За стенами замка

23 октября 1995 года. Большой зал. День 350-й. — Что случилось, Миона? — встревоженно спрашивает Гарри, и девушка отводит взгляд от стола слизеринцев. — Малфой доставляет тебе неприятности? Просто скажи мне, и я с радостью приложу все усилия, чтобы надрать ему задницу на квиддиче в эти выходные, — снова спрашивает он, проследив за взглядом Гермионы, устремленным на их столик. — Все нормально. Он не доставляет мне хлопот, Гарри, я просто думала и не понимала, что смотрю на их столик, — говорит она пренебрежительно, возвращаясь к завтраку. — Ты пялилась на них несколько минут, — говорит Рон с полным ртом еды, она начала спорить с ним по поводу набитого рта еще на втором курсе. — Следующая встреча ведь состоится без проблем? — спрашивает она, меняя тему разговора. Со времени новообретенной дружбы с Драко и теперь запутанных чувств, единственная вещь, которая беспокоила ее безостановочно, — невозможность поговорить об этом с ее лучшими друзьями. Она даже не могла придумать, как начать объяснять им, что она и Драко стали друзьями. С тех пор как Гарри и Рон переступили порог Хогвартса, с грязнокровными инцидентами, с Клювокрылом и всем, что случилось в прошлом году в лабиринте, где отец Драко имел не последнюю роль, он стал для них мерзавцем. Гермиона знала, что они этого не поймут. «Даже Джинни, — однажды подумала Гермиона, — не поймет». Отец Драко положил зачарованную книгу в ее котел в первый же год, а мальчик продолжал бросать оскорбления на счет ее семьи при каждом удобном случае. Она просто не могла поспорить с ними, что он изменился, потому что он все еще был тем же самым парнем, — высокомерным, задиристым и чрезвычайно злым; он просто больше не был таким по отношению к ней. Гермиона не могла просить их понять, когда сама не понимала. Но сейчас больше всего ее беспокоили Блейз Забини и Теодор Нотт, которые не сводили с нее глаз. Они просто стояли там, пялясь, пуская приглушенные комментарии без малейшего намека на злость. Два слизеринца буквально говорили о ней, а она понятия не имела, что именно. Они же не могли знать, верно? Драко ни за что бы не сказал Забини и Нотту, что они друзья. Она была магглорожденной, а они — слизеринцы и друзья Драко, которые всегда смеялись, когда он ежедневно оскорблял маглов и магглорожденных. Но он не стал бы этого делать. 23 октября 1995 года. Класс Древних Рун. День 350-й. Профессор по Древним Рунам дал горстке студентов простой текст для перевода, большинство ее одноклассников обманывали преподавателя, потому что знали оригинальный текст, так как это была какая-то детская книга, а Гермиона, выросшая в магловском мире, понятия не имела о Кентавре Клызране и русалке Анахите, которые, по-видимому, были очень известны в британских волшебных домах. У нее на столе лежали две открытые книги — рунический словарь и текст с древними рунами, которые она легко читала, когда кто-то сел рядом и забрал у нее словарь. — Эй! Это мое! — пожаловалась она еще до того, как посмотрела на человека, в когда увидела рядом с собой зеленую мантию, то сразу поняла, кто это был. Только один слизеринец ходил на занятия по древним рунам. — Значит, ты и Драко, да? — спрашивает Блейз и на его красивом задыхающемся лице появляется легкая улыбка. Гермиона застигнута врасплох темнокожим парнем; она никогда по-настоящему не уделяла Забини никакого внимания, он был одним из многих слизеринцев, которым было нечего сказать ей, особенно чего-то хорошего. — Я не знаю, о чем ты говоришь, — она отвечает немного запоздало, слишком увлекшись юношей, который еще не успел улыбнуться. — Ну, Грейнджер, это совсем не так, и мы оба этом знаем, — говорит он и без всяких забот раскрыл свой пергамент и вернулся к собственному заданию, пользуясь ее словарем. Гермиона осталась стоять и смотреть. Оказывается, Драко мог бы рассказать о ней своим друзьям. Гермиона потеряла дар речи. Драко Малфой, Слизеринский принц и предвзятый школьный хулиган, рассказали им о дружбе с магглорожденной. — Допустим, ты прав. Что ты здесь делаешь? — спрашивает она с прищуренными глазами, она не могла придумать хорошего исхода этого разговора. — Грейнджер, впереди нас ждут трудные времена и прежде, чем моя дорогая мама решит сделать Квентина Нотта мужем номер восемь, мне нужно принять во внимание некоторые вещи. — Я все еще не понимаю, почему ты здесь, Забини. — Ну, видишь ли, я уверен, что наш Спаситель Весь-Такой-Хороший Гарри Поттер должен был говорить тебе, кто лучшие друзья Темного Лорда, — Гермиона съеживается от этого имени, — и, к сожалению, будущий муж номер восемь — один из них, так что постарайся последовать за мной, Грейнджер, если брак номер восемь случится, от меня будут ожидать некоторых вещей… — Ты же не серьезно! Ты не можешь говорить об этом так, словно решаешь, какие туфли надеть! — Мне действительно потребовалось полчаса, чтобы решить, буду ли я сегодня в обычных «Bruno Magli oxford» или в этих красавцах «Джузеппе Занотти», — размышляет он и Гермиона почти задыхается от слов «обычно» и «Bruno Magli» вместе и расширяет глаза, когда он показывает ей свои ботинки. — Это что, блеск? — она выпаливает, а Забини фыркает. Он, вероятно, единственный человек в мире, который может фыркать и все еще быть привлекательным. — Как бы то ни было, — продолжает она, неуверенная, относится ли это к нему или к своей неспособности вытащить разум из сточной канавы, — ты не можешь говорить такие вещи! — Это политика, Грейнджер, и, пожалуйста, говори тише, здесь есть люди, которые пытаются учиться… Но в любом случае, Забини были нейтральны всю свою жизнь, и, хотя идея иметь Тео в качестве брата действительно хороша, я действительно не хочу учиться с Пожирателем Смерти, и это отражает причину, по которой я здесь, — глаза Гермионы округляются, и она оглядывается, не слышал ли его кто-нибудь. Она не может поверить этому человеку. — Ты не производишь впечатления человека, который не горит желанием присоединиться к делу Волдеморта, — говорит она с усмешкой. — Почему же? Позволь мне угадать. Потому, что я слизеринец, я зло и хочу видеть смерть тысяч невинных людей? Или потому, что я чистокровка, Салазар запрещает мне не признавать превосходства крови? Может быть, и то, и другое, верно? Давай добавим чрезвычайно богатых и друзей с сыновьями Пожирателей Смерти, и ты будешь иметь идеальное определение, — он отвечает сердито, но ее пугает не его тон, а способность поддерживать идеальную улыбку. — Ты не вел себя иначе, — упрямо возражает она. — Разве это изменило бы твое мнение? — он бросает вызов, и что-то на ее лице показывает ее ответ, потому что он усмехается и продолжает: — Это не так. Я мог бы целовать магглорожденную задницу все время, но ты все равно не увидишь меня. Ты просто до последней капли предубеждена, как и я. — Вовсе нет! — Что, нет? Или ты не ходишь с высоко поднятой головой, как будто кто-то засунул палку тебе в задницу? Разве ты не смеешься при одном взгляде на зеленые одежды и не считаешь нас глупыми и злыми? Разве ты не посмотришь презрительно на каждого ребенка, который попадает в Слизерин? Навешиваешь на них ярлык автоматически злого? Разве это не предрассудок? — Это не одно и то же! — она всхлипывает, нервно и немного краснеет лицом. — Это даже не близко! — Но почему же? Это потому, что ваша сторона не убивает за то, во что они верят? Иногда пренебрежение даже хуже, чем внешняя ненависть, держу пари, что это написано где-то в Библии, Грейнджер. Не спеши судить, ты можешь в конечном итоге сильно ошибиться. — Но это не значит, что ты прав, — спорит она, слегка смущенная, но слишком гордая, чтобы признать свою ошибку. Забини посмотрел на нее, на самом деле, он смотрит на нее и улыбается, как будто она умственно отсталая. — Я никогда не говорил, что был, я просто указывал, что ты тоже не права. Это заставило ее замолчать, и если бы она могла, то немедленно бы ушла оттуда, но так как она все еще была в классе и не закончила свою работу, она пыхтит, пытаясь — отчаянно — получить последнее слово. Забини фыркает, явно забавляясь. — Я умираю от желания узнать, подвергала ли ты Драко такому тщательному изучению, прежде чем решить, что он стоит твоего времени. Скажи мне, Грейнджер, разве твой большой мозг не поджарился при попытках найти лазейку в твоих убеждениях и понять, что он не так уж и плох? — Заткнись! — она огрызается, краснеет, а он уже вовсю хохочет, привлекая внимание своих одноклассников, и останавливает профессорскую болтовню, взгляды которых теперь впивается в них. — Драко прав, ты восхитительна, когда стервозна, но не волнуйся, он так же сильно влюблен в тебя, — Гермиона задыхается, и левая сторона его губ вздергивается вверх, создавая ухмылку, которая в его резких и богоподобных чертах лица заставляет ее задержать дыхание в горле. Она не отвечает на это, вместо этого сосредотачивается на своем переводе для остальной части класса. После урока Гермиона уже почти вышла за дверь, когда Забини снова позвал ее. — Я решил, что ты мне нравишься, Грейнджер, — а потом он уходит, оставляя ее наедине с самым неловким днем за все ее хогвартские годы и не понимая, почему именно Забини решил поговорить с ней в первую очередь. 25 октября 1995 года. Класс защиты от темных искусств. День 352-й. Амбридж читает слово в слово третью — последнюю главу основ для начинающих, а иногда выбирает студентов, чтобы они читали для класса, если думала, что они не обращают внимания на ее предмет. Бедный Гарри читал уже в третий раз, но Гермиона была уверена, что Амбридж выбирала Гарри каждый раз, когда мальчик смотрел в ее сторону. Гермиона тихонько открыла свой пергамент с зельями, Снейп попросил их написать о свойствах лунного камня этим утром, и между длинными эссе, заклинаниями, трансфигурациями и встречами АД на этой неделе, у нее было мало времени, а поскольку защита от темных искусств стала пустой тратой ее времени, она собиралась использовать его для чего-то еще. Она была уже на полпути, когда услышала голос Драко, прежде чем она смогла взглянуть на него, ее пергамент отняли, а Амбридж улыбнулась ей, угрожающе подмигивая глазами. — Кхм-кхм. Снова не обращаете внимания на чтение, Мисс Грейнджер? И делаете домашнюю работу другого учителя в моем классе? — спрашивает она, а Гермионе приходится сделать над собой усилие, чтобы не вздрогнуть от ее пронзительного голоса. — Мне очень жаль, профессор Амбридж, — Гермиона отвечает тихим голосом, не желая раздражать женщину больше, чем сейчас. — Ты не только наглая маленькая девочка, но и неуважительная, — Гермиона открыла рот, чтобы возразить, что оба слова были синонимами, но передумала. — Я уверена, что Северусу не понравится, что его ученики делают домашнее задание в другом классе у других учителей, — она продолжает, а потом начинает рвать свой пергамент пополам. — Нет! Вы же ко… — Кхм-кхм, — Амбридж еще раз кашляет, прочищая горло, и Гермиона морщится от ястребиного взгляда, который бросает на нее Амбридж. — Он согласится со мной, что это совершенно необходимо, — она заканчивает и разрывает ее пергамент на меньшую часть, прежде чем сжигает их до пепла и позволяет маленьким обгоревшим кусочкам упасть на стол Гермионы. — Да вы просто жаба-неудачница, — Гермиона что-то бормочет, но недостаточно тихо потому, что Амбридж выкрикивает ряд оскорблений, а ее лицо становится таким же розовым, как и ее дурацкий кабинет. — В моем офисе каждый день до конца недели! Вы, маленькая мисс, можете забыть об ужине на этой неделе потому, что вы вымоете с мылом свой ужасный рот, что несомненно итог вашего маггловского воспитания. Слизеринцы хихикают, а Гарри и Рон взрываются оскорблениями, защищая ее, она даже слышит, как Невилл ругается один или два раза, прежде чем Амбридж бросила Сонорус. Гермиона пристально смотрит на Амбридж до конца урока, думая о том, как заставить ее заплатить, очевидно, такой комментарий от профессора не может быть принят, она могла бы сказать профессору Макгонагалл. Гермиона даже нисколько не смущается, что снова обидела своего преподавателя. Она презирала эту женщину с силой, которую она не испытывала раньше. 25 октября 1995 года. Обход Старост. День 352-й. — Я пытался предупредить тебя, когда увидел, что она идет, — Драко говорит извиняющимся тоном, это было первое слово, которое они сказали друг другу с тех пор, как начали обход, на этот раз им пришлось патрулировать пятый и шестой этажи. — Все в порядке, — говорит она хриплым голосом, Амбридж не соврала, когда сказала, что собирается вымыть рот, — я действительно не должна была оскорблять ее. — Но отрывать тебя от ужина и подвергать средневековым пыткам тоже неправильно, — говорит он, и Гермиона понимает, что парень сердится. — Я думал, что принесу тебе еду, но там было холодно, но потом мы можем зайти на кухню и поесть, — он пожимает плечами и Гермиона мягко улыбается ему, зная, что слабого света, исходящего от их палочек, достаточно, чтобы он заметил румянец на ее щеках. — Спасибо, я тебе очень благодарна. — Грейнджер, ты же знаешь, что попадешь в беду, если она поймает тебя и твоих друзей, верно? — Я знаю. Мы осторожны и благодарим Забини за то, что он дал мне знать, что она придет на днях. — Ему все еще горько от того, что его не пригласили, — Драко хихикает, а Гермиона фыркает. — Сегодня он убедился, что я знаю древние руны, — сегодня она опять говорила о предубеждении против слизеринцев. — Я попыталась извиниться. — Не беспокойся, мы украли твою идею, — говорит он с ухмылкой и шевелит бровями, глядя на нее, а она только закатывает глаза, — но мы называем себя учениками Салазара, а я нахожу, что это намного лучше, чем ваше. — Вы даже не знаете названия моей организации! — А, твоей? Я знал, что эта идея пришла не от Поттера и не от какого-нибудь ученика Рэйвенкло, — он говорит, что это забавно, а она легонько толкает его плечом. — Я только высказала идею, на самом деле, это Гарри учит нас. — Поттер учит? Мерлин, чему ты там учишься? Что же такого может знать этот мальчик, чтобы учить всех? — Помнишь, как он победил тебя на втором курсе на той дуэли? — спросила она, приподняв бровь. — Я ничего такого не помню, но помню, как он разговаривал с этой странной змеей и наводил ужас на половину школы. — Гарри выиграл Турнир Трех Волшебников. — И чем это все закончилось для него? — саркастически спрашивает он и Гермиона вздыхает — он был прав. — Ладно. Но он действительно кое-что знает. А как насчет вашей организации? Кто обучает учеников Салазара? — весело спрашивает она и он гордо улыбается ей. Она настроена скептически. — Ты ведь знаешь, что единственная причина, по которой ты лучший ученик нашего года, это то, что ты принцесса Гриффиндора, верно? — размышляет Драко, а если бы она не увидела озорную усмешку на его губах, то обиделась бы. — Я ненавижу тебя, — бормочет она и даже портреты знают, что это ложь. Драко только шире улыбается. — Я знаю. 25 октября 1995 года. Кухня Хогвартса. День 352-й. — Мисс Гермиона! — Добби взвизгнул, когда увидел, как она вошла, а следом за ней настороженно озирался Драко. Драко был тем, кто подал эту идею, но Гермиона сомневается, что он приходил на кухню раньше. — И хозяин… Нет, Добби теперь свободен, сэр… но Добби очень рад вас видеть, сэр! — эльф приветствует Драко, но юноша просто смотрит на десятки перчаток и шляп, которые носит эльф. — Добби, извини, что беспокою тебя так поздно, но я пропустила ужин и… — Конечно, Мисс! Добби принесет для Мисс тарелку! Драко Малфой тоже чего-то хочет? — Я уже поел, Добби, спасибо, — говорит Драко и многозначительно смотрит на Гермиону, она снова закатывает глаза. — Но если там осталось немного бланманже, я был бы признателен, — вежливо спрашивает Драко и Гермиона чувствует, как внутри у нее что-то растет. — Добби сейчас вернется! — говорит эльф и куда-то исчезает. — Как твоя рука, Грейнджер? — спросил Драко, усевшись за то, что должно было быть столом Рэйвенкло. Они уже едят; она морщится каждый раз, когда ей приходится слишком сильно двигать рукой. — Вполне терпимо, — Гермиона лжет и пожимает плечами. — Она заставила меня написать «Я должна быть почтительной» двести раз или чуть больше и, думаю, это останется здесь навсегда. — Я мог бы сказать отцу, что она заставила меня или кого-то из моих друзей сделать это и молиться, чтобы ее убрали. — Твой отец знает, что ей и в голову не придет заставлять тебя делать такие вещи, и в любом случае, это было не хуже, чем в первый раз, когда она заставила меня выпить… — Что? — голос Драко ревет и его серые глаза темнеют от гнева, а Гермиона боится. Иногда Драко менялся у нее на глазах, как подмененный, и становился более злым и грубым, иногда он переходил на гнев и ярость, которые угрожали поглотить его полностью, но иногда он действительно переключался на доброту и даже заботу. Ей думается, что это восхитительно — видеть, как происходит борьба внутри него. Драко, которого она знает, и другой Драко Малфой, ужасно плохо уживались внутри одного человека. Он очаровывает ее, как новая непрочитанная книга, заполненная страницами открытий и информации, да даже больше, потому что Драко чувствует себя первой книгой, которую она когда-либо читала самостоятельно, в первый раз. Со словами, которых она не знала, и буквами, которые давались очень трудно, Драко чувствует, как он учится и растет, а знание всегда интриговало ее. — Она и тебе мозги помяла? — Драко рычит. — Потому что ты похожа на человека, у которого из носа вытащили мозги! Гермиона понимает, что слишком долго просто смотрела на него и думала. — Она сказала, что почистит мой грязный рот… оно было на вкус как мыло и моё горло после это так сильно пересохло… И чертовски болело… — Да что с тобой такое? — Драко бесится. — Как ты могла позволить ей сделать это? Почему же ты не отказалась? — Я отказалась! Я сидела там несколько минут, отказываясь держать это варварское перо, но она продолжала намекать, что знает, что мы делаем! Она сказала, что из-за нее нас исключат, и пообещала дать мне Сыворотку Правды, но так как Профессор Снейп ужинал, она планировала проникнуть в мою голову! Я должна была это сделать! Я не могла позволить другим попасть в беду из-за меня! А ты знаешь, что ничто не доставляет больше удовольствия этой корове, чем пытки, — раздраженно ответила Гермиона, — поэтому она остановилась и просто смотрела. — Грейнджер, ты не можешь позволить ей так мучить себя! — Драко спорил, полностью игнорируя то, что она сказала. — И ты не можешь впустить ее в свой разум, она не сделает этого мягко! Можно с уверенностью сказать, что Гермиона устала от того, что он сердится на нее и кричит, когда она не виновата. — И что мне теперь делать? — растерянно спрашивает Гермиона. — Я собираюсь кое-что придумать. — Драко… — И собираюсь научить тебя окклюменции. — Что? — ошеломленно спрашивает Гермиона. — Как? — У меня дома есть несколько книг, я могу попросить маму прислать их мне, и мы будем учиться вместе, — Драко предлагает, а Гермионе требуется некоторое время, чтобы полностью осознать то, что он говорит, прежде чем она улыбнется в перспективе обучения. — Я бы с удовольствием! Я всегда хотела научиться этому и очень сожалею, что преподавание этого искусства в Хогвартсе никто не обдумал, ты знаешь, что в Дурмстранге это преподают? — взволнованно спрашивает Гермиона и Драко мягко улыбается ей, улыбкой, которую она едва замечает в нем, улыбкой, которая, как она понимала, предназначалась только ей одной. На долю секунды она задумывается о слове «любовь» и гадает, не любовь ли это. Головокружение, румянец и отсчет минут, чтобы увидеть его, ощущение завершенности, когда это только они, не делая ничего особенного. Разве это любовь? Может быть, у нее развиваются чувства более глубокие, чем она думала? Драко все еще улыбается своей потрясающей улыбкой и Гермиона краснеет. — Что? — спрашивает она после того, как поняла, что собирается выпалить что-то неуместное. — Ничего. — Признается Драко. — Я всегда знал, что ты придурочная, но никогда не думал, что мне это понравится, — Гермиона думает о том, чтобы спрятать лицо под столом. У Драко явно есть та же идея, потому что его лицо, даже на долю секунды, не может быть совершенно спокойным. Это первый раз, когда она может видеть проблеск смущения на нем. — Я… да, я только что вспомнил… да, мне надо идти! Увидимся завтра, — Драко бросается вперед и, прежде чем Гермиона успевает что-либо понять, исчезает. 27 октября 1995 года. Двор. День 354-й. — Ну и как тебе обход с этим мерзавцем? — спрашивает Рон. Они сидели у двух колонн, их сумки были разложены на траве перед ними во дворе. Гарри создавал последние предсказания для домашнего задания Трелони, а Рон жаловался на то, как ужасен был обход, хотя он был в паре с Ханной. Она обдумывает свой выбор. Она могла бы сказать, что это ужасно, и парни нашли бы Драко в течение нескольких минут, или она могла бы сказать, что это было не так уж плохо, и они бы выпытали у нее абсолютно всё в течение нескольких минут. — Страшно, — бормочет Гермиона. — Он же придурок, — ну, это не совсем ложь. Как и ожидалось, два мальчика начинают давать ей списки вещей, которые нужно сделать или сказать, если он раздражает ее слишком сильно, Гарри даже предлагает пойти на обход с ним в плаще-невидимке и напугать мерзавца. — Ну, это просто блестяще! — голос Драко доносится из-за их спин, и Гермиона решает держаться подальше от него, она улаживает слишком много ссор, а Драко заслуживает того, чтобы в его сторону пустили одно или два проклятия. — Мои поклонники говорят обо мне! Что ты только что говорил, Визел, что-то насчет моих денег? Интересно, откуда ты знаешь, ЧТО ЭТО такое, учитывая обстоятельства… — Заткнись, Малфой! — усмехается Рон, поднимаясь на ноги с палочкой в руке, Гарри быстро следует за ним. — Твой рот когда-нибудь перестанет нести чушь, Малфой? — усмехается Гарри; Гермиона переворачивает страницу в своей книге. — Защищаешь отребье, которое тебя приютило? Всегда такой благородный Поттер, — саркастически говорит Драко, с притворным благоговением прижимая руку к сердцу. — Просто уйди. — Зачем же? Может быть, я отвлекаю вас от того пристального внимания, которое вы ищете? Готовы ли мы к любому другому проявлению патетичности, когда ты чувствуешь боль в шраме? — Драко издевается, а его друзья согнулись от смеха. — Боже, как это раздражает, — пробормотала Гермиона и Драко обратил свое внимание на нее, она подняла бровь, и Драко преувеличенно улыбнулся ей, делая вид, что заметил ее. — О! А я тебя и не заметил! Ну, знаешь, с кустами вокруг и никакой зелени не осталось в это время года, — говорит Драко и немного ждет смеха своих друзей, которые быстро подчиняются. — Не оскорбляй ее, маленький кусок дерьма! — зазвенел Рон и она видит, как лицо Драко за считанные секунды меняется от сварливого до сердитого. — И кто же ты такой, чтобы оскорблять меня? Или решить за меня, что я не могу оскорбить ее? — злобно спрашивает Драко, его палочка теперь тоже нацелена. Гермиона не видит, кто бросает первое заклятие, но вскоре Крэбб и Гойл оглушены, а остальные трое стреляют друг в друга. — Ради всего святого! — Гермиона вмешивается и блокирует жалящее заклятие летящее в Драко. — Может, вы оба прекратите? — Ты что, защищаешь его? — недоуменно спрашивает Рон, разинув рот. Гермиона стоит спиной к Драко, но она знает, что ублюдок ухмыляется. — Я пытаюсь спасти ваши задницы! — кричит Гермиона. — Разве вам двоим не нужно куда-то идти? Тренировка по квиддичу? — спросила она, а потом понизила голос. — Уходи, пока он не вспомнил, что хочет сказать об этом Амбридж. Оба мальчика хватают свои вещи, переводят взгляд с Гермионы на Драко, который слишком сильно разозлился, и прежде, чем Рон снова открывает рот, она отгоняет их и хмуро смотрит на студентов, наблюдающих за ними. Гермиона поворачивается к Драко, уголок его рта приподнимается в медленной снисходительной улыбке. Гермиона хочет смахнуть это выражение с его лица. — Ренневарте! — говорит она, указывая палочкой на Крэбба и Гойла, которые слабо шевелятся, и уходит.