Another Day

I'm back where I came from A sour reminder of how hard I've tried I'm under your spell I'm holding so tight I feel cold and dishevelled I'm as blue as your eyes (Dave Gahan, «You Owe Me»)

— Мне не нравится, что ты едешь одна, — негромко говорит Алан, но Бритт уже напустила на себя вид решительной сосредоточенности, который обыкновенно принимают очень взволнованные и ответственные женщины. — Брось, я справлюсь. Мама сказала, ее просто подержат в больнице пару дней для восстановления сил. Представь, придется взять Клару, она будет там мешаться и скучать, зачем это нужно? — Это ее бабушка. Что значит «мешаться и скучать»? Она уже довольно взрослая и вполне может перенести пару часов в больнице. Жизнь — не кусок сахара, иногда люди болеют, и Кларе это известно. А ты уже успела наврать ей насчет какой-то там срочной работы. — Ради Бога, — Бритт садится прямо на чемодан. — Не надо. Маме от этого станет только хуже, будет выглядеть так, как будто это что-то серьезное, раз мы все приехали. Она разволнуется еще больше, я ее знаю. Давай придерживаться плана. — Она понижает голос и ее северный акцент, который так нравится Алану, становится заметней. — Клара ждала эту поездку два месяца, мы ей обещали. Если сейчас все отменится, она очень расстроится. Поезжай с ней, прошу тебя. Алан молча складывает руки на груди и какое-то время смотрит на Бритт, сидящую на вещах, сверху вниз. Она выглядит растрепанной, напуганной и — непреклонной. — Хорошо. Только потому, что ты считаешь, будто знаешь свою мать. Остальные твои доводы — полное фуфло, если честно. Идем, сварю тебе кофе. Бритт облегченно выдыхает и протягивает руку, чтобы Алан помог ей встать. Они идут на кухню обнявшись, слегка задевая углы, и посмеиваясь из-за этого. Прежде чем взяться за пачку с арабикой, Алан машинально тянется к айфону, проверить последние сообщения. Он сам не заметил, как стал таскать эту штуковину по дому, заткнув в задний карман любимых хлопковых штанов. Пластиковый брусочек все время оттягивает тонкую ткань, напоминая о себе, понукает заглянуть в мессенджеры и почту одним своим присутствием. И даже когда острая необходимость своевременно читать письма пропала — вернее, когда он сам устранил ее, рука против его воли находит ненавистный гаджет. — Что-то случилось? Ждешь важные новости? — спрашивает Бритт, собирая волосы в пучок. — А? Нет… Вовсе нет. Надоедливая штуковина. — Алан отключает гаджет и кладет тут же, на кухонную столешницу. — Раз уж ты хозяйничаешь, я позову Клару. Я дала слово, что дам ей попробовать кофе в этом году, как только она уйдет на каникулы. — Не много ли впечатлений для одной недели? — хмыкает Алан, но не протестует. Клара прибегает сразу же, вероятно, отложив любимую упаковку карандашей. В последнее время она полюбила рисовать, и Алан немного ревнует, размышляя, не повредит ли это увлечение занятиям музыкой. — Папочка! — Садись, сейчас будет кофе. Клара усаживается на стул, предназначенный ей одной, ее специальный серый стул с металлической спинкой, который она сама выбирала и на который не разрешается садиться гостям, и кладет руки на подлокотники, принимая величественную позу. Бритт наблюдает за ней, пряча улыбку. — Мам, а платье точно можно будет надеть? — интересуется Клара через некоторое время. — Конечно, почему нет. — Но папа говорит, в Эдинбурге будет холодно и я замерзну в легкой одежде. — Ты можешь накинуть ветровку поверх, — предлагает Бритт. — Не хочу, — тихо возражает Клара. — У Дейенерис не было ветровки. — Тогда ты можешь надеть шубу. Осталось убить волка или барана, уж кого поймаешь, — предлагает Алан, расставляя чашки. — Па-ап! Ну правда! — Хотя, по идее, этим должны заняться твои подданные. — Нет подданных. Только ты и мама, а теперь еще и мама не едет. Папочка… если я буду Дейенерис, то кем тогда будешь ты? Алан растерянно смотрит на Бритт, прося о помощи. Он знает, что в таких случаях нельзя обнаруживать собственную некомплектность, дети с трудом прощают родителей, которые не вникают в их одержимости, особенно в столь нежном возрасте. — Джорах Мормонт! — объявляет Бритт и пододвигает к дочери чашку с напитком. Несколько секунд Клара сидит неподвижно, размышляя, потом с достоинством кивает, снова вживаясь в роль. — Согласна. — Вот, милая, ты хотела попробовать. Клара подносит чашку к лицу, наклоняет и делает пару маленьких глоточков. Воспитание не позволяет ей скорчить гримаску и объявить выпитое «фу, гадостью», но все-таки девочке не под силу скрыть разочарование. — Спасибо, — уныло произносит Клара и ставит чашку на место. Вид у нее обескураженный. — При дворе горячий шоколад всегда ценился выше кофе, — замечает Алан как можно серьезнее. — В таком случае, — с расстановкой произносит дочь, — можно мне в следующий раз горячий шоколад? Алан не удерживается, смеется, глядя на Бритт, и она смеется тоже, поймав его взгляд, на минуту забывая о своем волнении. Он все еще не хочет отпускать ее, хочет запретить эту поездку без себя, и с трудом подавляет деспотический порыв. Иногда Бритт просит Алана не обращаться с ней как с маленькой девочкой, не опекать слишком сильно, но он вряд ли может исполнить эту просьбу. Ему слишком много лет, а ей всегда будет значительно меньше, и… может быть, это покровительство, которое он может дать жене и дочери, единственное, что оправдывает его нынешнюю отшельническую жизнь. — Папа, а ты можешь еще раз рассказать, как мы поедем? — просит Клара, снова перетягивая внимание родителей на себя. — Сначала мы доедем до аэропорта. А потом полетим на самолете в Эдинбург, там возьмем такси до отеля, оставим вещи и после — отправимся гулять. Первым делом мы посмотрим на Седло Артура и попробуем какой-нибудь сомнительной местной еды. — А почему она сомнительная? — Потому что я очень сомневаюсь, что мы хотим знать, из чего и как ее готовили. Бритт прыскает в ладошку и качает головой. — А потом? — Потом мы отправимся в Собор Святого Эгидия. — А потом? — Посетим историческую ярмарку, храни нас Господь и Пресвятая дева Мария, если только им не всё равно. — Алан! — Бритт смотрит на него, выгнув бровь, — копирует его собственную привычку. — Что? Папа слишком стар, чтобы играть в игру «Ни до чего не дотронься в уборной», но он потерпит ради своей королевы драконов. — Пэрис и Стенли не передумали? — Они заняты, у них своя жизнь. Смотреть на горы и развалины замков? В их возрасте я бы тоже не согласился. Клара — другое дело. Помню, в детстве родители отвезли меня в Йоркский собор, на меня это произвело огромное впечатление, визуальное прежде всего. Кто знает, может быть, это был первый толчок к тому, чтобы заниматься творчеством. Я хочу, чтобы Клара увидела как можно больше по-настоящему красивых вещей, пока не выросла. Бритт слушает внимательно, но в ее глазах теплится сочувственное понимание, которое сводит на нет все его упражнения в красноречии. — Хорошо. Но на ужин Пэрис приедет? — Должна, — отвечает Алан, уже хмуро и как бы равнодушно. Время до ужина Алан коротает за обычными дневными делами: занимается с Кларой, немного мешается Бритт на кухне, читает, кое-что разбирает в подвале и возится с проводкой в садовом домике. С полчаса он проводит на веранде, просто глядя на разросшиеся кусты гортензий, и пьет домашний лимонад, который дочь принесла ему с кухни. Как-то раз Марк Сеймур, их сосед через дорогу, сказал, что состояние счастья человека определяется степенью сложности его мыслей. Если в голове вертится что-то вроде «Ого, какое большое облако!», с уверенностью можно утверждать — всё идет как надо, но если об стенки черепной коробки чугуном бьются гамлетовские вопросы, дело дрянь. Алан провел годы, пытаясь достичь того, о чем говорил Сеймур, но продержаться дольше одной минуты у него до сих пор не получается. Вот он с затаенной надеждой оглядывает все укромные уголки летнего сада, рассматривает дождевые бочки, которые Бритт и Клара разрисовали веселенькими божьими коровками и бог знает чем еще, переводит взгляд на горку, поросшую фиолетовым люпином. Чертыхается вслух, тянется за айфоном, но обнаруживает, что карман пуст. Вероятно, маленькое вместилище дьявола все еще лежит на кухне. «Пусть лежит», — с нажимом произносит внутренний голос, и Алан действительно не двигается с места ровно до тех пор, пока у ворот не останавливается знакомая машина. Пэрис привезла фруктовый десерт к чаю и электронный планшет со стилусом для Клары, что, конечно, вызывает вечернее перевозбуждение у последней. — Это к окончанию учебного года, — оправдывается Пэрис, наблюдая за бешеными скачками сестры по гостиной. — Ты сама будешь ее укладывать, — предупреждает Алан с шутливой угрозой. — Надеюсь, после ужина ее силы поиссякнут. Ты говорил, она много занимается. — Готовится выступать на благотворительном вечере в Центре принца Альберта. Очень переживает. Мы улетаем утром следующего дня, сразу после концерта. — Я была на одном таком мероприятии в Брайтоне в прошлом году. Организатором был Мик Шнайдер. Они решили устроить «Ретро-вечеринку», — Пэрис многозначительно улыбается. Она и Алан якобы отвлекают Клару от начинки для маффинов, которую ей очень хочется съесть, но на самом деле паразитически ждут, когда Бритт позовет к столу. — По шкале от одного до десяти насколько невыносимо это было? — Хмм. Дана Интернешнл встречает Томаса Андерса? — Ого. Так плохо? К счастью, эта вечеринка гораздо более ретро, чем задумывал Мик. Все авторы умерли как минимум сто пятьдесят лет назад. — Что исполняет Клара? — «Большой блестящий вальс» Шопена. Она продемонстрирует тебе, если захочешь. — Пап, — тихо говорит Пэрис, чуть наклонившись в его сторону. — Хотела сказать тебе кое-что. Алан придвигается ближе и прямо смотрит дочери в глаза. Ему понятно, почему Пэрис решила поговорить сейчас, но его это не обижает. Нет ничего удивительного в том, чтобы отделять мачеху от своей родной семьи. — Когда ты в последний раз разговаривал с мамой? — Месяца три назад. Может, больше. — Ей сейчас нелегко приходится. Я волнуюсь за нее, она опять стала много пить. Я имею в виду — реально много. Это не круто. — Прости, у меня нет связей в частных наркологических клиниках. — Пап. Серо-голубые глаза смотрят настойчиво, почти отчаянно. — Я знаю, что тебе не очень хочется с ней видеться, для тебя это что-то вроде священного долга по праздникам, чтобы Стен и я не расстраивались. Но я верю, что где-то… ну, может, в глубине души, вы все еще друзья. Просто позвони ей, поговори с ней. Она тебя послушает. — Хорошо, — сухо произносит Алан и немного ненавидит себя за этот тон. Словно бы стараясь сгладить холодность в своем голосе, он кладет руку Пэрис на колено, а потом пару раз сжимает ее горячую ладонь. — И еще. — Есть что-то еще? — Алан неловко усмехается, но Пэрис продолжает напирать с истинно материнской привычкой. — Ты ничего от нас со Стеном не скрываешь? — Нет, я не делал тайных посланий о явлении Сатаны на своих пластинках, если ты об этом. — Ты выглядишь усталым в последнее время. Хмурым. И нет — нам не кажется. — Я всегда хмурый, дочь. Это моя фишка. У кого-то губы накачены силиконом, кто-то поет фальцетом, а я — постоянно всем недоволен. Пэрис смеется, опустив голову и завесив лицо волосами. Алану нравится, что их цвет вновь приблизился к натуральному — к его собственному цвету волос. — Ну… раз ты так говоришь. Тогда последний вопрос. Можете взять меня с собой в Эдинбург?.. Ужин проходит оживленно, и это, конечно, заслуга Клары. Как и во всех прочих семьях, где разница в возрасте между детьми столь значительна, все разговоры крутятся вокруг младших и новостей из их жизни. Пэрис объявляет о своем желании присоединиться к поездке и обещает сделать сестре прическу «как у Дейенерис» для похода на ярмарку. Восторг по этому поводу не стихает до самого десерта. — Папа, а мы поедем посмотреть на то озеро, в честь которого ты меня назвал? — вдруг спрашивает Клара, когда фрукты и мороженое уже разложены по вафельным креманкам. — Мы так не договаривались, ¬¬– вмешивается Бритт. ¬– То место очень далеко. Вы едете в Эдинбург, а Коннемара находится в Ирландии. Ты же учила географию, милая. — То место не в Коннемаре, — возражает Алан. — Нет? Я думала, ты имел в виду озеро Айлленаве. — Нет. По правде говоря, я думал о другом… Еще во времена Depeche Mode мы немного проехались по Шотландии. Перед концертом в Глазго, в 86-м, у нас был один выходной, и мы потратили его на поездку к озеру Ард. — Вот как. — Мне ты тоже не рассказывал, — хмыкает Пэрис. — И что с озером? — Вода там очень чистая, прозрачно-синяя, так что видно дно даже на большой глубине. Помню, меня это так поразило. — Поэтому меня зовут Клара Лейк! — не без гордости уточняет Клара. — «Клара» — означает «чистый» на латыни. — Мы знаем, дорогая, не надо так кричать, — вздыхает Бритт. — Что вы там делали? Остановились с палатками? — Нет, до этого не дошло. Просто Дэйв хотел порыбачить, а я — осмотреть окрестности. В тот день у него не клевало, и мы бродили по берегу и кормили комаров. Это… действительно особенное место. Алан сам отчетливо слышит, что в его голосе, на самом излете фраз появляется хрипотца. Он становится излишне задумчивым, пока говорит, поддается эмоциям, и это вызывает у него раздражение. — На самом деле, мы действительно можем туда поехать. Если погода будет не слишком ужасной. То, что она в принципе будет ужасной, это без сомнения. — Класс, — отзывается Пэрис, собирая ложкой кусочки фруктов. — Небольшой ретрит никому не повредит. — А Дени полетела бы туда на драконах, — вздыхает Клара. Она так счастлива сегодня, что даже выглядит расстроенной. Уже ближе к полуночи Алан слышит странный утробный гул, который будто бы доносится со стороны ванной комнаты. Бритт уже легла в надежде хоть немного выспаться перед рейсом, но Алан, зная привычки своего организма, решил вовсе не ложиться, чтобы проводить ее как следует. «Неужели слив снова барахлит?», — с досадой размышляет Алан, обходя темный дом в поисках источника звука. Сколько раз он зарекался не покупать недвижимость со старыми коммуникациями. Один Дом-со-рвом чего стоил. Но — напоминает он себе с горькой самоиронией — у этого места были другие преимущества. Алан проходит мимо комнат дочерей, заглядывает в холл. Снова тишина, гулкая, чуткая, какая бывает только в частных домах, затерянных в глубинке. Как бы то ни было, Алан уже морально готовится провести грядущий день в захватывающей компании водопроводных труб. Кошки зашли на кухню похрустеть кормом, толстые лентяйки. Алан останавливается, чтобы послушать и убедиться — совсем не тот звук, который заставил его беспокоиться о сливе. И вот снова. Теперь он, конечно, понимает, в чем дело. Злополучный айфон ездит по модной крафтовой поверхности подоконника, который Алан самолично смастерил прошлым летом. Похоже, Бритт убрала гаджет подальше от воды и издержек готовки. — Да, сынок, — говорит Алан в динамик, не пытаясь скрыть волнение. — Пап, прости, что так поздно. У меня все в порядке. — Рад слышать. Алан улыбается, глядя в темноту сада через кухонное окно. Там, за стеклом, гуляют тени веток, выхваченные лунным светом. От вида их сумрачного танца всегда приятно и волнительно внутри, и это волнение сейчас смешивается у него с удовольствием от знания того, что последует, и в то же время — со страхом ошибки. — Я вот зачем звоню… Поездка в Эдинбург еще как бы в силе? — О да, она как бы в силе, если ты как бы сумеешь собраться до послезавтра. Как бы. — Па-ап. — Старайся выражать мысли точнее. Это идет мужчине. — Я понял, — сопит Стенли. — Честно говоря, не знаю, удастся ли купить билет. — Я сначала забронировал, а потом позвонил тебе. — Хорошо, сынок. Очень осмотрительно. Тогда встретимся в аэропорту? — Да. Как думаешь, погода будет совсем отстой? — Ну, твоя сестра прихватила солнцезащитный крем. Почему-то считает, что с той стороны острова бывает солнце. — Она у нас всегда была со странностями, ¬– отзывается Стенли со смехом. — Но у нее реально быстро появляются веснушки.