Another Day

Ain't it something When waves crash on the shore The oceans are wilder than before (Dave Gahan «One Thing»)

Веснушки. Если и есть что-то, что действительно раздражает Алана в собственной внешности, то это они. Маленькие рыжие вестники лета, похожие на брызги апельсинового сока, никак не вяжутся с образом байронического героя и загадочного мастера электроники. Пару раз Алан даже попробовал замазать их тональным кремом, но на жаре от макияжа всё чесалось, да и помогало плохо. Солнце на Лансароте безжалостное, а зелени немного. Через пару дней Дэйв и Джо превратились в черных папуасов, а сам он ужасно обгорел и походил теперь на вареную креветку. Дэйв заявляется в его номер без приглашения, как и обычно, — просто забегает внутрь, отрывисто стукнув в дверь пару раз. — Я тебе крем принес! Вернее, гель. Из алоэ. Говорят, должно помочь. Очень болит? — тараторит это чудовище. — Лучше б ты мне яд принес. Алан лежит на животе, подставив пылающие плечи потокам воздуха, идущим от слабенького вентилятора. Ночью наверняка подскочит температура, но потом должно стать легче. Если б еще достать где-нибудь таблетку английского аспирина… Дэйв садится на край постели и, должно быть, обозревает масштаб катастрофы. Он очень суетится и говорит еще больше обычного — похоже, чувствует себя виноватым за то, что потащил Алана в такую жару. С самого начала эта поездка выглядела более чем странной. Жених, невеста и приблудившийся друг, да еще без девушки. Джери не могла поехать из-за работы и объявила, что пропустит летний сезон, а Алан никак не мог придумать, куда податься. Он подрастерял прежних друзей за минувшие полтора года. Все социальные связи и досуг теперь тоже были завязаны на группе, так что необходимость найти себе компанию в отпуске превратилась в настоящую проблему. Дэйв, в свою очередь, ежедневно обрывал телефон и вопил в трубку, что в их с Джо отеле еще остались свободные номера, но если Уайлдер настроен дальше тупить, они точно кончатся. За две недели до их отлета Алан сдался и попросил забронировать ему одноместную комнату. Номер оказался вместительным и не слишком безвкусно обставленным, только вот на вентиляторе явно сэкономили. — Я намажу? — робко спрашивает Дэйв. Алан слабо улыбается в подушку. — Спасибо, детка. Холодные и скользкие прикосновения к опаленной коже настолько приятны, что Алан не может удержаться от стона. Дэйв, конечно, трактует это по-своему. — Прости-и, пожалуйста, прости! Это я тебе сказал, что будет не жарко. Я подумал… ну мне-то кажется не жарко, а ты вон как обгорел. Ал. Алан подает голос не сразу. Этот мальчик снова захватил его врасплох. Кажется, Дэйв просто не способен оставаться равнодушным, когда кому-то плохо или больно, его волнует и заботит любое происшествие, как будто все эмоции этого мира вливаются напрямую в его бешено стучащее сердце и после — сводят с ума. Алана беспокоит это его качество и одновременно — очень привлекает. — Дэйв, вот скажи мне, почему ты передо мной извиняешься? Я взрослый человек и сам должен был думать головой, прежде чем идти на пляж без солнцезащитного крема. — Ну не знаю, — расстроенно тянет Дэйв, продолжая размазывать гель по спине Алана, — мне показалось, ты не очень хотел ехать, а я тебя заставил, типа того. — Слушай, тут на днях война началась на Шри-Ланке. Случайно не твоих рук дело? Дэйв отвечает нервным смешком. — Кстати, моя прабабка родилась на Шри-Ланке, — говорит он чуть погодя. Его руки невесомо скользят по коже, и Алан блаженно прикрывает глаза. — А дед был из Малайзии. Так мама сказала, но вообще из нее лишних подробностей не вытянуть. Она все предпочитает скрывать «ради всеобщего блага». — Значит, ты еще и горячий малайский мальчик? Снова смешок, на этот раз куда более радостный. — Всё может быть. Когда я рассказал об этом парням, Энди обозвал меня чинком, — добавляет он с улыбкой. — Толерантность — это не про него. — Вот уж точно, — соглашается Алан. — Достаточно. Мне уже намного лучше. А теперь ляг. Дэйв поднимается с постели одним слитным звериным движением и запирает дверь. Обратный путь до постели он проделывает с перерывами, на ходу снимая сандалии, шорты и белье. Алан приподнимает голову, чтобы рассмотреть его поджарую фигуру в темно-оранжевом полумраке номера. За минувший год Дэйв стал выше, его тело сильно изменилось и все еще продолжает меняться. Сошел весь детский жирок, окрепли мышцы, еще больше вытянулись кости. Очень скоро мальчик превратится в красивого мужчину и Алан эгоистично надеется, что будет рядом и успеет зафиксировать в памяти все детали этого захватывающего процесса. — Тебе точно не будет больно? ¬– тихо спрашивает Дэйв, забираясь на кровать. — Просто не трогай плечи, — уверяет Алан и переворачивается на спину. — Ну же. Дважды повторять не требуется. Руки Дэйва неостановимы, он ощупывает тело Алана, точно слепец, ищущий дорогу. Дэйву важно ощущать прикосновения и дарить их самому, но сейчас он по-настоящему увлечен — отыскивает его, Уайлдера, слабые места. Пальцы забираются в подмышечные впадины, пощипывают и растирают влажную поросль волос, обводят кругами, диковинными завитками бедренные косточки, легонько надавливают на соски. Отступают, добыв нужные знания — приятно, но не до дрожи в позвоночнике. Алан улыбается, щурясь из-за луча солнца, пробившегося вдруг сквозь занавески. — В тебе погиб исследователь. — Между прочим, в школе я больше всего любил искусство, географию и археологию. Но я вряд ли добился бы успехов в науке, — Дэйв смеется, мягко, негромко, и Алан не может припомнить, чтобы слышал когда-нибудь такой его смех, обращенный к постороннему — не к нему самому. — Ты мой реванш. Я географ и археолог твоего тела. Которое — произведение искусства. Вот так запросто говорить подобные вещи — в этом весь Дэйв. Алан дышит, приоткрыв рот, жадно глядя на него и не менее жадно слушая. Он уже давно знает о Дэйве то, что Гаан так старается узнать теперь о нем: линия перехода шеи в плечо, подвздошные впадинки под ребрами, внутренняя сторона колена… Вот самые нежные местечки, от прикосновений к которым у Дэйва всё горячеет. А еще, если целовать этого мальчика, собственнически придерживая его подбородок большим пальцем, он опускает ресницы и совсем теряет голову. Дэйв, чувствуя, что одних рук недостаточно, наклоняется и продолжает теперь с помощью губ и языка. Алан смеется от щекотки, когда Дэйв легонько касается тонкой кожи на боку, а потом еле слышно вздыхает. Гаан берет в руки его правую ладонь и целует самую серединку, но не останавливается на этом — забирает в рот указательный палец и осторожно посасывает. — Так вот значит что! — почти выкрикивает он с триумфом, когда Алан уже начинает ерзать задницей по постели. — Руки. Ну конечно, ты же пианист. — Я не пианист. — Но ты был лучшим по классу фортепиано на своем курсе, сам говорил. — Всё-то ты помнишь, — смеется Алан, рывком приподнимается и утягивает Дэйва ближе к себе. Пару минут они просто целуются, наслаждаясь тем, как здорово научились это делать, долго, не думая о дыхании, без неловких заминок меняя угол и наклон. Этот чувственный поцелуй еще не окончен, а руки уже пробираются между тел, обхватывают, действуют без стеснения, но как-то жадно, горячечно. Заканчивается всё быстро, и оба разочарованы тем, что не удалось продлить удовольствие, а еще — тем, как всего этого мало, но вслух, конечно, ничего не говорят. Прежде чем уйти к себе, Дэйв обтирает Алана влажным полотенцем и обещает принести ему аспирин. — Английский лучше всего. У меня должен быть в аптечке, — произносит он невнятно и тихо прикрывает за собой дверь. Через пару дней Алан чувствует себя вполне окрепшим для похода на море в светлое время суток. Дэйв в восторге от этой новости и носится по пляжу с удвоенным энтузиазмом, попутно приставая к чужим детям и пугая чаек. Накануне он поражал их с Джо воображение «особыми эссекскими прыжками» спиной вперед, ради чего не ленился каждый раз забираться на скалу, нависающую над заливом. Джо была в ужасе, Алан — тоже, и теперь оба рады, что Гаан на время забыл о своей рисковой забаве. Сегодня Дэйв твердо решил научить Джо нырять и плавать под водой с открытыми глазами. Алан сидит на песке, накрыв спину футболкой, и наблюдает за его настойчивыми попытками. Дэйв тянет Джо за собой к линии прибоя, а она упирается, словно ретивая лошадка, ее ноги едут за ним по песку. — Дэйв, пусти. Не надо! Дэйв, я боюсь! — Чего тут бояться, я же с тобой. Ну давай, милая. Ты моя голубка. Иди сюда, дава-ай. Так, наполовину лаской, наполовину силой, он втаскивает ее в море. Войдя в воду по колено, Джо, очевидно, чувствует, что ей не уйти, и сдается, идет за своим неугомонным женихом сама. Дэйв заводит ее по плечи и принимается наставлять. До Алана долетают лишь обрывки их пререканий. — Не зажимайся. Расслабься. Я тебя вытащу, я рядом. — Дэйв, мне страшно. — Вдохни. Вот так — глубоко-глубоко, нужно чтобы воздух… вот так, еще раз. Потренируйся. Джо больше не слышно. — Ну вот видишь… потом попробуй открыть глаза. Делай вот так руками, как будто раздвигаешь воду… Давай со мной. Джо вдыхает и Дэйв увлекает ее за собой вниз. Их нет довольно долго, Алан даже поднимается на ноги, чтобы получше рассмотреть, не видно ли где двух голов над водой. Ничего. — Эй, ребята! — зовет он. Наконец, спустя секунд десять, они показываются чуть в стороне от того места, где нырнули. Джо смеется и отплевывается. — Ну что? Ну что? — допытывается Дэйв. — Как клево, Дэйв! — У тебя получилось открыть глаза? — Да! Да! — Еще раз? — Да! Алан невольно улыбается, глядя на них, но эта улыбка быстро меркнет. Ему интересно, осознает ли Дэйв, как сильно Джо похожа на его сестру Сью — и внешне и по характеру, как похоже его обращение с невестой на то, как он ведет себя в кругу кровных родственников? Еще один хороший еврейский мальчик, который еще не понял, что бледноватое влечение к хорошей еврейской девочке есть печальное следствие многих поколений инцеста, и теперь даже запах их тел на самом примитивном животном уровне подсказывает им — отойди, не тронь, это плоть от плоти твоей. Так и не вспыхнувшая страсть навсегда уступила место нежной сердечной дружбе, но и здесь губительное сродство душ внесло свою лепту. Эпизоды, подобные тому, что наблюдает сейчас Алан, случаются все реже. Дэйв и Джо постоянно ругаются по всяким пустякам. Между этими двоими то и дело проскакивают искры междоусобной розни, словно бы неумелый мастер пустил в ход два механизма — не парных, но идентичных. По возвращении в Лондон Алан обнаруживает Джери в скверном расположении духа. Она недовольна его поездкой, несмотря на то, что сама дала на нее добро. — Алан, — говорит она, посверкивая зелеными глазами, — если я узнаю, что ты заводишь интрижки на отдыхе или во время туров, я с тебя голову сниму. — Даже так, — тянет Алан и сажает Джери к себе на колени. — Пожалуйста, опиши процесс поподробнее, чтобы я в красках представлял, что меня ожидает. — Я не шучу, — с нажимом произносит Джери и смотрит на него сверху вниз, — я не потерплю никаких грязных девиц, готовых ради автографа родную мать продать. — Печально слышать, что ты такого низкого мнения обо мне, — вздыхает Алан, подначивая ее, — к тому же, тебе ли не знать о моей брезгливости. Я даже кошачий лоток беру двумя пальцами. — Я куплю тебе перчатки, — фыркает Джери. — А мужчины вполне способны обзавестись и другими резиновыми изделиями. Она злится и раздражается по любому поводу ровно до тех пор, пока ей не удается поговорить с Джо, которая, очевидно, описывает по телефону кое-какие подробности прошедшего отпуска. — Наверное, скучновато было быть третьим лишним в такой компании, — замечает Джо с ноткой сочувствия, — хотя ты, наверное, нашел утешение в каком-нибудь пляжном баре. — Что я слышу. Ты сменила гнев на милость? Теперь тебе жаль меня? — смеется Алан и садится на пол, чтобы вытянуть из-под синтезатора ненужные провода. Домашние бури никогда не вызывали у него каких-то особенных переживаний. Когда упреки Джери слишком уж начинали донимать его, он просто уходил в свой угол и уделял все свое внимание бездушному пластику, который издавал какие-либо звуки только в результате соответствующих манипуляций и только лишь по желанию самого Алана. — В следующий раз обязательно поедем вместе, — говорит Джери примирительным тоном. — Завтра я отправляю Джейсона погостить к тетке, она давно зовет его к себе… У нас останется совсем немного времени перед гастролями. Давай проведем его с пользой. Я не уверена, что смогу провести с тобой весь тур. А потом ты наверняка снова укатишь в свой Берлин. Алан наконец вытаскивает на свет змеиный клубок шнуров, намотавшийся вокруг переходника, и издает довольное кряхтение, которое Джери, очевидно, принимает за одобрение своей тирады. — Я рада, что ты не сердишься на мою ревность, — заключает она. — С чего бы мне сердиться, дорогая, я и сам весьма ревнив. — Неужели? Не замечала, — хмыкает Джери и оставляет его наедине с инструментом. Поначалу кажется, что она и впрямь остыла, но интуитивное женское недовольство, которому нет рационального объяснения за неимением фактов, не дает ей покоя всю неделю. Это напряжение, повисшее в воздухе их небольшого жилища, отравляет и Алана, так что когда звонит Дэйв, разговор выходит какой-то рассеянный и неловкий. Алан надеется, что легких намеков достаточно и Гаан сам сложит два и два, но этого, конечно, не происходит. Дэйв рассчитывает на внимание к себе и, кажется, совершенно не собирается уделять время домашним делам. Алан вынужден буквально отделываться от него, выдумывая благовидные предлоги, и Дэйв очень остро это ощущает. Второй раз Гаан звонит буквально через несколько часов. — Послушай… Если ты… если у тебя созрело какое-то решение насчет всего этого, так и скажи. Хватит юлить, я этого терпеть не могу, — начинает он без всяких приветствий. Алан прижимает трубку к уху и закусывает заусенец. Он совершенно не умеет выяснять отношения по телефону. — Дэйв, давай встретимся где-нибудь в городе. — Когда? — коротко бросает Дэйв. Его голос подрагивает, он явно сдерживается, чтобы не обрушить на Алана новую волну возмущения. — Можно сегодня вечером. Тебя это не затруднит? — Нет, — тон совсем уж гробовой. — Тогда давай около восьми в «Boodle»? — Хорошо, — на этот раз Дэйв доверяет проводной связи чуть больше тепла. Джери, в отличие от Джо, задает куда больше вопросов, и Алан, внутренне ежась от нового для него, какого-то гадливого чувства, выкручивается теперь перед ней, объясняя, почему ему нужно встретиться с Дэйвом наедине. Все это утомляет его и убивает остатки приятных воспоминаний об отпуске. В «Boodle» он приезжает мрачнее тучи и сразу же заказывает две порции выпивки. Дэйв врывается в клуб ровно в восемь, о его появлении Алана оповещают возмущенные возгласы посетителей. На пути к барной стойке Гаан отдавливает ноги и щедро раздает тычки локтями, посылая вдогонку не слишком убедительные слова извинений. — Здесь шумно, — мрачно сообщает он, обдавая Алана потоком влажного тепла. — Что совершенно не мешает мне надираться. Алан пожимает плечами и не смотрит Дэйву в глаза. Гаан заказывает себе пива, что яснее любых прелюдий намекает на его желание во всем разобраться. От водки, даже разбавленной, он слишком быстро пьянеет и мучается желудком. — Что у тебя происходит? — неловко подступается Дэйв. От волнения его простонародный, низкий акцент становится явственнее, он глотает окончания слов и невнятно произносит согласные. — Ничего. Мне показалось, это у тебя что-то стряслось, — Алан слегка поворачивает голову и сейчас же встречается с огромными южными глазами, гневно уставленными на него. Зрачок полностью сожрал радужку, ни тени разума и логики, только непонимание, злость и еврейская безуминка, которая так манила Эль Греко и Сальвадора Дали. Алан чувствует, как у него немеют десны и где-то внизу поясницы расплывается пятно тепла. — Так и будем здесь сидеть? — А куда ты хочешь пойти? — спрашивает Алан, стараясь справиться с нарастающим гневом. — В настоящее место. Развлечемся как следует. Теперь в глазах Дэйва появляется вызов, подростковая бравада. С таким выражением лица не дают прохода младшим товарищам, тащат их за шиворот на крышу гаража или к ржавой лестнице завода, а потом презрительно сплевывают себе под ноги: «Ну что, слабо?». Разве что Дэйв никогда не бывал в роли мучителя, и теперь в его голосе только обида и желание впечатлить. — Хорошо, — кивает Алан и засовывает под опустевший стакан пару купюр. — Пойдем туда, куда ты хочешь. Они садятся в такси, и Дэйв называет адрес. Алан лениво соображает, в какую часть Ист-Энда им предстоит отправиться, пока Гаан донимает водителя ничего незначащим разговором, устроившись на первом сидении. Через четверть часа машина останавливается напротив магазина подержанных часов. Старомодный фасад из серого кирпича, настоятельно требующий ремонта, какой-то опустившийся интеллигент (а может быть, умелый вор и притворщик) насосался стаута и тащит внутрь коробку с семейными реликвиями. Ничего примечательного. — Действительно сурово, — комментирует Алан, выбираясь наружу. — Купим ходики с кукушкой и по домам. Дэйв хватает его за ткань куртки подмышкой и тащит в неприметную арку сбоку от лавки старьевщика. — С черного хода, — фыркает Гаан, и Алан ухмыляется на этот откровенно-грубоватый намек. Изнанка оказывается куда более занимательной. Во внутреннем дворе, за тяжелой громыхающей дверью обосновался и пустил корни совершенно иной мир, почти скромный в своем нежелании быть замеченным чужаками и простыми зеваками. Дэйв дергает ручку на себя, и Алан волей-неволей вдыхает его ароматы: нагретый воск, травка, индийские благовония, коровья кожа, старомодный парфюм, пыль, секс, стыд и отчаяние. Им тут же заступает дорогу какой-то хмырь с выбеленными волосами. — Ослеп что ли? — бросает Дэйв через плечо и отодвигает его плечом. — А это, — он поворачивается к Алану, — со мной. Хмырь куда-то исчезает, и они с Дэйвом гуськом двигаются по узкому коридору, минуя несколько плотно закрытых дверей. Устройство клуба отчаянно напоминает офис банка или какой-нибудь конторы, чего-то бюрократического и не особенно предосудительного, умершего и переродившегося в черных обоях с вензелями и кожаных диванах к новой, низкопробной жизни. Коридор ведет в зал с танцполом и барной стойкой. Похоже, еще слишком рано и площадка перед помостом диджея пуста, все немногочисленные посетители разбрелись по периметру, занятые разговорами, обжиманиями и — веществами. Дэйв подходит бармену и требует позвать Диди. На его просьбу живо отзываются и буквально через пару минут из ниоткуда возникает еще один гоблин из подземелья — про себя Алан называет всех присутствующих именно так. — Что? — спрашивает Диди, пробежав по фигуре Алана липким взглядом. Дэйв дважды показывает ему пять пальцев. — Заседание? — Да, — коротко отвечает Дэйв, и Алан, так ничего и не понявший из этого разговора барыги и покупателя, чувствует себя полным идиотом. — Что ты заказал? Кокс? — Чарли? — переспрашивает Дэйв и Алан всерьез думает, что он переиначил его второе имя. — Что? — Что «что»? — смеется Дэйв. Кажется пиво все же успело подействовать. — «Чарли», так называют кокс, если ты об этом. — Понятно. — О. О-о, — тянет Дэйв с кривой улыбкой. — Ведь это твое имя. Так что можно спросить тебя: Чарли, ты пробовал Чарли? По всем правилам Алан должен чувствовать чудовищное раздражение — он и чувствовал его, пока они добирались до этого отвратительного места — но сейчас оно оказалось полностью вытеснено волнением. Нужно было уходить и забирать с собой Дэйва, как можно скорее. — Боюсь, Чарли оказался вне сферы моих интересов. — Ну травку-то ты курил? — уточняет Дэйв, приблизив к нему лицо. — Курил. Дэйв кивает. Его напряженные плечи немного опускаются. Покорность Алана, похоже, повыбила из него задор. — Я не заказывал кокаин. Просто немного «Е» для нас с тобой. Сегодня мы оба явно не в настроении для Мета. Должно быть, у Алана меняется выражение лица, и Дэйв снова начинает ерепениться. — Ну что? Теперь ты убедился, что я не милый маленький мальчик в платьице с лентами? Это плохое место, правда, Алан? Тебе здесь очень не нравится. Это всё ниже твоего достоинства. К ним подходит девушка, затянутая в черный кружевной комбидрес, и бесцветным голосом просит следовать за ней. Очевидно, слово «заседание» означало, что они с Аланом хотят принять свою дозу в вип-комнате. Алан не отвечает и медленно двигается за кружевной спиной. Девушка такая худая, что просвечивают ребра. Дэйв замыкает шествие, дышит Алану в затылок, и он отдал бы все, лишь бы поймать губами это чистое, горячее дыхание, такое живое и такое хрупкое — вдохнуть в себя и спрятать навсегда. Вип-комната мало чем отличается от общего зала, если не считать размер — те же диванчики, низкий столик, обои с претензией на декадентский шик. — Я могу позвать подругу, — шелестит девица, пропуская их внутрь. — Нет, дорогая. Не нужно. Лучше принеси нам выпить. Пиво и какое-нибудь хорошее вино, — Дэйв тянет к официантке руку с купюрами, свернутыми трубочкой, и она привычно наклоняется, чтобы он всунул их ей между грудей, но происходит заминка. Дэйв ловит девушку за запястье и вталкивает деньги в ее потную ладошку. — Ступай. — Ужасно жаль этих девчонок. Одна моя одноклассница стала работать в похожем заведении. Какой-то урод порезал ее чуть не до смерти. Бог знает, как они все кончают. — Не думаю, что стоит оправдываться за человеческое отношение к кому бы то ни было, Дэйв. — Я не оправдываюсь! — протестует Гаан и садится напротив. — Она, наверное, героин принимает. Скоро умрет. — Почему ты так думаешь? — Видел уже таких. Худющая вся, ничего не ест. Кожа синяя и постоянно потеет. Прям как эти старперские рокеры из 70-х. Только у нее нет ни влиятельных друзей, ни денег на лечение. И еще это выражение… Ей реально уже на всё по барабану. Алан кивает. Холодная поверхность дивана под ним никак не прогреется, от этого еще неуютней. — Как-то раз, — снова начинает Дэйв, — я попробовал героин. Блять, никогда так не делай, даже если тебе напоют в уши, что это божественно. Меня рвало кровавой пеной три дня подряд, думал, сдохну. Сразу начался гастрит и всё такое. Ну уж нет. Я просто хочу немного расслабиться. Снова появляется тощая официантка и приносит поднос с выпивкой. Тут же лежит пакетик с таблетками. — Приятного отдыха, мальчики. Если понадоблюсь, постучите в дверь. По ее равнодушному, безжизненному лицу Алан понимает, что ей действительно абсолютно всё равно, закажут они ее или нет, будут ли оскорблять или отнесутся с уважением. Дэйв высыпает на ладонь несколько таблеток и протягивает Алану. — Начни с одной. — И что мне делать с остальными? Разгуливать по городу? Нет уж, благодарю покорно. — Она действует не больше часа. Ты можешь принять подряд. Алан кладет на язык одну таблетку, но остальные небрежно отбрасывает назад на поднос. Дэйв повторяет его движение, не сводя с него глаз, а потом берется за выпивку. Он любит сам наливать для Алана вино и порой едва ли не отнимает бутылку у официанта. Уайлдера это смешит и заставляет чувствовать острый, почти болезненный укол удовольствия. — Так что? — Дэйв откидывается на спинку дивана и облизывает нижнюю губу. — Хочешь покончить с этим? Принимая бокал, Алан прислушивается к ощущениям, но не замечает ничего необычного. Сердце бьется в том же ритме, чувствительность не изменилась. Как любой неопытный в этом деле человек, он, вероятно, ищет признаки действия слишком рано. — Нет. А чего хочешь ты? — Чтобы ты меня трахнул. Алан делает несколько маленьких слитных глотков и прикрывает глаза. — И ты этого хочешь. Но тебе слабо. Ведь ты такой благоразумный, все время следишь за тем, чтобы ничего не зашло «слишком далеко». Так вот, у меня для тебя плохие новости. — Мы не станем делать этого здесь, — отвечает Алан, прежде чем прикончить бокал. — Где угодно, только не здесь. — Где угодно? — Дэйв наливает ему снова и немного отпивает сам, на пробу. — Хорошо. В лесу. Гаан явно говорит первое, что пришло на ум, но Алан не намерен отступать. — В лесу так в лесу, — кивает Уайлдер, прикасаясь губами к тонкому стеклу ровно в том месте, где касались его губы Дэйва всего несколько секунд назад. Водитель такси смотрит на них с плохо скрываемым испугом и неприязнью. Двое парней с расширенными зрачками требуют отвезти их к пойме реки Бим на ночь глядя, оба, отталкивая руки друг друга пихают ему в бардачок деньги с какой-то мрачноватой решимостью. — Парни, если это какие-то местные разборки, я пас, — клокочет мужик на невнятном кокни. — Никаких разборок, — отвечает Дэйв на таком же ублюдочном диалекте, — никаких проблем, вот тебе честное слово. Мы на спор, ага? Я беру его на слабо. Алан фыркает и отворачивается к окну, но водителя такое объяснение как будто успокаивает. В такой поздний час дороги свободны, и они доезжают до Дагенема за какой-нибудь час. Алан смутно припоминает, что именно отсюда переехала мать Мартина после его рождения. Унылые и покинутые Богом задворки столицы — на улицах много мусора, а местный лесопарк больше похож на бурьян. Возле этой темной массы деревьев они и просят таксиста притормозить. — Прямо здесь? — Да, — бросает Дэйв и задорно подмигивает. — Не дрейфь, мужик. У нас всё схвачено. «Мужик» решает не лезть в свое дело и поскорее выруливает назад, на главную дорогу, а они с Дэйвом остаются в тупике проселочной. Заказник огорожен забором, но что такое реденькие прутья в шесть футов высотой по сравнению с упрямством Дэйва Гаана. «И моим идиотизмом», — добавляет про себя Алан, неловко приземляясь на влажную от росы траву. Кажется, он зацепил рубашку, перелезая через забор. Дэйв идет впереди. Сумрачный северный лес совсем не похож на теплые пальмовые заросли, посреди которых они скоротали несколько ночей на побережье Лансарота. Вместо романтичного стрекота цикад и сверчков — только шепот раскидистых крон и редкие голоса ночных птиц, на земле лиственная прель, в воздухе — запах сырой древесной коры и холодостойкого алиссума. Они оба двигаются неспешно, точно осторожные животные, отодвигают ветки кустов, мягко придерживая, прежде чем отпустить. Можно подумать, им не хочется потревожить чей-то покой. Алан чувствует, как тяжелеют промокшие брючины, а по спине идут мелкие мурашки. Дэйв останавливается только тогда, когда свет фонарей, горящих у дороги, окончательно меркнет за древесными стволами. И всё же, тьму, обступившую их, нельзя назвать кромешной. Оказывается, луна и звезды дают достаточно света, чтобы разглядеть друг друга посреди ночной поляны, заросшей чистяком и ветреницей. Дэйв бросает куртку на траву и поворачивается к нему, встает вплотную. Алан явственно чувствует тепло, исходящее от его шеи и груди, сердце Дэйва колотится с бешеной скоростью, разгоняя по венам безумную восточную кровь. — Не передумал? — спрашивает он уже без вызова в голосе, тихо, почти виновато. Алан стаскивает свою джинсовку и кидает под ноги. Вряд ли их верхней одежды хватит на то, чтобы согреться или совсем избежать соприкосновения с мокрой травой, но попытаться стоит. Дэйв улыбается и кладет руки ему на плечи, а потом со временем, в котором они оба существуют, что-то происходит — оно сгущается — тогда как их тела движутся с небывалой скоростью, свободные, сильные, устремленные друг к другу. Дэйв раздевает Алана и Алан раздевает Дэйва — быстро, обламывая ногти. Ночной воздух обливает холодом кожу спины и плеч, но между бедер все еще гнездится влажный жар. Они опускаются на колени и вылизывают языки друг друга, пытаясь утолить нутряной голод, который так мучает их, заставляет говорить и делать ужасные вещи, обманывать и отводить глаза, но — ничего не выходит. Тогда они ложатся, чувствуют, как заклепки и молнии впиваются в обнаженную плоть, коротко смеются и снова дышат только что выдохнутым воздухом. У них ничего с собой нет и идея того, как можно проникнуть друг в друга без лишней боли и неудобств, приходит к ним одновременно. Алан ложится на бок, лицом к ногам Дэйва, Дэйв разводит бедра и, чуть изогнувшись, обнимает руками его колени, целует пах и низ живота. Порыв ветра, пахнущий тиной и рыбой, тревожит травяные заросли, но, конечно, не способен расцепить движущийся уроборос их тел. Дэйв трогает его разомкнутыми губами, делает влажным, и Алан стонет, принимая любовника внутрь, черт, впускает в себя своего мальчика, одновременно ощущая, как собственный член проскальзывает вдоль нежных ребрышек его нёба. Оба действуют неумело, по наитию, но Алан не уверен, что когда-нибудь еще получит столь острое удовольствие от близости, что его чувственные рецепторы в принципе способны на что-то большее. Если они и знали когда-нибудь, что такое стыд друг перед другом, то теперь от него не осталось и следа. Не осталось ничего, кроме абсолютного, безоговорочного приятия, и потому никто из них не замирает в смущении и не пытается отстраниться, когда пальцы ласково пощипывают редкие волоски в паху или легонько надавливают на нежный шовчик в промежности, двигаясь ниже. Дэйв заканчивает первым, отпустив Алана, и стонет, изо всех сил стараясь не двигать бедрами. Уайлдер старается проглотить его влагу, забрать до последней капли, взять себе, раз уж не получается спрятать всего Дэйва где-нибудь у себя внутри — во рту или между ребер. А потом переворачивается на спину и мелко покашливает, пока Дэйв, опершись на руку, трудится над ним, уже уставший и немного сонный, но такой нежный, что хочется хныкать и стискивать мокрую куртку под собой. — Что будем делать… Попробуем найти такси или поищем гостиницу где-нибудь в округе? — спрашивает Алан, когда они вновь оказываются по ту сторону забора, искусанные какими-то мошками и с лесным мусором в волосах. — Да плевать. Просто пойдем куда глаза глядят, что-нибудь подвернется, — беспечно отвечает Гаан и рассматривает поломанный ноготь. — Можно попробовать поймать попутку. — Ну уж нет, — смеется Алан. — Хватит с нас приключений на сегодня. Не хочу, чтобы нас обокрали и выбросили на ходу в канаву. — Ты такой пессимист. — Я бы сказал, что реально смотрю на вещи. Мне совсем не хочется умирать после того, что случилось, — просто отвечает Алан. — Это было слишком хорошо. Дэйв останавливается под фонарем и заставляет остановиться Алана, подтаскивает его к себе за отвороты куртки. Алан рассматривает его неправильное и красивое лицо близко-близко, а потом они шутливо сталкиваются лбами. — Видишь. Я всегда получаю то, что хочу, — Дэйв самодовольно улыбается. — Неужели, — Алан усмехается ему в губы. — Как думаешь, мы все еще упороты? — Нет, — Дэйв мотает головой. — Блять! — Он тут же хлопает себя по лбу. — Целый пакет дури там оставили. Вот дебилы. Короче, думаю, действие закончилось еще в машине. — Хорошо, — кивает Алан, целует его в переносицу. — Но я все равно хочу повторить без всякого «Е». Как можно скорее. — Что повторить? — лукаво переспрашивает Гаан, и может показаться, что его большие уши способны двигаться к источнику звука, как у оленя из диснеевского «Бэмби». — Любить тебя. В смысле… я и так люблю тебя, но хотелось бы делать это более локально. — Ты как скажешь, Уайлдер! — Дэйв смеется на всю улицу, и где-то вдалеке этому хохоту вторит лаем собака. — Ты лучше всех.