***
Короче говоря, стоя в бесконечно-длинной очереди людей в аэропорту, я думал о том, что само мироздание было против моего визита в этот город. Насколько подсказали интернет и общие познания, штат Луизиана не мог похвастаться мягким климатом и хорошей погодой — ураганы и наводнения там были гостями частыми. И именно с моим счастьем, в тот самый момент, как я решил отправиться туда, было объявлено штормовое предупреждение, и самолет, который должен был высадить меня спустя шесть часов в столице южного штата, сделал крюк и сел на посадку в городе Атланта. В городе Атланта, который находился через два штата и ровно в четыреста семидесяти милях от Нового Орлеана, если верить гугл-картам. Я стоял в очереди и просто аж рычал от злости. Чужой город, чужая страна, невесть чего жду, очередь не становилась короче. Вдобавок, волшебнику-иностранцу попасть на территорию МАКУСА было не так-то просто. Аэропорт делила на две части серебристая змейка мозаичного пола, и если бы маглы видели, какой бедлам творился с той стороны, где располагалась магическая таможня, то и не думали бы жаловаться на свои собственные неудобства. Нет, это не назвать даже бедламом. Столпотворения волшебников, нестройные очереди, огромные тележки багажа, ухающие под потолком совы, крики малолетних детей, уставших и капризных, возмущения взрослых, конфликты и ссоры на ровном месте: — Уберите свой мешок от моих вещей! Воняет компостом! — Отойдите от моего мешка, мэм! — Это хамство! Гарольд! Ты посмотри на это! Наблюдая за тем, как склочная ведьма в дорожной мантии орет нечеловеческим голосом на колдуна, занявшего все место рядом с собой мешками, я цокал языком. Всех магов, которым так или иначе нужно было попасть на территорию штатов, где объявили это самое штормовое предупреждение, порталы и камины перенесли сюда. Градус возмущений зашкаливал. — Луизиана, Флорида и Миссисипи — ожидайте. — Когда таможенник, усилив громкость голоса заклятием, объявил это, его едва не разорвали. Очередь к столу, где гостей-иностранцев принимали таможенники и внимательно проверяли документы, прежде чем поставить золотую печать разрешения, не становилась короче. Я понимал, что короче она не станет, и понимал, что это самая бесцельная трата времени. Любопытно было наблюдать за магловской частью аэропорта, где царили спокойствие и порядок, где маглы и знать не знали, что зал с ними делят волшебники, которым сейчас не позавидовать. — Пожалуйста, прошу, сохраняйте спокойствие! — Когда из вспыхнувшего камина вышел высокий мужчина, мокрый до нитки, я вытащил из уха наушник. — Штормовое предупреждение — не шутка. Причина тому — массовая миграция дементоров на восток. Толпа загудела в негодовании. Мужчина выставил ладонь вперед. — Мы делаем все возможное для возобновления перемещения людей, однако мы не можем развести тучи руками и сделать это быстро. Я прошу понимания и спокойствия! К вечеру, надеемся, все мы окажемся там, где планировали. МАКУСА приносит извинения за неудобства. Иностранцы взревели еще громче — вот уж появилась тема для всеобщих недовольств до самого вечера. Мужчина, который принес плохие вести, провел палочкой по своей мокрой одежде, из которой тут же повалил густой пар. Когда же пар развеялся, оставив форменную рубашку сухой, мы, хоть и стояли далеко друг от друга, пересеклись взглядами: я смотрел на него, вспоминая фамилию, он смотрел на меня, помня и имя, и фамилию, и обстоятельства первой встречи. — Что вы здесь делаете, мистер Поттер? — Он подошел ко мне и сразу же увел в сторону. — Мистер Робертс… — Роквелл. — Мистер Роквелл, — уточнился я. — Пытаюсь попасть в Новый Орлеан. Самый главный мракоборец МАКУСА смотрел на меня так, будто не сомневался — шторм, миграцию дементоров и беспорядки в зале ожидания сотворил я. Вообще, я подмечал, что мракоборцы преждевременно стареют. И даже задумался над тем, что у мистера Роквелла просто трэшовая работа, и его коллеге, моему отцу, отчасти повезло со своей бумажной волокитой последних лет. А у них то сынок президентский философский камень сопрет, то инферналы из земли полезут, то дементоры на восток мигрируют, то Ильверморни на Турнир отправлять надо. Удивительно, что у мистера Роквелла седыми были только выбритые виски, а не вся голова и брови от концентрации стрессов в месяц. — Зачем вам туда? — Личный вопрос. — Вы слышали про дементоров? — Да, только что. А вы каждого желающего лично предупреждаете об опасности? Мистер Роквелл нахмурился. — Поттер, я не буду лукавить, — действительно не стал лукавить он. — Мне нужны показания. Я облокотился на холодную колону, краем глаза поглядывая на очередь. — Я ничего не знаю о миграции дементоров. — Не валяйте дурака. Не ожидая услышать ничего другого, я вздохнул. — Что мне вам сказать? Вы видели все сами. Инферналов. — Я поднял взгляд. — И точку на карте вашего ликвидатора проклятий. Роквелл нахмурился — его лоб тут же забороздила глубокая морщина. — Я понимаю вас… — Ни хрена вы не понимаете, мистер Роквелл, — прошептал я. — Я не знал, что эта слепая мразь в розыске, не знал, что она сумасшедшая культистка, и не знал, что она может такое сотворить. Я не знаю, где ее искать, и не знаю, что со всем этим делать. Скажите, мне предъявлены какие-то обвинения? — Нет. — Прощайте. Мистер Роквелл неожиданно резко перехватил меня за локоть. Я дернулся и усмехнулся. — Вы не могли поймать ее столько лет. Вы и сейчас ничего не сделаете. — Так помогите нам, — произнес Роквелл, разжав пальцы. — Вы можете знать больше, вы можете помочь предотвратить будущие катастрофы. — Да мне плевать на них. — Виновница может быть поймана, помогите нам это сделать. Я шагнул назад и улыбнулся мракоборцу в лицо. — И что это изменит? — Ответа не услышал. — Вы сделали свое дело — вы загнали инферналов за забор, и остановили распространение проклятия. Скрыли это от маглов. Сейчас эти инферналы доедают то, что осталось от человека, который два дня пытался выжить внутри. Мне уже не важно, что будет с культисткой, и что вы будете делать с теми инферналами. Мне уже ничего не важно, просто оставьте в покое. Роквелл, вы справились. Маглы ничего не заметили. Вы молодец. У вас и так работа собачья. Дементоры мигрируют, Турнир скоро, а там, кто знает, может сынок президентский опять что-то учудит, а потом всем конгрессом выгребать… — Я хочу помочь вам, Поттер. — Тогда помогите мне попасть в Новый Орлеан. Роквелл расправил плечи и повернул голову в сторону таможенников. Крохотный тугой пучок стянутых на затылке волос качнулся. — Идем. Растерявшись, но не став борзеть, я подхватил рюкзак и поспешил за ним мимо тут же взревевшей в еще большем негодовании толпы. Поспешно и на ходу я достал из рюкзака паспорт. — В Новый Орлеан, — забрав у меня паспорт и протянув его таможеннику, сказал Роквелл негромко. — Мистер Роквелл, инструкция, — уперся таможенник. — Иностранец, тем более англичанин… — Под мою ответственность. На какой-то длинный свиток пергамента, лежавший перед таможенником, тут же вписали мое имя, а напротив нехотя опустили печать с тяжелым стуком. Роквелл подтолкнул меня к камину. На таможне в Новом Орлеане было тихо и очень пусто. На магловской стороне, напротив, кипела суета, на магической же, невидимой для не-магов, стояла звенящая тишина. Тишину прерывал лишь негромкий звук, с которым ведьма-таможенник елозила пилочкой по ногтям. Удивленно приоткрыв рот, когда я вышел из большого камина и споткнулся о бортик, она суетливо спрятала пилочку и убрала ноги со стола, когда вслед за мной вышел главный мракоборец МАКУСА. — Добрый день. — Добрый день, — сделав вид, что не заметил уж явного нарушения должностных инструкций, поздоровался Роквелл. Я шагал по пустому каменному залу, слушая гулкое эхо своих шагов. Взгляд идущего по пятам Роквелла прожигал спину, и я обернулся у перехода на магловскую сторону аэропорта, не выдержав. — Я могу идти? — Осторожнее там. — Не волнуйтесь, если меня поцелует дементор, то нахрен сдохнет, ибо я высосу из него радость. Надеюсь, МАКУСА не предъявит мне обвинения за это. Усталое лицо мракоборца на короткое, очень короткое мгновение озарила не усмешка. — Если передумаете, мистер Поттер, — сказал он, достав из внутреннего кармана удлиненного пиджака визитную карточку. — Напишите мне, пожалуйста. Я сунул карточку в карман, прекрасно зная, что выкину ее в ближайшую урну. Никакого желания сотрудничать с Роквеллом и повышать ему показатели раскрываемости международных преступлений не было.***
Не знаю, штормовое предупреждение было в регионе из-за дементоров или дементоры, пользуясь непогодой, решили мигрировать, или непогоду напустили мракоборцы, чтоб скрыть густыми кучевыми облаками эту самую миграцию, факт оставался фактом. Непогода была. Затянутое чугунно-темными тяжелыми тучами небо, казалось, нависло над городом и не пропускало ни единого солнечного луча. Дождь лил стеной, а под дуновением ветра, эта стена больно колотила каплями по лицу. И было холодно — август в южном штате напоминал больше промозглый лондонский ноябрь. Ежась от холода и ветра, который пронес мимо меня разбросанный мусор из поваленного бака, я очень пожалел, что на мне не оказалось той тяжелой кожаной куртки, которую я намеревался выбросить накануне. Я хоть трансгрессировал сразу же, как зашел в туалетную кабинку в аэропорту, и оказался на тротуаре у вереницы разномастных домов, на улице, где был дважды в жизни, уже успел замерзнуть. Пока вертел головой, выискивая нужный дом и попутно вспоминая, как он выглядит, тело под рубашкой продрогло, а руки покрылись гусиной кожей от промозглого дуновения ветра не куда-нибудь, а прямо мне в лицо. Ветер грохотал по крышам, дребезжали установленные на них антенны, трещали ветки деревьев и пластмассовая садовая мебель, грохотали крышками мусорные баки, где-то вдали пищала сигнализация автомобиля. Я вертел головой, пытаясь вспомнить, какой фасад был у дома Вейнов, как он выглядел, но, клянусь, не помнил. И не надо было помнить — взглядом я почти молниеносно, как обернулся вокруг своей оси, увидел страшную, похожую на ведьму-банши, женщину: высокую, тощую, как щепку, с длинными лохматыми темно-каштановыми волосами, всклокоченно развевавшимися на сильном ветру. Женщина стояла на дорожке у дома, придерживала шелковый халат тонкой жилистой рукой, смотрела высоко в небо и с наслаждением вдыхала холодный штормовой воздух. Я не очень уверенно направился к ней. Дом сразу не узнал, хоть он и выделялся — фасад у него оказался нежно-бордовый, а оконные рамы выкрашенными в голубой. А женщину узнал сразу. Она выглядела странно — не от мира сего, одета странно — в расклешенные выцветшие джинсы и длинный шелковый халат поверх плетеного широкого свитера, и вела себя странно — словно дождалась урагана, чтоб выйти на крыльцо и подышать воздухом. — Здравствуйте, — подрагивая от холода, поздоровался я. Вэлма Вейн повернула ко мне изуродованное шрамом лицо. Подобрав полы халата, как бального платья, она подошла ко мне. — Здравствуйте. Ее огромные карие глаза изучали меня внимательно. — А я тебя помню. Я на всякий случай шагнул назад. — Вудсток девяносто девятого? — Нет. — Почему? — Я родился в две тысячи шестом. — Бывает. Я, естественно, помнил, что мисс Вейн была тронутой, но запамятовал, что у нее память аквариумной рыбки. Она смотрела на меня: ей определенно было знакомо мое лицо, но она будто перебирала в памяти все события, чтоб вспомнить, где могла видеть, откуда я такой интересный взялся в ее голове, если только не с Вудстока девяносто девятого. Внезапно ее глаза расширились на половину лица. — А, ну конечно! — воскликнула она, поспешно заправив длинные волосы за уши. — Проходите. Не став уточнять, я последовал за ней. Поднявшись на крыльцо, она пару раз вдавила длинным ногтем кнопочку дверного звонка. Я приоткрыл рот. — Мисс Вейн… Мисс Вейн, опустив руку, обернулась, пару секунд подумала, что именно меня смутило, и высоко рассмеялась: — А, ну да. — И толкнула уже открытую сквозняком дверь. Я узнавал этот дом. Начал узнавать: старые цветастые обои, толстый ковер под ногами, ароматические удушливые свечи. Над головой болтались от ветра подвешенные к потолочным балкам птичьи клетки — в них вились и лианами свисали вниз зеленые плющи. Я поспешно закрыл дверь, с трудом, не сразу разобравшись, в какую сторону крутить замок, а Вэлма Вейн убрала от лица свисавший низко отросток плюща и бережно протянула его к соседней клетке, протянула меж прутьями и мягко поманила меня своими длинными паучьими пальцами. — Так, вы из социальной службы? — пропела она. — Что? — опешил я. — Нет. Сладкая улыбка на тонких губах тут же рассеялась. — Шелли, вылезай, — хлопнув ладонью по шкафу, объявила Вэлма Вейн. Дверца старого платяного шкафа, к которому я как раз прислонился, открылась, несильно ударив меня между лопаток. Отскочив и тут же задев затылком очередной свисающий отросток плюща, я вздрогнул. А из шкафа робко и осторожно высунулась девчушка с плохо прокрашенными кислотно-розовой краской волосами. С большим недоверием глядя на меня, она сдула лезшую в лицо розовую прядь. Я забыл про то, что такая девочка существовала. — А тогда кто ты такой? — прошептал мне на ухо голос сумасшедшей женщины. В доме сладкий запах ее восточных духов казался еще более удушливым. — Я… — Я смотрел только на девочку в шкафу, уже и забыв, зачем приехал. — Я просто… — А-а-а-а, — протянула Вэлма Вейн. — Я поняла. Девочка, закрыв за собой дверцу шкафа, бегом отправилась наверх. Только она исчезла из вида, я обернулся. Не знаю, что поняла Вэлма Вейн, но, кажется, не собиралась ломать мне лицо за то, что однажды я вцепился зубами ей в щеку. — Ты хочешь, чтоб я научила тебя охотиться? — Что? — еще больше опешил я. — Что? — писклявым эхом отозвалась женщина. И тут же игриво подмигнула. — Да ладно тебе, лапочка. Ты пришел, куда нужно, и Вэлма не оставит тебя одного и голодного. — Она ласково, но очень сильно потрепала меня по щеке. — Ой блядь, — простонал я, сев в кресло-качалку и закрыв лицо рукой. — Чего ты? — Женщина присела на корточки передом мной. — Наша община растет, нас уже сто семнадцать, тебя не оставят одного. — Сколько?! — Сто семнадцать. Я чуть не зарыдал в голосину. Эта королева вампиров из гетто воистину обладала фантастическим умением плодить «детей». «Чем ты, дебил, думал, когда укусил ее за щеку?» — в очередной раз спросил я себя. Роквеллу что ли написать, чтоб сбросил на этот дом бомбу? Я смотрел на то, как она улыбалась мне, закусывая нижнюю губу крупными заостренными клыками, и гадал, как эта сумасшедшая тетка до сих пор не попала в поле зрения все того же мракоборца Роквелла, как национальная угроза МАКУСА. Как она не пожрала половину города? И пока я сокрушался, а женщина улыбалась и мягко гладила меня по колену, в дверь позвонили. Моментально вскочив и выпрямившись, Вэлма вытянула шею, выглянув в окно. — Открывай, Вэлма! — в дверь уже забарабанили. Она послушно направилась к двери и повернула замок. Тут же голоса заглушил свист ветра и шум дождевых капель, а я, повернув голову, смотрел, как в коридор тут же влетела молодая женщина, с которой я даже периодически общался в мессенджере — старшая дочь. — Где она? — Я не знаю. — Голос мисс Вейн тут же задрожал, не оставив и следа лукавых ноток радостной неадекваши. — Смотри, до чего вы ее все довели, она в такую погоду неизвестно где прячется… Тара, что ты делаешь, ты пугаешь ее. — Не слушайте ее, это актриса погорелого театра. Смуглая и плосколицая Тара была в такой ярости, что пронеслась мимо меня в гостиную, даже не заметив и уж точно не узнав. В коридоре остались промокшие и рассерженные полицейский и женщина в дождевике. — Где она? — голос Тары донесся из какой-то комнаты. — Шелли! Шелли, выйди, пожалуйста! — Вэлма, хватит ломать комедию, — коротко буркнул полицейский. — Где девочка? — Я не знаю, ее нет здесь, мы искали с соседями все утро… — Опросить соседей? Тебе пачку спичек никто не даст, искали они, как же… А это кто? — Я… — я растерялся, когда меня заметили. Женщина в дождевике тут же достала из портфеля блокнот и застрочила в нем, прикусив язык: — Непонятные мужчины в доме… Мисс Вейн глянула на меня с ненавистью. — Беспорядок и неподходящие условия, — оглядев заросли плюща на потолке, продолжала женщина. Мисс Вейн грубо и очень сильно толкнула меня на лестницу. Я, споткнувшись, едва не пропахал носом ступеньки, но поспешил подняться. И вовремя — самым настоящим тайфуном к ним возвращалась разъяренная Тара. — Мама, где Шелли? Она сбежала из приюта. — Конечно, сбежала, вы ее напугали. — Она устроила драку с психологом и чуть не выколола ему глаз! — И правильно, блядь, сделала, моя девочка, — гаркнула Вэлма, уже ни разу не со слезами в голосе. — Так будет с каждым, кто ее от меня заберет. Я слушал, стоя на втором этаже, и косо глядел на тени людей в теплом свете торшера. — Что вы стоите? — кипятилась Тара. — Обыщите дом. Не стойте! — Не имеете права. — Соцзащита, мэм. Вообще-то имеем. — Вэлма, с твоим послужным списком лучше молчи. — Ей нельзя оставлять Шелли, ей нельзя доверять детей, — сокрушалась Тара. — Вы просто посмотрите на этот дом, вы зайдите на кухню, вы залезьте в холодильник. Я знаю, что такое жить с ней в этом доме. Она не следит за детьми, она угашенная круглые сутки. — Сука ты тупая, Тара, — выплюнула Вэлма. — Зайди ко мне на кухню. Зайди, глянь, что у меня в холодильнике, что у меня в раковине. Хоть один косяк у меня найди. Полицейский чем-то гремел в чулане. — Справедливости ради, мисс Вейн, тест на наркотики, который сдала ваша мать, был стопроцентно отрицательным, — что-то продолжая писать в блокноте, заявила соцработник. — Давайте не будем друг друга оскорблять. — Слышишь, сука тупая, давай друг друга не оскорблять. — Вэлма! — прикрикнул полицейский. — Молчи, сказал. Где девчонка? — Такие герои, такие молодцы! — орала Вэлма Вейн. Тень ее была похожа на страшного призрака. — Одиннадцать лет я ее растила! Одиннадцать лет, и нормально мы жили, и даже отлично мы жили. Я люблю внучку, я о ней забочусь и ей здесь хорошо, вы слышали ее, хотя, матерь Божья, кто ее там слушал? Психолог ваш одноглазый? — Мисс Вейн, пожалуйста, чуть тише… — А в приюте, конечно, ей будет лучше! — Это временная мера, мама, я ее заберу. Хочешь ты, не хочешь… — Моя ты умничка, столько лет в хер тебе Шелли не уперлась, а как узнала, что на нее каждый месяц по две тысячи баксов приходит, так сразу мыслишка пробежала, и сразу у меня условия не те, и сразу я неадекватная наркоманка. Нормальная стратегия, Тара, Шелли годик у тебя поживет — оп, уже и сынка есть на что в колледж отправить! У меня от высоких воплей аж волосы на макушке дыбом встали. Я заметил, как лестнице, ведущей выше, на чердак, задралась ковровая дорожка, и, схватившись за перила, поднялся выше. — … и сядет точно так же, как трое из твоих детей! — услышал я финальный аккорд Тары, прежде чем поднялся на пыльный чердак и чихнул от пыли. Не очень я понимал, что к чему, но за девочку, которая пряталась где-то в недрах чердачного хлама, шла самая настоящая война, которая, если полицейский не вмешается, станет кровопролитной. Доски пола скрипели под ногами, а в полутьме забытых вещей я успел увидеть у крохотного окна, покрытого слоем вековой пыли и паутины, кровать. Старую, пружинистую, с жестким желтоватым матрасом, изъеденным молью. На железном изголовье сидела сова. Я мотнул головой, но сова явно не причудилась. Она мигнула мне круглыми оранжевыми глазами. Рассеянно сев на кровать, я попытался ее погладить, но сова недружелюбно отодвинулась дальше, цокая когтями по изголовью. Но я так давно не видел сов (аргумент однако), что все равно вытянул руку, но пальцы сами собою уткнулись в стену и нащупали резьбу на ней. Дрожащим пальцем провел по знакомому очертанию одного из многочисленных вырезанных крестов — я видел и трогал такой крест сотни раз, но был он не вырезан на стене, а набит черной татуировкой на большом пальце левой руки. Одернув руку, словно меня стена током ударила, я отскочил назад и повалил стоявшего манекена с накинутым на плечи боа. Из-под кровати раздался судорожный вздох, а на лестнице послышались гулкие шаги. Я быстро присел и заглянул под кровать. Девочка с розовыми волосами, зажимая себе рот руками, смотрела на меня в ответ. — Шелли! Шелли, выходи! — кричали, спеша на чердак. — Это тетя Тара! Попытка достать девочку из-под кровати напомнила попытку затащить кота в ванную и искупать: Шелли забилась еще дальше, прижалась к стене и оцарапала мне лоб. — Не ссы, не сдам, — шепнул я, протянув руку. Шаги становились совсем громкими, ведь лестница не была бесконечной, и девочка сжала мою ладонь, зажмурившись. Я трансгрессировал в тот самый миг, как скрипнула дверь на чердак. — И нахер из моего дома! — рявкнула Вэлма Вейн, захлопнув дверь так громко, что хлопок прозвучал громче раската грома. Глядя из-за дома напротив на то, как вернулась в свой пикап Тара Вейн, а соцработник, натянув капюшон дождевика на прическу, последовала в машину за полицейским, Шелли подрагивала, то ли ликуя, то ли замерзая. Когда машины уехали, я снова сжал ее руку и трансгрессировал обратно в дом, где коридор обвит плющом. Девчонка даже не спросила, как я это провернул, даже не поблагодарила. И ее бабушка даже не удивлялась, куда это мы пропали вдруг из дома, когда тетя Тара ринулась наверх. Она стояла у окна, рассеянно смотрела вдаль и почесывала своими длинными, покрытыми блестками ногтями макушку розововолосой девочки, которая крепко ее обнимала. Вэлма напевала себе под нос что-то, и казалась такой умиротворенной и нежной, словно это не она высоким хрипом орала на людей, которые пришли к ней в дом. Наконец, вспомнив о моем существовании, она лениво повернула голову. — Ты еще здесь? Я кивнул, глядя на них. У меня не было сомнений в неадекватности этой женщины, но также не было сомнений в том, что эта девочка ее действительно любила. Она ее так обнимала… будто год не видела. Меня так сын не обнимал, когда год не видел. Неужели она боялась, что ее действительно могут забрать из этого странного дома, от этой странной женщины? Это был разрыв шаблона, ведь я помню, что говорил словами Тары Вейн, когда доказывал одному типу, что рядом с безумной Вэлмой нельзя никого живого оставлять, ведь она… Она дурная, конченая, она гробит детей. — Выбери лак, — негромко сказала мисс Вейн, и девочка, не забыв на меня косо глянуть, убежала в другую комнату, шаркая по полу дутой подошвой кроссовок. Достав из кармана халата мундштук, мисс Вейн сунула в него сигарету. Я, ощупав карманы, протянул ей зажигалку. — Тара хочет забрать ее, — протянула женщина, чиркнув зажигалкой. — Бесплатная рабочая сила на ранчо. Еще и две тысячи в месяц. Я бы тоже на ее месте так сделала. Я забрал протянутую мне зажигалку. Мисс Вейн открыла окно и выдохнула в него дым. — Пусть Шелли и сбежала обратно, у меня все равно ее заберут. Я же местная шлюха-амфетаминщица, мастер подпольных абортов, и сын у меня серийный убийца, и трупы у меня в гараже находят. И шрам на щеке — от сифилиса. Она прикусила мундштук. Впервые мне показалось, что эта женщина в адеквате. — Таким детей давать нельзя, — выдохнула Вэлма. — Таких стрелять надо мразей. Да? И всерьез ждала ответа от меня. Незнакомца. А я не знал, что ответить, глядя на нее. — Вы были не лучшей матерью. — Ответ получил очень ёмкий. — Тоже мне новость, лапочка. Ты, значит, хорошо меня знаешь. — Я знал вашего сына. Внезапно заболел желудок. Я не знал, как сказать и надо ли. Она не помнила меня, вряд ли помнила его. Она сумасшедшая. — Какого сына? — Вот, пожалуйста. Уточнить бы саркастично: «А у вас их много?», но вовремя вспомнил, что у этой мэм детей явно больше, чем у кого-либо, кого я в своей жизни знал. — Старшего. — Майлза? — Нет. Я до последнего не хотел произносить имя, которое хотел забыл. — Финна. Уголки тонких губ опустились вниз. Финна эта женщина помнила точно. — Не хочу, — отрезала она. — Я тоже не хочу. — Пошел отсюда нахрен. Очередной журналист, которому интересно, что чувствует мать серийного убийцы, где она не доглядела, да? — Нет. Наши взгляды встретились. — Тогда кто ты? И как на этот вопрос ответить? Кто я? Кем я был для него? — Когда ему было шесть, он дрался в школе, потому что его обижали. Вас вызывали дважды в школу: первый раз вы не пришли, а после второго, когда вернулись, сказали ему, что драться плохо, и нужно попробовать подружиться, — произнес я, глядя в узор на ковре и улыбаясь глупо. — Вы испекли кексы и на следующий день сказали ему угостить всех своих одноклассников, чтоб они поняли, что он хороший мальчик, но самому сказали не есть, потому что хорошие мальчики — не жадные и думают о друзьях. И он понес кексы в школу, уже потом только узнав, что вы добавили в тесто битое стекло. Мисс Вейн тоже улыбнулась. — Откуда ты знаешь? — Год назад он испек кексы в школу моему сыну. Хорошо, что я услышал эту историю до того, как тот принес их в школу. — Ха. Вейны по-своему заботятся о тех, кого любят. — Взгляд Вэлмы вдруг снова стал пустым. — Его было сложно любить. Я и перестала. — Его больше нет. — А я пожал плечами. Произнести это вслух оказалось легче, чем я боялся думать. Да и вообще, чем думать об этом. Вэлма внимательно на меня смотрела. Минуту, не меньше. Затем вынула окурок из мундштука, затушила о дно хрустальной пепельницы на подоконнике, и пожала плечами. — Я знала, что так будет. Героин? — Нет. — Вспорол руку пилой, как тогда? — Нет. — Сокамерники? — Нет. Ей было плевать. Она с азартом угадывала. В шарады со мной играла. Она знала, что так будет, и я знал, что так будет. Паучьи пальцы сжали ворот халата. — Он был таким тяжелым. — Женщина снова смотрела куда-то далеко-далеко, на бушующую за окном стихию. — Никого не любил, ни к кому не привязывался. Больной ублюдок, весь в папашу. Чем старше, тем опаснее. Если бы его тогда не забрали, он бы прирезал и меня, и детей. Мы здесь все на цыпочках ходили в последний год, чтоб его не злить. Я не сдержал отвращения и отвернулся. — Он никого не любил, — повторила глухо безумная женщина. — Когда вернулся сюда, он поверил всем, что я утопила ребенка. Всем соседям поверил, всем. Всему миру поверил, только не мне. Но Шелли мне оставил. Ему было плевать. Она сделала пальцем хаотичный какой-то жест. — Никого не любил, ни к кому не привязывался. Ему всегда было плевать. — Десять лет он жил, защищая меня, — коротко сказал я, поднявшись на ноги. — И умер, продолжая защищать меня. Надо было уходить. Ничем хорошим не закончилось это заранее обреченное на провал действие. Вэлма Вейн снова одарила меня долгим внимательным взглядом. — Что ж, — в итоге сказала она. — Значит, ты был особенным. Я зашагал в коридор — в лицо снова уткнулся росток плюща. С остервенением его смахнув, я опустил руку на дверную ручку. — Он мучился? — услышал я звонкий голос. — Нет, — не оборачиваясь, соврал я. Женщина позади вздохнула. — Ну хоть так. Распахнув дверь навстречу непогоде, я в очередной раз пожалел, что с собой не было куртки. Ветер усилился. По дороге летал сломанный пластиковый стул, а машина напротив верещала сигнализацией — лобовое стекло разбила отколовшийся от дерева сук. Дождь уже не капал, зато черные тучи гремели громом. — Эй, — окликнул меня голос. Я, придерживая очки на носу, обернулся и задрал голову. Из окна второго этажа высунулась девочка. Ее розовые волосы трепал ветер. — Давай, — своеобразно попрощалась она, помахав рукой. Тоже рассеяно махнув, я вдруг задумался и спросил: — Сколько тебе лет? — Одиннадцать. Меня как что-то сверху по голове треснуло. Это оказалось не озарение, а ветка дерева, впрочем, и озарение нахлынуло. Я влетел в дом, и это выглядело бы эпичным возвращением, не запутайся я в очередной раз в свисавшем с потолка плюще. — На чердаке сова! Мисс Вейн, поспешно утерев щеки костлявой ладонью, повернулась ко мне. В ее воспаленных глазах не было ни намека на то, что она видит меня не впервые. — Вудсток… Опять Вудсток! Почему Вудсток? Неужели те, кто тусили на том фестивале, были похожи на меня? Если да, то представляю себе это безудержное веселье с культурной программой чтения Бронте и обсуждением нашей вечной спутницы астмы. — Вэлма, следи за мыслью, — почти по слогам прорычал я. — На чердаке — сова! Ну как, ну скажите, люди, как можно быть таким чокнутым существом? Мы говорили меньше двух минут назад, а она снова меня не помнила. Интересно, а с девочкой, которая с ней жила одиннадцать лет, она тоже по тридцать раз в день знакомилась? — А, сова! — Вэлма воскликнула так громко и внезапно, что я подпрыгнул. — Она не сдохла? — Нет. — Шелли, она не сдохла! А ты переживала! Ох, она прилетела неделю назад, врезалась в окно и упала на лужайку, я подумала, она сдохла, и уже пошла обшивать обувную коробку бархатом, чтоб достойно похоронить гордую птицу за гаражом… Я громко щелкнул пальцами у ее длинного носа и Вэлма умолкла. — Сова принесла письмо? Что-то напевая себе под нос, женщина прошла мимо меня, шелестя шелковым халатом, провела пальцем по ящикам комода у стены, словно выбирая, какой ей нравится больше. Наконец, подцепив ручку на одном из них, она выдвинула ящик и порывшись там немного, на мгновение зависла, восхищаясь блеском расшитого золотыми чешуйками пояса. — Письмо! — гаркнул я. Вэлма опустила пояс обратно в ящик и послушно протянула мне аккуратно сложенное в распечатанный конверт письмо со знакомым мне восковым оттиском. Девчонка, подкравшись тихонько, заправила волосы за уши и вытянула шею, читая письмо у меня из-за спины. Я знал это письмо. Знал этот желтоватый пергамент и пурпурный оттиск печати, герб на нем. Знал, что чернила, которыми написано письмо, будут изумрудно-зелеными и блестящими, знал, кем адресовано письмо и почему неделю приходила в себя от усталости несчастная сова — ей предстояло самое долгое путешествие среди своих пернатых коллег. И уж конечно знал текст письма, но не без недоверия прочитал: Дорогая мисс Р. Флэтчер! Мы рады проинформировать Вас, что Вам предоставлено место в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов. Занятия начинаются 1 сентября. Ждём вашу сову не позднее 31 июля. Искренне Ваша, Аврора Синистра, заместитель директора — Флэтчер? — протянул я задумчиво. — Хрен с ним, но почему Р.? Какое у тебя полное имя? — Рошель. Я не выдержал и расхохотался в голосину. Не знаю, почему я так проорал с этого имени, но в голове сразу же возникли помпезные версальские парики фрейлин, платья, похожие на нарядные торты, и дама, которая вся аж излучала эстетику рококо, с девизом по жизни: «Все люди как люди, а я — Рошель». Бабушка и внучка смотрели на меня, как на придурка. — О, Господи, — утерев слезу с уголка глаза, простонал я. — Рошель… Но тут же посерьезнел. — Ну так вот… Это было сложно, очень сложно. Как магловским семьям объясняли про Хогвартс, магию и огромно часть мира, в существование которой поверить невозможно? Как родители-маглы, услышав все это, радостно собирали свое чадо в школу магии, а не крутили пальцем у виска и думали, что их разводят? Плюс два вопроса в копилку «выяснить до сорока лет». Честно говоря, будь я маглом и получи мой сын такое вот письмо, задался бы вопросом — кто это смеет писать моему одиннадцатилетнему ребенку? Я папаша очень своеобразный, и, если бы судьба сделала меня маглом, а моему сыну начали приходить эти письма странного содержания, я поднял бы на уши всю полицию округа с криками, что моего ребенка преследует неизвестный маньяк-оккультист. Потом бы, по-логике, в мой дом пришел кто-то из Хогвартса, чтоб поговорить и убедить отправить невесть с кем невесть куда ребенка на год, где он будет жить без доступа к средствам связи. Клянусь, эти волшебные гости в первые же пять минут полетели бы с крыльца носом в тротуар, а я незамедлительно вызвал бы полицию, потому как мой дом окружили совы и странные люди, которым нужен мой малолетний сын. Судя по тому, что маглорожденных волшебников было достаточно много, родителей, похожих на меня, в мире или не было, или было минимум, к счастью, иначе популяция волшебников стремилась к нулю. Да, это странно, но я по-прежнему считал себя адекватным. И какого же было мое изумление, когда неадекватная женщина Вэлма Вейн думала точно так же. — Там действительно здорово, — протянул я, после того, как попытка по полочкам разложить ей что к чему успехом не увенчалась. — Есть все условия, питание такое, что только ради этого стоит соглашаться. И, да, там учат детей магии. Хогвартс — лучшая школа магии в мире. Думаю, не запиши Шелли… пардон, Рошель, теперь только Рошель, в реестр под фамилией Флэтчер, она бы и не получила это место. Я начал думать, что Вэлма Вейн сознательно отключала мозг, как тумблером, в те моменты, когда не хотела слушать и слышать — вот я говорил долго, а она сидела, моргала своими остекленевшими глазами и ноль в них понимания было. И я понимал даже ее в чем-то: ну вот объясните маглу все это так, чтоб он с легкой душой отпустил ребенка познавать мир магии. Да даже такую шизанутую, как эту мэм, было сложно уверить в том, что магия существует и письмо — ни разу не шутка. — Да, марки нет, — согласился я. — Да, принесла сова. Но это правда не развод. Я закончил эту школу. Флэтчер закончил эту школу. Вы помните Флэтчера? Судя по тому, что в глазах пусто — нет. — О-о-ой, блядь. — Я уже не знал, как быть. — Я знаю, что это не развод, — вдруг проговорила мисс Вейн. Я чуть не бросился ее обнимать! — Он тоже получил письмо. — Кто? — не сразу понял я. — А-а… Такое письмо? Мисс Вейн открыла все тот же ящик комода и протянула мне еще одно письмо, сложенное треугольником. Не понимая пока, я развернул шероховатый коричневый пергамент, углы которого были украшены переплетавшими вензелями темно-синих и алых чернил. Заглавная буква письма тоже была алой, а далее текст, написанный косым почерком с завитушками, был синим: Уважаемая мисс Р. Вейн! Мы рады сообщить, что Вы были зачислены на первый курс Школы Чародейства и Волшебства Ильверморни. Просим Вас ознакомиться с вложением к письму: там Вы найдете список необходимых предметов для учебы, свод школьных традиций и правил, информацию об учебных дисциплинах и факультетах, а также разрешение на использование портала, который доставит Вас из ближайшего вокзала столицы штата до пункта назначения. Просим отправить ответ вместе с заполненной анкетой (см. вложение) не позднее 20 июля. Обращаем Ваше внимание — после истечения срока ответа разрешение на использование портала будет аннулировано! В ожидании вашей совы, Магнус Игнацио Шеппард, Директор Школы Чародейства и Волшебства Ильверморни — Рошель. — Я дочитал и повернул голову. — А ты прям нарасхват! Читала? Мисс Вейн захлопнула ящик так сильно, что от грохота со стены упала висевшая на ней карнавальная маска. — Держи, — протянув девочке оба письма, сказал я. И кивком головы указал ее бабке на соседнюю комнату. Вэлма вскинул тонкую бровь. Я снова кивнул в сторону двери. Женщина нахмурилась. — Блядь, идем, — не вытерпел я, ибо мадам вообще на тему намеков была тугой. Только мадам, напевая под нос мелодию, зашла на кухню, кстати, не такую уж и антисанитарную, как орала ее дочь, я спросил: — Если Финн получал письмо из Ильверморни, почему вы его не отпустили? Опять же, Ал. Ты бы и сам не отпустил ребенка абы куда. Но, это же Вэлма Вейн, она отпускала детей обносить чужие машины! Вместо ответа, Вэлма Вейн неопределенно пожала плечами и прикрыла глаза. Ее тяжелые веки, густо покрытые блестящими пурпурными тенями, дрогнули. — Он бы десять месяцев в году был далеко отсюда. Он не пугал бы вас и детей, учился магии, и не сел бы в тюрьму. У него была бы вообще другая жизнь. И у вас. И у всех. — И у тебя тогда. — И у меня, да! — И у Шелли. — Да ее бы вообще не было. Вэлма почесала ногтем бровь. — Тогда я правильно сделала, что порвала то письмо. Я отвечать не стал. Вместо этого глянул на экран почти разряженного телефона. — Сегодня первое августа. С Ильверморни опоздали. Но есть шанс с Хогвартсом. Отправить им ответ сегодня. Опоздает ответ — ничего, у меня в школе блат, договорюсь. Да даже если не договорюсь, посажу девчонку в поезд, ее же на ходу не выбросят. Хотя, старшекурсники могут… шутка, шучу, — поспешил добавить я. — Ну так что? В ответ лишь стеклянный взгляд и взмахи длинными, слипшимися от туши ресницами. — Почему нет? Я окончательно разгадал стратегию поведения мисс Вейн — в нужные для нее моменты он впадала в кататонию и походила на высокую моргающую куклу. — Не-не-не, уже не прокатит прикидываться самкой шланга. Щелкнул пальцами у ее лица. Она вздрогнула и отвернулась, разглядывать узор на голубом кафеле. — Да поймите же. — Я навис над женщиной вполне себе бесстрашно, забыв, что она дурная, и может легко отгрызть мне нос. — У вашего сына был шанс, но нет, не срослось. У вашей внучки тоже есть шанс. Шанс на жизнь, на другую, радикально другую, но точно лучшую. Она не к сектантам в логово отправиться — это лучшая школа магии. Она для себя такой мир откроет, такие возможности! Этого нет в гетто, понимаете? Я закрыл дверь громко, потому как невысокий силуэт виднелся в ее стеклянных ставках, явно подслушивая. И снова навис над безумной женщиной, яростно шепча: — Да, вы такая себе мамка, прям очень такая себе, делов натворили знатных. Но вы же ее любите, это видно. Да я вашему сыну в уши лил, что вы неадекватная, что вы гробите детей, но, кажется, я ошибся — девчонка вас действительно любит. Она не выглядит голодной, грязной, не нюхает клей, я уверен, что тот максимум, который вы могли дать, вы ей дали. Правда, да? Поспешно вытерев узкой ладонью мокрую щеку и размазав по скуле подтек блестящих теней, женщина кивнула. — Нет у нее будущего здесь. Вы это знаете. Вы выжали максимум любви, который могли дать, выжмите еще немного — позвольте ей учиться в Хогвартсе. Да, это далеко, но я клянусь, она будет в порядке, и это будет лучшим, что вы сделаете для нее. Туш на длинных ресницах смешивалась со слезами и блестками теней, образуя на изуродованной шрамом щеке Вэлмы Вейн причудливые разводы. — Если она уедет, я останусь одна, — тихо сказала она, закрыв рот рукой. — Да ее все равно у вас заберут. А она снова будет сбегать, и снова ее будут забирать, потому что не с вашей биографией выигрывать опеку. Да Господи-Боже, внучка вам не талисман, чтоб все время быть рядом! И вы не на войну ее отправляете, а в школу, в лучшую жизнь с возможностями, знаниями. Ну же! Женщина обернулась и опустив голову на руки, растянулась на столе, не желая больше со мной говорить. — Времени мало, — прикрикнул я строже. — Если мы не готовы жертвовать своими интересами ради тех, кого любим, значит хреново мы любим. В ответ тишина и всхлипы глухие. Она снова делала вид, что меня нет. Удобно иногда быть сумасшедшим.***
Только ночью, когда порыв ветра порвал последний целый провод электропередачи на улице, я вышел из странного дома, в котором над потолком вились плющи. Вышел с ощущением, будто меня прожевал и выплюнул дракон. Зачем я все это делал? Что с тобой не так, Альбус Северус? Чугунные облака снова гремели приглушенным громом, я снова ежился от холодного ветра. Фонари не работали, окна соседних домов были темными, будто нежилыми, дом же с бордовым фасадом, на который я обернулся в последний раз, даже в темноте был ярким пятном — на подоконнике горели многочисленные ароматические свечи. Высокая худая женщина со шрамом на щеке смотрела на меня из окна. Она прижала к нему ладонь, скреблась крепкими ногтями, будто намереваясь в стекле оставить дыру. Я плохо видел ее лицо, но знал, что она плакала, растирая по лицу блестки и тушь. И мне было противно жалеть ее. Она была, наверное, в моем личном топе самых ужасных людей, она такую околесицу несла, такую дичь отборную творила — некоторые люди просто не заслуживают жалости. Но я поспешил отвернуться и не видеть, как она обливается своими слезами-блестками. — Готова? — спросил я, покрепче сжав лямку рюкзака. Девочка с именем, с которым впору посылать Марию-Антуанетту сделать кофе, с трудом оторвалась от окна, утерла рукой нос и кивнула. — Ты не прощаешься, — пообещал я, улыбнувшись. — Ты просто делаешь правильный выбор. Мы шагали против ветра по пустой дороге южного гетто. — Что это? — Шелли вдруг задрала голову. — Птицы? Черные рыхлые фигуры, парящие меж облаков, действительно походили на перелетных птиц, но ветер становился холоднее, а лужи под ногами на глазах застывали тонкой коркой льда. — Наверное, птицы, — пожал плечами я. — Иди вперед. Но, на случай, если это была та самая миграция дементоров, ускорил шаг, а затем, когда покрытый изморозью указатель «Магнолия Парадайз» остался позади, покрепче взял девчонку за руку и трансгрессировал.