Красная нить судьбы

      Сань Лан быстро бежал по асфальтовой дороге, словно за ним была погоня. На самом деле за восьмилетним мальчиком никто не гнался, но он всё равно оглядывался назад и по сторонам, будто прямо из воздуха мог появиться злодей и схватить его.       Только спустя несколько кварталов мальчик решился остановиться и перевёл тяжёлое дыхание. Бегать было не впервой, но из-за страха быть пойманным Сань Лан не мог нормально дышать.       Мальчик подошёл к скамейке на детской площадке, где сидела девочка лет восьми, один-в-один похожая на Сань Лана: даже их глаза были одинаковые, гетерохромные. Если бы не платье на малышке, спрятанное под курткой, и не её длинные волосы, собранные в хвост, можно было и вовсе подумать, что в глазах двоится.       Сань Лан был третьим по старшинству — его опережали братья, одному из которых исполнилось двенадцать, другому — десять. Только близняшка Сань Лана — Сань Синь — была на один час младше него.       Обычно в семьях больше всего любви и внимания достаются младшим детям, но у них всё было не как у обычных людей: Сань Лан и Сань Синь знали, что не нужны родителям. Более того, им не нужна была двойня. Рождение близняшек можно было назвать случайностью, досадным стечением обстоятельств.       Их мать после ссоры с мужем оказалась на улице, где запила с таким же бездомным, как она на тот момент. Сань Жун не умела пить от слова «совсем» — ей хватало одной рюмки крепкого напитка. А она распила полбутылки дешёвой палёной водки и уснула. Её собутыльник не смог устоять перед соблазном воспользоваться беспомощной красавицей — а мать у детей, бесспорно, была невероятно обворожительна, и все её дети унаследовали её внешность.       Сань Жун слишком поздно узнала о беременности. Средств идти в платную клинику не было, поэтому женщина обратилась к «подвальным акушеркам». Но даже те на таком сроке отказались так рисковать. Сань Жун от безысходности даже била себя по животу, надеясь вызвать выкидыш, но всё складывалось против неё. Рожать всё же пришлось. Словами было не передать, какие эмоции она испытывала, когда ей сказали, что у неё двойня. Столько детей ей было не поднять. Даже если бы её муж согласился принять её обратно с двумя ублюдками, это бы ничего не изменило. Средств не было на еду — о каком обучении могла бы пойти речь? О какой социализации детей? Тем более Сань Жун не нужны были «уродцы» — дети с разноцветными глазами.       Однако муж всё же позволил ей вернуться. На детей смотрел с отвращением, но терпел, не выгонял на улицу — играло чувство ответственности, ведь это были дети его жены, даже если не от него самого. В будущем от них могла бы быть польза, например, отправить их работать.       Но в то время работать мог только отец семейства, Сань Бо, и его жена Сань Жун. Сань Бо всегда был против воровства, но Сань Жун считала иначе и втайне от мужа подстрекала сначала старшего сына на воровство продуктов, потом среднего, и теперь, когда старшие работали, настала очередь воровать Сань Лану.       Сань Лан этого делать не хотел. Он всегда пытался равняться на приёмного отца, даже если тот любви к нему не питал. Если матушка говорила воровать втайне от Сань Бо, значит, ему это не нравилось. Поэтому воровство не могло нравиться Сань Лану. Но Сань Жун не оставила ему выбора: она кормила и его, и Сань Синь только вечером, на глазах у Сань Бо, всё остальное время близнецы ходили голодными. Сань Лан мог потерпеть сам, но не выносил страданий сестры.       Переступая через своё «не хочу», мальчик раз в два-три дня заходил в магазины и незаметно воровал по одной буханке хлеба. Выходя на улицу, он сразу же убегал, боясь, что вот-вот из магазина выйдет охранник и бросится за ним.       Сегодня было так же. Подойдя к сестре, Сань Лан сел рядом на скамейку и вытащил из-под куртки полбуханки хлеба. Он подал её Сань Синь, и девочка тощими маленькими ручками ухватилась за пакет. Она достала оттуда два ломтика хлеба и протянула брату, сама после вытащила столько же и некоторое время смотрела, думая о чём-то своём.       — Сань Синь, о чём ты думаешь? — спросил мальчик, увидев, что его сестра ничего не ест.       — Я… Боюсь за тебя. Вдруг тебя поймают?       Сань Лан сам всегда этого боялся. Вернее, он боялся не того, что его поймают, а того, что будет с его сестрицей, если она останется совсем одна. Не может же слабая и хрупкая Сань Синь заняться тем же, чем и он.       Но сестре мальчик ответил так:       — Я же быстрый, они ни за что не угонятся за мной!       — А вдруг?..       Сань Лан ласково погладил девочку по голове, этим жестом успокаивая её. Сань Синь чуть расслабилась и всё же собралась откусить кусок хлеба. В этот момент ей в щёку прилетел камень, и девочка уронила хлеб на землю.       Сань Синь вскрикнула и схватилась за щёку, на которой выступила кровавая царапина от острого края камня. Близнецы повернулись в сторону, и Сань Лан сразу же встал, защищая собой сестру.       — Эй, уродцы, проваливайте отсюда! — крикнул один из трёх мальчишек, что стояли в нескольких метрах от них. Именно он, похоже, и кидал камень.       Сань Лан и Сань Синь знали их: с этими детьми им приходилось сталкиваться не единожды. И хороших впечатлений мальчишки не вызывали. Сань Синь взяла брата за руку, чтобы удержать его.       — Сань Лан, не нужно, давай лучше уйдём, — предложила девочка и тоже встала.       В тот момент Сань Лан увидел царапину на красивом лице сестры, и он ещё больше нахмурился. Трусливо сбежать и стерпеть такое оскорбление? Разве Сань Лан мог закрыть на всё глаза?       Мальчик мягко, но уверено разжал пальцы сестры, которыми она держала его запястье, и сказал:       — Отойди и не вмешивайся.       Сань Синь продолжала стоять на месте, не шелохнувшись. Сань Лан вздохнул и побежал навстречу парням, сразу же давая кулаком по носу того, кто ударил его сестру. Двое других набросились на него со спины, и все четверо покатились по земле, давая друг другу тумаки.       Сань Лан сумел поставить несколько синяков на обидчиках, прежде чем они смогли взять его количественным превосходством. Мальчик больше не мог сопротивляться и просто свернулся в калачик, защищая живот и голову. Удары сыпались отовсюду, но Сань Лан молча, стиснув зубы, терпел все побои.       — Получай, Уродец! — удар. — Даже смотреть на тебя противно, — удар.       — Родители тебя терпеть не могут, такого убогого, — ещё два особо болезненных удара пришлись на низ живота. Сань Лан заплакал — не от боли, а от обиды, понимая, что эти ребята правы абсолютно во всём.       — Разойдись! — вдруг раздался голос Сань Синь, а потом парни внезапно закричали от боли.       Сань Лан осторожно поднял голову и разлепил заплаканные глаза. Его сестра нашла длинную палку и изо всех сил сейчас лупила ею мальчишек, не прекращая ни на секунду.       — Проваливайте! Не трогайте Сань Лана! — громко кричала девочка.       Мальчишки побоялись приближаться к Сань Синь и, переглянувшись, предпочли отступить.       — Мы ещё встретимся! — издалека крикнул самый дерзкий, под глазом которого уже расцветал синяк.       Сань Синь вместо ответа снова замахнулась палкой, и мальчишки ускорились. Только после того, как они ушли, Сань Синь отбросила палку и подбежала к брату, помогая ему сесть и отряхивая грязную одежду на нём.       — Сань Лан, ты в порядке? — взволнованно спросила сестра и осторожно вытерла слёзы на его лице рукавом своей куртки.       Мальчик покачал головой, давая понять, что всё в порядке, но слёзы течь не переставали. Он с самого детства слышал оскорбления в свой адрес, ему постоянно говорили, что он никому не нужен. Но почему-то именно сегодня эти слова нестерпимой болью отдались в его сердце.       — Тебе где-то больно? — не унималась сестра, озабоченная состоянием Сань Лана. Он никогда не вёл себя таким образом. Слёзы и Сань Лан — это словно два несовместимые понятия.       Сань Лан не отвечал, только продолжал всхлипывать, и девочка прижала его к своей груди и ласково гладила по голове. Сань Лан крепко хватался за край куртки сестры, будто боялся, что Сань Синь может исчезнуть в любой момент. От одной мысли об этом у мальчика перехватывало дыхание.       Сестра — это единственный человек, который по-настоящему любит его и заботится о нём. Они оба не нужны ни своим братьям, ни отчиму, ни отцу, ни даже собственной матери. Никому. В этом мире нет того, кто волновался бы о них. Близнецам оставалось лишь полагаться друг на друга, чтобы выжить в этом холодном и жестоком мире.       Но они были лишь восьмилетними детьми. Они ещё совершенно не понимали о том, как устроена жизнь. Не знали, как нужно выживать. Сань Лан умел лишь воровать хлеб из магазина и убегать от взрослых. Сань Синь… Не знала даже этого. Сань Лан не хотел, чтобы его сестра этому училась.       Они были рады уже просто тому, что у них есть крыша над головой. Даже если они жили в самом бедном районе города, о котором власти предпочли напрочь забыть, нежели разбираться с проблемами того населения, всё же дом у ребят был. Сань Лан знал нескончаемое множество тех, для кого домом стала улица. Сань Лан не был уверен, что смог бы выжить в таких условиях, да ещё позаботиться о сестре.       Осознавая свою ненужность, свою никчёмность, свою слабость, Сань Лан начинал рыдать с новой силой. Так не должно быть. Он обязательно должен стать сильным и влиятельным, чтобы ни ему, ни его сестре больше не пришлось страдать.       Сань Лан вытер грязной ладонью своё лицо и громко шмыгнул носом. Мальчик заглянул в взволнованные глаза сестры и сказал со смешком:       — Тебе не стыдно за такого брата, как я? Меня разок ударили, а я сразу в слёзы, как девчонка.       Сань Синь покачала головой и ободряюще улыбнулась:       — Как мне может быть стыдно за тебя? У меня три брата, но из них А-Лан самый-самый лучший, смелый и сильный. Ты один напал на троих, чтобы защитить меня. А-Лан, спасибо.       — Но в итоге это тебе пришлось защищать меня, — нахмурился Сань Лан, вспоминая, как его сестра несколькими минутами раньше смело отмахивалась от тех мальчишек палкой.       — Сань Лан, ты защищаешь меня, а я — тебя. Мы с тобой — одно целое. Без тебя нет меня, без меня нет тебя.       Этими словами Сань Синь лишь хотела сказать, что не представляет, будто они могут находиться порознь — лишь всегда рядом, плечом к плечу. Но Сань Лану эта фраза понравилась, и он отложил её в глубине своего сердца.       Сань Лан встал на ноги и помог подняться сестре. Пора было уже возвращаться домой — они и так очень сильно задержались здесь. Сань Синь взяла хлеб, оставленный на скамейке, и ребята вместе пошли вдоль домов.       Идти предстояло три улицы, и по мере продвижения становилось заметно, как красивые уютные дома сменяются на многочисленные ветхие хутуны — казалось, подуй ветер — и они развалятся.       Запах здесь стоял соответствующий: будто все отходы города сливают неподалёку — так бы сказал любой человек, которому пришлось тут оказаться. Сань Лан с уверенностью бы сказал, что пахнуть может и хуже. Здесь же витает запах отчаяния, бедности и гнили — то, о чём обычные люди не задумываются. Сань Лан уже привык и не обращал внимание на вонь.       Они с сестрой размеренным шагом подошли к двери своего дома. Сань Лан уже положил руку на ручку, собираясь открыть, но услышал шум изнутри. Мальчик повернулся к сестре и приложил указательный палец к губам, прося девочку молчать. Она кивнула и тоже прислушалась.       В доме явно были другие люди. Скорей всего, это именно они и шумели. Даже за дверью можно было услышать громкий хрипловатый голос мужчины:       — Если вы не вернёте деньги через два дня, вы все — покойники! Можете не сомневаться.       Далее послышались тяжёлые шаги, приближающиеся к двери. Сань Лан успел отойти в сторону и оттащил сестру. В этот момент старая дверь с грохотом распахнулась, и наружу вышли четыре мужчины крепкого телосложения. Выглядели они далеко не солидно, но внушительно — и Сань Лана, и у Сань Синь по телу пробежались мурашки. Мужчина, вышедший первым, бросил на детей презрительный взгляд. Сань Лан думал, что человек их пнёт, однако он равнодушно прошёл мимо. Остальные трое даже не удосужились посмотреть на ребят.       Близнецы переглянулись и зашли в дом. Старший брат в углу обнимал дрожащего младшего. Вся комната стояла вверх дном — от и так малочисленной мебели ничего не осталось. В помещении царил такой беспорядок, будто тут пронёсся ураган.       Родители семейства были по уши в долгах, с которыми не могли расплатиться. Сань Бо всегда говорил жене, что им не стоит занимать денег, Сань Жун всегда делала по-своему, но втайне от мужа. На этот раз секрет не удалось утаить.       Сань Бо, казалось, не заметил, что домой вернулись близнецы — всё его внимание было сосредоточено на дрожащей Сань Жун. Без предупреждения мужчина замахнулся и отвесил жене звонкую пощёчину. Все дети от неожиданности вскрикнули. Сань Жун упала на пол и случайно прикусила губу, и из неё потекла кровь. Женщина держалась за больную щёку и со слезами в глазах смотрела на мужа.       — Дрянь! Я сколько раз говорил тебе не впутываться в долги!       Сань Бо нагнулся и собирался вновь ударить жену, но перед ним вырос Сань Лан, своим хрупким тельцем попытавшийся закрыть мать:       — Папа, прошу, не бей маму! — взмолился мальчик, со страхом смотря на возвышающего разъярённого отца.       Удар, предназначавшийся Сань Жун, пришёлся по голове её ребёнка.       — Пошёл прочь!       Мальчишку отбросило в сторону, и он больно повалился на пол, порезав ладошку и бедро о разбитое зеркало. Отчим даже не посмотрел на него. Мать мимолётно взглянула на сына, но вновь перевела взгляд на мужа.       — Прости, прости меня! Я знаю, что была неправа! — взмолилась женщина, вставая на колени перед мужем. — Но у нас ещё есть возможность вовремя отдать деньги, ещё не всё потеряно, — Сань Жун кивнула на Сань Лана и подбежавшую к нему Сань Синь. — Ещё не поздно продать их. Этих денег будет достаточно, чтобы разобраться со всеми долгами!       Сань Бо рассмеялся и ногой пнул жену в грудь.       — Твои собственные дети столько значат для тебя? Ты готова просто продать их? — на лице мужчины читалось презрения даже больше, чем у тех людей сомнительной профессии.       — Дорогой…       Мужчина выставил перед собой руку, давая знак замолчать, взглянул на близнецов, непонимающе смотрящих на них и вникающих в каждое слово, а потом закрыл глаза и взял себя в руки.       Он о чём-то думал и, видимо, пытался найти в себе силы принять решение. Наконец, Сань Бо открыл глаза и уже спокойным голосом сказал:       — Хорошо, это твои дети — не мои, — ты сама решаешь, что с ними делать. Продашь их, выплатишь все долги и… Уйдёшь сама. Я не желаю больше иметь с тобой ничего общего.       Сань Лан и Сянь Синь переглянулись, и мальчик рискнул спросить:       — Мама, папа, что значит «продать нас»?