За стенами замка

8 сентября 2003 года. Больница Святого Мунго. День 3229. Она знает, что это сон, потому что вернулась в Хогвартс и носит красно-золотую рубашку, вместе с серебристо-зеленым шарфом на шее. Гермиона чувствует, как сон ускользает от неё, голоса в её комнате становятся громче, а матч по квиддичу Гриффиндор против Слизерина кажется намного более далеким. С трудом открыв глаза, она обнаружила рядом двух человек: рыжеволосого и темноволосого, стоявших полукругом у её кровати, — она сразу узнает их. Гермиона смотрит на Блейза, прежде чем обратиться к Рону, он просто говорит ей «два», и она кивает. Прошла почти неделя, а она бодрствовала в общей сложности всего 20 минут. Это новый рекорд, и по выражению лица Блейза понятно, что он тоже удивлен. — Поттер сказал, что ты хочешь поговорить со мной? Что-то не так? — спрашивает он, притворяясь, что после их последнего разговора не прошло целых два дня. — Нет, — она нерешительно смотрит в сторону Рона и качает головой. — Все хорошо, я просто хотела спросить кое-что, но это может подождать. Блейз, должно быть, догадался по её лицу, что она хочет задать вопрос, когда Рона не будет в комнате, он приподнял уголки губ и кивнул. Блейз дает ей лекарство, которое она обычно принимает четыре раза в день, такое же отвратительное на вид как и на вкус, и выходит из палаты. Это зелье дольше всего держит её в реальности. Они до сих пор не выяснили, каким проклятием она была поражена, потому что бывший Пожиратель Смерти выпустил десятки других заклинаний, прежде чем его оглушили, поэтому заклинание Приори Инкантатем не помогло. Это был мощный удар, попавший в живот, и потому девушка сначала была просто обездвижена на несколько секунд. Она продолжила сражаться, решив, что это больше всего было похоже на помутнение, но осознание того, что что-то не так, пришло только через несколько часов, когда она рухнула без сознания. В Святом Мунго обнаружили, что это была тёмная неизвестная магия, которая заставляла её тело отключать по одному органу за раз, начиная с того места, куда ударило проклятие, в её случае — в брюшную полость. Они применяли десятки зелий и исцеляющих заклинаний, но проклятие действовало быстро, распространяясь повсюду, будучи невосприимчивым ко всему. Единственное, что им удалось сделать, это замедлить процесс распространения. Шли недели, целители и её друзья становились всё более встревоженными и обеспокоенными, болезнь достигла её легких и теперь подбиралась к сердцу. И все знали, что в тот момент, когда она поразит её сердце, они ничего не смогут сделать, потому что это был последний орган до мозга, а потом она умрет. Для поддержания жизнедеятельности других органов у них были зелья, но ничего, что помогло бы в работе с мозгом. Сейчас Гермиона стала вроде волшебной живой машины, ничто в ее организме не работало само по себе. Она знает, что если бы она была в магловской больнице, то умерла бы спустя несколько часов после того, как её привезли туда. — Если бы Гарри не сказал мне, я бы и не знал о Боррире, — начинает Рон, а Гермиона готовится к тому, что может произойти. Прошли целые годы едких комментариев и оскорблений в их адрес. Слова, от которых у нее болит сердце, лишь доказывали, что мир ничуть не изменился после последней войны. То, что когда-то было предрассудками по отношению к маглорожденным и предателям крови, теперь относится к чистокровным и потомкам Пожирателей Смерти. Те немногие, кто работал в Министерстве, например, такие как Тео и Пэнси, выслушивали каждый день оскорбления и шепотки об их чистой крови так же, как она выслушивала это от людей, называющих её грязнокровкой. Все больше и больше ведьм и волшебников вступали в брак с маглорожденными либо полукровками, потому что никто не хотел, чтобы их ассоциировали с теми, кто вызывал такой ужас. Гермиона съёживается от их глупости и ограниченности; неспособная понять, как люди не видят то, что они идут теми же путями, что и десять лет назад. Блейз Забини, чья семья не имела связей с Пожирателями Смерти, страдает от предрассудков. Он целитель в Святом Мунго, и часто люди не хотят, чтобы он лечил их из-за его крови. Даже Ханна Эббот, девушка из Хаффлпаффа и жена Невилла, получает свою долю неодобрения только потому, что её семья — одна из Священных Двадцати Восьми. В первый раз, когда они услышали о нападениях на бывших Пожирателей Смерти, Рон сказал: «Ну, они этого заслуживают», и ей захотелось закричать. Всё больше чистокровных жили в затворничестве, те, кто не был связан с Волдемортом и был достаточно богат, чтобы никогда больше не работать, пользовались этим, держась в стороне, но те, кто опустошил свои хранилища после вынесения приговора, вынуждены выносить оскорбления. Как, например, Тео. Но, конечно же, все ещё остаются те, кто проповедует превосходство крови, кто жаждет возвращения Волдеморта или чтобы кто-то снова установил старый порядок. — Да, было здорово снова увидеть Келума, — отвечает она, отводя взгляд. Драко не тема для обсуждения с любым из Уизли. Особенно с Роном. Гермиона знает о чувствах Рона к ней, он признался, что влюблен в неё, глубокой ночью, когда они искали крестражи, и она знает, спустя годы, что он по-прежнему любит ее. Когда Рон впервые предпринял попытку сделать хоть что-либо, почти через три года после войны, она плакала часами и не могла сказать ни единого слова ему, он воспринял это за отказ, и они предпочли притвориться, что ничего не произошло. Гермиона все еще держит в своей квартире слишком много оберегов, трижды проверяет каждую комнату, каждый раз, когда она приходит домой и перед сном; просыпается от малейших звуков. Даже Живоглот научился не разгуливать посреди ночи по квартире. Гермиона спит с палочкой в руке под подушкой. Прошло уже пять лет после войны, и она до сих пор каждую ночь просыпается от своих криков, заново переживая дни, проведенные в палатке, самыми худшими из возможных способов: Беллатриса, убивающая Гарри и Рона и пытающая Гермиону на земле, прежде чем убить ее саму; окровавленное тело Драко, появляющееся на их пороге; война, продолжающаяся после рождения Келума, и... — Гермиона качает головой, она не должна зацикливаться на этом. Рон попытал счастья еще раз в декабре прошлого года, через пять месяцев после окончания домашнего ареста Драко. Она месяцами ждала, что он свяжется с ней, навестит, привезет Келума к ней домой или заберёт его, но он так и не приехал, и Гермиона поняла, что он может вообще не приехать. В конце концов, они уже были не в Хогвартсе. На второй раз Гермиона согласилась и попыталась двигаться дальше вместе с Роном. Она не говорила и не упоминала о Драко при Уизли, и притворялась, что не испытывает больше чувств к нему. Она заботилась, любила и вкладывалась в отношения с Роном так, что никто не осмеливался сказать, что она любит другого. В первый раз, когда они занимались сексом, она всё время плакала и дрожала. В ту секунду, когда ей действительно понравилось, плакал Рон. Она назвала Рона именем Драко. Дело в вот в чем. Она любит Рона, правда любит. Но давным-давно она пыталась перестать обманывать себя, думая, что любовь, которую она испытывает к нему, отличается от любви, которую она испытывает к Гарри. Её сердце уже наполнено любовью к кому-то другому. Но Гермиона непреклонна в том, чтобы снова поправляться, быть счастливой и здоровой. Но иногда её щит переставал работать и она немного опаздывала на встречи, потому что ей нужно было успокоиться, а Гарри смотрел на неё понимающим взглядом, не осуждая или сердясь, он просто её принимал. Каждый год в день рождения Келума она теряла его, как потеряла в тот день; она запиралась в комнате Келума или пряталась в доме Панси. Она плакала и хотела, чтобы они провели его день рождения вдвоём с Малфоем, а не только с сыном, будет эгоистично желать, чтобы всё было по-другому, а ведь они могли быть семьей. И после этого она появлялась, игнорировала сердитые взгляды Рона и Джинни и посвящала себя Рону и другим Уизли, потому что они заслужили не этого, не заслужили лучшего друга, всё ещё сломленного войной, которая прошла много лет назад, они не заслуживали кого-то, кто хотел бы быть где-то в другом месте всё это время. Это длилось не больше нескольких месяцев; она всё ещё была слишком сломлена, вздрагивала от малейших прикосновений, слишком параноидальна и очень влюблена в Драко Малфоя. Гермиона и Рон боролись больше всего на свете, он не хотел слышать о Келуме, а Гермионе нужно было рассказать кому-то о своём ребенке. Она, Гермиона Грейнджер, самая яркая ведьма своего возраста, героиня войны, награждённая Орденом Мерлина первого класса, по-видимому, страдает от сильного ПТСР (1). — Была ещё одна атака, — говорит Рон, меняя тему. — «Боргин и Бёрк» были разгромлены, Бёрк пропал. — Есть какие-нибудь сведения о том, кто стоит за этими нападениями? — Пока нет, ничего такого, что привело бы нас к кому-нибудь. У нас есть только гипотеза, которую ты выдвинула. — Полукровка или маглорожденный, — комментирует она, а Рон кивает. — Я ухожу, Гарри задержится в офисе допоздна, а Джинни хочет помочь с мальчиками, — объясняет Рон и целует её в лоб, она кивает. — Я люблю тебя. Увидимся завтра, Миона. — Я тоже тебя люблю, спокойной ночи. Поговори с Блейзом, когда уйдешь, пожалуйста, — просит она и игнорирует его выражение лица, когда он выходит. Она и Блейз уже стали основными именами — это одна из вещей, которые Рон и Гарри не понимали, но не задавались об этом вопросом. Не прошло и десяти минут, как Блейз входит в её комнату с легкой улыбкой, слишком близкой к ухмылке, чтобы считаться адекватной в больнице. Но это фишка Блейза Забини. Или, может быть, это фишка мальчиков среди слизеринцев. — Грейнджер, чем я могу тебе помочь? — спрашивает Блейз и закатывает глаза. — Помнишь, ты сказал, что должен мне услугу? — В чём дело? — Блейз прищуривается; такой тон мог бы выдать её. Она знает, о чём собирается спросить и вряд ли такая просьба будет согласована, и потому уже сейчас чувствует себя неуютно, прося его о чём-то ещё, так как Блейз — причина, по которой она всё ещё жива. — Мне нужен Омут Памяти. — Гермиона… — начинает Блейз и вздыхает, будто ждал такого поворота событий. — Они крайне редки в наши дни, а в твоем состоянии, это может нанести большой ущерб, ты не только вспоминаешь воспоминания, ты переживаешь их и всё, что ты чувствовала в тот самый момент. Воспоминания истощаются, к тому же ты не так полна энергии, как четыре месяца назад. Мы так близки, что я ничем не могу рисковать. — Пожалуйста, Блейз! Я не могу так уйти. Каждую неделю я провожу всё больше и больше времени без сознания и всё время забываю всякую всячину, от этих зелий у меня кружится голова, и я не могу контролировать то, что происходит в моей голове! Мы оба знаем, что нам нужно больше времени, но времени у нас нет. — Мы близки к решению, Гермиона. Почему ты мне не доверяешь? Ты не умрешь на моих глазах. Я обещал тебе это. Ты одна из моих лучших друзей, и ты спасла мою жизнь в тот день в Хогвартсе, и я собираюсь спасти твою, — твёрдо говорит Блейз. — Я бесконечно благодарна тебе за всё, что ты для меня сделал, Блейз, но я так устала, — она вздыхает и краснеет, шепча последнюю часть. — Я так по нему скучаю. Блейз опешил. Блейз — номер один в списке людей, которые умоляли её рассказать обо всём Драко и Келуму, поскольку он лучший друг Драко и крёстный отец Келума. — Ты же знаешь, что тебе не нужен Омут Памяти, чтобы вернуть его, — Блейз скрестил руки на груди. — Он будет здесь через секунду, и ты это знаешь. Это неправда, но она ничего не говорит. Иногда Гермиона думает, что её жизнь — это ряд вещей, которые она никогда не сможет сказать. — Что будет хорошего в том, если я сейчас расскажу ему об этом? Мысль о том, что он может быть здесь, уничтожает меня! Потому что я на смертном одре, и человек, которого я хочу больше всего рядом со мной, единственный, кого я не могу видеть! У меня нет времени на счастливый конец! Я не хочу, чтобы он напоминал мне обо всём, что я могла бы иметь, я не хочу, чтобы он притворялся, что мы счастливы и любимы друг другом. — Но ведь это так! Вы двое всё ещё влюблены друг в друга! — У нас нет времени! У меня только воспоминания, Блейз! И даже их у меня отнимают! — А как же Келум? Почему ты не можешь сказать ему? Твой сын, Гермиона! Я ходил на такое количество обедов в поместье Малфоев, что едва могу сосчитать, и никогда, никогда не чувствовал себя так неуютно, как с тех пор, как начал лечить тебя. Если они узнают, что я лгал им, что я скрываю это от них… — Я не могла ему сказать! Он был так счастлив, когда мы встретились, что я не могла у него этого отнять! Я не могла заставить его грустить! — А ты не думаешь, что он будет опустошен, когда узнает о смерти матери и узнает, что она скрывала это от него? — Блейз кричит, и она знает, что он сердится; эта тема — единственная, которую они избегают потому, что они всегда кричат друг на друга. — Не могу, — Гермиона вздыхает. — Это его уничтожит. Уничтожит их обоих. Гермиона, они будут винить себя вечно. Мы оба знаем, что Драко великолепно владеет зельями, и он очень поможет. — Блейз, пожалуйста. Остановись, — она плачет, и Блейз вздыхает, неодобрительно качая головой. — Я знаю только одного человека, у которого есть Омут Памяти, — Блейз вздрагивает, скрестив руки на груди и прищурив глаза. — Если человек спросит, зачем мне это нужно, я скажу, что это для моего пациента, который лежит на смертном одре, — она кивает, не совсем понимая, к чему он клонит. — И если человеку станет любопытно, а я точно знаю, что станет, он спросит, кто умирает, я скажу, что это Гермиона Грейнджер, — Говорит Блейз, и хоть он и пытается быть пугающим и серьезным, он не может скрыть ухмылку. — Хорошо. — Единственный известный мне омут находится в поместье Малфоев, — Блейз говорит спокойно, как будто говорит про погоду. — Нет! Блейз, пожалуйста! — она в панике плачет. — Ты мой целитель, ты не можешь раскрывать медицинскую информацию о своих пациентах! — Спровоцируй меня ничего не говорить. — Ты обещал! Ты, блять, обещал, Блейз! Я доверяла тебе! Ты не можешь так со мной поступить! — Ты сказала, что у тебя нет времени. Я дам тебе время, и ты будешь аккуратно им пользоваться, или я заколдую тебя до конца твоей жизни. Я хочу получить его помощь. — Сказав это, Блейз выходит из комнаты и кричит. 8 сентября 2003 года. Больница Святого Мунго. День 5420. Стук в дверь почти три часа спустя заставил её напрячься. Она знает, что Блейз пошел прямо к Драко и она смотрела на дверь с тех пор, как Блейз ушел, ожидая момента, когда Драко Малфой и, вероятно, Келум ворвутся в её комнату. — Войдите, — она говорит дрожащим голосом. Дверь медленно открывается, и она задерживает дыхание, но быстро выдыхает, поскольку человек, входящий в её комнату, — Блейз, и он один, но несёт с собой Омут Памяти. Гермиона чувствует, как у неё сжимается сердце. Может, она и не хотела им говорить, но подумала, что, как только они узнают, они будут здесь и увидят Блейза, возвращающегося в одиночестве, будет душераздирающим зрелищем. Она ненавидит себя за это. — Не смотри так, у меня не хватило духу сказать ему, — Блейз говорит тихим голосом. — Вот Омут. Постарайся не убиться этой штукой, — Блейз снова уходит, и Гермиона зовет его, глядя в след. — Спасибо, Блейз. — Не благодари. Наверное, я только всё усугубил. Он убьет меня, когда узнает, что я сделал. Она понимающе кивает и смотрит ему вслед. Омут лежал у неё на коленях, и она сморгнула блестящую слезу, которая упала вглубь Омута, и быстро нырнула внутрь за ней.