За стенами замка

4 августа 1997 года. Площадь Гриммо. День 972-й. Гермиона наблюдает через окно, как несколько Пожирателей Смерти слоняются по улице, пытаясь поймать их, когда ребята выйдут. Их недолгое трехдневное заточение уже действует им на нервы. Гарри держится особняком в старой комнате Сириуса, иногда она слышит, как он чем-то кидается, а потом понимает, что нужно просто игнорировать его поступки и позволить ему горевать. Рон нервно ходит по дому, о его семье после побега ничего не слышно. Гермиона тоже беспокоится, но только догадывается, что он может чувствовать. Сама же даже не знает, благополучно ли её родители прибыли в Австралию. Гермиона написала о поддельном медальоне и историю о Регулусе Снейпу, но он до сих пор ничего не ответил. Девушка беспокоится о нем, пытаясь представить, что должно происходить теперь, когда Воландеморт захватил Министерство. Должно быть, она заснула, потому что, проснувшись, обнаружила, как Рон укладывает ее на диван. — Прости, — бормочет он, — я не хотел тебя разбудить. Ты выглядела усталой, — она качает головой, говоря ему, что всё в порядке. Он пытается вырвать книгу из её рук, но она в панике вскрикивает: — Нет! — она обнимает его крепче и прячет под одеяло. — Успокойся, Гермиона, это всего лишь книга, — когда он отвечает, позади него появляется Гарри. — Я собирался положить её на стол. Она крепче сжимает книгу и уже готова ответить, когда они слышат стук в парадную дверь. Они замирают и смотрят друг на друга. Они двигаются синхронно, а руки крепко держат палочки, когда они двигаются по дому и, выжидая, прячутся в тени. С того места, где они находится, нельзя рассмотреть фигуру, но они могут слышать голос Грозного Глаза, спрашивающего «Северус Снейп?», а человек, который давал ответ сказал: «Это не я убил тебя, Альбус». Становится тихо и Гермиона хочет, чтобы её сердце выпрыгнуло из ушей, ведь она не может разобрать голос, потому что слышит, как громко колотится её сердце. Проклятие ломается и они выходят, чтобы лучше разглядеть незваного гостя, но облако дыма делает это невозможным. Гарри двигается и направляет палочку на середину круга. — Не двигайся! — твердым голосом говорит Гарри. — Это я, Гарри. Ремус. — О, слава богу, — вздыхает Гермиона и убирает свою палочку от Ремуса, чтобы закрыть полотном Миссис Блэк, которая начала кричать, слыша звуки заклинаний. Гарри не двигается ни на дюйм. — Покажись! Ремус движется вперед, прочь от облака пыли с высоко поднятыми руками: — Это я. Ремус Джон Люпин, оборотень, известный ещё как Лунатик, один из четырех создателей карты мародеров, женатый на Нимфадоре, так же известной как Тонкс. Я научил тебя, Гарри, создавать Патронуса — оленя. Я заставил свою жену невероятно ревновать, когда она увидела, что я разговариваю с Гермионой нескольких часов и отказался рассказать ей, о чем мы говорили… — Гермиона хихикает и обрывает его. — Здравствуйте, профессор. — Привет. Молодец, Гарри, что проверил. Не так уж и хороша Гермиона, раз поверила так быстро. — Простите, профессор, я… — она уже собиралась сказать, что поверила ему, когда он сказал это, но передумала, потому что… ну, она сказала ему, где они были с помощью монеты. — Как все поживают? — спрашивает Рон. — Всё в порядке. Но за нами всеми наблюдают. Даже здесь есть несколько Пожирателей смерти снаружи… — Мы наблюдали за ними. — Мне пришлось очень точно трансгрессировать на ступеньку перед входной дверью, — он говорит им. — Они наблюдают везде, где есть связь с вами. Ну же, давайте выйдем из коридора. Мне нужно многое вам рассказать. Они идут на кухню, а Гермиона по пути разжигает камин. Ремус спрашивает, что случилось с ними после «Норы» и они рассказывают ему всё. Он сильно переживает, узнав о том, что Пожиратели Смерти так быстро находят их в магловском Лондоне. Он рассказывает им, что произошло после их ухода, и Рон слушает это с таким вниманием, которого Гермиона никогда не видела на занятиях. Они узнают, что теперь служители министерства и Пожиратели Смерти — это в основном одно и то же, и что у них есть все возможности служить Тёмному Лорду вместе. Они могут творить незаконные заклятия, не опасаясь узнавания или ареста. И теперь Гарри является главным подозреваемым в смерти Дамблдора. Он дает им экземпляр «Пророка». Ужасно было осознавать на сколько быстро темные маги захватили газету. Они узнают о новом министре, а гнев Гермионы растёт, когда она читает о регистрации Магглорождённых. «Министерство Магии проводит опрос «Магглорождённых», чтобы лучше понять, как они стали владеть магией. Недавние исследования, проведенные отделом тайн, показывают, что магия может передаваться только от волшебника к волшебнику. Поэтому те люди, в чьих семьях нет зарегистрированных волшебников, скорее всего, получили магическую силу путем кражи или применения силы. Министерство намерено искоренить таких узурпаторов магической силы и с этой целью выпустило приглашение для каждого «Магглорождённого» явиться на собеседование в недавно назначенную «Регистрационную комиссию магглорождённых». — Люди этого не допустят, — произносит Рон и Гермиона хотела бы, чтобы это было правдой. — Но ведь это происходит, Рон, — отвечает Люпин. — Маглорождённых ловят прямо сейчас. Рон расстраивается из-за этого и начинает давать советы, согревающие сердце Гермионы, которая знает, что это бесполезно. Она останавливает его, когда он начинает учить её своему фамильному древу. — Рон, поскольку мы в бегах с Гарри Поттером, самым разыскиваемым человеком в стране, я не думаю, что это имеет значение. Если бы я вернулась в школу, всё было бы по-другому. Что Волдеморт планирует в Хогвартсе? — Теперь посещение школы обязательно, — отвечает он. — Это было объявлено вчера. Всё меняется, потому что раньше это никогда не было обязательным. Конечно, почти все ведьмы и волшебники в Англии получили образование в Хогвартсе, но их родители имели право обучать их дома или отправлять за границу, если считали нужным. Таким образом, Волдеморт установит контроль над всеми с самого раннего детства. Кстати, это ещё один способ отсеивания магглорождённых, ибо студенты должны получить статус крови — это означает, что они должны доказать Министерству, что имеют волшебное происхождение прежде, чем им разрешат присутствовать в школе. Гермиона почувствовала, что Гарри начинает злиться рядом с ней, и она протянула другую руку, чтобы попытаться успокоить его. Ремус меняет тему разговора, но Гермиона не думает, что так будет лучше. — Я пойму, если ты не захочешь поделиться, Гарри, но у Ордена сложилось впечатление, что Дамблдор оставил тебе задание, — Гарри кивает. — А вы можете довериться мне, и рассказать в чём заключается ваша миссия? — спрашивает его Ремус. Он попытался вытянуть информацию из Гермионы, но вместо этого сдался, получив немного от Гарри. — Я не могу, Ремус, прости. Если Дамблдор не сказал тебе, я не думаю, что должен. — Я так и думал, что ты это скажешь, но я всё ещё могу быть вам полезен. Вы знаете, кто я и что могу сделать. Я мог бы пойти с вами, чтобы обеспечить вам защиту. Не было бы никакой необходимости говорить мне точно, что вы делаете, — произносит он, и Гермиона удивленно поднимает бровь. — А как же Тонкс? — спрашивает она, и Ремус выглядит невероятно преданным. — А что с ней? — спрашивает он, и да, этого ответа достаточно. Девушка нахмурилась. — Ну, ты же женат! Как она отнесётся к тому, что ты уедешь с нами? — Тонкс будет в полной безопасности, — говорит он, и Гермиона понимает, чего он не говорит. Тонкс не знает, что он здесь. — Она будет в доме своих родителей, — его голос холоден и не намекает на возможность обсуждения. — Ремус, — начинает Гермиона и вспоминает их разговор несколько дней назад и многочисленные оговорки, которые Ремус имеет по этому поводу. — Значит, всё в порядке… Ты знаешь… Между вами и… Он пристально смотрит на неё, и она всё понимает. — Все в порядке, спасибо, — многозначительно говорит он. Люпин одаривает их искусственной улыбкой, больше похожей на гримасу. — Так… Вы принимаете моё предложение? Я не думаю, что Дамблдор был бы против, он назначил меня вашим учителем по Защите от темных искусств, в конце концов. И я должен сказать вам: я понимаю, что мы столкнёмся с магией, которую многие из нас никогда не встречали и даже не думали, что такая существует, — в его голосе слышится отчаяние. Гермиона жалеет его, а Тонкс — еще больше. — Просто… просто чтобы внести ясность, — начинает Гарри, его голос напряжен. — Ты хочешь оставить Тонкс в доме её родителей и уехать с нами? — Там она будет в полной безопасности, они о ней позаботятся, — в его тоне скользит полнейшее безразличие, а Гермиона, зная все признаки, думает, что это окклюменция. — Гарри, я уверен, что Джеймс хотел бы, чтобы я остался с тобой. Гермиона смотрит на Гарри, она знает, что он никогда на это не согласится. — Ну, — медленно начинает Гарри, — а я нет. Я почти уверен, что мой отец хотел бы знать, почему ты на самом деле не хочешь остаться со своим ребенком. Лицо Люпина бледнеет. Гермиона отворачивается. — Ты ничего не понимаешь, — почти умоляя, говорит он. — Тогда объясни. Люпин судорожно сглотнул. Он бросает взгляд на Гермиону, и её сердце сжимается. — Я… Я совершил большую ошибку, женившись на Тонкс. Я сделал это вопреки своему здравому смыслу и с тех пор очень сожалею об этом. Мерлин. Она обхватывает себя руками за живот и пытается спрятать своих детей от таких слов, как «сожаление» и «ошибка». Гарри слишком занят тем, что пристально смотрит на Ремуса, а Рон считает плитки на кухне, не замечая её. — А, понятно, — говорит Гарри, а Гермиона готовится к тому, что будет дальше. — Так ты просто бросишь её и ребенка и сбежишь с нами? — Гермиона вздрагивает, и Ремус вскакивает на ноги, будто его ужалили. — Неужели ты не понимаешь, что я сделал с моей женой и моим нерождённым ребенком? Я никогда не должен был жениться на ней, я сделал её изгоем! — Ремус пинком отодвигает стул, на котором сидел, и Рон быстро оттаскивает её от него. — Ты видел меня только среди ордена или под защитой Дамблдора в Хогвартсе! Ты не знаешь, как большинство волшебников видят таких существ, как я! Когда они узнают о моём несчастье, они едва могут говорить со мной! Неужели ты не видишь, что я наделал? Даже её семья испытывает отвращение к нашему браку, какие родители хотят, чтобы их единственная дочь вышла замуж за оборотня? А ребёнок — это дитя… Люпин действительно хватает себя за волосы в охапку. Она знает, что он беспокоится о ребёнке, который тоже может родиться оборотнем. — Мой вид обычно не размножается! Он будет похож на меня, я убежден в этом — как я могу простить себя, когда я сознательно рисковал передать линкантропию невинному ребенку? И если каким-то чудом он не станет похож на меня, то ему будет во сто крат лучше, без отца, которого он всегда должен стыдиться! — Ремус… — шепчет она, в её глазах уже стоят слёзы. Мерлин, беременность — это ужасная впечатлительность. — Не говори так… как может ребенок стыдиться тебя? — так же девушка хочет спросить что это значит для него. — О, я не знаю, Гермиона, мне было бы очень стыдно за него, — злобно говорит Гарри, и Гермиона уже привыкла к этому, но всё равно сердито смотрит на него. У Люпина такой вид, будто Гарри его ударил. — Если новый режим подразумевает, что Магглорождённые плохие, — говорит Гарри, — что они сделают с полуоборотнем, чей отец в Ордене? Мой отец умер, пытаясь защитить мою мать и меня, и ты думаешь, что он сказал бы тебе бросить своего ребенка, чтобы отправиться с нами в приключение? Ремус пристально смотрит на него, и по выражению его лица она понимает, что он смотрит на двух других, а не только на Гарри. — Как… как ты смеешь? — шепчет он. — Речь идет не о стремлении к… опасности или личной славе… как ты смеешь предлагать такое? — Я думаю, что ты чувствуешь себя смельчаком, — говорит Гарри, поднимаясь во весь рост, чтобы посмотреть на Ремуса. — Ты представляешь, каково это — оказаться на месте Сириуса. — Гарри, нет! — огрызается Гермиона, вставая между ними. Гарри просто игнорирует её и отшвыривает в сторону. — Я бы никогда в это не поверил, — Гарри делает глубокий вдох для своего последнего удара. — Человек, который учил меня сражаться с дементорами — трус. Гермиона едва успевает заметить, как Ремус вытаскивает палочку и отбрасывает Гарри. Она не смотрит на Гарри и идет за Ремусом, который быстро повернулся после этого. — Ремус, — зовет она и, когда он не останавливается, хватает его за плащ. Он поворачивается к ней, и в его глазах так много боли. Она знает, что Гарри прав, и Ремус тоже знает, потому что это правда, он напуган. — Я тоже боюсь, — она шепчет и кладет руки на живот. Ремус напрягается, когда замечает это. — Я уже на седьмой неделе… Они, правда, не знают, — шепчет она. — Ты сошла с ума. — Я собираюсь сражаться за них, — горячо говорит она. — Но это не значит, что если бы у меня был выбор, я бы хотела быть с ним, подальше отсюда. Я просто хочу быть с ним. — Гермиона… — Чтобы это было возможно, мне нужно бороться. Теперь у меня нет никаких прав в этом мире, как и у тебя. Мы не можем так жить. Я этого не допущу. — Ты храбрее меня, — говорит он, и его плечи опускаются. — Я устал от этой войны, я устал проигрывать. — Так давай победим. 10 сентября 1997 года. Где-то в Британии. День 988-й. — Сними это! — Гермиона щёлкает пальцами и хватает медальон с шеи Рона. Гарри и Рон ссорились, а их ссоры становятся ещё серьёзнее, к тому же они не могут трансгрессировать из-за Рона. Рон хватает медальон и бросает его на пол. Гермиона бросает на него свирепый взгляд, прежде чем взять его обратно. — Действительно, зрело, — комментирует Гарри. — Посмотрим, будет ли мне не всё равно, — рявкает Рон и идёт впереди них. — Остановись! — просит она Гарри. — Мы не должны ссориться. — Тогда скажи ему, чтобы он перестал вести себя, как избалованный ребенок. — Гарри… — Он ведет себя так, как будто он единственный, кому есть что терять, — Гарри говорит и выхватывает у неё медальон. — Я его надену. Они идут ещё несколько часов, без цели, эта бесцельная прогулка ещё больше напрягает отношения Гарри и Рона. Она решает остановиться, чтобы отдохнуть и изучить больше подсказок, которые у них есть. Может быть, ей стоит написать что-нибудь Снейпу. Гермиона накладывает все защитные заклинания вокруг них, пока Гарри ставит палатку. Как только он поднимается, Рон врывается внутрь. Она закатывает глаза и садится снаружи, в нескольких футах от палатки, пытаясь получить хотя бы несколько минут покоя. Гарри садится рядом с ней и легонько стукается коленом о её колено. Гермиона улыбается ему. — Мне потребовалось довольно много времени, чтобы понять это, — Гарри шепчет, а Гермионе приходится наклониться поближе, чтобы расслышать. — Ты и Рон. — Что… Гарри, я… — Я знаю. Ты больше ничего к нему не чувствуешь, — говорит Гарри, и глаза Гермионы расширяются. — Я почувствовал себя ужасным другом, когда заметил это, ты уже давно не испытываешь к нему никаких чувств, а я увидел это уже в «Норе». — Как же так? — шепчет она. — Твои глаза больше не останавливаются на нём. Раньше ты всегда обращала внимание, искала его вперёд всех остальных. Ага, теперь ты просто чувствуешь себя виноватой, когда смотришь на него, — говорит Гарри и Гермиона опускает глаза. — Гарри… — Итак, остается ещё один вопрос. — Пожалуйста, нет, — она шепчет, и её глаза быстро наполняются слезами. — Кто этот мальчик, которого ты оставила? Или девочка, я не знаю, ведь у тебя сейчас так много секретов. — Гарри… я… — её рот открывается и закрывается несколько раз, но ничего не выходит. Она знает, что должна сказать ему, им, особенно потому, что её беременность составляет около одиннадцати недель. Девушка думает, что скрывать беременность долго она не сможет, а то, что она недоедает, скажется на здоровом росте детей. — Мальчик, — она оседает. — Это мальчик, но… — Ты не можешь сказать мне, кто именно, — он замолкает и протягивает ей руку. — Я думаю… — он начинает и так долго тянет резину, что Гермиона думает о том, что он сдался. — Мне кажется, я знаю, кто этот парень, но не думаю, что готов услышать, поэтому и не спрашиваю, — говорит он, а Гермионе хочется плакать, когда она смотрит в его зелёные, честные глаза. Она целует его в щёку. — Я люблю тебя, Гарри. — Я тоже тебя люблю, — говорит он и возвращает поцелуй, но в её волосы. Они слышат, как шевелится полог палатки и громко хлопает изнутри. Они оба отскакивают друг от друга, но знают, что это бесполезно. — Я должна ему сказать. — Он возненавидит тебя, — отвечает Гарри, и когда он смотрит на неё, в его глазах есть немного огорчения. Гермиона уверена, что он всё знает. 18 сентября 1997 года. Где-то в Британии. День 1002. На лице Гарри появляется безумная улыбка после того, как они снова прячут портрет Финеаса Найджела. Её сердце бьётся слишком часто от этого, ведь прошло так много времени с тех пор, как она в последний раз видела его таким улыбающимся. — Гарри! — Гермиона плачет, и её улыбка совпадает с его. — Я знаю! — он кричит и, не в силах сдержаться, кладет обе руки ей на плечи и трясет её, она смеётся. После того, как она уверена, что портрет скрыт и не может услышать их, она говорит: — Меч может уничтожить крестражи! Сделанные гоблинами клинки впитывают только то, что их закаляет, — цитирует она книгу, — Гарри! Этот меч пропитан ядом Василиска! — И Дамблдор не дал мне его, потому что он все ещё нуждался в нём, он хотел использовать его на медальоне… — И он, должно быть, понял, что они не позволят тебе забрать его, если он впишет его в своё завещание… — Значит, он сделал копию… — и положил подделку в стеклянный футляр… — И он оставил настоящий… — Гарри замолкает и наконец отпускает её плечи. — Где же он его оставил? — Давай подумаем! Где же он мог его оставить? — Определенно не Хогвартсе, — он начинает ходить вокруг палатки, Гермиона провожает его взглядом. — Может быть, Хогсмид? — Та Визжащая Хижина? — предлагает Гермиона. — Никто туда не ходит. — Снейп знает, как туда попасть, так что… — говорит Гарри, а глаза Гермионы расширяются. Снейп! Ну конечно же! Гарри читает выражение ее лица. «Ты прав!» — хотела сказать она. — Он не доверял Снейпу достаточно, чтобы рассказать ему о поддельном, поэтому у Снейпа не будет причины искать копию. Если, конечно, он думает, что тот меч у него, настоящий! — он говорит взволнованно, а Гермиона кивает, просто думая о том, что написать Снейпу, как только сможет. — А ты как думаешь, Рон? — спрашивает Гарри. — Рон? Гермиона оглядывается по сторонам и на мгновение ей кажется, что Рон вышел из палатки, но затем она проследила за взглядом Гарри и увидела, что он сидит на нижней койке с каменным лицом. — О, так вы наконец вспомнили обо мне. — Что? — спрашивает Гарри, а Гермиона напрягает челюсть. Пожалуйста, не сейчас. Рон фыркает, когда встает, и его выражение лица уродливо: — Пожалуйста, продолжайте, меня же здесь нет. И ты тоже, Гермиона. Я не хочу вам мешать. — В чем проблема? — спрашивает Гарри и смотрит на неё в поисках помощи, Гермиона качает головой. — Проблем нет. По крайней мере, для тебя, — Рон говорит, что отказывается смотреть на Гарри. Гермиона замечает, что его левая рука сжата в кулак. — Очевидно, у тебя есть проблемы, — огрызается Гарри. Гермиона много раз видела, как они ссорились. — Выскажись нам. — Ладно, — говорит он угрожающе, — я просто думаю, что это немного чересчур, скакать туда-сюда просто так, тебе не кажется? У нас полно крестражей, которые мы должны найти, но с которыми мы не знаем что делать. Теперь мы просто добавили ещё один! — Послушай, это не значит, что я здесь трачу свою жизнь… — говорит Гарри, а Рон фыркает, искоса глядя на Гермиону. Ну и отлично. — Я не могу спокойно провести здесь свою жизнь! — говорит Рон. — Знаешь, с моей перевязанной рукой я ничего не ем, а каждый вечер отмораживаю свою задницу и каждую ночь сплю с шепчущимися вами! — Рон… — тихо начала Гермиона. — Я просто надеялся, что после нескольких недель беготни мы что-нибудь найдем! — Ну, мне жаль, что это не пятизвездочный отель! — рявкает Гарри. — Гермиона изо всех сил пытается помочь нам… — О, я в ней не сомневаюсь! — Рон! — она зовёт его, не позволяя тому уродству, которое он собирался вызвать, загноиться. — А чего ты ожидал? — спрашивает Гарри громким голосом посреди начавшегося шума дождя, Гермиона почти не замечала его до сих пор. Может быть, поэтому их голоса такие громкие, из-за дождя. Может быть, они не хотели кричать друг на друга. — Неужели ты думал, что мы будем находить по крестражу каждый день? Планировал вернуться к мамочке на Рождество? — Мы думали, ты хотя бы знаешь, что делаешь! Мы думали, что Дамблдор сказал тебе, что делать. Мы думали, что у тебя есть настоящий план! — Не говори «мы» сейчас, Рон, — говорит Гермиона, стараясь говорить ровным голосом, но дождь всё усложняет. — Конечно же, ты на его стороне, — Рон хмурится, а Гермиона, прищурившись, смотрит на него. — И что это должно означать? — спрашивает она. — Я же вам всё рассказал! — говорит Гарри, и Гермиона замечает, что его голос уже проиграл весь бой. Она знает, как неадекватно чувствовал себя Гарри, когда они ничего не находили. — Прости, что подвёл тебя, дружище, я был честен с тобой всё это время. Ты знал, на что подписался, а мы нашли один крестраж! — О да, и теперь мы так близки к его уничтожению! Так же близко мы к тому, чтобы найти остальные! — Рон взрывается, его щёки и шея такие же красные, как и волосы. В его глазах есть что-то очень злое. И только когда она видит, что медальон на его груди блестит, почти смеясь над ними, она приближается к нему. — Сними медальон, Рон, — она ненавидит свой высокий голос. — Пожалуйста, сними его. Ты же носил его весь день, и мы бы не говорили таких вещей, если бы… — он обрывает её, снимает его через голову, пихая его ей в лицо. — Да, он бы так и сделал, — Гарри говорит и поворачивается к ней. — Я уже видел вас двоих раньше. — Гарри и я… Мы… Ничего не было! — Не ври мне! — Рон бросается на неё, но она делает два шага назад. Её руки движутся сами по себе, чтобы защитить живот, и она останавливает их на полпути. — Вы сказали, что были разочарованы, вы сказали, что… — Рон! — она плачет, и теперь у неё были слёзы на щеках, но и не видно из-за дождя. Гермиона поворачивается к Гарри и вспоминает, как он улыбался всего несколько минут назад, какой счастливой была эта улыбка. — Я бы не стала… — она остановилась на полуслове, боясь, что дальше сделает только хуже. — Тогда почему ты всё ещё здесь? — интересуется Гарри у Рона. Гермиона подозревает о том, что Гарри знает как всё закончится. Рон пожимает плечами, как будто не знает. Гермиона смаргивает ещё больше слёз. — Тогда возвращайся домой! — Может быть, я так и сделаю! — Рон кричит и делает несколько шагов назад. Гермиона пытается сосчитать в своей голове, достаточно ли она быстра, чтобы подбежать к нему и остановить его от выхода из палатки. — Тебе всё равно, — говорит Рон. — Разве ты не слышал, что они говорили о моей сестре? Но тебе ведь наплевать на крысиный пердёж, правда? Теперь уже нет… я знаю. — Я только сказал… что она была с другими, а они с Хагридом… — Да, я понимаю, тебе всё равно! А как насчёт остальных членов моей семьи? Вы тоже это слышали? Но тебя не волновало, что это значит? — Рон! — восклицает Гермиона и, наконец, протискивается между ними, которые подошли ближе и теперь стоят в нескольких дюймах друг от друга. — Я не думаю, что это означает что-то новое. Что-то, о чем мы не знаем. Подумай, Рон, Билл уже покрыт шрамами, многие люди, должно быть, видели, что Джордж потерял ухо к настоящему времени, а ты должен быть на смертном одре со «тяжёлой формой обсыпного лишая». Я уверена, что это всё, что он имел в виду… — говорит она Рону, и он смотрит на неё. — О, ты уверена, не так ли? Ну ладно, тогда я не буду беспокоиться о них. Это нормально для вас двоих, не так ли? С вашими родителями ведь всё в порядке! — Мои родители умерли! — рявкает Гарри. — А мои могли бы пойти тем же путем! — Рон кричит и Гермиона вздрагивает. Рон намного больше её и даже Гарри шире, а в своём гневе Гермиона подходит ближе к Гарри. Это движение не ускользает от Рона. — Тогда иди! — ревёт Гарри. — Вернись к ним, притворись, что ты уже переболел своей болезнью, а мама сможет тебя накормить, а потом… Она видит, как Рон делает движение, и оба мальчика тянутся за своими палочками, но Гермиона оказывается быстрее, и прежде чем кто-либо из них может сделать что-то, о чём они потом начнут сожалеть. — Протего! Её щит расширяется между ней и Гарри с одной стороны и Роном с другой, все вынуждены отступить от силы щита, и Гермиона видит, как Рон смотрит на неё так, будто она его предала. Она знает, что он видит то, чего не существует. — Оставь крестраж, — произносит Гарри и Гермиона чуть не пропустила этого из-за дождя. Рон поворачивается к ней, выжидая, но она отказывается двигаться, чтобы сделать какую-либо реакцию. — Что ты там делаешь? — спрашивает он. — Что? — она шепчет. — Ты остаёшься с ним? — Рон, я… Он горько смеётся. — Я видел вас двоих пару раз. Всегда шепчетесь, целуетесь, разговариваете по ночам после того, как я уходил спать… — Между мной и Гарри ничего нет, Рон, — говорит Гермиона. — Ты сама его выбрала. — Я его не выбирала. Ты больше, чем кто-либо должен знать, что между мной и Гарри ничего нет. Это не Гарри, Рон, — говорит Гермиона и видит это — проблеск надежды, мелькающий в его глазах, желание чего-то. Гермиона уничтожает его прежде, чем он успеет распространиться. — И это не ты, — она видит, как он трясется, она видит, что эта ночь навсегда останется в их памяти, навсегда останется чем-то, что причиняет боль. — Мне очень жаль, Рон. Мне очень жаль, что я не чувствую того же самого. Если это… — она делает попытку, ей нужно, чтобы Рон остался. — Если это часть крестража и ты из-за этого ревниво относишься ко мне с Гарри, то… — Кто? — спрашивает он и, прищурившись, делает ещё один шаг вперёд, отступая на шаг от полога палатки. Но она знает, что её ответ заставит его бежать. — Он что, мой брат? В тот день, когда он меня выгнал? — Нет! Рон, это не так… — Тогда кто? — настаивает он и Гермиона видит, как Гарри делает шаг к ней, становясь в середине, если это необходимо. — Я не могу тебе сказать, — говорит она почти сломанным голосом. — Я не могу тебе сказать. — А почему нет? — усмехается Рон. — Потому что мне нужно, чтобы он был в безопасности, — отвечает она. — Он что, маггл? — Нет, — она качает головой, совсем наоборот. — Скажи мне! — он срывается. — Нет! Пожалуйста, Рон, не делай этого, не надо! — И как долго это продолжается? Я не верю тебе, я… — Это правда, Рон, я… — она замолкает, зная, что пути назад нет, что Рон уходит, и они собираются расстаться. Они всегда были трио, золотое трио. Рон не может уйти, но он это сделает. И если он сейчас уйдёт, а Гермиона не скажет ему о беременности, он никогда не простит её, она это знает. Но если она скажет ему… может быть, он останется? Хотя бы из-за беспокойства. — Рон, — говорит она, выпрямляя спину и вытирая глаза. — Это правда. Я в отношениях, — она игнорирует то, как её мозг шепчет: «Ты серьёзно?». — Я беременна, — она уронила бомбу, и попала в Рона и Гарри. Гарри отшатывается назад, Рон застывает на месте с открытым ртом. Его глаза опускаются на её живот, и она держит его в защитном жесте. Судя по тому, как он выглядит, Гермионе показалось, что она дала ему пощёчину. — У меня уже двенадцать недель, я… я не сказала раньше, потому что мне было страшно, и сейчас боюсь. Я думала, что если скажу, ты не позволишь мне пойти… — она поворачивается к Гарри. — Я обещала тебе, что пойду. Я бы никогда тебя не бросила, — она снова поворачивается к Рону. — Я не могу сказать, кто отец, действительно не могу, если что-то случится с нами, если они… выяснят… я… — её голос срывается, — пожалуйста, Рон, — она умоляет. — Мы нуждаемся в тебе, мы… — Ты явно не нуждаешься во мне, — он усмехается. — Рон… — она делает шаг к нему, и он вздрагивает. На её глазах собираются слёзы. — Я уже ухожу, — говорит он и поворачивается к ним спиной. Гермиона идёт за ним, но заклинание щита всё ещё между ними, и к тому времени, когда она снимает его, она уже слышит треск. Она плачет. Она плачет о нём, о том, что потеряла его. Она плачет по своим родителям, которые находятся в Австралии и не помнят её; она плачет по Джинни, которая находится в Хогвартсе с Пожирателями Смерти в качестве учителей; она плачет по Ремусу, который напуган так же, как и она; она плачет по Гарри, у которого есть миссия, слишком большая для его плеч; она плачет по Драко, который где-то, возможно в Хогвартсе, возможно, получает другую миссию, она плачет о нём, потому что он не с ней. Наконец, она плачет по себе, по своим детям, о той паутине лжи, которую она создала и в которой задыхается. Она помнит, как на второй год, когда они попали в Дьяволские силки, они чуть не задушили их. Она хотела бы сейчас дышать так же, как тогда, она хотела бы, чтобы кто-нибудь пролил на неё свет, чтобы всё исчезло. Гарри опускается рядом с ней, осторожно кладет руку ей на плечо. — Гермиона, — зовет он. Она не смотрит на него, ей кажется, что она не может. Она боится посмотреть ему в лицо и увидеть разочарование, предательство. Гарри не дурак, она всегда удивлялась, как он не узнал о них. Она знает, что самой большой причиной было полное отрицание, основанное на чистой ненависти. Она чувствует, как он тянет её, и позволяет ему подтащить её к нижней койке. Она все ещё держит руки на лице, отказываясь смотреть на него. Он скорее всего встал перед ней на колени, потому что обе руки лежат на её коленях. — Помнишь, как мы говорили в тот день Святого Валентина? Когда я рассказал тебе, что Чо плакала из-за меня, а потом бросила? — спрашивает он, и она делает глубокий вдох. Она помнит тот день. — Я спросил тебя, встречаешься ли ты с Забини, и ты ответила, что всё будет в порядке, — говорит он и теперь сам делает глубокий вздох, сжимая её колено. — Почему-то я вспомнил тот день, он вспомнился мне несколько дней назад, после того, как мы поговорили. Ты помнишь, что я сказал потом? — спрашивает он и она замирает. Он издает горький смешок. — Я же сказал «по крайней мере, это не Малфой». Он делает многозначительную паузу — Гермионе не нравится это выражение, и она с усилием опускает руки и смотрит на него. Он ждёт, и в его зелёных глазах ясно читается боль. Он тоже немного сердит и она понимает, что это не только из-за его ссоры с Роном. Но он всё ещё здесь, все ещё держит её колени и ждёт. — Гарри… — начинает она, и он закрывает ей глаза. — Почему это Малфой, Гермиона? — Гарри выдыхает, а Гермиона вздыхает. — Я люблю его, — она шепчет и видит, как его лицо кривится. Он пытается скрыть своё отвращение, и она прикусывает нижнюю губу. — Но почему именно он? — Я попыталась найти ответ на это и… — Не ври мне, в этом мире нет ни одной вещи, на которую ты не нашла бы ответа. Почему именно он? Почему Драко? Почему она пошла к нему в тот первый день? Почему она ходила к нему изо дня в день? Почему его улыбки стали теплее, а смех искренним? Почему же она начала тосковать по этим глазам и рукам? — Невозможно было не любить его, — она отвечает, и это правда. Невозможно было не влюбиться в Драко Малфоя, отведав его смех на своих губах, почувствовав его тепло рядом с собой и то, как его руки обнимали её, а глаза никогда не опускались слишком далеко. Даже до того, как она прикоснулась к нему, даже тогда было невозможно не любить его, не тогда, когда он так идеально подходил ей, как он залечивал её трещины, а она — его, как всё, что у них было общего, создавало нечто прекрасное и как каждая разница превращалась в пепел там, где они встречались. — Мне кажется, я знал. Я думаю, что к концу нашего шестого года знал. Ты всегда находила оправдания, а иногда исчезала с карты, как и он, и так злилась на меня, когда я говорил о нём… — он замолкает и смотрит на неё. — Ты ведь знала, правда? — спрашивает он. — Ты уже знала о нём и прятала его. Гермиона опускает глаза. — Так я и знал. — Он сам мне сказал. Я также знала о его миссии, знала, что он делает в Выручай-Комнате, — говорит она Гарри. У Гарри была одержимость им в прошлом году, она знает, что он чувствует себя преданным. — И ты ему помогла… — Я думала… я думала, что если я помогу, то по крайней мере смогу контролировать его, смогу защитить всех… — Но Дамблдор всё равно умер. Гермиона хмурится, она не может рассказать ему о Снейпе. — Ты сам это сказал. Драко не собирался этого делать. — Если бы Пожиратели Смерти не прибыли тогда, он принял бы сторону Дамблдора? — Нет, — Гермиона говорит. — Он бы убежал. Он бы взял свою мать и убежал. — И ты бы убежала с ними? — Нет, — теперь она смотрит ему в глаза, зелёные от непролитых слёз. — При всех возможных исходах я была бы сейчас с тобой. У меня никогда не было другого выбора, — отвечает она и это правда. Неважно, как сильно она любит Драко, она всегда будет бороться, она всегда будет стоять рядом с Гарри до самого конца. Гарри вздыхает, плюхается на пол и прижимается лбом к её ногам, она чувствует, как дрожит его плечо, и протягивает руку, чтобы провести пальцами по его волосам. — Мне очень жаль, — произносит она. — Мне очень жаль, Гарри. Он поднимает глаза, и она касается его щеки, вытирая слёзы. — Это из-за меня ты держала его в секрете, да? — он встает с пола и садится рядом с ней. — Джинни как-то упомянула, что ты подружилась с Паркинсон и Гринграсс, я видел вас с Забини и Ноттом — они все знали? — спрашивает он, и Гермиона кивает. — Я знала, что ты возненавидишь эту идею… что ты не поймешь… — Я и сейчас не знаю, что думать… — Я знаю, — тихо говорит она. — Я испугалась. Ты мой лучший друг. Ты же мой брат. Я не хотела потерять тебя, — она делает глубокий вдох и шепчет следующую часть. — Я боялась, что ты заставишь меня сделать выбор. — Гермиона, — он произносит её имя, и ей всегда нравилось, как он это говорит. Это заставляет её чувствовать себя важной, любимой, как будто он тоже думает о ней как о сестре. — Мне бы это очень не понравилось. Я ненавижу мысль об этом сейчас и не понимаю, имеет ли это смысл… и всё потому, что я не знаю, как вы двое дошли до этого. Я попрошу тебя рассказать мне, объясниться, но не сейчас, потому что я не доверяю себе и могу навредить тебе сейчас. Мерлин знает, что я не могу потерять тебя. Да, это чертовски больно, что Рон ушёл. Я ненавижу его за то, что он сказал, но я хотел бы ненавидеть его и иметь его здесь. Я не могу потерять тебя. Я был бы потерян… ещё больше, чем сейчас, без тебя. Если бы ты сказала мне тогда, да, это было бы ужасно, я бы, вероятно, заставил тебя выбрать, и ты не была бы здесь сейчас, а мне нужно, чтобы ты была здесь сейчас. — Я никуда не уйду. — Но я бы оставил тебя здесь, — говорит он и опускает голову. — Все нормально, — говорит Гермиона. — Я тебе всё расскажу после всего этого, когда всё будет хорошо. Мне потребовалось больше года, чтобы понять, что я чувствую к нему. Знаю, что это звучит безумно, но это так. Мы закончим это вместе. Он смотрит на её живот и, кажется, только сейчас осознает, что она сказала раньше: — Ты беременна. — Близнецами, — отвечает она, потому что их двое. Она носит двух младенцев. — Можно мне его потрогать? — он робко спрашивает, и она слегка улыбается ему, немного сломленно, немного неуверенно. — Ты ещё ничего не почувствуешь, — прошептала она, когда его рука легла ей на живот. Она роняет несколько слезинок, когда понимает, что он первый коснулся её живота. — Двенадцать недель назад? — спрашивает он, и она кивает. Гарри смотрит на неё, изучая. Она наблюдает за тем, как его глаза изучают каждый дюйм её лица. Она позволяет ему, понимая, что он складывает вместе Гермиону, которую он знал до этого, и Гермиону, которая находится перед ним. Гермиона, которая носит наследников Малфоя. Она мысленно умоляет его увидеть, что это одно и то же. Он улыбается ей, и несколько слезинок скатываются по её щекам, теперь его очередь вытирать её щеки. — Я буду крёстным отцом детей Малфоя? Она подскакивает к нему, обхватывает обеими руками за шею и крепко обнимает. Он сжимает её так же сильно. Когда она отстраняется, в её глазах появляется озорной блеск. — Тебе придется бороться с Блейзом за это звание, — он задыхается от ужаса, а она смеётся. В ту ночь они ложатся спать вместе, деля уже маленькую двухъярусную кровать. Оба они боялись, что другой встанет и уйдет.