***
— И ты сбежал из процедурного кабинета? Стянув с головы идиотскую шапочку для волос, я метнул в Финна недовольный взгляд. — Да, я сбежал из процедурного кабинета из-за этой суки. Нахер оно мне надо, столько рисков… Тридцать лет в очках прожил, нет же, захотелось. Мои глаза — дар Божий. Я любовно протер стекла очков краем рубашки. — А ты чего ржешь? Финн состроил максимально серьезное лицо и сел за руль. — Напомнить тебе, Геракл, как ты кровь из вены сдавал? Злой и на себя, и на Сильвию, и на больницу, я уселся на сидение впереди. Как же абсурдно, наверное, со стороны выглядел, но что я мог с собой поделать? — Ты понимаешь, она специально это делает, — не унимался я. — Она целенаправленно зашла в процедурную, она видит, что я нервничаю и начинает рассказывать, как лазер сжигает глаза. — Ну перестань, — поправив зеркало заднего вида, которое я, жестикулируя в ярости, сдвинул рукой, сказал Финн. — Я клянусь тебе. — Только попробуй сомневаться в моих словах, Новый Орлеан! — Нет, я знаю, что она меня ненавидит… — Она тебя не ненавидит. — … но издеваться над человеком в больнице, это как плюнуть в нищего у церкви. Это запрещенный прием. — А изменить пароль ее компьютера на «менопауза» это не запрещенный прием? — Ты не понимаешь, это другое, — уклончиво заверил я. — И вообще, какого черта ты топишь за Сильвию? — Да никто за нее не топит. — По тонкому льду ходишь, Новый Орлеан. Уже не первый раз, да чего там, уже не первый год, Сильвии доставляло садистическое удовольствие меня доводить до белого каления невинной шалостью. Далее срабатывала моя нервная система, и я ходил злой и раздраженный несколько дней. Такова уж моя защитная реакция: достаточно разозлить меня одному человеку, и в ответ я буду ненавидеть все живое. Так, утром после несостоявшейся коррекции зрения, я был зол сначала на Финна (улыбался он, видите ли), потом на прохожих за окном (они были явно с хорошим зрением потому что), а потом досталось и самому главному раздражителю моей жизни. — Выйди из воды, говорю! — Я не говорил, впрочем, а орал, стоя на берегу и наблюдая с гневом за тем, как в океане барахтался Матиас в смешных дутых нарукавниках. — Губы уже синие! Хотя, мне бы судьбу благодарить, что ребенку наконец-то было весело без техники в руках. Но к купанию в океане я относился с опаской: вода всегда была прохладной, волны: небольшие, однако сбивали с ног семилетнего легко. Я стоял, утопая в песке, и вздрагивал от ветра, немного даже подмерзал, а Матиас, хлюпаясь у берега, был бодр, счастлив и с синеющими губами. Почему ни в одной книге для молодых родителей не пишут, как же сложно вытащить из воды ребенка, когда вы на пляже? — Вот, пожалуйста, — буркнул я, когда наконец-то выловленный за ногу из воды Матиас шагал за мной на виллу, кутаясь в полотенце и шмыгая носом. — Как же мы жили без насморка целых три месяца! А дед потом скажет, что я опять за тобой не уследил. И ведь скажет, обязательно. Я на всякий случай пощупал ледяной лоб Матиаса. — Я не заболел, — успокоил сын, отважно шмыгнув носом. — В тебе гены аллергика-антипрививочника. Тебе вообще без шерстяных носков ходить опасно. Да еще и в доме холодно. Не знаю, у кого это из его обитателей была такая горячая кровь, чтоб постоянно держать кондиционеры на шестнадцати градусах, но я поежился и начал лелеять желание накинуть на плечи теплую кофту. Матиас, смахнув с мокрых волос полотенце, уселся на диван и потянулся к ноутбуку. Я как раз собирался на него за это гаркнуть, но увидел рядышком небольшую красную сумочку, опрометчиво оставленную на диване одной омерзительной женщиной. — Эй. — Я ткнул Матиаса в бок. — Иди, постой на стреме. — Я все Сильвии расскажу, — тут же взвыл Матиас, когда я расстегнул на сумке молнию. — Куплю большой «Принглс». — С паприкой? — Да, да, с паприкой. Иди давай. Матиас нехотя съехал с дивана и замер у лестницы. В святая святых — сумочке первой леди картеля Сантана я пока не знал, что собирался найти: влажные салфетки, портмоне, несколько губных помад, ежедневник, ключи от машины… Ежедневник! Секретарша Агата старательно заполняла его каждый день списком неотложных дел и напоминаний, включая не только рабочие моменты, но и личные — я знал по своему опыту. Я, листая этот толстый практически фоллиант, так и молился на то, чтоб найти нечто компрометирующее, нелепое, чтоб потом пустить в офисе слушок и долго хохотать. Но что можно найти такого угарного в списке дел ни разу не угарной Сильвии? Никаких свиданий с фетишистами, посещений секонд-хендов, антицеллюлитного массажа и вообще ничего из того, что можно было превратить в насмешку, мне не встречалось, но судьба оказалась благосклонна. В тот самый миг, когда Матиас шепотом позвал меня и от греха подальше побежал на кухню, а на втором этаже послышался приглушенный стук шагов, я отлепил от страницы приклеенную стикером визитку. — Клиника искусственного оплодотворения доктора Доминго, — с выражением и отчетливо прочитал я, скосив взгляд в сторону обтянутой льняным комбинезоном фигуры. — То есть часики все же дотикали, матросы больше не заходят в гости, и своими силами ты даже не рассматриваешь этот процесс? Щеку и челюсть обожгла такой силы пощечина, что у меня что-то хрустнуло, а очки слетели с переносицы. Молча выхватив сумочку, Сильвия зашагала прочь. — У тебя что, вибратор сломался? Ты что такая нервная? — окликнул я ее с крыльца, но она, даже не глядя, села за руль своего новенького спорткара и умчалась, едва не зацепив охранника, открывшего ворота. Прижав мокрое полотенце к саднящей челюсти, я очень надеялся, что вопиющую пощечину не наблюдал Матиас. И так у меня авторитета ноль, а уж увидь он, что меня бьет женщина — будет ржать в лицо своим тонким заливистым смехом. Тонкий заливистый смех я как раз услышал где-то совсем рядом. Матиас всегда хохотал громко, поэтому, неудивительно, что смех доносился не за стенкой, в другой стороне коридора, около покоев Альдо Сантана. Откуда сын как раз и выбежал, одолжив у дяди зарядное устройство для ноутбука. — Украл или попросил? — уточнил я этот принципиально важный момент. Сидевший на полу Альдо старательно полировал и без того сияющую виолончель. Повернувшись ко мне и вытянув шею, он уклончиво успокоил: — Попросил, попросил. И рассказал анекдот про то, как застряли в лифте проститутка и пингвин с пакетом говна. — Это не я его научил, клянусь! — ужаснулся я. — Да знаю, этот анекдот — папина короночка, — напомнил Альдо. — Только он не смешной. Хотя Лили очень смеялась. — Ну, Лили вообще обожает тупой сортирный юмор. Альдо снова протер невидимое глазу нормального человека пятнышко на виолончели мягкой тряпкой и вытащил из шкафа громоздкий кожаный чехол. — Куда-то собрался? — поинтересовался я. — Как куда? В школу завтра. Как показали двадцать месяцев спокойствия, тяжелейшая затяжная депрессия Альдо лечилась элементарно и не медикаментами: ему достаточно было разрешить заниматься музыкой, и не напоминать о существовании в Коста-Рике преступности как таковой. Конечно, душевное здравие Альдо было важнейшей целью, которая оправдывала любые средства, но я достаточно циничен, чтоб понимать — в реальной взрослой жизни и без папы-наркобарона Альдо Сантана не выжил бы. Зарплата учителя музыки была чуть менее чем ничтожной, в жизни за пределами тепличных условий виллы Альдо бы нищенствовал. С другой стороны, ему всего двадцать пять. Нет у него приносящей стабильный достойный доход работы, отношений, дома, в котором надо делать ремонт, ну и что? Зато он выглядел счастливым, похорошевшим даже, а не медленно умирающей медузой в широком кресле главы картеля. — Что у тебя с лицом? — нахмурился Альдо. Я опустил влажное полотенце. — Сильвия не в духе. — Да уж понятно. Присев в плетеное кресло, я навострил уши. — Ну-ка, ну-ка. Хорошо, конечно, жить вдали от тестя любимого — сам хозяин и себе, и своему быту, и своей спальне. Но вот нехватка информации ощущалась. На вилле я знал каждый вздох и каждый слух, и мантия-невидимка папина не нужна была, можно было просто поболтать с горничной. — Они с папой грызутся в последнее время. Раньше тоже бывало, но отходили быстро. — А чего грызутся? Альдо неопределенно пожал плечами. — Я туда не лезу. — А что думаешь? Демонстративно проигнорировав вопрос, Альдо вышел на балкон и, умостившись на коврике, закрыл глаза и замер. — У меня медитация, — пробурчал он, чувствуя, что я прожигаю ему спину взглядом. — Конечно. Я вышел на залитый солнцем балкон, прикрыл за собой дверь, опустился в глубокое ротанговое кресло и терпеливо начал ждать. Альдо, неуютно поерзав, приоткрыл глаз. — Что? — Ты познавай дзен, я просто смотрю. И начал безотрывно смотреть на кончик его носа. Дзен Альдо познавал недолго и вот спустя всего минуту под моим взглядом встрепенулся. — Ну что? — Рассказывай. Что не так с Сильвией? Кроме очевидного. Альдо обхватил колени руками и уставился в голубое полотно океана на горизонте. — Это сугубо мое мнение, я его никому не навязываю… — Да-да, конечно, — нетерпеливо закивал я. — Я не берусь никого судить, просто наблюдаю и выводы приходят на ум сами, я ни в коем случае не хочу никого обижать. — Да ты роди, наконец, мыслю, Альдо. Альдо остервенело на меня глянул. — Это останется между нами. — Разумеется! Я всегда берегу тайны. — Особенно в тот раз, когда я познакомился в Тиндере с девушкой, а ты рассказал папе. — Ой, да когда это было! — Позавчера, — проскрипел Альдо. — Смешно тебе? Папа во все мои сумки сложил презервативы, если она согласится, и складные ножи, если не согласится. Это мерзко, вы все сексуализируете любое общение. Мы — больше чем наши тела, я не флешка, чтоб вставлять в любые разъёмы. — Ты не флешка, ты какой-то конченый, честное слово, — разозлился я. — Ты на вопрос можешь ответить четко и ясно? Или тебе хромосом из пакетика отсыпать? Альдо оскорбленно вскинул брови. — Папе не нравится, что Сильвия руководит картелем, а ты папу знаешь, он в себе не держит… О да! — И понимает, что она справляется куда лучше, чем он в свое время. И на меня, наверное, злится, что я передал руководство Сильвии, а не ему. — Да не злится он на тебя, ему главное, чтоб ты не вышел в окно. Я это просто так сказал, это не инструкция к манипуляции, — подмигнул я. — А вообще, ты поступил очень правильно, я почти начал верить, что ты не кретин. Альдо цокнул языком. — Опять же… Это просто мои мысли. — Да-да, помню, — отмахнулся я. — Не ожидал, правда не ожидал, что дед… ну то есть папа, твой однажды разругается с Сильвией. — На самом деле они часто ругаются. Просто виду не подают. Зачем всяким там обывателям, так хитро сейчас лыбящимся, знать, что такой сильный тандем может разладится? Я с нескрываемым восторгом перестал лыбиться и взглянул в красивое лицо бесстрастного Альдо. — А ты точно не кретин. Альдо привык ко мне настолько, что воспринял это как комплимент. — А почему они ругаются? — допытывался я. — Клянусь, никому не скажу. — Я не лезу, — отрезал Альдо. — И никогда не вникал. Просто они часто забывают о том, что я существую, и о том, что акустика здесь хорошая. Приходится слышать их ссоры и… конфликты. И заметив, что я едва ли блокнотик с ручкой не достал, чтоб записывать всякие интересности, Альдо уставился перед собой. — Ты можешь идти. Я скептически сжал губы. Недолгая роль большого начальника научила Альдо Сантана очень вежливо, но крайне настойчиво выставлять людей за дверь. Альдо говорить устал, папа его явно не был сегодня настроен на разговоры с кем-либо, а домой ехать не хотелось — дома после очередного неправомерного поручения отсыпался вернувшийся ночью Финн, будить которого мне не улыбалось. Да и приехал я на виллу отнюдь не за тем, чтоб поболтать со знакомыми, к сожалению, рожами. Правда, приезжал «отнюдь не за тем» я уже не первый месяц, но постоянно что-то отвлекало: тот дед винишком соблазнит, то Альдо отвлечет, то горничная принесет кофе, то погода не та.***
— Я понимаю твои чувства, малой. Это несправедливо, ты не заслужил этого, но так случилось, — бормотал я, жамкая кудри на затылке сына. — Так случается иногда. Я хочу, чтоб ты понял — мама ушла, но не бросила нас, не бросила тебя. Я виновато опустил взгляд на надгробный камень. Не было уже времени, чтоб оттянуть этот разговор еще на год. Я этого разговора боялся — боялся ляпнуть не то, шуткануть, напугать, все как умею, в лучших традициях. Понимал, что однажды придется рассказать: понял в тот самый момент, как впервые пришел на могилу Камилы Сантана, и понял точно, когда забирал совсем недавно, казалось бы, Матиаса из детского сада, а тот недоуменно смотрел на мам, которые точно так же забирают его друзей. И, видит Бог, я готовился: читал литературу, репетировал этот разговор не раз и не два в голове, советовался, как это лучше, как это правильнее, потому что не вечность же Матиас будет думать, что его мама просто уехала. Уехала и оставила его на неумеху-отца, которому и кактус в горшке доверить нельзя. Готовился и откладывал на потом, всякий раз, как смотрел в темные глаза малого. Пусть подрастет, в следующем месяце, вот вернусь и сразу же, на выходные точно — отговорок было тысяча. Но не вечно же этому продолжаться. — Мама тебя очень ждала и любила. Так случилось, что она не рядом с тобой. — И куда делись те заумные и простые цитаты из книг, которые я прочитал, и диалогов, что сам с собой репетировал? Мне кажется, я просто мычал что-то унылое. — Но это не значит, что у тебя неправильная семья, и что ты один. Я всегда буду с тобой, я приму и пойму тебя любым. Не умею я сюсюкаться, ну такой вот я… Я почесал висок под дужкой очков. — Не такой я, как надо, как у всех. Но я люблю тебя, и всегда буду с тобой. Когда тебе будет пятнадцать, мы поговорим об этом еще раз, переживем вместе еще раз, ты поймешь все не как малой, а как… взрослый. Я расскажу почему так случилось все, как я сам случился здесь. Ты узнаешь это в пятнадцать, обещаю. Но пока тебе семь, я хочу, чтоб ты знал только одно — ты никогда не будешь один. Мою нудную тираду прервал звук — что-то звонко пиликнуло. Это меня выдернуло будто из омута уныния, я опустил взгляд на сына. Малой, стоя рядом с могилой матери, не отрывался от игры на телефоне. — Что? — поднял голову на меня он, когда я умолк. — Ничего, пирожочек, — произнес я. — Иди, отнеси маме цветы. Зачем я распинался? Зачем все это было? Зачем здесь вообще это кладбище на холме? На нем пахло курортом, океаном, цветами, а чего вообще грустить? Матиас опустил большой букет красных роз у надгробия, вряд ли вообще понимая, чье оно вообще. — Вот так вот, — пожал плечами я, похлопав по оплетённой диким виноградом каменной руке искусной статуи Сони Сантана. На виллу мы вернулись вскоре: малой радовался, что прокачал эльфа до тридцатого уровня, я же был чуть менее, чем живой. Матиас, даже не отрываясь от телефона, пошел вверх по лестнице. А я услышал на кухне грохот и неспешно двинулся туда, скорее машинально, нежели думая о чем-то. — Драсьте, — сухо бросил я, увидев на кухне не повара, а старика Сантана. Старик как раз открыл духовой шкаф и, обхватив прихваткой, вытянул противень. На нем румянились большие пышные булочки. В последний раз я видел настолько красивую выпечку только в «Сладком Королевстве»: одна в одну, с блестящей корочкой на мягком пружинистом тесте, и все это в изумительном запахе корицы. Сеньор Сантана, не обращая на меня внимания, старательно залил горячие булочки густой сливочной помадкой, затем, сняв с огня ковш, сунул в него вилку, на которую тут же налипла карамель, принялся водить по булочкам, оставляя тончайшую оранжевую сеточку на молочно-сливочных верхушках. Потом аккуратно притрусил сие великолепие тертым шоколадом и безжалостно вытряхнул все содержимое противня в мусорное ведро. — Что вы делаете? — опешил я в ужасе. — Зачем?! Старик наконец-то меня заметил. — В смысле? — Это же еда! И какая еда! — Хочешь есть? — Не особо, просто вы… Старик открыл холодильник, заставленный, как оказалось, выпечкой. Достал оттуда стеклянное блюдо, в котором теснились бисквитные пирожные с высокой шапкой крема. — Ешь. И, вывалив три упаковки творожного сыра в чашу блендера, залил туда же кокосовое молоко. — Ешь, — повторил он. Видимо, успокаивать нервы вином старый Диего уже не мог — Сильвия выела ему остатки мозга и терпения. — Вы в порядке? — Да. — Заметно. — Я в своем доме, на своей кухне имею право печь или нет? Ешь, я сказал. Я мирно поднял ладони. — Хотите об этом поговорить? Старик снова включил блендер, который зажужжал, заглушая мой голос. — Я понимаю вас, — когда блендер затих, сказал я. — Вы переживаете кризис. — Что? — насмешливо протянул старик. — Кризис. Этапы зрелости человека сопровождаются кризисами. Вы объективно не молоды… черт, это просто нереально вкусно! — восхитился я, облизав губы. — Заварной крем? А, ну так вот… про ваш кризис. Вас бесит сложившаяся ситуация, то, что вы уже не у руля, что Сильвия осуществляет более правильное руководство. Я снова отломил ложкой кусочек нежного пирожного. — Вас бесит, что двухтысячные уже не вернуть, что прошло то время, когда вы были легендой и ужасом? Правда? — Что-о-о? — Диего Сантана повернулся ко мне. — Ты опять играешь в умного, придурок? Я закатил глаза. — Я и не жду, что вы признаетесь и изольете душу, но просто понятно же, вы сдаете позиции, вас бесит, что какая-то баба делает все лучше и не нуждается в вашей помощи, вот вас и плавит. Хотите об этом поговорить? В свете низкой лампы блеснула сталь — кухонный нож в ту же секунду вонзился в столешницу в аккурат между моими средним и указательным пальцами. Я тихо замер. — Ни хрена ты не понимаешь, ублюдок малолетний, — глядя мне в глаза, прорычал старик, вытянув нож. — Много говоришь. — Ничего себе, у вас реакция, — рассматривая ладонь, признался я. — Попасть между пальцами. — Не та уже реакция, я же объективно не молод, — оскалился старик. — Я целился в ладонь. Взгляд этот такой тяжелый. Я уже не рад был, что вообще подошел. Пришлось отправить в рот еще одно пирожное, и всем видом продемонстрировать, что старик незаменим хотя бы тем, что поразительно вкусно готовит. Но не получилось, ведь я распробовал давно позабытый, но мало на что похожий вкус крема. — Он с орехами, да? — Да, — коротко ответил сеньор Сантана, вылив перебитый с кокосовым молоком творожный сыр на тонкий корж теста. — Ешь. — У меня аллергия на орехи. — Ты думаешь, меня это хоть сколько-нибудь ебет? Я послушно взял еще одно пирожное, под прицелом черных глаз: казалось, если не повиноваться, кухонный нож вонзится мне промеж бровей. — Молочком запивай. — Старый Диего придвинул ко мне картонную упаковку и стакан. Я принюхался. — Миндальное? — Да. Наши взгляды пересеклись. — Мое любимое. — Никогда прежде я не был так близок к смерти от аллергии. Я подальше отодвинул от себя и молоко, и блюдо с пирожными, как только сеньор Сантана повернулся к духовке. — А сам что такой хмурый? — не оборачиваясь, спросил он. — Не думаю, что вас это хоть сколько-нибудь ебет. Старик задумался. — В общем, да. Все, аллергия приняла пост: в глазах пощипывало, нос словно прищепкой заткнуло. Я устало упер ладони в лоб и вздохнул. — Что с тобой, доходяга? И сказал же, что у меня аллергия, что сейчас я начну медленно умирать, какие вопросы? Хотя, если честно, симптомы аллергии я начал ощущать еще до того, как попробовал пирожное. Вот только с дедом откровенничать — дело последнее. — Мне кажется, мы воспитываем социопата, — в итоге признался я безжизненно-смиренно. Диего Сантана, явно не ожидая такой глубины моих переживаний, секунду постоял и потупил, сунул форму для запекания в духовку и опустился на табурет напротив. — Социопата. — повторил я. — Социопат — это не марвелловский злодей, по которому текут школьницы. Это объективно больной человек, который не испытывает жалости, не умеет любить и сопереживать. Которому никого не жалко, который только сам себе на уме. Который как вы. И то, вас жизнь закалила, а он такой просто потому что. С вероятностью в восемьдесят процентов мы растим серийного убийцу. Я — папа года. И горько показал старику два больших пальца. Старик смотрел на меня, не моргая. — Я отвел его на могилу Камилы. Потому что так надо. Потому что это правильно, не правильно, если малой думает, что мама уехала и ждет ее — это я так думал. А он не ждет. Там совершенно похуй, он эльфа в телефоне прокачивал. Я скомкал салфетку и швырнул подальше. — Нет, он не маленький. Мозгов ему хватает понимать более сложные вещи. Да, он не помнит маму. Мой отец тоже не помнит свою мать, но он не приходит к ней на могилу эльфов прокачивать. Есть же что-то святое, человеческое, что-то, о чем пишут в этих конченых книгах по воспитанию. Я их столько прочитал, а не надо было. Ведь моему сыну абсолютно плевать. Хотя глупо от него требовать чего-то доброго, семейного, если я люблю его как-то «на отъебись». Что у вас там? Ореховый жмых от орехового крема? Давайте, все на стол. Но старик ожидаемо и без слов достал из холодильника бутылку вина. — Я не буду. Впрочем, моим мнением интересовались в этом доме редко. Старик Сантана сделал глоток первым и небрежно сказал: — Ты не плохой папа. Ожидая ироничного продолжения и напоминания о том, что я столько раз бросал Матиаса, я не притронулся к вину. Но продолжение, которое прозвучало, ироничным не было. — После того, как Соню обезглавили на глазах Альдо, тот перестал говорить на некоторое время. Он боялся выходить из комнаты, оставаться в комнате тоже боялся. Я залечивал раны, сидел в коляске, тогда еще не симулировал, был беспомощным и пил столько, сколько в жизни не пил. Заливался, засыпал, просыпался и снова заливался — такой вот режим. Я остался с детьми один, беспомощный, пьяный калека, который не мог и не хотел любить их. Старик горько усмехнулся уголком губ. — Однажды Альдо вышел из комнаты, я как обычно пил. И мы пересеклись. Я о чем-то его спросил, не помню, о чем, а Альдо не ответил. Он не говорил, но я не помнил, поэтому повторил вопрос. Он не ответил. И меня это взбесило. Если бы тогда я был в состоянии его догнать, я бы убил своего сына одним ударом. Наутро Сильвия забрала детей и полгода не говорила где они. Он осушил бокал и пожал плечами. — А после того, как ты уже появился здесь, сидеть на моей шее, приехала Камила. Мы с ней не виделись тогда год — она не интересовалась, как здесь дела, и я понимаю почему. Начали не с того, слово за слово, и вот она орет, что я больше люблю Альдо, потому что он родной, а она лишняя, ненужная. Она у меня в первых наследниках, первая в завещании, я в нее деньги фурами, а она меня все равно ненавидит и не молчит об этом. Я тогда был в состоянии ее догнать. Хорошо, что не догнал. И налил еще вина. — Все это к чему, — произнес старик. — В семье Сантана знают, что такое плохой папа. Ты далеко не такой. Придурок, немного, не без того. Но папа правильный. Поэтому, не рви сердце, все нормально. Всякий раз как я думал, что старику в принципе уже нельзя быть большим мудаком, ибо уже верхушечка, он меня разубеждал, открывая все новые и новые грани. — И что мне делать? — Но в итоге советов-то не у кого спрашивать. — Оставить малого в покое. Ему всего семь, а ты из него сверхразум лепишь. Его основная задача сейчас — расти довольным, а не делать так, чтоб доволен был ты. Честно, если бы не два бокала вина, я бы в жизни не задумался над глубиной фразы этого поверхностного человека. Оставив Матиаса на вилле, впрочем, он вряд ли заметил это, ибо телефон не разряжался, я вернулся домой, все еще находясь то ли под впечатлением мудачьей мудрости тестя-собутыльника, то ли думая о том, что у меня самый хладнокровный школьник в мире. — Не крадись, я не сплю, — окликнул Финн, как только услышал хлопок, с которым я трансгрессировал. И слава Богу, а то мои попытки передвигаться бесшумно отзывались звуком, похожим на тот, с которым по рельсам мчится товарный поезд. Финн лениво лежал на диване, подложив под голову стопку подушек и с бесцветным выражением лица смотрел «Топ-модель по-американски». Финн был мне слишком дорог, чтоб его за это осуждать. — Ужин. — Я опустил на стол бумажный пакет с пластиковыми контейнерами. — О. — Финн оторвался от подушек и раскрыл пакет. Тут же пахнуло выпечкой. — Деда плавит совсем? — Ага. Запил свои таблетки винищем и строгает пирожные, как конвейер. Причем меня кормил исключительно ореховыми, поэтому я сейчас, кажется, умру. — Капли в ванной, — бросил Финн и откупорил один из контейнеров. Наверное, в прошлой жизни я где-то согрешил, раз расплачивался извечно забитым носом. Орехи, вопреки опасениям, меня не убили, однако до ванны я добрался, дыша исключительно ртом. Живительные капли в секунду подействовали, по ощущениям нос аж уменьшился. Я склонился над раковиной и, стянув очки, плеснул воду в лицо. Подняв взгляд в зеркало, где без очков видел себя размытым манекеном, а свет ламп — мутноватыми лучами, я вспомнил своего крипового сына, который в этом самом зеркале не отражался. Что-то чем дальше, тем больше Матиас меня пугал. По сути, зеркало — ничто, а вот скупость на обычные людские эмоции… — Мерзотный день, — признался я, уже на диване. По телевизору шло шоу. Уже забыл, когда я сознательно смотрел телевизор. — А мне норм, — внимательно изучая пирожные на предмет начинки, пожал плечами Финн. — Ты проспал пятнадцать часов. — Поэтому и норм. На, с киви. Я взял протянутое мне пирожное. — Слушай, Новый Орлеан, — протянул я, рассеянно держа пирожное в руках как птицу, которая грозилась улететь. — А что не так с дедом? — Да все с ним не так. Он отбитый. — Я не об этом. — Хотя не поспорить. — Чего они с Сильвией не могут поделить? Финн беспечно пожал плечами. — Да ладно. Не поверю, что не знаешь. Парадокс, но при всем том, насколько Финн был асоциальным и отталкивающим, не очень умным и довольно агрессивным, он умудрялся общаться со всеми лучше, чем я. То в курилке с кем-то языком почешет, то в спортзале, то в лифте, то с боевиками картеля, коллегами своими, сплетничал похлеще любой секретарши. Его отношения с руководством были лучше, чем мои: сколько его помню, он всегда дружил с Сильвией (найдите просто парочку более разную по статусу, интересам и приоритетам), к нему безумно тянулся Альдо, даже со стариком Сантана он общался проще и фамильярнее. Поэтому не поверю, что подружка-Сильвия не излила ему душу. — Честно, я хрен его знает, — пожал плечами Финн. — Вроде не так ругаются. — Да? — фыркнул я. — Сильвия сегодня вылетала просто из дома, кстати, абьюзивно и очень некультурно ударив меня по лицу. Финн усмехнулся. — Прям просто ударила? Если бы она била людей после каждого раза, как ее выбесит Диего, то хуярила бы налево и направо как Халк. И скосил на меня насмешливый взгляд. — Ты че-то сказал, да? — Я? Да разве я мог?! Мы переглянулись. — А какого черта она мне сорвала коррекцию зрения? Токсичная сволочь, — буркнул я. И почему мне стало неловко так? — Ну пошутил немного про бездетность и искусственное оплодотворение, она могла бы уже и привыкнуть. Финн аж отодвинулся. — Ну ты отморозок. Нет, ну вы представляете! — А что? — Бля, ну такая тема… — Какая? — У нее не может быть детей. Я почувствовал себя ослиной и раздавил в руке подтаявшее пирожное. — Она не сильная буйная чайлдфри, да? — Да. — Твою мать. Вот дернул же меня кто-то за гнилой язык. Мститель чертов. Но откуда я знал? Сильвия производила впечатления именно женщины самодостаточной, которая не обеспокоена «стаканом воды в старости» и прочими привилегиями материнства. И я уважал это, да, шуткануть — святое дело, но как-то это никогда не приносило проблем. — А какого ты мне не говорил об этом? — набросился я на Финна. — Это секрет так-то. Я знаю, потому что мы нормально общаемся. — Я думал, мы с тобой друзья, Финнеас Вейн. Я на Финна, разумеется, обиделся. Мерзкое ощущение, будто кто-то измазал мне душу дерьмом, поводило меня по дому час: и спать уже не хотелось, и на месте не сиделось. Не подумайте, я не совестливый слабак. Так случилось, что я не мог не обижать людей, но есть же вещи, над которыми нельзя шутить? Этим я оправдывался, когда, не сумев дожить до утра, стучал в широкие двери квартиры на двадцать девятом этаже. В квартире Сильвии за те десять лет, что мы знакомы, я бывал раза четыре и ощущение было двояким. Квартира находилось на самой верхушке элитной высотки в центре. Не уверен, что весь дом был жилым, потому как цена на квадратный метр не была доступна каждому, даже не уверен, что у Сильвии были соседи — достаточно было шагнуть из лифта на мраморный пол, оглядеться и понять, что жить здесь очень дорого. Квартира была просто огромной. Зачем такая огромная квартира одному человеку, который проводил вне ее стен большую часть дня — никогда не пойму и не узнаю. Сказать бы, что любовь к роскоши? Сказал бы, вот только эта квартира была пустой. Очень чистой и очень пустой, черно-бело-серой и без единой детали о том, кто здесь живет. Ни фотографий, ни картин, ни подушек ярких, ни статуэток, ни ваз, ни следов от кружек на мебели — ничего, вообще ничего. Агрессивный минимализм дорогого жилья только подчеркивал тот факт, что его хозяйка гостям не рада, по крайней мере, мне так казалось. Да в барокамере уюта больше. Не любила хозяйка гостей: я помню выражение лица, с которым она позволила как-то варить на своей кухне Оборотное зелье (так и читалось: «Поттер, ты будешь отрабатывать это вечно»). Здесь не были рады людям — я поэтому и стучал долго, не сразу догадавшись просто опустить ладонь на дверную ручку и даже не подумав, что дверь может быть открыта. — Можно войти? Ответа не последовало, и я вошел. Тут же обо что-то споткнулся — уж подумал, что об кошку, но нет, об черную остроносую туфлю. Тихо шаркая по мраморному полу, боязливо, будто сейчас атташе-стервятница выпрыгнет на меня из-за угла, я перевел взгляд в сторону кухни. Холодильник был распахнут, а на тумбе стояла коробка с пиццей. Рассеянно опустив туфлю, которую зачем-то взял с собой, на стол, закрыл холодильник — неудивительно, что Сильвия была такой худой, ведь на полках кроме двух грейпфрутов и бутылки минеральной воды ничего не было. Холодную пиццу накрыл крышкой коробки. — Сильвия? — уже настойчивее позвал я, пока мне не прилетело за то, что самовольно шарился по квартире. Я обошел массивный стол и опустил руки на кожаную спинку дивана. Телевизор на стене показывал какой-то клип глупый, я даже засмотрелся. Рука нашарила на диване плотную ткань — оказалось, это мужские брюки. Я не вовремя. И самое время тихонько уйти, пока не накликал на себя беду, уже и стыдливо пошел на выход, но так тихо было в квартире, как-то разбросанно все, да и спальня нараспашку, что я не мог не сунуть нос. К сожалению или к счастью, я не прервал какой-нибудь неловкий момент, но, как головоломка — чем дольше всматривался, тем больше всякого замечал. Ковер ужасно терпко и душно пах знаменитыми духами Сильвии, осколки флакона путались в высоком ворсе, нашлась вторая туфля у шкафа, бутылки дорогого алкоголя, на краю смятой кровати, волоча руку по ковру, лежал лицом вниз молодой человек с ремнем на шее, а рядом с ним на журнальном столике белела россыпь порошка. «Да ладно?» — поразился я, склонившись над столиком. Мне казалось, вечера Сильвии проходят в окружении документов, с блюдечком нарезанного грейпфрута и кошкой на коленях. Вообще надо бы проверить, живой ли тусовщик с ремнем на шее, но я брезговал его трогать. Шелковая темно-лиловая простыня шлейфом тянулась к балкону. Раздвижная дверь была открыта, от ночного ветра развевались на карнизе плотные шторы. Переступив через порожек, я и сам вздрогнул от ветра, но еще больше — от осознания высоты. Это была крыша. Я видел перед собой только черную гладь ночного неба и редкие свечки небоскребов вдали, до которых, казалось, можно дотронуться пальцем. Незаметно для себя я подошел к ограждению и глянул вниз — внизу крохотным муравейником мигали огни Сан-Хосе. Ветер обдувал лицо, огоньки мелькали быстро, ярко, аж голова закружилась. Рядом прозвучал всплеск, заставивший отскочить от ограды и повернуть голову. Оказалось, я умудрился не заметить бассейн. Большой, прямоугольный, с широкими каменными бортами, прямо до края крыши — и не страшно же плавать на краю. В кресле сидел еще один рыцарь ночи. На лице ноль понимания ситуации, а глаза горели азартно, рот восторженно приоткрыт. — … дайте билет до Мальмё, или я прыгну. — Сильвия сидела на ограждении, опустив ноги в бассейн, и не моргая, смотрела на него. — Дайте билет до Мальмё, или я прыгну. Они рассмеялись до хрипоты. — Твою мать, — только и прошептал я. Атташе была убитой в хлам. Она в упор меня не видела. — Как же я ненавижу их всех. — Ее взгляд скользнул по мне ненадолго, прервав надрывистый смех. А я даже на мгновение забыл ее имя. Без каблуков своих, делающих ее выше, без пиджаков, в которых плечи казались широкими, она была крохотной: невысокой и нездорово худой. — Билет до Мальмё, — булькающим звуком повторил незнакомец. Явно для него это как-то по-особому звучало. — Билет до Мальмё… — Спорим, он не прыгнет? — Не. — А спорим я прыгну? Она в одну секунду вскочила, перемахнула через ограждение и оловянным солдатиком полетела вниз. Я подавился криком, почувствовал, как в живот уперлось ограждение, и кто-то громко крикнул: — Мобиликорпус! Черный атласный халатик подхватил ветер, а худое тело зависло в воздухе. Потребовалось мгновение, чтоб понять, заклинание выкрикнул я. Я просто представляю себе картину: какой-нибудь жилец восьмого этажа смотрит в панорамное окно и видит за ним застывшую в позе одержимой бесами соседку сверху. Нервно хихикнул, но уже когда смог сжать рукой тонкое запястье. Перетащив Сильвию обратно, я почувствовал запах ее духов на волосах, на коже — наверное единственное, что связывало ее с образом богини в пиджаке. Наверное, ветер ее отрезвил. Она отпрянула и смотрела на меня так, будто впервые увидела, но уже неприязненно. Я тоже на нее так посмотрел, и оттолкнул в бассейн. Послышался хлопок раздвижной двери. Ночной рыцарь явно понял, что такие проблемы ему не нужны. Я секунду смотрел ему вслед, опустил взгляд, когда услышал плеск, и присел на корточки, чтоб помочь Сильвии вылезти из бассейна. — Ох, твою ж мать, — повторил я, потирая лоб, и облокотился спиной на ограждение. Мокрая и подрагивающая Сильвия сидела рядом, обхватив колени. Я с опаской глянул на нее. — Пошел вон отсюда, — стуча зубами, прорычала она. Я отодвинулся. Наши взгляды встретились. — Вон! Домой я вернулся под впечатлением. Настолько под впечатлением, что, не включая свет, молча лег в кровать, повернулся на бок, закрыл глаза, а рядом пружина скрипнула и нависший надо мной Финн серьезно спросил: — Что случилось? Я убрал от лица его дреды и нашарил выключатель рукой. — Она наркоманка. — Что? — Финн зажмурился от вспышки света. — Кто? — Сильвия. Она наркоманка. — Да ну нет. — Она там угасилась с какими-то эскортниками. — Без меня? — ахнул Финн, но поймал мой строгий взгляд. — Я имел в виду, с какими эскортниками? Я развел руками. — Я не знаю с какими. Один, с лицом ишака, сидел и гоготал, а второй, с татуировкой короны на спине, спал мордой в порошке, придушенный ремнем. — А, это Хуан, из боев без правил, очень хороший, кстати, парень. Я всегда знал, что Финн — тупой, но не знал, что настолько. — Я понял, это принципиально важно. Еще раз: наша Сильвия угасилась просто в желе с каким-то эскортником и хорошим парнем Хуаном из боев без правил. Финн, она наркоманка! — Она не наркоманка. — Блядь, ты не веришь мне что ли? Финн закатил глаза. — Слушай, у нее непростая жизнь. Она вывозит больше, чем мы с тобой, поверь. Осуждать ее за то, как она иногда снимает стресс… ну такое. — Так ты знал? Ну конечно он знал, это же верная подружка. — Она с крыши там летала… Нет, так-то вообще пофиг, но мои деньги, мой доход, в руках неадекватной. Понимаешь? Финн не понимал. — А если она там сейчас с крыши сиганет? — не унимался я. — Там же в голове сейчас пюре просто. — У нее все под контролем. — Да ладно! Слов не было, чтоб достойно повозмущаться. Я снова повернулся на бок, но Финн меня развернул. — О том, что ты видел, забудь. Никто не должен знать. Особенно под винишко с дедом этом обсуждать не надо. Ок? — Посмотрим. — Не посмотрим, а ок. С Сильвией нельзя ссориться. Вздохнув, я нашарил рукой выключатель и снова по нему щелкнул. Стянул очки, потер глаза ладонью, но тут же сел в кровати от озарившей меня мысли: — Финн, а как вы с Сильвией начали дружить? — Да я уже и не помню, — отмахнулся Финн и повернулся на бок. Я посверлил его спину взглядом и упал на подушку. Верно все же подметил, мерзкий день.***
На стук каблуков, следующим днем, я мчался быстрее, чем на работу в день начисления зарплаты. — Поттер, ты забыл, где находится архив? — беззлобно поинтересовалась атташе Сильвия, которая, склонившись над столом своего секретаря, подписывала какие-то документы. Протянув Агате бумаги, она обернулась ко мне. Выглядела как обычно — свежо, дорого, элегантно, ухоженно. — Ты нормально себя чувствуешь? — поинтересовался я, закрыв дверь кабинета за собой. Сильвия опустила сумку на стол. — Если пришло время шуток про климакс и тикающие часики, дай хотя бы кофе выпить. Она была максимально спокойной. Я даже начал всматриваться в ее лицо, в поисках десяти отличий. — Ты еще здесь? — Сильвия склонила голову, отчего в ее ушах колыхнулись толстые золотые кольца. Я решил не церемониться и шагнул к ее столу. — Ты наркоманка. Тонкие брови взметнулись насмешливо. — Что? — А что, нет? Сильвия раскрыла ноутбук. А я начал чувствовать себя беспомощным. — Ну пойди, докажи. — Я никому не собираюсь говорить. — Тогда что случилось, Поттер? Иди, работай, солнце высоко. Может, со мной что-то не так? Я выдвинул стул и сел напротив. — Ты вчера летала с крыши. Я тебя ловил. — Молодец, скину тебе сотку на карту. — Ты конченая? — К черту уже вежливость, она явно не в себе была, причем всегда, судя по всему. Но она так спокойно и устало на меня смотрела, что я опять начал думать — это со мной что-то не так. — Ты сдохнуть могла. Черт, да ты могла сдохнуть в любой вечер. Я оказался у тебя случайно, вот просто случайно! Ты понимаешь? — Кстати, мы еще поговорим о том, что ты делал в моей квартире. И о том, о чем не нужно болтать в курилке. Я вскочил на ноги и взглянул в насмешливое лицо с яростью. — Да пошла ты нахуй, сука тупая, — рявкнул я. — Спасибо. Простое слово «спасибо» можно сказать. И вместо этого ты пытаешься меня еще как-то строить? Блядь! Я ударил рукой по окну, но оно эпично на осколки почему-то не разлетелось. — Я ночь не сплю, думаю о том, соскребают ли тебя уже с асфальта, зачем вообще? Ты думаешь, что хоть кто-то будет тебя ловить? Друганы твои придушенные? Дед на твои перфомансы примчится? Да никому ты на хрен не упала, тебя хватятся, если на работу три дня подряд не выйдешь. Что хочешь делай, хоть занюхайся, кошку только твою жалко — если ты сдохнешь и ее никто больше не покормит. Хорошо, что у тебя нет детей, видит Бог. — Пошел вон отсюда, — ледяным тоном процедила Сильвия. — О, я это уже где-то слышал, — бросил я, впрочем, повинуясь. — Повторюсь, пошла ты на… Дверь распахнулась прежде, чем я ее толкнул и столкнулся с сеньором Сантана, который смерил меня уничтожающим взглядом. — Это я не ей, — на всякий случай соврал я, отскочив в сторону. — Останься, — приказал старик. Вслед за ним в кабинет вошел Финн и прикрыл дверь. «Я хер его знает», — читалось у него во взгляде вместо ответов. Мы вдвоем нелепыми ожидателями сели на кожаный диван у двери, а сеньор Сантана опустился на стул перед не сводившей с меня взгляда Сильвии. Наверняка думала, что я настучал уже. — Ты стуканул? — шепнул я Финну в ухо. — Ага, буду я деду стучать. — Ой, молчи, уже проходили. Старик на нас цыкнул, и мы умолкли. — Ты подумала над моими словами? Сильвия заметно расслабилась в кресле. — Словами? Мне показалось, это был ультиматум. — Да, это был ультиматум. В ноутбуке перед Сильвией что-то пиликнуло, и она резко захлопнула крышку. — А не много ли свидетелей, Диего? Диего обернулся на нас. — Да нет, самое то. — Ну так расскажите, загадочный вы наш, — произнес я. «Щас все огребем», — так и билось в голове заранее. И сердце забилось как-то нехорошо. И Финн занервничал заметно. — Помните, ребятки, мы были в Мехико. Боже, как я надеялся, что он забыл! — Сеньор Сантана, я всегда за вас, — соврал я. — Ну нет этого камня, не знаю я где он. — Камень вы, два дебила, завтыкали. Если бы мы, два дебила, завтыкали философский камень на самом деле, не думаю, что прожили бы еще двадцать месяцев. — Нет, мне это нравится, мы так тащили за вас, вы там нажрались, открыли стрельбу и… — Заткнись! — рявкнули мне в один голос старик и Финн. Я умолк и закинул ногу за ногу, начиная нервничать все больше. — А потом мы увидели, как слепая девушка достала из помойки дохлую собаку и сделала ее живой. Было дело, сынок? — Мы же говорили об этом, вам показалось, вы утром опохмелялись, а это — местная сумасшедшая, — монотонно повторил я то, что повторял в течение нескольких недель, прежде чем эта тема исчезла из допросов. Сеньор Сантана встал со стула, подошел ко мне, отчего я уже нервно сглотнул, но не по лицу треснул, а взял мою руку, и легонько начал искать пульс. — Значит, мне показалось? — Вопрос был спокойным. — Да, — упорно врал я, несмотря на то, что жилка на запястье билась, как заведенная. — А почему нервничаешь? Успокойся. И вернулся на место, только убедившись в своей правоте. — И если мне не показалось, — продолжил сеньор Сантана. — Значит, эта девушка нужна мне здесь и срочно. — Соня Сантана, — протянул я, откинувшись на подголовник устало. В это простое имя я умудрился втиснуть и вопрос, и ответ, и озарение, и недовольство. — Черт, вы понимаете, что нельзя играть в… — Но Финн треснул меня по бедру. — Да что с вами, люди? Финн, что? И только поймал его взгляд, понял — Финн был в курсе. — Сильвия. — Последний оплот здравого смысла: она ведьма, она недолго проработала в МАКУСА, она возвращала мертвеца, она уже понимает, что хватит, что старик не видит берегов. Но Сильвия молчала. — Ты ее не нашел в Мексике. — Старик повернулся к Финну. — Ее никто не нашел, — хмуро отозвался Финн, не глядя на меня. Я ненавидел всех: деда, который сыпал особыми поручениями, Финна, который с радостью их выполнял за сумку денег, Сильвию, которая, такая умная, хоть бы слово сказала! Палому чертову, козыряла она своими чудесами! Соню эту не знал, но уже заочно ненавидел! — Поэтому повторю вопрос. Ты подумала? — Вопрос наконец-то был для Сильвии. Та оглядела старика бесцветным взглядом. — И где мне ее искать? — Вообще не волнует, — признался старик. — Она должна быть здесь. Я внезапно понял всю глубину сюра данной ситуации. Нужно быть слепо-глухо-немым, дурным и с пакетом на голове, чтоб не заметить — между атташе и стариком когда-то где-то что-то вспыхнуло. До или после Сони Сантана, история умалчивает, но не в этом суть: посылать одну свою женщину сделать что-то для того, чтоб вернуть другую. Это как если я скажу Финну полететь в Англию, чтоб подарить цветы Эмилии Тервиллигер. Неужели это смущало только меня одного? Сильвия, давай там как-то, где твоя хваленая гордость? Ну? Ну? — Диего, — произнесла она. — Тебе не кажется, что твоя семья уже немного на шею села? Я аж в ладоши хлопнул тихонько. И дело не в том, что я начал болеть за Сильвию так, как никогда. Хотя, к черту, я болел за нее: с одной стороны хотелки Диего Сантана, с другой — мироздание и порядок вещей. — Это твоя работа. — Я переросла свою работу за все эти годы. Не думаешь? Они смотрели друг на друга. Сильвия явно слукавила, когда сказала мне, что чувствовала себя хорошо — сидела в кресле, подпирая голову рукой, моргала тяжело-тяжело. Мы ее так все утомили. — Ударить по столу и страшно гаркнуть — уже не работает это, мне не двадцать лет. Ультиматумы свои оставь, — сказала она вполголоса. — Вчера мы, кажется, говорили о цене. — Говорили, — согласился старик. — Чего ты хочешь? Подумала? Интересно, когда бы она подумала? В перерывах между дорогами порошка? Или когда летела с крыши на крыльях ночи? — Я пойду на риск. Я найду Палому, договорюсь — мне это будет не даром. Привезу сюда, и делай с ней что хочешь, — произнесла Сильвия. — За это я хочу картель. Не офис и это кресло, нет: Альдо передал мне управление, но отчитываюсь я все так же перед тобой. Мне нужно право подписи, контрольный пакет, активы и чтоб твое имя исчезло. Финн приоткрыл рот, но тут же захлопнул, лязгнув зубами. — Я хочу, чтоб тебя, твоего Альдо и твоей Сони не стало. Для Альдо это будет хорошо. Для тебя — ну не знаю, надеюсь, что нет. — Сильвия выпрямилась, поправив лацканы пиджака. — Ну что, Диего? Отдашь мне все? Когда ты забрал у меня все, я на тебя так не смотрела. Улыбнись, что же ты. Я понимал, что это блеф, но был восхищен — эта сучка знала, как поставить старика на место. Но чуть не подавился своим языком, когда старик, не сводя с Сильвии глаз, тихо сказал: — Хорошо. Мне показалось, что такого даже Сильвия не ожидала. Но, надо отдать ей должное, лицо держала достойно. — Зовем юриста? — Везем Палому. Получишь все, как только я увижу Соню живой. — Но старик тоже был не промах. — Услышала? Сильвия откинулась на спинку кресла и кивнула. Сеньор Сантана поднялся на ноги и зашагал к двери. — Пошли, — хлопнув Финна по плечу, сказал он. Я тоже поспешил за ними, уже думал, как бы вклиниться и начать капать деду на мозги, чтоб как-то развернуть все иначе, но меня окликнули: — Поттер, останься. Пришлось задержаться нехотя. Сильвия тоже поднялась и, цокая каблуками, подошла к окну. Мы молчали, даже когда шаги старика в коридоре стихли. — Что думаешь, Поттер? — спросила она сухо. Очень размытый вопрос. Я не знал, что она хотела услышать в ответ. — Думаю, что мы могли бы как-то память ему вдвоем стереть. Ну или… я не знаю, нельзя так. Ты же знаешь. — Оказывается, можно. Я мотнул головой в негодовании. — Он так уверен, что ты сможешь найти Палому? — Он знает многое обо мне. А я знаю, где ее искать, если не в деревне. — Вы знакомы с Паломой? — Да, давно. Я даже задумался. Наверное, познакомились в деревне отбросов, Сильвия бывала там не раз. Знала, где вход, сама пришла туда в свое время за мной. — Единственная родственница, — все так же сухо ответила она. Сказать, что я удивился — ничего не сказать. — Сестра? Сильвия мотнула головой. — Племянница? Тетя? — Бабушка. Я в ужасе прикрыл рот. — А сколько же ей… — Больше, чем мне, очевидно. Живешь так себе, живешь, и вдруг понимаешь, что неоднократно вступал в половые отношения с бабушкой своей сорокалетней начальницы. Вот как после этого не пить? — Видишь, как все совпало. А я в итоге получу картель. Она невесело рассмеялась, пристукивая по стеклу ногтями. — То есть ты согласишься? — Я получаю картель. — Здорово. Отметишь это кокаином и крышей. Одна. — Заткнись уже. Ты думаешь, знаешь, как работает жизнь? Ты ни черта не знаешь. Она резко меня одернула, и я послушно заткнулся. Не мое дело, действительно. А может я действительно не все в этой жизни понимал. — А если он поднимется с нуля? А он поднимется, один картель уже поднял, — напомнил я. — Думаешь, он так вот просто проглотит то, что ты забрала? — Если он поднимет еще один картель, то он дурак, который не делает выводов. Один раз он уже потерял жену из-за картеля. — Сильвия, кажется, поставила за цель проковырять в стеклопакете трещину. — А если он дурак и все же поднимется, я буду его ждать. Посмотрим, чей сплав крепче. Я видел, что она улыбнулась. Наверное, хороший знак. — Поттер. — Она чуть повернула голову, когда я уже пошел к двери. — Когда я действительно возглавлю картель… Сильвия обернулась наконец. — Выводи свои деньги с счетов, их там будет чуть больше, собирай вещи, и чтоб вас двоих я больше не видела. Ее слова отозвались у меня в голове гулким эхом. — Что? Сильвия устало прижала ладонь ко лбу. — Вру. Троих. Еще ж Матиас. Вас не будут искать. Я так и опустился обратно на диван. «Вас не будут искать». Вы понимаете, что такое эта фраза, если ты работаешь на наркокартель? Это же домой, это же втроем, это без страха, с деньгами, уже без старика, уже без фокусов. Все. Наверное, у меня было максимально тупое выражение лица, раз Сильвия снисходительно добавила мою же фразу: — Спасибо. Простое слово «спасибо» можно сказать. — Спасибо, — глухо отозвался я. «Если я сейчас не скажу об этом Финну, я умру на месте». — А теперь пошел вон. — Она снова опустилась в кресло, подперла голову рукой и устало прикрыла глаза.