Another Day

She's lonely And he says It's for her only That he lusts She doesn't trust him Nothing is true But he will do In a world full of nothing Though it's not love It means something (Martin Gore, «World Full of Nothing»)

— Сейчас польет, — вздыхает Стелла Роуз. — Так холодно! И это в июле! — Здесь всегда холодно, детка, — отзывается Дэйв, мрачно оглядывая до боли знакомые шпили и крыши Сити, подпирающие предгрозовое небо. — Вечный ебучий холод и дождь. — Па-ап. Они решили отправиться на остров Уайт ближе к вечеру, чтобы немного передохнуть после долгого перелета и Стелла Роуз могла осмотреть центр — быть может, зайти в «Harrods» или попробовать местные десерты. На культурную программу нет ни сил, ни времени. Дженнифер и Джимми не смогли вырваться из-за работы. В другое время Дэйв чувствовал бы себя скверно без их поддержки и немного нарочитого американского подбадривания. Но не в этот раз. Ему хотелось провести это время с дочерью, и в итоге всё вышло именно так, как он невольно представлял в своих стыдливых эгоистичных мечтах. После того, как Стелла переехала в Лос-Анджелес, Дэйв безумно тоскует по ней, так что теперь хочет получить ее всю, только для себя, пусть и всего на пару дней. — Голодна? — спрашивает Дэйв, приобнимая Стеллу за плечи. — Чего бы тебе хотелось на ланч? В этот самый момент путь им преграждает развеселая компания подвыпивших кокни, только что вывалившаяся из паба. Мужчины шумно извиняются и провожают Стеллу Роуз шутливыми кивками головы и расшаркиваниями. Выглядят они помятыми, но человеческих понятий пока не растеряли. — Не рановато для одиннадцати утра? — со смехом интересуется Стелла, когда они с Дэйвом отходят на приличное расстояние. — Поздно, моя дорогая. Уже поздно. Поверь мне, они свинячили здесь с прошлого вечера. Наверняка смотрели какой-нибудь дурацкий футбольный матч и до хрипоты обсуждали «Брексит». Странно, что среди них нет женщин и детей, про возрастные ограничения здесь никто не слышал. — Стоп, стоп, — смеется Стелла и легонько тычет его в ребро. — Я просто спросила! Не заводись! И советую не употреблять слова «дурацкий» и «футбол» в одном предложении, по крайней мере, пока Джек рядом. Дэйв прибавляет шагу, и Стелла Роуз хватает его за край кожанки — совсем как в детстве. Их шаги гулко отдаются в напитанном сыростью воздухе, звук отражается от старого камня и мокрого асфальта. — Дело в том, родная, что я бы с радостью занялся тем же самым, — говорит Дэйв, когда они буквально бегом преодолевают чуть ли не целый квартал. — Свинячил до утра и обсуждал «Брексит»? — Именно. Это у нас в крови. Такова природа англичан, даже если они мусульмане или евреи. Но вместо этого мы пойдем и выпьем кофе с пирогом. Как ты на это смотришь? Стелла уже давно не помещается у Дэйва подмышкой, но всё равно пытается влезть ему под руку. Она стала высокой и приятно-мягкой, под ее плотной кожей всё еще есть место юношескому жирку. Дэйв — напротив, прилагает всё больше стараний, чтобы удержать вес и не выставлять грудные кости на всеобщее обозрение. Жизнь идет своим чередом, сила родителей постепенно переходит к детям, эта мысль приносит Дэйву некоторое успокоение, когда он начинает ужасаться собственной немощи. Они едва успевают вбежать под козырек кафе-кондитерской, прежде чем центр города исчезает за белесой стеной дождя. Оба чувствуют себя марафонцами, уложившимися в хорошее время, и искренне верят в то, что заслужили полтысячи лишних калорий. Непогода запирает их внутри на полдня, и в конце концов за ними приезжает Джек, чтобы все трое могли отправиться на вокзал — относительно сухими. Дэйв замечает, как дочь с непривычки чешет на себе отсыревшую одежду, пока они пробираются сквозь городские пробки. На пароме Дэйв испытывает легкий приступ тошноты, но стоит найти глазами линию горизонта, неприятные ощущения проходят. Джек, очевидно, замечает нездоровый цвет его лица, но трактует это по-своему. — Мы все присматриваем за бабулей, честное слово, — говорит он, виновато потряхивая отросшей челкой. — Здоровье тут ни при чем. Просто… она вдруг захандрила. — Я знаю, что вы очень стараетесь, — рассеянно отвечает Дэйв. Он не может отвести взгляд от воды. Здесь, в проливе, ветра капризны и переменчивы, они толкают и закручивают тяжелые кучевые облака так, как им вздумается, и закатное солнце подсвечивает волны то с одной, то с другой стороны. Когда лучи тускнеют, вода кажется серой, как сталь, но стоит золотистому сиянию пробиться наружу сквозь дырявый бок тучи, волны становятся сине-зелеными и от самого их вида сразу же захватывает дух. Море, прежде выглядевшее почти плоским и непроницаемым, приобретает страшную, угрожающую глубину — совсем как чьи-то северные глаза, умеющие менять цвет в зависимости от настроения хозяина. Когда Дэйв, Джек и Стелла Роуз высаживаются на побережье и берут такси до коттеджа, эта игра света и воды все еще продолжается, и Дэйв смутно надеется, что они доберутся достаточно быстро, чтобы он успел провести еще хоть четверть часа у линии прибоя. Но как это обычно и бывает, по приезде их всех настигают семейные хлопоты — вполне обычные для тех, кто проделал долгий путь и слишком давно не ощущал тепло родных объятий. Сильвия долго не может сориентироваться и растерянно ходит за гостями по дому, пока они раскладывают вещи и наводят свои «молодые порядки», заставляя поскрипывать деревянную лестницу, ведущую на второй этаж, и до полусмерти пугая тихоню-кота. Дэйв разбирает на кухне покупки из ближайшего супермаркета, преувеличенно бодро суетится и старается не думать о том, каким будет он сам в возрасте матери. — Я приготовлю чай, — наконец говорит Сильвия, как бы пытаясь вернуть бразды правления домом в свои руки. — Стелла Роуз приготовит чай, — ласково возражает Дэйв. — Мам, сядь ради бога. — На ужин… — Мы разберемся с ужином, мам! Не нужно волноваться. — Пусть Стелла пойдет в сад и срежет розы, — просит Сильвия, обращаясь к внучке. ¬¬– Милая, те самые, в честь которых папа назвал тебя. Стелла Роуз протягивает к бабушке свои длиннющие руки и шумно целует в щеку. — Я быстро. — Надень перчатки! — кричит Дэйв, и его голос эхом отдается до самой крыши. — Они колючие! — Она очень выросла, — замечает Сильвия, наконец опускаясь на кухонный стул. — Думаю, она больше не растет, мам. Но у нее появился серьезный кавалер. Ирландец. — Я всё слышу! — вопит Стелла, прижавшись лбом к оконному стеклу снаружи. Дэйв показывает ей язык. — Может быть, она скоро выйдет замуж. — Вот как! — охает Сильвия. — Мне казалось, рано выходить замуж нынче не модно. — Я просто дразню ее, мам, — признается Дэйв и принимается нарезать помидоры для летнего салата. — Надеюсь, она хорошенько обо всем поразмыслит. Мам, ну как ты поживаешь? Почему всё время дома? Джек, закончив с переправкой вещей в спальни на втором этаже, тоже заходит на кухню. Сильвия усаживает внука рядом с собой, словно старается с его помощью укрыться от слишком строгого сына. Дэйв бросает нож на столешницу и поворачивается к ним, стараясь прочесть что-то по их смущенным и озадаченным лицам. — Просто нет настроения, милый. А если ты насчет парикмахерской, то я этого дела не люблю, ты же знаешь. — Тогда я сам тебя постригу, — сглотнув горький комок, предлагает Дэйв. — Договорились, мам? Стелла Роуз вносит в кухню целую охапку еще влажных от дождя английских роз сорта «Бенджамин Бриттен» и все сразу же замолкают, невольно втягивая носами аромат свежести и живого цветочного сока. — А куда поставить? — Чудесные розы, не так ли? — тихо говорит Сильвия, и Стелла Роуз подносит цветы к самому ее лицу. — Папа выращивает похожие в Монтоке, — припоминает Джек. — Нет, они другие. Местный сорт, не английский, — Дэйв снова возвращается к салату. — Для «Бенджамина Бриттена» там слишком жарко и много солнца. Самые красивые розы любят тень и прохладу. Пока Стелла Роуз ищет подходящую вазу, Дэйв и Джек накрывают на стол, а Сильвия чувствует себя неловко и без конца переставляет посуду, хотя в этом нет никакой нужды. Дэйв смотрит на нее и вдруг теряет решимость. Вся его подростковая неприкаянность обрушивается на него с прежней силой, заставляя язык прилипнуть к нёбу, а руки — покрыться потом. Вся разница в том, что он-Нынешний, знает, как с этим бороться, в отличие от себя-Прежнего. Дэйв спускается к матери за полчаса до полуночи, зная, что по старой привычке она любит почитать в перед сном — другого времени для досуга у Сильвии в молодости попросту не было. Получив разрешение войти, Дэйв заглядывает внутрь и ищет место, чтобы сесть. Сочтя кресло неподходящим для такого разговора, он устраивается прямо на полу. — Мам, ты же знаешь, что я не отстану, пока не узнаю, в чем дело. — Зачем же на пол, сынок? — охает Сильвия, но захлопывает книжку и как бы примиряется с предстоящим разговором. — Что случилось? Тебе не здоровится? — В моем возрасте уже нельзя обойтись без этого самого «не здоровится», дорогой. Это уже не так важно. Главное, чтобы с вами все было благополучно. — Вот, значит, в чем дело. Ты за нас беспокоишься, — Дэйв слабо улыбается. — У кого-то проблемы? Сью? Фил? — Я всё время думаю о нем, — медленно выговаривает Сильвия. — Что с ним будет. — Ничего необычного. Просто жизнь, как и со всеми нами. — Это не «просто» жизнь. Это очень трудная жизнь, не такая, как у всех. У него нет семьи, — с горечью произносит Сильвия. — Это не так. У него есть мы. — У него никогда не будет детей. — Вероятнее всего, — соглашается Дэйв. — Это очень тяжело. — Это было бы тяжело для тебя. Для меня, для Сью и, смею предположить, для Питера. Но не все люди такие, не все видят смысл жизни в детях, как бы революционно это ни звучало. Если Фил встретит человека, с которым захочет провести жизнь, думаю, он смирится с отсутствием детей. И это будет намного лучше, чем фальшивый брак, в котором эти дети есть, поверь мне. — Разве мужчине… легко найти подходящего мужчину? — почти робко спрашивает Сильвия. — Не сложнее, чем женщине, — Дэйв не удерживается от смешка. — Помнишь, что ты мне сказала, когда Джек умер? — Что лучше него не будет. — Вот видишь. Сильвия больше не пытается продолжить разговор и не смотрит на Дэйва, всё глубже и глубже утопая в своих пышных английских подушках, и Дэйв не хочет ее беспокоить, но все же, перед тем, как пожелать матери спокойной ночи, он находит в себе смелость сказать то, на что так долго не решался: — Я рад, что после моих пятидесяти ты стала считать меня немножко взрослым и мы можем поговорить откровенно. Раньше мне этого ужасно не хватало. Прежде чем подняться к себе, Дэйв заходит на кухню, чтобы выпить воды. На подоконнике в большой прозрачной вазе стоят срезанные дочерью цветы, всё еще свежие и напитанные влагой. В полумраке бормочет радио: «… в Эдинбурге продолжается большая средневековая ярмарка, напоминаем, что гости, пришедшие в костюмах, имеют право приобрести билет за полцены». Дэйв тянется к приемнику рукой и поворачивает рычажок громкости, сбавляя ее до минимума. Рядом с вазой лежит пачка английского аспирина, и Дэйв, чуть поразмыслив, выдавливает из блистера одну таблетку, бросает в стакан воды. Эту ночь он просуществует на допинге, как и алый «Бенджамин Бриттен». Рано утром приезжает Питер, а с ним — целый набор удочек и снастей для пресноводной рыбалки. — Одолжить тебе мою любимую, братец, или возьмешь свой ветхий раритет? — весело интересуется он чуть ли не с порога. Пит — единственный из всей семьи, кто разделяет страсть Дэйва к рыбалке, но Джек и Стелла Роуз составляют им компанию без всяких уговоров. Для Джека нетрудно найти себе занятие на природе, даже если это просто молчаливое созерцание облаков, а Стелла хочет опробовать новую пленку «Fomapan». Расположившись на берегу пруда Олд Милл, Дэйв первым делом скидывает обувь, закатывает штанины и опускает ступни в темно-зеленую воду. Пока прибрежные водоросли мягко щекочут его ступни, он мелко дышит, привыкая к холоду, а потом не спеша погружает ноги по колено. Доски мостика стонут под чьими-то ногами — он не видит, под чьими, потому что закрыл глаза. Всё, что кажется ему сейчас важным, он может ощутить телом посреди этих летних зарослей в тихой заводи, которая могла бы послужить иллюстрацией для «Ветра в ивах» или чего-нибудь такого же до смешного английского. Скупое северное солнце, не способное как следует прогреть его плотную смуглую кожу, фигурная ряска, из которой получается отличный прикорм для карасей, вонючие стебли кувшинок, оканчивающиеся нежным цветком. Вода полна головастиков — уже взрослых, с бойкими лапками под хвостом, и еще совсем крохотных. Вчера они были всего только дрожащей точкой в бело-желтой массе лягушачьей икры. Хищная рыба уполовинит их выводок всего за несколько дней, но те, кто выживет, превратится в земноводную химеру, быструю и хитрую. Разве это не похоже на то, через что приходится пройти человеку? — Пап, ты чего делаешь? — кричит Стелла Роуз. — Просто хочу почувствовать воду, — отвечает Дэйв так тихо, что она, конечно, не может расслышать. — Здесь слишком хорошо. Потом, уже после того, как они с Питом готовят и забрасывают удочки, Дэйв лежит на траве и наблюдает за тем, как Стелла Роуз настраивает камеру, чтобы сделать очередную порцию снимков, и ловит себя на том, что неотступно думает о ее бойфренде-ирландце. Представляя его дикие полуамериканские-полукельтские повадки он почему-то вспоминает свой самый первый раз. Ему пятнадцать, она его ровесница. Всё должно случиться в ее доме, в пятницу вечером, пока взрослые празднуют день рождения какой-то дальней родственницы. Она врет, что должна быть на дополнительных занятиях, а Дэйву даже не приходится врать, он находится в своей неуправляемой подростковой фазе, доводит мать до инфаркта отвратительными выходками чуть ли не каждую неделю. Но в этот раз он не задумал ничего отвратительного. Всё, чего он хочет, — просто любить ее, сделать ей приятно, чтобы она сказала, как это было хорошо. Они поднимаются на второй этаж и там она, девочка с хорошо развитой грудью и бедрами, снимает перед ним джинсы, а потом рубашку и бюстгальтер. Дэйв раздевается, глядя на нее во все глаза. Он очень худой — сильно вытянулся за лето, мясо не успело за костями — и немного стесняется этого. Спустя краткое время, он остается в одних трусиках, как и она. Девочка первая протягивает к нему руку и спускает белье по его бедрам, а потом слегка сжимает ладонью, рассматривая. — Надо же, — с некоторым удивлением произносит она, глядя на его твердый пенис. Дэйва окатывает прохладная волна страха. Он не понимает, что девочка имеет в виду. Ему хочется, чтобы она сказала что-то еще — что-то более определенное — но вместо этого, она понукает его, криво улыбаясь: — Давай же, потрогай меня. Из боязни, что девочка сочтет его трусом, Дэйв притягивает ее ближе к себе и целует, а потом несмело кладет ладони ей на грудь. Крупные розово-коричневые соски видны между его пальцев, это безумно возбуждающее зрелище, но страх не отступает. Они еще даже не начали, но Дэйв уже знает ¬– он у нее не первый, и от этой мысли, особенно если несколько раз прокрутить ее в голове, становится совсем скверно. И все же, он ведет ее к постели, и там, уже лежа, они некоторое время целуются. Дэйву нравится быть нежным с ней, и он радуется, когда она нежна с ним самим. Ему даже удается немного справиться с волнением, пока они вот так сладко дышат, приникнув друг к другу обнаженными телами, но девочка вдруг говорит: — Ну? Ты же знаешь, что делать? Дэйв знает, что делать, и — делает, пытаясь справиться с мандражом. Запоздало интересуется: — А ничего не будет? — Я взяла таблетки у сестры, глупенький. Неужели ты думаешь, я бы позволила просто так? — отвечает девочка. И Дэйв действительно ощущает себя глупым, неумелым и немного обманутым. Он не может дать название этому чувству и только спустя долгие годы поймет — с ним произошло то, что обычно случается с девочками, а не с мальчиками: у него украли его первый раз. Неприятное послевкусие остается на теле, точно несвежий запах, россыпь мурашек от липкого стыда. Когда Дэйв застает девочку с Марком в спальне своего приятеля на одной из вечеринок, ему начинает казаться, что он никогда не отмоется от этой мерзкой невидимой пленки на коже, и в его жизни никогда, никогда не будет любви. Теперь, думая об этом внимательнее, Дэйв хорошо понимает, что никогда и ни при каких обстоятельствах не ощущал страха и неуверенности с Аланом, Дженнифер или Джо, но с Терезой — постоянно, и задолго до того, как она начала называть его импотентом и слюнтяем на каждом заседании суда Лос-Анджелеса. Она всё время заставляла его извиняться за свою нежность, чувствовать себя неполноценным перед ней, нищим с протянутой рукой у ее порога. И самое страшное заключалось в том, что в конце концов это она оставила Дэйва, а у него так и не хватило ни ума, ни смелости прекратить весь этот фарс. Больше всего Дэйв боится, что Стелла Роуз может ощутить нечто подобное, что кто-то обворует ее так же, как когда-то обворовали его. Алан, впрочем, продолжил мысль Дэйва насчет неудачного первого опыта, зная из его собственных рассказов, каким образом Гаан вообще приобрел необходимые знания о половых различиях и сексе. Еще в семилетнем возрасте он служил чем-то вроде живого пособия по анатомии для старших подруг Сью. Девочкам нравилось раздевать и рассматривать его, они с охотой позволяли хорошенькому маленькому мальчику целовать их в щеки и обнимать. Дэйв получал от этого искреннее удовольствие, но Алан бескомпромиссно назвал эти шалости детской сексуальной травмой. Все-таки, что бы Уайлдер там ни ворчал, а с доком они бы нашли общий язык.