За стенами замка

3 октября 2003 года. Кабинет преподавателя Зелий. День 5445. — А где ты была, Панси? — сердито спросил Драко, он искал девушку последние пару дней, а она сбежала в самоволку. Он понятия не имел, который час; Тео все еще был без офиса, так как Авроры расследовали нападения, поэтому он проводил большую часть своего времени с Драко, помогая создать зелье, которое могло спасти Гермиону. Поттер иногда присоединялся к ним из-за своей великой досады, а однажды он привел с собой Джорджа Уизли, и Драко чуть не потерял самообладание. После того, как его мать провернула трюк, она объяснила свойства драгоценных камней, и они использовали их, так как имели представление о том, что делать. Единственная проблема была — как это сделать. Любовь была слишком опасна, чтобы связываться с ней, и они все еще были далеки от того, чтобы действительно манипулировать ею; сейчас они использовали другие ингредиенты, пытаясь увидеть, какие вещи, реагирующие вместе, могут быть опасны. Уизли зарабатывал на жизнь смешиванием всякой всячины, так что он был хорошим помощником, но он также был братом Рона Уизли, и Драко огрызался на него по без основательных причин. — Прости, — она что-то пробормотала, стараясь не смотреть ему в лицо; он удивленно поднял бровь. Пэнси подошла к стойке, за которой сидел Тео, и Драко некоторое время наблюдал за ней, но она все еще не смотрела на него. Она что-то скрывала. — Что это такое? — резко спросил он и все в лаборатории зельеварения с опаской посмотрели на него. Пэнси посмотрела на него и прищурилась. — Если бы ты потрудился нанести ей визит, ты бы знал! — она срывается и все перестают дышать. Поттер и Уизли обмениваются обеспокоенными взглядами, а Тео просто смотрит на Драко. — Я очень занят, — он отвечает сквозь стиснутые зубы, она усмехается. — Ну и пожалуйста! Все здесь видели ее много раз! Ты боишься, Драко, признай это. — Заткнись, Пэнси, — предупреждает он. — Прошло уже две недели! И ты придумываешь одно оправдание за другим, чтобы остаться здесь! У тебя полный бардак! Ты просто ужасен! — она взрывается, крича на него. — Заткнись! Заткнись! Ты нихрена не знаешь! Она горько смеется, и глаза ее наполняются слезами. — Ты даже не знаешь то, что знаю я! Она нуждается в тебе, а ты слишком труслив, чтобы увидеться с ней! Повзрослей же! Она умирает… — Заткнись! — Чего же ты ждешь? По-хорошему, у тебя будет нервный срыв, если она умрет, а ты не навестишь ее? Потому, что ты едва держишь себя в руках, идиот! Драко наблюдает, как Тео пытается удержать Пэнси, девушка все еще выкрикивает оскорбления, а затем разражается рыданиями. Все смотрят друг на друга в растерянности. — А о чем она говорила? — спрашивает Тео, его собственные глаза покраснели. — Даже не знаю. Я навещал ее как раз перед тем, как прийти сюда, — говорит Поттер. — С ней все в порядке. — Настолько хорошо, насколько это возможно, когда она постоянно забывает, где находится. — Говорит Джордж, а Драко хочет убить оставшегося близнеца. — Извини, приятель, — говорит рыжий Драко, — но Паркинсон права, с каждым днем она становится все менее бдительной и… — Драко швыряет пустой пузырек через всю комнату, он вздыхает и проводит рукой по волосам. Привычка, которую он подхватил после принятия новостей. — Я знаю, о чем говорила Пэнси, но только не об этом. Ты должен повидаться с ней, Малфой, — Джордж заканчивает, игнорируя вспышку Драко. — Что происходит? — спрашивает он, разрываясь. Он знает, он понимает, что придумывает оправдания, но он не может видеть ее больной и умирающей, так как Гермиона всегда была полна жизни. — Это не моя тайна, чтобы рассказывать. — Мне нужно подышать свежим воздухом, — говорит он и выходит из кабинета. Некоторое время он бродит по коридорам, размышляя. Он вспоминает свое обещание: «Никогда не быть с ней эгоистичным» и вздыхает, потому что именно это он и делает. Он откладывает свой визит, потому что он эгоист и не хочет видеть ее больной, но не имеет значения, чего он хочет, не тогда, когда она нуждается в нем. Приняв решение, он покинул территорию и трансгрессировал в больницу Святого Мунго. 3 октября 2003 года. Больница Святого Мунго. День 5445. Драко видит, как Блейз выходит из своей комнаты, и второй волшебник широко раскрывает глаза. — Это заняло у тебя слишком много времени, — сказал Блэйз, а Драко посмотрел вниз. — Ее там нет, я имею в виду, что она есть, но нет на самом деле, — говорит он устало. Драко бросает на него взгляд, и он знает, что это показывает, насколько он напуган. — Блейз, я… — он уже собирался сказать, что не может, когда Блез прерывает его. — Она хочет тебя видеть. Она может вернуться, ее «пропадание» никогда не бывает долгим, — объясняет Блэйз. — Иди же, не заставляй ее ждать, — он настаивает и уходит. Драко пару минут пристально смотрит на дверь, прежде чем открыть ее. Гермиона лежит на боку, спиной к нему, и с того места, где он стоит, единственное, что выглядит так же, — это ее длинные растрепанные волосы, беспорядочно разбросанные по кровати. Она стала меньше, бледнее и свернулась калачиком. Он делает глубокий вдох и подходит к ней. Он садится на ее кровать рядом с ней и осторожно кладет свою руку на ее руку, она немедленно поворачивается, и улыбка на ее лице и расширенные, остекленевшие глаза говорят ему то, что он не хочет знать. — Как ты сюда попал? А что, если тебя кто-нибудь увидит? — спрашивает она, оглядываясь по сторонам. — А как ты прошел мимо лестницы? — Там было пусто, — отвечает он, чувствуя комок в горле. — Иди сюда, — говорит она, усаживая его на кровать всем телом, — если Лав или Парвати проснутся, нам конец, — она говорит обеспокоенно, но он все равно выбирает пошутить. Они устроились на маленькой кровати, она свернулась калачиком у него на груди, а он крепко обнял ее, уткнувшись носом в ее волосы. Он просто хочет, чтобы она не заметила, как тихо падают слезы. — Как прошел твой день? — спрашивает он. — Громко. Они перестали праздновать победу чуть больше часа назад, а я провела весь день, делая работу Слизнорта. А как у тебя было? — тихо спрашивает она. — Так же много зелий, но не так много празднеств, — она хихикает и прячет смех у него на груди, явно не желая будить своих соседей по комнате. Она молчит некоторое время, а Драко лелеет желание снова обнять ее, даже если он притворяется шестнадцатилетним. Он слышит ее прерывистое дыхание, ее борющиеся легкие; он притягивает ее еще ближе и целует в волосы. — Это хороший способ вернуться, — шепчет она более серьезным тоном, а Драко знает, что она вернулась. — Эй. — И тебе привет, — она отвечает, и никто из них не сделал ни малейшего движения, чтобы изменить позицию. — Что ты здесь делаешь? — Хотел побыть с тобой, — отвечает он, чувствуя ее улыбку на своей груди. — Почему ты так долго ждал? — Мне было страшно. — Я тоже боюсь, — прошептала она и подняла голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Он гладит ее по щеке. — Больше всего меня пугает то, что я не умираю, а теряю себя. Я не могу сойти с ума, Драко. — Все будет хорошо, не сойдешь ты с ума. — Мне нужно тебе кое-что сказать, и я боюсь того, что ты сейчас скажешь. — Я тоже не собираюсь сойти с ума. — На самом деле, мы оба такие, — говорит она с легкой улыбкой, ее подбородок слегка дрожит. — Я попросила Пэнси приготовить все для меня. — Ладно, — смущенно отвечает он, когда Гермиона устало опускается на кровать. Он смотрит, как Гермиона выбирает маленькую сумочку и палочку на прикроватной тумбочке, и задумчиво смотрит на шкаф в другом конце комнаты. — А ты мог бы? — спрашивает она, он тут же кивает, встает и идет к шкафу. Он выбирает пару маггловских джинсов и толстовку. Она благодарно улыбается, и они неловко стоят лицом друг к другу. — Я сейчас же отвернусь, — бормочет он, краснея и отворачиваясь. Ему больно оставаться на месте; он слышит, как дыхание Гермионы становится все более прерывистым, когда она борется с джинсами и толстовкой. — Мне нужна помощь с сапогами, — она заявляет так, будто пробежала несколько миль, и через секунду он уже около кровати. — Прости, что я тебе не сказала. — Ты можешь извиниться после того, как я спасу тебе жизнь, — отвечает он, завязывая ей шнурки. Она мягко улыбается ему. Она встает и берет портключ, который ей дала Панси, так как она работала в отделе магического транспорта. Гермиона протягивает ему флакон своего зелья и кладет в карман еще два. — Когда мы прибудем, мне нужно, чтобы ты дал мне вот это, последствия будут немедленными. Первые несколько секунд будет страшно, но я буду в порядке. — Грейнджер… — начинает он, качая головой, и она кладет на ладонь портключ — серебряную запонку. — Я не думаю, что это безопасно… ты можешь сказать, что бы это ни было, здесь. — Я не могу, Драко. Я не могу отнять это у тебя, — он кивает, хотя и не понимает, о чем она говорит. Драко знает, что это важно, ведь Пэнси выглядела расстроенной, и даже у Джорджа Уизли было серьезное лицо. Не говоря уже о Гермионе, которая слегка дрожит. Они оба коснулись портключа, и неприятное чувство, что их тянут за пупок, ударило по ним, и они были перенесены на холм. 3 октября 2003 года. Коттедж «Ракушка». День 5445. Гермиона немедленно падает на колени и сжимает свою толстовку, пытаясь получить больше доступа к воздуху. Драко мгновенно оказывается рядом с ней, его рука лежит на ее спине, удерживая ее на месте, пока он протягивает ей флакон. Он даже не может сосредоточиться на шоке, который почувствовал, когда их руки соприкоснулись, когда он смотрел, как она выпивает зелье на одном дыхании. Ее дыхание снова стало нормальным и она устало вздыхает. Он все еще не мог избавиться от видения того, что только что произошло. — Ты уже начала багроветь, — он бормочет, широко раскрыв глаза. — Я подумал… — Знаю. Теперь я в порядке, — он изучает ее с подозрением и она кивает. — Обещаю, Драко. Он принимает ее слова. Встает и помогает ей подняться на ноги. Он оглядывается вокруг, легкий бриз с моря приветствует их, запах соленой воды и травы был хорошим приветствием после столь долгого времени. — А где мы? — спросил он, прежде чем заметил маленький коттедж у подножия холма, он сразу узнал его, но сейчас это место выглядит уютным и обжитым. Его предположения оказываются верными, когда они слышат смех, и маленькая девочка со светлыми волосами выбегает из двери и выходит на задний двор с маленькой метлой в руке. — Подожди меня! — из двери вышел мальчик поменьше, тоже блондин. — Виктория, пожалуйста, приглядывай за своим кузеном! Tu es l’aînée! — говорит женщина, в которой он смутно узнает Флер Делакур. — Он же говно! А почему он приезжает? — Виктуар кричит со своей метлы, ее ноги болтаются в воздухе. — Виктуар! — мать её отчитывает, а девочка закатывает глаза. — Этот парень так скоро станет слизеринцем, — он упоминает об этом, наблюдая, как ребенок летает вокруг своей маленькой кузины так же быстро, как и ее игрушечная метла, с высунутым языком. — Это коттедж «Ракушка», дом Флер и Билла, — отвечает Гермиона с улыбкой, он кивает, уже осознав это, — старшая — Виктуар, ей 3 года, а младший, вероятно, сын сестры Флер. — Почему мы здесь? — он спрашивает, из всех мест, он не мог себе представить, почему Гермиона хотела попасть сюда. — Иди сюда, — говорит она, и он замечает, как печальное выражение появляется на ее лице, а на глазах выступают слезы. Они прошли несколько шагов до небольшой поляны на вершине холма; сотни цветов окружали небольшое надгробие. Желудок Драко превращается в лед и он замирает на ногах, когда Гермиона подходит к камню маленькими шажками и трясущимися руками. Он не может прочитать имя, написанное на нем, но у него есть чувство, что он не хотел бы знать это имя. Драко шевелится только тогда, когда слышит, как Гермиона всхлипывает первой, он подходит к ней, весь охваченный ужасом. Он падает на колени рядом с ней, когда читает имя, выгравированное на камне. В память о любви. Кассиопея Малфой. 22.03.03.22.1998.1998. Слишком яркая, чтобы быть где-то, кроме звёзд. Его разум парит, он чувствует, как слезы падают вниз и рыдание срывается с его губ, рука Гермионы находит его, а он никогда не сжимал ее сильнее. Он никогда не знал ее, никогда не обнимал, но плакал и горевал так, словно провел с ней всю свою жизнь. Его дочь. — Флер сказала… она лежала вниз головой, обнимая Келума… защищая его, — Гермиона плакала, ее голос срывался на каждом слове. — Она была первой, кто подал голос, она никогда не плакала, — Гермиона икала, а он притягивал ее к себе на колени, — она родилась с открытыми глазами — она умерла в тот момент, когда Келум родился, — она ждала его, — Гермиона держится за его рубашку, ее лицо на его шее. — Она вздохнула, когда он впервые заплакал, а затем закрыла глаза… она была в моих объятиях, Драко… я ничего не могла сделать — мои руки… — Прости, любимая, — шепчет он, крепче прижимая ее к себе. — Она как будто ждала его, чтобы посмотреть, все ли с ним в порядке. Она… — Гермиона срывается, ее рыдания разрывают сердце, он никогда не видел ее такой обнаженной, такой открытой, он понял по звукам ее рыданий, что рана все еще открыта. Она схватила его за рубашку рукой, которая не держала его, ее тело дрожало с каждым вдохом. Драко чувствует боль, исходящую от нее, она ударяет его, как волна, выходя с ревом из его горла, как безмолвный крик. Его тело сотрясалось от рыданий, и его тело сотрясалось вместе с ней. — Она дергалась… как будто… — Гермиона глубоко вздыхает, и Драко перестает дышать. Его память вернулась к тому дню, который был выгравирован на камне. Его дом. Его тетя. Пытки Гермионы и безумный смех Беллатрикс, непростительное заклинание за непростительным, вся кровь на полу и плач Гермионы, когда безумная ведьма целилась ей в живот. — Нет, — он тяжело дышит, яростно тряся головой. — Она все это сдерживала — Келум никогда ничего не чувствовал. Она защищала его, а я не могла защитить ее. — Это была моя вина, — говорит он, его руки расслабляются вокруг нее. Гермиона паникует и хватает его обратно, наконец-то отводя глаза от надгробия дочери. Глаза у нее налиты кровью, ресницы слиплись в комок, из носа хлестали сопли, и он бессознательно вытирал их с ее лица. — Нет, Драко. НЕТ, — она плачет, держа его лицо обеими дрожащими руками. — Это было в моем доме, моя тётя, Гермиона, — он качает головой и пытается отнять у нее руки. Внезапно он даже не может больше смотреть на могилу, его тело омыто чувством вины. — Ты сделал все, что мог, Драко, — клянется она. — Я помню, я помню все с того дня. Ты сделал все, что мог. — Я сделал недостаточно, — говорит он, его вина и горе превращаются в гнев, его руки сжимают ее бедра в кулаки. Он не может смотреть на место, где покоится его дочь, и больше не может смотреть на Гермиону, поэтому он закрывает глаза. — Я люблю тебя, — говорит она, прижавшись лбом к его лбу, и он тут же открывает глаза. — Я так сильно любила тебя в тот день. Я никогда не винила тебя, — она берет его лицо в свои руки, заставляя смотреть на себя, — она не винила тебя. — Откуда ты знаешь? — он плачет. — Я просто знаю. — Мне так жаль, Гермиона. — Мне тоже очень жаль. Он обнимает ее тогда, баюкая в своей груди, качая ее взад и вперед, удивляясь, как мир осмелился сделать это с его девочкой потому, что прямо сейчас она была девочкой, той же самой девочкой, которую он баюкал и качал на своих коленях в шестом году. Когда он думал, что мир не имеет права быть чем-то меньшим, чем-то, во что она верит потому, что Гермиона выглядела так, как будто она была влюблена в каждую его часть, и он был там в ту ночь, когда она сломалась, когда это доказало ее неправоту, и он ненавидел этот момент. И прямо сейчас он мог бы закричать на небеса, на богов и на того, кто отправил эту девушку, эту удивительную девушку на войну и лишил ее всего, что она когда-либо держала, всего, что она когда-либо любила. Драко хотел оживить свою тетю, чтобы снова убить ее; он хотел, чтобы эта женщина почувствовала то же, что и он сейчас. Но больше всего ему хотелось, чтобы Гермиона не знала боли от потери ребенка, не держала его в объятиях только для того, чтобы отпустить, не позволяла ей создавать воспоминания вместе с дочерью. А потом Драко вспомнил. Сны о маленькой девочке с длинными светлыми волосами и серыми глазами, бегающей по поместью с Келумом, негромким смехом, который был слишком женственным, чтобы быть смехом Келума, две кровати в комнате. Было чувство внутри него, слишком глубоко укоренившееся, будто он знал, что эти сны были больше, чем просто сны. Он задыхается, и его слезы возобновляют свой поток в безмолвном падении. — Я знаю ее, — шепчет он и Гермиона поднимает глаза, — я часто вижу ее во сне. Келум тоже видит такие сны, — признается он, воспоминания проносятся перед его мысленным взором. — Однажды он сказал мне, что всегда чувствовал, как будто чего-то не хватает, как будто что-то не так, и я всегда думал, что это из-за тебя, он скучал по тебе. Но он скучает по ней. — У тебя они тоже есть? — спрашивает она, и глаза ее слишком блестят от слез; Драко кивает. — Я все время ее вижу, слышу. Итак, Драко рассказывает ей каждый свой сон о девочке, она рассказывает ему свой, и они делятся историями, как будто они реальны. Они перестают плакать, их общие воспоминания-мечты, вызывающие улыбки на их лицах. Пара разговаривает часами, и они чувствуют, что она смеётся с ними, когда они рассказывают о сне, в котором Келум и Кассиопея решили построить дом на дереве без магии. Драко рассказывает ей все о снах и чувствах Келума, как мальчик иногда говорит, что у него есть сила, которая ему не принадлежит, и как он чувствует руку помощи. 3 октября 2003 года. Больница Святого Мунго. День 5445. — Почему ты решила сказать мне это сейчас? — он спрашивает после того, как помог ей снять одежду и снова надеть больничный халат. — Я не хотела, чтобы она была одна, если… — Она не останется, — обещает он ей, — и ты не оставишь ее, Грейнджер, я обещаю тебе, — он снова обещает, и с того момента, как обещание покидает его рот, он убеждён — это не ложь. Неважно, насколько слаба Гермиона прямо сейчас, как ему нужно было дать ей зелье, прежде, чем они трансгрессируют обратно в Святой Мунго, потому что во время прогулки с холма у нее отказали ноги и легкие с трудом дышали. Не важно, что она слишком худая и слишком бледная, потому что он знает, с той же уверенностью, с какой они целовались в первый раз, что он никогда не отпустит ее. Она мягко улыбается ему, и он забирается к ней в постель. — Прости, что я ее от тебя утаила. Драко вздыхает, он понимает, что где-то в глубине души злится на то, что она молчала, но он также осознаёт, что с тех пор, как родилась Кассиопея, он разговаривал с Гермионой в общей сложности четыре раза, он в курсе обстоятельства этих встреч и знал, что было не время и не место для разговора с ним. Драко понимал, что это не то, что можно перефразировать или просто написать письмо, ему нужно было увидеть. — Я все понимаю, — он говорит честно и проводит пальцами по ее волосам, мягко улыбаясь тому, как они все еще путаются в беспорядке ее вьющихся локонов. — Чего я не понимаю, так это почему ты держала ее в секрете от всех остальных. — Я не могла вынести того взгляда, который они на меня бросали. Полные жалости глаза и перешептывания — они относились ко мне так, словно я вот-вот сломаюсь. Когда мы были в коттедже «Ракушка»… — она глубоко вздохнула и Драко, взяв ее за руку, сжал ее ладонь. — Луна Лавгуд, Дин Томас, Олливандер и Крюкохват тоже были там, Ремус Люпин зашел один раз, чтобы сообщить новости о Тедди. Они все разговаривали, а я отказывалась говорить с кем-либо, знала, что у меня были дела с Гарри и Роном, поэтому я просто осталась в комнате с Келумом. Гарри и Рон знали, что остальные пытались выяснить, кто же был отцом ребенка. Это было через месяц и несколько дней, когда мы уехали, за день до битвы в Хогвартсе, я поговорила с Биллом, и это была его идея. Он сказал мне, что люди были захвачены слева и справа, и как опасно иметь ребенка. Тонкс оставалась в стороне в течение всей своей беременности, он знал, что это было твой ребенок, — Гермиона мягко улыбается. — Он сказал, что есть только одна семья с такими волосами и глазами, — Кэсси… если бы у нее были еще и твои глаза, то за то короткое время, что она их открыла… они были бы такие же ясные, как и у тебя. Билл знал и он попросил меня забрать его воспоминания, в случае если с ним что-то случится, он не хотел, чтобы они смотрели в его разум и видели Келума. Затем он попросил всех остальных сделать то же самое, они согласились, и я сделала это. Я стерла все воспоминания о Кэсси у всех, кроме Флер, Гарри, Рона и Келума, и тяжесть, которая легла на меня, единственную, кто знал ее, была почти такой же тяжелой, как и горе. Я цеплялась за это знание, за эту тайну, и она поглотила меня потому, что я знала, что это была единственная вещь, которую никто никогда не сможет отнять у меня. Драко кивает, понимая ее рассуждения. Он не мог себе представить, как она пережила, такую потерю и горе, и понимал ее необходимость держаться за то, что было ее после всего, что было отнято у нее. — А потом, два года спустя, я сказала Джорджу потому, что он был в ужасном состоянии после войны, после смерти Фреда, я так часто видела себя в его горе, в его боли, что сказала ему: он потерял своего близнеца, я потеряла обоих. Мы делили боль и какое-то время помогали друг другу. — Но потом он двинулся дальше, — Драко делает правильный вывод. Он видел Гермиону сегодня. Ее боль не была одной из тех, когда оплакивают, горюют и после принимают. Ее боль была все еще новой и широко открытой. — Потом он ушел, и я все еще чувствовала отсутствие Кэсси каждый день. Явсе еще боролась с тем, чтобы быть рядом с Уизли потому, что единственное, что они видели, была твоя фамилия. Через некоторое время я была единственной, кто все еще страдал, и они не заслуживали больше боли, я не хотела мешать их счастью, потому я терпела это, — объясняет она между зевками. — Я так устала, Драко, — шепчет она, — так устала. А сейчас я пойду спать, не пропадай, — когда она закрывает глаза и засыпает, Драко выпускает единственную слезу.