За стенами замка

5 октября 2003 года. Поместье Малфоев. День 5447. Драко бросает стул на одну из книжных полок, и книги падают с громким грохотом. Его это раздражает и он переворачивает маленький столик со всем, что на нем было, на пол. Один из портретов его деда теперь лежит на полу. Он указывает волшебной палочкой на один из кожаных диванов, и через несколько секунд они разрываются, от чего вся набивка вылезает. Он поворачивается к книгам, так как одно их присутствие делает ему больно. Он снимает одну книгу со своего места, но останавливается на середине броска, потому что Гермиона ударила бы его, если бы он начал кидаться книгами. Он осторожно ставит их на место, выходит из гостиной и направляется в музыкальную комнату. Драко не тратит времени на открывание двери, — он распахивает её заклинанием, и его следующая цель — лира, он поворачивается к пианино… — Если ты будешь продолжать в том же духе, то к концу недели в доме не останется ни одной нетронутой комнаты, — он слышит спокойный и холодный голос отца, оборачивается и видит, что тот стоит в дверях, скрестив руки и плотно сжав губы. — Посмотрим, будет ли мне не всё равно, — отвечает он; гнев, чувствующийся в его теле, теперь заметен в его голосе. — Очевидно, утренняя комната твоей матери — следующая, и она будет очень расстроена, если в твоем разрушительном буйстве, ты уничтожишь окна или её драгоценную люстру, которая передается в ее семье из поколения в поколение. Драко нахмурился, но взмахнул палочкой. — Репаро! — и лира стала целой, как и дверь. — Не то чтобы тебя это сильно волновало, но я бросил Маффиато в это крыло после того, как взорвался первый предмет мебели, так что не пугай своего сына, — Драко смущенно смотрит вниз: последнее, что ему нужно — это Келум, увидевший его истерику. — Могу я узнать причину этого крайне неприятного поведения? — Кассиопея Малфой, — объясняет Драко, и теперь его глаза полны слез. Он оставался с Гермионой всю ночь и присматривал за ней, пока она спала. Он бы остался ещё, если бы не уроки и Блейз, уверявший его, что она не проснется снова как минимум ещё два дня. Сейчас она принимает около двадцати различных зелий в день. Он ушёл только после того, как вошел в её сонный разум и увидел весь этот день. Неоднократно. Он виделся со своей дочерью. Поскольку Драко не мог выплеснуть своё разочарование, уничтожив свой класс, он вернулся домой и, пройдя через фойе, направился прямо в гостиную, где что-то в нём щелкнуло. Именно там и произошло всё это суровое испытание, и не важно, что потом его мать заново отделала все это место. В его воспоминаниях до сих пор всплывают отголоски того, что происходило в этом месте, поэтому он начал разрушать его, сжигать всё, к чему прикасались руки его тёти. — Я ничего не понимаю, — говорит его отец и Драко едва сдерживается, чтобы не разразиться безумным смехом. Иногда он чувствует, что проклятие Блэков слишком реально и близко. — У меня должна была родиться дочь. У Келума должна была быть сестра-близнец, — сердито объясняет он, сжав руки в кулаки, ему всё еще хочется что-нибудь сломать. — Она не пережила пыток Беллатрисы. Его отец молчит, Драко видит шок на его лице, а затем, медленно, переходящие в печаль, горе и, наконец, в гнев. Отец взрывает пианино. Драко наблюдает, как он садится на один из стульев, держит голову руками, тихо ругается, а сын смотрит на него с мёртвым выражением лица. — Объясни. И Драко подчиняется. Он рассказал отцу то, что видел в памяти Гермионы, и ту самую историю, рассказанную ею, о том, как она получила проклятие, как она обнимала Келума, когда Флёр пыталась освободить её, как она ждала, когда Келум издаст свой первый крик, прежде чем их дочь закроет глаза в первый и последний раз. — Можно мне… можно мне её увидеть? — спрашивает он и его голос полон таких эмоций, каких Драко никогда раньше не слышал. — Ты имеешь в виду её могилу? — Нет. Во всяком случае, не сейчас. Воспоминание. Ты можешь мне его показать? — Драко кивает, подходит к отцу и опускается перед ним на колени. Он положил руки по обе стороны от головы отца и показал ему воспоминание. Невероятно маленькая Кассиопея, завернутая в сверток одеял, всё ещё измазанная кровью, со светлыми пушистыми волосами и большими серыми глазами, которые в ожидании смотрели на Гермиону. Это воспоминание длилось не больше минуты, потому что вскоре они услышали крик Келума и увидели, как Флёр отдаёт маленького плачущего мальчика Гермионе, а затем девочка посмотрела на своего брата, на Гермиону, вздохнула и закрыла глаза. Он останавливается на этом, потому что не думает, что его отец хотел бы видеть душераздирающий крик Гермионы. — Как она там? — спрашивает Люциус, а Драко смущенно смотрит на него. — Мисс Грейнджер, — ему даже удается не съежиться, и Драко понимает, что его отец испытывает к ней новую волну уважения. — Когда я приехал, она была уверена, что мы вернулись на шестой курс в Хогвартс, и у нас был целый разговор о том, как опасно для меня было пробираться в её спальню в гостиной, где были ее спящие друзья. А потом она вернулась в реальность, мы использовали Портключ к могиле Кэсси, и она полностью сломалась. — Полагаю, ты мучил себя её воспоминаниями, — говорит его отец, на что Драко не отвечает. — Это не твоя вина, Драко, ты боролся за неё в тот день, ты сделал всё, что мог. — Этого было недостаточно. — Никогда не бывает достаточно. Но, Драко, ты же всю свою жизнь молил о прощении. Тебе не нужно прощение, ты нашёл своё искупление в сыне. Есть причина, по которой ты позволил мисс Грейнджер уйти на все эти годы, и есть причина, по которой ты никогда не пытался вернуть её, и, Драко, это не то же самое. — Ты даже не знаешь, о чем говоришь, — говорит он сквозь стиснутые зубы. Внезапно он понял, что предпочел бы, чтобы отец не говорил о Гермионе. — Ты действительно заслуживаешь её, Драко. Вы заслуживаете счастья, и вы заслуживаете стать с ней семьей, — Драко уставился на отца, разинув рот. — Не смотри на меня так. Если я ещё раз услышу, как твоя мать бранит мисс Гринграсс, я лично выгоню её из дома. Драко почти улыбается этому. Он в курсе, что это совсем не из-за Астории, но его отцу ещё предстоит пройти долгий путь, чтобы признать это. 7 октября 2003 года. В классе Зелий. День 5449. Гермиона все ещё спит. Он приходил к ней вчера, и Поттер сказал ему об этом вечером, когда пришёл после работы. Они работают в тишине; единственный звук — это бурление в котлах и звук измельчения ингредиентов. Драко и Тео сидят за одним столом, Дафна и Пэнси — там, где раньше сидел слизеринец, а Поттер и Уизли — с другой стороны. Все они дозируют различное зелье, с небольшим расхождением между ними; они борются за то, чтобы найти точные ингредиенты и в основном попробовать различные ингредиенты из различных антидотов и всего, что имеет восстановительные свойства. Но самое трудное, конечно же, это справиться с содержимым кувшина из комнаты любви, не говоря уже о том, что он должен был быть скрыт от глаз, потому что он продолжал привлекать их к себе. — Нотт, Асфодель используется в напитке живой смерти, мы хотим сохранить ей жизнь, помнишь? — привлек внимание Поттер, и Драко, оторвавшись от своей работы, увидел, что Даф кивает и выбрасывает Асфодель в урну. — Пэнси, это кровь единорога у тебя на руке? — скептически спрашивает Драко. — Если ты даже подумаешь использовать это, я сам вылью его тебе в глотку, — предупреждает он, и она поспешно кладет ее обратно. — Ты можешь попробовать рог единорога, Паркинсон, он обладает очищающими свойствами и растворяет яды, — Поттер сказал гораздо более цивилизованно, чем в первые несколько раз, когда они работали вместе, она кивает и пытается это сделать. — Драконья кровь тоже обладает восстанавливающими свойствами, верно? — спрашивает Тео и все кивают. Между ними было четыре ученика, получивших «Превосходно» на Ж.А.Б.А в зельях, поскольку Уизли сдавал этот предмет, а Дафна получила «Выше ожидаемого». Они все продолжают пытаться; Тео добавляет больше ингредиентов с восстановительными свойствами и противоядиями к «Проекту Мира». — Как ты думаешь, что будет, если мы выделим сироп из морозника? — спрашивает Драко. — Думаю, это не очень-то хорошая идея, потому что это может вызвать остановку сердца, а из легенд известно, что он вызывает демонов. — Ладно. Всё кончено. — Но он также может вылечить безумие и паралич. — Тогда он останется, но, пожалуйста, будьте осторожны с количеством, — говорит он, и все делают вид, что не слышат мольбы, граничащей с отчаянием в его голосе. Через несколько минут входит Нарцисса со стопкой книг в руках. — Твой отец нашел старые книги Северуса из Хогвартса в своей комнате в поместье. Он попросил меня принести их вам, — говорит она и протягивает по паре книг каждому. Поттер ошарашенно смотрит на Нарциссу. — А у директрисы Макгонагалл? — спрашивает Драко. — Я только что вышла из её кабинета. Все книги здесь, у неё было несколько книг в школьных запасах, — объясняет Нарцисса и пристально смотрит на Поттера. Драко однажды рассказал матери о том, как Поттер использовал одно из заклинаний на нём на шестом курсе. — Спасибо, мама. Она кивает: — Хорошая работа. Приятно было повидаться с вами, Мисс Нотт и Мисс Паркинсон, — она обращается к слизеринцам прежде, чем уйти. Они все возобновляют свою работу, Драко время от времени чувствует на себе взгляд Поттера, который пытается игнорировать, когда измельчает Лунный камень. К тому времени, когда он закончит и возьмет сок из ягоды Бума, ему надоедает его игнорировать. — Да, Поттер, мой отец помогает нам. Нет, он не хочет её смерти и не ненавидит Грейнджер, — говорит он нетерпеливо, и Тео фыркает, Пэнси ухмыляется смущенному Поттеру и даже Уизли находит это забавным. Драко решает, что ему нравится этот Уизли. — Прости. Всё по-прежнему немного странно. — Общение — это ключ к отношениям, Поттер, попробуй поговорить с Грейнджер о нас. Это избавит тебя от ещё одной неловкой реакции, — он ухмыляется, а Пэнси уже вовсю хохочет. Он помнит реакцию Поттера на то, как Пэнси ворвалась в комнату, в слезах крича на Драко, и это было, мягко говоря, смешно. Поттер сердито смотрит на него. — Ребята, я только что прочитала здесь, что у Диттани есть другие целебные свойства, кроме как вылечивать раны на коже, — говорит Дафна и тут же читает отрывок из книги, в котором объясняется, как правильно обращаться с растением, чтобы извлечь нужное свойство. — У меня здесь есть Диттани, могу я взять книгу, чтобы попробовать? — спрашивает Уизли, и Дафна кивает. Левитируя книгу, она кладет её на его стол. Рыжеволосый убирает жало Билливига, которым он пользовался, и сразу же приступает к работе. Они кое-чего достигли. Драко знает это от целителей, ведь они часто обменивались своими работами с целителями в Святом Мунго, и когда они были там. Целители говорили, что одна из их работ теперь используется на Гермионе, и большую часть зелий, которые они создали после дюжины тестов, использовалось для других пациентов в случаях менее серьезных, чем у Гермионы. Они были уже близко. Было чуть больше двенадцати дня, когда они закончили. Или ночи. Тео, Пэнси и Поттер работали в министерстве полный рабочий день, приходя сюда после работы. Уизли был тем, кто проводил здесь больше времени — после Драко, конечно, — он не работал сейчас в магазине, только иногда заглядывал, чтобы проверить дела. Там заведовали Ли Джордан и Симус Финниган, которые заботились о магазине. Джордж остался, чтобы помочь Драко убрать безоары и неиспользованный Панцирь Чизпурфла обратно в банки. — Твоя семья так и не простила её до конца за то, что она была со мной, верно? — спрашивает Драко и сам удивляется тому, что в его голосе нет осуждающего тона. Вероятно, именно поэтому Уизли решает ответить ему. — Все было совсем не так. Мама и Джинни долго злились, остальным было всё равно, я имею в виду, Рон оставался в стороне. Проблема была не в том, что они злились на неё, а в том, что после этого они делали вид, что ничего не произошло. Джинни была очень обижена, Гермиона скрывала это от неё, ведь они были как сестры, и прошли годы, прежде чем Гермиона с ней хоть чем-то поделилась. Я был первым, кому она сказала. Драко кивает: — А твой брат? Джордж качает головой: — Рон… он так сильно любил её, и решил для себя, что вы с Гермионой встречались только на одну ночь… я знаю, — говорит он, заметив оскорбленное выражение лица Драко, — я пытался бесчисленное количество раз вложить в его голову правильный смысл, но он противился, он иногда такой твердолобый. Но мы все любили её. Мама, Джинни, они никогда не переставали любить её, они действительно относились к ней иначе, чем к Гарри. Она никогда была менее значимой в семье, чем он, особенно когда они с Роном были в ссоре. Но мы никогда не обращались с ней плохо только потому, что она встречалась с тобой. — Но ведь ты из-за меня не скупился на ехидные замечания, верно? — Нет. Рон и Джинни, даже я иногда, иногда говорили что-то вроде «не будь Малфоем» или «прекрати малфоить меня» и это не очень красиво. Она буквально вздрагивает от этих слов и ужасно их ненавидит. Я имею в виду, я тоже этого не люблю. Мне не нравится, когда ты говоришь о моей семье, я знаю, Мерлин я знаю, как ужасно для неё и ее сына — услышать это. А потом были все эти мучения из-за того, что Джинни не хотела, чтобы Тедди играл с Келумом. Как ему это понять? Он же ребенок! К счастью, Билл и Флёр удивительные и часто приглашают его играть с Виктуар. Она светится, когда видит его с нами и детьми. — Они плохо с ним обращаются? — спрашивает он сквозь стиснутые зубы. — Больше нет потому, что она перестала брать его в Нору, как только он стал достаточно взрослым, чтобы понимать всю ситуацию. Это было пренебрежение; это была Гермиона, не желающая быть с Роном. Она слишком часто расстраивалась и огрызалась на нас за то, что мы говорили. — Старые предрассудки с трудом умирают, — Драко говорит, потому что Джордж хороший человек и не заслуживает того, что Драко до смерти хочет ударить его. — Да, и без обид, приятель, но если твой отец примет её и Келума, то остальная часть моей семьи вернется. 10 октября 2003 года. Больница Святого Мунго. День 5452. Первое, что она замечает, когда просыпается, это то, что она одна на кровати; второе — это новая партия зелий на её ночном столике. Она замечает, что её календарь пропал, оглядывает комнату, и её глаза, наконец, останавливаются на Джинни, которая сидит на одном из стульев и держит календарь в руках. — Стоит отдать должное Блейзу, он обожает тебя, — говорит она, после того, как её заметили. — Это была идея Тео, — отвечает она. Гермиона всё ещё немного настороженно относится к рыжеволосой. Она прекрасно помнит, что было в тот раз, когда они в последний раз виделись. — О! — Джинни смущенно отвечает. — В любом случае, у меня есть кое-что для тебя. Это от мамы, — говорит она, встает со стула, на котором сидела, и неуверенными шагами подходит к Гермионе. — С этими нападениями, я думаю, она была готова к тому, что может произойти, поэтому она написала письма всем нам, прежде чем она… короче, это для тебя, — Джинни торопливо заканчивает и протягивает письмо Гермионе. Дорогая Гермиона, Я действительно хочу сказать всё, что пишу, лично потому, что ты заслуживаешь полного объяснения. Я заеду к тебе, как только смогу. Но наши часы указывают на смертельную опасность уже несколько дней, и лучше быть в безопасности, чем сожалеть. Прежде всего, я хотела бы извиниться. Мне жаль, что я когда-то заставляла тебя чувствовать неровней нашей семье. Мне жаль, что я не была матерью, которой обещала тебе быть. Мне жаль, что я не могла забыть старые предрассудки и семейные обиды, чтобы понять и уважать твои страдания. Но больше всего мне жаль, что я обвиняю ребенка в ошибках его бабушки и дедушки; я никогда не должна была пытаться лишить тебя права быть матерью. Я знаю, каково это — огорчать сына, и мне ужасно жаль, что я позволила себе считать себя такой. Я никогда себе этого не прощу. Из того, что я узнала от Джорджа, Билла и Гарри, — Келум — блестящий мальчик, и я рада это знать. Во-вторых, мне жаль, что я не простила тебя за то, что ты полюбила Малфоя вместо моего сына. Мне жаль, что я держу обиду все эти годы. Я не должна была винить тебя из-за сердечных дел. Я только хотела, чтобы мой младший сын был счастлив после всех этих страданий. Я знаю, что он хотел счастья именно с тобой, поэтому подсознательно тоже этого хотела. Я сожалею обо всем, через что я заставила вас пройти из-за этого. Я сожалею о комментариях, которые тебе пришлось услышать о человеке, которого любишь, и об отце твоего ребенка. Мне безумно жаль, что я не была понимающей по отношению к тебе. И наконец, я знаю, что не в том положении, чтобы просить тебя о чем-то, но, пожалуйста, прости Джинни. Она скучает по своей сестре и слишком горда, чтобы сказать это и слишком дерзка, чтобы признать это. Гермиона, я нисколько не сомневаюсь, что ты справишься с этим. И когда ты сделаешь это, Гермиона, пожалуйста, сделай мне ещё одно одолжение: перестань жить, чтобы угодить другим. Ты тоже заслуживаешь счастья. Ты такая яркая, Гермиона, и когда-то была полна жизни. Я очень люблю своего сына, и я ценю то, как ты пыталась сделать его счастливым все эти годы, но пришло время поставить себя на первое место, милая. Что бы ни отняла у тебя война, что бы ни раздевало тебя догола, что бы ни ломало тебя, что бы ни заставляло тебя думать, что ты не заслуживаешь счастья, это не навсегда, это не правда. Я знаю, так же как и ты, где ты можешь найти счастье снова, но для этого, пожалуйста, дорогая, помни, что ты заслуживаешь счастья. Со всей моей любовью, Молли Уизли. У Гермионы слезы на глазах, и она понимает, как ужасно болит сердце; слова Молли словно вода, которая омывает её, заставляя чувствовать себя лучше. Гермиона понимает, как сильно она нуждалась в этих словах, как сильно она нуждалась в её извинениях. Рядом с письмом, которое дала ей Джинни, был маленький зеленый свитер с золотой буквой «К» посередине; Гермиона обнимала этот свитер, будто это была Молли. — Я тоже пришла извиниться, — говорит Джинни, и её глаза тут же краснеют от слёз, — это было нечестно — я была расстроена, мама только что умерла, и Забини знает, как действовать мне на нервы… а потом всё, что ты сказала Рону. Я просто хотела сказать ему, чтобы он меня не обижал… — Мне очень жаль. — Понимаю. Я никогда не видела Гарри таким злым. Мы ужасно ссорились из-за тебя. Я осознаю свои ошибки, и я, Гермиона, не виновата. — Но я была, Джинни… — Мне нужно объяснить тебе, Гермиона. Мне нужно… У меня были годы научиться достойно извиняться, так что, пожалуйста, позволь мне, — Гермиона просто кивает. — Мне кажется, я всегда это знала, понимаешь? У меня были свои подозрения, потому что внезапно ты стала друзьями с половиной банды Малфоя, и к концу твоего пятого курса я всегда видела тебя, по крайней мере, с одним из них. Я задавалась вопросом, как Малфой совладал с этим? И он никогда не был с тобой, когда были другие, но и Паркинсон тоже. Я понимала, что она тоже дружила с тобой, так что у меня было неприятное чувство, что ему было всё равно, потому что он, как и она, тоже дружил с тобой. Но он предпочёл оставаться с тобой наедине, не так ли? — Когда мы начали разговаривать, на улице был ноябрь девяносто четвертого… — Что? — удивленно спрашивает она. — Да, я пыталась избегать Виктора, он продолжал скрываться в библиотеке, а его поклонницы были шумными, затем я пошла к Драко за помощью… конечно, он сначала игнорировал меня, но потом его также начали раздражать поклонницы Виктора, поэтому мы вроде как начали учиться вместе. Виктор не подходил, потому что ему не нравился Драко… — И с тех пор вы были друзьями? — Ну, не совсем так, мы подружились только после Святочного бала… но в любом случае, мы тогда зависали в библиотеке, мы всё ещё опасались друг друга, и всегда расходились на том, что кричали друг на друга. Был июнь, когда я нашла офис Слизнорта, и он не использовался в то время, поэтому мы начали учиться там. Джинни кивает: — Остальные тоже туда ходили? — Да, но в основном это были только я и Драко, мы много тусовались в спальне для мальчиков, где Пэнси была чаще всего. — Я начала подозревать вас обоих вскоре после зимних каникул на пятом году обучения, когда вы были влюбленными и хихикали сами по себе. Это было в то же самое время, когда произошел инцидент «Забини-номер-два», и он сказал что-то о «гриффиндорских девочек» и «слизеринских мальчиков», и у меня было чувство, что это было о вас. Я помню, как намекала на вас двоих, но вы всегда скрывали это, говоря, что ничего об этом не знаете. А потом был шестой курс, и ты была в полном беспорядке, Малфой был в полном беспорядке, слизеринцы все игнорировали тебя и друг друга, ты огрызалась на Рона по любому поводу, и всё ещё отрицала всё. Мы не могли упомянуть его имя без того, чтобы ты не закатила истерику. А потом был тот день в ванной, когда ты плакала, а Паркинсон и Гринграсс были с тобой, играли в куклы, и я так разозлилась, так разозлилась, что, что бы тебя ни беспокоило, ты решила довериться им. К этой корове Паркинсон и этой любительнице-сказок-Гринграсс, когда я доверяла тебе всё. Ты была тем человеком, которому я всегда рассказывала всё первой, и я была так зла, что ты выбрала их, ты не доверяла мне настолько, чтобы рассказать о Малфое. — Джинни, я… — Нет, позволь мне закончить, пожалуйста, — просит она и голос у неё не злой, а спокойный и задумчивый. — Я ревновала, но не стала этого показывать потому, что думала, ну, в конце концов, ты что-нибудь скажешь, просто не была готова. Но тогда, после войны, вы со слизеринцами были близкими друзьями, на восьмом курсе под их покровительством была вся башня, и внезапно ты проводила с ними каждую секунду, даже после того трюка, который Паркинсон вытворила, чтобы попытаться отдать Гарри Волдеморту. Я столько раз ловила тебя плачущей, Гермиона, и каждый раз один из них был рядом. Если этого было недостаточно, то когда их поймали, я не только выяснила, что вы действительно были вместе, но у вас с Малфоем был ребенок! Келуму было три года, когда ты сказала мне! Я имею в виду, даже не то, что ты сделала! Джордж рассказал нам потому, что, по-видимому, он, Билл и Гарри знали о нём всё! Ты хоть представляешь, что я почувствовала после этого? Зная, что ты держала своего первого ребенка в секрете в течение трех лет? Я годами ждала, что ты признаешься, но ты так и не призналась. — Мне очень жаль, Джинни. — Нет, Гермиона, это мне жаль. Потому что ты была сломлена; после войны ты поставила защиту вокруг себя, а я обижалась на тебя за это. Я была зла, что ты, всегда спокойная и сдержанная, способная сохранять спокойствие посреди всего этого беспорядка, потеряла его. Я же думала только о том, что чувствовала все эти годы, и никогда не думала о том, что ты чувствуешь о любви к нему и необходимости отпустить его. О том, чтобы отдать Келума, чтобы им не нужно было выбирать между вами, о том, что нужно было сохранить его существование в секрете потому, что до сих пор мир небезопасен даже для полукровок, носящих фамилию Малфой. Я всегда винила тебя за то, что ты мне ничего не говорила, когда я ни разу не говорила ничего хорошего об этой семье. И как ты только смогла открыться мне, когда я не могла найти в себе сочувствия к Малфою? Конечно, ты бы связались со Слизеринцами. Они были его друзьями, они знали его, они бы поняли. Я приняла сторону своего брата, я ненавидела Малфоя, я ненавидела, что он не был твоим «инцидентом-с-Забини», но больше всего я ненавидела то, что не могла простить тебя за мелкую ревность, за то, что не сказала мне. И именно поэтому мне нужно извиниться перед тобой, Гермиона, за то, что ты посвятила мне всю свою жизнь, за то, что я поставила свои чувства выше твоих. — Я должна была сказать тебе. Мне хотелось так много раз, Джинни, но… я боялась, что ты расскажешь Гарри или Рону и того, что они сделают. Гарри был одержим Драко на шестом курсе, и я заметила чувства Рона ко мне. Я просто не могла придумать ни одного возможного хорошего исхода. Я боялась, что никто из вас не поймет, когда все его друзья поняли. На пятом и шестом курсах наши мальчики относились к ним с таким предубеждением, что я боялась, что они могут сказать. То есть, я сама была в ужасе от того, что влюбилась в него, я знала, что это беда. — Наверное, мы все были не правы, — говорит Джинни, а Гермиона кивает. — Гарри говорит, что они все помогают. Все! Даже отец Малфоя, и это больше, чем я могу сказать о своей семье в любом случае. — Это не соревнование, Джин. — Знаю. Ты — Малфой до мозга костей, — говорит Джинни, а Гермиона замечает нотку горечи в её голосе. — Гарри рассказал мне, как Малфоям удалось так долго скрываться, и это было очень хитро с твоей стороны. — Я сделала бы это и для тебя… — Для них. Это было для всех них. Мы могли бы спрятать ребенка, но не семью. Может быть, мы и не похожи на них, но мы — чистокровная семья на протяжении многих поколений, и я знаю, что на твоей шее уже почти восемь лет — это фамильная реликвия Малфоев. Это ожерелье никогда не открывалось после того, как он его надел, верно? — Гермиона просто кивает, а Джинни грустно улыбается. — Я догадалась. Это останется неизвестным, пока ты верна семье Малфоев.