Another Day

Прошло совсем мало времени после выхода первого альбома, и по целому ряду причин мы не были готовы к выпуску нового. Мы сильно поспешили и теперь вспоминаем его с некоторым стыдом. (Дэйв Гаан, 1990) А еще Дэйв тогда серьезно простудился, и ему пришлось записывать большую часть вокала для «A Broken Frame» сидя. (Энди Флетчер для книги Джоната Миллера)

— А ты случайно не заболел? — спрашивает Джо по дороге в «Blackwing Studios». Дэйв звучно сглатывает и сдавливает свое горло в нескольких местах, будто проверяя его целостность. — Все нормально! — объявляет он с фальшивой бравадой. Джо смотрит на его покрасневшее лицо, пряча беспокойство за лукавой ухмылкой. Всем известно, как дорого стоит время в студии и как много дел у Дэниела. Никто не станет ждать, пока Дэйв соберет себя в кучу — тем более поклонники, с нетерпением гадающие, каков будет первый альбом Depeche Mode-после-смерти. Смертью уход Винса назвали почти все журналы, писавшие об инди-группах. Мало кто верил, что коллектив переживет отбытие главного автора песен и идейного руководителя, а Мартин намеревался доказать обратное. Вернее, о намерении Мартина никто бы не догадался без помощи Таро и кофейной гущи, если б не Энди, исправно транслирующий намерения своей второй половины. — Мы не можем позвать Алана в студию, — объявил Энди Дэниелу. — Тогда все скажут, что сами мы ни черта не стоим и поэтому наняли образованного мальчика, чтобы писал нам тут шедевры. — Я как раз хотел предложить вам то же самое, — хмыкнул Миллер. — Не звать Алана в студию. Дэйв проблеял что-то в знак согласия, и они — не позвали Алана в студию. Теперь им не хватало его идей, его знаний, опыта, его приятного и неплохо поставленного тенора, наконец. Дэниел сам попросил Уайлдера не беспокоиться насчет записи и, по его собственным словам, музыкант воспринял эту новость вполне адекватно. Только позвонив Алану домой и услышав его голос, Дэйв в полной мере оценил, каким это было преуменьшением. Уайлдер изрыгал ледяное пламя. Было совершенно очевидно, что он оскорблен, разочарован и полностью сбит с толку. Все старания Дэйва по части взращивания новой дружбы оказались спущены в канаву, и вина за это лежала в том числе и на нем. Название альбома грозило стать пророческим. — Я боюсь, Ал просто уйдет, — говорит Дэйв, дыша паром, исходящим из глубин чашки чая. — Почему это? — вопрошает Флетч и как-то нарочито строго шуршит газетой. Так шуршат ею учителя истории и солидные финансисты. — Потому что он обижен и он опытный музыкант, работал в студиях. Он найдет себе место, поверь. А мы снова окажемся в заднице. Ты видел остальных ребят на прослушивании? Страшно представить, кого Дэн отсеял до того, как привел их к нам. — Никуда твой А-ал не денется. Не дрейфь. Никто не обещал ему, что он станет одним из нас. Да он и не хочет им быть! Энди, похоже, никак не может забыть недавний эпизод во время интервью по поводу европейского тура. Когда какой-то юный репортер из молодежного журнальчика назвал всех четверых «базилдонцами», Алан холодно и не без сарказма оборвал его: «Боюсь, я не достоин такой чести. Я вырос в Западном Лондоне». — Оне выросли в Западном Лондоне, — передразнивает Флетчер. Дэйв не знает, как выразить свое несогласие с этими глупыми придирками, горячится и путается. — Ну и что? Ну сказал он так! Он не это имел в виду! — А что он имел в виду? Просвети меня! Дэйв сжимает голову обеими руками, в ушах у него стучит дурная кровь. Он чувствует, что уже начался жар, и все слова Энди доносятся до него как сквозь толщу воды. — Иди на хер. Дэниел поднимает голову от пульта. — Так, мальчики! Давайте прекратим это прямо сейчас. Вы сами приняли решение, Дэйв тоже участвовал в обсуждении и сказал, что согласен не приглашать Алана. Теперь уже поздно, работа идет. Работа и вправду идет — в меру их сил и способностей. Мартин стоит у своего синтезатора с коробочкой китайской лапши в одной руке и явно досадует, что ему нечем взять палочки. Дэйв болен, а Флетч исправно отлучается в уборную. Девчонки как могут разряжают атмосферу — приносят чай и кофе, а еще бегают с мелкими поручениями. Винс никогда не разрешал Дебби торчать в студии, но Дэйв и Мартин приводят своих девушек даже тогда, когда они откровенно мешаются из-за тесноты. Впрочем, сегодня Дэйв как будто тоже старается что-то доказать — правда, не ясно кому. Он отказывается перенести запись вокала на следующий день и почти прогоняет Джо с ее предложением наложить на лоб мокрый компресс. — Запишем сегодня, — настаивает Гаан и подтаскивает к микрофону стул. Уже с четверть часа перед его глазами прыгают какие-то ебучие черные точечки, похожие на летних мошек. У него кружится голова, он боится упасть и всё разнести. Дэниел, по-видимому, ценит такое рвение и результат его тоже вполне устраивает, но Дэйв чувствует, что способен на большее. Он словно бродит впотьмах, ему все время мерещится какая-то потайная дверь, путь наружу, который ознаменует нечто новое для его пения. Дэйву кажется, он вот-вот ухватит это «нечто», но за каждым поворотом лабиринта следует очередной сумрачный коридор. Так длится несколько недель, и когда он наконец поправляется, их с ребятами ждет еще один сюрприз от мироздания, которое всегда заботится о балансе боли в мире. Однажды все трое возвращаются в Баз последним ночным поездом, сходят со станции и натыкаются на местную гопоту, малюющую граффити на каком-то заборе. Дэйв и сам не так уж давно состоял в подобной шайке и хорошо знает, что бывает на уме у таких долбоебов. Мартин сбивается с шага, и Дэйв с Энди инстинктивно закрывают его собой, становясь плечом к плечу. — Слушай, Фрэнки. А это, часом, не наши местные знаменитости? Те пидорки из Top of the Pops? — говорит один и плюет Дэйву прямо на ботинки. — Ах ты мудак! — начинает Дэйв и моментально получает увесистый тычок в ребра. Оборона оказывается пробита, кожаный кейс Флетча летит на землю, за ним следует и сам Флетч, после чего всех троих основательно избивают. Энди забирает Марта к себе под предлогом заботы о нервах миссис Гор, но реальная причина заключается в том, что Флетч просто хочет позаботиться о нем сам. Дэйв отчаянно завидует. Ему не довелось узнать такой дружбы, и он вообще не уверен, что она случается чаще, чем раз в столетие на территории в десять квадратных миль. То есть, вполне вероятно, что из-за Марта и Энди Базилдон уже выработал свой потенциал на следующие восемьдесят лет. Дэйв хромает домой, освещая себе путь знатным фингалом, и сдается на руки матери. Пит и Фил выбегают посмотреть на поверженного старшего брата прямо в пижамах. На следующий день Дэйв покидает Баз после обеда. Depeche Mode выпросили себе выходной в связи с произошедшим инцидентом, и Дэниел дал добро. Уходя из дома, Дэйв врет матери. — Я съезжу в Лондон. По магазинам. — Милый? — удивленно кричит мать из кухни. Дэйв выбегает наружу прежде, чем у матушки появляется возможность остановить его, и только теперь понимает, как нелепо прозвучало это вранье. Ни в один приличный магазин с такой рожей не пустят, но он надеется, что в маленьком замке с претензией встретит больше сочувствия. «Маленький замок с претензией» был выдуман благодаря Флетчу, который свято верит в то, что мир нуждается в его мнении, причем высказанном максимально прямолинейно. Недолго думая, Энди прозвал Алана «лордом с претензией» — естественно за глаза. Дэйв же всю жизнь страдал от другой общеизвестной проблемы — его рот был больше него самого. Словом, он рассказал обо всем Алану, но, разумеется, совершенно случайно и ни в коем случае не желая подставить товарища. Алану прозвище понравилось, а Дэйв развил мысль: у лорда должен быть замок! Так скромное жилье Уайлдера приобрело свое изысканно-ироничное название. Дэйв поднимается по ступенькам и с каждым шагом его уверенность в счастливом исходе все больше скукоживается. Перед дверью в квартиру он уже близок к побегу, но Алан не дает ему как следует над этим поразмыслить и отпирает замок. Должно быть, Уайлдер заготовил для него какую-то язвительную реплику, но она застряла в его бледном горле при виде такого безобразия. Дэйв в курсе, как сейчас выглядит. Осунувшееся, посеревшее от болезни и недосыпа лицо, фонарь под левым глазом и одно плечо выше другого — последствие гопнической игры на ребрах. — Вы точно там альбом записываете? — уточняет Алан, даже не пытаясь вернуть челюсть на место. — Ага, — хихикает Дэйв и тут же морщится от боли. — Входи скорее. Можно узнать, что случилось? Дэйв облегченно выдыхает. По крайней мере, его жалкое положение дало ему некоторую фору, что само по себе, конечно, тоже очень жалко. — Вчера неудачно сошли с ночного поезда. Местная шпана потрудилась. Не знаю, как там Март, надо бы его проведать. Он вообще не умеет драться. — Очаровательное место. Ради всего святого, сядь. Строго говоря, тебе нужно в больницу, а не разъезжать по Лондону. — Херня. Я всякое успел повидать. Дэйв садится на диван и слегка ерзает бедрами, пытаясь найти удачное положение, а потом смотрит на Алана глазами бездомной собаки, которую вдруг привели в тепло. Впрочем, рядом ошивается настоящий найденыш, облагодетельствованный музыкантом, — кот по имени Фокси. — Он так вырос! Иди ко мне! Фокси — единственное существо, к которому Уайлдер испытывает теплые чувства и не пытается это скрыть. Видя, что котик не спешит идти на зов Дэйва, Алан сам подхватывает питомца под брюшко и передает ему в руки. — Он очень аккуратный, правда? Шерсть такая гладкая. Чистит свою шубку целыми днями. — Почему Фокси? Он даже не рыжий, Ал. Дэйв лицом прижимается к кошачьему боку и вдыхает его успокоительный запах — мех, солнце и что-то еще, неподдающееся определению. — Не знаю. Что-то в нем есть хитрое, разве нет? И потом, может это проекция моей собственной натуры на окружающую реальность. — Типа ты рыжий, а Фокси — он? — Типа того, — отвечает Алан, копируя эссекский выговор Дэйва. Дэйв отпускает кота, и тот принимается лазать по дивану, оставляя на обивке клочки шерсти — без сомнения очень гладкой и чистой. Гаан следит за ним, привалившись к спинке, пока Алан на кухне заваривает чай. — Мне нужна твоя помощь. Алан возвращается с подносом — обычная дешевка из хозяйственного магазина без намека на изящество, и посуда такая же. Уайлдер оказался слишком горд, чтобы забрать хоть что-то из родительского дома или принять помощь матери. Маленькому замку с претензией отчаянно не хватает женской руки. — Подержать тебе чашку? Ты что-то совсем расклеился. — Нет, — Дэйв криво улыбается. — Не в этом. Я знаю, что это нагло — после того, как мы не позвали тебя записываться. Но мне правда нужен твой совет. Очень нужен. Ты же знаешь, что я самоучка, и все мы — самоучки. Дэниел может помочь в студии, разобраться с оборудованием, туда-сюда, но он не вокалист. Я… как будто заблудился, понимаешь? Мне нужна подсказка. Ты единственный, кто может ее дать, Ал. Алан внимательно слушает эту тираду, беззвучно прихлебывая чай. Странные, штормовые глаза не смотрят на Дэйва, поэтому никак не определить, злится Уайлдер или хоть немного тронут его словами. Дэйв наклоняет голову на бок, стараясь заглянуть Алану в лицо. — Пожалуйста. — Что ты хочешь спросить? — наконец отзывается Алан. Дэйв приподнимается с изяществом каракатицы и чуть не сносит поднос вместе с чаем и каменными бисквитами, которые до его внезапного приезда мирно доживали свой век в недрах кухни Уайлдера. — Демо-запись у меня в сумке. Ты не мог бы?.. Не говоря ни слова, Алан идет в холл и приносит Дэйву его кросс-шолдер. Дэйву вдруг становится жаль, что Уайлдер не посчитал приемлемым просто достать пластинку. Они с ребятами сделали бы именно это в отношении друг друга. — «Secret Garden», — хмыкает Алан, взглянув на конверт. — Звучит романтично. — Звучит дерьмово, — ухмыляется Дэйв. — По крайней мере, в моем случае. Алан ставит пластинку, и Дэйв начинает подпевать, стараясь перекрыть голос Мартина. — Март берет намного выше, а я просто не понимаю, что делать. Вот в этом месте: It used to be so easy/On days such as these she'd… выходит какая-то невнятная хуйня. Да и остальное не лучше. — Возьми с подъездом, — спокойно говорит Алан, когда иголка доходит до конца. — С чем… взять? — Начни с ля большой октавы, не задирай так сразу. Должно быть, у Дэйва совершенно имбециллическое выражение лица, потому что Алан начинает обращаться с ним как с инвалидом, помогает ему встать, очень бережно, почти полностью принимая на себя его вес, подводит к клавиатуре синтезатора и не глядя нажимает на клавишу. Он делает это несколько раз и подкрепляет звук синтезатора собственным голосом. — Вот ля большой октавы. Попробуй. Дэйв послушно пробует, снова и снова, и все это время Алан стоит лицом к нему, вывернув руку под каким-то немыслимым углом. Он прекращает только тогда, когда убеждается, что Гаан усвоил урок и можно двигаться дальше. — Всегда старайся брать чуть ниже, начинай из комфортного регистра. У тебя же лирический баритон, — объясняет Алан, пробегая пальцами по клавиатуре. — У меня… лирический баритон, — повторяет Дэйв тоном ребенка, который только что узнал, что Земля вращается вокруг Солнца, а родная галактика — лишь песчинка в море Вселенной. — Только не говори мне, что ты и этого не знал. — Нет, ну я догадывался, конечно, — оправдывается Дэйв. — Это хорошо? — Это немного неудобно, если речь идет о штампованной попсе, там в цене комариный писк. Не переживай. У тебя редкий и красивый голос, замечательный тембр. А тембр уже никак не изменить и не наработать. Это то, с чем ты пришел в мир, можно сказать — дар. Алан сказал «замечательный», и Дэйв краснеет, кажется, до самой шеи. С ним давно такого не случалось… вроде бы — и чтобы отвлечь Уайлдера от этого факта, он просит: — А можно еще? Ты очень хорошо объясняешь. И Алан с видимой охотой объясняет еще, все так же повернувшись к нему вполоборота. Его рассказ о музыкальных интервалах перемежается экскурсами в историю музыки и забавными случаями о первых опытах самого Алана. Он говорит легко, складно, потягивая гласные, как и положено мальчику из семьи, где за обедом бывает три смены блюд и никто не ошибается в предназначении приборов. Он так хорош, этот столичный хлыщ, этот взрослый Ал, выкрашенный в морковно-рыжий цвет, что Дэйва ведет, он наклоняет голову и неловко клюет Уайлдера в уголок губ. Похоже, у него снова поднялась температура. Или, что еще вернее, — он просто не знает, каким еще способом выразить восхищение и благодарность, свою жажду приблизиться, стать кем-то для этого умного молодого мужчины. Дэйв закрыл глаза во время своего недопоцелуя, но Алан даже не опустил ресниц. — Не очень-то впечатляюще для мальчика из База, который «всякое успел повидать», — говорит он хрипловато. И тогда Дэйв целует снова — на этот раз куда более уверенно и умело, обнимая капризную нижнюю губу Ала своими и легонько сталкивая их языки. От него пахнет мазью от ушибов, а от Уайлдера — чаем и сигаретами, и это безумно ему идет. Они оба долго не решаются двинуться друг другу навстречу по-настоящему, тело к телу, но почти сразу находят нужный темп и подходящие движения для своей нехитрой ласки, словно бы попадают нота в ноту. Дэйв думает о том, что у них с Алом офигеть какие большие носы, но они еще ни разу ими не ударились, и это обстоятельство вызывает у него улыбку. Они вообще много улыбаются в этот вечер, им вдруг становится легко и радостно, несмотря ни на что. Дэйв забывает о боли в теле и тяготах работы в студии, а Алан отвлекается от своей обиды. Гаан смеется, когда его попытка стянуть майку через голову чуть не заканчивается фатальным падением на кровать, а Ал ловит его и велит стоять спокойно. — Я сам все сделаю. Что за… Под майкой он обнаруживает эластичный бинт, которым мать перетянула Дэйву ушибленные ребра. — Забей. Иди сюда. Они садятся на край постели, все еще в брюках и носках, и просто трогают друг друга, шумно дышат, изредка говорят что-то бессвязное. Руки Ала сокрушающее нежно оглаживают Дэйву плечи и спину, предусмотрительно избегая касаться боков. Кажется, они заворачивают его тело в теплую шелковую ткань, раз за разом, раз за разом — так бережно и осторожно, что хочется застонать. — Ты красивый мальчик, — произносит Ал, и сам как будто удивляется сказанному, но тут же продолжает. — Ладный и славный. В ответ Дэйв делает то, о чем думал уже некоторое время — прикасается губами к темной точке у Ала под подбородком. Уайлдеру, как кажется, это не слишком-то нравится, но он не уворачивается и мягко кладет ладонь Дэйву на затылок, а потом помогает лечь. Фокси, видя, что всё самое интересное происходит теперь в этой части замка, тут же прыгает к ним на подушки и принимается ходить по головам. — Хочу посмотреть на тебя, — шепчет Алан и вопросительно смотрит на Дэйва в полумраке комнаты. — Только посмотреть? Они смеются, и начинают возиться с пряжками ремней, конечно же, мешая друг другу и еще больше затягивая процесс. Алан медлит, прежде чем снять с Дэйва белье, и Дэйв медлит тоже. Не то чтобы их что-то пугает или они озадачены моральной стороной вопроса — вовсе нет, скорее им хочется растянуть момент предвкушения. У обоих уже очень сильная, почти болезненная эрекция, когда Ал наконец высвобождает Дэйва из тесной ткани. — А я всё думал, обрезан он или нет. Дэйв фыркает от смеха и хищно раздувает ноздри, внимательно следя за рукой Алана на себе. — Ты думал об этом? Часто? Алан многозначительно улыбается и придвигается вплотную, так что отвердевшие соски Дэйва вдавливаются в его белую грудь. Дэйв настолько заведен, что всерьез опасается быстрого исхода, а ведь они только начали, взяли друг друга в руку и принялись — нет, не двигаться, не сжимать, просто касаться, то и дело опуская взгляды туда, вниз, между их тел, захваченные самим этим зрелищем. Оба загипнотизированы взаимными различиями, и вполне очевидными сходствами — первооткрыватели с самыми бескорыстными намерениями, нашедшие сокровище в своей неторопливой и немного нелепой близости. Дэйву больно опираться на локоть, и Алан замечает это, ненадолго убирает руку и пытается облегчить его неудобства. — Ляг на спину. И я поласкаю тебя. — Нет, погоди… Они еще долго ворочаются, пытаясь найти для Дэйва удобное положение, и наверняка выглядят со стороны просто уморительно, но на них никто не смотрит, кроме Фокси, а Фокси не умеет язвить. По крайней мере, на человеческом языке.