Another Day

I saw something in your eyes I'm sure (Oh baby) I saw it Something in your eyes I wanted it for myself (Dave Gahan, «Saw Something»)

Организаторы заселили их с Blancmange в один отель где-то на западе Сент-Хелиер. Это был старомодный особняк с французскими окнами, переделанный под гостиницу. Небольшая территория вмещала бассейн под открытым небом — здесь-то и торчала вся молодежь, оккупировав шезлонги и пластиковые столики. Натурам романтическим предлагалось скоротать время до обеда в оранжерее, явно оставшейся еще от прежних хозяев. Дэйв обнаружил в ней апельсины и теперь раздумывает, не сорвать ли один, дабы оценить достижения нормандского парникового садоводства. — Ради бога, Дэйв. С толчка не встанешь потом, — Флетч закатывает глаза. — И снова на нашем канале «Туалетные разговоры с Энди Флетчером»! — Дэйв взвешивает на ладони изжелта-красный плод, и глянцевитые листья цитруса ревниво шелестят в ответ, пахнут нездешней свежестью. — Кто бы говорил. Сколько ты просидел на фарфоровом троне до концерта в этот раз? Час? Полтора? — Ну, знаешь, я не кричу об этом на каждом углу. В отличие от тебя. В оранжерею заглядывает Мартин, его неправдоподобно пушистая шевелюра виднеется между плетей тропических лиан, похожая на какой-то чудесный мох. — Что делаете? Дэйв всё же срывает апельсин и быстро прокалывает маслянистую шкурку ногтем большого пальца. Горьковатый запах передается его рукам и одежде, тонко брызжет липкий сок. — Хочешь попробовать? — обращается он в сторону Мартина, полностью поглощенный препарированием своей добычи. — Даже не думай, — начинает Энди предостерегающе и помогает другу протиснуться поближе к Дэйву, не задев хрупкие стебли растений и подпорки. Так обычно и случается — они втроем, братья по оружию, базилдонские мальчики, одни против всего мира, а Алан где-то там, вольно или невольно выключенный из этого тесного круга. Дэйв как может старается переломить заведенный порядок, но остальные никак ему в этом не помогают. Обидчивый, ранимый и зачастую равнодушный к чужим душевным терзаниям Флетчер не видит смысла в том, чтобы заводить дружбу с сессионным музыкантом, а Мартин просто не способен сделать первый шаг. — А где Ал? — Дэйв расправляется с кожурой, наклоняется и кладет ее на землю, к опавшим листьям, где она скорее перегниет и даст новую пищу дереву. — В последнее время от тебя только и слышно: «Ал, Ал». Господь, есть ли в этой группе хоть кто-то еще? — Энди притворно стонет. — А девчонкам он очень даже нравится, — Мартин делает это замечание без всякого выражения, так что нельзя сказать наверняка, доволен он или досадует. — Еще бы. В нем есть это дьявольское ирландское обаяние. А уж в сочетании с его аристократичной холодностью… — У Дэйва вырывается смешок. — Кто на такое не западет. — Между прочим, — прерывает его Флетч, слегка краснея, — у Марта тоже есть ирландская кровь. И у меня — вроде как одна шестая. — Ага, а у меня ирландская фамилия, — передразнивает Дэйв и пытается протиснуться к выходу. — Пошли. Дамы уже, наверное, заскучали. Дамы лежат на шезлонгах, прямо в пальто, рассчитывая уловить хоть немного солнечного света своей побледневшей за зиму кожей. Прошлогодняя трава на лужайке перед бассейном только-только начала уступать молодой поросли, прохладный ветерок шевелит ее, жесткую и безжизненную, как щетина. Алан слоняется тут же, слегка нахмурив брови, и по его виду можно решить, что сей бесхитростный пейзаж чрезвычайно его занимает. Дэйв направляется к нему решительным шагом, зажав в руке липкую мякоть. — Хочешь попробовать? — он спрашивает это, раскрыв ладонь, без прикрас демонстрируя свое неаппетитное угощение. — Что это? — спрашивает Алан, мельком взглянув. — Апельсин. — Откуда? Энди и Мартин тоже расположились на шезлонгах и теперь наблюдают эту сцену из первого ряда. Слышатся шкодливые смешки. — Из оранжереи. По вытянутому лицу Уайлдера пробегает тень досады, которая сейчас же сменяется насмешливой снисходительностью. — Это что, второй этап прослушивания? Проверка на прочность? Дэйв все еще стоит, вытянув руку. Алан всегда словно бы ускользает от него. Они могут провести совершенно замечательный день вместе, сидя бок о бок в автобусе, пока Джо болтает с девчонками, но вечером Уайлдер обязательно улизнет в свой номер. Он может задержаться за столом после ужина, однако не станет играть в игру «кто выпьет больше газировки», демонстративно сложив руки и лихо заломив свою русую бровь. Когда кто-нибудь из базилдонских мальчиков придумывает очередную шалость, Алан, безмолвный и исполненный достоинства, одним своим видом дает понять, что не будет участвовать, и никто не решается начать его уговаривать. Странные северные глаза, цвет которых гуляет от мрачных оттенков серого к ледяной синеве, способны осадить любого невежу еще до того, как ему вздумается открыть рот, — совсем как предупреждающий окрас ядовитой змеи. В то же время собственные попытки Алана сблизиться со своими новыми коллегами выглядят так же неловко, как и его вымученные улыбки на промо-фото. Дэйв много наблюдает за Аланом. Ему — Дэйву — вообще очень нравится наблюдать за людьми, подслушивать случайные разговоры в кафе, пытаться угадать характер человека по походке и движениям рук. За эти несколько месяцев Гаану удалось кое-что разузнать даже о таком скрытном и отстраненном человеке, как Алан. Алан не может подолгу находиться в компании. Алан носит бордовые носки. Алан пьет ради удовольствия, а не чтобы напиться. Алан не любит, когда трогают его голову. Алан почти всем кажется высокомерным. Алан ест заусенцы. Алан невероятно, просто сумасшедше ему нравится. — Вовсе нет. Никакой проверки. Я попробую одновременно с тобой. Мальчики всегда соревнуются, всегда смотрят друг на друга, сравнивают — это для них естественное, здоровое состояние. Без этого их свойства не было бы войн, кровавой корриды, рыцарских турниров и Олимпийских игр, где лучшие из лучших калечатся так же, как и на поле брани, но и величайших достижений человечества — не было бы тоже. Дэйв предлагает Алану подурачиться, но на самом деле — поглядеть друг на друга повнимательней, попробовать на зубок. Он делит плотный кругляш на две части, с силой разлепляя дольки, и протягивает Алану честную половину. Алан подставляет свою красивую ладонь. — На счет три, — командует Дэйв. — Раз, два… Апельсин совсем маленький и по размеру скорее напоминает цитрон, так что засунуть его в рот даже целиком не составило бы труда. Они кладут остро пахнущую мякоть на язык и одновременно начинают работать челюстями. Зрители в шезлонгах приподнимаются на локтях, вытягивают шеи, никто не переговаривается и больше не смеется. Хватает их ненадолго — секунд на десять или около того. Оба сгибаются пополам и отворачиваются, чтобы сплюнуть на землю горько-кислую кашицу под улюлюканье и хлопки немногочисленной аудитории. Алан стискивает пальцами подбородок. — Мне теперь нужно к дантисту. Дэйв начинает кашлять, руками упершись в колени, и Алан несколько раз ударяет его между лопаток. Кашель переходит в неудержимый, икающий хохот. — Ну что, доволен? — хрипловато спрашивает Уайлдер, убедившись, что Дэйву больше не нужна помощь. Его голос звучит недовольно, но у глаз появились морщинки — первые предвестники с трудом сдерживаемой улыбки. Дэйв со смехом кивает. — Я должен умыться. С этим Алан уходит в свой номер и во двор больше не возвращается, зато к бассейну спускаются ребята из Blancmange — Стивен и Нил — и опрометчиво начинают рассуждать, за сколько секунд можно проплыть в оба конца. Дэйв, Энди и Мартин слышат это и переглядываются с видом давних заговорщиков. За Аланом делегируют Дэйва. Вернее, по большей части он делегирует себя сам, а остальные соглашаются, ради собственного же удобства. Гаан немного притормаживает у двери, стучит о крашеное дерево костяшками пальцев и посылает вперед вежливое: «Прошу прощения! Можно войти?» — Конечно, — Алан поворачивает защелку и пропускает его внутрь. — Зовут обедать? — Нет, пока нет. Дэйв держит руки за спиной, пряча бутылку лучшего кальвадоса, который только сумел раздобыть в ресторане отеля. Он не отдает ее только потому, что не знает, как начать, и теперь мнется у входа, двигаясь боком, точно паралитик. Алан следит за ним с настороженностью взрослого, в чей дом заявилась толпа детей, чтобы покалядовать на Самайн. На нем свежая однотонная рубашка и светлые английские штаны, в каких обычно спускаются в ресторан или идут вечером к морю на курортах для добротного среднего класса. Рыжие волосы топорщатся, подсыхая после основательного умывания. Дэйв смотрит на него исподлобья, и впрямь ощущая себя провинившимся ребенком. Неприятное, ставшее ему ненавистным чувство, знакомое еще со времен ювенальных судов и исправительных учреждений для несовершеннолетних преступников. И все же, он не ерепенится и не пытается отомстить Уайлдеру за это невольное унижение, за всю его холодную взрослость, а смиренно стоит, ожидая вердикта. — Тогда проходи, располагайся. У Алана вдруг хватает милосердия помочь, и Дэйв безмерно благодарен. — Вот, — с видимым облегчением он достает руки из-за спины и протягивает Уайлдеру свою нехитрую контрибуцию. — Прости, если вышло… В общем, вышло тупо, согласен. Мне жаль, если ты набил оскомину или что-то такое. Алан бережно принимает бутылку и рассматривает этикетку. — Они сказали — это местный специалитет. Вроде как берут сидр, перегоняют, и получается бренди. Я никогда не пробовал. А ты? — Я тоже нет, — охотно отвечает Алан. — Тогда приходи вечером, продегустируем. Дэйв чувствует, как скулы и шея наливаются жаром, а тонкие невидимые волоски на руках встают дыбом, как наэлектризованные. Вместо того чтобы просто ответить, он с неподдельным интересом начинает изучать поверхность своих ботинок и им же невнятно кивает. — Возьми с собой Джо, — продолжает Алан. — Ну, она, наверное, не придет. Она не особо пьет, в общем-то. — Тогда делать нечего, придется потерпеть мою компанию. Дэйв поднимает подбородок, выпуская наружу отрывистый нервный смешок. — Вообще-то я не только поэтому пришел. Ты нам нужен. Алан ставит бутылку на столик у окна и упирается худым задом в подоконник. Кажется, он немного разочарован. — Неужели? — Мы затеяли кое-что с Blancmange. Эти парни слишком много о себе думают. Нужно бы их вздуть. — Так-так. И каким же образом? По тону Алана, дружелюбному и даже расслабленному, Дэйв понимает вдруг, что прощен. Каждый уроженец Великобритании в любое время дня и ночи должен быть готов отстоять честь малой родины, семьи и команды, причем команда в подавляющем большинстве случаев ставится превыше первых двух категорий. Любой мальчик или мужчина, независимо от возраста, вероисповедания и сексуальной ориентации, будучи взятым на слабо, обязан проявить храбрость и участвовать во всех традиционных островных соревнованиях — футболе, крикете, гребле, поло, беге в мешках, игре в рэкетс и скрэббл и, конечно, заплывах во всех доступных водоемах, начиная от вонючего болота и заканчивая Ла-Маншем. Именно поэтому вышло так, что у всех участников Blancmange и Depeche Mode, путешествующих по Англии в апреле, оказались с собой плавки. Теперь все шестеро стоят у бассейна и готовятся к старту в одних только крошечных эластичных трусиках, не оставляющих никакого простора для фантазии, — спасибо моде 80-х. Стивен и Нил, очевидно, ощущают свое превосходство, но все равно слегка волнуются. Стивену под тридцать, Нил выглядит как его ровесник. Оба наверняка уязвлены тем, что играют на разогреве у таких молокососов, и полны решимости взять реванш. Алан стоит с краю, слегка ссутулившись и мелко вдыхая воздух через нос и рот. Энди с опаской изучает лазурно-синие глубины бассейна. Дэйв закрывает глаза, подходя к бортику, ему не нужно смотреть — напротив, вид ледяной воды только отвлекает, мешает сосредоточиться. Мартин обнимает себя за плечи и встает на одну ногу. Но когда Энн Суинделл звонко выкрикивает «Марш!», все шестеро без колебаний бросаются в воду и почти не поднимают брызг. Энди, впрочем, сразу же отстает, громко оповестив всех о том, что у него судорога. Девушки бросаются к нему с полотенцами наготове и помогают вылезти из бассейна. Дэйв видит уже конец этой сцены, когда доплывает до противоположного бортика, подтягивается и вылезает наружу. — Стивен был первый! — не скрывая досады, объявляет Энн. — Потом Дэйв. Нил, Алан и Мартин пришли почти одновременно. — Продули «великие» Depeche Mode. Один вон вообще чуть дубу не дал, — злорадствует Стивен. — Совсем сахарные. Дэйв делает грудь колесом и встает перед ним — мальчик, еще не закончивший расти, против взрослого мужчины. От хлорки чешутся глаза, зато ступни уже совершенно не чувствуют холода плит, на которых они все стоят и отплевываются от воды. — Давай еще раз! — требует Дэйв с явно читаемой злостью в голосе. По несчастному лицу Мартина сразу ясно, что он думает по этому поводу, но Стивен и Нил соглашаются с вальяжной щедростью фаворитов, не сомневающихся в своей победе. Все, кроме Энди, снова встают наизготовку. Дэйв успевает взглянуть на Алана и с удовольствием отмечает, что азарт базилдонцев передался и ему. Уайлдер ждет команды весь подобравшийся, как гончая, а его глаза стали совершенно прозрачными — он явно уязвлен тирадой Стивена. На этот раз Дэйв приходит первым. Это стоит ему невероятных усилий, в грудной клетке печет так, что не вздохнуть, а во рту выступила сердечная кровь. Зато оба Blancmange умудрились обогнать Алана, Мартин и вовсе отстал секунд на десять. Этот день окончился бы полным разочарованием, если бы Энди не обнаружил в домике для спортивного инвентаря лодки для мини-гонок. Против такого искушения не смогли устоять даже зазнавшиеся Blancmange. Музыканты попрыгали в воду на втором дыхании и пробыли в воде больше часа, не заработав воспаление легких только благодаря бешеным впрыскам гормонов в кровь. Ну и еще потому, что господь хранит идиотов. В этом состязании базилдонские мальчики и Алан вышли абсолютными победителями, так что обед был посвящен официальному и честно заслуженному унижению разогрева. Дэйв заглядывает к Алану за полчаса до полуночи, уже зная, что его новый приятель любит засиживаться допоздна. Он сам все еще взбудоражен соревнованиями, адреналин курсирует по его артериям, как по замкнутому лабиринту, и никак не может найти выход. Дэйв явственно ощущает под рубашкой маленькие камешки своих сосков. Они ноют, словно Гаан только что вылез из ледяной воды и сразу же вошел в тепло. Алан сразу же впускает его в номер и бесшумно прикрывает дверь; у него наготове стаканы для кальвадоса. Почему-то они оба, не сговариваясь, садятся на пол, спинами упираясь в кровать, и так начинают выпивать, вполне довольные обстановкой и друг другом. — Всё хотел спросить… — начинает Дэйв, безуспешно прикрывая неловкость смехом, — как так вышло, что ты крал курицу в магазине? Алан вскидывает брови. — Ты именно это хотел спросить? — Ну… — Решил напоить меня и выведать все грязные подробности? — Алан откровенно подначивает его, всем известно, что он с легкостью способен перепить любого из базилдонских мальчиков и даже не захмелеть. — Ну ладно. Ничего особенного здесь нет, никакой великой тайны. У меня совсем не было денег и нужно было как-то выкручиваться, чтобы не умереть с голоду. Вот и все. Как видишь, вор из меня вышел так себе, я моментом оказался в участке. — Как насчет занять денег? — Мне это казалось жалким. Все равно что признать свое поражение. — Ну, а что с работой? Алан осушает свой стакан до половины и выдыхает не без видимого удовлетворения. — Я хотел заниматься только музыкой, а ничего стоящего не предлагали. Для Дэйва, который начал помогать матери с деньгами еще в средней школе и не гнушался даже самой тупой и бесперспективной работы, это звучит как дикость. Угнать тачку ради забавы — дело одно, но воровать еду при наличии двух здоровых рук и прекрасно соображающей головы!.. Он почти слышит голос Энди, комментирующий ответ Алана: «Ну правильно, черная работа — для плебеев! Круто прийти на все готовое в группу, которую основал парень, разгребавший сортиры в аэропорту и впахивавший сутками на йогуртовом заводе!». Дэйв не понимает, но это непонимание кажется ему естественным. Он родился в бедной еврейской семье из рабочего класса, его отец работал водителем автобуса, мать — обычной кондукторшей, а Алан вырос в Эктоне и по пути из школы видел одни только фешенебельные фасады старого Лондона. До этих пор они существовали в мирах, которые практически не пересекались, и вполне естественно, что Дэйву трудно примерить на себя взгляды Алана на работу и жизнь вообще. Гаану даже чудится в этом что-то благородное и возвышенное. Все или ничего, музыка или голод — это похоже на рыцарский девиз нового времени. — Круто, — невпопад говорит Дэйв. — Не думай, я не горжусь этим эпизодом, — усмехается Алан. — Ты прав, быть повязанным за кражу курицы — это гораздо более жалко, нежели оказаться в долгах. — Поверь, это был просто предбанник. А я вот побывал в самой жопе. — В тюрьме? — уточняет Алан. — Да, в тюрьме для несовершеннолетних. Если б не ребята, не знаю, где бы я сейчас был. Алан поворачивает голову и внимательно разглядывает его, как будто Дэйв ответил на какой-то вопрос, давно мучивший Уайлдера. В полумраке номера цвет его глаз не определить, но почему-то Дэйв уверен, что сейчас голубовато-серая радужка и впрямь стала темнее. — Спасибо за бутылку, — тихо говорит Алан. — Кислятина жуткая, но все равно лучше, чем газировка. Дэйв смеется, чуть не выплевывая в стакан ту порцию кальвадоса, которую не успел еще проглотить. — Серьезно, вполне ничего. Но теперь я чувствую необходимость напоить тебя действительно хорошей выпивкой. — Хорошо. Давай. Конечно! Если это не просто из вежливости, как бы не в напряг, — Дэйв начинает запинаться и сам чувствует, что его голос звучит слишком уж радостно для такого пустяка. Взгляд Алана становится каким-то ласково-удивленным. — Я никогда не предлагаю того, чего мне не хочется делать.