюкали, пинали дверь и подстрекали Дагон сдаться, по какой-то причине замолчали, проглатывая слова и вжимаясь в стенки небольшого зала, где, собственно, стоял трон. Он покрикивал, стучал кулаком в дверь и порой истерически хихикал ровно до одного-единственного мгновения. Того самого, когда чужая рука упала на его плечо, резко, болезненно и ужасно холодно, словно пронизывая всё тело властью и живым ужасом. — Верно, Дагон. Выходи. Нам есть, что обсудить здесь, при всех. Король в Жёлтом буквально физически похолодел, с трудом повернув деревянную голову и окинув взглядом стоящую совсем рядом Вельзевул. Во всеоружии, в классическом костюме с лентой, брошками и даже любимицей-фамильяром откуда-то на голове. Трудно было сказать, за что перво-наперво цеплялся его взгляд. То ли дело было в уродливом, кошмарном рубце на половину лица, который остаётся от ангельских пыток. Страшно было подумать, чего стоило заработать такой. То ли вопрос напрямую касался настоящей, источающей чужеродный мягкий свет, хрустальной Сферы Мироздания, что водилась только у двоих из архангелов, судя по слухам. Вельзевул держала её в другой руке, уверенно и спокойно, словно вообще ничему не следовало удивляться. Но, спустя пару секунд, Хастур понял, что именно пугает его в этой ситуации сильнее всего — Матерь Мух улыбалась. Премерзко улыбалась, довольно, словно полнилась какими-то лишь ей ведомыми предвкушениями. Буравила его взглядом, таким неестественно искрящимся — немудрено, что от одного такого взора любые бунтовщики немедленно вспомнили, почему и за что следует её бояться. Почему она однажды выгрызла себе почётное место в Аду сквозь плоть, грунт и песок. И не было ещё того дня, чтобы здесь, на рабочем месте, она улыбалась в глаза своим подчинённым. Буквально одним своим взглядом она лихо припечатывала нерадивых подчинённых к стенке, стискивая плечо Хастура так сильно, что, кажется, оно вот-вот захрустит, а сам Король в Жёлтом скривится от боли. Пока что он лишь молчал, одаривая Вельзевул взором, полным искреннего ужаса — без сомнения, она выбралась из Рая. Пусть и получила в качестве подарка ожог на лице, но выбралась, да ещё и артефакт у них уволокла. Страшно было представить, на что же она тогда способна здесь, и, кажется, его совсем недавние сторонники полностью разделяли это мнение. — Вы меня изрядно напугали, моя леди, — Дагон осторожно вытекла из-за двери, еле сдерживаясь, чтобы не броситься на побитую жизнью госпожу с объятиями. Не при всех, не здесь. — Напрасно, — пальцы соскользнули с плеча Хастура на рукав пальто, Вельзевул протащила его за собой где-то на полметра, безмолвно велев не двигаться с места. Прочие демоны, образовав вокруг них кольцо, лишь сильнее вжались друг в друга, — Дамы, господа, смертники, самоубийцы и мерзавцы. Мне бы хотелось сделать объявление, и вам придётся его выслушать. Учитывая события последних трёх недель, за которые меня тут и не ступало, я делаю чёткий и ясный вывод. Поработали вы неплохо, хотя бы потому, что убедили меня в том, что я окруж-жена лицемерами и пиявками, которые, что характерно, готовы с лёгкостью вонзить нож-ж в мою спину. Или в спину моего секретаря, если меня не будет на месте. Мне просто дьявольски не хочется этого делать, но я вынуж-ждена вас похвалить, как демоны вы всё ещё в отличной форме, твари. Но отдельно в этом полож-жении вещей я хочу выделить вот эту персону. Она резким рывком за рукав пальто заставила Хастура выйти в центр импровизированного кольца, чтобы каждый из мелких предателей мог видеть его и помнить, и снова озарила весь зал довольной улыбкой. В это мгновение Король в Жёлтом почувствовал себя скорее своим голым собратом по чину, на которого указал мальчик в известной сказке. Взглядов было много, и все невыносимы. Дагон с довольной миной опёрлась на трон, даже забыв спрятать щупальца из рук. — Лорд Хастур, Король в Ж-жёлтом, Шепчущий во Тьме, Неназываемый и все прочие твои имена. От имени великой и совершенно неподраж-жаемой меня объявляю тебя работником столетия! Похлопайте, ну ж-же, чего стоите? Или думаете, что ваших затравленных взглядов будет достаточно? Хлопайте, хлопайте, такой труд долж-жен быть вознаграж-ждён! — на её лице гнездилось столько глумления и предвкушения, что Хастур, окончательно растерявшийся и глотающий слова, едва ли смог вопросить в ответ. — Что ты задумала? Что в твоей голове, безумная? Совсем от ангельской пыли разум утратила? — Не испытывай моё терпение, я не договорила, — деликатно остановила его Вельз, сделав глубокий вдох и тут же продолжив, — И, ввиду столь серьёзных заслуг, а так ж-же поползновения свергнуть меня посредством помощи более влиятельного союзника, официально выписываю твоей отсохшей физиономии отпуск! Ты отправляешься на Землю, Хастур. Без права на возвращение вплоть до того момента, пока я тебе не разрешу. Быть мож-жет, именно там научишься строить логические цепочки и ставить себя на чуж-жое место, а не бросаться обвинениями в каж-ждого, кто тебе неугоден. Ты меня понял? Внимательно слушал? Признаться, лицо Хастура в это мгновение следовало видеть. Любой из демонов счёл бы подобный выход на поверхность за привилегию. Любой. Но не Хастур. Он никогда не был в состоянии ужиться с миром смертных, не поспевал за ним, в какой-то момент безнадёжно потерявшись и предпочитая работать из-под земли. Большой и шумный мир снаружи сводил с ума таких, как он, и только сам он в полной мере мог осознать, как подобное наказание серьёзно. Вельзевул слишком хорошо знала, что делает, вот и устроила эту отвратительную браваду из своего возвращения. Сейчас её изувеченное святой водой лицо чуть ли не светилось на радостях, но получалось только вскрыть старые добрые язвы, из которых стремительно поползли освобождённые подкожные мушки. Она определённо наслаждалась процессом. — Ты не посмеешь! Как тебе это в голову пришло! Ты меня не заставишь, у тебя нет права! — Да ты что? Полагаю, разрешение, выданное лично Владыкой, для тебя ничего не значит? Так Ему в следующий раз и передам. Он тебя и на Земле сгноит за неуваж-жение. Чего так смотришь? Да, я сходила за разрешением преж-жде, чем прийти сюда. Так всё и объяснила, что несколько мерзавцев, включая тебя, Астарту и её поганого муж-женька, пытались подсидеть меня. Он так сердился, ух, ты бы видел. Мне удалось убедить Его не вмешиваться, а только дать одну маленькую бумаж-жку. Которой будет вполне достаточно, чтобы ты хорошо запомнил, что меня предавать не надо. Так что, думаю, мы квиты, — она резко понизила голос, сведя его до бесшумного шёпота, чтобы лишние уши не навострились, и ударила под дых, — Не так ли, Самаэль? В этот момент Хастур сдался. Сорвался с места, оставив в её пальцах клочок своего пальто, стремительно прорвал кольцо из наблюдателей и исчез где-то в коридорах, видимо, разыскивая свой кабинет среди прочих. Впрочем, догонять его резона не было никакого — достаточно вскрыть печать, и приговор будет исполнен мгновенно. Небесный свиток оставлял на руках прикосновение несуществующей матери, а дьявольский напоминал недавно потухшие угольки с ноткой гнева. Маленькая злая начальница во всей своей красе смотрела вслед убегающему предателю несколько мгновений, самодовольно улыбаясь, а сразу после, окинув слегка удивлённым взглядом толпу, что до сих пор по какой-то причине не расходилась, хрустнула плечами. — А вы что на меня уставились, уроды? Подобная привилегия достанется только лорду Хастуру. И если вы думаете, что если я не разнесу вас по коридорам в жидком агрегатном состоянии, то это поблаж-жка — зря. Работа встала. Круг непродуктивен. А вы стоите тут и смотрите на меня, как на невинную ангельскую тушку, — всего мгновение она помолчала прежде, чем, деликатно одёрнув ленту, рявкнуть так громко, что затряслись стены, — РАБОТАТЬ, Ж-ЖИВО! Очень скоро зал опустел, на этот процесс хватило буквально минуты — демонический поток, окрылённый ужасом и лопнувшими ожиданиями бунта почти сразу исчез восвояси, спрятавшись по кабинетам, залам с печатными машинками, отправившись чинить прорвавшиеся трубы и откачивать воду, что заполнила собой коридоры уже по самые лодыжки. Ну, отчасти воду. Очень-очень отчасти. Похоже, снова придётся протереть туфли на досуге. А пока что Вельзевул, словно заново обживаясь на любимом месте, едва ли не физически окрылённая вдохновением работать, творить зло во всех проявлениях и находиться на своей, так сказать, чаше весов, аккуратно пристраивала на свой трон прекрасную, опасно поблескивающую Сферу Мироздания. Точно посередине, меж рогов, она идеально вписывалась, обозревая всякого, кто явится на аудиенцию, пристальным взором из ниоткуда. И, практически тут же Матерь Мух, ссутулив спину и растеряв весь пафос, рухнула на трон, растянувшись на нём, словно бомбейская кошка. — Как думаешь, далеко убеж-жал? — и, получив лишь лёгкую улыбку от своего верного секретаря, Вельз усмехнулась в потолок и сорвала печать резким рывком, осуществляя приговор для Хастура, где бы тот в данный момент ни находился. Пусть и вышло так, что из своего кабинета предатель успел прихватить лишь ведёрко, в котором сидел любимый фамильяр-жаба. Без него было никуда, даже в человеческий мир и человеческую оболочку. — Я волновалась, девочка моя, — мокрые, склизкие руки Дагон неожиданно обнаружили себя в её волосах, мягко массирующие голову и разгоняя кровоток, — Ты и впрямь побывала на Небесах? — Не сомневайся. Глаза ещё не скоро на место встанут, чуть не ослепла. Да ещё и ож-жог заработала, смотри какой широкий. Будет чем стращать этих мерзавцев. А то ишь, бунт они задумали. Забыли, кого тут надо бояться. А тебя как угораздило? — Не думаю, что это и правда имеет значение, окей? — её прикосновения окончательно стали ласковыми, а голос чуть-чуть понизился, — Расскажешь мне, как всё было? Как теперь всё там, в Раю? И как тебя туда занесло, неужто за твоим ангельским дружком? — Куда ж-ж я денусь. Развешивай уши и слушай внимательно. Надо ж-же мне хоть куда-то повозмущаться. Такое мало кому разболтаешь. Лорд Хастур слабо помнил, что именно произошло в то мгновение, когда он накрепко вцепился в небольшое старенькое ведро, где сидела любимая жаба, дабы не пересохнуть. Кажется, очертания его кабинета, замусоренного, заставленного всяким старинным хламом и неработающими вещами, расплылись так быстро, что он толком не успел ничего понять. Хотел бы проклясть мерзавку Вельзевул, да не успел — бессознательное настигло его раньше. Заставило сорваться куда-то наверх, в кромешную тьму без сновидений, словно он по какой-то причине внезапно задремал в незнакомом месте. И первым, что сколько-нибудь вырвало его из этого гнетущего состояния без капли рассудка, была снежинка. Большая, словно склеенная из нескольких поменьше, она уверенно приземлилась на красный от холода нос странного, потрёпанного, бледного человека, что лежал на обочине дороги, ведущей на Брайтон. Хастур кое-как поднялся, отплёвываясь от назойливого снега, и повертел головой. Указатели «Брайтон — 20» и «Лондон — 35» не говорили ему совершенно ни о чём, как и представления о том, куда теперь идти, совершенно не было. Более того, тело преследовало какое-то странное чувство. Словно оно было чересчур лёгким, гораздо менее болезненным, чем прежде — лишь покалывающий холод от ветра вульгарно проникал под пальто. Голова совершенно ничего не соображала, а пепельно-серые волосы почему-то отказывались сниматься, хотя обычно работали подобно парику. — Эй, старик! А тебя не подвезти? — чужой голос раздался словно сквозь пелену, и, приоткрыв дверцу чёрного автомобиля, что любезно притормозил на обочине, Хастур даже не сразу понял, в чём состоит кошмарная ирония ситуации. Осознал он это, впрочем, довольно быстро, стоило только поднять глаза на водителя, что сидел за рулём одной из этих кошмарных автоматических повозок. Визг, что вырвался из его глотки, должно быть, напугал весь Брайтон, а хохот, который издал сидевший за рулём своей ласточки Кроули, наверное, ещё и до Лондона долетел. Что ж, наверное, некоторые ситуации и некоторые взаимоотношения просто неисправимы. Закончив дьявольски хохотать, змей вдавил в пол педаль газа и, довольно-таки успешно окатив своего прямого врага из лужи, устремился по трассе прочь, искренне довольный локальным злодейством. И именно в эту минуту, призывно щёлкнув пальцами в попытке призвать злые силы и как-нибудь отомстить, пусть не изящно, он так не умеет, но грубо и болезненно, Хастур внезапно нашёл косой на камень. Он попробовал ещё раз и ещё, для пущей верности, и именно тогда, пронзив голову кошмарным осознанием, до него добралась мысль. Мысль обо всём ужасе наказания, что ему уготовила начальница, которая не выносила предателей. Он не был вправе совершить демоническое вмешательство. Его тело было слишком лёгким, старинных болячек и подгнивающих частей больше не было, волосы отказывались отклеиваться, а голова отвратительно саднила. Всё оказалось максимально просто — он был человеком. — Будь ты проклята, Вельзевул! — завопил в просторный зимний воздух поражённый пониманием лорд Хастур. Ночь не ответила ему ничем, лишь подбросила ещё немного игривых снежинок. В конце концов, как сказала одна очень мудрая женщина: «Каждому из демонов, прячущихся внизу, необходимо проветриваться». И Вельзевул, лениво поглаживающая мушку, отлично усвоила этот урок.