***
— Ну да, ну да, пошел я нахер со своими надеждами… — Что? — Ничего, — бросил я Финну. Я понимал озадаченный и недоверчивый взгляд старика Сантана — в магловской одежде странная Палома выглядела ни разу ни мистически, нежели в своих платках и тюрбанах. Одетая в простую старомодную юбку и блузку, Палома выглядела безвкусно, но не производила впечатления лютого некроманта, или кого там ожидал увидеть дед. Может быть, даже готов был сомневаться в Сильвии и предъявить, что видел в деревне отбросов не ту девушку, если бы не глаза, которые узнал — похожие на две сияющие луны. Я не мог отвести от Паломы взгляда. Во-первых, видеть ее здесь было мне неправильно, ибо место ее — в деревне. Во-вторых, я пытался состыковать себе тот факт, что Сильвия, привезшая ее на виллу только что, являлась ей внучкой, выглядя ровно в два раза старше. Нет, серьезно, при всем том, насколько ухоженной и элегантной была атташе, она стояла рядом со слепой ведьмой, и выглядела не как внучка, а как мать. Палома аж сияла так и пышущей молодостью: кожа гладкая, упругая, кудри длинные, блестящие, зубы белоснежные, даже морщинок у глаз от частых улыбок и солнца не было. Но, вместе с тем, не помню, чтоб я когда-либо задумывался о том, сколько ей лет, ну хотя бы навскидку. Думая и наблюдая за тем, как чудит Палома, двигая по вымощенной подъездной дороге, причем так, чтоб наступать только на красную плитку, я заметил, хоть и не сразу, как меня пальцем поманила Сильвия, не отрываясь от разговора с сеньором Сантана. — Что? — Я настиг их и на чем-то явно перебил. Старик метнул в меня уничтожающий взгляд и оставил нас. Сильвия выглядела не как торжествующая королева. Что-то мне начало казаться, что она чувствует то же, что и я: до последнего надеялась, что ее многоходовка не сработает. — Слушай, не подумай, что я лазил по твоим вещам, когда мы кормили кошку, но я случайно пролил воспоминание, посмотрел, и видел я эту его жену бывшую. Знаешь, трепетная лань — еще не единорог, честно, я топил бы за тебя. — Что ты мелешь, плесень? — процедила Сильвия. Я раскраснелся и осекся. — Ты сделал, что я сказала? — Да, кошку мы кормили. — Деньги со счетов вывел? — Кажется, я начинал ее раздражать. А особенно, когда признался, что нет. — У тебя двенадцать часов, — сказала Сильвия. От нее веяло таким напряжением, что дышать рядом было тяжело. А тут я еще, с трудом сдерживал свои шутки, жевал язык и давился комментариями. — Ну давай, скажи уже это, — сдалась атташе, по лицу прочитав, что я сейчас просто взорвусь. — Я твою бабку ебал. — Я сказал и аж легче стало! — Ха… — Это прелестно, Поттер. Уйди. Все еще тупо гогоча сам с собой, я вдруг неожиданно посерьезнел. — А что ты будешь делать? Сильвия мне не ответила, лишь направилась к двери, но ей путь перегородила охрана, которой старик Сантана отдал последний приказ в качестве хозяина — не пускать ее в свой дом. Не став спорить, она спустилась с крыльца, молча села за руль и покинула виллу. Я, на свою беду, заметил, как старик проводил ее спорткар взглядом, но сделал вид, что не подумал о том, что если сейчас этот спорткар вернется, его хозяйку простят и примут, а Палома первым же рейсом улетит обратно.***
Не знаю, чего я ожидал вообще, каких сатанинских ритуалов, или кто там в культе вуду главный антагонист, но Палома вела себя как туристка, которую автобус высадил в Мачу-Пикчу, а гид сказал, что здесь можно погулять сорок минут. Она ходила по территории, нюхала цветочки, погуляла босиком по пляжу за калиткой, очень ей понравились белые кустовые розы, растущие вдоль тропинки — ее вообще ничего не смущала и напряжения, которое густым смогом повисло над виллой, она не ощущала. При всем при этом, Палома на меня не реагировала вообще, чего в деревне не случалось никогда. Она и не пугала ранее особо, потому как я с ней общался, знал, что она всегда веселая, всегда доступная и никогда ни на что не обижающаяся. Но когда я не знал, и никто не знал, что будет дальше, напряжение действительно росло с каждым ее движением. А напряжение было таким, что охрана просто горела в испарине. Неизвестно, какой приказ отдал старик, но что-то мне казалось, что в случае чего, парням было приказано стрелять чудачке промеж слепых глаз. Не в силах наблюдать за ведьмой, как за диковинной зверушкой в заповеднике, я зашел в дом, где силами кондиционера было прохладно. — Что ты? — Финн, сидевший на диване, поднял на меня взгляд. — Да ничего, — отмахнулся я. Не ничего, конечно, меня просто выкручивало от ожидания чего-то. Стойкое ощущение, что что-то не так. В последний раз у меня такое ощущение было, когда мы со Скорпиусом и Луи раскапывали могилу Доминик: вроде и для цели, но это такой ужас, что и на уши не натянуть, и по-трезвому не принять. — Надо выпить, — осенила меня мысль. На втором этаже была комната Матиаса, которая по размеру была как половина моего дома. Матиаса в комнате не оказалось, и я преспокойно открутил голову плюшевому медведь, в мягком туловище которого всегда хранил бутылку виски. Вернув игрушечную голову на место, я отвинтил крышечку и подошел к окну. Как на зло, прямо по курсу стояла Палома, смотревшая куда-то вдаль. С остервенением задернув легкую штору, я закашлялся — виски пошел не в то горло. Самое интересное, я подметил, в этом доме трезвее всех всегда мыслил тот, у кого в медкарте официально и большими буквами было написано — «ПСИХИЧЕСКИ БОЛЕН». — Папа, ты нормальный вообще?! — Проходя мимо очередной комнаты, я услышал истеричный возглас Альдо. Я ответа на этот риторический вопрос не услышал. — Это могила моей матери, только попробуй. — Сейчас ты не понимаешь, но… — Только попробуй ее раскопать. Я прошел мимо, потому что плевать хотел на них обоих. Скорей всего, уже завтра меня здесь не будет. Не в оправдание алкоголю, но виски сделал свое дело. В груди разливалось приятное тепло, ожидание чего-то уже не напрягало, а походило скорее на сидение на чемоданах перед поездкой. Не зная, чем себя еще занять, я снова вышел на улицу, искать Матиаса. Нашел его быстро — он сидел у бассейна, снова с телефоном, играл во что-то и был определенно самым спокойным на вилле. Я хотел подойти, зачем-то гаркнуть, забрать телефон, но в поле зрения опять попала Палома — она стояла все там же, у каменной ограды пляжа и смотрела в сторону. Когда я подошел, она услышала, как под моими ногами перекатывались мелкие камешки, повернула голову и приветственно кивнула. Как она видела меня слепыми глазами? — Тоже не по себе? — поинтересовалась она. Я опешил. — Немного. Это ты же здесь ужас нагоняешь. — Здесь столько убийц, а ужас нагоняю я? — Палома снова уставилась вдаль. — Эти люди живут на кладбище. Куда лопату не воткни, везде кровь из земли хлынет. Не тех боишься. Я вдруг очень живо представил себе похожую на шоколадный торт землю, пышную, пористую, влажную, в которую если вонзить вилку, то из пропитанных бисквитных слоев потечет густой красный соус. — Да, как-то так, — протянула Палома. — Страшно здесь. Тебе не страшно? — Нет. — А должно быть страшно. Медленно-медленно небо застилала розовая пелена заката. Я шагал по узкой тропинке обратно, за Паломой, которая шла неспешно, проводя рукой по растущим вдоль дорожки кустам. Вдруг она остановилась так резко, что я, задумавшись, врезался ей в спину. — Что? Палома указала ладонью на Матиаса, провожающего нас внимательным взглядом. — Увести отсюда. Хорошо, что напомнила! А то мы еще при ребенке только что могилы не раскапывали. — Отвези малого к няне, — шепнул я Финну, когда вернулся в дом. — Я отвезу, — произнес Альдо. — Не собираюсь здесь оставаться с вами. Финн протянул ему ключи, и Альдо пошел прочь. Он прошел мимо Паломы, не удержавшись, скосил взгляд в ее сторону, и чуть не отпрыгнул, когда длинные пальцы Паломы придержали его за локоть. Думаю, если бы волосы Альдо были темнее, мы бы отчетливо увидели, как он преждевременно поседел. Палома подняла руку, медленно провела ладонью по его груди и, вдруг беспардонно просунув ладонь под рубашку, стянула с шеи Альдо длинную цепочку с болтавшейся на ней красной запонкой. — Что ты делаешь? — услышал я голос старика. Палома показала ему цепочку, в доказательство того, что, вопреки ожиданиям, не вырвала у Альдо из груди сердце. — Моя плата. Ей не ответили. Сеньор Сантана растерялся. — Мне сказали, я получу что хочу. Хочу это, — осторожно застегнув цепочку на шее, произнесла Палома. — Обожаю аппалачские рубины. Альдо с остервенением застегнул рубашку под самое горло и, покручивая ключи от машины в руках, вышел из дома. Палома косо глянула на меня, невзначай, я отвернулся.***
То, что происходило ночью, меня заставляли пересказывать не раз, не два и не десять, но ни разу я не рассказал это с достоверной уверенностью. Это стало будто собранным наспех пазлом, в котором то и дело в разных местах терялись детали, с каждой новой попыткой вспомнить что-то. Я помню, что на кладбище горели в железных бочках огни. Что ночной воздух был не свежим и холодным, как обычно близ океана, а горячим, густым и тяжелым. Он пах горящим деревом и мокрой землей. На надгробном камне плясали тени, причудливо, то быстро прыгая, то медленно и тягуче тянулись, похожие на извивающихся змей. Хаотично, но я, глядя на них, был погружен в ритм. А ритм был у всего. Палома отбивала его ладонью по земле. Он не должен был быть громким, его должна была заглушать поджатая трава, но он, казалось, заполнил и подчинил себе все. Монотонный и долгий, под него плясали тени, под него трещал огонь, под него, казалось, даже океан шумел, под него стучало мое сердце и нос делал втягивал горячий воздух. Я никогда не был под действием наркотиков, но, думаю, это было чем-то похожим. Ритм, тени и запах окружили воронкой, которая куда-то меня тянула, обволакивала и медленно кружила. Ритм становился все громче, гуще, и вот уже казалось, что узкая ладонь отбивает его у меня на макушке. И вдруг я услышал голос. Хриплый, гортанный, басистый — не сразу понял, что отрывистые слова на неизвестном ни мне, ни переводчику на пальце языке, вырываются изо рта Паломы. Она упорно отбивала ладонью ритм, сгорбившись, сводила узкие плечи и выплевывала странные слова, с трудом, давясь ими. Ее шея казалась неестественно длинной, а в горле, кажется, словно извивалась кольцами змея. Огонь в бочках вспыхнул и погас, оставив лишь высокие столбы едкого дыма. Ладонь Паломы с чавкающим звуком опустилась на землю. Но звук, который привел меня в чувство и напугал до чертиков — легкий, но резкий треск, с которым лопнула на скрученных в пучок дредах Финна канцелярская резинка. — Ёб твою мать! — Старика, кажется, тоже чуть инфаркт не хватил. Финн, едва сдерживая смешок, отбросил длинные дреды за спину. Палома выпрямилась и утерла рот. Грудь ее вздымалась, как после долгого бега. — Все. Интересно, только меня ритм унес куда-то далеко отсюда? Наверное, нет, потому что в шарлатанстве жрицу старик обвинять не спешил, лишь перевел взгляд с нее на могилу. — Что «все»? — Все, — Палома склонилась над бочкой, из которой валил дым, что-то зачерпнула руками и умылась. Что бы это ни было, минуту назад оно горело. — Он услышал. — Кто услышал? — прищурился сеньор Сантана. Палома развела руками и неопределенно возвела сияющие глаза вверх. И, прежде чем дед включил святошу и потребовал пояснить за религию, сказала: — Такси мне вызовите кто-нибудь. Мне страшно пешком одной идти. Мы на нее смотрели совершенно одинаковыми ошалелыми взглядами. Градус абсурда постепенно повышался: сначала она тут с чертями ругалась, а теперь «вызовите мне такси». Поэтому она меня никогда и не пугала. Я не видел ее ритуалов страшных, а она была максимально простой и невозмутимой, как человек, который только что призывал каких-то сущностей, а сейчас просил вызвать такси, потому что культ есть культ, а возвращаться ночью пешком страшно. Не дождавшись от нас ни слова, Палома цокнула языком и зашагала прочь. — И что теперь? — Старик ее окликнул. — Где моя жена? — В гробу, где же еще, — обернулась Палома. — Хотите — копайте.***
— Я не понял, что это было, но это было стремно. — Не говори. Старик сделал глоток и протянул флягу мне. Я выдохнул и глотнул, не особо разбирая, что было во фляге. — Что-то я как-то вообще уплыл. — Все еще пахло чем-то жженным и горьким. — Но, знаете, вы действительно сумасшедший. Только сумасшедший всерьез на такое решится. Вы чем вообще думали? — А ты чем, когда бедную кузину выкапывал? Или когда загуглил, как воскрешать мертвых? — Вы не понимаете, это другое. — Ну да, ну да, — прогнусавил старик. — Сиди тихо, умничаешь. И ударил себя в грудь, когда сделал очередной глоток. — Ты представляешь, не идет. Точно, давление скакануло. — Ох, ну поберегите себя. Кстати, а что вы Паломе предложили, что она согласилась? Сеньор Сантана пожал плечами. — Не поверишь, ничего. Я даже с ней не говорил о сумме. Я взял у него флягу и снова сделал глоток. — Так понятно почему. — Почему? — Она — моя любовница, я с ней все порешал. Вы мне теперь должны. — Да что ты. — Я извиняюсь, — откинув с мокрого лба дреды, выпалил Финн и вонзил лопату в землю. — Может мне поможет кто? Он упер руку в древко лопаты и тяжело задышал, стоя в могиле Сони Сантана по пояс. — Сучонок, имей уважение к моему возрасту, — рявкнул старик. — Я в стрессе, мою жену откапывают! — Когда надо будет откапывать твою жену, мы будем копать, а сейчас, будь добр, — поддакнул я. Финн ругнулся и снова взялся за лопату. — Бля, ну давайте хоть позовем кого из охраны, я уже выдохся. Сеньор Сантана раздосадовано хлопнул себя по колену. — Тебе сколько лет? — Тридцать четыре, — буркнул Финн. — Тридцать четыре! Здоровый конь, пахать можно, а ну копай резче. Отдышка у него, ты глянь, как по тридцать раз в день курить бегаешь, отдышки нет. Не беси меня. Финн, показав старику средний палец, снова принялся за дело. — Закапывать — закапывал, но чтоб наоборот… — кряхтя, причитал он. Я наблюдал со стороны за тем, как напряглись его мышцы в ярком белом свете аккумуляторного фонаря. — А что дальше? — поинтересовался я у старика. — Если все вышло. — Сейчас я думаю только о том, что дальше, если не вышло, — подчеркнул тот. — Только бы вышло. Иначе я просто вас всех прирежу. Я фыркнул. — К слову о том, почему вас все считают конченым. Сеньор Сантана нахмурился. — Это кто меня считает меня конченым? — Все. Старик пожал плечами мирно. — Я не конченый, клянусь, — ответил он даже как-то мягко. — Я просто жену очень люблю. Послышался глухой звук, с которым лопата наткнулась на что-то твердое. Я только хотел было спросить, что там, но вовремя вспомнил, что мы не клад ищем, а труп выкапываем. Старик сунул мне флягу и вскочил на ноги. Я, выронив флягу на землю, поспешил за ним и заглянул в разрытую могилу. Финн, прижав ухо к крышке гроба, поднял на нас взгляд. — Она живая. — Живая? — пролепетал старик. — Да, отвечаю. И вдруг мы услышали, что в гробу заметался человек. — Мадам, щас все будет, спокойно, — рассеянно пообещал Финн. — Лом есть? Старик тут же огляделся, и, я уверен, чуть не сбросил меня в могилу из-за того, что лома рядом не было. Но тут же спохватился: — Гроб не забит, он на защелках. Финн задрал голову. — Ищи сбоку защелку. Обшарив гроб, на который я дрожащими руками направлял фонарь, Финн вдруг что-то нащупал и применил видимое усилие, чтоб открыть давно уже отсыревшую защелку. Та лязгнула так громко, словно была огромной и покрыта толстым слоем ржавчины. Возня в гробу притихла. Поддев крышку пальцами, Финн наклонился: — Мадам, здравствуйте… Я так и не увидел, что там, в гробу, было, и как выглядела пролежавшая в земле пятнадцать лет Соня, потому что в широкая спина Финна закрывала обзор. Увидел, правда, тонкие сухие руки — они сделали рассеянных несколько движений, и вдруг, крепко вцепившись в свисающие над ними дреды, потянули Финна к себе. От пронзительного крика я выронил фонарь и отскочил назад. В могиле загрохотало что-то. Спохватившись, я бросился обратно. Финн, рыча от боли, пытался с силой уложить обратно в гроб сухое тело. Сухое тело действительно когда-то было женщиной, той самой Соней — волосы были длинные, очень спутанные, грязно-сероватые. Финн как раз таща за них, пытался отцепить восставшую от своего плеча, в которое та вгрызалась. — Помоги мне! — орал он нечеловеческим голосом. Я завертел головой, но старик не кинулся на помощь. Он невидяще смотрел вниз, хватая воздух ртом, а потому, с ужасом поняв, что являюсь единственным помощником, я почти даже храбро прыгнул в могилу. — Что мне делать? — Оттащи ее! За спиной Финна я вытянул руки упер их мертвецу в плечи — оказалась кожа под пальцами очень волокнистой, твердой, похожей на кору дерева. Давя, что есть мочи, я почувствовал в итоге, что тело поддалось и гнется обратно в сторону гроба. Финн, тоже это почувствовав, оттолкнул ее с силой и тело повержено упало с глухим стуком, но легче не стало. Безжизненно упало тело, но в плечо Финна продолжала вгрызаться косматая и некогда отрубленная голова Сони Сантана. Финн, намотав на руку ее клочковатые волосы, оторвал от себя голову и швырнул прочь. Только глухой стук и лязганье челюстей отрезвили сеньора Сантана: он, наконец, присев на колени, протянул то ли мне, то ли Финну дрожащую руку. Прижимая ладонь к глубокой ране, Финн вылез после меня, и долго смотрел в могилу. Я оттащил его и хотел поближе рассмотреть масштабы увечья, но резко обернулся на глухой залп выстрелов, который доносился издалека, за холмом, со стороны залитой светом ночных фонарей вилл. — Что там? — тяжело дыша, насторожился Финн. Мне потребовалось около минуты, чтоб увидеть, как со стороны виноградников к вилле спешили люди.***
Яркая вспышка объявшего ухоженные клумбы пламени озарила бледное лицо Финна, который, отшвырнув пустую канистру из-под бензина, прошептал в ужасе: — Они не горят. Его было не расслышать четко, уши наполняло шарканье сотни ног по тротуарной плитке, уже очень редкие выстрелы и крики, с которыми повидавшую в этих стенах всякое охрану разрывали на части быстро преодолевшая стройные ряды виноградников орда мертвецов. Сухие и жилистые, такие же, как тело Сони в гробу, они выглядели как наспех сшитые уродливые куклы: у многих конечности и даже части туловища держались на нескольких хлипких, казалось, почти прозрачных жилках, которые, впрочем, становились все крепче прямо на глазах. На одних было какое-то тряпье, на ком-то не было, а на одном, который волочил за собой ногу, державшуюся лишь на тонком отростке плоти, была даже толстая золотая цепь. Большего я не рассмотрел, так как Финн сцапал меня в охапку и толкнул в дом. Кого-то из охраны снова разодрали — стеклянную дверь террасы, которую я закрывал на задвижку, тут же со стороны улицы окрасило кровью. Я отскочил на дрожащих ногах. — А я как чувствовал, что так будет. Финн повернулся ко мне резко. — Ты чувствовал? А схера ли ты тогда свою подстилку деревенскую по голове не двинул, когда она поднимала мертвецов?! Его настолько рвало от истерики, что любой мой контраргумент он воспринял бы или как издевку, или как призыв к насилию. — Ты, блядь, волшебник, какого черта ты стоял там и смотрел, что она творит? Тебя ничего не смутило?! — Тихо. — Я не хочу тихо, мне чуть не отгрыз руку труп! — Финна аж сгибало от того, как громко он орал. — Труп, блядь! Я с силой ударил его по щеке и заранее сжался весь, чувствуя, что сейчас мне прилетит в ответ. Но Финн, на щеке которого уже алел след от моей пятерни, глубоко задышал и медленно опустился на диван. — Дай гляну. — Я сел рядом. — Уйди нахер, нормально. — Сиди, — убрав его дреды за спину, цыкнул я и оттянул ворот его футболки. Плечо заметно опухло, рана была глубокой и рваной, но сильно уже не кровоточила. От краев и по кругу растягивался синеватый след с тонкой сеточкой красных капилляров. Я ни черта не смыслил в ранах и медицине, но кинулся с умным видом проверять, насколько все плохо, и даже чуть было не задал наиболее идиотский в этой ситуации вопрос: «Больно?». Хотя, скорей всего, не больно. У Финна была потрясающая особенность в несколько измененных нервных и агрессивных состояниях боли не чувствовать в принципе, будь он битый, колотый, стреляный или резаный. Даже когда я не удержался и нажал пальцем на расползавшийся синяк, он не зашипел и даже плечом не дернул. — Надо чем-то обработать. — Что хочешь делай, только не трогай меня. — Понял. Я закивал и, повел его наверх. Следом послышался хлопок двери. На лестнице обернувшись, я увидел, что в дом добрался старик Сантана и один из, наверное, последних телохранителей. Вдвоем они прижались к закрытой входной двери, а старик поднял на нас взгляд. — Что это? — Удобрение виноградное полезло, — выплюнул я и толкнул Финна вперед, понимая, что, если сейчас заговорю с кем-то, кроме него, начну точно так же агрессировать. Я с такой уверенностью вел Финна на второй этаж, что забыл подумать, где искать аптечку или чем там лечат такие внезапные ранения. Затолкал его в одну из ванных — всяко надо рану промыть, правильно? Правильно. — Держи, — прижав его ладонь к мокрому полотенце на ране, сказал я и огляделся. Мысль пришла сразу же: за зеркалом были шкафчики, в шкафчиках — лекарства. Антисептика и куска ваты мне вполне достаточно, на более способностей вряд ли бы хватило, а потому, бережно промокнув рану полотенцем снова, я смочил комок ваты резко пахнущим содержимым бутылочки. — Удобрение виноградное полезло, — повторил мои слова Финн. Как я и предполагал, ему больно не было, он даже не дернулся, когда я начал обрабатывать плечо. Но я на всякий случай на рану дул, а потому ответил не сразу: — Ты видел, что они как сшитые? — Нет, я не смотрел особо. — Сколько там, под виноградом было похоронено? Финн повернул голову. — Я не считал. — А по ощущениям? Я знал, что он знал. Он с коллегами занимался, так сказать, утилизацией тел. Раньше, по крайней мере, точно. — Ну пятьдесят-семьдесят. А сколько до него было, он, естественно, знать не мог. — Надо что-то делать с ними, как-то загнать обратно. — Они даже не горят, куда ты их загонишь. — Я не знаю, Финн, не знаю. — О, уже я начинал истерить. А знаете, почему именно? Потому что вдруг подумал о том, что где-то внизу, такой же, жилистый и гнилой шаркает Наземникус Флэтчер. Финну я об этом не сказал, но чувствую, он понимал. — Нормально? — спросил я с надеждой. Финн размял шею и покрутил плечом, отчего воспаленные края раны растянулись еще шире. — Нормально. Мы перешли в соседнюю комнату — гостевую спальню. Финн уселся в кресло у окна, вытянул шею и прикрыл глаза, а я наблюдал в окно, как горят виноградники. Из шкафа что-то всхлипнуло, прямо за спиной, я тут же отпрыгнул и распахнул дверцы. Горничная, напуганная до чертиков, жалась к стенке, сжимая вешалку. — Спокойно, — произнес я не очень спокойно. — Все нормально, это я. Она тяжело дышала и не понимала меня явно. Я покрутил на пальце кольцо. — No tengas miedo, está bien. — Финн приоткрыл глаза и косо улыбнулся. — Nos encargamos. Не знаю, что там он наобещал ей, но горничная осторожно вылезла из шкафа и глянула на меня с такой надеждой, что мне стало неловко. Она присела на край аккуратно заправленной кровати и, опустив руки на колени, принялась ждать. А мне оставалось лишь поражаться неожиданным спокойствием Финна — он, кажется, намеревался дремать. — Финн. — Не в мою смену он будет дремать. Финн снова открыл глаза. — М? — Надо отсюда валить. Горничная тут же с жадностью взглянула на Финна, ожидая перевода. — Будь что будет, надо валить. Сейчас. Честно, я бы прям сейчас бросил горничную и трансгрессировал вместе с Финном домой. И плевать на все и всех. Были мои интересы и его интересы, остальных в мире не существовало. — Нельзя деда бросать. Внезапно. — Ты ёбнутый? — прямо спросил я. — Да хорош. Не чужие люди. — Финн, если бы он знал, как отсюда сбежать, он, думаешь, задумался бы, а как же мы с тобой? Не представляю, что бы такое нужно было Финну мне возразить, чтоб я задумался и признал, что без старика Сантана мы не проживем и дня, но он так и не возразил, потому что внизу послышался звук бьющегося стекла и топот, быстрый-быстрый топот. Не выдержала хлипкая стеклянная дверь террасы. — Наверх! — послышался за дверью крик старика и выстрел. — Будет ломиться к нам, не впускай, — поспешно шепнул я. Но Финн уже распахнул дверь, за которую тут же влетел телохранитель и старик Сантана за ним. — Не стрелять, — одними губами шепнул Финн, быстро, но без скрипа закрыв дверь. — Да ну что ж ты за дебил у меня такой, — сокрушался я. Я хотел свалить отсюда тихо, немедленно, а главное — только с Финном. И вот у нас в шкафу горничная, ждет активных действий спасения, вот телохранитель лысый и тесть мой возлюбленный в укрытие к нам заперлись. Пятеро нас было в небольшой комнате. Да при всем желании, я сразу пятерых не перенесу. А возвращаться за кем-то, нет, увольте, я не самоубийца. А если меня обратной трансгрессией перенесет конкретно не в эту комнату, а в гостиную, где ходят мертвецы? Да о чем вообще говорить! Старик опустился на кровать и похлопал дрожащую горничную по спине. — Quiénes son? — шепотом спросила она. — Los muertos. Хоть одно слово по-испански я за всю жизнь понял без перевода. Оглядев всех, Финн тоже спросил: — Esperamos? Старик Сантана кивнул. — Будем ждать, — перевел Финн, уже лично мне. И мы ждали, вслушиваясь в шарканье за дверью. Не знаю, чего ждали. Рассвета ли? Во всех поверьях зло уходит с первыми лучами солнца. В нашем случае, было бы здорово, чтоб зло просто ушло из коридора. Ожидание тянулось — то ожидание невесть чего с привкусом горечи и страха, которое я ощущал, когда Палома расхаживала по территории и смотрела задумчиво вдаль, было репетицией. Мы сидели в темной комнате, тихо, слушали шаги за дверью. Ждали. Из света был лишь огонёк свечи, который горничная прикрывала ладонью — боялась, что свет увидят мертвые в тонкой щели между полом и дверью. Горничная стояла у комода, смотрела на прибитое к стене деревянное распятие, покручивала в руке четки и бормотала себе под нос молитву. Это, лично мне, действовало на нервы. Один ритуал я сегодня уже видел. Финн, наконец, сев рядом со мной, шепнул в ухо то, что они обсуждали приглушенно со стариком. — В конце коридора балкон, с него вниз ведет лестница, а там рядом гараж. Машины с полным баком. — Да, только надо как-то дойти в конец коридора, — раздраженно прошипел я. — Да, надо как-то дойти, — раздражался Финн. — Что ты? Я подорвался так, что скрипнул паркет, из-за чего на меня все цыкнули, подошел к окну и отодвинул штору. В окне, если попытаться смотреть не прямо, а влево, действительно виднелся кусок лестницы. — Мы уже могли бы быть дома, — прошептал я Финну в самое ухо. — Вот что я. — Да, они? — прошептал Финн мне в ответ. — Плевать. Они заслужили, они хоронили всех этих людей под виноградом. — Я подумал чуток. — Ладно, Люсия не хоронила, Люсия классная, я бы взял ее третьей. Но дед и этот лысый, ты подумай, это убийцы, их бы только спасать… — А я не убийца? Посмотри на меня, я не убийца? — Это другое. — Это именно оно. Я отвернулся, злясь на него. Горничная Люсия перекрестилась, поцеловала крест на четках и задула свечу. — Ну теперь всем полегчало, благодать сошла. — Закрой рот наконец, — посоветовал Финн.***
Сидели мы недолго. Или Люсия хорошо молилась, или действительно с рассветом зло уходило. Когда за горизонтом начал алеть рассвет, шаги за дверью и шорох стихли. Первым в коридор выглянул Диего Сантана, высунув голову в узкий проем. — Там? Какое счастье, что кольцо-переводчик заработало и я мог всех понимать, не дожидаясь комментария Финна. — Очень медленные, — прикрыв дверь, шепнул старик. — Можем пройти. В этот момент я подумал, что не так уж и плохо мы сидели в комнате. Ладони сразу похолодели. Но кто стал слушать мои невысказанные возражения, когда старик снова открыл дверь и первым вышел в коридор, сжимая в руке складной нож. Я тут же начал прокручивать в голове голову Сони Сантана, жилистые тела без кожи, волочащиеся ноги и крики телохранителей. И тут же понял, что я чисто физически не могу идти — ноги вросли в пол, и, кажется, я не мог дышать. — Все нормально, просто иди вперед. — Финн шептал мне в ухо, просунув руку под рубашку и очерчивая пальцем позвонки. — Я сразу за тобой, просто иди вперед, видь деда и иди за ним. А деда я не видел, он уже ушел! — Вечером мы будем за океаном, будем вспоминать, как страшный сон, как про твоего сасного кузена-оборотня вспоминаем, просто иди вперед. — Ты за мной? — Я за тобой. В коридор я вышел, зажмурившись. Пол под ногами не скрипел. Выпрямившись и перестав хромать на затекших ногах, я открыл глаза. «Не смотрю никуда, только перед собой». Не смотрел вниз, на перевернутый вверх дном первый этаж: на разодранную мебель и перекинутые цветочные горшки. Не смотрел на битое стекло и щепки, на медленно двигавшихся мертвецов — только перед собой, только прямо. Передо мной медленно, все еще перебирая в руках четки, ступала горничная. Она протянула мне свободную руку. «Все, Люсия крутая, она сейчас меня отсюда выведет». Сжав ее теплую ладонь, я на всякий случай держался еще за ограждение второго этажа — своеобразный путеводитель. Ограждение было прямым, а значит идти мне надо прямо, никуда не сворачивать. Коридор не был пуст. В лучах раннего солнца лениво грелся мертвец. Он стоял прямо посреди коридора, замерев статуей, но лишь едва заметно шевелился. Солнце, кажется, действительно его грело, он выглядел убаюканным и рассеянным. Его обогнул телохранитель, выставил руку назад, прижав горничную ближе к стене. Я тоже прижался к стене, втянул живот и медленно, приставным шагом двинулся вперед. Мертвец, кажется, повернул голову чуток, крутанулся и захромал на подвернутых ногах, но между мною и ним тут же скользнул Финн. Жилистые гнилые пальцы до меня так и не дотянулись. Я видел, куда мы идем — до балкона шагов десять, старик Сантана уже медленно и бесшумно открывал раздвижную дверь. Сжимая руку горничной так, что у нее, наверное, изменилась линия жизни, я вдруг замер, потому что больше не чувствовал дыхания за спиной. Обернувшись, я увидел, что Финн стоит на месте, а тот мертвый, что грелся на солнышке, как мокрый воробей, оттягивал рукой его дреды назад. — Иди вперед, — шептал одними губами Финн. Шея у него напряглась. Мир замер и кончился. — Иди вперед. — Он так яростно шептал это, будто, сумей он вырваться, то зарядил бы мне в нос за то, что я остановился. Мертвец тянул на себя дреды, похожие на змей, Финн морщился, закусив губу. Шея натянулась, как струна, а из совсем свежей раны, по руке побежала кровь. Одна капля, может две, но совсем немножко, она упала с кончика пальца на белый пол. Не я один уже знал, как пахнет вторая отрицательная. Мертвец, втянув запах тем, что осталось от носа, испустил громогласный хрип. — Вперед! — крикнул телохранитель, но балконная дверь так и осталась закрытой. Старик, закрыв рот руками, с ужасом смотрел на то, что к нам приближалось. Это была не толпа, это был один сплошной поток из костей, жил и темной гнилой плоти, тряпья и хрипа. Он просто летел, в секунду сбившись из разных частей этажа в одно месиво, которое приближалось угрожающе быстро. — Иди вперед, — в последний раз сказал Финн и, прижав к себе мертвеца, который разрывал рану на его плече, сделал несколько шагов в сторону, к ограждению, за которое рухнул вместе с потоком мертвых через три, два, один. Поток, так стремительно летевший на нас, вдруг сменил направление строго в сторону, строго вниз. Коридор второго этажа был пуст. А на первом, у лестницы, метались крысиным королем мертвецы, под которыми быстро растекалось кровавое пятно. — Вставай, — прошептал я, вцепившись в ограду. Каким-то образом, оказался уже у нее, у ступеней, сидя на подкошенных коленях. — Вставай! Я видел, как согнулась спина, как послушно пытался встать Финн на мой зов. Я вытянул руки, зазывая его, как одичавшую собаку приманивая. Он пойдет, он обязательно пойдет. Вот, вот уже сейчас выпрямится, сейчас, вот сейчас. — Иди ко мне! Свой голос я не узнал. — Ну иди ко мне, пожалуйста, иди ко мне! — кричал я, зажмурившись, когда мертвецы подмяли под себя тело, которое вот-вот бы поднялось на ноги. Кто-то оттащил меня от ограждения, кто-то вытолкал на балкон, не дав мне услышать хотя бы самое последнее: «Иди вперед». Уже в машине, увозившей нас прочь, когда в горящее мокрое лицо дул прохладный ветер, я понял — сегодня утром мой земной маяк рухнул и вот его не стало.