Another Day

The leaded window opened To move the dancing candle flame And the first Moths of summer Suicidal came, suicidal came (Ian Anderson, «Moths»)

Розы растут в запущенном и темном саду старинного дома, который Алан купил в Саффолке «с целью благоразумного вложения средств», как он выразился. Дэйв обожает с ними возиться — подвязывать, обрезать лишние ветки и подкармливать какой-то дрянью, которую обнаружил в садовом сарае. Он вообще любит эти цветы, его смуглый мальчик, и часто шутит, что они напоминают ему об Але, настоящий символ старой Англии, романтичный, капризный и — колючий. Однажды Алан говорит Дэйву очень жестокую вещь, наблюдая за его трудами на лоне природы: — И зачем ты так надрываешься? Все равно я решил продать этот дом. Он приносит одни убытки, и у нас все равно нет времени приезжать сюда. Не трать силы понапрасну. Дэйв стоит, согнув загорелую спину, в одних джинсах и бандане, повязанной вокруг лба. Он не перестает работать, услышав вопрос Алана, но его руки начинают двигаться чуть медленнее. — В мире вообще много напрасных вещей, Ал, — отвечает он чуть погодя. — Ну типа приготовил завтрак, а его через пять минут слопали. Помыл посуду, а она потом снова грязная. Выполол сорняки, они через два дня выросли назад. Думаю, это нормально. Алан чувствует запоздалый стыд и невыносимую, ноющую боль между ребер. Он говорит: — Прости. Твоими стараниями этот бурьян снова стал похож на сад. И цветы просто замечательные. — Нравится? — Дэйв выпрямляется и с наслаждением хрустит спиной, на лице — ни тени обиды. — Ну хоть новые хозяева порадуются, скажут тебе спасибо. Алан подходит и обнимает его за пояс, а потом дает глотнуть из своего бокала. Под нижней губой у Дэйва остается пара капель вина, и Уайлдер стирает их большим пальцем. — Я правда не хотел, чтобы это так прозвучало. Мне очень нравится приезжать сюда с тобой. — Но это тоже не будет длиться вечно, — улыбается Дэйв, и в уголках его глаз обозначаются «рыбьи плавнички» — тоненькие лучистые морщинки, какие бывают у любителей посмеяться. — Видимо, так, — признает Алан. — Но я не тороплюсь с продажей. Очереди из покупателей тоже не наблюдается, как видишь. — И как ты повелся на такое? — фыркает Дэйв и делает неопределенный жест в сторону дома. — Он же огромный, тут слуги нужны. И конь, чтобы объезжать всё это кругом, как в кино. Старые трубы, старая крыша. И как будто этого мало, есть, блять, ров и мост через него, который постоянно ломается. Алан смеется, но не прерывает эту тираду. Он знает, что она закончится на другой ноте. Так и выходит. — В общем, лучше места для тебя не придумать. Глушь, гостям не доплыть при всем желании, настоящая крепость, — на этот раз Дэйв первый прижимается к нему и тут же оплетает своими длиннющими руками, отбросив на траву перчатки, испачканные в земле и соке растений. От него пахнет садом, ветром и жирной, плодородной почвой. — Лорд Саффолк. Дэйв обнимает так крепко и так настойчиво, требовательно, что Алан в конце концов роняет бокал в траву, да и сами они опасно кренятся то в одну, то в другую сторону. Может быть, в этот момент Уайлдер впервые понимает, что означает избитое выражение «выбило почву из-под ног». Ему, холодному цинику и ворчуну, нелегко примириться с этим новым ощущением, он почти его ненавидит. Дэйв прав во всем, Дом-со-рвом поражает воображение двумя крайностями — потрясающей непрактичностью, которая больно бьет по карману, и пышной, но вместе с тем мрачноватой красотой восточных графств, столь милой английском сердцу. Здесь, в окрестностях Фелшема, много воды, и в разные периоды Британской истории этим даром природы пользовались согласно обстоятельствам. Воинственные саксы рыли рвы вокруг замков и крепостей, крестьяне, расселившиеся поблизости, были скромнее и копали не так глубоко, надеясь защитить свои фермы от волков и сберечь влагу для посевов. Всего в Фелшеме сохранилось двенадцать домов со рвами — все они представляли собой бывшие или действующие фермы и особняки мелкопоместного дворянства. Местные доброхоты успели поведать Алану о том, что престиж старинной недвижимости Фелшема определялся размерами рва, и Уайлдер невольно прикинул, к какой категории землевладельцев в таком случае можно было бы отнести его. Дэйва подобные формальности не заботили. Впервые увидев Дом-со-рвом, он разинул рот, ласково ударил Алана между лопаток, а потом позерски опустился на одно колено: «Я в вашем распоряжении, лорд Саффолк». В тот вечер Алан сладчайше оттрахал его прямо на кухне, когда Дэйв пытался сообразить им что-то на ужин, а потом еще разок — на скрипучей кровати с резной спинкой, скомкав под ним простыни, пропахшие пылью и солнцем. Джери и Джейсон побывали в Доме всего пару раз — сразу же после покупки. Этих нескольких визитов оказалось достаточно для того, чтобы осознать все неудобства проживания в деревенской глуши с ребенком, вдали от хороших магазинов, аптек и прочих благ цивилизации, при условии, что воды в кране значительно меньше, чем во рву за окном. Так, Саффолк превратился в их с Дэйвом убежище. Алан приезжал сюда под предлогом ремонта, который затянулся на годы, Дэйв говорил, что едет рыбачить — эта отговорка ни у кого не вызывала лишних вопросов. Нужно отдать Гаану должное: скверный лжец, он в самом деле старался уделять время своему хобби во время их поездок в Фелшем. Сидя на берегу заросшей тростником речушки, Дэйв опускал в воду голые ступни. Он говорил, что должен «почувствовать воду» и утверждал, что таким образом можно приманить больше рыбы. Алан постоянно переживал за его горло. Джери, видя, что дело с реставрацией Дома никуда не движется, стала настаивать на продаже. Алан поступил в своем духе — обратился к самому ленивому и снулому агенту по продаже недвижимости в Бери-Сент-Эдмундс, заверил Джери в том, что сделал всё от него зависящее, и продолжил поступать так, как считает нужным. Здесь, посреди бурно цветущих зарослей люпина, душистого горошка и наперстянки они с Дэйвом проводят самые тихие, уединенные и по-своему печальные часы своей жизни. Каждый раз по приезде в Саффолк они покупают продукты в Бери-Сент-Эдмундс, а кроме того прихватывают с собой что-то для обустройства их полузаброшенного обиталища — постельное белье, занавески, кое-какую посуду. Днем Алан колдует над электрикой и пытается починить расшатанную мебель, Дэйв ответственен за готовку и добровольно посвящает себя садовым работам. После заката они обычно ужинают под открытым небом, разложив снедь на старой скатерти, а вечером могут отправиться в местный паб, если не напиваются и без этого. Дни проходят быстро — слишком быстро, чтобы Дэйв и он сам успевали соскучиться по привычному ритму жизни. Оба ранят друг друга, окунаясь в эту фантазию, играя в жизнь, на которую не в силах решиться в большом, настоящем мире, как могут залечивают эти раны и наносят их вновь. — Осторожно, не наступи, — улыбается Дэйв, всего на мгновение прерывая их пахнущий вином поцелуй. — Да и черт с ним. — Ты пролил вино. Невероятно. Что-то могло оказаться важнее вина для Алана Чарльза Уайлдера, — поддразнивает Дэйв и увлекает его к дому. Солнце клонится к закату, а тучи комаров, обитающих в заболоченной заводи рва, — напротив, взмывают вверх. Их противный гуд уже слышен в зарослях ив, высаженных в западном углу сада. Дэйв и Алан неплотно притворяют за собой дверь, всё еще целуясь, — и знают, что пожалеют об этом после — пересекают холл и гостиную, поднимаются на второй этаж, дважды рискуя грохнуться. Они раздеваются торопливо, но без неловких задержек, действуя слаженно и продолжая движения друг друга, совсем как в разговоре, когда озвучивают одну фразу на двоих, удивляя журналистов и раздражая товарищей. Уже обнаженные, они подходят к постели, раскидав одежду и обувь по комнате. Алан наступает босой ногой на пряжку чьего-то ремня и чертыхается. Дэйв придерживает его за плечо и так, не переставая касаться друг друга, они наконец ложатся и смеются, когда каркас старой кровати отвечает жалобным стоном. Дэйв лежит перед Аланом навзничь, вытянув свое длинное и крепкое тело; в таком положении хорошо заметна пульсация крови у него в животе, и Алан наклоняется, целует любовника пониже пупка, стремясь ощутить пульс его жизни. Дэйв лежит смирно, дыша носом и ртом, и эта его покорность в тысячу раз сексуальнее и чувственнее любых звуков, которые люди нарочно издают во время близости, стараясь поощрить партнера. Алан медленно вставляет ему пальцы, устроив одну его ногу у себя на плече, и терпеливо дожидается того момента, когда Дэйв, зажмурившись и прикусив нижнюю губу, начинает приподнимать лопатки и невольно втягивать живот. — Вот теперь пора, — кивает Алан, отвечая на немой укор своего мальчика. Он двигается в тело под собой, приоткрыв рот и слегка запрокинув голову, ощущая теплую стопу у своего лица, и Дэйв стискивает его бока, не направляя и не пытаясь удержать, готовый принять все, что последует, все, что Алан считает нужным с ним сделать, а сам Уайлдер в который раз удивляется, какой же у Дэйва несчастный характер. Гаан всегда идет на нож, входит в ревущую морскую волну с отвагой блаженного, умалишенного. В конечном итоге он всегда всё и всем прощает, какую бы боль ему ни причинили. Алан старается забыть о собственном возбуждении, назойливом и давящем. Он хочет что-то сказать, чтобы хоть немного перенаправить, излить наружу часть этого мучительного напряжения, но в итоге делает еще хуже. Собственные слова возбуждают Алана: — Ты не представляешь, какой ты горячий внутри. Смуглая нога скользит вниз с плеча Алана, Дэйв сжимает его поясницу бедрами, и это почти больно. Какое-то время они просто катаются по постели, одурев от страсти, сбившись с ритма и царапая друг друга ногтями и зубами, как молодые звери, празднующие торжество жизни. — Хочу тебя сверху, — говорит Алан, когда они немного выдыхаются, и Дэйв, улыбаясь одними уголками губ, выполняет его желание. Дэйв ласкает его предельно осторожно, почти боязливо, хотя предусмотрительно остриг свои холеные ногти. И когда Алан ощущает в себе чужое естество и Дэйв почти ложится на него, буквально сложив пополам, маленький протестантский крестик с иудейским талисманом — хамсой — ударяет Уайлдера по подбородку. Цепочка довольно длинная, скручивается и раскачивается с каждым движением Дэйва, и, в конце концов, он зажимает свои украшения между губ. — Оставь, — просит Алан. — Ничего страшного. Тяжелый кулон в виде раскрытой ладони ложится Алану в ямку у горла, когда Дэйв заканчивает в него. Алану не хватает этого холодного прикосновения, когда Гаан ложится рядом и помогает ему пальцами. — Ты не против, если я сделаю пару фото? — спрашивает Алан, когда Дэйв отпускает его. — Прямо сейчас? — Почему нет? Я никому не покажу эти снимки. — Ну, — хмыкает Дэйв, щурясь от ярко-малинового света. — Хорошо. Ветрено завтра будет что ли… Такой закат… Алан знает, что это бесполезно, но все равно хочет попытаться — поймать за хвост ускользающий, растворяющийся в неумолимом будущем момент тишины и единения. Он уверен, что никто, кроме него, не знает Дэйва таким: не веселым дебоширом и душой компании, не любителем модных дискотек и экстази, не эпатажным фронтменом в обтягивающих штанах, а кем-то совсем другим — гораздо более умным, чутким и красивым. Кем-то, кто не очень-то и скрывается от непрошенных зрителей, и все равно остается незамеченным. Алан делает несколько снимков с разных ракурсов, просит Дэйва закинуть руки за голову и разок посмотреть в объектив, а потом убирает камеру и снова ложится на влажные и липкие простыни. Здесь, на втором этаже пахнет нагретой древесиной и почему-то яблоками, как в добротных деревенских домах. Это очень странно, ведь они не собирают и не сушат никаких яблок, к тому же, для урожая еще слишком рано. — А бывают… ну типа феи яблок? — сонно бормочет Дэйв, прежде чем отключиться. — Ты же ирландец наполовину, ты должен знать… Иди в ванную, Ал. Рано утром, в какое-то просто-напросто незаконное для бодрствования время, Дэйв наклоняется к его уху и шепчет: — Я пойду прогуляюсь до Стоун Фарм, у нас нет яиц на завтрак. — Можешь даже поджечь дом, только ради всего святого оставь меня в покое, — бормочет Алан в ответ и ныряет под одеяло с головой. Через некоторое время до него доносятся звуки шагов по лестнице и негромкий хлопок входной двери. Лежа в своем убежище, Алан представляет, как его мальчик идет через поле, такой бодрый и сильный, не знающий, куда девать свою бешеную энергию. Солнце светит ему в левую щеку, сочная летняя трава хлещет по голеням. Несколько раз Дэйв наклоняется и расстроено цокает языком, видя, что стало с его белоснежными кедами, но очень скоро забывает об этой неприятности. На Стоун Фарм румяные деревенские девицы беззастенчиво строят Дэйву глазки, предлагая свежие яйца, молоко, масло и еще какие-нибудь глупости, о которых Алан не очень-то заботится до тех пор, пока они не заканчиваются и на завтрак не приходится пить пустой чай. Дэйв не остается в долгу и прилагает к паре фунтов свою самую жизнерадостную улыбку. Эта фантазия плавно переходит в приятную утреннюю дремоту, а когда Алан всё же просыпается — на этот раз по собственному желанию — с кухни уже доносится запах свежесваренного кофе и на подъездах к дому сигналит такси. Ни Энди, ни Мартин до сих пор не удосужились сдать на права, и вынуждены пользоваться казенными извозчиками. Этот, из Бери-Сент-Эдмундс, наверняка содрал с них втридорога, и даже скупердяю Флетчу вряд ли удалось выпросить скидку, злорадно думает Алан. Как-то раз по пьяни Уайлдер проговорился, что в Фелшеме имеется очень живописная церковь с кладбищем, и Мартин сейчас же выразил страстное желание ее осмотреть. Алан счел своим долгом пригласить Гора и его верного оруженосца погостить в Доме-со-рвом, когда выдастся удобный случай, — в полной уверенности, что Мартин забудет об этом разговоре на следующее же утро. Ко всеобщему удивлению, Мартин ничего не забыл, да и «удобный случай» не замедлил себя ждать. Алан не может отыскать в себе достаточно энтузиазма по случаю приезда гостей, как ни старается. Ему не понятно, почему группа, которая полностью занимает рабочую сферу его жизни, покушается и на его отдых, и на семью, и на хобби. Да черт ее дери, группа является Уайлдеру даже во сне! Он с радостью проводит время с Дэйвом, но никогда не был готов к тому, чтобы получить остальных двух участников Depeche Mode в качестве бесплатного бонуса. Дэйв его настроя не разделяет. Ему такое положение вещей кажется естественным. Как бы Гаан ни переживал из-за ссор с Флетчем и недопонимания между ним и Мартином, у него нет даже мысли о том, чтобы попытаться сократить количество собственных страданий. Быстрые скрипучие шаги по лестнице. Алан невольно содрогается, уже зная, что последует. — Ал, ты спишь? Спускайся, ребята приехали. Давай, уже время ланча. За едой Мартин то и дело отвлекается, чтобы хлопнуть себя по руке или ноге. — Да у вас тут комары! — тянет он разочарованно. — Еще бы, вокруг дома сплошное болото, — отзывается Энди, толстым слоем намазывая масло на тост. — Но меня вроде не кусают. Видимо, ты очень аппетитный. — Ничего удивительного, — хмыкает Дэйв и многозначительно приподнимает брови, — ведь все комары — девочки. — Ты хотел сказать «самки»? Кстати, чем вы тут занимаетесь? — интересуется Флетч, оглядывая просторную столовую. — В такой-то глуши. — Соблазняем местных девчонок. — Ты же не про комаров? — с надеждой уточняет Гор. — Я могу свозить вас в Бэри-Сент-Эдмундс, — предлагает Дэйв. — Там есть пара неплохих пабов. — Только еда никуда не годится, — Алан морщит нос. — Но эта — очень даже ничего, — замечает Флетч, наворачивая вторую порцию омлета. — А сливки еще есть? — Эту еду я приготовил сам из деревенских продуктов. — Было очень вкусно, Дэйв, спасибо, — с нажимом произносит Алан, и остальные вынуждены последовать его примеру. — А продали мне их две местные девчонки с вот такими титьками, — хвастается Гаан. — На Стоун Фарм. Можем дойти пешком. — А вечером осмотрим церковь, — довольно кивает Мартин. — Может быть, эти девочки устроят нам экскурсию? Флетч заметно скисает, несмотря на двойную порцию сливок, которую Дэйв для него организует. Подчиняясь неписанным правилам игры мира мальчиков, он поддерживает скабрезные шуточки по поводу женского пола, но чуть только доходит до дела, предпочитает незаметно исчезнуть. Алан не может решить, в чем причина — в неуверенности и комплексах, в брезгливости, в религиозности, подпитывающей его нервическое расстройство, или в чем-то еще, но похождения друга неизменно повергают Энди в депрессию. До Стоун Фарм идут медленно, с початыми банками пива в руках, то и дело останавливаясь по малой нужде. День выдался погожий и после полудня ощутимо припекает. Алан чувствует, что у него начинают гореть плечи. Дэйв топает, запрокинув лицо к небу, шумно вдыхает полной грудью и всячески выражает восторг по поводу погоды и жизни вообще. — Я переел, — жалуется Флетч. — В желудке такая тяжесть. — Ну тогда отдай мне свое пиво, — Дэйв протягивает руку. — Легче от него не станет. Мартин закатывает глаза и забирает у Энди банку вперед Дэйва. Алан предвкушает очередной туалетный разговор, но вместо этого Флетчер решает пожаловаться на обстановку в целом: — Скучища у вас тут похуже, чем в каком-нибудь Хэтфорде. — Это там, где Март снял черную проститутку? — оживляется Дэйв. Мартин смеется своим дробным смехом. — О боже, — стонет Флетч. — Что за грязь. Можно подумать, с тобой бесплатно никто не соглашается. — И как она? — любопытствует Гаан. — Женщина как женщина. Что за предрассудки? — Больше не пей со мной из одной бутылки, — фыркает Алан. — Но ты же пьешь со мной из одной бутылки, и я не жалуюсь, хотя ты целуешь вот его, — Мартин легонько тыкает пальцем Дэйву в бритый затылок. — То есть я как черная проститутка. Ну спасибо большое! — ржет Гаан. — А ты целуешь Флетча и что? — пожимает плечами Алан. — Стоп! А что с Флетчем?! У него тоже была черная проститутка? Ого-о, — дразнит Дэйв. — Не было у меня никакой черной проститутки! — Он этими губами христианские молитвы читает, — улыбается Уайлдер. — Я не против христианского бога, — хмыкает Мартин и принимается за пиво Флетчера. — Эти девчонки с фермы правда красивые? — Не совсем в моем вкусе, но тебе понравятся, — подмигивает Дэйв. Мартин сбивается с шага и притормаживает, чтобы идти вровень с Аланом. Его коричневые щеки гладко блестят на солнце. — Послушай, ты же не будешь против, если мы… пригласим этих девочек в Дом-со-рвом? — Можно подумать, у меня есть выбор, — мрачно отвечает Алан. — Не будь злюкой, — примирительно просит Дэйв. — Если Джери кто-нибудь доложит о том, что мы здесь устроили бордель, она будет припоминать мне это годами. — Ты бы не приезжал сюда, если бы так уж беспокоился об этом, — не без ехидства замечает Мартин и делает крупный глоток из банки. Стоун Фарм встречает их запертыми воротами. Небольшое пастбище перед фермой тоже не выглядит гостеприимным. Козы, привязанные к воткнутым в землю колышкам, угрожающе наставляют на музыкантов рога и заунывно блеют. Коровы, разбредшиеся по полю в отдалении, сторожко поднимают тяжелые головы. — И тут тоже ров, — констатирует Флетчер. — Еще и ворота заперты. — Может, есть какой-то звонок? — с надеждой интересуется Мартин. — Вряд ли, — пожимает плечами Дэйв. — Наверное, у них типа перерыв. Придем попозже, когда будут доить коров. — Да ты тут влился в сельскую жизнь по полной программе, — смеется Гор. — Март тоже умеет доить коров, — подначивает Флетч. — Научился в Германии. — Мы же… про животных сейчас говорим? — Дэйв сгибается пополам — вначале от хохота, а потом от тычка в ребра, которым его награждает Мартин. Они возвращаются в Дом-со-рвом с твердым намерением попытать счастья ближе закату, но очень быстро забывают о нем, напиваясь под бормотание телевизора, а после — устроив пикник в саду. — Так что там с церковью? — спрашивает Мартин, подавляя пивную отрыжку. По подсчетам Алана, это уже восьмая или девятая банка Мартина за день, и кудрявый гений все еще не испытывает потребности покормить рыб во рву. Этот факт поражает воображение. — Довольно симпатичная старинная церковь, прямо напротив паба «Six Bells». Разочарован не будешь. — Еще и паб напротив! — сияет Гор. — В самом деле, Фелшем вовсе не так плох! Флетч, устроив голову у Мартина на коленях, с озабоченным видом наглаживает себе живот. — Все-таки со мной что-то не так. — Да ничем ты не болен, — вздыхает Мартин, но не предпринимает никаких попыток выбраться из-под длинного Флетчера, охваченного очередным приступом ипохондрии. — Просто перемешал сливки с пивом. Сейчас проветришься и всё пройдет. — Не хочу я идти в эту церковь с кладбищем. На этот раз Мартин награждает друга таким недовольным взглядом, что тот предпочитает заткнуться. Дэйв лежит на животе и поджаривает на солнце спину, задрав футболку до плеч. На его гладкую кожу, покрывшуюся испариной, то и дело садятся слепни, и тогда он шлепает себя тыльной стороной ладони. Алан бы уже взвыл от этих докучливых сволочей, но для Гаана, очевидно, возможность насладиться летним теплом затмевает все неудобства. — Во сколько пойдем? — спрашивает он сонно. — Хочу подремать. — Часов в восемь? — предлагает Алан и пересаживается поближе к нему. Дэйв поднимает голову и улыбается. — Слишком рано, — возражает Мартин. — Не интересно. — Когда интересно, по-твоему? — уныло спрашивает Энди и даже зажмуривается. — В полночь, конечно. Они покидают дом около одиннадцати, опасаясь, что «Six Bells» может закрыться до полуночи и Мартин лишится удовольствия обнести еще и тамошний холодильник с пивом. Запасы Алана подошли к концу. «Six Bells» ко всему прочему до сих пор играет роль общинного дома, как это бывает в небольших деревенских приходах. Население Фелшема не превышает четырехсот человек, а потому не стоило рассчитывать, что паб будет открыт всю ночь. Вся надежда на традиционно оживленный субботний день, да на то, что заведение семейное и хозяин может подождать до ухода последнего посетителя. — В Базе и то светлее по ночам, — жалуется Флетч, пока они топают по проселочной дороге в сторону церкви. — Баз всё же город, а это маленькая деревенька, чего ты хотел, — вполне дружелюбно отзывается Алан. Выпала щедрая роса, и запах молодой летней зелени так пьянит, что Уайлдер даже забывает раздражаться и отпускать саркастичные шуточки. Мартин идет, не сводя глаз с бледного серпа восходящей луны. По его блаженно-меланхоличному выражению лица понятно, что он наслаждается прогулкой больше всех. Впрочем, Дэйв составляет ему конкуренцию — он взял с собой карманный фонарик и дурачится с ним — то светит под ноги, то в лица своих спутников, точь-в-точь малолетний скаут на летних сборах. — Приход здесь небольшой, но старый. Церковь построили где-то между XIV и XV веками, а на территории кладбища, как говорят, сохранились даже языческие захоронения. Но возможно, это всего лишь местная байка, — продолжает Алан, ощущая ответственность за развлечение гостей. — Я останусь в пабе, — отзывается Энди. — Променяешь бога на зеленого змия? — тонко улыбается Мартин. — Ай-ай-ай, Эн. Кто бы мог подумать! — Причем тут бог, служба давно окончена! Церковь закрыта. И не говори мне, что ты идешь туда, движимый религиозными чувствами. — Каждый возносит молитвы по-своему, — парирует Гор. — В моем случае — это волнительное сочетание сексуального вдохновения и соприкосновения с неизведанным. — Неизведанным, — Дэйв резко наводит фонарик на Мартина и тот, ослепленный, шарахается в сторону. — Это типа когда впервые снимаешь черную проститутку? — Что-то вроде этого, — недовольно отвечает Гор и трет глаза. — Убери ты от меня эту штуку! — Хорошо, — не успокаивается Флетч, — но при чем здесь кладбище?! — Я бы хотел получить впечатления сексуального толка в таком необычном месте, — хмыкает Мартин. — Жизнь и смерть встречаются в одном месте, круг замыкается. Разве не прекрасно. — Если ты не заметил, девочек с нами нет, — не без торжества замечает Энди. — Так что облом. И эта несчастная церковь простоит еще четырнадцать веков без твоих богохульств. — Но ты мог бы, скажем, поцеловать меня, — смеется Мартин и тут же затягивает «How Great Thou Art», со всеми нюансами и переходами и ни разу не задумываясь над текстом. — Охренеть, — выдыхает Дэйв, когда Гор замолкает. — Всё помнит. Вот это меня всегда поражает в Марте. Каким бы бухим он ни был, всегда споет в терцию. — Ты тоже никогда не фальшивишь, — улыбается Алан и Дэйв в ответ незаметно сжимает его руку пониже локтя. Черч-роуд освещена лишь желтоватым светом придорожных фонарей, ни в одном доме не горит свет, так что сразу становится понятно, что в паб они безнадежно опоздали. Мартин невольно вздрагивает от сиплого крика петуха, доносящегося откуда-то со стороны дворов. — Это что, уже полночь? — волнуется Флетч. — Или у вас тут петухи сбрендили? Почему он поет так рано? От страха он начинает болтать без умолку, чем еще больше раздражает Мартина, который настроен на мистику и приключения — максимально безопасные для него самого, разумеется. По крайней мере раз в месяц Гор, безбожно напившись, сообщает Алану, интимно понизив голос: «Больше всего в жизни я боюсь боли и насилия. Что угодно, только не это». С одной стороны, подобные заявления несколько успокаивали и давали надежду на то, что главный композитор не станет втравливать группу в откровенно опасные авантюры; с другой же, они вступали в противоречие с природным упрямством Мартина и, что еще страшнее — с количеством спирта в его крови. Все четверо останавливаются перед запертыми воротами храма и обводят взглядом прямоугольную громаду апсиды, возвышающуюся над церковным двором. Каменный забор, обнимающий его, столь низок, что здоровым молодым людям не стоит никакого труда перемахнуть через него в один прыжок, однако никто не проявляет нетерпения. От замшелого камня веет сыростью, высокие стены церкви отражают воздушные потоки и посылают в лица хулиганов холодный ночной ветер. Дэйв решается первым — пару раз ковыряет каменную кладку ногтем, а потом, словно припомнив что-то, зажимает фонарик в зубах и перемахивает на другую сторону. — Ну чего вы там? Следом за ним прыгает Алан, затем Флетч — просто, чтобы не оставаться на пустынной дороге в одиночестве — последним перелезает Мартин и немного неловко приземляется на корточки. Фелшемское церковное кладбище и впрямь поражает размерами. Старинные надгробия в виде плит и крестов, полуутопленных в земле, полусточенных дождевой водой, разбросаны по территории в пятьсот квадратных ярдов. Редкие деревца насажены вдоль ограды и не способны скрыть этого мрачного великолепия. Мартин, скрипя курткой и лихо поправив картузик, обходит кругом массивный наос. Энди тащится за ним, а Алан и Дэйв так и остаются посреди двора — медленно бредут куда глаза глядят, стараясь не провалиться в какую-нибудь подтопленную рытвину. — Ну что, чувствуешь, как круг замыкается? — спрашивает Дэйв и дурашливо светит Алану в лицо, тот морщится и пытается увернуться. — Чувствую, — отвечает Уайлдер, вздернув бровь. — А еще чувствую, что у меня промокли ботинки. — Тебя заводит смерть? — продолжает допытываться Гаан. — Мой любимый клинок напрягся хоть немного под этими кожаными штанами, а? — Он напрягся не из-за этого, — хмыкает Алан и притягивает любовника к себе за отвороты куртки. В призрачном свете фонарей у дороги сумасшедшие южные глаза кажутся почти пугающими. Дэйв часто дышит, как будто запыхался, он хочет что-то сказать, но то ли алкоголь путает его мысли, то ли волнение. Не зная, как помочь своему ласковому мальчику иным способом, Алан трогает Дэйва через штаны и сминает его полные губы своими с влажным звуком — с таким звуком, который и отличает сногсшибательные поцелуи от «просто приятных». — Ты безбожник, Уайлдер, — смеется Дэйв. — Я знаю. — Ну, а во что ты веришь, Ал? — В себя, — ухмыляется Алан и кладет руку Дэйву на затылок. Жесткие, недавно остриженные волоски такие приятные под рукой. — Тогда, — просит Дэйв, — может, у тебя есть немного веры про запас, чтобы поверить и в нас тоже? — Я буду рядом, — просто отвечает Алан, прежде чем их прерывает испуганный вопль Энди.