***
— Короче, ему нахрен снесло половину черепушки. Пересадка в Мадриде, только вышли из терминала, ему сразу пуля промеж бровей, мозгами обляпало всех на два метра, — забравшись с ногами в плетеное кресло, протянул Финн. — У меня эти мозги вперемешку с кожей и осколками костей на лице, в волосах, ну, думаю, пиздец заехали ребята. — Финнеас, — прошипел я. — Люди орут, все орут, а я че, я тоже начал орать. А так нормально, стрелка нагнали, оторвали ему лицо, и я слинял, пока не хватились. Еле слиняли, ну еще бы, в аэропорту стрельбу открыли. Пока я гадал, во всех ли новостях удастся увидеть дредастую фигуру с ошметками черепушки на лице, которая всеми силами делает вид, что понятия не имеет, что происходит в международном аэропорту Мадрида, Альдо Сантана куда-то выскочил, пронесшись мимо меня белым пятном. Я цокнул языком. — Финн, иногда надо включать мозг. Черепушку снесло, осколки костей, мозги на лице, все заляпало… Финн инстинктивно протер щеку. — Я так и сказал. Глупые люди порой сводят диалог на нет тем, что элементарно не понимают, чего от них хотят. Мне иногда казалось, что если Финну дунуть в ухо, эхо можно услышать через два года, ибо доходило до его пятиграммового мозга все с запозданием. Как может меняться восприятие некоторых вещей в зависимости от времени и ситуаций. Помню, когда я впервые увидел спальню Альдо, эти белые стены, огромную белую кровать, минимализм в сочетании с бамбуковыми ролетами на окнах, большим папоротником на веранде и темно-зеленым плющом, тропическая Скандинавия, под стать хозяину, думал, как о чем-то стильном. По прошествии времени эта белая спальня казалась уже не стильным решением, а больничной палатой, в которой год за годом медленно, но верно Альдо Сантана сходил с ума. — Ну что ты, — неловко протянул я, сев на край кровати и осторожно опустив руку ему на спину. Альдо устало растянулся лицом в подушку, как рухнувшая в одеяла марионетка, которой обрезали ниточки. — Это мог быть я. — Кем? — Фаршем и костями на лице Финна. «Спасибо, Финн, за твои смачные пересказы». — Не мог бы, — отрезал я. — Была задача безопасно перевезти тебя домой. Ты дома. Тебя защищает множество людей. Альдо повернулся на левый бок, внимательно наблюдая за мной синим глазом. — Не ври мне. Я вздохнул. — Да, это мог быть ты. Поэтому я так советовал тебе передать охрану отцу, а не ждать, пока Финн решит свои проблемы с наркотиками. Отец бывалый, сам через границу, уверен, при разных обстоятельствах выезжал и успешно возвращался. Поэтому, ты, конечно, сильный, независимый, между нами говоря, лучший лидер, чем твой отец… — Да? — … но папу слушай. И не бойся его. Альдо снова приподнялся. — Я не боюсь его. — А то я не вижу. Перевернувшись снова на кровати, в поисках еще более удобной позы, Альдо вытянулся и прищурился, как сонный ленивый кот. И вдруг усмехнулся. — Чего? — поинтересовался я. — А я еще возмущался, помнишь, что папа не хотел отпускать меня учиться в Лондон. Теперь понимаю, почему. Да, было такое. Совершенно ленивый и мало чему обучаемый Альдо Сантана, закончивший школу с приемлемыми баллами исключительно благодаря отцовскому блату и тому, что Финнеас Вейн пугал директора, заглядывая ночью ему в окна и оставляя на стенах зловещие угрозы, написанные с ошибками, искренне хотел учиться в знаменитой лондонской консерватории. И старик Сантана, готовый обычно исполнить любой каприз своего драгоценного белокурого ангела, тогда впервые на моей памяти отрезал своим звучным «нет». А уж как страдал, когда Альдо все же уехал учиться! Так страдал, что запасы винного погреба пустели раньше, чем поспевал сбор урожая на виноградниках. — Взрослеешь, Альдо, — протянул я. — Когда понимаешь, что родители правы — взрослеешь. И тут же в своей привычной манере стал думать, корректно ли сказал, ведь слово «родители» во множественном числе, а у Альдо только отец, и, вероятно, я задел его чувства, но нет, виной всему моя мнительность. Альдо даже бровью не повел. — Как Финн это все выносит? — спросил он, растягивая слова. — Мозгами заляпало, обломки черепа… — Да очнись, он угашенный опять. Так и выносит. Наверное, я зря это сказал (опять же, во славу моей мнительности), ведь напомнил Альдо о его благородной идее отдать Финна на лечение. Сомневаюсь, правда, что Альдо об этом забывал, но я надеялся на какое-то чудо, что завтра Финн никуда отсюда не денется. Ведь, по сути, кому мешал его маленький секрет зависимости? По правде говоря, ярый противник наркозависимых (он же один из самых весомых игроков на международном рынке наркотиков) Диего Сантана создавал проблем куда больше своим алкоголизмом, нежели Финн. Да Финн вообще не создавал проблем. Да, иногда он был в расфокусе, да, часто бывал раздражен и агрессивен, но, если некоторые его пристрастия помогали справляться с этим, как сказал Альдо, «мозгами заляпало, обломки черепа», то почему не дать ему свободу? Все верно, именно так я торговался сам с собой. Буквально неделю назад я считал идею отправить Финна на лечение в центр гениальной и подарком. Но чем ближе мой выход, как правой руки Альдо Сантана, чем ближе вся эта ответственность, объемы работы, тем больше мне хотелось, чтоб Финн никуда не уходил. Мне нужна поддержка, мне нужно чье-то твердое плечо — Финн, конечно, такая себе поддержка, но его насмешливое: «Не ссы», вот уж как есть, было мне поддержкой. Да просто знать, что как бы сложно и страшно мне не было, вечером я пожалуюсь на все это Финну, он ни черта из этого не поймет, обзовет бабой, и это будет поддержкой. Вот такой вот странной мазохистической поддержкой. И я пойму эту поддержку, хоть и сострою вид оскорбленного, пойму, потому что если бы Финн не хотел слушать мое нытье, он бы притворился спящим. Ночь была тревожной. Я по нескольку раз просыпался и нашаривал телефон, чтоб глянуть время — не пора ли вставать на работу. Внутри все было холодно — кажется, я начал понимать, что позарился на кусок, который не смогу проглотить. Я хороший парень, я всех понимаю и со всеми в ладах, но я не Сильвия. Я не финансист, я не менеджер, я не представляю, как происходит движение денежных потоков, не знаю, как управлять людьми — чем больше я думал об этом, лежа на кровати и комкая дреды Финна, словно спасительный круг, тем тревожней становилось ожидание утра. И утро настало. Зачем-то. Штаб-квартира картеля Сантана была умело замаскирована под один из многочисленных безликих офисов в небоскребе Сан-Хосе. Вилла находилась в полутора часе езды, поэтому, подключая элементарную логику, чтоб появиться к десяти утра, мне нужно было проснуться в семь. И я благополучно проспал свой самый ответственный день. Мало того, что проспал. Я еще и тупил. Время поджимало, а я неспешно пил кофе, медленно моргал, смотрел куда-то в горизонт, бесцельно ходил. Черт возьми, Ал, это твой день, день, которого ты ждал, ты подсидел сучку Сильвию, ты богат, у тебя есть власть, иди и наслаждайся! Но как-то не шлось. Я молился, чтоб водитель ехал бесконечно долго. Чтоб в офисе не было света, чтоб объявили штормовое предупреждение, что угодно, лишь бы отсрочить свой первый рабочий день.***
День не задался на первых же минутах в офисе. Высокое здание, сверкающее на солнце бликами в многочисленных окнах, шумное, такое все деловое и занятое — таких миллион по всему миру. Сотрудники с бумагами, принтера и компьютеры, многочисленные кофеварки, фикусы в горшках — обычный стереотипный офис. В нем работали обычные стереотипные клерки — знали ли они, что империя Сантана это не только аптеки, заводы детского питания, интим-товары и мебельные цеха, а еще и оборот наркотиков, торговля оружием, заказные убийства и отмывание денег? Здравый смысл говорил, что знали. Но, в офисе больше трех сотен людей. Знали ли о криминальной составляющей уборщики, охранник парковки, любой из сотни менеджеров среднего звена или хотя бы вот эта милая девушка на ресепшене, которая то и дело стучала печатью по бумагам и сортировала почту? — Здравствуйте, — сконфужено поздоровался я. Я, по сути, здесь главный, а поздоровался с девушкой на ресепшене так, будто пришел к маме на работу после школы. На этом неловкие ситуации первого дня не заканчивались. Зря в машине я уповал на какое-нибудь стихийное бедствие, чтоб сорвать рабочий день — в офисе не работал лифт. Доуповался. Ведь кабинет атташе Сильвии, который по идее отныне и навеки переходил в мое владение, находился под самой крышей, на тридцать третьем этаже. Я преодолевал лестничные пролеты полчаса. Хрипя, скрипя, молясь, останавливаясь на перекур дважды… знаете, на каком этаже меня осенила гениальная мысль о том, что в кабинет атташе можно просто трансгрессировать? На тридцать первом. И только я упорно дополз до тридцать третьего этажа, едва ли не выплюнув собственные легкие, позади послышался тихий звон, сопровождаемый закрытие дверей лифта — лифты починили. Что вы вообще знаете о неудачных днях? Но и это еще не все фиаско. Стоило мне, из последних сил настроить себя на власть и зашагать к кабинету, насвистывая «Имперский марш», как пышная девушка, сидевшая за столом прямо у кабинета, вытянула шею. — Куда? — отнюдь без дружелюбных ноток секретаря спросила она. Я критически сопоставил сварливый тон и нежно-сиреневую футболку в мелкий ананас, скосил на секретаря взгляд и ответил вполне очевидно. — Туда. Пухлая гарпия в смешной футболке привстала. — Нельзя. — Схуя? «Сидит напротив кабинета Сильвии, не впускает никого, очевидно — личный секретарь. Наверное, не очень хорошо начинать знакомство с уже своим секретарем подобным образом», — подумалось мне, но уже после того, как мы с секретарём едва ли не перешли в рукопашную, где у меня шансов не было. — Сеньор Сантана! — проорал я, когда из лифта (сука, работающего лифта) как версальский монарх из кареты, вышел мой тесть. — Сеньор Сантана, скажите этой бешеной, что я здесь работаю! Старик стянул солнцезащитные очки на кончик носа. — Впервые вижу этого шныря, зови охрану, пока он ничего не украл. Я уже говорил, как дорог мне мой тесть?***
— В какой момент вы решили смилостивиться и сказать, что я действительно здесь работаю, сеньор Сантана? — пыхтел я, бросив рюкзак на стул. — Когда меня начала заламывать охрана? Сеньор Сантана по-хозяйски уселся за полукруглый стеклянный стол (за мой стол!). — Когда ты начал визжать. И снова чувство, будто к маме на работу пришел. Я сел на край стула, поставив рюкзак себе на колени. Старик в роли строгого начальства выглядел куда эффектнее, хотя бы потому что его минуту назад не огрел по лицу папкой собственный секретарь. Инстинктивно потерев покрасневшую щеку и даже нашарив пальцами отпечаток угла папки, я поймал насмешливый взгляд старика. — Агата — человек Сильвии, — протянул старик, кивком указав на дверь. — Да, она будет тебя стрессировать какое-то время. — А нельзя просто взять ее и уволить? — Нельзя. Во-первых, она отличный сотрудник. Во-вторых, она человек Сильвии, и одна из немногих в этом здании, кто знает больше, чем следует. И, в-третьих, я видел заявление Сильвии об уходе, где она прописала, что если ее секретарь и парковщик (не знаю почему) теряют рабочие места, то она сливает нас правоохранителям. — Почему вы отпустили ее живой? — возмутился я. Надо же, а сам еще возмущался, как это старик отпустил восвояси эту женщину без красной ковровой дорожки и мольбы на коленях! Сеньор Сантана решил со мной не развивать эту тему, а потом встал из-за стола и только зашагал к двери, как я завертел головой, боясь его отпускать. — А что мне делать? — Работать. — А конкретно? — Хорошо работать. Представьте, что вам дают скотч, батарейку, панировочные сухари, лампу накаливания и говорят сделать Маховик времени. Ощущения те же. — Совет дать? — смилостивился старик. — Ага, — жадно закивал я. — Подружись с Агатой. Она все знает, все умеет и поможет — правая рука Сильвии же. Вот уж перспектива — отхватить по лицу папкой снова. Уже представляю, как проходило собеседование о найме на работу: Сильвия показывает ей мою фотографию и спрашивает: «Ударили бы этого уродца по лицу? Да? Вы приняты». — Я думал, что я — правая рука Сильвии. — Вообще, очень оскорбительно. В свое время я исполнял обязанности «подай-принеси-иди нахрен-не мешай». — Такой правой рукой как ты ни подрочить, ни подтереться, — вразумил старик. — Да, кстати про правую руку. В одиннадцать совещание директоров. Надо объясниться, почему я жив, ведь все скидывались на мои похороны. — И как вы себе это представляете? Как объяснить? Ответ, впрочем, был очевиден. — Придумай что-нибудь.***
— Ну вот как-то так получилось… Помню, как впервые сел с этими людьми за овальный стол переговоров. Года три назад, может четыре. Эти люди занимали в иерархии картеля теплые места вверху, руководя ключевыми операциями — на короткой ноге с самим Диего Сантана, в лучших друзьях с атташе, вот уж привилегированная верхушка. Три года назад мне почему-то казалось, что директоров больше. Сейчас за столом сидело трое: одутловатый юрист, то и дело протирающий блестящую лысину платком, хищного вида блондинка — начальник международных связей, она мне еще ранее казалась самой миловидной и добродушной, и третий — рекрутер, принципиальный трезвенник, который всегда выглядел как с дичайшего похмелья. Я вдруг понял, почему мне казалось, что этих важных шишек как-то мало. Мы все вместе в одном зале собирались лишь раз, когда впервые после смерти отца и сестры Альдо Сантана вернулся в город. И тогда нас в этом самом зале было больше: была Сильвия — лысый юрист семью потами обливался, сидя прямо напротив нее и имея наилучший обзор на отстутствие белья под пиджаком, был Финн — в иерархии занимал низшую должность, просто наинизшую, но оравший громче всех, был начальник охраны — уродливый, покрытый шрамами Мачете. Итог: Сильвия в бегах, Мачете распадается на волокна под виноградом, наинизший в иерархии Финн поднялся до потенциального лидера и доверенного лица, лечится от героиновых пристрастий. Зато старик с нами. Вот уж заживем припеваючи. — Ну вот как-то так получилось… — развел руками я. На меня смотрели как на идиота. Даже старик. Смотрели, впрочем, недолго — не сговариваясь, встали и вышли, забрав с собой бумаги. Когда дверь за последним захлопнулась, я закрыл лицо руками и застонал в голосину. — Многозначительный тенор. Я приоткрыл глаз и глянул на Альдо Сантана, сидевшего во главе стола, сквозь пальцы. — Ты еще здесь? — Да, это мой картель, и я работаю в этом здании. — Просто развернулись и вышли нахрен, — буркнул я. — Я здесь атташе или кто вообще? — Пока «кто вообще», — признался Альдо. — Но я все четко и правдиво пояснил. Не понимаю, почему они не поверили в историю о том, что Сильвия — подпольная подстилка дьявола, которая загуглила ритуал воскрешения мертвых, заполнила форму образца М05, приложила три паспортные фотографии, заверенную копию свидетельства о смерти, рекомендацию коронера, оплатила три доллара за оформление и вернула к жизни твоего отца. — Какой идиот вообще в это может поверить? — Ты. Альдо нахмурился. — Ну то есть ты не идиот, — мотнул головой я. — Просто так и было. Никто не инсценировал смерть твоего отца (опять), чтоб выждать момент и эффектно вернуться. — Лучще бы ты сказал эту версию. — Пусть отец твой ее скажет. Мне главное, чтоб ты знал правду, а как отбрехиваться виновник воскрешения будет — не моя забота. — Вообще-то твоя. — Вообще-то в передаче дел атташе этот пункт не указан. Альдо тоже встал и вышел. Ну и ладно, зато можно ото всех спрятаться в пустом зале и немного собраться с мыслями. Что тоже не вышло. Спустя пару минут после того, как за Альдо закрылась дверь, в зал вошла уборщица и, рявкнув на меня гневным матом, прогнала, чтоб промыть и без того чистые полы. Меня выгнала уборщица. Напомню, я в этом здании власть и закон.***
Время тикало настолько медленно, что я даже снял со стены часы, разобрал их, проверил, работают ли исправно. Будто бы я что-то понимал в часовых механизмах… но готов был занять руки чем угодно, лишь бы не работой. Которой, к слову, прибавлялось в геометрической прогрессии. После совещания, вернувшись в кабинет, я обнаружил на столе четыре кипы документов, которые под дуновением сквозняка из приоткрытого окна полуссыпались в одну сплошную. На полу стояла картонная коробка, в которой теснились конверты нераспечатанных писем — две сотни, не меньше. За все то время поднакопилось, что Сильвия провела в Лондоне. За дня четыре. И еще один подарок, тоже от злобной жирухи-секретарши. «До обеда — список платежей распределение графика отчетности подразделений письмо на логистов паром Майами контрагенты Юн Ше Корея (ОЧЕНЬ ВАЖНО!) выплаты маржинальность анализ остатков таможня исп. консул» Это все было написано нечитабельным бисерным почерком сплошняком нацарапано на листе бумаги безо всяких знаков препинания и отметок. Что я должен был из этого понять? Более того, сучка-секретарша нацарапала все это на пустом листе, заняв писаниной буквально три сантиметра сверху и прилепила лист скотчем к монитору моего рабочего компьютера. С трудом, стараясь не свалить монитор на пол, я отодрал скотч — теперь на экране осталась широкая липкая полоса. «Ал, ты в первый же день поссорился с единственным человеком, который мог ввести тебя в курс дела». Я снова попытался вчитаться с список дел. Снова стало больно. Понятно, что это все было очень важно, раз «до обеда», но проблема в том, что я не понимал, что от меня хотят. И все эти горы бумаг. И все эти непрочитанные тысяча двести шестнадцать писем в деловом электронном ящике. Тысяча двести шестнадцать! Да, я уже работал в офисе картеля. Но мне четко ставили задачу и говорили, что нужно делать. Оказавшись в свободном плаванье, я тонул.***
Время тянулось и тянулось. Писем на электронной почте становилось все больше и больше. А я, окруженный бумагами, вертел лист со списком дел и сидел. Качался в кресле. Походил по кабинету. Заглянул во все шкафчики. Засмотрелся в панорамное окно на минут сорок — о, там где-то вдали виднелся подъемный кран. Вот невидаль какая… подъемный кран! Что творится за бардак в голове у того, кто видит и знает, что работы не просто много, ее слишком много, но сидит тихонько, как котеночек, спрятавшись в кабинете, надеясь, что его не найдут, не достанут и все как-то рассосется само собой? Только реноме Сильвии спасало от того, что в кабинет один за другим не забегали коллеги с требованием отчета или еще чего-то. Хотя, я бы посмотрел на того, кто ворвался бы в кабинет атташе с пеной у рта и воплями — улетел бы прямо в окно. О, на почте еще двадцаток писем, какая прелесть. Клянусь, еще час в этом офисе, и я буду орать в голосину и топить сотрудников этажом ниже слезами. Ай, сотрудники этажом ниже, готовьте зонты и дождевики, ведь я проведу в этом офисе еще не час, а шесть часов, и это только сегодня! Я тварь, когда смеялся над Сильвией, упражнялся в остроумии, мол, такая карьеристка, что времени нет ни яичницу готовить научиться, ни ноги раздвигать по ночам. Если когда-нибудь снова я ее увижу, то, клянусь, найду на побережье самый большой букет ландышей и буду долго извиняться на коленях. Срок «до обеда» прошел — за неотложными делами пока никто не кинулся. Писем становилось неумолимо больше. Попытка сунуть нос в кипу документов увенчалась истерикой — многие были на испанском, которого я не знал. Срочно нужен был кто-то, кто мог помочь. Кто? Пухлая секретарша разве что. Только вспомнив о ней, я услышал за дверью шаркающие шаги, занервничал и машинально спихнул все документы, половина из которых разлетелась, в ящик стола. Открыл текстовый редактор, поправил очки и состроил максимально деловое выражение лица, когда моя же секретарша нещадно опустила на стол еще одну стопку бумаг. Критически оглядела меня, с явно насмешкой, и пошуршала обратно на свое рабочее место. Дверь за ней закрылась, я косо глянул на новые документы и обессиленно упал лицом в клавиатуру. Меня зовут Альбус Северус Поттер. Я сын Избранного. Я волшебник. Я вампир. Я тьма, я страх. Чем я занимаюсь? Ну что ж. Зато я не иду по шаблону томный красивых вампиров, с ореолом загадочности вокруг белой морды. Я вам не прекрасный Эдвард Каллен, рассекающий на «Вольво», не готичный Лестат в рубахе с большим жабо, не дико сексуальный Дракула из древнего «Ван-Хельсинга». Я Ал: у меня аллергия на орехи, боязнь насекомых, плохое зрение и я офисный планктон! Вампир, которого мы все заслужили.***
— Справляешься? — за пятнадцать минут до конца рабочего дня (я минуты отсчитывал, так не приступив ни к чему), в кабинет заглянула ехидная физиономия Диего Сантана. В нос тут же ударил веселенький шлейф мартини. — Справляюсь, конечно, — соврал я, снова напустив на себя деловой вид. Даже принялся перебирать конверты в коробке, чтоб дед не подумал, что я здесь фрустрирую и ною. — Молодец, красавчик. Сильвия попервой вообще не понимала, что от нее нужно, пока не сказал, что прострелю ей брови, работать не хотела. Наверное, это должно было меня подбодрить, но на душе скребли кошки. Стало еще хуже. — Значит, внимай. — Старик Сантана вальяжно уселся на обтянутый алой кожей диван. — Мне нужны личные дела всех, задействованных в охране. Только местных, конечно. — Понято-принято, — с упавшим сердцем протянул я. — Там немного. Человек пятьдесят. Изучи, дела всех, кто сидел — мне на стол завтра утречком. — Говно вопрос. — Молодец. Молодец. И ушел восвояси, оставив после себя шлейф из мартини и боли. Я закрыл лицо руками. Где мне брать эти личные дела? Кто мне их даст в здравом уме? Когда я буду читать досье на пятьдесят человек? Итак, подводим итоги — работы столько, что я тону. За что хвататься не знаю, что делать — тоже не знаю, кто поможет — без понятия. В тот момент, когда я начал биться головой о стол, в кабинет снова заглянула злая секретарша. — Завтра на десять таможня. — Конкретики снова ноль. Что я должен из этого понять? — Че… Секретарша насмешливо вскинула брови. — Че ты думаешь, я не помню? — Нельзя терять лицо. Злая пухляшка определенно понимала, что я лажаю и лажаю. — Я пойду? — указав на часы, сказала она. — Иди-иди, не дай Боже бургерная закроется. Спорю, на что хотите, завтра эта девка подкинет мне еще восемь ящиков почты и три телеги документов в отместку. А еще назначит совещаний штук пять. Хотелось, чтоб этот день поскорее закончился, но как уснуть с тем, что завтра наступит новый, точно такой же? Самое обидное, что некому даже поныть. Старику — растопчет иронией, ну или взбесится и буду как Сильвия, работать под прицелом в брови. Альдо — еще хуже. Ему нужна поддержка и сильный тыл, незачем раскрывать карты и говорить, что его атташе тупит и понятия не имеет, что происходит. А больше у меня никого и нет… Хотя, почему никого?***
Альдо домой собирался тоже — шагал до лифта, не отрывая взгляд от экрана телефона. — Как оно? — поинтересовался он безо всякого интереса. — Огонь, — снова соврал. Благо секретарша уже убежала и некому было ехидно хмыкнуть в спину. — Слушай, а где Финн лечится? Альдо оторвался от телефона. — Завезу ему сигарет, пока он не устроил резню в центре, — вразумил я. — Сан-Павас, — снова бесцветно ответил Альдо. — А это где? — На парковке четыре водителя, выбирай любого. И, едва не тыкая носом в экран, Альдо зашел в лифт. Я остался на этаже. — Так. Парковка это где?***
— Ну как оно? — повторил вопрос Альдо я, разве что в тоне было больше интереса. Финн откинулся на спинку скамейки и насупился. — Меня здесь все обижают. Я глядел на эти почти два метра сущей нежности и ранимости, которые здесь все обижали, и впервые за весь день улыбнулся. Сутки его не видел, а что-то так соскучился. Кто-то из персонала, коуч или медбрат, или не знаю кем был этот щуплый молодой человек в вязаной кофте, робко выглянул в незастекленное арочное окно. — Извините, пожалуйста, часы посещения… — Я сейчас встану и вырву тебе ноздри, уеба, будешь соплями и кровью писать слово «помогите»! — Стоило Финну только привстать со скамейки, молодой человек в ужасе спрятался за стену. Финн уселся обратно. — Короче, да, меня здесь все обижают. Забери меня. Райское же место. Большой двухэтажный дом со множеством арочных окон и проходов, внутренние дворики, рядом голубое озеро, ни души, ни соседей, ни города. Фонари кованные, цикады шумят, озоном пахло. Дом как из старых мексиканских сериалов — вряд ли в комнатах там ржавые каркасы кроватей и пожелтевшие матрасы. И здесь никакой работы. Живи себе, приводи в порядок себя и свои мысли. Я бы с удовольствием пожил. — Так оставайся, — сказал Финн. — Тут и от алкашки лечат. Будем вдвоем тусить — ты синяк, а я наркоман. — Финнеас, — восхитился я. — Ты признаешь свою проблему. Потрясающе, всего сутки здесь, а уже такой прогресс! — Это так работает. Если все, без вариантов, надо признаваться, так срок будет меньше. — Финн, ты не в тюрьме. — Здесь нельзя курить… — снова пискнул смотритель этот, но Финн обернулся, и несчастный снова спрятался за стену. Пока я ехал в Сан-Павас, думал о том, что столько всего хочу рассказать, о стольком хочу спросить, но вот приехал, и мы сидем темным вечером на скамейке под фонарем и говорим отрывисто. Повисла пауза. — Ну как? — поинтересовался Финн. Я с остервенением прижал недокуренную сигарету к подлокотнику скамейки и тяжело вздохнул, не размыкая губ. Повернул голову, чтоб взглянуть на Финна. Ну что мне сказать? Финн снова все понял. — Плакать — сюда, — просто сказал он, ткнув длинным пальцем в свое плечо. И я не выдержал. Послушно упал на плечо, уткнувшись носом в ключичную впадинку. Честно, зарыдал бы как девка, но что-то не получилось. — Я не вывожу это все, — проскрипел я. — Не понимаю, что происходит. — Добро пожаловать в мой мир, — вздохнул Финн. — Сижу и смотрю в окно, работы хоть жопой жуй, а я не понимаю, что мне делать, а мне накидывают, накидывают, накидывают… Как человек с двумя классами образования и интеллектом уровня устрицы может дать совет по выживанию в офисе и ведению бизнеса? Не знаю, но я очень ждал, что мне посоветует Финн. Выживать он умеет — уже хоть что-то. Но Финн молчал. — Они все смеются мне в лицо, — выпалил я. — Старик, директора, секретарша, блядь, уборщица даже. — Поставь себя. — О, в этом судя по всему, Финн разбирался. — Сделай так, чтоб тебя за говно не считали. — Легко тебе говорить. Финн оттянул меня за затылок от своего плеча. — А ты че думаешь, я когда в охрану пришел, мне ковер под ноги расстелили? Или когда в колонию попал — метр тридцать пиздюк костлявый с синяком на пол-ебала, авторитет нихуя себе. А вот об этом я не подумал. — Ты был метр тридцать? — недоверчиво спросил я. — Как ты так вырос? — Поднялся по костям, которые сломал тем, кто меня пиздил. — Я же не могу все выгрызать агрессией, как ты. — Не надо агрессией, — вразумил Финн. — Бить рожи — это не твое. У тебя нет того, что есть у меня. — Чего это? Гонореи? — буркнул я. Финн фыркнул, снова прижав меня к плечу. — Моя гонорея — теперь твоя гонорея. Я попытался вырваться. — И не только гонорея… — Блядь, ты серьезно? — проорал я. — Сука, конечно, серьезно, ты же прямиком из тюрьмы… — Успокойся, — хохотал Финн. — Я пошутил. — Успокойся? Успокойся?! — Да, успокойся, ничего нет. — Клянись. Финн торжественно поднял ладонь вверх. — Вот теперь я буду думать об этом всю ночь. Цепанул я что-то или нет. — Зато не будешь думать о работе. Хм, кстати да. Я даже на минуту позабыл о горестях своей ущербности. — Ненавижу тебя. Юморист хуев. Финн снова рассмеялся. — Ты точно пошутил? — Да не ссы ты. — Финн, я ипохондрик. Я каждый чих воспринимаю как последнюю стадию смертельной болезни, — прошипел я. — Не надо со мной так шутить. Финн закивал, отчего пучок дредов на его макушке смешно подпрыгнул. — Что я хотел всем этим сказать, — вспомнил он. — Что тебя надо провести через обеззараживающую арку. — Я тебе всеку сейчас, — прикрикнул Финн, снова настроившись на рассуждения. — Бить рожи — не твой метод. Ты слишком фиалка. — Я фиалка? — Ебаная сиреневая фиалка. У тебя другой метод. У тебя есть вот что, — сказал Финн и пристукнул пальцами по моему лбу. — У тебя есть лоб. — Гениально. — А за лбом есть мозг. Используй его. Я фыркнул. Такой себе совет. — Ты столько всего вывез. Неужели не вывезешь быть атташе? Наверное, нет. Я переоценивал себя и свои силы. Думал, что буду упиваться властью и сидеть в кресле, а мне за это будут нести деньги. Но это, кажется, прерогатива Диего Сантана. Но в одном Финн был прав. Я не дурак. У меня есть лоб, а за лбом есть мозг. — А если не выйдет? — спросил я. — Тогда ты мне покажешь, кто там смеялся тебе в лицо. Не ссы. Почему самая крепкая поддержка для меня звучит как унизительное «не ссы»? — Можно я останусь до утра? — попросил я, как грустный школьник. На вилле, конечно, здорово, но там старик, там Альдо, а разговоров будет только о моей сраной работе. Не вынесу еще и этого. — А хули нет? — пожал плечами Финн. — Будешь спать на лавке, принесу тебе пакеты, укроешься. Да хоть на лавке — под фонарем уютно, цветы вокруг. — А разрешат? — вспомнил я. — Щас договорюсь. — Можно! — увидев в окно, что Финн привстал, крикнул смотритель-медбрат-коуч, или кто он там. — Вам все можно! — Ты, гнида, подслушиваешь? — рявкнул Финн, снова перепугав беднягу. — Нихуя никакого нет уважения. Я позволил себе улыбнуться. — Говоришь, тебя здесь все обижают? — Да, особенно этот. Он обижает меня больше всех. Ночь тоже тихая, ветра нет, цикады громкие. Вдали шумело озеро. Правда, комары какие-то жужжали над ухом, но даже этот дискомфорт не согнал со скамейки. — Не ссы, — повторил Финн. — Посмотрим. Дышать стало и правда как-то легче. Не представляю, что бы было со мной, не вспомни я про Финна вечером. Может, мне нужен был плохой день, чтоб паниковать. И вспомнить заодно, что у меня есть лоб, а за лбом есть мозг.