Химера - придуманный рай

Мои ночи счастливее всех. Я - Химера, твой грех, не забывай

- Федюша, а Федюша, - голос этот негромкий из размышлений Басманова вывел. Чуть повернул он голову и ласковой улыбкой царя своего одарил. Сидел Федор на пиру на месте почетном - по руку правую от государя, да веселием общим наслаждался. Радостно сегодня было государю, вот и Федя счастлив был. Редкостью было такое хорошее настроение для царя Ивана Васильевича. Хоть и обходил Федю всегда стороной гнев государя российского, а все ж более всего любил Басманов, когда царь в расположении благодушном пребывал. Тогда всего охотнее он на уступки любимцу своему шел, да просьбы его исполнял. - Да, государь мой? Прости, задумался я. Уж больно нравятся мне развлечения, что ты устроил, - проворковал Федор, с прищуром лисьим в лицо государево вглядываясь. - Хочу, чтобы сплясал ты, Федюша. Как тогда, в Московии еще, на месте лобном, - задумчиво царь проговорил. Забавляли его скоморохи, да пляски их. Вот только совсем других танцев душа государева требовала. Вспоминал он часто, как кружил Федька по площади красной, извивался весь, руками взмахивая, да все покоя ему мысли эти греховные не давали. Ни в ком боле столько грации, красоты столько, очарования, как в Басманове, не было. Никто боле с тех пор душу цареву плясками порадовать не мог. Так отчего ж ему было не повелеть любимцу своему позабавить его? Чай и не отказал бы ему Басманов. Да не стал бы оправдываться. - Так то ты был! Ох и удивил ты меня, царенька! До сих пор я взгляд этот помню, что впился в меня, когда я в первый свой раз на площадь красную ступил! Обжег меня этот взгляд всего, обласкал. А то, оказывается, ты был, мой царь, - с улыбкой широкой Федя проговорил, да против воли, восторг этот искренний наблюдая, и государь заулыбался тоже. - Ох и станцую я тебе, государь. Но только коли обещаешь ты на меня так же, как тогда, смотреть! - Обещаю, краса моя, - добродушно даже рассмеялся Иван, в живые сияющие очи опричника своего глядя. Улыбнулся ему Басманов вновь. Не приходилось ему еще пред боярами, что в гости к царю явились, отплясывать. Да только, что с того? И так о нем трепали языками без устали, так отчего ж не дать им повод еще один? Уж Федя постарается, чтобы нескоро гости их сегодняшние ночку эту забыли. А уж царя своего порадовать постарается он особливо. - Позволь только, государь, переоденусь я, - вдруг в голову мысль ему одна пришла. Да так она ему самому понравилась, что непременно хотелось ему сей же час явью ее сделать. Только бы государь позволил ему. - Коли так хочешь ты - изволь. Да только воротись поскорее, - кивнул ему царь. Ох и ни в чем он, кажется, не мог чертенку этому отказать. Что бы ни испрашивал у него Федор, на все он дозволение царское тут же получал. Доверял ему государь. Поболее, чем самому себе даже, доверял. Вот и не было в душе его сомнений лишних. Верил он, коли и задумал что Басманов, так это все ему во благо. Вновь лишь улыбнулся ему Федя, да прочь поспешал, чтобы не томить государя ожиданием длительным. И впрямь кубок свой царь осушить не успел, как воротился Федор. Сперва даже не признал его государь, да только все ж, внимательнее фигурку эту осмотрев, заключил, что только Басманов то может быть. Облачен он был в яркий сарафан бабий, что летником кликали. Ткань его золотистая в свете факелов переливалась да блестела, ослепляя даже с непривычки. Перехвачен летник был поясом широким на талии Феди, да так, что еще тоньше она казалась, чем обычно. А он сам еще более хрупким, тонким, того и гляди, дунешь на него - а он и переломится пополам. На лице его маска была, Макоши богини, да только ж все равно выдавали его кудри черные, что торчали из-под нее, да глазищи, в прорезях сверкающие лукаво. Похлопал Федя в ладоши, внимание всеобщее привлекая, да так и понеслись охи со всех концов столов огромных. Боязливо да несмело стали бояре, к бесстыдству такому не привыкшие, взоры свои на царя обращать. Настоящей бури ожидали они. Ожидали, что подскочит царь, да отругает развратника этого, что посмел в обличии таком пред государем явиться. Вот только спокоен был царь Иван, доволен даже. Произведенным эффектом удовлетворившись, Федя к центру залы прошествовал, гордо голову задрав. Расступились пред ним шуты царские, да так и забились по углам разным, место ему давая. Да никто уж вовсе и не смотрел на них. Все взгляды, что осуждающие, что восхищенные, к опричнику в бабьем платье прикованы были. Ожидали они, что ж дальше будет. Махнул царь рукой, музыку играть приказывая, да в ту ж секунду Федор в пляс пустился, смеясь весело. Нравилось ему кружиться под музыку громкую. Нежился он во взглядах внимательных. А уж те, что с ненавистью на него смотрели, только более подхлестывали его яростнее в танце вертеться. Резко Федя крутанулся, да взметнулся летник от движения этого, сапожки красные, да ноги опричника по самые бедра обнажая. Вновь вздохи до ушей его донеслись, музыку заглушая. И силы свои призывать не нужно было, так и читалось на лицах взбешенных да пунцовых - только рады были бы бояре за разврат эдакий в темницы его бросить да казни позорной предать, чтоб неповадно было бесчинства творить. В голове его мутно было слегка от медовухи, что он глотал щедро на пиру этом, а все ж движения были его полны изящества. Вновь он ножкой топнул, да руку вверх вскинул, тут же пальцами руки второй по предплечью скользнув. Зазвенели браслеты, сощурился Федя довольно. А пальцы будто бы сами по себе дальше побежали по телу его. Вот его ручка уже по плечу его скользнула, шеи обнаженной коснулась, да переместилась на грудь. Сильно назад откинулся Федя, в пояснице прогибаясь, да так, что косы, к маске приделанные, по полу распластались. Уже две руки его стали грудь да живот оглаживать. Вскинулся он, выпрямляясь, бедер своих не по-мужски круглых коснулся, да вновь закружился вдоль столов. Близко он совсем к столам подскакивал. Нравилось ему бояр дразнить. Руками он взмахивал, чуть кончиками пальцев до лиц их не доставая, да хохотал звонко, взглядом сверкая. Летника ткань, что живая, под взмахами рук его да движениями резкими, колыхалась, кружилась, вверх вздымалась, то и дело ноги его ловкие да стройные всем пирующим являя. Не стыдился он наготы этой, да лишь скорее кружился, чтобы выше еще платье его взлетало. Беспорядочно руки его, побрякушками звеня, по телу его скользили, каждый изгиб соблазнительный любовно оглаживая. Хоть и всем он тело свое, не стыдясь, являл, а была эта пляска одному лишь человеку предназначена. И смотреть Феде на него не приходилось лишний раз: чувствовал он, как взгляд горящий тело его пожирает. Запыхался уж Федя, да счел, что заканчивать пора, пока из сил он не выбился. К царскому месту подошел он, на колени перед государем опустился, маску сбрасывая да подальше откидывая. Улыбнулся Федя государю своему, медленно языком по губам приоткрытым провел, да тут же стремительно назад откинулся, почти спиной пола касаясь. Натянулась ткань летника, к телу его прилипая, каждая мышца проступала отчетливо, что обнажен он был. Вновь он стал гладить себя, вздыхая, да губы покусывая. Как только выпрямился он, так сразу за руку, Иваном протянутую, ухватился. Потянул его на себя государь, подняться заставляя, да тут же на колени себе усадил, талию Басманова крепко пальцами сжимая. Поерзал Федя немного на коленях царевых, да обнял государя за шею, полубоком устраиваясь. Ох и полезли же на лоб наверняка глаза гостей сегодняшних! Не ждали они поди такого от царя православного. Да только ж так крепко царь Иван в ловушки федины попал, что не заботило уже его это нисколько. Краем глаза Федя на стол боярский взглянул, да только хмыкнул, отметив, что всех злее Оболенский смотрит на него. Не простил он ещё Феде слов обидных да унижений. Только вот и Басманов ничего ему не забыл. Да и кинжальчик, Дмитрием опрометчиво брошенный, Феде для заклятий его очень пригодился. - Ох, царенька, боюсь я, - тихо Федор произнес, почти прижимаясь губами к уху Ивана. - Ты-то? Боишься? - Иван ухмыльнулся криво, крепче любимца своего обнимая. - И чего ж это ты боишься? - Да не чего, царенька, а кого. Дмитрия Оболенского. Сразу он невзлюбил меня, царенька. Все взглядом недобрым смотрит. Как ни пройду мимо него, так он непременно слово злое бросит, - вздохнул Федя, вид крайне расстроенный принимая. - А давеча, слышал я, о тебе он слухи мерзкие распускать стал. Ох, и рассказывать тебе стыдно, - будто бы замялся Федя, губу кусая. - Да говори уже, Федюша, - нахмурился государь, взгляд внимательный на Дмитрия бросая. Не по нраву было ему, что посмел тот, в гости приехав, слухи мерзкие о хозяине распускать, да слуг его верных поносить. - Слышал я, всем он рассказывает, будто лично видел, как ты меня в спальню к жене приводишь. Мол, как отец твой, не в силах ты сам с женой ребенка зачать без помощи мужчины другого. Вот меня и выбрал, чтобы в спальне я вашей при тебе был, - тихо Федя проговорил, да даже покраснеть смог, словно и в самом деле стыдно было повторять ему слух этот. Слух, что сам же он и выдумал, зная, в местах каких душа у государя сильнее всего болит. - Вот оно что, - сощурился царь гневно. Коли не сидел бы на коленках Федька у него, точно бы мигом он на ноги вскочил, да приказал Дмитрия этого схватить и в темницу к Малюте бросить. Чтобы Скуратов сперва брехню у него всю выведал, которую он языком своим поганым мелет, а после этот самый язык отрезал да собакам скормил. Вот только вид расстроенного Федюши душу его трогал. Не мог он так просто создание это от себя оттолкнуть, да в крике изойтись. - Ну ладно, краса моя, будет тебе так печалиться. Ну хочешь, медведю я его отдам позабавиться? Недавно с охоты зверя лютого привели, - он провел пальцами по кудрям фединым, и тот сразу кошкой ласковой изогнулся, за прикосновением подаваясь. - Отравится ещё медведь твой, - Федя губы скривил, да Иван лишь усмехнулся, на эту мордашку недовольную глядя. - Ну не кривись, знаю я, что мы делать будем, - Иван одного из рынд своих подозвал, приказав склониться пониже. Тихо он ему указания свои прошептал, а Федя улыбкой просиял, едва слова заветные заслышав. Сощурился Федор довольно, да только ж отстранился рында, Басманов сразу улыбку удовлетворенную с лица стер, вновь вид расстроенный и обеспокоенный принимая. Как только отошел рында, Иван на Дмитрия внимательнее посмотрел, Федю крепче к себе прижимая. - Эй, Овчинин-Оболенский, - громко позвал его государь, внимание привлекая. Все взгляды на Ивана обратились. Ни для кого секретом вражда Оболенского с Басмановым не была, да ненависть Дмитрия, которую скрывать он и не думал даже. А теперь сам царь к нему обращался. В объятиях своих любимца своего держа. - А сделай одолжение. Сходи в погреб, принеси вина еще, - сощурился Иван хитро, да и Федя заулыбался, ближе к защитнику своему прижимаясь. Недоброе почуял Дмитрий, нахмурился он, внимательно на царя да опричника его глядя. Душа его ныла, да кричала внутри него, что погреб этот погибелью станет его. Да только вот как ж царю-то в просьбе его откажешь? Поймал его Иван вместе с чертом своим, что на ушко ему нашептывал ласково, в ловушку хитрую. При всех же государю российскому "нет" не скажешь. Да и наедине-то не выкрутишься. Пришлось Дмитрию встать, Ивану поклониться низко, да отправиться покорно в погреб, взгляды всех собравшихся на спине своей чувствуя. Хоть и знал уже глубоко в душе Оболенский, что не вернется обратно. - Устал я, Федюша. В покои меня проводи, - тихо царь вздохнул, осознав вдруг, что не хочет боле на пиру среди рож этих сидеть, да глядеть в них. Только Федора ему видеть сейчас хотелось, только в его очи смотреть. Федор, ослушаться и не подумав даже, провел Ивана в опочивальню его и двери плотно закрыл. Вновь вздоха тяжкого не сдержал Иван, в середине комнаты останавливаясь. Ох и что творил с ним опричник этот? По одному лишь слову его, да из-за одних только лишь губ надутых обиженно человека он в секунду одну на гибель отправил. Да и не проверил даже, правду ли Федор говорил. Али сам историю эту сочинил, чтобы руками царевыми от человека неугодного избавиться? Да нет. Не поступил бы так с ним Басманов. Не стал бы столь обидные вещи про него выдумывать, лишь бы грех этот с души своей на душу царя переложить. - Совсем замучили тебя, царенька? - Федя к Ивану подошел и руки ему на плечи положил, в лицо ему заглядывая. Хотелось ему понять, что же в голове у государя, что думает он, о чем он тревожится. Да только вот стоило Федору подойти, да ласково так коснуться его, как улыбнулся ему Иван. - Не бери в головушку свою красивую, Федюша. Кто меня замучил да тебя обидел, уже ничего более никому не сделает, - Иван его по щеке теплой да мягкой совсем погладил и в глаза ему посмотрел. - Хорош ты в этом летнике, краса моя. Да танцуешь так славно, - негромко задумчиво государь произнес. - Ох и спасибо на слове добром, государь мой, - чуть склонил голову Басманов, глаза черные щуря. - Ведь на все я ради тебя готов. - Так уж и на все? - губы в усмешке искривил Иван, пальцами слегка совсем подбородок Федора сжимая. - На все, царенька, - с готовностью горячо Федя откликнулся, ближе к государю своему возлюбленному прильнув. Звякнули браслеты, да вздох с губ Ивана сорвался, когда любимец его прижался к нему так нежно. Не удержался государь, поднял руки чуть дрогнувшие, да медленно ладонями по спине худенькой да прямой провел, сильнее к себе Федора прижимая. Жарко ему было, когда держал он опричника своего верного на коленях у себя, да только ж сейчас ему еще жарче становилось. Не было сейчас взглядов, что смотрели на них с осуждением, одни они были. И чертенок этот сейчас весь его был. - Раздеться мне помоги, краса моя, - государь к лавкам подошел, где все уже к ночи постелено было. Федор тут же рядом с ним оказался и стал проворно царя своего от одежд избавлять. Быстро под руками его ловкими застежки поблескивающие расходились, и одежда царя в сторону отправлялась. Не первый раз уже царя он своего ко сну готовил. Привычны ему уже были действия эти, только отчего-то нервничал царь сегодня будто. Словно мысли тревожные терзали его, да никак он избавиться от них не мог. Встал Федор поближе к нему, да медленно пальцами по груди обнаженной Ивана провел. Резко государь руку вскинул, запястье его перехватил, сжимая его. От боли Басманов ахнул, когда длань государева на руке его тисками сомкнулась, но все же не дернулся он, не стал руку высвобождать. Лишь вскинул глаза на царя своего. Заглянул ему в глаза Иван, а после с удивлением словно бы на пальцы свои посмотрел, хрупкое запястье сжимающие. Да с силой такой, что наверняка бы синяки остались. Выпустил государь руку Федора, да, не утерпев, прижал опричника к себе, и в губы его впился поцелуем жадным. Ох и стоило Федору труда улыбку довольную скрыть! Наконец-то. Свершилось то, чего ждал он так долго. Наконец-то чары его на Ивана подействовали, да не мог уже более государь желаний своих потаенных сдерживать, да страсть свою скрывать. Губы опричника своего верного терзал государь. Кусал он их сильно, да тут же вновь поцелуй углублял, Федора в объятиях своих сжимая и к себе притягивая. Вздохнуть он Федору лишний раз не давал. Ох и грубоват был государь с ним. Похоже, не привык он ласки свои кому-то дарить. Не нравилось то Федору - привык он к более бережному да мягкому обращению. Решил он, что надо бы хоть немного царя успокоить, страсти его усмирить, да смягчить его малость самую. А то того и гляди вот-вот схватит его государь, лицом в подушку швырнет, да возьмет как жеребец кобылу по весне. Отстранился Федор немного, и не успел Иван вновь схватить его, руками своими крепкими сжать, как усадил его Басманов на лавки. Опустился он тут же на колени перед царем, да ловко штаны с него стянул, полностью обнаженным его оставляя. Улыбнулся Федор ему лукаво, ладонью по бедру Ивана скользнул, пальцы на пах его положил и сжал решительно, еще один вздох сладкий с губ царевых воруя. Несколько раз Федя кистью двинул, чувствуя, как плоть горячая под прикосновениями его твердеть начинает, на ласку откликаясь. Улыбнулся Федя довольно, к столику прикроватному потянулся, где молитвенник Ивана лежал, да мелочи прочие необходимые. Нащупал Федя нитку с бусинами крупными черными - четки то Ивана были, и ближе придвинулся. В очередной раз очи черные вскинув на царя, склонился Федя, бедро Ивана поцеловал, а после с осторожностью величайшей, неспешно четки стал на естество мужское государя наматывать. - Что ты... - ахнул Иван, богохульством таким возмущенный. Но Басманов такой взгляд откровенный на него вскинул, что в миг один все его возмущения, да слова гневные в горле его застряли. Да от улыбки лукавой сердце государя удар пропустило, а внутри него так что-то кольнуло сильно, что даже голову вскружило ему. Федя низко между бедер государевых склонился, да медленно языком по члену его провел, бусин пока едва касаясь. Лизнул он влажную головку, губами ее сжал, стон нетерпеливый с приоткрытых губ государевых срывая. С жадностью наблюдал Иван за тем, как черт этот черноокий между ног его склоняется, да такие ласки срамные дарит ему, что государю аж стыдно поверить было, что такое и в самом деле происходит с ним в опочивальне его. Пальцами он в края лавки вцепился, невольно губу слегка закусывая. Удобнее устроился Федя, вдохнул глубоко, да стал неторопливо ствол твердый да горячий в рот вбирать. Двигаться ему аккуратно приходилось, неспешно, чтобы бусины крупные кожу нежную не поцарапали, и четки эти лишь наслаждения больше дарили Ивану. Даже тихо посапывал Басманов от усердия, полностью на ласках сосредоточившись. Медленно он головою двигал, да ловко языком своим бусины переставлял, губами себе помогая. Иван постанывал сладко, не думая даже стоны, что из груди его рвались вовсю, сдерживать. Внимательно наблюдал он за тем, как губы алые Басманова по плоти его скользили, полностью внутрь ее вбирая. А уж что чертенок этот ртом своим творил! Плавился да горел весь государь от ласк этих искусных. Языком своим проворным Федор по бусинам скользил, снизу-вверх да обратно по стволу возбужденному их передвигая. Приятно бусины прохладные кожу холодили, да так вжимались в плоть твердую, что хотелось Ивану кричать от удовольствия такого. Пальцы он в кудри черные любимца своего запустил да пряди на затылке его сжал, из-за чего Федор застонал, по ряду бусин вибрацию приятную отправляя. Решив, что достаточно он уже царя пыткой сладкой помучил, выпрямился Басманов, губы припухшие облизывая, и осторожно четки влажные убрал, обратно на столик их откладывая. Не успел еще Иван опомниться, как Федор, пояс свой отбросив, сверху на него сел, коленями бедра его сжимая. Потянулся было Федор к летнику своему, чтобы через голову снять его. Да только ж государь руки его оттолкнул и порвал ткань легкую, под лавку ее небрежно бросая. Рассмеялся Федя было, да только умолк тут же - швырнул его Иван на постель и тут же сверху лег, вновь его губы влажным жадным поцелуем накрывая. По спине его Федя руками скользнул, покорно губы приоткрывая, да язык его пуская. Пошире Басманов ноги развел, государю позволяя удобнее между ними устроиться. Тихо всхлипнул Федор, когда Иван сразу же проталкиваться в него начал, напирая на него, да сверху его всем телом придавливая. - Больно? - нахмурившись, Иван спросил, заметив, как любимец его губы чувственные кривит, да глаза плотно зажмуривает. Даже замер он ненадолго, с лаской неуклюжей по щеке Федора погладив. - Не переживай, царенька, - расслабленно Басманов выдохнул да устроился удобнее, когда любовник его толчки свои короткие прекратил ненадолго, чтобы состоянием его осведомиться. - Хорошо все, царенька. Хорошо мне с тобой, - ласково прошептал он, пальцами подрагивающими рук Ивана коснувшись. Вновь Иван резко бедрами двинул, и тут же застонал Басманов сладостно, чувствуя, как плоть государева на всю длину проникает в него, теплотой приятной внутри заполняя. Не подумал более ждать Иван, да стал двигаться тут же, крепко Федора за бедра узкие держа. Больно, конечно, было ему, все ж не подготовлено было его тело хрупкое для грубости такой. Но заставил себя Басманов о боли этой не думать, отпустить ее, да в ощущениях более приятных да ярких раствориться. Вскинул Федор руки, за спину государеву судорожно схватившись, и стал кожу разгоряченную оглаживать, от каждого толчка сильного вздрагивая. Стонал Федя, да поскуливал жалобно, на постели под любовником своим извиваясь. То и дело он порывисто лопатки выступающие Ивана сжимал, ногтями в кожу влажную впиваясь. Безжалостно брал его государь, раз за разом такими толчками мощными входя в него, что казалось Феде, будто бы все внутри него горит и плавится. Покрепче за спину цареву Басманов одной рукой ухватился, а ладонь вторую в волосы его запустил, пряди сжимая пальцами, да оттягивая. Едва шею государь обнажил свою, голову запрокинув, как ловко приподнялся Федор, да стал в шею его целовать, с удовольствием мягкими губами кожу влажную лаская. Рваным совсем темп царя стал, дыхание его жаркое сбилось, со стонами протяжными низкими мешаясь, да почувствовал Федор, что долго еще не продержатся они. - На спину ложись, царенька, - прошептал Федя, надеясь, что послушается его государь. С несколько секунд смотрел на него Иван, остановившись с трудом, когда просьбу эту услышал. Ужасно хотелось ему лишь толчки свои продолжить, но все ж совладал он с собой, решил сделать так, как Федя просил его. Лег он на спину, тут же Басманов сверху на него сел и, не заставляя более Ивана ждать, на член его опустился, легче уже в себе его принимая. Нравилось ему контролировать все. Да и в положении таком только лучше он чувствовал все, лучше ощущал, как глубоко его любовник проникает в него, да от чувства заполненности этой даже дыхание у Феди перехватывало. Выждал он недолго совсем, стал Федор торопливо бедрами двигать, ладонями по груди государевой скользя, да то и дело ноготками своими шеи касаясь его, да на кожу надавливая. Сладко он постанывал, надрывно, чувствуя, как тело его судорогой наслаждения сводить медленно начинает. Руками Иван по телу его стройному скользил, лаская беспорядочно, часто пальцы на поясе его смыкая, да дергая на себя властно и уверенно, словно еще глубже в тесноту жаркую протолкнуться пытался. Ритмично Федор любовника сжимал в себе и выгибался на нем сильно, словно в танце своем диком. Восхищенно Иван смотрел на него: знал он, что огня в Басманове много, да не представлял он до ночи этой, как сам он гореть может. Первым не выдержал царь, в последний раз он Федора на себя потянул, да стал изливаться медленно, ни на мгновение взгляд от лица красивого любимца своего не отводя. Сладко государь постанывал, ощущая, как толчками наслаждением накатывает на него, да все крепче сжимал талию Басманова, словно выпустить его опасался, боялся будто, что коли пальцы разожмет, так и исчезнет Федор, будто мираж. С тихим всхлипом жалобным Федя вновь бедрами двинул, да излился резко, тут же без сил на государя падая. Слегка вздрогнул Иван, но сразу опричника покрепче прижал к себе, пальцы в его волосы влажные запуская. - Ох и чертенок ты, Федюша, - усмехнувшись тихо, государь сказал. Ничего ему Федор не ответил. Лишь улыбнулся он, щекой к груди Ивана прильнув, да слушая, как сердце царево бьется. Сердце, что ночью этой лишь для него удары быстрые отстукивало.