Игры в богов

Камера была настолько тесной, что развести руками и выразить в полной мере всю экспрессию не получилось. — Скорпиус, это на голову не натянуть. Скорпиус одарил меня ледяным взглядом. — Уж простите, что «Гринготтс» не оправдал свою репутацию самого надежного в мире места. Я отмахнулся, ковыряя деревянную доску около своей ноги. — Как для того, кто свалил жить в другую страну и палец о палец не ударил, чтоб защитить камень, ты слишком много умничаешь, — вклинилась Доминик. — Бесполезен ты. — Вот именно, но при этом я здесь, снова отдуваюсь за ваши проблемы. — Ты вообще не с того знакомство с сокамерниками начал. — Финн был на своей волне. Я прямо чувствовал, как раздражаю друзей. В воздухе висела тревога, Скорпиус и вовсе был напряжен так, что казался каким-то жилистым, будто за вечер на десяток кило исхудавшим. Но, что меня тревожило куда больше, чем исчезновение камня, гениальными планами друг сыпать не спешил. Наконец, сковырнув доску и оставив себе пару заноз, ухмыльнулся своей сообразительности. Только нащупав на доске вырезанную букву «Ф», я мгновенно принялся ковырять эту самую доску, прекрасно зная, что Наземникус Флэтчер оставлял в местах своих временных и не очень заключений тайники будущим узникам в помощь. Недо-алхимики с Шафтсбери-авеню тут же сгрудились у небольшой ниши, которая оказалась под сорванной мною доской. — К слову о моей бесполезности, — протянул я, косо глянув в сторону кузины. Луи первым вытащил из тайничка незамысловатый скарб: тонкий плоский кусок порядком ржавой пластины с зазубренным узким концом, сапожную иглу и серебряный сикль. — Это хлам. — Дай сюда, — забрав отмычку и иглу, вразумил я. — Маэстро, прошу. Не очень доверчиво глядя на то, как Финн с готовностью присел на корточки, просунул руку с отмычкой сквозь решетку и нащупал замочную скважину, Скорпиус вскинул брови. — А дальше что? — По ситуации, — отмахнулась Доминик, присев рядом и прижав щеку к решетке, чтоб с интересом наблюдать за процессом вскрытия замка. Скорпиус облокотился затылком о стену. Судя по максимально серьезному выражению лица, мыслительный процесс не шел. Наверное, это был бы лучший момент поговорить, пока Финн копошится в замке, близнецы с интересом наблюдают, а сосед из соседней камеры перестал храпеть. — Как обнаружили, что камень пропал? — Гоблины подняли тревогу, когда кто-то залез в мой сейф без ключа. — Это разве можно? Сомневаюсь. Сейфы древних и достопочтенных семей находились глубоко в подземельях банка, защищались десятком заклятий, иногда даже смертельно опасных для глупца, рискнувшего проникнуть в «Гринготтс». А уж после того, как однажды одним моим родственником по-молодости был обнесен сейф Лейстренджей, защитные меры, должно быть, были пересмотрены и усовершенствованы. Разве может кто-то со стороны залезть в сейф? — Нет, — полностью подтвердил Малфой. А вот это отчасти сужало круг теорий, которых к слову у меня не было. Тем временем из замка на решетке раздался громкий щелчок. — Теперь чуток ее приподними и на себя. Да не ты. — Доминик уже с готовностью вцепилась в решетку. — Кузен, иди, не ссы, у меня руки заняты. Луи крепко схватился за решетку, подтянув ее вверх, Финн снова поковырял иглой в замке и… — … и если вы не знаете регламента задержаний, попрошу их наконец выучить. И не производить никаких действий без моего ведома, — раздалось негромкое, но твердое высказывание со стороны той жуткой винтовой лестницы. Звук шагов становился все громче и громче — к нам спешили. — Закрывайте дверь, — узнав отцовский голос, спохватился я. — Вы задержали невиновных людей, не предъявив им обвинений и не имея на то никаких законных прав. Мы уже видели вытянутые тени в свете парящих у перил свечей. Финн, выдернув из скважины отмычку и иголку, присел на корточки и быстро сунул скромный скарб обратно в тайник под доской. Зачем-то опустил туда же свою мятую пачку сигарет, вернул доску на место и придвинул на нее сверху Скорпиуса, как тряпичную куклу. Кстати, это был не первый раз, когда я смотрел на отца с ракурса «за решеткой». И снова тому виной Скорпиус Гиперион Малфой. — Немедленно откройте дверь, — произнес отец служащему в синей мантии. Как будто черти насмехались, и решетчатая дверь с расковырянным отмычкой замком с омерзительным долгим скрипом отворилась прежде чем служащий подумал нацелить на нее палочку. — Какая омерзительная халатность, — решил хоть как-то спасти неловкую ситуацию я. — Забыть запереть решетку. На что идут наши налоги? — Вон отсюда, — не оборачиваясь, бросил отец через плечо служащему. Тот сию же секунду трансгрессировал со звучным хлопком. — А что, так можно было? — вырвалось у Скорпиуса. Отец кивком головы указал нам на выход. Мы и вышли один за другим, бегло глядя на него, только поочерёдного «здрасьте» не хватало. Необъяснимое дело — мы же не школьники, так-то по третьему десятку скоро. У двоих дети. Но дядя Гарри все равно казался взрослым, а мы — малышами неразумными. — Я же обещал, что приеду, — ввернул я, когда поднимался по винтовой лестнице за отцом. — А я где-то так и подозревал, что наша встреча произойдет подобным образом. — Пап, ну чего ты так. — У Тервиллигера не было оснований нас задерживать, — сообщил Скорпиус. — Думаю, он просто не знал, что делать и на кого спускать собак. — Вы поразительно проницательны, мистер Малфой. — Сухой голос Генри Тервиллигера раздался страшным предзнаменованием откуда-то сверху. Мы замерли на лестнице и лишь Финн, который не верил в страшные предзнаменования, науку и светлое будущее, продолжил движение, впрочем, тут же врезавшись своим длинным горбатым клювом мне в спину. — А чего замерли? — обернулся отец. Мы впятером переглянулись. — Действительно. И продолжили подъем. — Тяните время, а я что-нибудь придумаю, — прошептал Скорпиус. — Пожалуйста, без интриг в этот раз. — Но нас услышал глава отдела мракоборцев. — Давай хоть раз мы без малфоевских авантюр сделаем все по закону, Скорпиус? Из-за тебя мы здесь, — буркнул я громко, а прошептал следом тихонько. — Я тебя понял. Первым с Тервиллигером, который был не так разъярен, как я предполагал, поравнялся отец. — Мистер Поттер, — произнес лорд, глядя на него ледяным взглядом. — Пожалуй, я все же прикажу убрать портрет Аластора Грюма со стены коридора. Слишком много о работе моего отдела он докладывает вам. — Мистер Тервиллигер, — не менее холодно ответил отец. — Со своей стены коридора убирайте все, что пожелаете. Но только после того, как вы напомните своим служащим, что задержание, допросы и заключение под стражу является частью исключительно работы моего отдела. Думаю, не я один удержался от одобрительного комментария. — Ты, оказывается, папин сынок? — шепнул мне Финн в ухо. — Еще какой. Тервиллигер в тусклом освещении подвала выглядел еще старше своих лет. Но сомневаюсь, что это было единственной причиной, по которой он согласился поменять дислокацию дальнейшего разговора. Хотя, признаться, каменные стены и синеватое пламя факелов судебного зала Визенгамота подчеркивало его величественность куда больше подвальных помещений камер заключения. Зал пустовал — коллегии присяжных на высоких креслах трехстороннего амфитеатра не было. Не скажу, что я был знатоком законов и процедур, но что-то подсказывало, что судить никто нас не имеет права. Кресло с цепями в самом центре зала пустовало. — Финнеас Флэтчер, — едва слышно напомнил я. Финн прикрыл глаза вместо кивка.

***

— Зверское неправомерное нападение на меня сотрудниками… вашими я считаю преступлением против человеческой свободы, человеческой личности и конкретно перед Соединенными Штатами Америки, гражданином которых я являюсь по законному праву с тех самых пор, как мои предки отстаивали независимость Юга в Гражданской войне тысяча восемьсот шестьдесят первого года. Лорд Тервиллигер с остервенением стянул с носа узкие очки, а Финн, вцепившись в спинку кресла с цепями, не замолкал ни на секунду: — В процессе этого неправомерного задержания, мне не были предъявлены обвинения, не были зачитаны права, а также, следовательно, не было реализовано мое гражданское право на адвоката, на последний звонок. А избиение, которому я подвергся, когда посмел напомнить о своих правах как человека и гражданина Соединенных Штатов Америки, умолчать не выйдет, сэр. Посмотрите внимательно на мое лицо — гематомы, ссадины и еще у меня кружится голова… — Мистер Флэтчер, спасибо. Присядьте, пожалуйста. Я с максимально серьезным лицом оглядел друзей, которых отсадили на расстоянии. Никто не смеялся, но Доминик с видимым усилием сдерживалась. — Мистер Поттер, прошу вас ответить на вопрос, который был ранее поставлен мистеру Флэтчеру. Финн, прихрамывая, вернулся на место. А я поднялся на ноги и взглянул прямо в лицо порядком уставшему Тервиллигеру в лицо. — Прежде я хотел бы сделать акцент на избиении мистера Флэтчера сотрудниками Департамента международной магической безопасности, свидетелем которого я был. Тервиллигер взбеленился. Теперь уже Луи не сдержал смешок. — Это не смешно, молодой человек! — вразумил я. — Я видел, как служащие тягали мистера Флэтчера по моему дому за волосы. — Да-да, так и было, — поддакнул Финн. — За руки и за ноги, и за… тягали одним словом. У меня дома маленький ребенок, он все это видел, он стал свидетелем того, нас запихнули в карету без объяснений. Мне не дали время даже собрать личные вещи и оставить ребенка на кого-нибудь. Не надо смотреть на меня так, Малладора, — прикрикнул я на обескураженную возрастную ведьму в синей мантии. — Я помню, как вы всю дорогу нам угрожали. — У меня сил уже нет этот бред слушать, — ведьма вскочила на ноги, заставив Тервиллигера обернуться. — Мистер Поттер, если все было именно так, как вы говорите, почему на вашем лице нет следов увечий? — Потому что я сразу сказал, что мой отец — Гарри Поттер. Тервиллигер жестом попросил Малладору присесть. — Мистер Поттер, я приношу свои извинения, если вам были доставлены неудобства. Неожиданно. Такая себе точка. А я ожидал еще потянуть резину — Скорпиус что-то обещанными планами не блистал. — А теперь, пожалуйста, ответьте на вопрос. Вы подтверждаете, что не так давно, в январе этого года, если быть точнее, человеком, который говорил до вас, была предпринята попытка украсть философский камень? А, так вот зачем здесь Финн. — Да, подтверждаю. — А толку врать, если Малфой, прикрывая себя, уже разболтал. — Однако, мистер Малфой если и донес это до вашего сведения, то вряд ли сообщил, что Финнеас не всегда способен отвечать за свои действия и вряд ли помнит о том, что когда-либо видел философский камень. — Поясните. — Мистер Флэтчер вынужден принимать алпразолам. Это такие крохотные магловские белые пилюльки, называемые в народе словом «Ксанакс». Если он их не принимает, он рискует навредить себе и другим, если же принимает, то страдает снижением памяти. — И вы утверждаете, что он не помнит, как выкрал философский камень. — Я утверждаю, что он не помнит и трех слов из той тирады, которой грузил нас последние двадцать минут. Поэтому, привлекать его к ответственности за то, что он не совершал и не мог совершить физически, основываясь на личной неприязни, не очень мудрый поступок, особенно для представителя Департамента международной магической безопасности. Мистер Малфой. Скорпиус закинул ногу за ногу. Финн обернулся на него. «Выйдем потом, поговорим», — явственно читалось в его глазах. — И я тоже не имею ни малейшего понятия о том, где камень сейчас. Я живу в другой стране, — пришлось напомнить на всякий случай. — Спасибо. Тервиллигер явно ненавидел меня больше чем даже Малфоя, рискнувшего пошатнуть величие его семьи своей прихотью создания камня. Но смолчал и не стал задавать мне больше вопросов. — Мистер Уизли. Вы были одним из наиболее мотивированных… — Довольно ворошить предпосылки создания камня. — О, Скорпиус прозрел, кажется, и Луи с готовностью опустился обратно на место. — Мы теряем время. — Если, Малфой, вы думаете, что я не понимаю всех рисков… — Я думаю, вы не понимаете моего положения, сэр. Мой камень был украден. — Собственность государства была украдена, Малфой. Принципиально важная и опасная собственность государства. — Нихуя расклад. Вы, Малфой, создайте, опробуйте, мы вам будем в этом мешать, но камень в итоге не ваш, он государственный. Пахнуло коммунизмом. Отец послал мне строгий взгляд, а я, спохватившись, что выразил всеобщее негодование вслух, прикрыл рот ладонью. Скорпиус, шагнув к креслу с цепями, опустил на него жилистые руки. — Я понимаю риски. И я понимаю ситуацию, в которой оказалось государство. Камень — это не прихоть и не трофей, это оружие. — Я рад, что потребовалось несколько лет, прежде чем вы это поняли, Малфой. Они смотрели друг на друга молча с минуту. — Мы не враги друг другу, лорд Тервиллигер, — снова заговорил Скорпиус. — У меня нет цели использовать камень снова. Все, что мне нужно было от философского камня, я себе взял. — И что же вы взяли? — Вон она сидит. — Длинная ладонь указала на Доминик. — Мне плевать на регалии, на славу, на то, что я повторил артефакт Фламеля. Мне ничего больше не нужно, у нас с вами одна цель — беречь этот камень и не допустить, чтоб он попал в чужие руки. Увы, мы допустили. Я допустил. Дайте мне это исправить. Я как-то не понял эту стратегию. Но, справедливости ради, и дело-то не мое. — У меня нет цели вас подсидеть, Генри, — подытожил Скорпиус. — Дайте мне вернуть камень, и мы забудем эту историю, как страшный сон. Тервиллигер смотрел на него глазами человека, который не верил ни единому сказанному слову. — Вы всерьез рассчитывали найти камень в наших домах, закрыв нас здесь? — Чего вы хотите, Малфой? — Карт-бланш. — Дать вам полную свободу действий? Вы смеетесь? Чтоб за десять минут министерство магии превратилось в руины? А старый лорд примерно успел понять весь размах возможностей Скорпиуса Малфоя. Скорпиус же обошел кресло с цепями и приблизился к ряду, на котором сидел одиноким судьей Тервиллигер, опустил руки на ограждение. — Я прошу карт-бланш не для себя. А для того, кто сможет взглянуть на пропажу философского камня не с точки зрения закона и министерства, а с ракурса принципиально другого. — Не понял вас. — В смысле? — нахмурилась Доминик. — Ах ты сука, — прошипел я. Скорпиус обернулся на меня, хотя, уверен, прошипел я едва слышно, себе под нос. Глаза у него огромные, светло-янтарные, распахнутые, как у олененка Бемби, вот так глянешь со стороны и подумаешь, ну неужели мог этот Бемби так подставить лучшего друга, выдав его место проживания правоохранительным органам лишь для того, чтоб прикрыть свой зад? — Прости пожалуйста. — А отец сидел у входа так тихо, что я и забыл! — О ком сейчас речь? — Очевидно обо мне, раз мистер Малфой так омерзительно мне улыбается. — Я поправил очки на переносице. — Но, смею напомнить, что однажды мистер Тервиллигер отказался достаточно меня смотивировать в обмен на помощь с философским камнем? Припоминаете, сэр? — Знаете, — Тервиллигер перевел взгляд на отца. — Во сколько ваш сын оценил безопасность магической Британии? — Не знает, — ответил я. — Вы правильно поняли, сэр, что мои условия неизменны. Кроме одного крохотного пункта. Я не удержался и, горделиво торжествуя, переглянулся с Финном. — Так как для вас ситуация патовая, я могу позволить себе попросить чуточку больше. — Вон отсюда! Что ж, я поднялся на ноги и развел руками. — Ну, и на том спасибо, что бесплатно довезли домой, проведаю, пожалуй, бабушку. — Как было комфортно застегнуть куртку, а то от холодной спинки сидения била мелкая дрожь. — У вас есть вся мощь отдела мракоборцев, «синие плащи», берсерк Малладора — вам не нужен человек, который в Лютном переулке знает каждую вшивую псину… — Что вы делаете? — Скорпиус встал на цыпочки, чтоб едва ли не лечь животом на ограждение амфитеатра. — Он нужен нам, он нашел за сутки дневник Николаса Фламеля…  — … они с удовольствием поговорят с любым представителем закона, это милейшие люди. Финнеас, прошу на выход. — Он знает все уловки местного жулья, он знает, как провезти любой артефакт через границу, минуя таможни. Где вы найдете такого информатора? Про таможни я Малфою не говорил никогда. Стало даже как-то неспокойно. — У нас нет выбора, Генри. Мы теряем время, — шептал Скорпиус. И дошептался до того, что я, уже не зная, как тянуть время, услышал заветное: — Поттер.

***

— Ну и подставил ты меня, мразь, — не унимался я, шагая по узкой мощеной булыжником дороге. Под ногами хлюпали неглубокие лужи. Косой Переулок был узким, сплошь застроенный по обе стороны дороги, а ветер все равно откуда-то сквозил промозглый. Я и забыл, что в августе ближе к ночи в Англии бывает довольно прохладно. Прямо над головой вспыхнул керосиновый фонарь. — Да ладно тебе, — протянул Скорпиус, шагая рядом. Он в своей синей мантии выглядел одетым более по погоде. — Мало кто дружит с государством и получает за это дивиденды. — Скорпиус, это подстава. — Да, я знаю. Но у меня не было выбора. Если ты нашел дневник Фламеля, то камень тоже найти сумеешь. Черт, и не объяснить же, что это не одно и то же. Дневник Николаса Фламеля был в доме Флэтчера, подпирал диван вместо сломанной ножки, уж повезло, что где-то Наземникус его когда-то умыкнул, при обыске дневник конфисковали мракоборцы, а что мне, сыну их начальника, абсолютно положительному парню, стоило умыкнуть его со стола отца? А философский камень? Я понятия не имел, где его искать, и боялся в этом признаться — иначе обещанных дивидендов не будет. — Тервиллигер вообще в своем уме? — поинтересовался я. Нанять меня после всего — все равно, что подписать с лисой договор о неворовстве кур. — У него нет выбора, и он это понимает. Если камень умыкнули из-под носа у главы Департамента, его голова полетит первой. Уже не говоря о том, что древнейшее и благороднейшее семейство Тервиллигеров уже во второй раз завтыкало доверенный им философский камень. — А министр знает? — Пока нет. — Ты не сказал деду? Почему? — Оказываю услугу Тервиллигеру. Вот и белоснежное величественное здание с высокими отполированными колоннами, блеск которых даже в ночном тепле уличных фонарей был заметен. — Я поговорю с гоблинами, внутри должны ждать коллеги, — произнес Скорпиус. — Жги, Альбус Северус Поттер. — Стой-стой! — окликнул я, но обернулся только Финн, вытащив из уха наушник. — Малфой! — А? — Что мне делать? — То же, что и всю свою жизнь. Спасай меня. — Блеск. Скорпиус нехотя вернулся. — На твоем месте и с твоими связями, я бы начал с Лютного переулка. Ты серьезно? — И ты отправишь меня в Лютный переулок одного? Ночью? — Нет, конечно. Я же не зря наклеветал еще и на Финна, чтоб его привезли. Ты не один. И, широко улыбнувшись улыбкой, в которой отражалось предвкушение полного провала, направился к бронзовым воротам банка «Гринготтс». Я проводил его взглядом, моргая и понимая, как сильно ненавижу. — Напомни, почему ты с ним общаешься? Финн был настолько тихим, даже по лужам в тяжелых ботинках ходил как-то бесшумно, что я почти забыл про него. — Потому же, почему и с тобой, — вздохнул я. — Хорош в койке? — Из жалости, инфузория. Идем. Над головой начал греметь гром. Только знаменитого лондонского дождя не хватало. — Куда идем? — Оказывается, я так быстро свернул в переулок, что Финну пришлось ускориться. — У тебя есть план? — Кажется, да. — Но не было же. — Ты хорошо на меня влияешь, Новый Орлеан. Стоило взглянуть в твои полные беспросветной тупости глаза, как меня осенило. Опять же, мне обещали заплатить. С казны или с малфоевского кармана, все равно, главное, что все окупится. — Со мной главное рассчитайся. Я опять во что-то твое втянут. Я повернулся к нему и глянул снизу вверх. — Да уж сочтемся как-нибудь. Примыкающая к Косому Переулку улочка была и в светлое время суток затемненной: нависшие крыши, узкие подворотни, грязные окна магазинов, уличное освещение не работало, лишь кое-где у лавок болтались под крыльцом латунные фонари. Мы миновали крохотную лавку с красноречивым названием «Яды и отравы Шайверетча‎‎», быстро прошли подворотню, в которую с интересом заглянул Финн — в темном углу прижимался к кирпичной стене лупоглазый колдун и бормотал что-то зловещее себе под нос. — Так что такое философский камень? Есть ли более подходящая тема для разговора ночью в Лютном переулке? Финн моего прищуренного взгляда не заметил. — Все мои друзья мертвы, — как-то само собой подытожилось. — И камень исправил эту ситуацию. Понимаешь? — Нет. — Камень может возвращать мертвых. — Как старика? И как бы так объяснить? — Нет. — Почему? — Так получилось. В аду, наверное, непозволительно веселился. Добрый вечер, — поздоровался я, переступив через храпящего на тротуаре пьяницу. — То есть, уже как минимум два способа вернуть мертвых? — Получается, да. — То есть, смерть — херня? — Нет, смерть — не херня. — Но ведь можно вернуть любого, ты сам сказал. Я вскинул бровь. — Я не говорил этого. — Но ведь можно. — Нельзя. — Почему, если как минимум два способа? — Потому что нельзя играть в богов. — То есть, смерть — это как бы конец, но не конец, потому что конец — это прям с концами, а конец после смерти как бы нихуя еще не конец? Я от сего гениальнейшего умозаключения едва не оступился на тротуаре. — Все, не грузи меня своим экзистенциальным кризисом среднего возраста, Новый Орлеан. Я и так тебе уже наговорил на два года в Азкабане. Хорошо, что ты к утру большую часть забудешь. Финн нахмурился. — Почему? — У тебя памяти как у огурца. Ты имя мое забываешь постоянно. — Пиздеж. — Как меня зовут? — беззлобно поинтересовался я. — Ал. — А полностью? Финн потупил взгляд. — Ладно, похуй, идем. А куда мы идем? — Вряд ли Финн надеялся увидеть что-либо более интересное, чем «Тату-салон Маркуса Скаррса», из которого раздался душераздирающий вопль. — К смотрителю, — не стал юлить я. — Первое лицо в переулке, знает прибытие и отбытие каждого торгаша с точностью до минуты. Хм, помню, как впервые Наземникус меня привел к смотрителю Лютного Переулка, заплатить ренту за неделю. Меня аж передернуло от воспоминаний. — Финн, то, что ты увидишь… кажется, за этой дверью, но это не точно, — протянул я, поднявшись на крыльцо убогой лавки «У Морибанда». — Будет самым мерзким, что ты видел в своей жизни. — Я видел, как вейлы делают из человеческого жира и костей крема для лица. — Ладно, не самым мерзким. Дверь украшал бронзовый молоточек, покрытый каким-то малоприятным налетом, но я мужественно в него постучал — руку словно в масло окунул после прикосновения. Тут же, будто кто-то ждал моего стука, щелкнул дверной замок, и в узкую щелочку на меня подняли взгляд два огромных, похожих на теннисные мячи глаза. — Блядь, что это? — ужаснулся Финн, когда эльф-домовик высунул на крыльцо необычайно длинный горбатый нос. Я толкнул рукой дверь и переступил порог. — Хозяина нет дома, — проскрипел эльф. Старый, обрюзгший, обмотанный грязным банным полотенцем, глаза огромные, заплывшие гноем, да вот неувязка — в длинных, напоминающих крылья летучей мыши, ушах тяжелели толстые золотые кольца. — Морибанд, я уже был у тебя. Смотритель Лютного переулка прищурился, протер банным полотенцем от желтоватого гноя больные глаза, высморкался в это же полотенце протяжным трубным звуком. — Мистер Поттер, — проворчал он. Однако, узнал. — Пришли заплатить за Флэтчера ренту? Хорошо, очень хорошо. И скинув банное полотенце на обветшалый ковер, двинул на кривых ногах к обеденному столу. Под полотенцем оказались шорты на подтяжках. — Не удивляйтесь, у меня хорошая память на имена и должников. С трудом запрыгнув на стул, эльф развернул толстенную рукописную книгу. Я приблизился к столу и взглянул на пергаментную страницу с сегодняшней датой в уголке — сами собой на странице проступали чернильные буквы, складываясь в мою фамилию. — Все еще ведешь учет жулья? — И не только, мистер Поттер, — проквакал эльф и провел пальцам по деревянным счетам. — Наземникус задолжал сотню золотых, знаете ли. Я возмущенно раскрыл рот. — Завтра будет сотня и тридцать. — Да ты обалдел. — Что поделать, мистер Поттер, нынче суровые времена. — Прямо под моим именем невидимая рука написала фамилию Вейн. Эльф заглянул в книгу. — Мистер Вейн, очень приятно. Поторговать или покупать? — А че, есть че? — поинтересовался Финн. Я метнул в него свирепый взгляд. — Ты записываешь каждого, кто попадает в Лютный переулок, Морибанд? — А как иначе, мистер Поттер, — повторив мою фамилию в который раз, подтвердил Морибанд скрипучим голосом. — Иначе должников не отследить. «Финн, прочитай в моем взгляде, что нам нужна эта книга. Прочитай». Финн, кажется, думал о том же, глядя на меня. Затем опустил взгляд на книгу. — А что будет, если не отдадут долг? — спросил Финн, разглядывая вывеску «Пиявки. 2 сикля». — Хороший вопрос как для новичка в этих краях, мистер Вейн. Соседняя «Дистальная фаланга», что торгует костями и зубами тоже принадлежит мне. Я только протянул было руку к книге, как эльф повернулся ко мне. — Так что там по деньгам, мистер Поттер? Книга была огромной, как я думал унести ее незаметно? — Я не планировал платить за Наземникуса. — Но вы же здесь. — Не за этим. Нам нужны… Я огляделся, стараясь не вертеть головой. Что здесь продается вообще? Стеллажи темные, витрины освещены плохо, один источник света — напольный канделябр у стола, видно только один витринный шкаф. — Пиявки, — произнес я с серьезным лицом, глядя на то, как на темном витринном шкафу тускнела вывеска. — Пиявки? — в один голос переспросили эльф и Финн. — Да, пиявки. Морибанд оторвался от счетов. — Зачем вам среди ночи пиявки, мистер Поттер? — Хочется чего-то эдакого в постели. — Достать вам пиявочек, мистер Поттер? — Да, черт возьми, достать мне пиявочек, мне в пять утра вставать на работу, всего пару часов на эксперименты. Морибанд соскользнул со стула, хрустя косточками. — Хорошо, хорошо, выловлю из бочки посвежее. Меня едва не передернуло. — Финн, пойди и выбери тех, что побольше. Когда дело касается пиявок, размер имеет значение. Финна тоже едва не передернуло, но отважно двинув за нитяную шторку вслед за домовиком, он промолчал. Оставалось за малым — схватить книгу смотрителя и трансгрессировать прочь, пока не пришлось покупать пиявок, Финн уж как-нибудь сам за себя. Послышался звук отодвигаемой металлической крышки, а я захлопнул учетную книгу, и тут же невесть откуда увидел, как вниз, мимо моего носа, пролетел нож. Он так гладко вошел в мою руку, как в масло, что я даже не почувствовал боли, когда ладонь оказалась намертво пригвождённой к книге. Я тихонько вскрикнул, но скорее от неожиданности, медленно опустив подрагивающий взгляд вниз. Ладонь распласталась безжизненным пауком, в ней твердо и прочно засел нож. Попытка сдвинуть ватную руку ничем не увенчалась — лишь на миллиметр с шарканьем по столу сдвинулась книга. Эльф в дверях широко улыбнулся, но ровно до момента хруста, с которым Финн повернул его безобразную голову. Банка с пиявками упала на пол и раскололась, эльф грохнулся на нее же, похожий на самую уродливую в мире куклу, Финн переступил через него и подскочил к столу. — Тихо, — предчувствуя мою истерику, произнес он, склонившись. — Пошевели пальцами. Я был способен лишь вдыхать воздух ртом и не выдыхать. — Ща. Сиди. — Не-не-не, не уходи! Куда, стой, иди-сюда-Финн. — Вернулся голос от ужаса, что Финн куда-то убежал. — Финн, иди сюда, пожалуйста, не бросай меня. Кровь толчками, но не сильно, бежала из аккуратной раны на кожаный коричневый переплет. Что ж, я прожил долгую насыщенную двадцативосьмилетнюю жизнь. — Финн, вернись, я умираю! — Не умираешь, — ободрил Финн не очень бодро, притащив ком каких-то тряпок. — Ща все будет. — Стой! — ужаснулся я, когда он взялся за рукоять. — Не надо, пожалуйста. — Не ссы, все хорошо. — Пожалуйста, не надо. — Ты же умираешь. — Я передумал. Не трогай. Ногой придвинув ко мне табурет и бережно усадив, Финн снова склонился над рукой, уперев колено в соседний стул. — Вдох-выдох. Получился только вдох. Я снова опустил взгляд на руку, и понял, что зря. — Она синяя. — Она не синяя. И снова аккуратно обхватил рукоять, Я мученически застонал, отвернувшись. — Какая у тебя группа крови? Если что. — Блядь, вот спасибо, умеешь утешить, если что, что если что? Если я буду умирать от заражения? Новая волна ужаса накрыла так мощно, что голова закружилась еще сильнее. — Боже, я не знаю свою группу крови. У тебя какая? Ты свою знаешь? — Вторая отрицательная. — А мою знаешь? — Нет. В глазах уже слезы пекли. — Я думал, мы друзья. Финн свободной рукой сжал ком тряпок. — Вдох-выдох и отвернись. Я послушно отвернулся, но смотреть на труп эльфа-домовика было не очень хорошим переключением на что-то спокойнее. — Я хочу домой. — А сколько тебе обещали заплатить? — поинтересовался Финн. — О, ну где-то полторы… Укололо, очень больно, ватная рука показалась тут же невесомой, и ладонь тут же сжал ком тряпья, а я подавился словами. И снова повернул голову, увидел, как ладонь в крепких руках Финна синеет и обливается кровью, затем прикрыл глаза. — Все? — Все. — Ты не бросишь меня с такой рукой? — Не брошу. — Клянешься? — Отвечаю. — А я смогу играть на аккордеоне? — пролепетал я, чувствуя, что сознание улетает в Вальгаллу. — Не знаю нахуя, но, конечно, сможешь. Я с трудом разлепил глаза и медленно вытянул руку из разжавшихся пальцев Финна. Ком тряпок остался у него, а я рассмотрел увечье. Не так страшно, как ощущалось. Ладонь пробита насквозь, но рана узкая, кровь не фонтанировала. И рука не синяя. — Смотри, выглядит неплохо, — признался я, продемонстрировав Финну ладонь. — Кажется, я вижу сухожилие под кожей… Глухой стук, с которым Финн рухнул лицом в стол от созерцания сквозной раны, меня удивил. — Что-то ты совсем хилый какой-то, — приподняв его за дреды, пожал плечами я. — Истеричка.

***

Часы тикали громко, мешая засыпать. Поза, в которой сидел, тоже была неудобной и мешала засыпать — стул жесткий, с прямой спинкой, не растянуться. Рука, обмотанная чистым бинтом, болела, что тоже мешало засыпать. Рядом со мной в кабинете главы отдела мракоборцев сидел мой отец — как тут уснуть. — Скорпиус хоть что-то полезное узнал? Отец перевернул страницу украденной из лавки домовика книги. — За последние сутки гоблины не заметили в «Гринготтс» ничего из ряда вон, кроме, конечно, пропажи из сейфа Малфоев. У всех посетителей были при себе ключи. — То есть, ничего не узнал, — буркнул я. Я просто от усталости терял сознание. Как бы, на минуточку, я потерял пинту крови, это, во-первых, а во-вторых, уж не в том я возрасте, чтоб легко отсиживать бессонные ночи. Кабинет отца большой, не изменился с тех самых пор, как я семилетним несмышленым гостем пришел к нему на работу впервые. Было бы где развернуться, но вот только все, что можно, было заставлено шкафами, из которых торчали корешки одинаковых папок. Эти папки были везде, по сути: ими был завален стол, пол, кресло у стены, несколько пакетов под креслом — и там папки. — Никак не снесу в архив, — пояснил отец, заметив, что я начал подсчитывать. Тихонечко звенела чайная ложка, сама собой помешивающая в чашке молотый кофе. Потрескивало большое полено в камине, даже сова на жердочке, мощный ночной хищник, спала, сунув голову под крыло. — Значит, такой путь ты выбрал, Ал? — снова заговорил со мной отец, отложив очередную папку в стопку на полу. Я резко перехотел зевать, спать, есть, дышать и вообще в лавке смотрителя Лютного переулка с пригвождённой ножом рукой было не так уж и неуютно. Я столько лет оттягивал этот разговор, отбрехивался от него, надеялся, что само оно как-то забудется, прояснится, что вопросы отпадут. Неловкий момент. — Я не знаю, что тебе сказать. Отрицать — ну уже глупо. Сказать, что это в прошлом — не поверишь, — вздохнул я, прочитав очередную фамилию из списка эльфа-домовика на первой странице книги. — Тодорус Горбин. — Сразу не он. Умер шесть лет назад. Я зачеркнул карандашом очередную фамилию. — Грегори Гойл. Отец пальцем приманил к себе одну из сотни папок, туго набивающих шкаф. — Проверить стоит, но сомневаюсь. — Почему? — Мозгов бы не хватило проникнуть в «Гринготтс». И еще нужно быть полным идиотом, чтоб нанять Грегори Гойла. Папка вспорхнула на стол, поверх еще десятка, а я, терпеливо дожидаясь, прикрыл глаза и уткнул лоб в здоровую руку. — Ты понимаешь, что мог оказаться в Азкабане? Нехотя пришлось открыть глаза. — Папа, зачем сейчас об этом говорить? В последний раз я занимался хламом почти десять лет назад. Отец вздохнул. — Хоть не отрицаешь. Мне спросить, чем ты занимаешься сейчас? — Спроси, — пожал плечами я. — Ничего нового не услышишь. Все дела с Наземникусом Флэтчером остались позади. — А с его сыном? — Его сын не преступник. — Мы об одном и том же парне говорим? Я закатил глаза. — Финн не преступник, он, между прочим, работает в компании моего тестя. Он менеджер по решению конфликтных ситуаций. Снова опустил взгляд в список, когда отец отложил папку с именем Грегори Гойла. — Карл Моран, — прочитал я знакомое имя. — Сразу нет, умер в Азкабане. — Я знаю. Часы пробили час ночи. — Давно ты узнал? — И не о Моране вопрос, оба знали. — Давно, только вот поверить в это получилось недавно. Думал, слухи. — И что скажешь? — полюбопытствовал я. Отец сложил еще кипу папок на пол. — Да что я тебе скажу? Тебе скоро тридцать. Ругать поздно, воспитывать тем более. — Отец как-то отмахнулся. Не ожидал. Я столько лет рисовал себе крики, мораль, срочное, немедленное перевоспитание: у бабушки, у дяди Дадли в его этой военной школе, в Азкабане на экскурсии, год не общаться со Скорпиусом, да какое угодно наказание, хоть какая-то реакция. А он плечами пожал. Как будто я принес домой плохую отметку. Я нарушил закон, не раз, не два и не десять, я сбежал, я пропал — да, отец знал далеко не все, уж точно не догадывался о том, что деяния забулдыги-барахольщика Флэтчера далеко выходят за рамки перепродажи ворованных ведер. Но он же отец, он Гарри Поттер, который с младенчества в борьбе со злом, а я его сын, надежда, опора и гордость семьи. Был когда-то. «Я все-таки списан?» — подумалось вдруг. Говорю, что у меня все хорошо — учусь торговать контрабандой. Повторяю свои слова — исчезаю на семь лет. Говорю, что у меня все хорошо еще раз — оказываюсь втянут в дело философского камня. И снова говорю, что я в порядке — хоп, знакомьтесь, мой сын, а еще я вдовец. Нет, а вот сейчас точно-точно все хорошо — снова уезжаю. Вот отец и говорит со мной так ниочемно. Как тогда, когда я клянусь, что приеду, мы оба знаем, что нет, а отец отвечает, что будет ждать. «Смирился и списал?». А мама не звонит вообще. — С другой стороны, если это действительно все в прошлом, ты мог бы сделать в охране правопорядка стремительную карьеру, с твоими-то знаниями. Я вообще прослушал, к чему это было сказано. — Книгу смотрителя я оставлю у себя, если не возражаешь. Будет что преемнику передать. — Посмотри на меня, — произнес я. Да что же это? Я потому и впряг себя в это ярмо, может быть, чтоб хоть раз в жизни услышать родительское: «Да ты в своем уме?», чтоб меня взяли за руку, привели домой и отругали, чтоб я был не удобным сыном, который сдал семь Ж.А.Б.А., а нормальным сыном, который тоже может свернуть не туда, которого надо спасать, а не слепо верить. Все, нет секрета, я объективно плохой человек, и все, что мог сказать мне отец: «Ты мог бы сделать в охране правопорядка стремительную карьеру, с твоими-то знаниями…»! Это дичь, это абсурд, это как вообще?! Отец посмотрел. Мягко, устало очень, глубокая ночь, куча работы, сжатые сроки, государство опять в опасности, в который раз, видно его сглазил кто-то. А тут Альбус Северус недолюбленный требует внимания. — Мне не все равно, Ал, — услышал я. — Разочарован, против, зол — моя вина, не заметил вовремя. — Я не это имел в виду. — Но худшее, что я могу сделать, учить тебя в тридцать лет жизни. У тебя на плечах есть голова, и работает она хорошо. Еще раз повторю, я не понимаю, не одобряю и не хочу принимать твой выбор. Лезть с нравоучениями не буду, но ты говоришь, что у тебя все в порядке, я в это не верю, но надеюсь, ты знаешь, что делаешь. — Отец машинально подписал подлетевший к нему самолетик документа. — Но, если что-то пойдет не так, хоть что-то, тебе есть куда и к кому вернуться. Пергамент снова сам собой собрался в самолетик и улетел в каминную трубу. — Не улыбайся, — буркнул папа. — Не понимаю, не одобряю и не хочу принимать. — Да ясно. — Касается не только твоей профессии. Услышал? — Услышал, услышал. — Маме не говори. — Хорошо. Время тянулось и тянулось — по моим часам прошло три часа, по тем, что на стене — пятнадцать минут. Зачеркнутых фамилий на странице в книге смотрителя с двусмысленным заголовком «Контр.» — восемь, впереди целый список. А папок в кабинете и того больше.

***

— Я не понимаю, куда мы движемся, если мы не движемся, — взвыл я через еще минут пятнадцать, опустошая отцовские запасы кофе. Отец сдвинул очки на носу. — Я тебе бренди в кофе налил? — Налил. — Чего ты еще от меня хочешь? Я насупился, ерзая на жестком стуле. Лечь я хочу, на мягкое, в одеяло, домой. — Давай хоть Скорпиуса вызовем. — Вот только его здесь не хватало! — Меня бесит, что он спит! Да меня все бесило, я хотел спать. А папа, как можно быть таким спокойным? Сна ни в одном глазу, умиротворенно, неспешно листал свои архивы по контрабандистам, жуликам и сомнительным торгашам, попивал кофе из кружки и ничего это непроницаемую стену спокойствия не беспокоило. А ему в восемь утра снова работать. Как? — Это просто безысходность. — А еще очень хотелось курить, но при отце — табу, уже и так два раза выходил в туалет и возвращался в душный кабинет, пропитывая все вокруг табачным запахом. — Почему безысходность? — мирно спросил отец. — У нас катастрофа, и ничего нет! Почему я начал так переживать и паниковать? Ах да, потому что я очень устал. — Да разве же это катастрофа? — Нет, а папа как флакон «Ксанакса» кофейком запил. — Мы потеряли философский камень. — Ну и что? Я потерял мамин ланчбокс, поверь это страшнее. Я вскочил на ноги, чтоб бесить отца своим расхаживанием туда-обратно. — Давай хоть Тервиллигера вызовем. — И Скорпиуса давай. Чтоб оба над душой стояли, ныли и твердили про внешнюю угрозу. Успокойся, Ал. У нас все на руках, ты притащил целый список, круг сузился. Я фыркнул. — Сузился? До трех сотен человек? И это не факт вообще ни разу. Скорпиус ничего не узнал в банке. Нет ничего, чтоб можно было делать хоть какие-то предположения. — Не «ничего не узнал», а узнал, что не было ничего необычного. Никаких необычных документов, никаких регистраций иностранных посетителей. «Гринготтс» — национальный банк, который ведет учет всех иностранных лиц, которые посещают его. В день пропажи гоблины не зарегистрировали ни одного иностранца, следовательно, этих троих можно из списка вычеркивать сразу. — И отец буднично вычеркнул из списка книги смотрителя три фамилии: одну сверху и две снизу. — Чтоб рискнуть обокрасть сейф внука министра магии, да еще и упереть оттуда не золото, а вещь, которую практически невозможно продать, надо быть идиотом. Идиот не додумается обвести гоблинов вокруг пальца. Моя версия — иностранный заказчик, который точно знал, что ему нужно, достаточно влиятельный, раз не боится подозрений в свой адрес и способен придумать, как провести гоблинов, а в помощь ему — местный исполнитель, достаточно беспринципный, чтоб залезть в сейф Малфоев, и осторожный, и с репутацией, раз на него сумел выйти иностранец. Я приоткрыл рот. — Папа, — прошептал я. — Ты крутой. — А ты говоришь, ничего нет. И хуже бывали ситуации. Аж спать расхотелось. А отец сидел и вычеркивал имена из списка. — Что ты делаешь, ты же не проверил? — Эти в Азкабане, этот умер в прошлом году, а эти двое — мои информаторы. Я взглянул на него другими глазами. — А чего ты раньше этого не сделал? — И возмутился — отец в секунду половину длинного списка вычеркнул, в то время как мы медленно двигались от имени к имени. — Когда бы еще мы поговорили, — пожал плечами отец. — А теперь хватит спать и подумай, кто из местных бандитов достаточно беспринципен и известен за границей, чтоб на него мог выйти заказчик. «Наземникус» — сразу пришло в голову. Не сказать, что я знал поголовно всю криминальную элиту страны… вся эта криминальная элита так или иначе либо на нижних ярусах министерства заседала, либо пьянствовала по своим норам. Того знал, того знал из списка, с этим встречался, этому Флэтчер в карты проигрался… Беспринципен, известен за границей репутацией человека продажного и хитрого, вертелся в нужных кругах, за хорошую плату вынесет из сейфа что угодно и вопросов задавать не станет… — Я. — Очевидно. — Но я бы не стал красть камень. Ох, как полегчало, когда признался отцу-мракоборцу, что я — гениальный жулик! — Понимаю, это бы подставило твоего друга и страну… — Нет, я бы не стал так рисковать и лезть в сейф. Я бы создал дубликат, стекляшку бы красную продал, сверху бы еще за риски накинул. Ну, а что? Кто знает, как этот камень выглядит? А к тому времени, как обнаружилась бы подделка, я бы уже схоронился в Коста-Рике. Поймав строгий взгляд, я смутился. — Не хочу начинать думать, что у тебя талант. Ой все, я проснулся, очнулся, загорелся, и ладошка моя бедная не болела! Подайте Шерлоку пальто — из меня мой этот опыт, уроки старого Флэтчера, аж лилось в уши начальника отдела мракоборцев. И только ли в его уши?

***

— Вы — человек, которому нужно что-то, что не купить на Али-экспресс, — ткнув пальцем в лорда Тервиллигера, произнес я и нарисовал на грифельной доске незамысловатого человечка в два кругляшка и пять палочек. Утро даже у меня не с кофе началось. Тервиллигеру надо было отдать должное — ни в одном глазу сна. Даже Скорпиус, тревожный, серьезный, а позевывал в кулак. — Я — человек, который может достать это что-то, впрочем, да что угодно. — И себе человечка нарисовал. — Между нами — тысяча миль. Как нам встретиться, чтоб друг другу помочь? — Скайп, — предположил Скорпиус. Моя важность раскололась на сотню песчинок. — Выйди отсюда, — холодно посоветовал я, вырисовывая между двумя кривульками третьего человечка. — Посредник. Человек, который знает человека, который знает человека, который может подсказать, кто возьмется за то или иное дело. — Мистер Поттер, вы осознаете, что ваш сын сейчас наговорит себе на пять лет Азкабана? — сухо спросил Тервиллигер. — А вы осознаете, что если сын мистера Поттера сейчас заткнется, на пять лет в Азкабан сядем мы все, за то, что проебали камень, простите мой французский, пожалуйста, — проскороговорил Скорпиус раздраженно. Лорд смерил его высокомерным взглядом, но смолчал. — Посредник — человек, который крутится в местах, где всегда волшебников много. Общителен, влиятелен, не задает лишних вопросов. Имеет знакомства повсюду — от подворотен и до кулуаров министерств, иначе никак. Всегда знает, что почем и где достать. — И, теоретически, если спросить у него, кто может достать философский камень… — Ну, поржет, конечно, но за щедрые комиссионные поднапряжется. Тервиллигер снова прервал меня. — Вы готовы назвать имя? Я кивнул. — Карл Моран. Браконьер из зверинца в Лютном переулке. Умер в Азкабане. Лорд всплеснул в ладоши. — Это все? Интересно, я не нравился ему из-за давней интрижки с леди Эмилией, или потому что ему просто не нравилось все живое, связанное со Скорпиусом Малфоем. — Нет, не все, — сухо сказал я. — Я знаю еще одного посредника. Если дело стоящее, он помогает пересечь границу и, кажется, любой таможенный пункт, кроме территории МАКУСА, без досмотра. — И вы готовы его сдать? — Да за хорошие деньги — хоть сейчас. Тервиллигера аж трясло от каждого моего слова. Не мог не наслаждаться этим.  — Ал, что нужно? — А Скорпиус нормальный, Скорпиуса не трясло. — Если что, я у деда попрошу. Общее же дело делаем. Бедный лорд. Шах от Малфоя, да прям под-дых, да прям с ноги. — Билет в Мексику, — ответил я. — И дайте денег.

***

Потрепав спящего на диване Финна по плечу, обязательно больной рукой, чтоб ему было стыдно за мою боль, я был рад, что разбудил хоть кого-то. Немыслимо лохматое чудовище — мятое, сонное, побитое, такое только ветром могло задуть в приличный дом. Хотя, назвать дом в Паучьем Тупике приличным сложно. — Как твоя рука? — потирая лоб, протянул Финн. Я стащил бинт и продемонстрировал. — Смотри какая. — Убери нахуй. — Финн поежился и отвернулся. Я присел на подлокотник дивана. — Пока ты спал, Поттер снова спас волшебный мир. — Да ты что? — Ага. Поэтому я отправляюсь в деревню отбросов. Финн окончательно проснулся и вскочил на диване, как струна, но тут же выпучил глаза и рухнул обратно. — Финн, ты уже не мальчик, побереги поясницу. — В деревню? Камень там? — Уверен процентов на девяносто, что всплывет там. — Огонь, так я с тобой давай. Я присвистнул. — Отличная идея, Финнеас. Где сядешь: рядом со мной, или рядом с моим папой? Финн нахмурился. — Не, тогда не поеду. — Молодец, мудрое решение. — Я хлопнул его по спине и поспешил на второй этаж. Надо бы как-то вещи собрать, но у меня и вещей-то нет с собой. Надо будет снова одолжить (навсегда) у Скорпиуса пару футболок. — Дождись меня здесь. — Ок. — Не в тюрьме, не в притоне, здесь. На этом самом диване. Ок? — А че мне здесь делать? Я бросил ему пакет. — Купил тебе пазлы. — О, охуенно! — Финн обрадовался, еще не зная, что из каждой из трех коробок на пятьсот деталей, я забрал по одной детальке. Будет с пеной у рта искать недостающие фрагменты по всем углам, перероет дом вверх дном, может даже уберется потом, и думать забудет о приключениях на свой зад. Ему тридцать два, а мне так его неспокойно одного оставлять. Изнутри что ли закрыть и попросить соседку раз в сутки забрасывать ему в окно еду? Потом, годы спустя и довольно часто, я возвращался к этому воспоминанию. Оно было ярким. Как я принес пакет с пазлами и попросил меня дождаться. Ничего же сверхсложного — просто дождаться. Уже позже, став взрослее, умнее, я понял, что именно тот день с пазлами разделил мою жизнь и мою историю на «до» и «после». Все то, что случилось потом, случилось из-за Финна. Я не знаю, что двигало им, может, пройдет еще десяток лет и я пойму, в чем была его игра. А знаете, как он сделал фатальный ход в своей игре? Когда я, оставив пазлы и взяв сумку, трансгрессировал на Шафтсбери-авеню, взять что-то из одежды друга, Финнеас Вейн взял телефон и, не вставая с того же дивана, произнес человеку, ответившему на звонок: — Ты сейчас просто охренеешь от того, что я тебе расскажу, Диего.