Сомнамбула

      Этот май был слишком жаркий. Горячие лучи солнца беспощадно золотили кожу всех, кто выходил на улицу, но Тэхен жить не мог без улицы и как везунчик отделывался только рыжими веснушками, рассыпавшимися по всему лицу, отчего дети постарше называли его обидно — Белоснежкой. Чонгук же изнывал от жары, но от приключений никогда не отказывался, догоняя главного проныру и ныряя с ним в кусты, где он увидел жабу. — Фу, она же скользкая, — мальчик скривил лицо, высовывая язык. — Ну и что, — зато Тэхен был доволен как никогда, рассматривая ее ближе и поднося почти вплотную.       Жаба быстро спрыгнула с ладони, теряясь где-то в траве, расстраивая тем самым мальчишку, но потеря была не долгой, Тэхен сразу переключился на замеченных муравьев. Сегодня не было занятий, а до обеда далеко и день казался таким длинным и немного утомительным от солнца. У пруда было прохладнее, хоть воспитатели и запрещали детям близко подходить, мальчишки все равно тайком пролазили через забор и стремились туда, поплескать ногами в воде, а высокие деревья спасали их от беспощадных солнечных лучей. Здесь можно и в траве полежать и даже поболтать в тишине, где нет посторонних ушей и назойливых воспиталок, от которых в итоге все равно получишь за самовольность. — Тэхен, — Чонгук лениво потянулся, разворачиваясь к мальчику, который вовсю ловил мальков на берегу. — Будешь участвовать в спектакле? — Неа, — он продолжал усиленно гонять мелких рыбёшек, разбрызгивая прохладную воду вокруг, уже беспощадно намочив края шорт и футболку. — Я не так талантлив как ты. — И вовсе я не талантлив, — немного соврал Чонгук, зная, как нахваливают его учителя. — Просто меня попросили, и я согласился. — Это же из-за Суен, — Тэхен улыбнулся, тыкая Чонгука мокрым пальцем в бок, вызывая тем самым смех у него. — Нет! Это не так! — его щечки залились краской, была в словах друга доля правды. — А разве тебе никто не нравиться? — Нравится, — мальчик снова отвлекся на мальков, бултыхая воду. — Что?! Правда?! Расскажи!       Чонгук оказался рядом, тряся друга за руку, пытаясь выпытать правду, но он только смеялся и отрицательно качал головой, смеясь еще громче. — Так не честно! Я обижусь. — Когда-нибудь я обязательно тебе скажу, — русый мальчик вылез из воды, пытаясь отжать воду с шорт, наказания ему все же не миновать. — Но сначала ты признаешься той девочке. — Что! Как я это сделаю.       Тэхен уселся на траву рядом, срывая белую ромашку и даря ее Чонгуку. — Подари ей цветы, потом скажи, что она тебе нравится и поцелуй ее. — Это сюжет из того фильма, который смотрели воспитательницы на сон часе? — Чонгук скривился, забирая ромашку. Они тогда решили не спать, Чонгук вообще перестал спать днем из-за кошмаров, и, тайком пробравшись к двери соседней комнаты, подсматривали за воспитательницами, смотрящими какую-то смазливую мелодраму. Через полчаса стало ужасно скучно, и мальчики решили прогуляться до их тайного места у пруда, но не вовремя попавшаяся на пути уборщица надавала нагоняй, возвращая в комнату. — Я никогда никого не целовал, как мне это сделать?       Чонгук даже расстроился, терзая бедную ромашку и совсем отбрасывая, оставляя ее одиноко лежать на траве, а потом и вовсе забывая. — Просто прижмись губами к ее, как тот высокий шатен к той девушке, — возмутился Тэхен, всплескивая руками, ведь все же было так очевидно. — Разве это правильно? — Правильно! — Тэхен и сам не знал, но уверенно держал позицию, нельзя же чтобы они вдвоем раскисли, кто тогда будет утешать? — А вдруг у меня не получится. — Тогда давай порепетируем, — Тэхен ляпнул не подумав, да и не задумывался он никогда, что это может быть чем-то неправильным. — Ты, правда, это сделаешь ради меня? — Чонгук снова взбодрился, чувствуя, как уверенность наполняет его. — Конечно!       Тэхен рефлекторно облизнул губы, подсаживаясь ближе, но от огромных карих глаз напротив, в которых плескалось счастье и интерес, что-то ухнуло куда-то вниз, разливаясь приятным новым чувством. Чонгук прикрыл глаза, немного елозя, ожидая, а Тэхен все никак не мог решиться, ведь советовать-то куда легче, но сам он никогда не признается, что его первая любовь сидит прямо перед ним и ждет своего поцелуя. Такого больше не повториться, Чонгук скажет той девочке, и она ответит ему взаимностью, в этом Тэхен почему-то уверен, но, признаться честно, ужасно надеется на отказ, а значит нужно хотя бы оставить хоть одно воспоминание, и он решается, сокращая расстояния между ними. Губы у Чонгука сухие и ужасно горячие, но их все равно приятно касаться своими, интуитивно передвигая. Тэхен не закрывает глаз, смотря пристально, как не шевелиться Чонгук, позволяя себе слабость задержаться на секунду больше и все же отстраниться. Его щеки полыхают маковым, такие же, как и у Чонгука, от чего можно совсем опустить неловкость, а на губах остается еще привкус чужих губ, хозяин которых все еще сидит не шелохнувшись. — Вот так это надо делать, — Тэхен поднимается первым, отряхивая прилипшую траву, выводя Чонгука из раздумий. — Мы опоздаем на обед, если так и будешь тут сидеть. — А? Да, — Чонгук ловко подскакивает следом и все становиться таким привычным и правильным, будто так и надо, так задумано в этой жизни. — Спасибо, Тэхен.       Но парень только машет рукой, призывая догонять, и Чонгук бежит следом, задорно смеясь и прыгая на спину.

~

      Опять туман. Такой холодный и ощутимый, пронизывающийся внутрь и вытягивающий крохотное тепло тонкими нитями. Чонгук ежиться, ступая по глади воды все дальше в темноту, пытаясь найти выход, но вокруг ничего. Так тихо, что стук своего сердцебиения становится невыносим. Но горячее и вязкое врывается в сознания пугающе непривычно, и Чонгук пытается сфокусироваться на руках, по которым растекается что-то с едким запахом металла. Это кровь, и Чонгук ее ни с чем не перепутает, ошарашенно смотря на свои запачканные руки. Она чужая, порезов нет, но от этого становится еще страшнее. Сердце начинает стучать быстрее, что готово разорвать грудную клетку, и кислорода в легких так мало, что не надышаться этим спертым воздухом. Чонгук дрожит, пытаясь позвать на помощь, но не слышит абсолютно ничего, кроме ударов сердца и звенящей тишины, что с силой давит и грозит разорвать перепонки. — Ты все верно сделал.       Этот голос ему не знаком. Такой тихий и тяжелый, но не несущий угрозы. Чонгук оборачивается, но сзади темнота, впереди темнота. Он не знает куда идти, оставаясь стоять на месте. Его бьет крупной дрожью, а от металлического запаха кружится голова и пустой желудок скручивается в тугой жгут и все еще трудно дышать. Из глаз льются слезы, обжигая щеки, оставляя на них соль. Ему страшно, но выхода с его кошмара нет, и никогда не было, бежать бесполезно. Он падает на колени, пытаясь отмыть руки от крови, но она становится такой липкой, въевшейся, и поднимается все выше к локтям и плечам, будто пытается его утащить за собой. Чонгук кричит, чувствуя, как его затягивает в подобие болота, сопротивляясь еще больше, почти выбиваясь из сил. — Не отталкивай меня.       Голос звучит отчетливей, врезаясь несмываемыми чернилами в сознание. — Теперь мы едины.       Последнее что слышит он, проваливаясь в бездну.