За стенами замка

20 февраля 1996 года. Слизеринская общая комната. День 472-й. Она вздрагивает и напрягается, когда замечает рядом с собой теплоту человеческого тела. Не ушедшая сонливость оставляет ее смущенной на несколько секунд, и девушка смотрит вокруг, пытаясь понять, что происходит. Заметив шелковистые зеленые простыни и темные занавески, Гермиона вспоминает, где находится. Кровать с балдахином принадлежит Драко, а сама она закутана в одеяла цвета лесной зелени. Разгоряченное тело, лежащее рядом с ней, обнажено, на нем только боксеры, и оно принадлежит спящему Драко Малфою, который тихо похрапывает. Ранним утром она видит разницу между гриффиндорскими и слизеринскими комнатами. Здесь все еще довольно темно, в то время как в Гриффиндорской башне солнечно, потому что солнечные лучи падают через высокие окна, что делает комнату яркой, как только солнце касается горизонта. Слизеринцы получают только те лучи солнечного света, которые падают на них с озера. Гермиона наконец понимает, что ее разбудило, так как слышит громкий храп Крэбба и Гойла, а также хихиканье Блейза и Тео. Она смотрит на Драко, который безмятежно спит на боку, без следа беспокойства или насмешки на лице, и Гермиона, все еще немного сонная, не может не коснуться его лица. Драко изящно морщит нос, а Гермиона тихонько хихикает, прикрывая рот рукой. Она делает это снова, и Драко хлопает ладонью по лицу. Гермиона целует его в щеку и маленькая улыбка медленно появляется на лице парня. — Доброе утро, — пробормотал он, его голос был низким ото сна. — Утречка, — отвечает она, а он прижимается к ней еще ближе, пряча лицо у нее на груди. — Моя кровать пахнет тобой. — А у меня рубашка пахнет тобой, — отвечает она, и он что-то напевает ей в шею. — Сколько сейчас времени? — Понятия не имею. Но Блейз и Тео уже проснулись, — говорит она, и он поворачивается, теперь уже спиной к кровати. Он, кажется, не хочет отпускать ее, потому что притягивает к себе, но Гермионе есть на что жаловаться. Драко обычно не из тех, кто любит объятия, но, по-видимому, его сонное «я» именно такое, чем Гермиона может воспользоваться в своих интересах. — Должно быть, сейчас чуть больше восьми, — говорит Драко, — Винс и Грег заглушают заклинания примерно в это время. — А как это работает? — с любопытством спрашивает она. Может быть, она узнает, как использовать такие заклинания, так как Лаванда ужасно храпит. — Даже не знаю. Мы не врали, когда говорили, что заслуга профессора Снейпа. Он сделал это еще на первом курсе, но заклинание работает только с одиннадцати вечера до восьми утра. Кстати, они могут слышать наши разговоры, но мы не можем услышать их, если они в своих кроватях или около них. — Здорово! — Да, но мы должны вытащить тебя отсюда поскорее. Уже достаточно времени, и твои друзья, вероятно, начали задаваться вопросом где ты находишься, — говорит он, а Гермиона кивает, неохотно снимая с него руку и садясь на кровать. Мысль о том, что Гарри может открыть карту Мародеров и найти ее — заставляет ее поволноваться, ведь он может найти её с Драко. — Доброе утро, — говорит Блейз с ухмылкой, когда он откидывает их… занавеску Драко. Она изумленно смотрит на него, Драко быстро накрывает ее ноги одеялом. — Какого хрена, Блейз? — сердито спрашивает Драко и встает, забирая их одежду и передавая ее Гермионе. — Ну, я надеялся хоть мельком увидеть Грейнджер… — но остальные слова так и не слетели с его губ, а Гермиона, прежде чем он успел договорить, обрушила на него страшное «проклятие». — Мне нужно почаще вспоминать об этом, — говорит Тео со своей кровати, и все они смотрят, как Блейз пытается заговорить со смехом в глазах. Драко кладет одежду Гермионы на кровать, и она благодарно кивает, прежде чем задернуть шторы, чтобы переодеться. Им потребовалось пятнадцать минут, чтобы вывести Гермиону. Блейз начал заикаться, когда она сняла заклинание и оглядела общую гостиную, в то время как Тео остался на лестнице в спальню, чтобы посмотреть, есть ли кто-нибудь в соседних коридорах и этажах. Убедившись, что путь свободен, Гермиона вышла из спальни в рубашке Драко, все еще надетой под толстовкой, которая теперь была зачарована так, что имела бордовый цвет вместо слизеринско-зеленого. Она приходит в Большой зал за десять минут до слизеринских мальчиков, и как только она садится рядом с Джинни, Гарри и Рон атакуют ее вопросами. Гермиона ухитряется выдумать отговорку в виде месячных судорог и проведенной ночи в лазарете после того, как Лаванда и Парвати так мило указали на то, что Гермиона не спала в спальне для девочек и не видели ее весь день. Спасибо им. Гарри и Рон купились на это, но именно Джинни беспокоит ее, ведь она продолжает бросать на нее подозрительные взгляды и отвечать крайне односложно. Гермиона еще раз подумала, что рассказать все Джинни будет плохой идеей. 5 марта 1996 года. Скрытая ниша на первом этаже. День 485-й. — Нам нужно быть более осторожными, — шипит она. — Никто нас не видел. — Но могли! Мы только что вышли из класса Макгонагалл! А если нас кто-нибудь услышит? — Это произойдёт, если ты не перестанешь визжать! — он шепчет и стягивает ленту, удерживающую ее волосы в пучке, Гермиона фыркает, когда волосы падают ей на лицо. Драко смотрит на нее с благоговейным трепетом, и она краснеет: — Да ладно, ты всегда можешь заставить меня замолчать, если мы кого-то услышим. Я видел, как хорошо ты обращаешься с этими заклинаниями. — Но я еще не научилась обратному заклинанию, но идея милая, покончим с тобой… — Пожалуйста, — усмехается он, — ты больше не можешь прожить и дня без меня. — Не будь таким самодовольным! — Ты все еще здесь, не так ли? — спрашивает он, приподняв бровь. Гермиона прищуривается и уходит. 10 марта 1996 года. Библиотека. День 490-й. — Драко, правда, — слышит она раздраженный голос Блейза и останавливается, — это первый раз за целую вечность, когда мы одни, и ты снова хочешь поговорить о ней. — Но, Блейз, ты не понимаешь… — Я знаю. Правда, дружище, ты так много о ней рассказываешь, что я никак не могу понять почему, — Гермиона краснеет; у нее такое чувство, что они говорят о ней. — Блейз, ты ее не видел? — спрашивает Драко, и в его голосе слышится раздражение. — Постоянно ее вижу, — таков ответ Блейза. — Я не знаю, что делать Блейз, я не знаю, как себя вести, она совсем не похожа на слизеринских девочек, и она понятия не имеет о наших паролях, поэтому она просто переступает через них по два за раз… — вздыхает он, — она даже не понимает, что делает со мной… — Я почти уверен, что она догадывается… — Блейз, нет никого похожего на нее, никого! Она просто прелесть! Это как будто она дикая тварь… — Только чтоб она не слышала, как ты ее так называешь… — Она — стихийное бедствие среди девушек, у нее всегда есть чернильные пятна на внутренней стороне запястий и под пальцами… ее волосы, Мерлин, я всегда дразнил ее за это, но нет ничего, что я обожаю больше — в смысле, этот беспорядок. А еще она всегда злится за это, но я не знаю, как это исправить… — Я все это уже слышал, Драко, пожалуйста, — умоляет Блейз, и хоть никто из них ее не видит, но она краснеет. — Как будто у нее внутри целая вселенная… — Салазар, помоги мне, — бормочет Блейз, постанывая. — А ее глаза — это планеты, а веснушки… созвездия, и я не понимаю… — теперь он говорит сердито. — Я не знаю, как она заставляет меня чувствовать и думать. — Дружище, ты так поэтично рассуждаешь о ней, как ты можешь не понимать? — Но это так! — сейчас он злится, слегка отчаявшись. — Я понятия не имею, что это такое! — настала очень долгая пауза, Гермиона чувствует, как в животе у нее начинает формироваться ужас. — Я имею в виду, что не так? Мы просто трахаемся везде, мы даже не встречаемся ради ебли! — голос у него напряженный, немного высокий. — Приятель, — говорит Блез уже мягче, без раздражения в голосе, — не надо… — Что? Ну же, Блейз, ты же знаешь, что я прав, мы — никто, — Драко угрожающе хихикает, и ее сердце замирает, — и мы никогда не будем. Представь, что скажут люди, если узнают, что я с ней? И вдруг Гермиона поняла, что услышала достаточно; она поспешила прочь из этого угла библиотеки. 23 марта 1996 года. Двор. День 503-й. Гермиона догадывалась, что Драко знал, что что-то не так. Другие тоже наверняка это знали, но она не избегала их, нет. Она просто проводила много времени с Гарри и Роном, не говоря уже о том, что была занята встречами с окружным прокурором и всеми чтениями для заседаний окружного прокурора. Ей было очень трудно смотреть ему в лицо после того, что она услышала. Единственная причина, по которой это было не сложно, состояла в том, что Драко тоже, казалось, избегал ее. Она не думала об этом, нет. Она действительно понимала, что он прав. Они не были вместе, они были ничем, они просто веселились, это было случайностью. Ладно, она самая умная ведьма своего возраста; она не собирается обманывать себя. Гермиона влюбилась в него и она прекрасно знала это, но это было случайностью для него. Так что она не будет глупой трусишкой, чтобы сказать ему что-нибудь или сделать что-то самостоятельно. Гермиона не видела, как он подошел, наслаждаясь солнцем с Гарри и Роном. Книга, лежащая на коленях, мальчики, обсуждающие тактику игры в квиддич. Поэтому, как только она слышит его голос, она подпрыгивает. — Как ты себя чувствуешь, Поттер? Чувствуешь всеобщее обожание? Неужели люди не думают, что ты лаешь как сумасшедший? Итак, ты пошел на это и превзошел самого себя. — Отвали, Малфой, — рявкает Рон. — Возможно, Визел, я сделаю это, когда ты научишься правильно говорить. — Я что, задел Малфоя за живое? — спрашивает Гарри, расправляя плечи. — Твоему папе — Пожирателю смерти — не понравилось то, что я о нем сказал? — Ты получишь по заслугам, Поттер, и на этом все не закончится! — И что именно ты собираешься делать? — теперь ее очередь говорить, она сердится на него, а то, что он угрожает ее лучшему другу, не очень-то исправляет ситуацию. — Это ведь была твоя идея, не так ли? — спрашивает он, прищурившись. — Держу пари, ты все это спланировала. Из вас троих только у тебя есть хотя бы половина мозга. — Убирайся отсюда, — говорит она, и тут же раздается звонок, указывающий на начало следующего урока. — Пойдем, Гермиона, он того не стоит, — говорит Рон и тянет ее вверх. Гермиона думает, что глаза Драко обожгут руку Рона, которая держит ее руку. 25 марта 1996 года. Библиотека. День 505-й. — Ты ведь слышала нас в тот день в библиотеке, не так ли? — спрашивает Блейз едва слышным шепотом. Это первый раз, когда она находится рядом со слизеринцами после того дня в библиотеке, но не потому, что она имела право голоса в этом вопросе, а потому, что Блейз, Тео, Дафна и, о Боже, Пэнси, решили учиться за одним столом с ней. — Что? — спрашивает она потрясенно. — Ты игнорируешь всех нас. Я не могу думать ни о чем другом, кроме этого. Драко говорит, что он тоже ничего не знает, так что… — По-видимому, Драко понятия не имеет о многих вещах, — отрезает она, и Блейз поднимает бровь, глядя на нее. — Итак, это случилось в тот день в библиотеке. — Ничего особенного не произошло. — Ты собираешься продолжать цитировать его или говорить об этом как взрослый человек? — А о чем мне еще осталось говорить? Я уже достаточно наслушалась. — Очевидно, ты слышала не все. — Ой! Мы говорим о лечении молчанием? — спрашивает Дафна, ее горячий взгляд сталкивается с улыбкой на ее лице. — Да тут и говорить не о чем… — Тут полно тем! Мы не имеем никакого отношения к твоему парню… — Он мне не бойфренд, — говорит она одновременно с тем, как громко пыхтит Пэнси. — …И ты поступаешь глупо, нападая на нас. — Я ничего не делаю! Я была занята, вот и все! — Она слышала, как Драко и я говорили о ней, и она слышала вещи, которые выглядят не очень хорошими теперь, когда она сердится на него, — говорит Блейз, и Гермиона возмущенно фыркает. — Ничего подобного не было! Но в любом случае, — она лихорадочно ищет в своем сознании что угодно, чтобы сменить тему. — Итак, Пэнси, Малфой сказал, что у тебя есть некоторые идеи для Г.А.В.Н.Э., — с горечью спрашивает Гермиона, и замечает, что Блейз прикусил губу, чтобы удержаться от смеха. Хорошо. Паркинсон молчит. Первые несколько недель после Рождества Паркинсон молча наблюдала за ней и продолжала смотреть с ненавистью в глазах. Первый раз Пэнси заговорила с ней после игры. Гермиона была уверена, что именно присутствие Дафны заставило ее сделать это. — Вполне, — резко отвечает черноволосая девушка. — Мне бы хотелось это услышать, — натянуто говорит она. — Ты должны сосредоточиться на индивидуальном выборе в этом вопросе, а не обобщать их. Это не потому, что ты знаешь эльфа, который ненавидел эту работу. Не думай, что он говорит за всех них… — Я знаю, что это не так… — Я еще не закончила, — она перебивает в ответ. — Как я уже говорила, ты должна использовать Г.А.В.Н.Э., чтобы дать голос для тех, кто хочет начать независимую и прибыльную жизнь, а не заставлять тех, кто любит это занятие, делать то, чего они не хотят. Кроме того, ты можешь получить образование в области волшебного мира, так и сообществ эльфов, поэтому волшебники начинают предлагать оплату и одежду, а эльфы могут знать свои права и могут принять правильное для них решение. Гермиона некоторое время молчит, размышляя об идеях Пэнси и потрясенная тем, как много девочка об этом думала. — Это же… удивительно! — выпаливает она. — Я имею в виду, что это действительно хорошая идея! — Я знаю, ведь это была моя идея, — говорит она, на что остальные три слизеринца фыркают. Гермиона не отвечает на это. Она рада, что тема была изменена навсегда, и все они говорили о Г.А.В.Н.Э., ведь у всех были эльфы дома и ребята давали Гермионе идеи для ее работы и рассказывали истории об их эльфах. Пэнси резко уходит почти через час после того, как поняла, что только что смеялась над чем-то, сказанным Гермионой. Она почти призывает Пэнси вернуться, так как знает, что прежняя тема обречена вернуться. — А что ты слышала в тот день? — спрашивает Блейз, доказывая правоту Гермионы. — До той части, где он сказал, что люди подумают о нем с кем-то вроде меня, — говорит она, ненавидя себя за то, как горько звучит ее голос. — Что он сказал? — спрашивает Дафна, а лицо ее становится жестким. — То, что мы были никем и никогда не станем никем другим, это просто бред собачий. Он действительно подчеркивал ту часть, что мы — никто. — А я-то думала, что Драко наконец-то вытащил палочку из своей задницы. — Дафна! — Тео делает ей выговор, отчего Блейз смеется еще громче. Просто чудо, что мадам Пинс до сих пор не прогнала их. — Он сказал это, правда, — начинает Блейз, вытирая глаза от смеха, — но он также сказал много хороших вещей, тошнотворно милых вещей, и после этого особенно неприятного кусочка я спровоцировал его на это. Он сказал еще одну очень хорошую вещь. — Ты собираешься развить эту тему, или ждешь, что мы спросим, о чем, черт возьми, ты говоришь? — спрашивает Дафна, и Гермиона улыбается девушке. Она очень привязалась к девочке из Слизерина. — Грейнджер, ты должна понять, что Драко не был воспитан так, чтобы верить в любовь. Его семья полна браками по расчету, для содержания поколений, он не понимает, что чувствует, и то, что ты слышала, было его защитой… — Драко может быть особенно противным и немного подлым, когда защищается, — дополняет Тео. — Вот видишь! Даже Тео согласен! Конечно, это не оправдание, ведь он напугал Грейнджер. Он знает, что ты заслуживаешь этот мир, и Драко, кажется, решил дать тебе этот мир и плюс несколько галактик просто на удачу, даже если он не понимает, почему он так себя чувствует. — Блейз… — Я серьезно! Только не позволяй ему использовать эту ужасную фразу о том, что его имя — звезда… — Именно это и привело его к девочкам, — говорит Тео, а Дафна на это фыркает. — …И не позволяй ему начинать сравнения о твоей коже и Млечном Пути. — Теперь понятно, почему Грейнджер у него первая, — снова говорит Тео, но Дафна уже не смеется, у нее влюбленные глаза. — Ты никогда мне этого не говорил! — говорит она Тео, и тот стонет. Мадам Пинс, наконец, прогоняет их из библиотеки после скандально громкого смеха Блеза. 4 апреля 1996 года. Выручай Комната. День 515-й. Она так рассержена, что ей наплевать на очевидное наказание, которое она получит, но она хочет заколдовать красивое лицо Драко до забвения. Да и откуда ему знать? Она знала, что он все еще сердится из-за этого разговора и тяжких обвинений в адрес своего отца, потому что случайные возражения по этому поводу каждый раз, когда он видел их, это объясняло, но она доверяла ему, чтобы он не рассказывал про них. Так она и поступит с ним позже, но сейчас ей нужно убраться к черту с этого этажа, пока Амбридж не поймала ее. 4 апреля 1996 года. Большой зал. День 515-й. Она шипит после того, как в третий раз написала на пергаменте «Я не должна ослушаться министра», ее рука начинает жаждать слов, и все, о чем она может думать — кроме хождения Живоглота в гостиной — это о том, как она злится на Драко. Он все еще должен был поговорить с ней наедине с того дня в библиотеке. Гермиона полагала, что то, чем они занимались, подошло к концу, но она все еще общалась с другими Слизеринцами, и Блейз сказал, что Драко был еще большей занозой в заднице, чем обычно, всегда жалуясь, а «темнокожая красавица» имела наглость сказать, что это была ее вина, и она должна была что-то сделать с этим. О, но она собиралась это сделать. — Директриса Амбридж, — заговорил дьявол. — Можно вас на пару слов? — Конечно, дорогой Драко, заходи, — она говорит фальшивым сладким голосом, и Драко входит в Большой зал, десятки сердитых глаз смотрят в его сторону, когда весь окружной прокурор сделал паузу. — Директриса, Профессор Снейп просит, чтобы Грейнджер присутствовала в подземельях. Он говорит, что у него есть самое приятное наказание для нее, — говорит Драко, и глаза Гермионы расширяются. — Но ведь Профессор Снейп должен знать, где сейчас находится Мисс Грейнджер… — Он знает об этом, директриса, но сильно настаивает. — Самое приятное наказание, вы говорите? — спрашивает она, и в ее глазах мелькают какие-то чертики. — Тогда ладно. Мисс Грейнджер, встаньте и следуйте за Драко в подземелье. — Я предпочитаю остаться здесь, директриса, — отвечает она, не желая никуда идти с Драко прямо сейчас. Ее лицо, должно быть, показало, как сильно она не хочет уходить потому, что Амбридж садистски улыбается, и Гермиона понимает, что она все сказала правильно. Амбридж увидит в этом страх и, конечно же, будет в восторге от перспективы. — Хорошо, что я не спросила о ваших предпочтениях, Мисс Грейнджер, а теперь вставайте и уходите, прямо сейчас. Гермиона кивает и, надувшись, выходит из Большого зала, за спиной слышны шаги Драко. — Думаю, я заслуживаю благодарности, — самодовольно говорит он, как только они оказываются вне пределов слышимости. Она оборачивается так быстро, что он почти натыкается на нее. — Ты настоящий придурок, ты ведь это знаешь, правда? — она спрашивает угрожающим тоном. — Ты нас предал! Это твоя вина! Это… — она показывает ему свою руку и смотрит, как он вздрагивает. — Это твоя вина! — Но ведь это ты дала интервью! Я знаю, что это была твоя идея! Ты держала эту женщину в банке все лето! Тебе было наплевать на меня или Тео, когда Потти произносил все эти имена! — Я не думала о тебе в тот раз! Все, что я хотела, чтобы люди перестали верить в дерьмо, которое говорит Пророк и называет Гарри помешанным! — Ах ты не думала? — его бледное лицо покраснело от гнева. — Нет! Я совсем забыла об этом! Мне и в голову не приходило, что он твой отец. И вообще, он был там, Драко, он видел, как пытали Гарри! Он — Пожиратель Смерти! — Ни у кого нет доказательств! Против него нет ни одного доказательства! Вы не можете посадить его в Азкабан! — Это не из-за него! Разве ты не видишь? Дело не в тебе и не в твоем отце, я не хочу сажать его в Азкабан! Я хочу, чтобы люди знали правду! Я хочу, чтобы люди знали, что Волдеморт, — она закатывает глаза, когда он вздрагивает, — вернулся! — Люди вокруг болтают! Они обзывают меня по-всякому! И это все из-за тебя! — Как ты смеешь? Как ты смеешь обвинять меня в том, что люди обзывают тебя, когда ты сам поступаешь точно так же со мной? — Нет! Во веки веков! Ты же знаешь это, Грейнджер! Почему ты всегда возвращаешься обратно? — спрашивает он раздраженно. — Я знаю, что сделал и как назвал тебя! Я остановился, я изменился! — Ты сказал это, Драко! Я слышала каждое твое слово, — говорит она теперь уже шепотом, и ее глаза наполняются слезами. — О чем ты говоришь? — спрашивает он, застигнутый врасплох ее внезапной переменой поведения. — Представь, что скажут люди, если узнают, что я с ней? — цитирует она, крупные капли слез текут по ее лицу. — А они быговорили, правда? Они подумают, что ты сошел с ума. Его глаза расширяются, понимание осенило его выражение лица, наконец-то поняв то, что происходило последние три недели. — Нет, — он качает головой, — дело не в этом, не в тебе, нет, — он снова качает головой. — Ты принцесса Гриффиндора, золотая девочка, самая яркая ведьма нашего времени, лучший друг Гарри Поттера, а единственные люди, которые заботятся о наследии, — чистокровки, остальной мир не может заботиться меньше — это о том, кто я, ты тоже это сказала, я сын Пожирателя Смерти, Малфой. Как это было? О чем все говорят? Ты никогда не найдешь его на месте преступления, хотя их отпечатки могут быть повсюду на палочке виновного? — Но ты же не твой отец. — Почему нет? Как ты можешь быть так уверена? — Я это знаю. — Но я же ношу его имя. — Имя ничего не значит, — говорит она, а он усмехается. Мальчик перед ней совершенно не похож на того, которого она целовала в последний раз. — Это значит все, Грейнджер, не пытайся наполнить себя верой в неправду. Мы на войне. А войне, где люди убивают за имя, идею. — Что мы делаем? — спрашивает она. Она должна знать, она не может держать в себе то, чего не понимает. — Мы так боремся. — Он отвечает, самодовольно, как всегда. — Драко… — устало произносит она. — Я не знаю, — говорит он и смотрит вниз, на ее туфли, — я никогда не буду твоим рыцарем в сияющих доспехах, или тем, кто принесет тебе цветы, или тем, кого ты сможешь держать за руку, когда захочешь. Гермиона смотрит на него, и слова застревают у нее в горле, потому что она знает, что Драко не чувствует того же, что и она, и это разрывает ее на части. Гермиона думает, что он понимает, что она чувствует, и именно поэтому он сказал это. Потому что не хочет, чтобы она так смотрела на него. Но он все еще здесь, все еще рядом, и это должно что-то значить, потому что он не ушел, и понимает, что она тоже никуда не уйдет. И все-таки она натягивает улыбку. Это выглядит немного грустно, но это лучшее, что она может сделать прямо сейчас, и говорит: — Меня это вполне устраивает. Гермиона делает вид, что не замечает, как печально смотрит на нее ближайший портрет. Это же картина, что она знает? 17 апреля 1996 года. Офис Профессора Мерритоут. День 528-й. По мнению Гермионы, дела обстоят лучше, и неважно, что говорит Блейз и как смотрит на нее Тео. Она и Драко все еще встречаются почти каждый день, будь то здесь или в пустых классах и скрытых нишах. Они все еще целуются со страстью и делают вид, что мир заканчивается, но это не то же самое. Январь и февраль были словно в медовом месяце, это были самые нежные прикосновения, нежные улыбки и слишком много поэзии, но теперь — даже с отказом Гермионы признать, что это немного больно — это случайность. Март что-то изменил. Гермиона подозревает, что это потому, что они знают о своих чувствах друг к другу, поэтому делают вид, что им не нравится. Они делают вид, что им не нравится поцелуй, хотя это всегда заставляет их лишиться кислорода в легких и с несколькими кусками оставшейся одежды в руках. Они привыкли хмуро смотреть друг на друга после поцелуя, как будто это было оскорблением и пререканием. О, Мерлин, как они пререкались. — Макгонагалл сошла с ума, — в миллионный раз повторяет Блейз, — пять страниц за один день! Она же сумасшедшая! — Она назначила на пятницу Блейз, завтра вторник, — говорит она, даже не отрываясь от своего сочинения. — Но ведь все знают, что суббота и воскресенье не в счет! — Перестань жаловаться, это не так уж и трудно, — говорит Драко. — Это не так уж и трудно! — усмехается он. — Легко тебе говорить, когда Грейнджер над твоей головой шепчет тебе ответы! — Вовсе нет! — они отвечают одновременно, оскорбленные этой мыслью. — Мне не нужна ее помощь, Блейз, — говорит Драко, пересаживая ее на стул и выглядя оскорбленным. — Конечно. Какое-то время они молчали, сосредоточившись на задании, которое дала им Макгонагалл. Она почти закончила свое, только пересмотрела все и добавила то, что помнила. Тео уже закончил свое и работал над эссе о чарах; Гермиона предположила, что оно отличалось от ее, так как они не делили эти занятия. — Прекрати ломать его острие! — Драко усмехается, после того как Блейз сломал еще одну точку графика. — Это чудо, что ты знаешь, как писать перьями с таким количеством силы, которое проецируешь на карандаш! Гермиона смотрит на Драко и улыбается этой сцене: блондин учит Блейза пользоваться карандашом, не ломая его острие каждые несколько букв. У нее такое чувство, что Блейз точно знает, как им пользоваться, но он любит точить его по какой-то причине. Она любит смотреть, как он использует маггловские вещи и так естественно с ними обращается, что это делает его ближе к ее реальности, не чистокровной, не таким, кто никогда не ступал в маггловский Лондон. Гермиона снова улыбается, когда вспоминает, что у него есть «Ромео и Джульетта» в его сумке, и при всем при этом он проводит больше времени, жалуясь, чем на самом деле читая. Тео толкает ее локтем в бок, и она смотрит на него. От его острого взгляда она краснеет, будучи пойманной снова. Рисунок, который он ей дал, и его слова: «Я видел, как ты смотришь на него, как будто хочешь, чтобы он остался навсегда», — всплыли у нее в голове. — Вы это видели? — спрашивает она, стараясь не зацикливаться на его понимающем взгляде, и достает из сумки три маркера: желтый, зеленый и красный. — Что это такое? — Я использую их для подготовки к экзаменам, здесь это работает гораздо лучше, чем дома, понимаете… — она выделяет строчку на книге, и он задыхается от нее, — полезно отмечать важные места. С их помощью мне не нужно записывать лишнего, чтобы запомнить, и после того, как я закончу, мне просто нужно сказать — Скоргифай! И оно исчезает. — Это же потрясающе! То количество времени, которое я трачу, переписывая все из книг, просто смехотворно! — Именно! В первые два года я носила с собой столько книг, чтобы учиться, но потом принесла их, когда мы начали брать дополнительные предметы, и это намного проще! — Я могу выделить важные ингредиенты в зельях, поэтому я не буду пропускать их… — А уравнения Преображения? — Не говоря уже о графиках Арифметики… — Вы только посмотрите на них, они так волнуются из-за цветов и предметов, что за парочка Рэйвенкловцев, — говорит Блейз, и оба, Тео и Гермиона, смотрят на двух других, с слегка покрасневшими щеками и широко, безумными улыбками на лицах. — Иногда ты меня пугаешь, знаешь, да? — спрашивает ее Драко, и она снова широко улыбается, потому что знает, что он ненавидит это. Драко ухмыляется, и в его глазах светится любовь, которая согревает ее изнутри. Она придвигается к нему поближе, потому что уже ничего не может поделать, но он только обнимает ее за плечи и целует в затылок, так что она понимает, что не одна такая. — Отвратительно и очевидно, — говорит Блейз, — но, Грейнджер, мне очень нравятся эти вещи, как они называются? Я хочу десять. — Ой, не неси ерунды! Это маркеры, и у меня их не десять, а всего три. — Негодница. — Геминио! — произносит Гермиона, и счастливо наблюдает, как маркеры дублируются. — Это уровень Ж.А.Б.А! Это же абсурд, Грейнджер! — восклицает Блейз. — Ну, так попробуй, посмотрим, получится ли! — она открывает красный маркер, рисует маленькую линию и улыбается. — У меня хорошо вышло! Я уже некоторое время практиковалась. Было сложно, но думаю, мне это наконец удалось. — Блестяще! — произносит Тео, и выбирает один из маркеров. — Геминио! — пытается он, но дублируется только колпачок от ручки. — Блин, научи меня этому позже, ладно? — она просто кивает, когда делает это снова. — Я закодирую ими свои заметки, — начинает она с румянцем, большинство ее друзей смеялись над ней из-за это. — Я использую зеленый цвет для вещей, которые я уже изучила и поняла, желтый — для тех, в которых я все еще сомневаюсь или не до конца разобралась, и красный — для тех, которые вызывают у меня больше трудностей и мне все еще нужно их изучать. — Ты. Просто. Великолепна. А есть что ещё? Какие еще маггловские штучки у вас есть для нас, простых смертных и отстающих в изучении методов? — спрашивает Блейз, его глаза широко раскрыты и возбуждены, когда остальные смеются. — Это, — самодовольно отвечает она и протягивает им стикеры и закладки. — Я понятия не имею, что это такое, но мне уже нравится, — нетерпеливо говорит Блейз и выхватывает их у нее из рук. — Это закладки, они имеют разные цвета, и люди обычно делают свою собственную систему кодирования для каждого цвета, вы вставляете только часть ее в конце страницы, поэтому ты можешь легко найти нужное, когда закрываешь книгу. — Грейнджер, расскажи нам еще, просвети нас, — Блейз действительно должен когда-нибудь попробовать себя в театре. Она начинает объяснять им все, как они работают и как она их использует, помогает им придумать систему кодирования. Она взволнована, ведь любит говорить о школе и учебе. Гермиона смутно задается вопросом, открывали ли Гарри и Рон свои ежедневники. Где-то во время ее объяснения Драко притянул ее к своим ногам и положил голову ей на плечо, наблюдая, как она объясняет и помогает другим. Его руки обнимают ее сзади, и он иногда оставляет маленькие поцелуи на ее шее или нюхает ее кудри. Она наслаждается каждой секундой их близости, его объятиями, бьющимся сердцем и подбородком на ее плече. Гермиона наклоняет голову в его сторону, опираясь на его руку, и удовлетворенно вздыхает. Она почти говорит о том, как сильно ей нравится такие нежности, но думать об этом лучше. Гермиона боится сказать ему все: что она любит в нем, боится, что он будет чувствовать себя неловко, что отмахнется от нее. Но больше всего ее пугает то, что если она когда-нибудь наберется смелости сказать ему, что любит его, он перережет ее, как дурацкую веревочку. Но она больше всего на свете хочет сказать ему, дать ему понять, что любовь реальна и она любит его, и что люди, которые заставили его поверить, что он никогда не сможет полюбить ее, неправы и жестоки, а она хочет прибить их всех. Но Гермиона не настолько храбра. Она любит его, и хочет, чтобы он был там, где он есть, поэтому она не может рисковать и потерять его, потому что слишком много чувствует. Остается совсем мало времени, когда они заканчивают свои задания. Час между ужасной ЗОТИ и ужином оказался действительно полезным, когда они все упаковывают свои вещи и вытягивают свои конечности. Они сидят на полу, ведь диван слишком мал для них четверых и стол слишком формален, как сказал Блейз. — Ты ужасный лжец, — шепчет ей Тео. — Откуда ты знаешь? Я имею в виду, что ты не видел нас вместе и рисунок… — Грейнджер, я знал, как сильно ты его любишь, с того самого момента, как впервые услышал его имя от тебя, — он объясняет, а Гермиона отворачивается, сжимая его руку в своей. — Я должна любить его тихо, — говорит она, когда думает, что он ее не слышит, но Тео слышит и оборачивается. — Это должно быть видно в долгих прикосновениях, взглядах украдкой, тонких ухмылках и приступах смеха без повода. — Но не ты должна была говорить об этом, Гермиона, — когда Тео называет ее по имени, она осознает всю его серьезность. — Но это наполняет меня трепетным счастьем, озорным презрением, зная, что я люблю его нежно и всеми фибрами души, даже когда он этого не хочет, потому что это заставляет меня чувствовать, что я выигрываю в игре, в которую он, не зная, играет. 20 апреля 1996 года. Выручай Комната. День 531-й. Он показывает ей свой значок инквизиторского отделения, кажется, уже в сотый раз за сегодняшний день. В конце концов, она уступает его очевидному намерению сделать ей замечание по этому поводу. — Разве это не означает идиотизм? — Ну-ну, Грейнджер, Гриффиндор не получит лишних баллов к концу семестра, если ты не будешь вести себя хорошо, — говорит он с ухмылкой и, приподняв левую бровь, отчего у нее мурашки бегут по спине, а в голове проносится мысль, что баллы — это не единственное, на что повлияет ее неадекватное поведение. — Ну, ты явно наслаждаешься тем, что снимаешь очки с каждого за что-то. — Давай не будем забывать, что я сегодня получил от твоих друзей, — говорит он и хихикает, она сердито щурит глаза. — Ты сегодня отнял у меня 15 очков! — она ухмыляется и шлепает его по руке подушкой. — Ты назвал меня a… — Я очень сожалею об этом, — он извиняется. — Я пошел извиниться перед тобой, как только снова остался один. Винс и Грег подозревают… — она открывает рот, чтобы сказать, что это не оправдание, но он опережает ее, — знаю, что это не оправдание. Я просто не знал, что делать! Мне очень жаль, Грейнджер, — он говорит честно, а она вздыхает. — Почему бы тебе не последовать примеру Блейза и Тео? Почему ты должен быть так нетерпелив с намерением сделать жизнь каждого человека адом на яву? — раздраженно спрашивает она, и он выглядит обиженным придуроком. — Потому что, любимая, я не самый хороший человек, — объясняет он и падает на диван прямо на нее с ужасной улыбкой на лице. Она хочет его поцеловать. «Любимая». Прозвище — это новейшая зависимость от их непростых отношений. Он впервые назвал ее «любимая» во вторник, и она чуть не уронила все свои чернила на форму. Это заняло немного времени, но она больше не реагирует так сильно, ее сердце только немного подпрыгивает раз или два. — Чего ты хочешь? — спрашивает она, делая вид, что раздражена, но он полностью игнорирует ее. — Мне скучно, — он признает очевидное, его лицо находится в нескольких дюймах от ее лица, она может сосчитать маленькие голубые крапинки в его глазах. — Это была твоя идея — патрулировать этажи отдельно, чтобы мы закончили раньше. — Да, но у меня была идея получше, чем смотреть, как ты читаешь в наше свободное время! — Будешь изводить меня до конца жизни? — Ох, пожалуйста, любимая, — усмехается он, — я развлекаю тебя. — Очевидно, что у нас есть разные точки зрения на то, что значит «развлекать». — Поцелуй меня, Грейнджер.