Химера - придуманный рай

Обними скорей, посмелей Нежности не жалей Любовь согрей

Федор неторопливо брел по коридорам дворцовым, уже предвкушая встречу с государем своим. Лишь только из похода вернувшись, поспешил он к царю своему на поклон. Не терпелось ему поскорее доложиться, что успешным было предприятие их. Сказать ему очень хотелось, что сдержал он слово, государю данное. Пусть и отправлялся он воевать с сердцем тяжёлым. Не люба ему была и мысль одна о том, чтобы с государем своим расстаться. Но не посмел бы он приказа прямого царя своего ослушаться. Коли наказал царь, веление его было слову божьему подобно, да непременно для исполнения всеми слугами его. Пусть и подчинялся Федя силам совсем иным, не божественным уж точно, а все ж пришлось ему собираться да в Рязань отправиться, очередной набег хана крымского, Девлет-Гирея, отражать. Очень уж хотелось царю в деле на сына воеводы своего прославленного посмотреть. Да узнать, есть ли в нем таланту столько же, сколько и в батюшке его, что не раз со славной победой возвращался. Но очень уж томительна была для Басманова разлука долгая. Да и знал Федя, бояре супротив него только так интриги свои плести были горазды. Радовались небось неимоверно, что любимца царева отослали. Наверняка и молились даже, чтобы не вернулся он более никогда. Но как бы не так! Неведомы были боярам две вещи важные. Не знали они, что Федьку их ненавистного никакое оружие не возьмёт - под надёжной защитой сил своих он да Алексей Данилович были. Но более того, не ведали бояре, что перед тем, как в путь отправиться, позаботился Федя и о том, чтобы место свое да "отца" своего при дворе не потерять. Отродье это бесовское - как Федю бояре величали, сами не ведая, как к истине они близки - и здесь на шаг впереди их всех было. Придумал Федя хитрость одну, чтобы не только любовь цареву сохранить в отсутствие свое, но и ещё сильнее сделать её. Понимал Федя - стоит ему только с глаз государевых скрыться, как в секунду ту же бросятся к нему его бояре верные, да начнут наперебой твердить ему о пороках Басманова да неверности его. Трепать будут и о слухах мерзких, что о царе да любимце его ходят, о влиянии Федора на царя дурном. Да как начнут причитать о том, что от черта этого татарского избавляться надо, чтобы не позорил он государя российского. Ведь как можно существо такое грешное при себе держать? Но знал Федя уловку одну, чтобы брань эту проклятую себе на пользу обратить, а бранящим - во вред. Перед отбытием своим наготовил он царю свое лекарство чудодейственное, чтобы спиной Иван не мучился, да строго-настрого принимать наказал. И подмешал он в варево свое трав особых. Трав, что для отворота используют обычно. Да вот только не простое заклинание отворота сотворил Федор. Зелье его должно было не только государя от слуг его верных отвратить, а любовь к Феде укрепить. Стоило кому-то что худое про Федю сказать, как заклинание слова эти против молвившего их в разуме царя обращало. Ох и забавно было Басманову думать о том, что теперь в голове царя насчёт боярина каждого. Кто из них изменник, кто посланник татарский, кто душу дьяволу продал, а кто и вовсе блядь черноокая. Ах, жаль Федя не все свои прозвища лестные знал. Но уже и того, что доходило до него, хватало, чтобы до слез его рассмешить. И сейчас он к зале тронной с лёгким сердцем приближался. Не только даже потому, что предстояло ему вести радостные государю принести. Ведь предстояло ему на государя своего возлюбленного взглянуть. Чай утомился уже Иван от общества ядовитого бояр своих, обрадуется ему. А Федя уж и сам счастлив будет печали его развеять. Уже почти до залы дойдя, Федя шаг сбавил и прокрался по коридору грациозной бесшумной кошкой. Двери залы были приоткрыты, однако ж ни одного рынды рядом с ними не стояло. Небось в залу пробрались, да уши свои греют. Замер Федя у дверей, да вслушался внимательно. Ах, какая неожиданность! Как и думал он, столпились вокруг государя бояре, да советами своими теперь донимали его. Долго Феде ждать не пришлось. Скоро уже совсем слуги государевы и до него добрались. - А коли зря ты Басманова этого отправил? Сам же знаешь, царь, роду эти Басмановы татарского. А коли кровь родная взыграет? Коли предадут они нас? Может, они уже хану крымскому Рязань сдали, войско татарское возглавили, да на Москву ведут. Того и гляди, придет Девлет-Гирей, да пожжет нас всех. А Федька стоять будет, смотреть, да смехом своим поганым заливаться, - Федя едва не фыркнул, услышав это. И какие только небылицы не придумают бояре. Видно, так они злились, что не удавалось им никак царя своего от любимца его отвернуть, что выдумывали они кто на что горазд, лишь бы Ивана в неверности его убедить. - Ну что ты брешешь? - тут же послышался голос царя недовольный. - Басмановы уже давно верность свою мне доказали. - Алексей Данилович ещё может быть! - тут же с готовностью подхватил боярин другой. - Но Федька этот - дело совсем другое. Разве сам ты не видишь, царь? Нечисто с ним что-то. И на отца он не похож вовсе. А как смотрит это отродье бесовское своими зенками черными! Он как зыркнет на меня, так у меня сразу холодок по спине бежит. Глядит так, будто проклянет того и гляди или сглазит. Смотрит он, и чую я - быть беде. А ещё слышал я, хвостик у него имеется, словно у черта. - Вот-вот, - сразу же Федя услышал ещё один голос взволнованный. - А я ещё слышал, тени у него две! Да отражение в глазенках его чернющих - перевернутое. - Да что вы как бабы за мытьём тряпок на реке?! - Федя довольно улыбнулся, заслышав только, как Иван, по обыкновению своему, посохом раздраженно об пол стукнул. - Суеверные, что бабки старые! Не стыдно вам? Воины, люди знатные, учёные, а все какого-то мальчишку перепугались, да клевещете на него! Лаете словно псы плешивые да бешеные! Али вы мне глаза отвести хотите? Сами поди заговор удумали, а хотите, чтобы его я подозревал, пока сами вы думаете, как бы убить меня! - Как можно, государь? - по зале тут же шепотки понеслись да возгласы перепуганные, царя уверяющие в том, что об измене и не помышлял никто. Поняв, что вот-вот расхохочется, выдав тем самым, что свидетелем беседы этой увлекательной стал, решил Федор, что пора ему уже о присутствии своем открыто заявить. Стоило ему в залу шагнуть, как на него взоры обернулись, да тут же тишина воцарилась. Да такая тишина, что стоило Федору ее своим хохотом звонким нарушить - несколько бояр вздрогнули, да головы в плечи повтягивали. Тут и ведуном быть не надо было, чтобы мысли их повыведать. Все на лицах их перепуганных написано было. Накликали черта, позвали его по имени его проклятому, вот он и объявился. Позволив себе всласть насладиться зрелищем этим, прошел Федор дальше в залу, неспешно ступая, да царю своему низко поклонился. - Прости мне, государь, смех мой, - с шальной улыбкой да глазами блестящими произнес он. - Уж больно лица бояр твоих хороши! Словно не я вошёл, а бездна разверзлась, да повылезали сюда все черти из ада. - Да сам вижу, Федюша, - Иван довольно хмыкнул. Ничуть не рассердил его смех этот. Рад он был видеть слугу своего верного. А коли и хохотать он сразу заливисто стал... так и что с того? Кто бы не захотел над рожами этими оцепеневшими потешиться. - Вовремя ты явился, Федя. Мы тут как раз о тебе говорили, - не думая даже в секрете от Федора тему их беседы держать, задумчиво поведал Иван. Федя украдкой залу осмотрел и довольно заметил, что бояре, ещё минуту назад наперебой царя атаковавшие бранью своей, теперь только ещё более бледнели. Ах, снадобья его как надо действуют! Ему царь верил, только ему одному. А на бояр своих и языки их поганые никакого внимания не обращал. - Что же говорили, государь, не поделишься? Никак войну с татарами обсуждали, да подвиги наши с батюшкой? Может, даже победы нам желали? - Федя довольно улыбнулся, заметив, как предположение его царя развеселило. - Ах, если бы, Федюша. Да разве ж пожелают псы эти брехливые тебе чего доброго? - словно бы забыв совершенно, что бояре в зале ещё стоят, да по углам жмутся, Иван речи свои держал. - Говорят они, Федя, что нечистый ты. Что порчу наводишь одним лишь взглядом своим. Поговаривают даже, что хвост у тебя как у черта имеется. Что ответишь ты на обвинения эти? - Иван даже глаза прищурил, с интересом на Федора смотря. Как отреагирует он? Подумает ли, что владыка его и в самом деле мог во все эти россказни уверовать? - О, вот оно что. И даже хвост у меня есть? - Федор в очередной раз рассмеялся, и у Ивана будто бы от сердца отлегло. Не испугался. Не стал оправдываться. А лишь снова рассмеялся звонко да искренне. Любил Иван смех этот, напоминал он царю перелив колокольчиков на упряжи. - Это кто же меня так пристально в бане разглядывал? Кто на зад мой пялился? - Федор деланно нахмурился, суровость изображая, да залу внимательным взглядом обвел. Тут же со всех сторон вздохи да охи возмущения полные раздались, а рожи боярские из бледных пунцовыми стали. - А коли кому хвост у меня между ног померещился, так знайте - то вовсе и не хвост был. Могу хоть сейчас раздеться, да всем вам показать! - Ах ты бесстыдник! - один из бояр все ж не выдержал шутовства этого безобразного и уже было решительно к Феде шагнул, словно намереваясь за шкирку его схватить да из залы вон с глаз их долой вышвырнуть. Но в тот же момент оцепенел он, стуком посоха царского прерванный. Царь глядел на него так озлобленно, что боярин несчастный, казалось, вмиг пожалеть успел, что на свет божий появился. Голову боярин опустил, а Федя, завидев это, еле смешок сдержал. Видел он, не по нраву было царю, что кто-то при нем осмелился любимца его отчитывать. И, хоть и потешил его Федя речами своими бойкими да смелыми, вот только задор этот мигом гневом настоящим сменился. - Это он-то бесстыдник? - царь поднялся, и все бояре невольно шаг назад сделали, еще более перепугавшись. Лишь Федя один остался на месте прямо перед государем стоять. - Я вас спрашиваю! Молчите? - никто из бояр так и не посмел рта раскрыть. Нечем им было перед царем оправдаться. - Сами как бабы склочные его за спиной словами бранными поливаете, а опосля бесстыдником кличете? Знатного рода все, а ведёте себя хуже скоморохов, что на пиру пляшут! В следующий раз вас в рубахи цветастые да колпаки с бубенцами выряжу. Будете перед столом моим плясать, да небылицы свои в частушках рассказывать. Хоть прок от вас будет. Пошли вон! Кажется только этих слов заветных бояре и ждали. Стоило им с губ государевых сорваться, как мигом все поспешили из зала убраться, крестясь, молитвы шепча, да через плечо сплевывая и на Федю недобро косясь. Явно еле сдерживали они себя, чтобы сперва на расстояние безопасное отойти, да только там уже бесстыднику черноокому все кости перемыть. Иван опустился в кресло и покачал головой, вздохнув устало. После он взглянул на Федю и рукой ему махнул, подзывая. Тот в сей же момент подошёл, да прямо возле трона царского на пол холодный опустился, да прижался щекой к колену государеву. Иван все же улыбнулся едва заметно, да по макушке любимца своего потрепал. - Вот, Федюша, погляди только, на кого ты меня оставил. Как бабки старые, бубнят каждый день, проходу не дают. Мочи уже нет брехню эту слушать, да не спрячешься от них никуда, - вновь стены залы от вздоха тяжкого содрогнулись. - Но скажи лучше, Федя, какие ты новости принес? Добрые али худые? - Добрые, царенька, добрые. Разбили мы хана да отправили восвояси. Не переживай ты больше о нем. А эти скажут, наверное, что победу я нашу наколдовал, - Федя хмыкнул, да весь сразу во внимание обратился. Важно ему было понять, как царь к боярам своим относится. Дошел ли он уже до того, что презирает их, да в каждом заговорщика хитрого видит. - Чего они только не скажут, чтобы тебя предо мной очернить, краса моя, - тихо произнес Иван, снова Федора по волосам погладив. Спокойно ему стало сейчас. Сердце его возрадовалось, уже когда юноша этот живой и невредимый в залу вошёл. А теперь ещё и вести радостные принес. Верен ему был Федор, что бы ни мололи другие языками своими погаными, уж в этом царь не сомневался. - Как будто мало я от них за жизнь свою натерпелся. Ох и знал бы ты, Федюша, что изверги эти в детстве со мной творили! И без еды порой несколько дней оставляли, и спать клали на лавках голых да холодных, а то и на полу вовсе. Надеялись поди, что дитя, царем да царицею им на смертном одре оставленное, помрёт, да будут они сами заместо Рюриковичей править. Вот только отказался я помирать, все стерпел. Всегда я знал, что суждено мне государем великим стать. Но только что толку-то, Федюша? Все равно псы эти не унимаются. Все брешут, брешут, то меж собой лаются, то всей сворой своей на кого набрасываются. Все они власть мою хотят, да тянут ее в разные стороны, будто не моя это власть вовсе, а одеяло лоскутное. Давно уж я мужем стал, а они все обращаются со мной, словно со вдовушкой убогой, да разумом скорбной. - Ну будет тебе, царенька. Сердце кровью обливается как послушаю тебя, - мягко произнес Федор и что котенок ласковый щекой о бедро государево потерся. - Знаешь ведь, твоя власть. Твоя и ничья больше, сам господь бог так повелел, - Басманов продолжил ластиться, чувствуя, как сердце государево успокаивается да смягчается. Ах и нравился все ж Басманову государь Иван IV. Был он нравом вспыльчив, горяч, непредсказуем. Интересно Федору было с ним. Да чем больше он царя изучал да узнавал, тем сильнее Федя волей-неволей привязывался к нему. Хотелось ему даже порой, чтобы больше царь радовался. Хотелось помочь ему от тревог его избавиться, да думы тяжкие подальше отогнать. Хоть и не обязан был Федор, все ж не государь его на службу нечистую к себе призвал, а понимал однако ж Басманов, что в его это власти. - Но коли так все, государь мой, слышал я, вдовам опричь полагается, - лукаво улыбнулся Федя. Иван нахмурился слегка. Рука его даже, что рассеянно в волосах Феди скользила, замерла на доли секунд. Ужель насмехаться удумал? Неужели настолько лаской избаловался, что совсем уже страх перед царем своим потерял? Вот только не успел он разозлиться как следует, как вдруг понял он, что именно Федор сказать ему этим хотел. Ну хитёр! Ох и всем бы разум его - глядишь и не пришлось бы так часто царю в чувствах расстроенных пребывать. Иван вновь расслабился и пропустил меж пальцев пряди волос Федора. - Прав ты, краса моя. Ещё как полагается. Не успел ты вернуться, Федя, а снова тебе собираться придется в путь. В опричь мою поедешь со мной, в слободу Александровскую.