За стенами замка

27 января 1997 года. Гостиная Гриффиндора. День 812-й. Гермиона использовала отговорки в виде вернувшегося домашнего задания, чтобы вернуть свой разум в нужное русло, но не имело значения, сколько книг она прочитала, сколько заданий закончила или сколько обязанностей старосты выполнила, Гермиона просто не могла избавиться от последнего разговора с Драко. Блэйз перестал приходить и спрашивать, что случилось, Пэнси стреляла взглядами-кинжалами в её сторону при каждом удобном случае, а Драко продолжал чахнуть и исчезать из поля зрения. Последнюю информацию она знала только потому, что Гарри считал своей работой слежку за Драко на карте мародеров при каждом удобном случае, и был очень расстроен тем, что Драко продолжал исчезать с карты. — С тобой все в порядке? — спрашивает Джинни. — Выглядишь ужасно. Гермиона отрывается от своих мыслей и сосредотачивается на девушке, сидящей перед ней. Это правда, Гермиона выглядит ужасно: она спит всё меньше и меньше каждую неделю, беспокоясь о Драко и его миссии, о войне. — Я очень нервничаю. Со всем, что происходит… — Ты совсем другая, Гермиона, — произносит Джинни. — В этом году я тебя с трудом узнаю. — Мне очень жаль. — Я не думаю, что это твоя вина. Мы уже взрослеем. Над нашими головами нависла угроза войны, а мы стали совсем другими людьми. — Джинни… — Я не собираюсь ничего просить. Возможно, я не понимаю, как это и почему, но я больше не хочу ссориться, ты мой лучший друг, а я невероятно ревновала эти последние несколько недель. — Ты тоже моя лучшая подруга. Мне очень жаль, что я была так далеко. — Все нормально. Я просто надеюсь, что ты знаешь, что делаешь. Прежде чем Гермиона успела ответить, мальчики громко закричали, и Джинни вскочила, чтобы присоединиться к ним. Гермиона наблюдает, как её друзья болтают и смеются, и чувствует себя ужасно, когда хочет быть с другой группой друзей. 2 февраля 1997 года. Класс защиты от темных искусств. День 817-й. Гермиона опаздывает на первый урок по привидениям. По какой-то причине она не проснулась вовремя, и ей пришлось поспешно переодеться из пижамы и забыть о любой попытке укротить волосы, прежде чем покинуть спальню. Что ты делаешь со своей жизнью? Она болтает без умолку, перепрыгивая через две ступеньки в Большой зал. Гермиона так устала от этого вопроса, от всех, кто её спрашивает. Её родители с письмами, которые становятся все более тревожными по мере того, как дела в магловском мире ухудшаются; профессор Макгонагалл, которая умоляет её быть разумной, перестать видеться с Драко и вспомнить своих друзей и своё будущее; Гарри, Рон и Джинни, которые видят, как она борется со своими мыслями, но не высказывают своих вопросов и беспокойств. Этот вопрос никогда не был таким настойчивым, и все же она не близка к ответу. Что она там делает? Почему спустя несколько недель Драко всё ещё ходит по замку с татуировкой на руке? Почему она не может дойти до кабинета Дамблдора и всё ему рассказать? Почему каждый раз, когда Гарри упоминает о своих убеждениях в том, что Драко был Пожирателем Смерти, она огрызается и говорит, что его ненависть зашла слишком далеко, но сама же видела метку на этой бледной руке? «Живи каждый день так, как будто это твой последний», — сказал он однажды, — «перестань всё переоценивать», но на самом деле, как он мог ожидать, что она это сделает? Неужели он ожидал, что она побежит к Дамблдору, будет бегать по замку, выкрикивая слова о Пожирателях Смерти во всю силу своих легких, не думая о том, кто мальчик под этой меткой? Или ещё лучше — быть гриффиндоркой, быть доброй, смелой и храброй, чтобы что-то изменить? Мерлин, она не могла быть никем из этого списка. Она не идеальна, чтобы делать правильные вещи, когда они трахаются; она знает, что это правильно. Она не такая уж храбрая и дерзкая, чтобы вот так предать его, даже когда теперь одно его существование грозит ей опасностью, её крови. В каком-то смысле Гермионе кажется, что она держит ход войны на своих плечах. «Сказать или не сказать», — должен был написать Шекспир. Что ты делаешь со своей жизнью? Разве не она думала, что жизнь — это забота о друзьях, верность своим принципам, жизнь страстная, полная и счастливая? Мерлин, что же изменилось? Как все вышло из-под контроля? Как она позволила контролю уйти от неё вот так? «Испытай новые вещи, люби и будь любима», — она сказала себе, что когда поцеловала его в первый раз и, Мерлин, она не сожалела об этом, не так ли? НЕТ. Она до смерти боялась, что даже сейчас не может найти в себе ни капли сожаления о нём. Насколько это было страшно? Чтобы полностью потерять себя ради чувства? «Любить — значит быть уязвимым», — сказала она ему однажды, и, Боже, разве это не правда? Она так рассеянна, когда это не так, в эти дни, что Гермиона не замечает, что её мысли заставили её измениться и остановиться за пределами офиса Снейпа; она даже не знает, почему она здесь. Разговор, который Гарри пересказал ей между Снейпом и Драко, и все жуткие улыбки, которые Дамблдор послал ей во время рождественских каникул, играют у неё в голове, и она, наконец, решает получить некоторые из ответов, которые она искала в последние недели. И что она собирается сказать? «Я знаю, что вы дали непреложный обет Нарциссе, но не уверена, собираетесь ли вы выполнять его». Как она может противостоять своему учителю в миссии Драко? Гермиона открывает дверь и это такой громкий звук, что она вздрагивает и просто смотрит на неподвижную фигуру Снейпа. Они пристально смотрят друг на друга в течение, как мне кажется, нескольких часов, прежде чем Снейп усмехается и говорит первым. — Интересный цвет свитера, Мисс Грейнджер. Гермиона смотрит на то, что на ней надето, и чертыхается. Черт возьми, она не поняла, что это была его Слизеринская толстовка, которую она схватила этим утром. А что, если кто-то её видел? Мерлин, она даже не могла вспомнить, столкнулась ли она с кем-то в своей спешке. — Это Драко, — она отвечает очевидным, и Снейп молчит, но его лицо выглядит больным, и она понятия не имеет, где набирается смелости, но её следующие слова уже вылетают из её рта. — Знаете, я всё ещё не уверена, что только мысли о нас с Драко вызывают у вас желание блевать, — и это не похоже ни на что, что она собиралась сказать ему. Снейп приподнимает бровь, прежде чем ответить: — Я просто нахожу чрезвычайно тревожной мысль о вас двоих вместе. — Почему же? Это из-за того, кто я есть? Или это потому, что вам слишком противна сама идея любви? Думаете, я скажу ему, что вы в Ордене? Снейп только шипит, а Гермиона продолжает: — Потому, что я бы этого не сделала, — честно отвечает она. — Я не Гарри и не Рон, я доверяю вам, я верю в вас не потому, что Дамблдор так говорит, ведь я не согласна со многими его идеями, — Снейп поднимает бровь. — Да, простите меня, что я не полностью доверяю человеку, который позволяет Гарри жить в доме полном жестокости год за годом, который позволил человеку, будучи невиновным, отправиться в Азкабан без суда и следствия, который позволяет шестнадцатилетнему мальчику ходить по замку, чахнуть, с меткой на руке и такой миссией на плечах, — теперь Снейп приподнял обе брови и отложил книги, которые держал в руках. — Итак, вы знаете? — спрашивает Снейп, он выглядит впечатлённым. — Вы так смотрите, потому что он сказал мне или потому, что я осталась? — говорит Гермиона и выбор слов пугает её так же сильно, как и шокирует Снейпа. — В своё время я знал девушек, которые бы не остались, — говорит Снейп и это самое личное, что она услышала из его уст за все шесть лет учебы в Хогвартсе. — Может быть, потому, что никто не дал им достаточно оснований, чтобы остаться, — парирует Гермиона, и он, прищурившись, смотрит на неё с опасным блеском в глазах. — Я доверяю вам по той же причине, по которой Драко боится вас: потому, что вы знаете и не говорите Волдеморту о нас. Снейп не комментирует её использование имени Волдеморта, его выражение лица говорит за него, он недоволен такой дерзостью: — Я не уверен, что Тёмный Лорд будет заинтересован в любовной жизни своих последователей. — Я уверена, что он так и сделает, когда речь зайдет о магглорожденных и лучших друзьях Гарри Поттера, спросите профессора Макгонагалл, ей есть что сказать по этому поводу. — Вы всегда были такой болтливой или это произошло после Драко? — спрашивает Снейп и она чувствует удивление в его тоне. Она игнорирует его вопрос, чтобы быть самой смелой, которой она когда-либо была перед ним: — Почему вы дали Непреложный Обет матери Драко? Для чего защищать и помогать ему, если вы верны Дамблдору? Снейп скрещивает руки на груди и откидывается назад на своём столе, он выглядит спокойным, но есть жесткость в его плечах, которая предает его. — И это он тебе рассказал? — Нет. Гарри слышал ваш разговор на днях, — Снейп раздраженно фыркает, и Гермиона почти смеётся над болью, написанной на лице Снейпа при упоминании о том, что Гарри снова на него набросился. — Это то, чего я не могу понять: вы знаете, в чём заключается миссия Драко, что означает, что Дамблдор тоже знает, так почему же никто ничего не делает, чтобы остановить его? Потому что вы не верите, что он может это сделать? Но даже тогда, почему он позволил испуганному мальчику быть с такой миссией в замке? Разве его миссия не настолько опасна, чтобы беспокоиться о ней? Но если это не так, зачем он нужен Волдеморту, если он верит, что у него есть вы? Почему Нарцисса хотела получить Непреложный Обет? Означает ли это, что миссия Драко обречена на провал, а это уже намерение Волдеморта? Наказать семью Малфоев? Чтобы убить его после того, как он потерпит неудачу? Ведь это, возможно, невыполнимая задача для Драко, но вы готовы сделать это за него, и Дамблдор с этим согласен? — она говорит быстро, её мозг работает быстро, а рот ещё быстрее. Снейп издает звук, который пугающе близок к фырканью. — Я всегда думал, что вы просто раздражающая всезнайка, но разве вы не самая умная ведьма своего возраста? — он спрашивает, и та её часть, которая всегда умирает за комплимент, за доказательство её ценности, упивается всем происходящим. — Я думаю, что Тёмный Лорд должен беспокоиться о вас, а не об убийстве Поттера, — он говорит это, а Гермиона достаточно хорошо знает своего профессора, чтобы понять, что это в некотором роде ответ. — Он хочет, чтобы Драко убил Гарри? Так вот почему Макгонагалл думает, что Драко использует меня? НЕТ. Мы все знаем, что он хочет убить Гарри сам, и мы все знаем, что нет никакого шанса сделать это, пока Дамблдор жив… Ой! Вот и всё, не так ли? — Должен признаться, что я не следил за ходом ваших мыслей. — Вот почему Дамблдор не против всего этого! С миссией Драко и вашей нерушимой клятвой! Его рука — не единственное, что умирает, не так ли? Он проклят. Эта рука была проклята, я знаю это, я узнаю проклятие, когда вижу его… — Снейп снова поднимает бровь, не впечатлённый отсутствием у неё смирения. — И… Нет! — Мисс Грейнджер, может быть, я и знаю Легиллименцию, но там слишком много девичьих мыслей, чтобы понять, о чем вы сейчас думаете. Гермиона хмурится, она не может быть права, она отказывается верить, что Дамблдор просил бы об этом, а затем она сердится, потому что это именно то, что просил бы кто-то с таким количеством власти и влияния, которое имеет Дамблдор. — За кого он себя принимает? Чтобы просить такое? — Озвучьте свои мысли, Мисс Грейнджер, раньше вас ничто не останавливало, а я не вижу, что бы вы сделали сейчас, — похоже, он устал. — Он просил вас убить его, если Драко потерпит неудачу, — у него слегка подергивается левый глаз, вот почему она знает, что права. — Вот почему вы дали нерушимую клятву, вот почему вы предложили помощь Драко. Он, должно быть, знал, что Нарцисса захочет защитить своего сына и попросил вас об этом, вы же его крестный отец… — он выглядит более огорченным, чем всем остальным, что она сказала до сих пор. — Он хочет, чтобы вы сделали это, потому что знает, что Драко не сможет. Он должен знать, что вы уважаете его, как он мог просить вас об убийстве после всего этого? После того, как вы играли в двойного агента в течение многих лет? После того, как вы стали правой рукой Волдеморта? Гермиона замечает, но в ту же секунду она забирает мысль обратно, явно не ожидая этого сочувствия к его персоне. — И он также ожидает, что я остановлю Драко, чтобы заставить его перейти на другую сторону, но я не могу! Не тогда, когда Волдеморт угрожает его матери и отцу, я ничего не могу сделать, кроме как быть там для него, чтобы он не потерял себя посреди всего этого. Драко хочет сделать это сам, а я знаю, что он это сделает, его фамилия обязывает… — её голос дрожит и в нём слышится отчаяние. — Профессор, я не в том положении, чтобы просить вас об этом или о чем-то ещё, но я могу сделать только так много, чтобы спасти его, я не могу убить Дамблдора ради него, но… — её глаза полны слёз и это не первый раз, когда она плачет перед Снейпом, но это первый раз, когда она не чувствует себя униженной. — То, о чём вы собираетесь попросить меня, Дамблдор уже сделал, как и мать Драко. — Защитите его, пожалуйста, — вместо этого говорит она. — Я не могу потерять его. Я знаю, что вы считаете меня глупой из-за того, что я беспокоюсь о нём, но… он хороший, он заботится, он… эта миссия разрушает его, а я не могу потерять его. Снейпу требуется несколько минут, чтобы ответить, и это не то, что она ожидала. — Дамблдор считает, что Драко повернётся к свету из-за тебя. — Он слишком предан своей семье; он не принял бы защиту Ордена, если бы это означало, что его мать и отец были оставлены на гнев Волдеморта. Это его погубит. Я не буду просить его об этом. Я не буду. — Итак, что вы будете делать, мисс Грейнджер? Умолять меня убить Дамблдора? — спрашивает Снейп своим протяжным голосом. — А почему он не может спрыгнуть с астрономической башни, если уже умирает? Почему он не может выпить зелье, которое убьет его, вместо того, чтобы попросить кого-то другого сделать эту работу? — Вы себя слышите? — Так и есть! Я пытаюсь придумать что-то, что не закончится тем, что Драко будет сожалеть о своем выборе до конца своей жизни! Я не прошу вас убивать Дамблдора! Что уже делает меня лучше, чем два человека! А сколько у него времени осталось? А что если мы… — Мы? — он обрывает её на полуслове, встает со стула, подходит к ней и останавливается перед ней. Гермиона не может притворяться, что не дернулась. — Грейнджер, я не строю с вами никаких планов убийства. Вы же ничего не будете делать. Вы сделаете вид, что ничего не знаете, и оставите меня делать то, что я должен сделать. — Но я не могу! Я не могу позволить Драко планировать убийство в свободное время; я не могу ничего делать, пока я знаю, что вы с Драко планируете убийство! — Вы можете и сделаете. Вы делаете больше, чем кто-либо когда-либо делал для подростка Пожирателя Смерти. Вы остаётесь с ним и показываете ему, что метка не определяет его, — говорит Снейп, а Гермиона яростно кивает, вытирая слёзы с лица. — Я так и сделаю. — Значит, вы уже помогаете. — Я постараюсь что-нибудь придумать, я… — Грейнджер, оставьте это. А теперь уходите, я думаю, что вы где-то должны быть, и ради Мерлина, снимите эту кофту, пока кто-нибудь не увидел вас в ней. Она кивает и снимает толстовку через голову. Гермиона уменьшает её так, что она может поместиться в её кармане, а Снейп делает вид, что он не видел очень хорошую магию прямо сейчас. Гермиона уже почти вышла за дверь, когда он снова окликает её: — Знаете, может быть, эти цвета не так уж и странны на вас, — Гермиона оборачивается и задумывается, стоит ли ей ему рассказывать. А почему бы и нет? Это не значит, что он уже не знает достаточно. — Шляпа сказала мне, что я была самым трудным выбором, который ей пришлось сделать за все её годы. Она сказала, что у меня есть черты Гриффиндора, Рэйвенкло и Слизерина, которые ценятся, она сказала, что куда бы она меня не отправила, меня везде ждет успех. Я выбрала Гриффиндор. — Почему? — Снейп выглядит честно заинтересованным на маленькую часть информации. — Потому, что мне было одиннадцать лет, потому, что я прочитала, что не было ни одного злого волшебника, который не был бы из Слизерина, потому, что я магглорожденная, а слизеринец ценит чистоту, — Гермиона не понимает, откуда в её голосе такая горечь. — Вы пожалели о своём выборе? — спрашивает Снейп, уловив её тон. — Только в прошлом году. Я никогда не верила, что хоть один магглорожденный в Слизерине изменит их взгляды и убеждения. Я всегда думала, что никогда не буду больше, чем грязнокровкой в их глазах и что буду страдать целых семь лет. Но потом я познакомилась с Драко, Пэнси, Даф, Тео и Блейзом, а они все приняли меня, мы все стали друзьями. И это было менее чем за один год. Иногда я думаю, что бы сделала, если бы была слизеринкой. — Именно такие мысли и делают вас Гриффиндоркой. Вы находитесь именно там, где и должны быть. — Спасибо. Вы собираетесь рассказать об этом Дамблдору? — Что ты добровольно планируешь его смерть? Нет. — А почему бы и нет? — Потому, что он определенно нашёл бы это захватывающим и имел бы какой-то другой план на вас, — говорит он и смотрит на неё сверху вниз, Гермиона чувствует такой же спазм в животе. — Мне стоит беспокоиться о его планах насчет Гарри? — она спрашивает и какое-то время думает, что не получит ответа. Снейп выглядит обиженным, когда он отвечает: — Да. 17 февраля 1997 года. Поле для Квиддича. День 832-й. — Драко, — Гермиона кричит, как только видит, что он выходит на поле. В течение последних недель она пыталась найти его в одиночестве и с треском провалилась. Мало того, что теперь он всегда был с Крэббом или Гойлом, но Гарри не переставал искать его на карте. Меньше всего Гермионе хотелось, чтобы Гарри увидел её имя рядом с именем Драко. Увидев её, Драко резко останавливается, и она с грустью замечает, что он выглядит ещё хуже, чем раньше. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает Драко и оглядывается. — Иди сюда, — он тянет её под трибуны; ему нужно немного присесть, чтобы не удариться головой. — Я хотела прийти пораньше, но Гарри уже набросился на тебя и… — Гермиона замолкает и глубоко вздыхает. — Что? Гермиона тянется к нему, к руке, на которой теперь вытатуирована метка, глаза Драко следят за её рукой, и она чувствует, как напрягается всё его тело. Её рука дрожит и продолжает дрожать, даже когда она лежит на его предплечье. Ей требуется всё, что она должна сказать в следующих словах, чтобы позволить этой огромной части её прошлого, чтобы она могла спасти его. Она будет думать о мире позже, сейчас, ей нужно спасти его. — Я знаю Драко, и мне всё равно, — шепчет Гермиона достаточно громко, чтобы это не потерялось на ветру. — Я не собираюсь покидать тебя, Драко. — Я Пожиратель Смерти, Грейнджер, ты не можешь притворяться иначе, ты не можешь притворяться, что не знаешь, что это значит. То, что я вытатуировал на своей руке — это… — Меня не волнует, что написано на твоей руке. Я никогда не буду сожалеть о тебе. Ты можешь отталкивать меня сколько угодно, но я не прогнусь, и это не заставит меня вернуться к тому, чем мы были. Это не заставит меня хотеть видеть тебя меньше. Потому что ты намного больше, чем метка на твоей руке, Драко. — Как ты можешь быть так уверена? — Потому, что я самая умная ведьма своего возраста, — Гермиона отвечает с дерзкой улыбкой, а его глаза наконец-то начинают светиться. — Потому, что я всегда права, потому, что я люблю тебя. — Я так и думал, что ты… — Нет. Я знаю тебя, Драко, я знаю тебя. И я не позволю ему забрать тебя у меня, я не позволю ему превратить тебя в кого-то другого. Драко обнимает её за шею и прижимает к себе; Гермиона крепко обнимает его и вздыхает у него на груди. — Я люблю тебя, Грейнджер, правда, — шепчет Драко и Гермиона улыбается ему в грудь, она будет держаться за этот момент вечно, потому что вот она, Гермиона Грейнджер, под стойкой для квиддича, с Драко Малфоем, и он любит её, да. Гермиона убирает голову с его груди и смотрит на него: — Я не хочу, чтобы мы снова были чем-то уродливым. — А чего ты хочешь? — Драко спрашивает, а Гермиона чувствует, что она, вероятно, может попросить весь мир, и он отдаст его ей. — Чтобы мы были вместе. Я знаю, что это не похоже на пятый год, и все по-другому, но я хочу этого, я хочу нас. Я хочу те вечера в этом пустом кабинете; я хочу каждую секунду, которую мы провели вместе в тот год. Я не хочу притворяться, что не скучаю по тебе и что не хочу быть с тобой. — Посмотри на нас, Гриффиндорскую принцессу и Пожирателя Смерти, — шепчет Драко. — Ты — нечто большее. И я сказала тебе, что мне всё равно, кто ты и что ты такое. Я хочу тебя. У нас есть только стены Хогвартса, помнишь? Так что давай притворимся, что это навсегда! Потому, что я знаю, что-то, что я чувствую, навсегда, а я не могу больше скрывать это, я не могу быть осторожна во всём, что говорю или делаю. Я не хочу бояться, что если слишком много сболтаю, ты снова заведёшь меня, я больше не могу быть яичной скорлупой вокруг тебя. Драко, пожалуйста, я знаю, что это уже не пятый год и что внезапно всё становится более серьёзным, но это всё ещё ты и я. — То, о чём ты меня просишь — это самоубийство. Ты должна это знать. Это не ваш маггловский роман, где любовь побеждает всё, а мы даже не извращенная версия Ромео и Джульетты. Я читал эту книгу, я знаю, как она заканчивается, — его голос всё ещё низкий, но тон настойчивый, он тоже отчаянно нуждается в этом. — Я не спрашиваю тебя об этом! Я не прошу тебя кричать по всему замку, кто мы такие или что ты скажешь своим родителям! Всё, о чем я прошу, это быть вместе, прямо здесь, прямо сейчас. Я не прошу больше ни секунды за пределами замка, я не прошу о героизме. — Тогда почему ты вообще о чем-то спрашиваешь? Зачем продолжать в том же духе, если у нас нет будущего? Если мы не знаем, как закончится эта война, если мы оба выберемся отсюда живыми, то как мы будем жить дальше? Зачем настаивать на нас прямо сейчас, если мы обречены на тот же конец, что бы мы ни делали? — Потому, что мои чувства к тебе не изменятся, если мы прекратим это сегодня или в последний день семестра. Потому,что что-то, что у нас есть, стоит больше, чем это. Потому, что то, за что мы боролись внутри себя, чтобы добраться туда, где мы есть, намного ценнее, чем быстрые сердитые тряпки под гобеленами и пустыми классами. Гермиона слегка улыбается и пристально смотрит на него, так что она точно знает, в какую секунду она выиграет, с его вздохом и покачиванием головы, его губы изгибаются вверх. — Я не бескорыстный, никогда не знал как это. Я не знаю, как уйти от того, что я хочу или не иметь то, что я хочу, — теперь Драко стоит ближе, его руки обхватывают её щеки, а большие пальцы ласкают подбородок. — Это разрушит нас, мы оставим стены Хогвартса сломанными без ремонта, потому что мы слишком много чувствуем, а я не думаю, что мы сможем оправиться от этого. Гермиона Грейнджер делает это, потому что ей все равно, она не может найти ни одной вещи, о которой она сожалеет в Драко Малфое, о них, и честно говоря, она даже не хочет пытаться.