За стенами замка

13 ноября 1995 года. Запретный лес. День 371-й. Гермиона пыталась в течение следующих нескольких дней найти время, чтобы доставить карандаши и ластики Драко, но с приближением конца семестра встречи ОД стали более частыми, и трио посещало Хагрида все выходные, пытаясь еще раз убедить его показать существ, которые могут появиться на С.О.В. Она не могла найти даже свободную минуту, чтобы даже попытаться найти его. Девушка так же умирала от желания поговорить с Блейзом потому, что в воскресенье утром Джинни проболталась, и Гермиона оказалась права. Эта парочка уже целовалась. Но Джинни уверяла, что это было ошибкой, которая никогда больше не повторится, и это случилось только потому, что Блейз был слишком красив, а она злилась на Майкла Корнера в то время. Впервые с того дня в библиотеке Гермиона снова оказалась рядом со Слизеринцами. Она не могла поверить, что не заметила Тео и Дафну раньше, потому что пара была очень милой. Он все время был рядом с ней, и пока девушка взволнованно разговаривала с Паркинсон и Трейси Дэвис, он продолжал смотреть на нее с обожанием. Дафна каждые несколько минут поворачивалась к Тео и улыбалась ему. Хагрид объяснил, что они собираются делать, разделил их на троицы и повел в лес. Это был самый долгий путь, который они прошли за все время занятий, и Гермиона обменялась обеспокоенными взглядами с Гарри. Она слышала, как Драко бормочет оскорбительные слова, и заметила, что он все время оглядывается вокруг, боясь, что кто-то собирается прыгнуть на него. Они шли еще десять минут, и большая часть солнечного света исчезла, а все косы из кроны деревьев стояли так близко друг к другу, что оставляли их в сумерках. Гермиона не могла видеть учеников, стоявших совсем далеко или то, что находилось среди деревьев. — Соберитесь вокруг, народ, — кричит Хагрид, уронив на землю большую корову, которую он нес. — То, что мы увидим сегодня, предпочитает темноту и мы его привлечем запахом мяса. Хагрид издает странный визгливый звук, и, если бы она не была так напугана тем, что Хагрид собирался показать им, она бы рассмеялась над этим звуком. Она слышит, как в нескольких футах от нее сминаются листья, и щурит глаза, пытаясь понять, что это такое, но ничего не видит. Хагрид снова издает странный звук, и через минуту несколько учеников начинают бормотать и указывать на темное пятно между двумя деревьями, остальные остаются в замешательстве. Гермиона растерянно озирается и выжидает, как и большинство учеников в классе, но когда кусочки мяса начинают отрываться от плоти и исчезать в воздухе, люди вздрагивают от испуга, а некоторые даже подходят ближе к своим друзьям. — А теперь поднимите руки, если можете их видеть, — Гермиона наблюдает, как Гарри, Невилл и Тео поднимают руки. — И что же мы должны увидеть? — спрашивает Драко с гораздо большей насмешкой в голосе, чем это необходимо. — Фестралы, — Хагрид объявляет и Гермиона понимает, что происходит. Конечно! Он продолжает объяснять, что они делают в Хогвартсе, объясняет заблуждения вокруг этих существ, поскольку Парвати сказала, что они приносят несчастья, и спрашивает, кто знает, почему некоторые люди могут видеть их, а некоторые нет. Гермиона поднимает руку. — Продолжай, — Хагрид лучезарно улыбается ей. — Фестралы невидимы для всех, кто не видел смерть, — объясняет она, и он широко улыбается ей. — Превосходно! Десять очков Гриффиндору! — он уже готов перейти к другому объяснению, когда их прервала Амбридж. Гермиона знает, что с этого момента урок пойдет под откос. Хагрид начинает нервничать, когда она задает вопросы и строчит в своем планшете, произнося свои речи на весь класс. Паркинсон уже хихикает. Затем Амбридж начинает говорить с Хагридом, делая вид, что она не верит, что он может понимать английский язык, использует мимику и говорит очень медленно голосом, которым обычно общаются с детьми. Драко в припадке смеха и она хочет заколдовать его, пока он не повзрослеет. — Ах ты ведьма! — говорит она чуть громче, чем следовало бы, ярость разливается по ее венам, Амбридж оборачивается и, прищурившись, смотрит на Гермиону. — Ты что-то сказала, дорогая? — спрашивает Амбридж фальшивым сладким голосом, лед в ее голосе все еще заметен. — Нет, — говорит Гермиона, стиснув зубы. Затем она начинает задавать студентам вопросы, поскольку Хагрид изо всех сил пытается восстановить контроль над классом. Глаза Гермионы следуют за этой злобной жабой, стреляя в нее кинжалами. Амбридж уходит только после того, как она удовлетворена беспорядком заикания, который она оставила Хагриду, полагая, что у нее есть все необходимое, чтобы нанести ему вред. Мотивация Хагрида пропала, он говорит ученикам, чтобы они выбрали кусок мяса и накормили фестралов, едва заканчивает инструкции прежде, чем уходит, чтобы надуться. Рон и Гарри идут за ним, очевидно, пытаясь заставить его чувствовать себя лучше, Гермиона остается позади, она все еще слишком зла на ситуацию, и она знает, что сделает все хуже для Хагрида, если она пойдет. Она, как и большинство ее одноклассников, выбирает куски мяса и начинает предлагать их ни к чему, явно напуганная и не знающая, где находятся существа. Время от времени она слышала какие-то визги и вздохи, когда существа брали мясо из их рук. — Это просто смешно! — она слышит, как Драко говорит. — Кормить невидимых существ! Как же мне их кормить, если я их ни черта не вижу? — он спрашивает Тео и Блейза, но ни один не отвечает, Тео выглядел особенно задумчивым и печально смотрел туда, где они должны быть. — Не говоря уже о том, что этот большой олух заставил нас идти вглубь леса! Если мой отец узнает об этом, нам не понадобится Амбридж, чтобы избавиться от него! — все время говорит он. — Это так глупо! — он швыряет кусок мяса в случайном направлении и ухмыляется пустоте. — Какой смысл изучать их, если я их не вижу? Если вы спросите меня, жаль, но я хотел бы увидеть эти чертовых фестралов. Уверен, что они ужасны, погляди на них… С Гермионы уже достаточно. Она оглядывается вокруг; убедившись, что все слишком заняты, чтобы обращать внимание, ищет Гарри и Рона и, заметив, что они исчезли из виду, марширует к нему. — Как ты можешь быть таким надоедливым? — говорит она, когда добирается до Троицы. — Грейнджер, — Драко здоровается, его лицо полностью скрыто маской. — Да брось ты! Неужели тебе нужно все время жаловаться? — Что это на тебя нашло? — Разве ты не видишь, что твой друг может их видеть? И ты постоянно жалуешься, что не можешь этого увидеть? Твоя ужасно фанатичная голова не может понять смысла в том, почему ты не можешь их увидеть? Блейз фыркает, а Тео выглядит испуганным. Драко подходит к ней, стоя всего в нескольких дюймах от нее. Она игнорирует желание оглядеться вокруг, не желая показывать, что ей небезразлично, что видят люди. — Как ты только что меня назвала? — осторожно спрашивает он. — Ужасный фанатик, — повторяет она, и его губы складываются в ту снисходительную улыбку, которую она страстно ненавидит. — Ты действительно проделала весь этот путь, чтобы оскорбить меня? — Я думала, что ты не услышишь, если я буду кричать прямо оттуда, — саркастически отвечает она. — Знаешь, у тебя, наверное, проблемы со слухом, когда все твое эго занимает место, — громко фыркает Блейз. — Дева, — говорит он, а она, прищурившись, смотрит на него и делает шаг ближе, их ноги теперь соприкасаются, их носы в нескольких дюймах друг от друга, она чувствует его дыхание на своем лице. — Только не начинай, — она кипит от злости. Драко ухмыляется и наклоняется к ней еще ближе. — Знаешь, ты мог бы разжечь огонь, если бы между вами была бумага, — говорит Блейз, а Тео фыркает. И Драко, и Гермиона отскакивают друг от друга. — Очевидно, что это произойдет на ее волосах, — отвечает Драко, не сводя с нее глаз, и она усмехается. — Ты ошибочно принимаешь очевидную враждебность за страстную привязанность, Забини, — Гермиона отвечает, все еще удерживая взгляд Драко. Забини разразился хохотом и пробормотал себе под нос: «идиоты». — Ты поцеловала меня первой, вспомни, Грейнджер. Так что я склонен верить, что все это безумное увлечение — дело твоих рук. — Ты поцеловал меня в ответ! — она шипит. — А потом это ты поцеловал меня в лазарете! — Я сделал это только для того, чтобы заставить тебя замолчать, — беспечно отвечает он. — Да неужели? Я случайно знаю более эффективные способы заткнуться. — О, мы уже на прелюдии? — смеется Блейз, Гермиона краснеет и, наконец, отступает назад, игнорируя и Блейза, и Драко, она поворачивается к Тео. — Я не знаю, как ты выносишь этих двоих, — говорит она, достает из кармана два карандаша и протягивает ему. — Блейз упомянул, что они тебе нужны, — она пожимает плечами, глядя на его растерянное лицо. — Э-э… спасибо, Грейнджер. — Ой! А где же мои? Я же первый попросил! — жалуется Блейз, она сует ему в руку один из них. — Ты, Забини, просто ужасен. — Это часть моего очарования, — моргает он, а она безумно улыбается, Драко же издает звук: «О-о». — Я уверена, что в последний раз, когда я слышала об этом, это сработало довольно хорошо с, кажется, четверокурсницей. Это заставляет его замолчать, он недоверчиво смотрит на нее, и у него отвисает челюсть. — О чем это она говорит? — спрашивает Драко, Гермиона ухмыляется ему. — Не имею ни малейшего представления, — он отвечает хриплым голосом, Гермиона смеется и поворачивается к Драко. — Увидимся завтра? — она спрашивает, он кивает и улыбается ей, той, которая ей нравится, где его глаза соответствуют его губам, и он выглядит невероятно мальчишеским. Она оборачивается и, не успев скрыться из виду, слышит голос Блейза: — Это та самая улыбка, о которой я говорил, я теперь называю ее «улыбкой Грейнджер»… Ой, неужели это было так необходимо? Гермиона краснеет и широко улыбается ей, ее сердце ускоряет свой темп. 14 ноября 1995 года. Кабинет Профессора Мерритоут. День 372-й. Она приходит в четверть седьмого и замирает, услышав тихую мелодию фортепиано, она смутно узнает начало сонаты «Лунный свет» Бетховена и вздыхает. Этот мерзавец умеет играть на пианино. Она открывает дверь и видит его, играющего на пианино, которое они до сих пор не трогали. Он закрывает глаза, и Гермиона несколько минут стоит в дверях, сбитая с толку. Глядя на Драко, такого безмятежного и расслабленного, ей было трудно вместить в одного человека каждую частичку Драко, которую она знала. Она неуверенными шагами идет в его сторону, оставляя свою сумку на диване, и садится на скамейку рядом с ним. Он открывает глаза, когда чувствует, что она сидит, и поворачивается, чтобы улыбнуться ей, прежде чем вернуться к нотам, теперь его глаза открыты. Гермиона наблюдает, как его пальцы танцуют по клавишам, видит, как искажается его лицо, когда он играет третью часть, его брови сморщиваются в полной концентрации, и она иногда слышит ноты, что только делает его более расстроенным, и к четвертой части он насмешливо смотрит на пианино, когда его глаза следуют за пальцами. Гермиона остается в молчании, пока пьеса не заканчивается. — Сначала Шекспир, теперь Бетховен? — тихо спрашивает она. — Я думаю, что сначала это был Бетховен, а теперь Шекспир, — отвечает он, — моя мать учила меня, когда мне было шесть. — Ты выучил «Лунную сонату», когда тебе было шесть? — недоверчиво спрашивает она. — Нет, — фыркает он, и она улавливает горечь в его голосе, — моя мать начала учить меня играть в этом возрасте. Я выучил только первую часть, когда мне было тринадцать лет; я все еще борюсь с третьей и четвертой частями. Как ты прекрасно видела. — Ну, я думаю, что это было очень хорошо. — Ну же, не делай такое лицо! Так оно и было! У меня были уроки фортепиано каждый день, прежде чем я пришел в Хогвартс и даже сейчас, мои родители заставляют меня делать летние уроки, и я все еще не знаю, как играть «К Элизе»! И как будто это его реплика, он делает первые безошибочно несколько нот, и она игриво толкает его. — Выпендриваешься! Я имела в виду вторую и третью часть, придурок, — сказав это, она убирает его руки от клавиш и сама играет первую часть. Драко прекрасно делает второй раздел, а затем она делает чередование между минором и ми-мажором, и Драко делает с ней последний раздел, она почти все время отключается, Драко фыркает каждый раз, но оставляет ее, чтобы закончить кусок, как только он вернулся в секцию А. — Неплохо, — говорит он с ухмылкой на лице. — Тебе нравится быть в чем-то лучше меня, не так ли? — спрашивает она с усмешкой. — Пожалуйста, Грейнджер, мы уже говорили об этом! Единственная причина, по которой ты лучшая в классе — это то, что ты всеобщая любимица… — Ты заблуждаешься, Драко Малфой, — она отвечает и тут же игнорирует то, что звучит подозрительно похоже на «Клер де Люн»; очевидно, она не может похвалить его, не набив его и без того раздутое эго. — Я ясно помню, — мы договорились, что Снейп обожает тебя. — В тот день все было не так, — он отвечает, не отрывая взгляда от клавиш. — О, может, ты уже прекратишь! — она ударяет пальцами по клавишам, издавая ужасный звук. — Ты учишься в восьмом классе на фортепиано, поздравляю, Малфой! Драко смотрит на нее широко раскрытыми глазами, а затем начинает смеяться над ее оскорбленным выражением лица и скрещенными руками. Она знает, что дуется. Он смеется так сильно, что ему приходится держаться за рояль, чтобы не соскользнуть со скамейки. Гермиона некоторое время наблюдает, как он смеется, явно не впечатленная видом Драко, и с каждой секундой все больше раздражается, потому что каждый раз, когда ему удается перестать смеяться, ей достаточно еще раз взглянуть на лицо, чтобы снова вывести его из себя. — Ты уже закончил? — она снова огрызается, он смотрит на нее сияющими глазами, слезы в уголках его глаз и широкая улыбка, которая заставляет Гермиону почти забыть, почему она была зла на него. Она встает со скамейки, подходит к дивану, плюхается на него и, не обращая на него внимания, а он все еще смеется у нее за спиной. — Да ладно тебе, Грейнджер, мы же не можем быть хороши во всем, ты же помнишь Прорицания, правда? — говорит он, и она визжит, швыряя в него подушки. Он снова разражается смехом, и на этот раз она бросается к нему. — Ах ты кусок дерьма! Я видела, как ты вчера в лесу держал Блейза за руку! Боялся, что дерево побьет тебя? — он пытается удержать ее, но все его внимание сосредоточено на том, чтобы продолжать смеяться над ней, поэтому его действия половинчаты. — Когда ты научишься играть «Rondo Alla Turco: allegretto» Моцарта, ты сможешь надеть ужасную самодовольную улыбку на лицо, но до тех пор, перестань быть эгоцентричным ослом! — её руки находятся в нескольких дюймах от его лица, потому что она пытается сбросить с него эту самодовольную улыбку, когда он держит ее за запястья. — Ты закончила? — спрашивает он, а смех все еще звучит в его голосе. Гермиона застывает, все ее тело лежит на нем сверху, и она с ужасом осознает, что между их грудями лежит подушка и благодарит богов за это вмешательство, потому что между их нижними частями ничего нет и ее нога находится между его ног. Он все еще держит ее за запястья, и в тот момент, когда она смотрит на его лицо, она видит, что улыбка исчезла. Она кивает в ответ, не совсем доверяя своему голосу, когда желание поцеловать его одолевает ее. Это еще хуже, чем в первый раз, у него та же мальчишеская улыбка и прищуренные глаза, но на этот раз она знает, каково это — чувствовать его губы на своих, его руки на своей талии. Гермиона борется с желанием поцеловать его; она не хочет быть отвергнутой, если он передумает. Она знает, что шансы на то, что он оттолкнет ее от себя, тоже есть. Но Гермионе не нужно сопротивляться слишком долго. — А что бы ты сделала, если бы я поцеловал тебя прямо сейчас? — спрашивает он шепотом, не сводя глаз с ее губ. — Я бы поцеловала тебя в ответ, — робко отвечает она, и Драко сокращает расстояние между ними. Опять же, поцелуй отличается от предыдущих двух. Есть уверенность в их движении, в руке Драко, которая сейчас исследует ее спину и бока, посылает дрожь вниз по позвоночнику. Гермиона наклоняется на диван и смутно замечает, как Драко отбрасывает подушку, которая была между ними, и он придыхает, когда их груди соприкасаются. Одна его рука буквально запутывается в ее волосах, и они оба смеются, когда он не может ее убрать. — Когда я говорю, что ты… — но он так и не заканчивает фразу, потому что она снова целует его, с гораздо большей страстью, обе ее руки по обе стороны от его головы, а левая рука Драко удерживает ее волосы от щекотки их лиц, а его правая опасно скользит по подолу ее рубашки. Они немного сдвигаются, пытаясь устроиться поудобнее, и она бессознательно прижимается к нему, когда ее бедро касается его таза. С губ Драко срывается стон, и вскоре она слышит этот звук, когда его рука приподнимает ее рубашку и холодная ладонь касается ее спины под одеждой. Гермиона пытается обвинить Драко в том, что их третий поцелуй быстро превращается в сеанс поцелуев, но она знает, что это она откидывается назад и позволяет руке Драко путешествовать по ее животу. Она хватается за его плечи, когда его рука обхватывает одну из ее грудей поверх лифчика, а затем задыхается от этого чувства. — Я слегка огорчен, — бормочет он, отпуская ее и вынимая руку из ее одежды. Они отодвигаются и садятся, она почти на коленях и его рука вокруг нее. — Мы немного увлеклись, — говорит она, краснея и поправляя свою одежду. — Немного, — повторяет он с ухмылкой, поправляя брюки, которые стали заметно тесными. По крайней мере, на этот раз никто из них не убегает. А поскольку Гермиона всегда теряла самообладание, она снова наклоняется к нему и нежно покусывает губы. — А это еще зачем? — он спрашивает с лукавой улыбкой, и она пожимает плечами. — Ну, я обнаружила, что мне это очень нравится, конечно… Заткнись! — она смущенно бормочет. 19 ноября 1995 года. Коридор Шестого Этажа. День 377-й. Гермионе потребовалась почти неделя, чтобы снова обойти Блейза после занятий с Фестралами. В прошлую пятницу он сидел с мальчиком из Рэйвенкло, и Гермиона решила, что он ее избегает. В понедельник она наконец загоняет его в угол; она идет на древние руны и находит его в нескольких футах впереди себя, бежит за ним, она хватает его за руку прежде, чем он может войти в класс. — Перестань убегать, Забини. — Я не знаю, о чем ты говоришь. — Да, конечно, — фыркает она, — давай, выкладывай, — настаивает она. — Зачем? Ясно же, что Уизлетта тебе уже сказала. — Она не сообщила мне никаких подробностей, я хочу услышать всю историю целиком. Он простонал: — Почему? — и он пытается уйти, но Гермиона все еще держит его за рукав. — Прекрасно! У нее был роман с тем парнем из Рэйвенкло, ну ты знаешь, с которым она встречается, и я мог бы упомянуть что-нибудь о том, что он бросил ее, если бы она не пыталась быть немного более девчачьей… — Что за глупости ты говоришь! Он только закатывает глаза и продолжает: — И ей, очевидно, это не понравилось, поэтому она отослала мальчика, который явно был рад избежать серьезной драки, а девчонка повернулась и закричала на меня! Я был там только мимоходом! И она начала свою болтовню о том, что она не изменится ни для одного парня, и если им не понравится то, какая она есть, это было их проблемой потому, что после шести братьев ей не нужен был мужчина и все такое. Гермиона чувствует, что ее привязанность к Джинни растет, и она улыбается, Блейз прищуривает глаза. — Да ладно тебе, — она настаивает. — И тогда я сказал, что это плохо для нее потому, что ей не хватало чего-то удивительного во мне, и, очевидно, только я совершенствуюсь, — Гермиона фыркает. — Да, она сделала то же самое, большое спасибо. — Ну, другого ты и не ожидал! — Какая разница! Итак, мы спорили, ведь она действительно дерзкая, а я был рад, что она не вытащила палочку, потому что я в курсе, что мне будет плохо; в любом случае она сказала, что я останусь один, потому что я не смогу жениться на своей собственной заднице. — Гермиона снова фыркает. — Да, все это очень смешно. А потом она просто взмахнула своими длинными рыжими волосами, и ты заметила, насколько они яркие? Я имею в виду, цвет и все такое? Итак, я немного растерялся, а она все еще говорила, но я смотрел на ее глаза, которые очень зеленые, кстати, и то, какие они очень красивые, но к тому времени она ударила меня по лицу потому, что, видимо, я сказал это вслух. — Ну вот, ты вел себя просто глупо! — Так или иначе, — продолжает он, явно раздраженный ее вмешательством, и Гермиона понимает, что ему на самом деле тяжело рассказать свою историю. — Она дала мне пощечину, а потом начала говорить, что я чрезвычайно самоуверен и самодоволен, и это ее слова, просто потому, что я был очень богоподобен, как будто я думал, что могу сказать это, и, опять же, ее слова, не имели значения, насколько зелеными были ее глаза и какими темными и резкими были мои черты, что она никогда не опустится до моего уровня! — он говорит все это очень сердито, и Гермиона подавляет смех. — К тому времени, клянусь, я не знал, как это случилось, но мы были очень близко, я имею в виду, очень близко, и я чувствовал ее запах, и это было похоже на розы, и вдруг я понял, что мы целуемся! Клянусь, Грейнджер, я понятия не имею, кто наклонился первым! — Я не думаю, что это имеет значение. — Да, наверное… но в любом случае, дай мне закончить. После этого очень горячего поцелуя, с большим количеством прикосновений и языка, она снова бьет меня! Ну и нервы у этой девчонки! А потом она назвала меня грубияном и сказала, что если я когда-нибудь сделаю это снова, она мне яйца оторвет! Как будто я снова хочу ее поцеловать! Не говоря уже о том, что это я начал потому, что, очевидно, это было не так! Она просто сумасшедшая, вот так! Я же тебе говорю! Теперь Гермиона смеется, не в силах больше сдерживаться, и он усмехается ей и отворачивается, входя в класс. Она следует за ним, все еще смеясь.