Another Day

If there's a kingdom beyond it all Is there a God who loves us all Do we believe in love at all I'm still pretending, I'm not a fool (Dave Gahan, «Kingdom»)

Клара просыпается с больным горлом и невысокой, самой мучительной и изматывающей температурой простуженного и глубоко несчастного человека. Алан заказывает в номер чай с медом и лимоном, а Пэрис устраивает сестру на высоких подушках. — Теперь мы не поедем смотреть мое озеро? — спрашивает Клара, заранее зная ответ. — Прости, дорогая, — Алан качает головой и в который раз кладет руку ей на лоб. Ему стыдно перед самим собой, но он чувствует облегчение, когда поездка отменяется. Меньшее, что ему сейчас нужно, так это еще один виток воспоминаний и горячечных снов, в которых он снова чувствует себя молодым и всецело принадлежащим кому-то, истерично, безрассудно любящим. Алан разучился получать удовольствие от этого чувства. Он убежден, что каждому возрасту не приличнее, но полезнее определенные состояния ума и духа. В двадцать пять сходить по кому-то с ума, трахаться в узком шкафу, который японцы по ошибке считают туалетом, и будить друг друга посреди ночи, чтобы «сделать это еще разок», — вполне закономерно, но шестьдесят лет вовсе не требуют такого накала страстей. Желания и кровеносные тельца вместе с ними становятся неповоротливыми, резкие потрясения могут разрушить весь организм. Всё чаще Алану кажется, что обменять счастье на покой не так уж и плохо. Он немного ненавидит себя за эти мысли. — Пап, — Стенли сам завозит в общую комнату тележку с завтраком, великодушно отпустив обслугу восвояси. — Идем завтракать. Клара от еды отказывается, а Алан всё ждет, когда подействуют леденцы для горла и она передумает. — Детка, постарайся поспать. Мы останемся здесь до завтра, а потом полетим домой. Нужно набраться сил, хорошо? Клара кивает с закрытыми глазами, сглатывает слюну и морщится. В спальню заглядывает Пэрис с полотенцем на голове. — Папа, пока ты не уйдешь, она не уснет. Сам знаешь. — Хорошо, хорошо, я иду. За завтраком Пэрис и Стенли молча жуют круассаны и не очень-то заботятся о том, чтобы подчистить тарелки с омлетом и беконом. Почему-то Алан уверен, что в отсутствии аппетита у детей виновата его хмурая физиономия и старается покончить с едой поскорей, хотя торопливо впихивать в себя куски — совсем не в его правилах. Это Дэйв, как ему запомнилось, очень любил заглатывать бургеры, едва прожевывая, и этот фокус всегда сходил ему с рук, а Энди работал челюстями до посинения, как старик, и всё равно постоянно страдал от туалетных проблем. — Пап, да это всего лишь простуда, — не выдерживает Пэрис, лишь подтверждая его опасения. — Я знаю. Простите. Вы оба. Я должен был заставить ее надеть ту проклятую ветровку, вот и всё. Сейчас схожу в аптеку и поищу для Клары что-нибудь получше сосательных конфет, а потом вернусь и вы, будьте добры, исчезните до вечера и хорошенько повеселитесь. Договорились? — Супер! — тут же реагирует Стенли и залпом допивает чашку кофе. — Не подавись, тусовщик, — смеется Пэрис. После таблетки парацетамола и еще одной порции горячего чая Клара соглашается позавтракать. До обеда Алан выполняет все капризы дочери. Они вместе смотрят передачу про съемки битв в «Игре престолов», с хрустом разгрызают лечебные леденцы, хотя их положено уныло рассасывать, едят в постели печенье. Обычно все эти простудные ритуалы исполняет Бритт, а Алан действует на подхвате — варит бульон и вовремя приносит горячий шоколад. Сегодня, в чужом городе, вдали от дома и от Бритт, он наконец может прочувствовать всё то, чего сам лишал себя со старшими детьми и чуть было не лишил с младшей дочерью. Когда Клара засыпает, Алан потихоньку встает и уходит в гостиную. У него болит голова — то ли от волнения, то ли из-за вчерашней усталости. В баре есть более или менее пристойное вино, и Алан решает, что вполне заслужил свой аналог парацетамола. Развалившись на диване и пролистывая телефонную книжку айфона, Алан запоздало спрашивает себя — не могло ли вдруг так выйти, что ему понадобилось выпить для храбрости, чтобы позвонить бывшей жене, или эти два события никак не связаны? Хеп отвечает только со второго звонка. Голос у нее заспанный и хриплый. — Разбудил? — Нормально, — уверяет Хеп, откашлявшись. — Немного приболела. — Клара тоже болеет. Только что напоил ее чаем и уложил. — А где Бритт? Алан приканчивает первый бокал и какое-то время молчит в трубку. — То есть, я, по-твоему, не способен позаботиться о дочери самостоятельно. — Ну раньше ты не особенно рвался сидеть с больными детьми. Расслабься, я не хотела обидеть. — Разве Пэрис и Стенли не сказали тебе? Мы поехали без Бритт, ее мать заболела. На том конце слышится шуршание пакета, стук чего-то стеклянного, явно упавшего на пол с приличной высоты. Хеп снова кашляет, Алан слышит это, хотя она, похоже, зажала динамик ладонью. — Ты там в порядке? — тихо спрашивает Алан, когда она возвращается к разговору. — Есть, кому присмотреть за тобой? — Обо мне волнуйся, — фыркает Хеп. — Переживу тебя из чувства противоречия. — Рад слышать. — Зачем ты звонишь? — в голосе Хеп появляется раздражение. — Есть ко мне дело? — Нет никакого дела, просто проявляю вежливость. — Ох, как же ты хорошо умеешь врать. Очень натурально. Я бы поверила, если б не знала тебя так давно. Это Пэрис меня сдала? — На что ты злишься? — прохладно интересуется Алан, делая несколько маленьких глотков. — Знаешь, в чем твоя проблема, Чарли? — Я весь внимание. — Ты постоянно думаешь о том, что было бы правильно. Что соответствовало бы твоим охуенным рыцарским принципам. Вот тебе пример. Ты не хотел мне звонить и с трудом выдерживаешь этот разговор, но ты счел, что нужно во что бы то ни стало исполнить просьбу дочери. Чарли не может просто взять и послать всё к ебаному хую, он стиснет зубы и сделает. А потом будет чувствовать себя несчастным. Вот стратегия всей твоей жизни. Из какой распродолбанной романтической книжки ты выпрыгнул, Уайлдер? Мне всегда казалось, что таких мужиков перестали выпускать в XIX веке, — эта тирада отнимает у Хеп последние силы. Следующие несколько минут Алан слышит только ее кашель. — Ты была в больнице? У тебя начинается бронхит. — Еще нет. Вчера было нормально, только сегодня расклеилась, — с трудом выговаривает Хеп, ее голос звучит сдавленно из-за попыток преодолеть новый приступ. — Только не надо пугать ребят. — Послушай… — Нет, это ты послушай. У меня сегодня день откровений, — перебивает Хеп. — Вся штука в том, что ты не можешь быть несчастным и оградить от этого несчастья тех, кто тебя любит. Это тоже ответственность, понимаешь? Ты живешь не на дне колодца, не на вершине китайской горы. Это как болезнь. Я сбежала от твоей болезни, Алан. Я взяла на себя труд попробовать стать счастливой. Я хотя бы попыталась. И мне кажется, ты меня за это проклял.