***
— Я не поеду с тобой никуда. — Пошел, — толкнув Альдо с порога полицейского участка, протянул я, попутно кутая его в широченный черный пиджак одного из телохранителей. — Давай ты оденешься. — Нет! — Хорошо, не вопрос. Иди в машину. Я был и сам очень рад скрыться от палящего солнца в темном кожаном салоне, где было так прохладно, что кожа покрылась мурашками. Альдо и вовсе сдался, запахнув пиджак на голом теле и поджав под себя ноги. Молчаливый водитель Рико и бровью не повел, тактично уставившись перед собой. — Альдо, — мягко и стараясь не смеяться, произнес я, когда мы ехали по шоссе. — Когда твой психоаналитик посоветовал тебе найти хобби, он имел в виду не это. — Ты ничего не понимаешь! — Да, конечно. — Это не хобби, это движение. Я отстаиваю права асексуалов. — То, что тебе до двадцати трех лет никто не дал, не значит, что ты асексуал. Альдо вспыхнул. — Вот из-за таких, как ты… Я поморщился от громкого визга. — То, что ты вычитал в интернете термин «асексуал» и сопоставил с тем, что тебе никто не дает… Хорошо, молчу, но посыл именно в этом. Альдо, ты страдаешь херней. — Я отстаиваю права! — Ты страдаешь херней. Чьи права ты отстаиваешь? Кто угнетает этих несчастных недоебанных людей? Спустись с дракона, Дейнерис, рабы разошлись. Нет, ну, а зачем вы голяком бегать начали? — Это была акция протеста против устоявшихся эталонов красоты. — Нет, это у тебя осеннее обострение. Нотка абсурда была звучной, как духовой оркестр. Прекрасный синеглазый ангел ратовал за бодипозитив и отказ от секса, даже не задумываясь о том, что на любом сайте знакомств собрал бы орду поклонников. — Ты вообще-то должен быть со мной согласен всегда, — проскрипел Альдо. Я скупо повернул к нему голову и вскинул бровь. — Нет. Мне за это не платят. — Финн бы был со мной согласен. — Это вряд ли. Голым побегать по городской площади он вряд ли был бы против, но насчет всего остального — сомневаюсь. — Он сегодня возвращается? — Я не знаю. Альдо насмешливо фыркнул. Оставлять Альдо в доме одного, предварительно не приковав его наручниками к пальме было в последнее время рисково — наследник чудил в лучших традициях своего английского прототипа, Скорпиуса Малфоя. Отчасти меня даже обижало то, что Альдо предпочитал Финна мне. Финн никогда не утирал ему сопли с тем усердием, как делал это я долгие годы, более того, часто был холоден и никогда в Альдо не видел авторитет. Даже еще более того, я помню самое начало, когда молился, чтоб мой телохранитель в один удар не отправил Альдо в увлекательное путешествие в загробные дали. Альдо ныл и дерзил, так и напрашивался на удар по лицу, и это у меня, у спокойного и уравновешенного возникало такое желание! Финн, который убивал и за меньшее, не знаю как держался. Он никогда не был близок с Альдо, никогда ничего общего — Финнеас Вейн, с молоком своей сумасшедшей матери впитавший мудрость нищеты в гетто, не считал проблемы Альдо проблемами. И я понимал его. В жесткой реальности Нового Орлеана Альдо Сантана был той самой сказочной принцессой, которой будет мешать спать горошина, затаившаяся в трех дюжинах перин. И Финн был очевидным фаворитом. Мелочь, а обидно. В татуировках дело — это чертово поколение тянется к чернильным рисункам. Но это тоже было моим нытьем. Ведь я тоже скучал по Финну. Он из тех, видимо, к кому нельзя быть равнодушным — или бесит, или без него море не синее и солнце не горячее. В тот день море наконец-то стало синим, а солнце горячим. Когда я, зевая и матеря утро, вышел из лифта, в лучших традициях врожденной грации споткнулся о провод принтера, рявкнул приветствие гоготнувшей секретарше, распахнул дверь кабинета и увидел небрежно кинутую на спинку кресла безразмерно-огромную старую потертую кожаную куртку. — Где? — Я вылетел из кабинета, таща за собой куртку. Куртка была тяжелой. Похожая на что-то из гардероба папиной юности — что-то, из чего дядя Дадли вырос, а племянник Дурслей доносит. Эдакий стиль девяностых. Сколько Финну было в девяностых, что его так поперло на ностальгию? Минус десять лет? Логично. Секретарша Агата, одетая в сверхидиотский комбинезон (каждый ее «аутфит» я считал ну просто максимально идиотским, и каждый раз не угадывал), путано ткнула пальцем за угол. И я ринулся сквозь залитый солнцем из панорамных окон коридор, не успев даже мысль из головы выжать. — Матерь Божья, — выплюнул я, заглянув в кабинет Альдо и увидав главное лице картеля за увлекательным рисованием очередного революционного плаката. — Даже не хочу читать требования. Альдо как раз было развернул плакат ко мне, а я успел вовремя закрыть дверь. Даже на секунду растерялся — думал, что найду Финна здесь, уж кто, а Альдо точно прикажет ему подняться к себе в первую очередь. Но я ошибся. Зато из соседнего кабинета начальник охраны раздался раскатистый хохот. «Внезапно», — подумал я растеряно. Хотя, учитывая, что Финн три недели провел в далеком Чикаго именно по приказу своего непосредственного начальника, почему, собственно, внезапно? Робко постучав в стеклянную дверь и не дождавшись разрешения войти, я все же заглянул. — … восемьдесят шесть пострадавших сотрудников правоохранительных органов, двадцать из которых госпитализированы. Напомним, что массовые протесты в США начались в Чикаго, штат Иллинойс, одиннадцатого августа, как реакция на таран жилого дома в районе Саут-Остин автомобилем, принадлежащим штабу избирательной кампании кандидата на пост сенатора штата. Кандидат Беннет прокомментировала ситуацию… Старик Сантана захлопнул ноутбук и диктор смолк. — Парень, ну это просто на «пять с плюсом». Протаранить дом многодетной матери из черного гетто на машине избирательного штаба кандидата в сенаторы от Республиканской партии и это накануне выборов! Когда я сказал похулиганить немного, чтоб отвлечь внимание от поставки в Иллинойс, я даже не представлял, что ты за неделю развяжешь гражданскую войну! Я не знал всех тонкостей этой «дипломатической» миссии, видимо, Диего Сантана не считал нужным в нее кого-либо посвящать, но по этому неподдельно восхищенному тону и сам невольно просиял. Ах Финнеас Вейн, ах всадник Войны! — Ты чего пришел? — О, меня заметил дед. А я жадно выискивал Финна взглядом в кабинете, и не сразу догадался повернуть голову к стене. Финн развалился на диванчике прямо у двери и выжидающе смотрел на меня. — Блядь, что с лицом? — вместо горячих приветствий ужаснулся я. Небритая хитрая рожа была в сходящих багряно-лиловых синяках, левой частью лица словно брусчатку пропахали. Я не удержался и поковырял пальцем засохшую корку над бровью — Финн дернулся. — Серьезно? — возмутился я. — Все, прибежал, — закатил глаза старик. — Потрясли демонстранта немного в полицейском участке, ничего страшного. — Да у него нос не в середине лица. — Ты тоже не Ева Лонгория, очканавт. Практика показывала, что вести долгие разговоры, а особенно пререкания, с тестем — чревато потерять несколько часов жизни впустую, в течение которых обязательно наслушаешься житейских советов, насмешек и угроз. Нет, иногда эта манера диалога Диего Сантана была на руку — когда совсем невмоготу было сидеть в кабинете, я приходил к нему с тоненькой папкой чего-угодно, что все равно потом не читалось, и оставался до конца рабочего дня. А после, разгоряченный чем-нибудь высокоградусным, дышал алкогольными парами сначала на коллег в лифте, а затем на воспитательницу детского сада, из которого весело и задорно забирал сына. Но я не готов был тратить этот благословенный день на препирания — старика только зацепи, да и я сам такой же, а в гонке саркастичных оскорблений чаще всего выигрывал алкоголь и проигрывало время. Поэтому, сдернув ойкнувшего и хрустнувшего чем-то Финна с дивана, сделал двусмысленный намек интимного содержания, который, впрочем, Финном понят не был. Зато старик Сантана, вспыхнув, вытолкал нас обоих из своих покоев, да еще швырнул пресс-папье вслед и рявкнул что-то про Содом и Гоморру. Я был большим тридцатилетним идиотом. Глядя Финну в спину, шел за ним, едва ли не подпрыгивая от детского восторга. Это, должно быть, не укрылось от камер наблюдения и уж точно от секретарши Агаты, которая, проводив нас в кабинет бдительным взглядом, прилепила к двери на жвачку рукописное предупреждение «Не беспокоить!». — Угадай, что я привез тебе из Штатов, — хлопнув по туго набитому рюкзаку, хмыкнул Финн. — Гонорею? Надеюсь, в этом случае молчание — не знак согласия. Финн расстегнул рюкзак и торжественно поставил на стол небольшую картонную упаковку. — Таблетки от аллергии. — О Боже. — Аж голова закружилась, ибо сил больше не было глотать местные лекарства, к которым уже привыкание развилось. — И еще таблетки от аллергии. Я на выдохе расстегнул верхнюю пуговицу на вороте рубашки. — Капли для глаз… — Санта-Клаус просто жалкий фокусник в сравнении с Финнеасом Вейном. — И капли для носа… — Возьми меня прямо здесь. — И еще таблетки от аллергии, — подытожил Финн, пихнув ко мне груду аптечного скарба. — Новый Орлеан, только что ты стал первым в очереди на попадание в рай без очереди, — улыбнулся я, распустив тугой ремень на его портупее. — А если бы ты еще с целым лицом вернулся, цены бы тебе не было. — Да ладно, — фыркнул Финн. Кажется, я только заметил в белке глаза ярко-алый кровоподтек — чуть на месте не съехал в обморок. — Две недели в камере с «Латиноамериканскими Королями». Считай, легко отделался. Я достал из кобуры кожаной портупеи пистолет. Он оказался неожиданно тяжелым и почему-то не помещался в ладони — я повертел его, покрутил, а он оказался увесистым, громоздким, запястье ощутимо напряглось. Я вспомнил, как Финн легко хватался за оружие. И сразу как-то правильно хватался, а я не сразу сообразил, какой палец на курок, какими сжать рукоятку. Финн, глядя на меня сверху вниз, забрал пистолет и отложил на стол. — Не трогай, заряжен. Черт, забыл негласное правило нашего совместного проживания: я не трогаю его оружие, он не трогает мои очки. Ибо нет ничего более сакрального, чем очки — люди, которые «о, очки, дай примерить» и беспардонно стягивают их с твоей переносицы, заслуживают смерти в огне. Люди, это не аксессуар, я реально ничего не вижу. Честно говоря, я даже не брезгую делить с кем-то зубную щетку и бритвенный станок, только не очки. — Так че, едем домой? — склонив голову, спросил Финн. — Домой? Ко мне? — Ну да. Я чуть не умер под фанфары собственного восторга. Домой. Ко мне. Наконец-то. У меня, правда, совершенно пустой холодильник, а Финн с дороги, жрет много. Именно в тот момент, когда я прикидывал, за сколько доставка еды доедет из центра до дома за городом, и доедет ли вообще, вспомнилось, что сегодня вторник, десять утра, и что я на работе, а работы именно сегодня, именно в этот чертов вторник, вагон и телега.***
Думаю, многим моим ровесникам, или кому старше, или кому младше, или кому угодно, кто был ребенком, знакома история детства, когда приходишь на работу к родителям. Чувствуя себя одновременно и очень важно, и очень смущенно, ты постепенно открываешь для себя первую правду взрослой жизни — работа это очень и очень скучно. Помню, как впервые отец привел меня на работу в отдел мракоборцев, и отнюдь не для того, чтоб привить мне чувство ответственности и гордости, а просто пожалев бабушку и дедушку, которые нянчили одиннадцать внуков, ибо больше некуда было многочисленным Уизли в разгар июля спихнуть ораву своего подрастающего поколения. Я очень хорошо помню это бесцельное сидение в широком кресле напротив часов, которые вообще не понимали, как работает время, иначе не объяснить, почему по ощущению семилетнего Ала времени прошло шесть часов, а по стрелкам часов — пятнадцать минут. И ты сидишь, качаешься в кресле и ноешь, мешаешь работать папе и всему отделу. И уже тогда понимаешь, что взрослые эти какие-то странные. Это определенно скучно, а они работают. Дурные какие-то. Финну было за тридцать, сонный и побитый он выглядел на сорок, однако, дожидаясь, пока я честно отработаю, вел себя как семилетний. — Ну когда мы уже поедем домой? — растянувшись на диване и колотя кулаком по стене, стонал утомленный Финн. Он не понимал эту работу, которая заключалась в сидении за столом и безотрывном глядении в монитор. Я оторвался от компьютера, за которым пытался переводить письмо в посольство с испанского на китайский, и устало взглянул на Финна. — Возьми из принтера бумагу и порисуй. — Я не хочу рисовать, — коварничал Финн, наматывая на длинный нос тонкий дред. — Почитай тогда. — Ладно, дай бумагу и маркер. Однако и это не обеспечило мне тишину. — Ох, какой грозный босс, как страшно на всех орал, — бурчал Финн, когда я, сгорая от стыда, закончил конференц-связь. Я сорвался с кресла и сунул ему свой телефон. — Залипни до вечера в Инстаграм, в игры, куда угодно. — Мой гневный шепот напугал бы сотню кобр, но Финн почему-то не вздрогнул. И только вернулся к столу, проверить электронную почту, на которую за эти три секунды налетело восемь писем, услышал: — Опа, сасный кузен… Скрипя зубами, я забрал телефон и зарядил Финну подзатыльник. — Не ну че? В интернете скучно. Хотя тест «Какая ты принцесса Дисней» огонь. Я Мулан. — Ты еблан, — рявкнул я, опустив на побитое лицо найденную давным-давно в ящике стола книгу. –Вот. Держи и читай. И чтоб ни звука. Финн нахмурено прочитал название (что в его случае уже победа). — «Новолуние»? — Ничего не знаю. Осталось от Сильвии. Заинтересовать Финна чтением удалось на десять минут, поэтому я, чтоб добиться тишины и покоя до конца рабочего дня, догадался размотать рулон туалетной бумаги и заверить, что далеко не каждому под силу смотать его обратно. Надо ли говорить, что сверхразум был занят на следующие несколько часов, а я лишь жалел, что не додумался до этого раньше?***
— Белла, ебать ты лошица, — с видом человека, который познал жизнь, выплюнул Финн, мокрой рукой перелистнув страницу. — Я в негодовании. И так яростно стукнул ладонью по бортику ванны, что я, подлезший с ваткой и антисептиком к его лицу, чуть не получил по носу. — Финн, мы, кажется, нашли истинно твою литературу. В последний раз ты так увлеченно читал только инструкцию к макаронам. Финн сжал зубами сигарету и вцепился в книгу с отвращением человека, который изо всех сил пытается скрыть свой интерес. — Я топлю за Джейкоба. Парень в шестнадцать лет может из говна и палок собрать мотоцикл. Через три года он откроет шиномонтажку и нормально так поднимется. Я бы посмотрел, как Эдвард будет деньги в дом приносить. Кстати. Откуда у Калленов столько денег, если у них на семерых только одна зарплата? — Ну-у-у… — Вот она, пресловутая польза чтения. Финн задал очень интересный вопрос, а я даже растерялся. — Наверное, играют на бирже. — На хуирже, — рявкнул Финн. — Нихуя никто руками работать не умеет, зато на солнце сияют, блядь, какую же херню читают эти школьники… «Школьники и ты», — подумал я, промокнув мокрой ваткой сохнувшую недавнюю рану над его бровью. — А почему мы не сияем на солнце? — Потому что мы сияем всегда. — Из книги попахивает пиздежом. — Ну не скажи, — протянул я, не веря, что однажды буду заступаться за эту книгу. — Школьницы существуют. Оборотни тоже. Может и вампиры бегают быстро и по елкам прыгают. — Ты много таких видел? — Одну, в Новом Орлеане. Меня даже передернуло, когда в памяти всплыла высокая и болезненно тощая женщина, которая просто летала по своему пыльному дому, тягая меня за руку. И как хлестала меня по щекам ее всклокоченная каштановая грива, когда ступени покрытой ковром лестницы уходили из-под ног, лишь чуть задевали их носками. Почему-то Вэлма Вейн оставила мощнейший отпечаток в моей памяти — я уже почти унюхал приторные восточные духи, которыми пахло в том доме все, как поймал сверху вниз взгляд такого похожего на свою безумную мать Финна. — Ну, раз уж мы об этом заговорили, — понимая, что можно еще месяц ждать подходящего момента, сказал я. И уже почувствовал, как в меня мысленно метнули копье. Финн привстал, а я напротив присел на бортик ванной. — Я не хочу говорить и думать о ней. Никогда, — сказал Финн коротко, но с нажимом. — Ты будешь говорить и думать о ней, пока с ней живет маленькая девочка, — уже жестче одернул я, толкнув Финна обратно в ванну. — Которая не виновата, что у нее такая бабушка, такая мама и такой папа. — Ну и какой? — Знающий, что Вэлме Вейн нельзя доверить плюшевую игрушку, и ничего не делающий. Я молчал месяц, но, Бог свидетель, как меня разрывало спросить: «Что у тебя вообще в голове?!», — наконец выговорилось. — Финн, как? Ты же жил в том доме, ты знаешь, какой там происходит трэш. Ты… не понимаешь о чем я, да? Финн опустил голову на бортик и пожал плечом. — Ладно, — вздохнул я, отряхнув с мокрых рук пену, удушливо пахнувшую цитрусом. — Скажи, кто из детей, воспитанных твоей матерью, реально в жизни преуспел? Задумавшись на пару секунд, за которые я успел стянуть с переносицы очки и потереть пальцами воспаленные аллергией глаза. — Тара. У нее ранчо в резервации Шайенн-Ривер. — Тара? — перестав тереть и глаза, теперь уже пощипывающие не только от аллергии на цветение чего-то мерзко благоухающего, но и от попадания остатков мыльной пены. — Это которая родила в четырнадцать? Финн кивнул. Я не знал, что ужаснее: то, что Финн сознательно отстранился, или то, что в упор не понимал, из чего я леплю проблему. — Финн, — снова вздохнул я. — Ты понимаешь, что нет предпосылок к тому, чтоб твоя девятилетняя дочь не сделала тебя через четыре года дедом? Тридцатишестилетним дедом. Тебя. — Че? — опешил Финн, привстав. — А, не, подожди. Перестань. Мамка воспитала четвертых девок, из них только две разродились до пятнадцати. — Финн, блядь! — Че «Финн, блядь»? Не обязательно она будет как Тара. — Не обязательно, — согласился я. — Она может еще быть как ты, и сесть лет на десять. Или сядет беременная. Ну вот что это? — Это комбо. Я его чуть в ванне не утопил за смешок. — А что смешного? Как по-твоему, когда Вэлма приведет в дом очередной генофонд нации, которого пырнет ножом счастливая обладательница твоих генов? Не думал об этом? Финн цокнул языком и отвернулся. — Или удобно было не думать? — И тут же добавил, подыскивая компромисс немому протесту. — Ладно, думать это сложно. Тебе ближе действия. — Какие здесь могут быть действия? — устало протянул Финн. — Да забирать ее от своей конченной мамки! Что с тобой не так? Финн съехал вниз по нагретой тепло ванне и поднес зажигалку к новой сигарете. — Ты же борец, ты же за своих рвешь и грызешь, — вразумил я, глядя на него. — Я себе так сына не доверяю, как тебе. Ты же толкал меня, носом тыкал, что нельзя детей кидать. Что же ты творишь, Финн? — Поэтому я никому и не говорил. Советчиков дохера сыскалось. Я повержено поднял руки вверх и выпрямился с порядком неудобной позы. Сняв с держателя полотенце, опустил его на пол рядом и вышел из ванной: во-первых, закончились аргументы, во-вторых, цели рассориться не было, но все к тому шло, в-третьих, я чувствовал, что если сейчас не волью в горящие глаза целебные капли, то умру на месте. «Ал, что ты творишь вообще? Это не твое дело», — твердил я себе, когда вышел в комнату, которая была кухне-спальне-гостиной и выдохнул, ведь едкий запах цитрусового мыла остался позади. — «Сиди, молчи и молись, чтоб он не воспринял тебя всерьез и не притащил сюда мелкую маргиналку. Зачем тебе этот прицеп? Не суй свой вечно заложенный нос туда, куда не надо». Порыскав по тумбе в поисках пузырька, где действительно были капли (у меня есть идиотская привычка не выкидывать опустевшие упаковки), я задвинул ящик обратно и уже приготовился было паниковать и прикидывать, как чайные пакетики и молитва справятся с опухшими слезящимися глазами. Но на глаза попался черный рюкзак Финна, в котором своего часа ждали и дождались лекарственные сувениры мне из Чикаго. «Боже, храни Финна», — с нежностью подумал я, расстегнув молнию. Конечно, храни, ведь тот миг, когда ты, Альбус Северус Поттер, увидел за стойкой администратора вейловской проститутошной этого обдолбанного крепыша, был ниспослан тебе ангелом-хранителем! Не смей его даже упрекать. Багаж Финна умещался в одном рюкзаке и представлял собой некий неопознанный ком одежды, крем в синей банке (сделаю вид, что не видел этого, дабы не пошатнуть несокрушимый обелиск брутальности), паспорт во внутреннем кармашке и, о да, распиханные по углам подарочные упаковки капель и таблеток. И уже предвкушал, как распахну глаз, и целебная капелька принесет мне экстаз и прохладу, как нашарил рукой еще одну тоненькую книжечку. Я машинально вернул руку во внутренний карман рюкзака, где нащупал точно такую же. Впервые в жизни я держал в руках два новеньких, еще не потертых руками, темно-синих паспорта — канадский и паспорт гражданина США. Не сказать, что был удивлен. У меня тоже было два паспорта, атташе Сильвия так вообще перед побегом сожгла целую стопку. Я открыл паспорт, дабы глянуть и хохотнуть, каким на фотографии получился гражданин США Финнеас Вейн, но не хохотнул. Фото было свежим, раскрытый паспорт пах еще краской и клеем. На фото был Финн с убранными в тугой пучок дредами, небритый, вполне неплохо сфотографированный. А человека, которому принадлежал паспорт с фотографией небритого Финна, звали, судя по заполненным данным, Джеком Морганом, тридцати восьми лет, который родился в штате Мичиган, город Детройт. Второй паспорт принадлежал молодому канадцу, в котором с трудом узнавался выкрашенный в шатена Альдо Сантана. От недоумевания и до озарения потребовалась минута.***
В ванной все еще пахло этим удушливым цитрусом, полотенце все еще лежало на полу, Финн все еще сидел по грудь в остывшей воде. Струйки воды с тяжелых мокрых дредов капали на пол. Я присел на бортик ванны опять. — Это правда только мое дело, — сказал Финн, покручивая в пальцах мое кольцо-переводчик. А я и не уследил, когда его стянули загребущие руки опытного клептомана. — Не лезь и давай об этом больше говорить не будем. — Хорошо. — Да плевать мне на твой розововолосый прицеп, если честно, я просто искал повод поумничать. — Давай тогда про это поговорим. Увидев над лицом два паспорта, Финн дернулся, но я уткнул волшебную палочку ему в грудь. — Чем ты думаешь, тупица? — проскрежетал я, ввинчивая палочку с желанием проткнуть насквозь твердую кость. Финн тяжело задышал, не сводя с паспортов взгляда. — Ал, его надо спасать. О, я уже Ал. — Это тебя надо спасать, идиот. Ты представляешь себе мощь картеля? Влияние деда? — злостно сокрушался я. И не дал Финну раскрыть рот. — Не представляешь, иначе бы понимал, что на первом же терминале вас поймают. Альдо по ковровой дорожке отведут домой, и папа погрозит ему пальцем, а тебя вернут по частям под виноград, ты это понимаешь, Финнеас Вейн?! Он вылез из ванны, а я швырнул в него полотенце. — Это была идея Альдо? — Нет. — Твоя? — Да. — Не пизди мне в лицо, кусок дерьма, — пророкотал я. — Будь это твоя идея, второй паспорт был бы моим. И снова не дал Финну шанса оправдаться. — А знаешь, что бесит меня в этой ситуации даже больше чем то, что ты даже не пытаешься немного думать на перспективу? Финн терпеливо покачал головой. — Где я в этом плане? Когда я должен был узнать? — Я бы за тобой вернулся. А я зарядил лжецу звонкую пощечину. — Чтоб под виноградом лежать вдвоем? — Да почему нельзя поверить мне? — рявкнул Финн, оттолкнув меня так, что я едва не сбил затылком зеркало. — Ты ничего не знаешь, уже все себе надумал и… — Ты хотел организовать Альдо и себе побег из страны, подальше от картеля? — Все, что я сделал, это… — Да или нет? — Да. Я развел руками. Увидев, что треклятые паспорта все еще у меня, сжаты пальцами, я с остервенением швырнул их на тумбу. Вроде и глаза закапал, а снова под веками пекло. Да и лицо горело — меня трясло, как в лихорадке. Смотрел на Финна и просто ненавидел каждый сантиметр его тела. Так хотелось, чтоб он перестал на меня смотреть этими дурными глазами, мигающими, треснуть по лицу, на котором живого места не было и без того, дреды вырвать вместе со скальпом, да что угодно, лишь бы ему стало так же больно, как мне. От дозатора для мыла, который попал мне под руку, Финн увернулся и я, восприняв это как поражение, обезоружено сел на тумбу. — Я шутка для тебя, Финнеас Вейн? Благо он не ответил. Если бы сказал, что угодно сказал, я бы убил его на месте. Да и я уже накричался, чувствовал себя выжатым и выпотрошенным. Так и сидел, глядя на него бесцветно — как же я устал. Тихо, только струйка воды с мокрых дредов на пол капала. Я не выдержал и швырнув в Финна еще одно полотенце. — Я бы вернулся за тобой. — Убедившись, что нет больше ничего, что могло бы в него полететь, Финн приблизился. Я схватил руку, робко тронувшую мое плечо, и сжал так, что что-то хрустнуло. Финн не моргнул. — Ты бы не вернулся. Ни за мной, ни вообще. Это… — Я указал на паспорта. — Это смертный приговор. Ты предал картель. Ты увез наследника. Ты не доживешь до того, как придумаешь, как вернуться за мной. Альдо не теряет ничего. Ты теряешь все. Это ты понимаешь? — Возможно, я что-то не продумал… — Блядь, возможно?! Сколько тебе Альдо пообещал? — Нисколько. — Еще раз ты мне соврешь, и я откушу тебе щеку, ты будешь похож на свою мать еще больше. — Он не обещал мне деньги, клянусь тебе. — Тогда чего ради ты так рискуешь? — Да потому я хочу бежать отсюда не меньше. — Финн перехватил мою руку и сильно сжал запястье, отводя от своего лица. — Я не хочу больше так жить и здесь жить, наигрался, хватит, не могу больше. Я же сдохну здесь, не понимаешь? Я пропустил слишком много пуль. Помнишь, ты спрашивал, что же такое сказал мне Флэтчер напоследок? Знаешь, что он сказал? Два слова: «Беги отсюда», прежде чем я снес ему голову. Он, блядь, знал, что здесь не только пальмы, пляж и веселый Диего. И Сильвия знала. И Альдо уже знает. И ты знаешь. Я смотрел на него и знал, что не врет. — Но идти у Альдо на поводу… — Да какая разница? — Разница в том, что Альдо не так обеспокоен сохранением жизни. — У него своего интересы, да, но… — Запомни, — произнес я безапелляционно. — Есть мои интересы и есть твои интересы. Больше ничьих интересов нет. Если в твоих интересах бежать, не слушай план того, кто не знает, как работает жизнь за пределами виллы. Ты что думаешь, я на деда горбатиться буду всю жизнь? Сдерем побольше и к черту пальмы, к мамке твоей жить поедем. — Но Альдо… — Да в пизду Альдо. Если узнаю, что он снова подбивает тебя на побег, сдам старику его и кого-нибудь еще, вместо тебя. Ты будешь виноват, когда этого человека убьют. Заодно и убедишься, что Альбус Северус Поттер был прав. Финн выдернул руку и глянул на меня с отвращением. — Это подло, гнида. — Есть только мои интересы и твои интересы. В моих интересах тебя спасти. Ты обещал собрать мебель на кухне. Да и кудрявый пирожочек без тебя будет плакать. Это стоило колоссальных усилий, улыбнуться. Получилось не очень. — Так ты со мной? — спросил Финн. — Я всегда с тобой. Но если для того, чтоб уберечь тебя от роковой ошибки, нужно быть в другом лагере, то нет, Финн, я не с тобой. Не против тебя, это важно. — Да иди ты нахуй, — отмахнулся Финн. Я фыркнул. Финн снова и почти бесстрашно подошел к зеркалу, осторожно поставив на место запущенный в него дозатор для мыла. — Все, не пизди на меня, бесишь уже. Что в переводе на англо-финнеасский язык означало «Прости меня, давай хорош уже». И, надо же, даже скупо протянул ладонь для примирительного рукопожатия. — Инсендио, — направив палочку на паспорта, произнес я. Паспорта вспыхнули, а Финн подавился сокрушенным вздохом. — Вот теперь мир, — жестко ответил я, пожав протянутую мне руку. — Да вытри уже свои тентакли на голове, лужа глубиной с озеро на полу… Как же с Финном тяжело — я чувствовал себя так, словно парочку вагонов разгрузил. — Уже боюсь теперь копаться в твоих вещах, а то мало ли что найду, — сварливо бурчал я, закрыв дверь в ванную. — Найди мне что-нибудь от этой сраной аллергии, а то я сейчас лягу и… И не лег, потому как в комнате, которая была кухней-спальней-гостиной, поджидали люди в форменных темно-синих мантиях. Немолодая ведьма протянула мне упаковку моих же таблеток, вытянув руку. — От души, — рассеянно проговорил я, оглядывая незваных гостей. На груди ведьмы приметил серебряную брошь, какую видел однажды на мантии Скорпиуса Малфоя, так же беспардонно и быстро явившегося в Коста-Рику. На мою территорию. — Ордер есть? — запив водой из чайника таблетку, поинтересовался я. — Нет, сэр. — Тогда попрошу нахуй отсюда, леди и джентльмены. Я не сводил глаз с Финна, который подозрительно как-то пятился к подставке с ножами. «Не смей». — Хотелось бы поговорить, мистер Поттер, — сказал холенного вида волшебник, к синей мантии которого ни пылинки не прицепилось. «Скорпиус, что ты снова сделал, придурок?». — На нашей территории, — увидев, что я указал рукой на софу, добавил волшебник. И, подняв взгляд на Финна, который уже мысленно замахивался ножом, уточнил. — С обоими.***
— Я так понимаю, дело серьезное, — догадался я, когда двери лифта звякнули, а прохладный женский голос объявил: «Уровень два. Отдел магического правопорядка». — Как вы догадались? — Возрастная ведьма в синей мантии была настроена скорее дружелюбно, нежели враждебно. — Мы из Коста-Рики добрались до атриума министерства магии за четыре часа. Ведьма бегло растянула тонкие губы в ни о чем не говорящей улыбке и тут же вновь посерьезнела. Я все еще не очень верил, что за мгновение нас заставили преодолеть полмира: хлипкая на вид карета из черного метала, подрагивающая на покатом склоне, лязгающая на ветру пустая упряжь, обескураженный Финн, медленно поднесший ладонь к невидимой мне фыркающей лошади, потарапливания в спину. Громовой хлопок двери и такой мощный рывок — карета кубарем покатилась со склона, ломая деревья и разрывая лианы, грозилась упасть огромным жестяным шаром в океан, но тут же взмыла высоко в небо, изменив траекторию. Никаких вопросов, никаких разговоров, никаких разъяснений и перспектив, мне оставалось лишь смотреть на навигатор в телефоне и поражаться тому, что прошло всего минут тридцать полета, а навигатор показывал, что мы неумолимо приближаемся к Ямайке. И вот я на знакомом этаже, здесь работал мой отец, вот за той дверью начинались стены отдела мракоборцев. Это такое чувство… непонимания что случилось, как ты здесь, зачем, я еще не до конца поверил, что здесь уже не пальмы-пляж и аллергия на все живое. — Прошу подождать здесь. — Я вздрогнул от голоса, забыл, что нас по знакомому мне коридору ведет незнакомая ведьма. И зашла за дверь, ведущую в коридор напротив. И вот мы стоим в коридоре министерства вдвоем. Меня немного отрезвило то, что рядом был Финн, который не понимал, что происходит в миллиард раз больше. — Блядь, он мне подмигнул, или это вчерашняя трава? — Слушай меня внимательно, — оторвав его от разглядывания портрета прославленного шотландского мракоборца Аластора Грюма. — Что бы от нас не хотели, твоя фамилия Флэтчер. — Схера? — С того, что если просекут, что ты магл, узнают, что им нужно и сотрут память. Ты понял меня, Финнеас Флэтчер, первый и единственный внебрачный сын Наземникуса? — Сын Наземникуса Флэтчера? — прогромыхал портрет мракоборца Грюма. — Держи кошелек обеими руками, сынок. — Спасибо, я знаю. Берегите свою раму, она из серебра, а вы недооцениваете мистера Флэтчера. Когда дверь, за которой скрылась сопровождавшая нас ведьма, снова распахнулась, я обернулся. Немолодая ведьма была все так же непроницаема и статуэткой стража замерла у стены, а человек, который вышел в коридор вслед за ней, мне был знаком и картинка начала в голове складываться. — Все в сборе, — без приветствий, скорее констатируя, проговорил достопочтенный лорд Генри Тервиллигер, сцепив за спиной руки в замок. — Дайте угадаю, сэр, — также без приветствий не выдержал я гнусной улыбки. — Философский камень? Мистер Тервиллигер взглянул на меня то ли с интересом, то ли с вызовом. — В камеру. Я опешил, но один из этих «синих плащей» уже сжал мой локоть. — Вы знаете кто мой отец вообще? — О, еще один, — отмахнулся Тервиллигер. — Малладора, отведи их в камеру. — К остальным? Тервиллигер провел увенчанной перстнем рукой по седеющей бороде. — Ко всем. — Вашу мать, я Альбус Северус Поттер, моя семья недостаточно прогнулась перед министерством, чтоб мне даже не объяснили, в чем я виноват?! — гаркнул я вслед Тервиллигеру, который уже шагал прочь. — Сука… Малладора! Вас зовут Малладора? Ебать имя… то есть, я думал, вы на нашей стороне, мы так нормально ехали сюда! Нас выволокли, иначе и не сказать, с из коридора, меня прорвало на вопль ругательств, и еще на молитву, лишь бы у Финна ничего не перемкнуло в голове, и он не начал раскидывать этих стражей международной магической безопасности. Обернувшись у лифта на него, я убедился, что Финн поразительно спокоен, да и задержание его смотрелось комичненько — он был на голову выше и в разы крепче тех, кто с серьезными лицами толкнул его в лифт. Женский голос диктора-лифтера для недогадливых оповестил на: «Уровень ноль. Вспомагательные помещения». Которые оказались, крохотной комнатой, с трудом уместившей шестерых, и винтовой лестницей, ведущей вниз. И начался спуск. Спускались долго, стройной колонной, минут пять, не меньше. Под ногами на третьем же ярусе расплывались ступени, а я еще и шагал первым — падать не на кого, только лицом вниз и кубарем в пункт назначения. Узкое и холодное помещение с низким потолком напоминало каземат — мы наконец спустились, аж голова кружилась от этой бесконечной спирали винтовой лестницы. Прямо передо мной смутно знакомая картина — довольно длинный коридор, по обеим сторонам которого камеры, а под низким потолком парили свечи, как единственный источник тусклого освещения. Тускло, но я все оглядел закрытые камеры. Видимо, преступность магического мира находилась в глубокой сезонной спячке, раз из дюжины камер было занято две. В одной, которая была ближе всего к выходу, похрапывал колдун-коротышка, укрывшись собственной мантией. В другой, у соседней стены, выжидали невесть чего хорошо знакомые мне тупоголовый наследник древнего рода, буйнопомешанная феминистка и религиозный стриптизер-оборотень. — О, родственники, — протянул я, не сказать, что не ожидая встречу. — О, Ал, — протянули родственники безо всякой радости. — О, сасный кузен, — обрадовался Финн. — О Господи, — отодвинулся подальше на лавке Луи, сев между Скорпиусом и Доминик. Старая Малладора взмахнула палочкой, отворив скрипнувшие двери камеры. — Прошу. Я зашел в камеру первым, брезгливо глянув на решетки и пол. — Не шумите здесь, — произнес один из «синих плащей», когда за Финном закрылась решетчатая дверь. — Не обещаю, у нас с собой караоке, — проворчал Скорпиус Малфой, одетый в точно такую же синюю униформу департамента, что и наши тюремщики. Когда «синие плащи» покинули помещение, отказываясь отвечать на вопросы, которые им вслед орала Доминик, я глубоко вздохнул под аккомпанемент храпа колдуна из соседней камеры. — Почему у меня такое ощущение, что кто-то из здесь присутствующих, возможно тот, на кого я сейчас смотрю, снова замутил какую-то неудавшуюся многоходовку против министерства? Скорпиус поднял на меня неожиданно серьезный взгляд. — Присядь, мы здесь надолго. — Надолго присаживаться я не хочу, Малфой. — Страшно, Поттер? — косо ухмыльнулся белобрысый. — Размечтался. И все же я собрал остатки храбрости и присел, минуя брезгливость, на лавку. — Так, ладно, по дороге нам не объяснили, — произнес я. — Что происходит, это во-первых, какого черта привлекли Финна, это во-вторых. — Наверное, твоего друга привлекли, чтоб Луи быстрее раскололся. Глянь на это лицо — еще три минуты, и рыжий нас сейчас сдаст. — Да пошли вы, — выплюнул Луи, вскочив на ноги и скрестив на груди руки. Я снова взглянул на необычайно невеселого Скорпиуса. Обычно он первым хохотал в безысходной ситуации. — Что случилось? Скорпиус облокотился на стену. — Философский камень пропал.