***
— И тут он говорит: «Скорпиус, ты говно в фольге, нищеброд ни на что не способный, позор семьи»… — Ну, за позор семьи, — разлив по кофейным кружкам оставшееся со свадьбы шампанское, произнес тост я. Конечно Скорпиус жаловался. Да, гордый, как парящий над прериями орел, но он уяснил для себя простую истину — что бы не случилось, добрый христианин Луи всегда его выслушает, поддержит и скажет, что весь мир вокруг не прав, один лишь он, Скорпиус Гиперион Малфой, является последним оплотом человеческой мудрости. В отличие от Луи, я умел вовремя одернуть Скорпиуса и влепить ему, так сказать, отрезвляющую пощечину — считаю это более верным подходом. Доминик, при всем уважении (нет), лучше бы в такие разговоры не лезть. Я не сексист (снова нет), но некоторые вопросы, в частности финансовые или задевающие мужскую гордость, лучше обсуждать мужским кругом, а не бабьими науськиваниями. Поэтому, как только Малфой-старший трансгрессировал, я сбегал в магазин за шоколадными конфетами, йогуртом и мороженным, всучил это кузине и попросил спрятаться в комнате на весь вечер, дабы ее феминистичный настрой не испортил мужскую беседу по душам. Мужская беседа удалась. Скорпиус ныл как баба, Луи кивал и качал головой, как заправская верная подружайка, я хлестал шампанское. — Вообще-то он так не говорил, — вразумил Луи, подцепив пальцем шоколадную конфету. — Вы что, подслушивали? — возмутился Скорпиус. — Нет… — Да, — кивнул я. — Ну, а что? Я не доверяю твоему отцу. Кто его знает, может он тебя снова треснет головой об камин… — У нас нет камина… — Блядь, ну об обогреватель. Мы всегда заботимся о тебе, Малфой, ты нам как сын. Кружки снова звякнули. Скорпиус был совсем убит. — Вы не понимаете. — Мы всегда тебя понимаем. — Не в этом случае! У вас нормальные отцы. Мы с Луи синхронно фыркнули. — Мой со мной не общается. — А мой до сих пор думает, это прикол или нет, что меня разыскивает Интерпол и МАКУСА. — У вас относительно нормальные отцы, — протянул Скорпиус, сделав глоток из кружки. — Моему было плевать на то, как я живу, лишь бы не позорить славное имя рода. — Блядь, ты по ходу с этой задачей не справился лет эдак в семь… — Ал! — Прости, язык мой — враг мой. Скорпиус потер пальцами виски. — Всю жизнь он делает так — мешает меня с говном, затем пытается купить, чтобы потом иметь право указывать мне что делать, а что нет. И вот снова. Я создал семью, мы счастливы, мы не ссорились, и тут появляется папа со своим уставом. Луи потер гладкий лоб и возвел глаза наверх. — Матиас здесь? — Да. Наверху. Кивнув, Луи достал из мятой пачки «Marlboro» сигарету и чиркнул спичкой. — Ой да ладно, при нем можно. — Нельзя курить при детях. Открой окно, — на правах единственного, кто выглядел на двадцать восемь, вразумил Луи, зарядив мне подзатыльник. — Так, я что хотел сказать… Скорпиус, прими это, но твой отец прав. Я забрал у Луи сигарету и сделал затяжку. — Согласен. — То есть, я безответственный дебил? И прежде чем Скорпиус объявил нас предателями, поспешил пояснить. — Да. Ты безответственный. Малфой раскраснелся от злости. — Я создал камень так-то! Я работал гувернером! Я… я купил эту квартиру! — Ты красавец, спору нет, — согласился я, сунув в рот другу сигарету. — Но ты не знаешь цену денег. Это не твоя вина, а как раз твоего отца. Он не научил тебя отвечать за траты, не научил зарабатывать. Он позволил тебе думать, что деньги создают специально обученные волшебные феи, и что есть монета номиналом в «дохуя». — Знаешь, мне кажется, любой отец бы поступил так же, — произнес Луи. — Нихрена подобного, — возразил я. — Когда моему пирожочку исполнится восемнадцать, я скажу: «Родной, вот дверь, а вот дорога, иди по ней, набивай шишки, мути деньги и живи как считаешь нужным». Вот как надо. Мне так кажется. А мистер Малфой хочет, чтоб пиявка, которая к нему присосалась (прости, Скорпиус), сию секунду пробилась на Уолл-стрит. Наши дети — это результат нашего воспитания. И если ребенок в двадцать восемь лет не знает, откуда берутся деньги, значит это вина родителя, что не научили, что не дали волшебный пендель, что похерили. И твоя задача, бро, сейчас этому научиться, потому что в чем-то все же твой отец прав. Ты создал семью. Надо взрослеть. Луи так и замер с кружкой у рта, а Скорпиус застыл, набив полный рот конфет. — Ну, а хули вы хотели, — скромно признался я. — Я так-то по образованию детский психолог. Государственный университет Коста-Рики, на минуточку. Не знаю, что не так с теми родителями, которые бы доверили детей такому детскому психологу, но я честно отучился. Обучение мне подарил не кто-нибудь, а Диего Сантана, на двадцать третий день рождения и я честно отзанимался два семестра, посещая все лекции и семинары (кстати, для моего покойного тестя учеба была святым делом, поэтому если мафиозные разборки по дате совпадали с лекциями, мафиозные разборки переносились на попозже). Скорпиус, кажется, не обиделся, а всерьез задумался. — То есть, — грустно сказал он. — Я не умею распоряжаться деньгами? — Ну смотри, — вздохнул Луи, хлопнув его по плечу. — Ты проработал гувернером, был на полном обеспечении одеждой, пятиразовым питанием и жилищными условиями, но умудрялся в первые два дня потратить всю зарплату за месяц. Вот ты помнишь, на что ты тратил деньги? Судя по всему, нет. — Суть в том, — допив шампанское, произнес я, повернувшись к Скорпиусу. — Что мы живем в эпоху сверхразвитого капитализма… — Ал, пожалуйста, не начинай… — И несмотря на то, что я критикую капитализм как экономическую систему, нужно признать — здесь и сейчас всем правят свободное предпринимательство и постоянно растущие потребности, — продолжил я. — Потребности растут всегда. Это факт. Доходы растут в лучшем случае. Это тоже факт. Балансировать между своими возможностями и потребностями — это искусство. Естественно ты, Скорпиус, не помнишь, на что тратил все гувернерское жалование. Ты увидел в магазе ярко-розовые кроксы — ты купил эти кроксы. Они тебе в хуй не уперлись, эти кроксы, но ты их купил. Зачем? — Потому что я конченный. — Нет. То есть, да. То есть, не в этом дело. А в том, что пока ты знаешь, что у тебя есть деньги, ты будешь их тратить. Твоя задача сейчас — научиться контролировать свое «хочу» и слышать «надо» вашей семьи. Подытожив это финальным глотком из кружки, я поправил на переносице очки. Скорпиус сидел, прижав длинные пальцы к губам. — Боже, Ал, ты просто гений. — Ну так. — Ты говоришь так, что у меня внутри все перевернулось, — заверил восторженный Скорпиус. — Твоя речь пронимает до спинного мозга. У меня даже простата в узел свернулась. — Сворачиваю простаты в узлы с две тысячи шестого. — Блядь, да что вы несете? — закрыл лицо руками Луи. Но Скорпиус смотрел на меня горящими глазами. — Луи, ты не прав, — возразил я. — Пятнадцать лет назад я встретил Скорпиуса Малфоя и попытался с ним заговорить. Он послал меня нахуй. И уже тогда я понял — он мой пиздюк. И мы с ним прайд. Мы тащим друг за друга. Он брат мне, и я не кину его. Скорпиус, мы тебя научим жить на два сикля в месяц. Скорпиус просиял. Тогда, за бутылочкой шампанского, я еще не подозревал, что слепить из чистокровного принца экономного работягу будет сложнее, чем казалось. Именно поэтому с практическими занятиями решено было не тянуть. За быт на Шафтсбери-авеню без преувеличений отвечал Луи. Да и вообще, будучи наиболее зрелым во всех смыслах, именно Луи взял на себя ответственность провести Скорпиусу мастер-класс по реальной жизни среднестатистического обывателя. — Это, — торжественно объяви Луи, опустив на стол толстенную тетрадь. — Все о коммунальных платежах. Мы со Скорпиусом нависли над самодельным талмудом кузена. — Ты вклеил все платежки в тетрадку? Луи, ты что бабушка? По правде говоря, я никогда не вникал в быт Шафтсбери-авеню. Раз в месяц, когда жил на квартире, совал в копилку общего бюджета денежку и знать не знал, как вообще проходит вся возня с коммунальщиками. Судя по всему, коммунальными платежами занимался Луи. — Итак, — начал было Луи свою лекцию о жизни. — Простой пример. Квартплата за месяц включает в себя электроэнергию, газ, воду, страховка, местный налог… — Местный налог? — Ну да. Идет на благоустройство, полицию… — Я не буду платить за полицию! — возмутился Скорпиус. — Увы, — пожал плечами Луи. — Далее. Налог на магию… Тут уж я возмутился. — Тот же местный налог, но только туда входит разрешение на использование заклинаний в быту, разрешение на трансгрессию, содержание мракоборцев. — Я не буду платить за мракоборцев! — Увы, Скорпиус. Итого месяц проживания в Сохо обходится нам в пятьсот фунтов. Я аж рот раскрыл. — Пятьсот? — Моя зарплата врача. — Видимо, Луи решил добить нас реализмом. — После вычета налогов составляет две тысячи фунтов месяц. Скорпиус так проникся особенностями национальной коммуналки, что бледнел на глазах. — То есть, если бы ты жил один, тебе платить за проживание четвертую часть своей зарплаты? — Совершенно верно. — Это грабеж! — Это центр Лондона. Урок Луи вогнал в депрессию даже меня. Вооружившись калькулятором, листком бумаги, карандашом и чистым энтузиазмом, он и со Скорпиусом принялись считать, сколько остается из зарплаты после вычета налогов, коммунальных платежей, алиментов и ежемесячных накоплений на «лучшее будущее», и уж не знаю, до чего они там досчитались, но Скорпиус был близок к прыжку из окна. Не знаю, сделал ли Скорпиус выводы из всего этого кроме как-то, что жизнь — боль, но остаток вечера он провел склонившись над тетрадкой с квитанциями, вздыхая и причитая. — Я выживу на минимальную зарплату, — последнее, что я услышал, поднимаясь в свою комнату. — Что ж я, не лорд что ли? Скорпиус Гиперион Малфой, выживающий на минимальную зарплату в двухэтажной квартире в самом сердце Лондона — неплохая себе идейка для психологического триллера. Наверное, в своем учении Луи забыл упомянуть об альтернативном источнике доходов в виде ритмичных покручиваний своего облаченного в блестящие трусы тела вокруг отполированного шеста, но тем было интереснее. Скорпиус готов был нырнуть в нищету с головой, дабы доказать всему миру, что он способен не только на то, чтоб спускать деньги на всякую хренотень. Я был настолько весел по этому поводу (хоть и не показывал), что даже почти забыл о порнографии, которую мы смотрели несколькими часами ранее. А нет, вспомнил перед сном.***
Итак, я словно вернулся в ужасный период подросткового становления личности: весь день думал о сексе, а всю ночь занимался самокопанием. Не знаю у кого как, но мои школьные годы проходили именно так. Заночевать пришлось на Шафтсбери-авеню — дом в Паучьем Тупике, уверен, оккупировал обозленный Финн. Ночка в квартире друзей выдалась той еще. Матиас внезапно раскапризничался, не желая расставаться с телефоном, тем самым закрутив первую гайку в ночной нервозности. Эти детские истерики действовали на меня похлеще красной тряпки для быка, а накатывающее чувство беспомощности парализовало. Как успокоить ребенка, не срываясь на рык и подзатыльник? Как перестать потом винить себя за постыдное желание, чтоб этот ребенок вдруг куда-нибудь делся, пропал, испарился? Как вообще люди с этим справляются? Когда же наконец сын уснул, гневно посапывая лицом в подушку, я сидел на кровати рядом, сверлил взглядом стену и прокручивал в голове забытую за день фразу Финна. «Забрать меня в Коста-Рику». Необъяснимое словами чувство. Разве плохо мне было там, в теплой стране, с тропическими лесами и моим белым пляжем у окна спальни? Черт, да мне было отлично. Сыт, обут, одет, в меру пьян, фантастически обаятелен, саркастичен и прекрасен. Да, много дерьма случилось, но у меня было уважение, даже благоговение, два офшорных счета, вечный адреналин и гордость. Я чувствовал себя хозяином на вилле, начальником в офисе, божеством Финнеаса Вейна (и рабом атташе Сильвии), указывающим перстом для юного мафиози. В Англии я чувствовал себя улиткой без раковины. Я посмешище. Финн меня ненавидит, а я зол на него. Друзьям кажется смешным то и дело мешать меня с грязью, прикольно им. Матиас капризничает. И даже моя комната, моя, в которой я жил не один год — ну никакая же. Ни единой личной вещи. Но если мне так плохо на Шафтсбери-авеню, почему же нет радости, что Финн заберет меня обратно? В мой тропический рай с офшорами, блэкджеком и атташе Сильвией? Как можно чувствовать себя повсюду чужим, и при этом вроде бы в доску своим? Только я вспомнил о Сильвии, как, совпадение ли, на тумбочке пиликнул телефон. Всерьез подумав, что где-то во мне прослушка или сработал всем известный закон подлости, я лениво нашарил телефон и провел пальцем по экрану. — Да ты, блядь, издеваешься, — прошептал я, прочитав сообщение. «Мейден-лэйн 34. Немедленно».***
Проигнорировать сообщение атташе, а уж тем более настроченное с точкой в конце предложения, равносильно добровольному восхождению на эшафот. Мейден-лэйн я нашел быстро — совсем неподалеку находился до сих пор книжный магазин, в котором начинался мой путь в сфере теневого сегмента экономики. На часах было почти десять вечера, время когда ночная жизнь столицы только-только просыпалась, а я стоял сонный, лохматый и зевал у входа в ресторан, где меня, предположительно, уже ждали. Неприятности начались уже у входа — швейцар очень недоверчиво открыл передо мной дверь, а сидевшая в укромном углу около окна атташе Сильвия, завидев меня, аж привстала, широко выпучив глаза. Ресторан оказался внутри более чем роскошным. Обитые красным бархатом стулья, белоснежные скатерти, бордовый ковер, хрусталь и серебро, позолоченные канделябры, розы в старинных вазонах, мраморные бюстики на постаментах, одетые в наглаженные фраки официанты, величественный метрдотель, как раз протягивающий Сильвии карту вин… и промокший под дождем шнырь в запотевших очках, мятой клетчатой рубашке, джинсах с латкой на колене, застывший на пороге. Угадайте с трех раз, кто был этим шнырем. Главная сучка наркокартеля (после меня, разумеется), сжала карту вин так, словно намереваясь проткнуть тонкими пальцами плотную коричневую бумагу. «Когда ж ты уже уедешь обратно на свой континент?» — медленно, на дрожащих от тяжелого взгляда ногах, направляясь к столику, думал я. Не знаю, какие дела здесь у Сильвии, но складывалось ощущение, что в Лондоне ей медом намазано. Скучала по мне, не иначе. Отношения у нас… сложные, но, может, на закате молодости, понимая, что холодные руки климакса уже сжимаются на ее стареющей шее, атташе просто по-человечески привязалась ко мне? Нет, ну, а что, мы прошли многое, мы из двух миров — маги, перекочевавшие к маглам, мы работаем бок о бок. — Драствуйте. — На кого ты похож? — в священном негодовании прошипела коброй Сильвия, брезгливо наморщив нос. Ожидаемо. Но, в оправдание себе, скажу, что сама мадам эта выглядела странно. Платье из молочного шелка напоминало ночнушку, а накинутый на плечи черный мужской пиджак делал плечи зрительно шире, что не вязалось с худощавым телосложением. — Ну простите, вы не сказали, как мне выглядеть. Сильвия прищурилась. Машинально достав из кармана телефон и включив экран, я увидел «Оденься прилично», отправленное вдогонку первому сообщению. — Ладно, мой косяк, — опустившись на стул, признался я. — Урода кусок, — прикрывая рот жилистой рукой, рычала Сильвия. — Если ты так же оделся на свадьбу друга, не удивительно, почему она прошла так ужасно. — А Финн уже наябедничал, да? — Да, наябедничал, — скривив губы, прогнусавила Сильвия. — Ладно, времени нет, слушай внимательно. Метрдотель, наполнив бокалы, тактично оставил нас. — Сейчас сюда придет человек, сотрудничество с которым нам крайне важно. Зовут его Горан Пшежешнович, запомни, пожалуйста… — Как-как-как? Пшешеше…что? — Пжешешнович. — Еще раз? — Пшешешч… Поттер! — гаркнула Сильвия, запутавшись в шипящих. — Ничего смешного, он серб. — Бог ему судья, — кивнул я. Сильвия резким движением большого пальца утерла с кромки бокала отпечаток бордовой помады. — Этот парень со странной фамилией, к твоему сведению, держит весь оборот оружия на территории бывшей Югославии… — Югославии? Черт, Югославия распалась в девяностых прошлого века, вам вообще лет сколько, Сильвия? Тут же цепкая рука под столом сжала мой пах сквозь джинсовую ткань так, что, я выдохнул фальцетом. — Держит весь оборот оружия на территории бывшей Югославии, — будничным тоном повторила Сильвия, не разжимая руку. — Мы готовы поставить большую партию на выгодных для него условиях. Наша задача — расположить его к диалогу. Рука разжалась. Я выдохнул. — Но с вами он говорить не будет, — подытожил я. — Затем я здесь, да? Сильвия метнула в меня уничтожительный взгляд. Что ж, мужчина вроде как сексист, мне это уже импонирует. И вот он появился в этом сверхпафосном заведении. И одного взгляда на фигуру, приближающуюся к нам хватило, чтоб понять — этот вот Горан Пшежекактамего не сексист. А диалог тет-а-тет без присутствия моей скромной персоны не состоялся бы по той причине, что, даю голову на отсечение, между сербом и латиноамериканкой однажды случилась интрижка. Почему я так решил? Ибо Горан Че-как-там-его был очень похож на покойного главу картеля Сантана. Пусть он был чуток бледнее, но черные волосы с сединой у висков, скулы, темные глаза, низко нависшие брови, жесткая щетина и широкие плечи делали его очень похожим на покойного старика Диего. Я так и видел, как растекалась когда-то перед этим сербом всеми своими бабьими соками Сильвия, осталось лишь додумывать, что пошло не так. Итак, серб, вальяжно опустив розу на стол, не улыбнулся, а лишь мягко дотронулся губами до впалой щеки Сильвии. Меня, видимо, не заметили. Поцелуй пришелся на вторую щеку. И у меня начало подгорать терпение. Эта бледная копия Диего Сантана, по-богатому прям надушенная парфюмом, мало того, что напрочь игнорировала меня, так еще и позволяла себе такие фривольности, уже едва ли не зацеловывая шею. Мне вспомнился тут же старик Сантана и тот трепет, с которым он относился к своей атташе. Как он подавал ей руку, помогая выйти из машины, как открывал двери, как забирал у нее любую поклажу, будь то дорожный саквояж или папка с документами, как крепко придерживал ее за локоть, даже приподнимал незаметно, когда Сильвия могла зацепить каблуками скол на дороге, или ямку, или стык плитки (немыслимо!). Взаимодействие, наполненное непринужденной нежностью, без капли пошлости. Это был плод безграничной галантности, доверия и уважения — а как вообще иначе можно относиться к величественной Сильвии? И тут какой-то серб со странной фамилией позволяет себе смачно лобызать ее. Сильвия безучастно смотрела вдаль, а у меня же просто горело внутри. — Извините, — проговорил я, откашлявшись, когда Сильвия аж шею вытянула. — А давайте я смахну все нахрен со стола, чтоб вы смогли с комфортом сделать ей кунилингус! Слюнявый поцелуй прервался. Горан Пшежекактамего наконец заметил мое присутствие. — Сын Диего? — тут же предположил он. Сильвия мотнула головой, мягко промокнув щеку салфеткой. — Внук Диего? — Зять Диего, — подсказал я, протянув руку. — Очень приятно. Присаживайтесь, наконец. И тут же понял, что переборщил с гневом — Сильвия смотрела на меня ледяным взором. Он присел. Я задержал взгляд на лице партнера — кажется, глаза разного размера, левый казался выпученным немного. Нам принесли меню, где красивым курсивом были выведены названия замысловатых блюд. — Красное сухое и что-нибудь с майонезом. Казалось, из глаз Сильвии сейчас вылетят стрелы и пробьют мне затылок. Ну уж простите! Люблю я майонез и тяжелые салаты, обильно им заправленные. При росте в сто семьдесят четыре и весе в шестьдесят кило уж могу себе позволить чуток холестерина. И кстати та же Сильвия, с ее нездоровой худобой, вполне могла бы последовать моему примеру — для нее майонез, бекон и белый хлеб не иначе как панацея. — Извините Бога ради, — снова прогремел я, когда нам принесли еду, а Горан Пше… ну вы поняли попытался накрыть ладонью руку Сильвии. На меня снова обратили внимание. «Заткнись и молчи», — так и читалось во взгляде Сильвии. Я провел пальцем по экрану телефона. — Это мой сын, — продемонстрировав фото на экране, пояснил я. — Я безумно люблю его. И наткнул на вилку креветку. — И сейчас он дома один, — прожевав, сообщил я. — Потому что я здесь. И если он проснется… Черт, вкусный салат. Что-то с креветками, гренками и слабосолеными огурчиками. — … он испугается, что меня рядом нет, и будет плакать. А я не хочу, чтоб он плакал. И если я среди ночи оставил своего кудрявого пирожочка одного, только чтоб наблюдать, как вы катите шары к этой мадам, то я сейчас перережу вам горло этим вот ножичком. Поэтому давайте ближе к делу. Серб и Сильвия безотрывно смотрели на меня. — Боже, какой вкусный салатик, я б отсосал повару. Не знаю, как ведутся бизнес-переговоры, но я, кажется, делал все правильно. Ну по крайней мере диалог состоялся. — Почему я должен согласиться на условия? — поинтересовался Горан, не сводя пожирающего взгляда с Сильвии. Не знаю, что там можно пожирать, но я фыркнул, что не укрылось от взглядов. — Потому что никто не предложит тебе таких условий, — грудным голосом произнесла Сильвия. — Считай это памятью за то, что было. — А, таки что-то было? — ляпнул я, тут же спохватившись и покраснев. — Сорян. Красное сухое и неотёсанность — гремучая смесь. Тут же стало стыдно. И зачем вообще я здесь нахожусь? Мистер Пшежечшнович-или как-то-так перевел взгляд на меня. Глаза у него темно-карие, а левый так и норовит выскочить из глазницы, настолько выпученный. — Вы предлагаете условия DAT? — кажется, он спросил это у меня лично. — Чего-чего? — Условия CIF, — сжав мое колено под столом, проговорила Сильвия. — Более чем выгодно, Горан. — Да, — кивнул я, понятия не имея, о чем речь. Чувства такие себе. Только ленивый не указал взглядом, что я похож на дерьмо. Одет черт пойми как, вообще не понимаю о чем суть да дело, да еще и хлещу винишко и много ем (тарелка Сильвии, к примеру, осталась нетронутой). Сильвия то и дело глядела на меня с неприязнью и презрением. Конечно ее раздражали мои манеры, моя простота душевная, мои неуместные шутейки и то, что я пью чаще, чем киваю в такт ее словам. Мне было очень неловко. Но признать это значить потерять лицо, а потому если уж лажать, так лажать по-крупному. Я не понимал, зачем нахожусь здесь.***
— Мышьяк этому кретину и счет, пожалуйста, — произнесла Сильвия и, поторопив официанта кивком головы, повернулась ко мне. Я все еще вертел в руках бокал и тупо глядел в тарелку с недоеденным стейком. — Ты запорол контракт. Теперь ты, Поттер, должен мне хренову тучу денег. Фыркнув, я закинул ногу на ногу. — Ну уж извиняйте. — Как можно не знать условий Инкотермс? — Да хватит меня унижать в конце концов. Никто не умер. Но кобра шипела и шипела. — Лучше бы взяла с собой Альдо. — Да он же кретин, — вырвалось у меня. В действительности, наследник картеля интеллектом не блистал. Собственно, он ничем не блистал, кроме экрана айфона, уткнувшись в которым проводил в сутки все двадцать четыре часа. — Он не матерится и не пьет. Это уже половина успеха. Я закатил глаза. Виноват, чего уж отпираться. Но и Сильвия, конечно, красотка — среди ночи, не сказав ни слова, притащила на ужин с бандитом. А если бы нас на мушке держал вражеский снайпер? — Ладно, виноват, — нехотя признался я. — Ну извините. — Извините… — сунув в бокал двадцатку чаевых, фыркнула злобная атташе. — Ну как будет по-испански «простите меня, накосячил»? — Soy un maricon mierda, — грудным голосом выплюнула Сильвия сквозь зубы. — Soy un maricon mierda, — послушно повторил я, кивнув. — Боже, Сильвия, как же вам идет испанский. Такой грубый, резкий, страстный — да вы почти Шакира на минималках. Всегда говорите со мной на испанском — вы будете красиво говорить, я буду вас не понимать, никаких конфликтов… чего вы ржете, пардон? Скажем так, не ржете, но тонкие губы дрогнули в усмешке. — Так, я сказал не «извините», да? — сухо проговорил я, открыв перед Сильвией дверь. — Возможно. — А что я сказал? — Выучи, наконец, испанский, Поттер. Не став застегивать надетое поверх пиджака широкое пальто, атташе спустилась с крыльца, цокая тонким каблуком алых полусапожек по тротуарной плитке. — Проводить вас до отеля? — нехотя спросил я. — Нет, разумеется, я пойду среди ночи через подворотни и кварталы индусов одна. — Ну и сходили бы. Может нашли бы нормального мужчину. И вот мы неспешно шагали по освещенному фонарями тротуару. Наедине с Сильвией мне было всегда неловко — по душам с ней говорить не о чем, непринужденная прогулка так и пронизана иглами неловкого молчания. — Знаешь, даже хорошо, что все так сложилось, — словно прочитав мои мысли, произнесла Сильвия. — Диего бы мне не простил, подпиши я договор с сербами. — А, — протянул я. — Теперь вы должны мне хренову тучу денег, чтоб об этом никто не узнал. А что не так с сербами? И тут же вспомнились алая роза, слюнявые поцелуи и пожирающий взгляд. — Кроме очевидного. Сильвия вдруг вздохнула с такой ностальгией, мягко улыбнулась и прикрыла глаза, что я понял — сейчас эта стареющая выебщица что-то вспомнила из своей молодости, году эдак в семьдесят третьем до нашей эры. — Апрель, двух тысяче восемнадцатого. — Я как в воду глядел — Сильвия аж расцвела от воспоминаний. — Расцвет картеля Сантана. Мне было двадцать семь, Диего — сорок восемь… — Что-о-о? — ахнул я так, что на нас обернулись некоторые прохожие. — Он был старше вас на двадцать лет? Двадцать лет? Как теперь вообще с этим жить? — Я был уверен, что вы, Сильвия, старше… Не потому, что вы выглядите старше, просто вы же как мамка… не в смысле как «мамка», но вы всегда вели себя как более зрелая, опытная, взрослее старика. Господе Иисусе, когда вы только родились, старику было двадцать лет… Это как если бы я решил замутить с одноклассницей Матиаса… У Сильвии задергалась нервным тиком бровь. — Простите, — смутился я. — Просто мысли вслух. Я слушаю дальше. — В разгаре очередная война за контроль территории запада США между группировками, — уже строже и без ностальгии проговорила Сильвия, явно злясь. — И тогда… Она аккуратно переступила через лужу. — И тогда картель Сантана, подмявший под себя несколько мексиканских и сальвадорский, решил искать союзников, чтоб накрыть главенствующие тогда на территории запада США группировки. — Вы решили задружиться с сербами? — догадался я. — Да, им нужен был выход на США и дешевое оружие — мы могли это предложить. И вот мы сидим в мишленовском ресторане изысканной французской кухни: Я, Диего, делегация сербов, некоторые приближенные с нашей стороны, и пытаемся договориться до сотрудничества после нескольких месяцев налаживания контактов. Я так и представил себе эту картину. И фыркнул. — Дайте угадаю. Именно тогда этот ваш Горан С-Очень-Странной-Фамилией уже мысленно имел вас во всех позах? Сильвия скромно промолчала. — Языковой барьер, на столе моллюски, белое вино слишком сладкое, переводчики с обеих сторон паниковали — атмосфера была напряженной, — сообщила она, сунув руки в карманы пальто. — А сеньор со странной фамилией, контракт с которым ты сорвал сегодня, косил взглядом в мою сторону. — Точнее в сторону вашего пиджака, под который вы опять забыли надеть нижнее белье? Абсолютно был в этом уверен. Да и как не косить? Была у атташе такая странная любовь к мужским пиджакам и голой груди под ними — признаюсь, я тоже косил взглядом. Конечно, прелести под лацканами весьма сомнительные — пошловатые синонимы «дыньки», «яблочки» или «персики» не будут уместны, ибо то была скорее «клюква», но у какого нормального мужчины это не вызовет интерес? — И вот я распинаюсь, привожу доводы, предлагаю цену и условия Инкотермс (которые ты, Поттер, никак не можешь выучить), а Горан смотрит в одну точку. Между нами сидел Диего и ему, видно, это не очень нравилось. Согласна, это могло отвлекать, но Горан был так заинтересован, что мы могли впарить ему что угодно. — Еще бы… — Ну и в какой-то момент, кажется, мы даже уже до чего-то договорились, — протянула Сильвия, остановившись у светофора. — Я не поняла, что произошло, но Диего вдруг вонзил сербу со странной фамилией вилку для улиток в глаз. — В смысле? Ни с того ни с сего? — И тут я понял, почему глаза Горана Пшежекактамего казались мне разного размера. Один был вставным. — Знаешь, Диего вообще был таким внезапным. — Люди у светофора даже обернулись на нас. — Наша переводчица в обморок лицом прямо в морской коктейль, а Диего поковырял вилкой в глазнице, вытащил этот несчастный глаз… и правда на улитку было похоже. Все орут, кровь на скатерть — этот небольшой форс-мажор испортил ужин и мы рассорились с сербами. — Небольшой форс-мажор? Светофор загорелся зеленым цветом, и Сильвия осторожно перешагнула водосточную решетку. — И что было потом? — поинтересовался я. — Горана повезли в ближайшую больницу, а мы с Диего отправились есть шаурму, потому что эта мишленовская изысканная кулинария — штука очень сомнительная. — Да я про войну за территории. — А, — махнула рукой Сильвия. — Мы рассорились с сербами, и тут же сдружились с албанцами. За это на нас очень обиделись колумбийцы, которые в то время и держали оборот оружия и наркотиков западных штатов. Тогда же это сподвигло нас сблизиться с китайской Триадой, у которой тоже были виды на этот регион. Она так буднично рассказывала, как будто о поездке на море и все пересадки в аэропорту. — Из-за того, что мы заключили союз с китайцами, якудза в лице отдельного клана Ямацуто-кай решила сделать ход конем и поддержать колумбийцев на территории США, которые были основными врагами. — Ебать, «Игра Престолов», — произнес я. — Так чем все закончилось? Кажется, это было интересно всем прохожим, кто подслушивал. Интересно, это Сильвию не смущало? — Закончилось тем, что с подачи японцев, колумбийцы устроили штурм виллы, обезглавили жену Диего, убили многих советников, а Диего уселся в инвалидное кресло, выжидать удобного момента. Ну, а сейчас запад США наш. Мораль — всегда надо слушать меня, усек, Поттер? Я натянул капюшон. — А что стало с колумбийцами? — Нет колумбийцев. — А с японцами? — А вот это было интересно очень. Глава Ямацуто-кай сбежал бы за границу, если бы волей случая его малолетняя дочь не потерялась в токийском аэропорту в день побега. Я аж ключи из кармана выронил. Взгляд Сильвии теплый, чуть прищуренный, бесконечно хитрый. — И два каких-то заезжих пидора ее катали по всему Токио. Когда Диего узнал, что я прошляпила ребенка, он чуть меня с крыши не сбросил. Оставалось лишь потупить взгляд. Сердце колотилось. — И что случилось с девочкой? — Не знаю, не спрашивала. — Вы знаете. — Ничего я не знаю, Поттер. Не надо делать такие глаза. Пора бы уже понять, что ты попал не в театральную студию. И вот мы шагаем навстречу отелю, минуя забитые молодежью улицы: лохматый шнырь с запахом винишка и женщина, чья одежда стоит дороже очередной проехавшей мимо полицейской машины. Наверное со стороны могло показаться, что я трусь рядышком, в надежде выхватить небольшую кожаную сумочку. — И вы после всего этого потащили меня на встречу с этим одноглазым рыцарем? А если бы он был с охраной? Сильвия насмешливо вздернула острый нос. — Что значит «если»? Ты вообще по сторонам не смотрел? — А у нас была охрана? — Несомненно. Сильвия указала взглядом ввысь. — Бог? Вы сейчас серьезно? — Поттер, замолчи, ты убиваешь мои мозговые клетки. Я начинал злиться. — Как этот кретин вообще согласился встречаться с вами, даже с охраной? — буркнул я. — У него была гарантия. — Какая же? Ваши, пардон, прикрытые плоскости? И тут же мысленно ответил на свой вопрос. Что может быть лучшей гарантией, чем почивший Диего Сантана? Громкий вой полицейской сирены наконец стих, когда мы миновали перекресток на Чандос-плейс, где развернулась масштабная авария, собравшая бесчисленное количество бодрствующих в ночной час зевак. — Снимаешь? Все видно? — уже суетилась журналистка, сжимая микрофон. Не знаю, кто в кого врезался и кого сейчас на носилках в черном мешке укатывал коронер в служебное авто, и надеюсь, что мне показалось и зрение, вместе с бликами фонарей, сыграли с воображением злую шутку. По дороге, задорно подпрыгивая на осколках лобового стекла, катился небольшой белый шарик, который, вдруг замерев, столкнувшись с особо крупным осколком, так и смотрел на меня темной радужкой и зрачком. Показалось. Ну ведь да?