За стенами замка

18 сентября 2003 года. Больница Святого Мунго. День 5430-й. — Извини, мы звонили, но ты, естественно, ничего не слышала, — она слышала голос Блейза, но её глаза видели трёх расплывчатых Блейзов. — Выпей это, головокружение пройдет, — сказал он, отдавая стакан ей на руки и направляя его в рот. — Ты слишком долго спишь под этими лекарствами, — прошептал он ей, — несколько дней. — Несколько дней? — смущённо спросила она, и он только кивнул. Она проглотила лекарство, вкус был ужасен и автоматически вернул все чувства. Затем Блейз протянул ей зелья, что ей тоже пришлось выпить. Её комната была полна людей. Блейз, Рон, Гарри, Джинни и Тео Нотт, все выглядели чрезвычайно напряженными. Уизли и Гарри выглядели измученными, их глаза были налиты кровью, а волосы растрепаны. А Джинни и вовсе выглядела совершенно разбитой. — А что вообще случилось? — спросила она. — Были и другие нападения, — начал Гарри. — Вчера убили отца Эрни МакМиллана. Они нашли сообщение на его теле: «Мы собираемся покончить с кровью семьи Блэков один за другим». — Ни за что! — воскликнула она. — И это ещё не все. На «Нору» тоже напали. — Нет… — прошептала она, и её глаза тут же наполнились слезами, когда она увидела Рона и Джинни. — Молли… она была одна в «Норе», и она… — рыдания Джинни разрывали сердце, и Гермиона начала плакать. О Боже, Молли Уизли. Женщина, которая была для неё второй мамой, которая заботилась о ней, как о родной. — Как же так? Почему так случилось? — воскликнула она. — Её нашли с запиской: «На этот раз даже предателям крови не удастся сбежать». — О Боже мой! — она рыдала, уткнувшись лицом в ладони; Блейз стоял рядом и гладил её по голове. Она подняла глаза и увидела, что Рон напрягся, его лицо было напряжено, а челюсти сжаты. Он не плакал, он даже не выглядел грустным, Рон выглядел крайне разъяренным. — Мы пытаемся сделать всё возможное, чтобы найти того, кто стоит за этими нападениями, но нет никаких улик. Она вытерла слёзы, она не могла плакать прямо сейчас, они были там не потому, что хотели рассказать новости, они были там потому, что им нужен был её мозг. Её помощь. — Семья Блэков — самая древняя семья в волшебном мире, сколько британских ведьм или волшебников имеют кровь Блэков в своей семье? — спрашивает она и замечает, как на лице Тео появляется гордая улыбка. — Я, Уизли, Лонгботтом, Флинт, Булстрод, Крэбб, Люпин, МакМиллан, Малфой, Пруэтт, Тонкс, Берк, Яксли, Розье, Блишвик, Крауч, Гэмп и Лестрейндж, — говорит Гарри, и Блейз с Тео смотрят на него широко раскрытыми глазами. — Что такое? Я живу на площади Гриммо, я провел много часов, глядя на этот ужасный гобелен. — Яксли в Азкабане, Розье мёртв и у него нет семьи, Пруэтты теперь мертвы, — Гермиона вздохнула от недостатка такта у Блейза. — Семья Крауч, Блишвик и Гэмп тоже мертвы, а братья Лестрейндж находятся в Азкабане. — Значит, магглорожденные, полукровки, Блейз, Пэнси, Тео, Дафна и её сестра не могут подвергнуться нападению. Даже отец Тео? — спросила она, а потом повернулась к Тео: — Прости, Тео, я не хотела тебя обидеть. — Я и не обиделся. Но нет, мы не в безопасности, по крайней мере, я. Мой офис был взломан как раз сегодня утром. — Как? — Я же работаю в отделе контроля рождаемости волшебников, в моём офисе есть досье на каждого человека, рожденного волшебником, начиная с их первого проявления магии. — Они забрали документы? — он снова кивнул. — Мы с коллегами были ошеломлены. Когда мы вернулись, их уже не было и они забрали с собой все документы. — А что об этом говорит министр? Это не маленькая часть Пожирателей Смерти, это больше! — Волшебный мир находится в состоянии боевой готовности. В некоторых домах воспитываются подопечные, но в остальном мы бессильны. — Ну, кто из магглорожденных или полукровок-волшебников или ведьм — пострадал в руках семьи Блэков или Пожирателей Смерти? — спросил Блейз. — Чёрт возьми, это же почти все! — Спасибо за твой полезный вклад, Блейз, — саркастически заметил Тео. — Но он прав, хотя я уже упоминала, думаю, что человек, стоящий за всем этим, возможно, магглорожденный или полукровка. Кто бы это ни был, у него должна быть очень веская причина для убийства. Это планируется, это месть. — Но, как и сказал Забини, это может быть кто угодно, — разочарованно сказал Гарри. — Нет. Чьи ведьмы и волшебники, как мы знаем, были убиты членами семьи Беллатрикс или любым другим Пожирателем Смерти в семье Блэков? — Много кто. — Ну, тебе лучше сузить число! — она огрызнулась. — Гермиона, мы делаем все, что можем. Мы пришли предупредить тебя. Мы устанавливаем защиту вокруг твоей комнаты, и Аврор будет охранять твою дверь, — объяснил Рон, его голос был спокойным, лишенным эмоций. — Что? Почему? Я же не родственница семьи Блэков! Я же магглорожденная! — воскликнула она, и Тео с Блейзом фыркнули. — Но мы же взяли тебя к себе! Это очевидно, что у тебя есть связи с этой семьей, — сказал он с суровым лицом. — И ты никоим образом не можешь защитить себя! — он взорвался, и она знала, что лучше не кричать в ответ на его реакцию, потому что речь шла о Молли. — Рон, я знаю, — она сказала так, как будто это было очевидно. — Кел тот, кого нужно защищать и охранять. У него есть Блэковские предки, а не у меня. Да, я его мать, но я не потомок Блэков, и нет никакой необходимости держать Аврора за моей дверью. — Ты не понимаешь, как работают магические семьи, не так ли? — растерянно спросил он, Гермиона изогнула бровь. — Да, знаю, но ты не понимаешь, что тот, кто стоит за всем этим, не чистокровный и не думает так же, как они! Остальной мир не видит семью так же, как чистокровные это делают! Мы называем членами семьи зятьев наших супругов, потому что все мы объединены законом, а не какой-то магией, которая превращает каждого в большую кровную семью после брака! Свен и Друэлла верили и проповедовали, что Андромеда больше не была их семьей, потому что они выжгли её из того гобелена, так же как и Сириуса, но это не так, как мы думаем. Это не потому, что вы все приняли меня в свою семью и начали называть меня Уизли, потому что я единственная, чья кровь не перекликается с вашей. — Она проводит слишком много времени с Забини, потому даже не считает себя Уизли, — говорит Джинни, её голос полон ненависти. Она пристально смотрит на подругу, пытаясь решить, был ли яд в её голосе вызван болью или чем-то еще. — Джинни! — Гарри хмурится. — А я-то тут при чем? — спросил Блейз, и по тому, как он стоял у её кровати, положив руку на изголовье, она поняла, что он собирается защищать её, хотя в этом не было необходимости. — Ты точно знаешь, ЧТО ЭТО ТАКОЕ, Забини? Мой брат сказал мне, что вы отказываетесь называть её Гермионой Уизли и высмеиваете её за то, что она общается с нами! Как будто это огромная шутка! — говорит она сердито, и её голос слишком громкий для больницы. — А что ещё сказал тебе твой брат? Может быть, он ещё и говорит тебе то, что говорит ей? — он тоже повысил голос, и Гермиона закрыла ему глаза. Это не может закончится хорошо. — Заткнись, Забини! Это же не твое дело! — Конечно, это моё дело! Келум — мой крестник! А Драко — мой лучший друг! И ты приходишь сюда, в её комнату, игнорируешь её мольбы послать простое письмо, проклятое письмо её собственному сыну и оскорбляешь его перед ней, передо мной! — Он ей не сын! Она никогда его не воспитывала! Она даже не видится с ним! — кричит Джинни. — Этот мальчик — просто ошибка! — Рон закричал одновременно с сестрой, и Гермиона была рада, что Блейз кричит от её имени, потому что она потеряла дар речи. Она рада, что была слабой и без палочки, потому что оглушила бы сейчас обоих Уизли. Гермиона покраснела. — Как ты смеешь так говорить, мать твою? Как ты смеешь, блять, называть Келума ошибкой? — он прыгает на Рона, а Тео держит его. — Слезь с меня, Тео, я придушу этого ублюдка! Ты так чертовски сильно ревнуешь потому, что она никогда не любила тебя так, как любила его! В то же время Гарри держал Рона, который теперь пытался всеми силами добраться до Блейза. — Заткнись! Закрой свой рот! — Ты же знаешь, что я прав! И именно поэтому ты запретил ей видеться с ним! Потому, что вы не можете смириться с тем, что она любит Малфоя и любила с тех пор, как ей исполнилось пятнадцать! Ты не можешь смириться с тем, что она выбрала его вместо тебя! Но новостная лента «Уизли» гласит: Драко, блять, любит её больше тебя! — Малфой — это зло! И единственная причина, по которой его сегодня нет в Азкабане, это то, что я ничего не сказал, когда она и Гарри защищали его! Потому, что я не сказал всей грёбаной правды! — Потому что ты знаешь, что если сделаешь это, она никогда не простит тебя! Никогда больше не посмотрит на тебя! Ты не можешь отправить в Азкабан человека, которого она любит, потому что тогда она никогда больше не посмотрит на тебя! — Ты ничего не знаешь, Забини! Ты заблуждаешься! Ты слушаешь, что говорит этот ублюдок-мальчишка и несёшь чушь! Скажи мне, это он наполнил твою голову этими любовными бреднями? — Нен смей так говорить про Келума! Единственный ублюдок здесь — это ты! Потому что ты единственный, кого она не любит по-настоящему! И, я уверен, это убивает тебя! О, и ты знаешь, что она никогда не посмотрит на тебя так, как ты себе представляешь! Я абсолютно уверен, что то, как она смотрела на Драко в тот день, ослепило тебя ревностью! — Заткнись! — Жаль, что ты не видел, как она и Драко смотрели друг на друга в Хогвартсе! Как же они были влюблены друг в друга! У тебя такого никогда не было! — Ну же, Блейз, хватит, — прошептал Тео ему на ухо, стараясь удержать его подальше от Рона, — послушай, что ты говоришь, ты ведёшь себя совершенно отвратительно. Гермиона хотела бы, чтоб её голосовые связки работали, потому что она сказала бы: «Блейз, прекрати говорить и…» — Мне всё равно, как они любили друг друга! Они были в полной заднице! Он никогда не заслуживал её! Она была глупа, когда любила его. Она поступила глупо, когда забеременела, потому, что он жестокий, бессердечный, подлый убийца, и он всегда плохо обращался с ней и оскорблял ее. Он никогда не будет с ней на людях, никогда не позволит ей запятнать его имя её кровью! Или ты думаешь, что есть какая-то героическая причина, по которой он никогда не искал её, когда был свободен? Меня не волнует, что они чувствовали потому, что я всё это время был с ней, а не он! Ничто не приносит мне большего удовольствия, чем иметь против него все доказательства, чтобы победить его! Знать, что он где-то в этом ужасном, грязном поместье с ошибкой в виде ребенка потому, что я так сделал! Блейз отступил назад: — С меня хватит, Тео. Он просто всё испортил, это слишком даже для него. В комнате воцарилась тишина, в каждом из присутствующих звучали его последние слова, ужас, который он только что произнес. Гермиона глубоко вздохнула, откинула с себя одеяло, и только взглянула на Блейза, как он понял, что надо помочь ей встать с кровати. Её ноги почти подкосились, так как она не была на ногах больше двух недель. Он обнял её, и Тео подошёл к ней с другой стороны, чтобы тоже помочь. Можно было с уверенностью сказать, что мир был действительно испорчен, когда люди рядом с ней были слизеринцами, и она была против своих лучших друзей всю жизнь. — Ты сейчас же покинешь эту комнату, и я надеюсь, что умру прежде, чем снова увижу твоё лицо, потому что никогда в жизни я не была так оскорблена. Ты должен был быть моим лучшим другом и не думать так ужасно обо мне. Ты всегда говоришь гадости, когда ты в ярости, но это всегда заканчивается тем же, чем и в детстве. Я умираю и не собираюсь больше этого терпеть. Ты уйдешь потому, что он никогда не говорил мне ничего подобного. Он никогда не воспринимал меня как приз или как нечто само собой разумеющееся. Ты уйдешь потому, что прямо сейчас я могу быть жестоким, бессердечным и подлым человеком, но я не буду, потому что ты мой лучший друг, и я очень тебя люблю. И в этом вся разница. Лицо Рона всё ещё было красным от гнева, руки сжаты в кулаки, а костяшки пальцев побелели, но он злобно улыбнулся и усмехнулся. — Нет, Гермиона. Я никуда не уйду. — Да, уйдешь, — сказала она твердо, и Гарри отодвинул рукав своей мантии. — Нет, потому что после суда ты была просто пассивно-агрессивной. И я устал от этого, я хочу, чтобы ты хоть раз высказала своё мнение и не была дурой. Я не хочу прищуренных глаз и укоризненных взглядов, я не хочу хмурых взглядов или молчаливого обращения. Я хочу, чтобы ты сказала, что это съедает тебя всю твою жизнь. — Рон, брось, ты же этого не хочешь. Пойдём, тебе нужно остыть, дружище, ты злишься, ты только что потерял свою маму, давай, Рон, ты плохо соображаешь. — Заткнись, Гарри, не надо снисходительно относиться к моим чувствам. Я зол и мне грустно. Моя мать умерла, и я хочу, чтобы женщина, которую я люблю, сказала это, черт возьми, один раз! — он закричал, и остальные пятеро подпрыгнули от крика. — Ты должна начать произносить его имя вслух. Это когда-то должно произойти. Гермиона задумалась. Это правда, она никогда не говорила множества вещей, она всегда молчала, потому что чувствовала вину за то, что не любила его правильно, за то, что всегда сравнивала, всегда думала о Драко. Она знает о том, что должна сказать, и этого достаточно, чтобы потерять ее лучшего друга навсегда. Может ли она это сделать? Быть жестокой, сказать ему, что его заклятый враг — это любовь всей её жизни? Только сейчас, когда убили его мать? Может ли девушка, которая всегда старалась видеть лучшее в каждом, указать на его недостатки? Но могла ли она умереть, зная, что никогда не говорила правду? Зная, что её жизнь была ложью? Или, Мерлин, может ли она жить, никогда этого не говоря? Неужели она будет продолжать лгать всю оставшуюся жизнь? Сможет ли она, Гермиона Грейнджер, величайшая волшебница своего времени, жить с чувством вины и сожаления? Разве не она боролась за мир, который стоит того, чтобы жить? Для мира, где она могла бы быть тем, кем является на самом деле? — Сделай это, Грейнджер, — Блейз прошептал ей на ухо, и Тео сжал её руку, даже Гарри слегка кивнул. Ей было приятно сознавать, что она никогда не потеряет Гарри, каким бы ни был её выбор. И она увидела это в его глазах. — Драко Малфой — любовь всей моей жизни, Рон, — говорит она, и это дает ей жизненные силы. Он пришел волной тепла, проникнув внутрь её тела, проходя через умирающие органы, давая им ещё один шанс на жизнь. Это было похоже на бабочек, тех бабочек, которые трепещут в животе, когда вы находитесь рядом с любимым человеком. Она наконец-то поняла силу любви, почему Гарри выжил все годы спустя, почему тёмная магия была так слаба против любви. Любовь — это свет, это сама жизнь, она приходит без предупреждения и иногда без просьбы, она чиста, невинна, и это то, что делает человека живым. Гермиона нашла свое лекарство. — Я любила его ещё до того, как узнала, что такое настоящая любовь. Он изменил меня таким образом, что я даже не знаю, где и когда это началось. Он менял меня медленно, не давая возможности видеть то, что я существую из-за него и что он всегда был рядом. С ним я поняла, что то, кто я есть — это не то, что люди видят во мне. Он сделал меня сильнее и заставил расти. Он научил меня тому, что человек есть больше, чем его образ. Он показал мне эмоции, мысли, чувства и реакции, о существовании которых я даже не знала. Он заставил меня увидеть, что мир не был таким совершенным, как я думала, и даже со всеми несовершенствами, он всё ещё оставался прекрасным. Он научил меня красоте в страдании, в печали и что даже серый цвет имеет свои различные оттенки. Он показал мне, как люди могут измениться и найти искупление, и мы не выигрываем и не проигрываем в жизни, тем более в войне, что мы всегда побеждаем и всегда проигрываем, и все это в неопределенном месте, где лежит величие жизни. Он учил меня никогда ничего не принимать на веру, потому что мы все ждём последствий. И именно поэтому, Рон, я никогда не смогу любить тебя так же, как сейчас его. — Потому, что я не изменил тебя? Я любил тебя, не думая, что ты нуждаешься в переменах! Я люблю тебя такой, какая ты есть! — Он не изменил меня, потому что мог любить меня. Это он любил меня, что изменило то, кто я есть. А ты, Рон, всю свою жизнь принимал меня как должное. Ты принимаешь меня время от времени, когда относишься ко мне как к досадной помехе. Когда я сосредотачиваюсь на реальных проблемах, а не на забаве, когда ты игнорируешь мои советы по всему, если не хочешь успокоить меня или не рассердить. Ты был груб со мной не один раз, ты не слушаешь меня или мои чувства и потребности, ты почти никогда не принимаешь мою сторону, так как в Хогвартсе ты всегда выбирал сторону Гарри. Ты по-настоящему хорошо относишься ко мне только тогда, когда чего-то от меня хочешь, потому что не считаешь нужным быть джентльменом или льстить мне в нашей повседневной жизни, потому что принимаешь меня как должное, принимаешь нашу дружбу как должное. Рон, ты даже не пытался заставить меня разлюбить его. У нас никогда не было романтики. Мы целовались потому, что это было удобно, и мы собирались вместе, потому что это было удобно и потому что этого от нас ожидали. Мне жаль, но ты сделал так, что я не могу забыть его, потому что он — это все, чем ты не являешься, он дал мне всё, чего ты никогда не делал. И я говорю не только о романтике. Ты незрелый и ленивый, ты отказываешься вести глубокие и серьёзные разговоры. Ты равнодушен к тому, что мне нравится, к моим увлечениям. Мы с Драко проговорили несколько часов, долго обсуждали всё, что угодно, и даже когда спорили, а спорили мы постоянно, то спорили по-настоящему, один на один! Мы с тобой даже ссориться не можем! Ты просто сваливаешь вину на меня, а потом уходишь! И возвращаешься через несколько часов с извинениями. Драко и я… мы преодолеваем все препятствия и предрассудки, споря друг с другом и учась друг у друга. Ты не позволяешь мне говорить о Келуме, ты не выносишь его имени и хмуро смотришь на его фотографии в моей квартире. Гермиона поняла, что плачет, только закончив свою тираду. Или когда ощутила успокаивающую руку у себя на спине. Рон больше не злился; он выглядел ужасно печальным и убитым горем. Она знала, что сказала больше, чем следовало. Но, Мерлин, разве это не было освобождением? Чувство вины, которое она испытывала сейчас за то, что причинила ему боль, было далеко не так велико, как чувство вины, которое она несла все эти годы за то, что лгала ему и притворялась. — Ты слишком добра, Гермиона, и не заслуживала того, чтобы так долго оставаться со мной. С кем-то, кто так же далек от тебя, как и я. Ты заслуживаешь гораздо большего, и я сожалею, что являюсь таким поверхностным, невежественным и неграмотным. — Рон… — воскликнула она. Черт возьми, он только что потерял свою мать, и она сказала ему все эти вещи. — Ты не была злой или грубой, ты констатировала факты. Я понимаю все это, но теперь я знаю, какую огромную услугу ты оказала мне, встречаясь со мной. — Рон, я… — Ты уже достаточно сказала, Гермиона. Я искренне желаю тебе пережить это, чтобы ты смогла жить той жизнью, которую заслуживаешь, — сказав это, он кивнул в сторону двух слизеринских парней и вышел из комнаты, а Джинни последовала за ним, но её глаза метали в неё кинжалы. — Гарри, я… Я не должна была, Гарри… — она плачет, и он подходит к ней, обнимая её. — Ты сказала больше, чем он хотел услышать. На самом деле, намного больше, но, Миона, ты сказала всё, что нужно. — Но Молли… Просто… — Время для них было неудачным, но это был правильный момент для вас. — Гарри! — воскликнула она, вспомнив, что нашла то, что могло бы стать лекарством. — Что? — смущенно спросил он, когда она уже улыбалась. — Всё это время у тебя был ответ на моё лечение. — О чем ты говоришь? — теперь она привлекла внимание Блейза, он смотрел на неё широко раскрытыми блестящими глазами и Мерлин; он был взволнован её разглагольствованием. Она широко улыбнулась ему и протянула руку, чтобы он её держал. Он был её опорой последние четыре месяца, обращался с ней как с королевской особой, заставлял её смеяться и чувствовать себя лучше. Она очень любила его. Нелепо было видеть их время от времени оглядывающимися назад, на их время в Хогвартсе, когда он был не более чем доброжелателен к ней и только потеплел к ней на пятом курсе и стал лучшим другом, когда они все были брошены вместе в одной башне со студентами, которые снова вернулись к седьмому курсу. — Любовь, Гарри. Это любовь. Твоя мать пожертвовала собой ради тебя, и её любовь к тебе спасла тебя от смертельного проклятия. Волдеморт не мог прикоснуться к тебе из-за любви. Когда я сказала правду, когда я наконец сказала её, я почувствовал это, я почувствовала, как это распространяется, и я чувствовала себя такой живой! Любовь — это оружие против всех видов темной магии. — Змея Салазара! Гермиона, ты права! О, мой Мерлин, как мы могли быть такими тупыми? — Блейз просиял, он прыгал по комнате и безумно хохотал. — Но, Блейз, — начал Тео, — ей нужно зелье. Мы можем посадить Драко на стул рядом с ней и часами говорить ему, что он любит её, но это не вылечит её. — Мой Мерлин, теперь я знаю, почему ты стал наемным убийцей, а не аврором, — сказал Блейз, закатывая глаза. — Поттер, ты можешь достать мне лицензию на вход в любовную палату в Департаменте тайн? Мне нужно изучить некоторые свойства, прежде чем начать, так как это чертовски трудное и мощное зелье. — Это будет почти невозможно, но я думаю, что могу использовать карточку «я победил Волдеморта» в разговоре с Бруствером. — Грейнджер, ты же знаешь, что мы должны сказать им сейчас, не так ли? Ты же понимаешь, что мне нужно сделать. — Да, я знаю. — Отлично! Я чувствую, что ждал этого дня всю свою жизнь! Я так счастлив! Грейнджер, я могу поцеловать тебя прямо сейчас! — Блейз, я уверен, что у тебя будет шанс, если любви Драко будет недостаточно, — сказал Тео пренебрежительно, и все они рассмеялись. — Но я собираюсь поцеловать тебя в макушку прямо сейчас, потому что ты будешь жить, Грейнджер! — он сказал, что все счастливы, и она хихикнула, Тео был известен как мужественный и лишенный сильных эмоций человек. — А когда вы втроем появились? — смущенно, но очень весело спросил Гарри. — Пятый год, — Блейз объяснил. — Мы были тайным отрядом Гермионы-туда-сюда. Но в основном это было после войны, когда Драко рассказал нам о Келуме. Он знал, что собирается бежать, и что она, принцесса Гриффиндора и ярчайшая ведьма, вернётся в Хогвартс, чтобы закончить своё образование, он так вежливо попросил меня присмотреть за ней. — Когда Блейз говорит «вежливо», можешь поменять на «сильно угрожали», — говорит Тео в качестве уточнения, и она фыркает. — И Тео увязался за мной. Он не хотел, чтобы я был единственным учеником Слизерина, продолжающим обучение на седьмом курсе. — Меня сильно принуждали. — И мы все стали лучшими друзьями. — Но Джинни, Невилл, Симус и Дин тоже были там, почему она уделила вам двоим столько времени? — спросил Гарри, явно не заботясь о том, насколько был груб. — Я не обижусь, Поттер, потому, что ты явно не понимаешь того потенциала, который у нас есть как у друзей. — Едва ли, — он вздохнул. — Короче говоря, мы были единственными, кто знал о Драко и малютке-наследнике, так что ей явно нравилось плакаться нам в жилетку, — смеясь, объяснил Тео, и Блейз тоже засмеялся, вероятно, вспоминая тот день, когда она нашла их обоих по пути к подземельям и угрожала заколдовать их на всю жизнь до выпуска, если они не послушают её. И если Гарри смотрел на них с Гермионой так, словно они были самой странной вещью, которая когда-либо случалась, она могла только представить, как бы он выглядел, если бы так же знал о Пэнси и Дафне. — Но в любом случае, Грейнджер, мне нужно поговорить с тобой наедине, прежде чем мы начнём что-нибудь делать, — произнёс Блейз. Она слишком часто видела его серьёзное лицо, чтобы не понимать, что у всего этого есть большое «но». — Мы уходим, — говорит Гарри и целует её в висок. — Ты всегда будешь со мной, Миона, не волнуйся. — Знаю, — она улыбается, и её глаза снова наполняются слезами. Он попрощался, Тео поцеловал её в макушку и ушел вместе с Гарри. — Расскажи мне плохие новости. — Такого рода зелья никогда не делали. Ты знаешь, что они называют любовную комнату вечно запертой комнатой. Это место обладает самой удивительной и мощной силой из всех существующих. Любовь более опасна, чем любая темная магия, более ужасна, чем смерть, более прекрасна, чем силы природы. Любовь — это совершенно загадочная сила, и пытаться играть с ней крайне опасно. Заваривать любовь в зелье в нужном количестве, чтобы сэкономить тебе время, будет очень трудно. Если мы сделаем что-то не так, ты можешь оказаться мертвой или в вечном состоянии комы, полностью одержимой и неспособной видеть реальный мир. — Я знаю, Блейз. — Теперь у нас есть зацепка. До сегодняшнего дня мы стреляли из Гекса в темноте, но теперь мы знаем, что нам делать и что искать. — Пусть Слизнорт и Драко помогут тебе. Найди старые книги Снейпа, найди любую помощь, какую сможешь, блять, Блейз, расскажи миру о моём состоянии, но спаси меня. — Я так и сделаю. Он спасет тебя, обещаю. Она просто кивает, её веки тяжелеют, и недостаток сна обрушивается на неё. Она пытается бодрствовать, потому что не знает, как долго она будет отсутствовать на этот раз. 19 сентября 2003 года. Больница Святого Мунго. День 5431. Она не знает точно, какой сегодня день, но её комната пуста, и снаружи в темноте ночи идет дождь. Она только что проснулась. Ей снилась битва за Хогвартс, но во сне Драко пытался убедить её сбежать с ним. Гермиона подумала о том, как всё было бы по-другому, если бы она бежала с ним, если бы они втроём жили в укрытии. Её Омут плавал рядом с кроватью, и она поманила его ближе. Нехорошо было думать о том, что могло бы быть, и она отчетливо помнила, как Гарри однажды сказал ей, когда они были вдвоём в палатке, и она провела весь вечер, мечтая о Драко, что не стоит зацикливаться на мечтах и забывать жить. Но когда один из них лежал на смертном одре, что хорошего было в ее снах или воспоминаниях? Позволив единственной слезинке упасть с её глаз, она опустила голову к Омуту. 24 июня 1995 года. Офис Вилкост. День 230-й. — Грейнджер, ты мне доверяешь? — спросил он, как только она села рядом с ним. Драко выглядел очень нервным и испуганным. — Что? — спросила она растерянно, но, по правде говоря, она и сама не знала. — Ты мне доверяешь? — Не знаю, наверное. Я не доверю тебе свою жизнь или что-то в этом роде, но я доверяю тебе в других вещах. — Если я попрошу тебя сделать так, чтобы Поттер не выиграл турнир, ты поверишь мне, когда я скажу, что не прошу этого из-за школьного соперничества или моей личной неприязни к нему? — О чем ты говоришь? — она была немного удивлена; его тон был резким, почти умоляющим и паническим, а руки нервно тряслись. Он придвинулся ближе к ней, держа её руки в своих дрожащих ладонях. — Грейнджер, Поттер не может выиграть этот турнир. Это небезопасно. Обещай мне, что ты попросишь его сделать всё возможное, чтобы он проиграл. — Но почему? — Почему ты всё время задаешь эти чертовы вопросы? Когда ты не собираешься учиться, тебе не нужно знать всё! А ты не можешь просто поверить мне на слово? — Ну, я сожалею, что твоё слово ничего не значило для меня до того дня, — она взорвалась, и она могла видеть, что он был ранен. — Малфой, я так… — Да пошла ты, Грейнджер! Ты думаешь, мне плевать, выживет Поттер или умрёт? Неужели ты думаешь, что я бы рисковал своей задницей ради таких, как ты, если бы это было не намного более значимо, чем все остальное? ДА ПОШЛА ТЫ! — Тогда объясни мне, почему! Ты меня пугаешь! — Тебе нужно бояться! Это же серьезно! Завтра, прежде чем он попадет в лабиринт, ему нужно знать, что он не может выиграть. Это уловка и… — он замолчал на полуслове, когда они услышали, как открылась дверь. — Что вы тут вдвоем делаете? Этот офис под запретом, — спрашивает Грозный Глаз, и он ужасен, его «грозный» глаз шарит повсюду, переходя от Драко к ней, к книгам и комнате, к затылку, он не перестает двигаться, в то время как его здоровый глаз продолжает смотреть на Драко, а его покрытые шрамами губы сузились. Драко стал бледнее обычного. Но, даже дрожа и явно испуганно, он стоял перед ней, держа её за руку, чтобы удержать её позади себя. — Неужели парень больше не может даже поцеловать такую милую пташку? Она не ожидала, что это слетит с его губ. О чём вообще он говорит, чёрт возьми? — Пощади меня, дитя, я очень хорошо знаю твоего отца. — Да, это так, — говорит он, бросая вызов. Гермиона видит враждебность между ними двумя, и она знает, что это больше, чем профессор Грозный Глаз, превращающий Драко в хорька. — Осторожнее, Малфой, ты играешь с большими мальчиками, когда-нибудь они укусят тебя за хвост. — Пойдем, Грейнджер, — он вытащил её сумку, которая всё ещё была нераскрыта, и придержал ее за рукав мантии. — Я надеюсь, что для твоего же блага ты умнее всего этого, Малфой, — крикнул Грозный Глаз им вслед, и Драко ускорил шаг. Только когда они оказались вне досягаемости и рядом с другими учениками, он отпустил её и вернул ей вещи. — Что это было? — воскликнула она. — Обещай мне, Грейнджер, — настаивал он, крепко схватив её за руки. — Ты делаешь мне больно! Почему ты не можешь объяснить? Я ничего не понимаю! — Я не могу! Я действительно не могу! — воскликнул он и ослабил хватку. — И кроме того, я не знаю всего, но знаю, что третье задание — это ловушка, и плохие вещи произойдут, если Поттер коснётся кубка. — Зачем ты мне всё это рассказываешь? — Потому, что Поттер никогда мне не поверит, а то, что я сказал на прошлой неделе, — правда. Ты мой друг, Грейнджер. И прежде всего, никто не хочет, чтобы Поттер выиграл эту игру. Обещай мне. — Я тебе обещаю, — она кивает, и он облегчённо вздыхает, а затем поворачивается, чтобы уйти, быстро присоединяясь к массе студентов Гриффиндора, которые поднимались по лестнице, чтобы лечь спать. Гермиона знает, что бы это ни было, это было серьезно и потенциально опасно. Она видела, что Драко прилагал усилия, чтобы сказать эти вещи, так как это было физически невозможно для него. Гермиона знала, что не может просто просить Гарри об этом без объяснений, и она не могла сказать, что это было от Драко. Она постарается убедить его своими собственными способами. 25 июня 1995 года. Поле для квиддича. День 231-й. У неё так и не было возможности поговорить с ним. Поскольку Гарри так и не вернулся с ужина, Рон сказал, что они с Грозным Глазом обсуждают свои последние планы. После той короткой встречи с аврором она почувствовала исходящую от него неприятную вибрацию. Он выглядел определённо опасным и готовым заколдовать их обоих. Ей было интересно, знает ли он, что Драко пытался сказать ей. На следующий вечер, когда вся школа собралась посмотреть на третье задание, она повсюду искала глазами блондина, но его нигде не было видно. Она снова попыталась поговорить с Гарри, но Грозный Глаз всё время держал его за плечи сильной рукой, не давая ему сбиться с пути. Каждый раз, когда она приближалась к нему, его ярко-синие глаза пристально смотрели на нее, как будто ожидая, что она скажет что-нибудь ещё. Гермиона начала грызть ногти, а её нога подпрыгивала вверх-вниз, и так продолжалось с той секунды, как Гарри стоял у входа в лабиринт, до того момента, как он появился на полу, залитый кровью и с мёртвым Седриком под его телом. И тогда она поняла предупреждение Драко. 7 июля 1995 года.Станция Хогсмид. День 243-й. — Твой грёбаный чудовищный отец был там, Малфой! Ах ты мелкий пакостник… — Гарри! — она встала посередине, останавливая его. Её глаза были полны слёз с момента окончания задания, и новости о том, что произошло, пришли. Она видела Драко только в день объявления, где белокурый мальчик выглядел испуганным; его глаза покраснели и голова была опущена все это время. — Уйди с дороги, Гермиона, он заслуживает того, чтобы заплатить за то, что сделал. — Он ничего не сделал, Гарри. Он же не его отец, — возразила она. — Ну же, пошли. Гарри пожал плечами, освобождаясь от её хватки, и повернулся, чтобы сесть в поезд вместе с Роном. — Ты же мне обещала, — Драко плакал. Он выглядел ужасно, у него были темные, фиолетовые круги под глазами. — Б-Барти Крауч-младший знал, что ты сказал мне. Он держал Гарри в своём кабинете всю ночь и в день задания никогда не отходил от него. Я не могла сказать больше, чем «не выигрывай, пожалуйста». — Всё. Теперь это не имеет значения, — он пожал плечами и вошёл в вагон, она последовала за ним. — Все кончено. — Это действительно важно, ты предупредил меня, ты знал, что они планируют убить его, и ты пытался спасти его, — она позвала его, и он остановился как вкопанный, и она врезалась в него. Он только закатил глаза, но всё равно удержал её. — Нет, Грейнджер, я не такой большой герой, как вы, гриффиндорцы. Я пытался спасти свою задницу, — он уточнил, и она поняла, что это не совсем так. Конечно, вся жизнь Драко вращалась вокруг того, чтобы получить лучшее из каждой ситуации, но это… это было больше, чем он. Или ей так показалось. — Ну, я рада, что ты действительно заботишься о безопасности своей задницы. Спасибо, — он усмехнулся, но затем вздохнул, качая головой и глядя на неё так, словно она была вне этого мира. — Почему ты благодаришь меня? — он вернулся к разговору. — Там будет война. — Я знаю, — она сказала и слегка улыбнулась. — Можно я отправлю тебе сову этим летом? — Разумеется, но ответа не жди, — ответил он и ушел. — Эй! — она позвала его и усмехнулась, услышав его вздох. — Я поняла, как Скитер узнала обо всем, что происходит, — счастливо усмехнулась Гермиона и посмотрела ему в лицо, когда он обернулся. — Как же? — он спросил и она поняла, что он впечатлён. — Это не важно, я не думаю, что ты будешь продавать ей ещё какие-нибудь истории. — О чем ты говоришь? — осторожно спрашивает он. — Увидимся в сентябре, — пропела она и остановилась перед купе, в котором сидели Гарри и Рон. Он закатывает глаза, и Гермиона ловит в них намёк на гордость. — Да, до встречи, Грейнджер, — отвечает он, и Рон, заметив, что двое стоящих снаружи это Драко и Гермиона, вскочил и открыл дверь. — Какого черта ты здесь делаешь, Малфой? О чём ты с ней говоришь? — Отвали, Уизли, — он усмехается, прежде чем уйти в своё купе в другом конце поезда. — О чем ты говорила с этим мерзавцем? — Ни о чем, — говорит она, садясь рядом с Гарри и вздыхая. Теперь всё должно измениться. Всю обратную дорогу троица молча просидела в купе, и ей казалось, что она вот-вот взорвется от нахлынувшей на неё бури эмоций. Страх, ужас, смятение и неуверенность, но в то же время она была довольна и довольна своей новой дружбой. Она слишком много думала весь этот год, вспоминая каждое их взаимодействие, пытаясь понять причины, почему это произошло, и как это вышло за пределы разумного, что она сделала в тот день, когда она попросила его о помощи в начале ноября.