Another Day

Living here in shades of grey Color she light a reason to stay From where she came it's hard to stay Tiny star she guides my way (Dave Gahan, «Stay»)

Первое, что они с Хеп слышат, когда перед ними распахивается тяжелая дверь лофта, это оглушительный вопль Дэйва: — Вельзевул! Ты совсем не изменилась! — А вот ты офигеть как изменился, — отвечает Хеп, лукаво прищурившись, и протягивает руки, чтобы обнять Гаана. Алан и Дженнифер обмениваются смущенными улыбками, пока длится эта сцена счастливого воссоединения. Обоим хочется поскорее покончить с необходимыми церемониями знакомства и спрятать неловкость за увлеченным поглощением ланча и кофе, как это принято в цивилизованных странах. Но Дэйв представляет всех честь по чести и пропускает гостей внутрь только после того, как «его любимая Чума» получает достаточное количество дружеских стискиваний. Приняв у Хеп куртку, он коротко и сердечно обнимает Алана, на секунду прижавшись щекой к его плечу. — Спасибо, что приехал, Ал. — Спасибо, что позвали, — отзывается Алан и его голос предательски прерывается посреди фразы. — Простите, что не получилось со свадьбой! — говорит он уже куда увереннее и громче. — Честное слово, было не вырваться. — О, вы ничего не потеряли, — уверяет Дженнифер, провожая компанию в гостиную, где уже готовы напитки и закуски. — Меня мучил токсикоз, так что всё закончилось довольно быстро. Ребята, пожалуйста, не стесняйтесь, будьте как дома. Улыбка у Дженнифер классически-американская — сияющий набор искусственного жемчуга, но все-таки производит приятное впечатление. Что-то в этой смуглокожей южанке кажется Алану безотчетно притягательным, уютным — то ли женственная округлость плеч, то ли манера держать голову. Она навевает мысли о ленивой испанской сиесте где-нибудь на побережье, в разгар отпуска, когда на душе покой и нега, а единственные хлопоты доставляет барахлящий холодильник, битком набитый пивом и колой. Алан устраивается на вопиюще-красном диване под картиной в стиле псевдо-иконописного коллажа, изображающей Святого Себастьяна, и только теперь позволяет себе рассмотреть Дэйва как следует. Гаан выглядит подтянутым и немного жилистым, ни тени усталости на лице, ни единого намека на болезнь, разве что прибавилось морщин у глаз. Ногти коротко пострижены, неуложенные кудри чуть прикрывают большие уши. Дэйв медленно и спокойно дышит, постоянно жестикулирует, улыбается одними глазами — здоровый, полный энергии, красивый, возмутительно живой. Алан ловит себя на том, что его нижняя челюсть потихоньку отстает от верхней, и усилием возвращает ее на место. Рациональная часть его сознания отказывается верить в то, что Алан видит сейчас собственными глазами, почти противится этому. В конце концов, это не честно. Никто не может просто так бортануть смерть и продолжать выглядеть как архангел, решивший опробовать свои таланты в рок-группе. Дэйв предлагает им с Хеп кофе и сэндвичи, без остановки тараторя о том, как он искал по всей Трайбеке правильный ресторан «фиш энд чипс» и как познакомился с тамошним хозяином, и как оказалось, что его дядя из Дагенема, — кстати, помнит ли Алан эту дыру? Алан помнит и не перестает пялиться на Дэйва в упор. Дженнифер извиняется и уходит проверить спящую Стеллу Роуз. Ее старший сын, Джимми, по словам Дэйва, гостит у своей бабушки, тут же, в Нью-Йорке; его привезут ближе к вечеру. За английскими закусками следует холодный греческий суп с огурцами и орехами, жирная мусака и салат с гигантскими оливками. Хеп объявляет, что намерена попробовать всё, а Алан с трудом пропихивает каждый кусок и налегает на вино. Когда Дженнифер уходит на кухню, чтобы приготовить чай, и Хеп вызывается отнести грязную посуду, настает очередь Дэйва успокаивать плачущего ребенка. — Идем, — говорит он заговорщически и увлекает Алана в детскую комнату. Алан неловко поднимается и идет за Дэйвом, чувствуя, как от него самого пахнет огурцами и базиликом. Он смотрит Гаану в спину, куда-то между лопаток — осанка у него всё такая же безупречная, как у профессионального танцора, и походка совсем не изменилась. От этих близнечных сходств с тем, прошлым Дэйвом, которого Алан помнил до последнего волоска на голове и мозоли на пятке, быть рядом с Дэйвом нынешним вдвойне трудней. Он всё время останавливает себя, одергивает, внутренним голосом упростив весь нелепый трагизм ситуации до лаконичного: «Это другая жизнь, другая, другая». Алан уверен: небесная канцелярия прощает все клятвы тем, кто умер и воскрес. А прощает ли она их тем, кто не верил в воскрешение? Дэйв входит к дочери и сразу же берет ее на руки, чтобы укачать под неприхотливую «Mary Had a Little Lamb». Девочка совсем крохотная, беленькая, вся в розовом и сером — ни дать ни взять зефирная принцесса. Сделав пару кругов по комнате, Дэйв садится на кушетку и устраивает Стеллу Роуз на коленях. — Ну, кажется, конфуза не случилось, она просто заскучала. Сейчас уснет, — объявляет он шепотом. — Хочешь взглянуть на нее? Смотри, у нее голубые глазки. Достались от кого-то из моей дальней родни по маме. Алан осторожно садится рядом и заглядывает ребенку в лицо. Нос пуговкой, брови едва обозначились, но и теперь уже видно, что девочка похожа на Дэйва. — Как там… Мартин? — спрашивает Алан просто, чтобы что-то спросить. Дэйв сводит брови к переносице и бросает на него быстрый, удивленный взгляд. Кажется, Алан только что заработал звание труса. — Не очень, — наконец выговаривает Дэйв, и только теперь Алан замечает, как осторожно он подбирает слова и движения, будто идет по хрустальному мосту. Из-за собственных трудностей он совсем этого не заметил. — Он много пьет, страдает от панических атак. С ним бывает тяжело. — А что Энди? — Флетч как обычно. Всё тот же Флетч, — фыркает Дэйв, мягко прижимая девочку к груди. — Начал жиреть. Время от времени говорит гадости про тебя и твою «сассекскую захолустную дыру». Он до сих пор расстроен и злится. — Ну конечно, — иронично соглашается Алан. — Теперь, видимо, все должны ему посочувствовать. — Послушай, — выдыхает Дэйв, решившись начать первым. — Я понимаю, тебе от этого никакой пользы, но я очень надеюсь, что когда-нибудь ты сможешь меня простить. И я хочу, чтобы ты знал — я понимаю и принимаю твое решение. Тогда у меня не было возможности осознать его до конца. — Правда понимаешь? — холодно уточняет Алан. — Может быть, я считаю, что оно было немного поспешным, — каждое слово дается Дэйву с трудом, будто он мучительно вымеряет его, прежде чем выпустить наружу. «Ну разумеется, он же плотно сидит на терапии», — напоминает себе Алан. — Ты же не был… так уж уверен, правда? — продолжает Гаан. — Ты хоть понимаешь, что несешь? — шипит Алан, усилием подавляя крик. — Я провел годы, размышляя об этом. То, что для тебя слилось в один большой героиновый приход, в реальности длилось годами. Каждый день, каждую ночь я уговаривал себя, что смогу потерпеть, что что-то изменится, что я смогу тебе помочь. Но ничего не менялось, всё становилось только хуже. Рот открывал ты, а говорила эта сука. — Она не виновата. — Нет, она виновата! — Алан до боли сжимает челюсть. — И если бы был способ убить ее и не сесть в тюрьму, видит Бог, я бы это сделал. — В конце концов она сама ушла от меня. Ты не понимаешь. Дело было вовсе не в ней. — В смысле, не в этой лживой порно-актриске, которая посадила тебя на иглу и вытрясла пару миллионов напоследок? Дэйв целует дочь в макушку и осторожно встает, чтобы положить ее в кроватку. — Я готов выслушать всё, что ты скажешь. Только не здесь. Идем в соседнюю комнату, там у меня что-то вроде домашней студии. Конечно, не такая роскошная, как у тебя… Они выходят наружу, и Дэйв бесшумно прикрывает за ними дверь. Лицо у него бледное. Путь в «студию» занимает меньше минуты, но за этот краткий промежуток времени оба теряют запал, и первое, что они делают, вновь оказавшись в замкнутом пространстве, это мягко сталкиваются лбами и замирают, слушая дыхание друг друга. Никто не решается двинуться ближе или обнять, они просто застыли и не знают, как быть дальше. Дэйв закрывает глаза — он всегда их закрывает, когда целуется, пробует вкусную еду или слушает крутую музыку, а Алан смотрит на его темные губы. У обоих сердце бьется так быстро, что в ямке под горлом видна пульсация крови. Алан отстраняется первым. — Мне очень тебя не хватает, — говорит Дэйв, очевидно позабыв все наставления мозгоправа и отбросив к чертям осторожность. — Пожалуйста, не пропадай. Просто звони иногда, шли письма по электронной почте. Разве это так сложно? — Хорошо, — соглашается Алан и отворачивается, чтобы оглядеться. — Почему нет. Электропианино, аналоговый синтезатор, простенькая система для записи демо. Вот и вся студия. — Не обязательно… так поступать, — продолжает Дэйв, прекрасно понимая, что ничего не добился, кроме пустой отговорки. — К тому же, я всегда получаю то, что хочу, помнишь? — добавляет он со слабой улыбкой. — Ты этого не хочешь, — спокойно возражает Алан. — У тебя есть всё, что нужно, и ты это знаешь. — Почему ты всё время решаешь за меня? Кто дал тебе это право? Алан не собирается отвечать на этот вопрос. Он смотрит Дэйву в глаза и видит в них всю ту же неуправляемую иудейскую сумасшедшинку, прежнее пламя, вспыхивающее и разгорающееся с небывалой быстротой. Это пламя способно завести пятидесятитысячную толпу, превратить ее в волнующееся потное море послушных тел, а Алан всего только один и он постарел, и успел узнать гнилостный вкус поражения. Стоя перед Гааном, он чувствует себя так, будто замер на краю обрыва, и единственное, что способно удержать его от прыжка — это мысли о Пэрис, которая наконец-то научилась играть «Скерцо» Диабелли своими пухлыми детскими пальчиками.