***
Утро началось рано и не с кофе, а с тревоги — мой новый устоявшийся ритуал. «Что мне делать?» Этот вопрос я задавал себе каждое утро вот уже десять дней. И находил ответы на этот вопрос всякий раз. Проговаривал сценарий каждого нового дня, подводя все к одной великой цели — пережить еще одни сутки. Это утро исключением не стало. Я полежал некоторое время, глядя в облупившийся потолок, подумал маленько, начертил план действий. Первым в списке был магазин — насколько я разбирался в детях, их надо периодически кормить. Прокравшись вниз по старой скрипучей лестнице, я обошел диван, на котором лицом в изъеденной молью подушке посапывала Шелли, вытащил из тумбочки запасные ключи и тихонько прикрыл за собой входную дверь. Лондон был огромным и многолюдным, тем не менее, казалось, что взгляды всего мира обращены именно на меня. Будто бы все те люди, которым не спалось ранним утром, шли по своим делам и провожали меня внимательными взглядами, точно зная — этот парень видел, как из земли вставали мертвецы. Охранник небольшого магазина у дешевого хостела смотрел на меня не как на парня, который видел мертвецов, а скорее как на ублюдка, который уже что-то успел стащить с полок. Не став его разочаровывать, я нарочито подозрительным взглядом выискал камеру видеонаблюдения, поправил очки и зашагал вглубь магазина. В детях я разбирался все же не так хорошо, как большинство отцов. Минут пять я стоял и тупил возле полки со скудным ассортиментом детского питания и порошковых каш, прежде чем вспомнил, что ребенку, которого следует накормить, одиннадцать лет. Облегченно выдохнув, я подумал о том, что, тем не менее, не очень знаю, что едят дети. Хотите верьте, хотите нет, я никогда не покупал еду для сына, вопрос того, что в доме всегда была еда, решался сам собой. Да и большую часть времени сын проводил в доме дедушки, где уж тем более никогда не был голодным. Я, конечно, мог иногда всучить Матиасу яблоко, шоколадку, стакан крови или какие-нибудь чипсы, но скорее для того, чтоб он нормально себя вел, а не потому что он был голодным. Короче говоря, не знаю, какой вывод сделал продавец на кассе, когда я вывалил из тележки гору печенья, йогуртов, шоколадных яиц и бутылку виски, но с чувством выполненного долга можно было смело ставить галочку напротив первого пункта в списке действий. — Значит, ты волшебник? Намазывая ломтик хлеба ореховой пастой, Шелли смотрела на меня снизу-вверх. Я, замерев с бодрящим утренним напитком из кофе и виски в кружке, коротко ответил: — Да. Наши взгляды на мгновение пересеклись. — Круто. Я просто представлял себе, как она видела всю эту ситуацию. В ее дом прибывает некий юноша с благими намерениями и перегаром, забирает ее от бабушки учиться магии, привозит в старый брошенный дом и наблюдает за тем, как она завтракает. Звучит как неплохой сюжет триллера про маньяка. «Ал, что ты делаешь?» Больше чем я не мог ответить на этот вопрос, не смог бы лишь на вопрос девчонки: «А ты кто вообще?». Кем я вообще был в этой ситуации? Другом папы, который зачал ее в наркотическом угаре на пару с вейлой-людоедкой, прежде чем бросить на сумасшедшую бабку и вступить в ряды боевиков наркокартеля? Уж лучше я был добрым самаритянином, который вызвался доставить потенциальную ученицу в лучшую в Европе школу магии. Диалог явно не клеился — Шелли меня побаивалась, да и мне было неловко и не о чем с ней говорить. Не став заглядывать в рот, я оставил ее завтракать, а сам направился в ванную. Опустил кружку на край умывальника и плеснул себе в лицо холодной, с запахом ржавчины, воды. Из заляпанного зеркала смотрел кто-то похожий на меня отдаленно, но не я. Я никогда не был красавцем, скорее даже неказистым сутулым бакланом, но с возрастом научился обыгрывать это харизмой, выглядеть эдаким интеллигентным брюзгой, который изящно поправляет ладонью очки и цокает языком. Но в то утро я выглядел так, будто каторжно и беспробудно пил несколько месяцев — помятый, желтушно-бледный, какие-то морщины появились, кожа на ощупь напоминала старый пергамент, под глазами синяки всех оттенков серого… У девочки внизу были все основания броситься наутек и звать полицию. Нужно было что-то в своей жизни менять, или хотя бы перестать завтракать алкоголем. — Ты отвезешь меня в эту школу? — поинтересовалась Шелли, вытирая мокрые розовые волосы полотенцем. — Нет. Что я там говорил про маньяков и полицию? Девочка замерла, комкая полотенце и покосилась на дверь, закрытую на цепочку. Я почему-то взбесился. — Да перестань уже. Я похож на маньяка? — Вообще-то да. — Брось. Ты много маньяков видела в своей жизни? — Нет, но я трижды смотрела нетфликсовскую документалку «Разговоры с убийцей». Я вскинул бровь. — Про Теда Банди? — Ага. — Она крутейшая! Мы снова переглянулись. Я усмехнулся. — Я не маньяк, правда. Но в школу тебе пока рано. Вот открой конверт с письмом. Шелли, повесив полотенце на спинку стула, потянулась к рюкзаку. — Там есть вложение. Список необходимых предметов. Надо это все купить. Задумчиво читая список и искоса поглядывая на меня периодически, Шелли поинтересовалась: — И мы купим? — Конечно купим. — Сейчас? — Я хотел сейчас, но кто-то решил помыть голову, и никуда не пойдет теперь с мокрыми волосами. Девочка цокнула языком. — Все, Рошель, ты потеряла шанс. Отправлю тебя бандеролью бабушке в гетто. С ней наедине было все так же неловко, и это было взаимно. Тем не менее, пока сохли ее спутанные розовые волосы, я внезапно проявил доселе невиданные чудеса взаимодействия с детьми. — Это отмычки? — нахмурилась Шелли, когда я опустил на стол связку металлических крючков. — Отлично, Рошель, введение в теоретическую часть можно пропускать. Да, это отмычки, — кивнул я и, выдвинув стул, сел за стол. — Подползай ближе. Шелли присела на стул рядом и опустила локти на стол. — Что? — нахмурился я, поймав ее суровый взгляд. — Это незаконно. Взлом — это незаконно. — А психологу глаза выкалывать законно? Девочка широко раскрыла рот в возмущении. — Это другое! — Ну да, ну да. Как же она напомнила мне Доминик! Такая же куколка с вейловской кровью и такая же правильная, громко правоту отстаивающая. В кого только — непонятно. — Не бывает незаконных знаний, — заверил я. — Бывает незаконное использование этих знаний. Я же не прошу тебя вскрывать камеры хранения в супермаркетах, правда? Не став спорить, но на всякий случай надувшись, Шелли повертела в руках связку отмычек. — Большая часть замков, которые в обиходе используются — цилиндровые, как этот вот. — Я протянул Шелли навесной замок, на котором и сам в этом доме тренировался под чутким руководством одного плохого парня. — Не буду объяснять, что такое цилиндровый замок, главное — вот этим вот… Я указал на связку отмычек. — … можно вскрыть любой цилиндровый замок. Тебе нужен только крючок, да, вот ты его держишь как раз. И подходящая отмычка. С опытом будешь легко понимать какая именно. А пока бери вот ту, на которой красная пометка, бери крючок и смотри внимательно, что надо делать… *** — Ну как? — поинтересовался я, вернувшись домой со сложенным в потрепанный пакет феном, который мне любезно одолжила соседка. Шелли, не поворачиваясь, пожаловалась: — Минут пятнадцать уже ковыряю в этом замке, а оно не ковыряется. Я подошел к столу и глянул сверху вниз. — Ничего страшного. Ковыряй в другую сторону, слушай щелчки, направляй крючком. Вот, я нашел тебе фен. — Спасибо. — Давай, смотри. — Я склонился над столом, взял ее руку в свою и плавно повернул тонкую отмычку в замке. — Слышишь звук? А теперь еще раз чуть-чуть поверни. Замок щелкнул. Я демонстративно прикрыл глаза с видом профессионала. — Сушись. Пойдем скупляться. Шелли, разматывая провод старенького фена, смотрела на меня с интересом. — Так ты взломщик? — Нет, — усмехнулся я, подлив себе в кофейную кружку еще виски. — А откуда ты умеешь взламывать замки? — Без этого в Хогвартсе делать нечего. Сушись давай. Фен вскоре утробно загудел, а я облокотившись на кухонную тумбу, сделал большой глоток из кружки. «Ал, что ты делаешь?» Девочка с розовыми волосами не была на него похожа вообще. У него были острые скулы, впалые щеки, нос с горбинкой от многочисленных переломов, глаза чуть диковатые. Девочка же выглядела мило, разве что розовая эта мочалка на голове была странной и дурацкой. Я не знал, что делаю: привязываю девчонку к образу, который силился забыть, или наоборот, ищу десять отличий, чтоб увериться — нет, не похожа. Глупо. Искать похожести глупо. Все равно, что ожидать, что мои вейловские кузены унаследовали бы рваные шрамы своего отца. Когда гудение фена стихло, я поспешно допил виски. Все еще не очень понимая, что я делаю и зачем, опустил кружку в раковину, протер влажные губы ладонью и, выдохнув хмельное послевкусие в сторонку, вышел из кухни.***
— Ну что, Рошель, уверовала в магию? — спрятав волшебную палочку за пазуху, ухмыльнулся я. Шелли провела ладонью по вновь выстроившимся в стену кирпичам и подняла на меня взгляд. — А обратно как? — Да точно так же. Пойдем, не убегай далеко. Я оказался в Косом Переулке впервые лет в девять, когда мы всей семьей собирали Джеймса на первый курс. Шока от «Дырявого котла» и волшебной кирпичной стены у меня не наблюдалось — я вырос в семье волшебников, видел, как мама летает на метле, папа трансгрессирует, а бабушка умудряется покрывать печенье ванильной глазурью, которая льется из кончика волшебной палочки. Пожалуй тогда, в далеком для меня… две тысячи пятнадцатом были лишь совы, а вернее целые стаи сов на жердочках у почты, и то, потому что я в жизни не видел столько сов в одном месте. Но будь я маглом, у меня бы шаблон сорвало только от вида волшебников, которые все еще предпочитали джинсам и толстовкам мантии и остроконечные шляпы. Что уж говорить о волшебной кирпичной стене и причудливым магазинам Косого Переулка! Кажется, в свои одиннадцать, мой отец был в похожей ситуации, тоже резко вынырнул из мира маглов и отправился с полувеликаном Хагридом, которого знал… часов десять за покупками для школы магии. Как у отца не сорвало крышу от обилия новостей за минуту, я не знаю до сих пор. — Не туда. — Я ухватил Шелли за капюшон толстовки, не дав вклиниться в поток людей. — Сначала в одно место заглянем. Блестящий отполированными белоснежными колоннами банк «Гринготтс» встретил нас коротко очередью волшебников, которые были явно обеспокоены резким падением курса галлона к доллару. — Это… — Шелли прижалась ближе, когда мимо нас прошел остроносый коротышка-гоблин. — Это гоблин, — подтвердил я, опустив ей руку на плечо. — Гоблины держат весь финансовый сектор мира волшебников. Крайне хитрожопые существа. Услужливые, но волшебников ненавидят. — Почему? — Если будешь читать учебник по истории магии, поймешь. Мы просто те еще мрази. — А банк волшебников работает как? — У нас своя валюта: галлеоны, сикли и кнаты. Кнаты бесполезны, на них сейчас и коробок спичек не купить. А вот галлеоны — это чистое золото. Но малейшее колебание на валютном рынке — и галлеон меняет курс. — Как это мне поможет в жизни? — Ну смотри. — Я зачем-то оглядел вымощенный светлым камнем зал. — Тебе сколько бабушка с собой дала? Две тысячи долларов? Так вот, если курс стабилен, то здесь ты сможешь их обменять на двести галлеонов примерно. Это прям много. А если как сейчас, то на сто пятнадцать. Чуешь чем пахнет? — Наебыванием. — Умничка, Рошель. Банковская сфера всегда наебет простого обывателя. Очередь двигалась медленно. Не знаю, на что рассчитывали стоявшие перед нами волшебники, желавшие как можно быстрее забрать все содержимое своих сейфов — насколько я знал, этот фокус не работал, гоблины предлагали миллиард условий и поблажек, лишь бы только оставить деньги вкладчиков в стенах банка. Когда же до нас дошел черед, Шелли юркнула мне за спину, а гоблин напротив, вцепился когтистой ладошкой в свою высокую стойку и придвинулся ближе. — Доступ в хранилище триста девять, — отрывисто сказал я до того, как гоблин задал вопрос. — Альбус Северус Поттер. Гоблин почесал бородавку на подбородке и поправил монокль. — У мистера Поттера есть ключ? — У мистера Поттера есть отмычка. Когтистая ладошка гоблина провела по карточкам в ящике стола. — Сейф триста девять? — Да. — Сожалею, мистер Поттер, у вас на него никаких прав нет. Я прищурился. — Рошель, погуляй, — бросил я, чтоб девчонка перестала жаться ко мне. Рошель боязливо отошла, а я навис над гоблином. — Чей это сейф? — Финнеаса Вейна, сэр. Согласно последней воле Наземникуса Флэтчера. — Финнеас Вейн мертв. Его дочь может получить доступ к хранилищу? — Мистер Вейн оставил завещание? — Мистеру Вейну было тридцать четыре. Вы действительно думаете, что он мог оставить завещание? Гоблин вскинул реденькие брови. — У меня нет оснований пускать вас в хранилище. Я коротко усмехнулся. — Послушайте, господин гоблин, — наматывая на палец длинную ленту, подвязывающую его острый воротничок, прошептал я. — Последний гоблин, который перешел мне дорогу, получил откушенное лицо. Не надо вертеть головой. Прежде, чем вы позовете охрану, напомню о том, что я отнюдь не однофамилец того самого влиятельного Поттера, и если случайно нарушу большую тайну и сболтну кому-надо о том, как налажал «Гринготтс», когда позволил украсть из хранилища философский камень, ваши вкладчики просто разнесут это здание. Представляете, что начнется, когда все узнают, что самое надежное в мире место оказалось не таковым? Отпустив ленточку, я разгладил ее ладонью. — А можно просто пустить меня в хранилище, которое по праву принадлежит вон той девочке. Гоблин скривил свое маленькое, похожее на печеное яблоко лицо. Не оборачиваясь, он ткнул пальцем вверх, и я догадался поднять взгляд на серебряную гравировку, блестящую на каменной стене позади. — Если пришел за чужим ты сюда, — наставительно произнес гоблин, зачитывая строку. — Отсюда тебе не уйти никогда. — А мы не за чужим. Мы — взять свое, чьим бы по закону оно ни было. — Блордак! — позвал скупо гоблин. — Проводи мистера Поттера. Поманив к себе Шелли, я крепко сжал ее за руку и подтолкнул вслед за гоблином по имени Блордак — старым и с бельмом на глазу. Двери, к которым он, прихрамывая, повел нас, распахнулись, а в лицо тут же подул холодный спертый воздух банковских катакомб. По извилистым рельсам, дребезжа и скрипя прямо к нам подкатила тесная тележка. — Серьезно? — побледнела Шелли. — Лезть туда? — Да, смелее. — По таким рельсам? Да там же мертвая петля, вон, смотри, как ведут рельсы. Я усадил ее в тележку и сел рядом. Гоблин, протянув мне керосиновый фонарь, уселся следом. — А что если человек выпадет из тележки? — не унималась Шелли, глядя с опаской вниз, где кроме рельсовой дороги и бездны не было ничего. — То попадет на нижний ярус быстрее, чем доедет тележка, — успокоил я. Тележка лязгнула и понеслась вперед, не дожидаясь, пока я действительно успокою свою подопечную. Подопечная, кажется, начинала постепенно разбавлять свои розовые космы преждевременной сединой. — Господи, нормально же жила в Новом Орлеане, что пошло не так, почему я здесь, — ныла Шелли, закрывая лицо руками. Тележка резко опустилась вниз и по подземелью эхом прокатился высокий ор. Вихрь за вихрем, резко вниз и влево, мимо острых сталактитов над головой, но далеко не так страшно, как если бы, сейф триста девять находился на самых нижних ярусах. Страшно, резко, но вот тележка остановилась, заскрежетав, и гоблин первым вышел к указанному месту. — Фонарь, пожалуйста. Я протянул ему фонарь и помог Шелли выйти из тележки. Бледная и подрагивающая Шелли вцепилась в мою руку, дырявя кожу ногтями. — Главное — не смотри вниз, — не удержался и ляпнул я. Она замерла, чуть не оступившись, завороженно глядя на то, как в бездну банковских подземелий откуда-то сверху полетел крохотный камешек. Гоблин снисходительно на нас глядел, оставил в записной книжке какую-то пометку, опустил фонарь на плоский камень и молча вернулся в тележку. — Держи. — Я протянул девочке связку отмычек. Шелли посмотрела на меня как на сумасшедшего. — Ты хочешь вскрыть банковский сейф?! — Иначе в него не попасть. Давай, смелее. Гоблин прикроет. — Но я не умею. — Ничего, научишься. Все то же самое, как с навесным замком. — Я поднял фонарь и поднес его ближе к массивной круглой двери. — Найди пальцем скважину. Есть? — Есть, — не очень уверенно подтвердила Шелли. — Бери связку. Ищи натяжитель… натяжитель — в связке один, ты его называешь крючком. Да, правильно, этот. И бери отмычку, которая с намотанной изолетной. Нашла? Ну все, натяжитель в нижнюю часть, отмычку вверх и крути. — Куда крутить? — Куда крутится, туда и крути. — Оно не крутится. — Крути лучше. Нежнее, не ломай отмычку, она старше тебя, прояви уважение. Уперлось? Хорошо, крути в другую сторону. Примерно себе представляя, как обхохатывался гоблин в тележке, наблюдая за нами, я присел на камень, понимая, что это надолго. — А ключ у тебя есть? — спросила Шелли, раздраженно ковыряя отмычкой в замке. — Нет. Десять минут пыхтений у замка и моих позевываний закончились тем, что Шелли взбрыкнула, пнула тяжелую дверь и зашагала к тележке. — Ну что пошло не так? — закатил глаза я. Ненавижу детские истерики. — Да херней мы занимаемся, вот что, — отбросив волосы с лица, буркнула девочка. — Так что, возвращаемся в Новый Орлеан? — Да! Я цокнул языком. — Хорошо. Я тебя понимаю. Но понял бы тебя Наруто Узумаки? Где бы он был сейчас, если после первой же трудности на своем пути, вздохнул и сдался? — Кто? — В смысле «кто»? Это классика! Как можно не знать о «Наруто»? Аж воздуха в груди от возмущения не хватало. — Нет, это даже не классика. Это история, это вектор жизни. Это история, которая зарождает в человеке понятия дружбы, долга, веры в себя… Вот потому у вас и поколение необязательных нытиков, которые нихрена не умеют дружить! Да мы каникул школьных ждали, в календаре дни отмечали, с вокзала домой бежали, чтоб включить этот шедевр, мы с калькуляторами высчитывали, сколько серий можно посмотреть, если в сутках двадцать четыре часа, а серия без оппенинга длится девятнадцать минут. Мы до третьего курса по лестницам в Хогвартсе бегали как ебланы, вперед наклонившись и руки назад вытянув, а до шестого на Хинату всем факультетом дро… Дверь хранилища с грохотом отворилась, будто выдирая из стены несколько каменных блоков. Я обернулся. — Молодец, Рошель. Та, вытянув из скважины отмычку, сунула мне связку. — Идем, — сказал я, первым переступив высокий порог. В сейфе не изменилось ничего. Нога Шелли опустилась на груду монет и провалилась в не по самую подошву дутых кроссовок. Я обвел фонарем груды золотых галлеонов, пылившихся внутри хранилища одному Богу известно сколько лет. Золотая жила выглядела именно так — даже определить цвет стен внутри хранилища было невозможно, золотом сияло все, даже растянутая меж груды древних амфор паутина. В сейфе триста девять я был до этого лишь раз, и стоял на его пороге с точно таким же лицом, как Шелли, недоуменно-восторженным. До сих пор не знаю как, а главное зачем, Наземникус Флэтчер смог скопить такое состояние: старый аферист жил в нищете и долгах, экономил на всем и не брезговал воровать с бельевых веревок чужую одежду. — Блядь, — выругался я, повернув голову. У стены пугала причудливая статуя из чистейшего золота — довольно уродливая русалка с пустующей глазницей, из которой выпал при невыясненных обстоятельствах изумрудный глаз. Я отошел подальше, к заваленному монетами и серебряной посудой столу, разбрасывая монеты под ногами, словно желтые опавшие листья. — Чье это? –Шелли стояла, боясь дернуться, будто не удивилась бы, если галлеоны вмиг могли исчезнуть. — Твоего деда. А сейчас — твое. Я ожидал вопроса, если честно. Но Шелли лишь мотнула головой. — Я не возьму. — Почему? — снисходительно спросил я. — Бабушка говорила, что мой дед — бандит. Это правда? — Ну… Наземникус Флэтчер до пафосного звания «бандит» не дотягивал одним только внешним видом. Жулье, обманщик, прощелыга — вот это ближе будет. — Отчасти. — Это грязные деньги. Мне не нужны грязные деньги. Я вскинул бровь насмешливо. Какая грустная судьба у хранилища триста девять. Наземникус не тратил эти деньги, боясь спустить все разом. Его бастарду все эти груды золота не нужны были. А внучка брезговала. Ох, знала бы она, что две тысячи долларов, которые ежемесячно капали на ее содержание, были куда как грязнее. — Ты еще очень маленькая и глупая, — мягко сказал я. Глаза Шелли округлились в гневе. — И делить деньги на грязные и чистые сможешь только тогда, когда сама будешь зарабатывать. А сейчас, понты немножко опускаем, открываем рюкзак и набираем тебе на обучение. В тележке мы ехали молча и без воплей на этот раз — Шелли храбрилась как могла. Понять на что она обиделась, было сложно, поэтому я спросил, когда мы покинули банк. — Я не глупая, — холодно ответила она. — А, ты об этом, — фыркнул я. — Не сомневаюсь. Но опыта жизненного у тебя нет, что нормально, ты же еще совсем гном. — Это грязные деньги. Если дед был богатым, какого черта бабушка с детьми жила в нищете? Не знаешь? Поэтому давай без нравоучений. — Не собираюсь. Просто запомни закон жизни номер семь: дают — бери. Шелли усмехнулась и повертела в руках золотую монету. — И много можно купить на галлеон? — Раньше — половину Косого Переулка, — немного утрированно ответил я. — При Фадже так точно. А сейчас это чашка чая. — Да? — Ага. — А сколько монета весит? — Хороший вопрос, Рошель, очень правильный. Да, иногда в магловском ломбарде выгоднее продать галлеон, за грамм золота денег дают больше, чем если обменять его в банке на фунты. Но никогда так не делай, посадят. Первой по курсу была лавка волшебных палочек, и идти туда было немного боязно. Я представлял, как услужливый внук знаменитого Олливандера подносит розововолосой девочке одну палочку за другой, ни одна не подходит, ни единой искорки из кончика не вылетает, мастер палочек обессиленно пожимает плечами и говорит: «Какая-то ошибка. Палочка не хочет выбирать волшебника, а может она не волшебник? А ну-ка возвращайте ее бабушке в Новый Орлеан». Но не успел я прокрутить себе в голове весь пессимистичный сценарий, как продавец уже упаковывал волшебную палочку в перевязанный лентой футляр. — Яблоня и волос единорога. Чудесное сочетание для юной леди, — улыбнулся мастер, протянув Шелли футляр. Я спохватился и поспешно отсчитал мастеру сорок золотых монет. Это было странное чувство — палочка выбрала волшебника, все уже, все, едем в Хогвартс. — Единороги существуют? — спросила Шелли, когда мы вышли из магазина. — Да. Кажется, даже где-то в лесу у Хогвартса живут. Впервые за все недолгое время, что мы были знакомы, лицо Шелли озарила лучезарная улыбка.***
— … а если тоже боишься сушенных пауков и многоножек, то просто найди придурка, который не боится, и подсаживайся к нему на уроках зельеварения, — подсказал я, когда мы вышли из битком набитой аптеки с ингредиентами в бумажных пакетах. Не знаю, как мои родители умудрялись за одни сутки собрать троих детей в Хогвартс. Мы с Шелли провели в Косом Переулке все утро и половину дня, а обзавелись лишь волшебной палочкой, ингредиентами для зелий, оловянным котлом и медными весами. До самого главного — учебников и школьной формы, было не добраться. Переулок заполонили толпы школьников и их родителей. Не знаю, как мы так лихо проскочили без очереди в магазин волшебных палочек, но чем ближе к полудню, тем теснее становилось на улочках. У ателье мадам Малкин выстроилась целая очередь, а сама старая ведьма едва успевала раздавать указания закройщицам, а в книжном «Флориш и Блоттс», как оказалось, была нехватка половины учебников из школьного списка. А потому на покупке всего для зелий решено было на сегодня сборы в школу закончить, чему я оказался несказанно рад. Если добыть учебники не представляло глобальной проблемы, то выбрать девочке, любой девочке, школьную форму — думаю, это должно было стать очередным подвигом Геракла и без алкогольного допинга это не осилить. Я просто помню, как первокурсница Лили устраивала истерику, отказываясь даже близко подходить к примерочной, мотивируя это тем, что будет похожа в школьной мантии на священника-коротышку. — То есть живая шляпа решает, где кто будет учиться, за пару секунд? — ковыряя отмычкой тренировочный навесной замок, уточнила Шелли. Я опустил на стол коробку с пиццей и сел напротив. — Да. Она, так сказать, сканирует характер первокурсника, отыскивает необходимые качества. Темные глаза глянули на меня недоуменно. — Как за пару секунд шляпа может точно оценить характер другого человека, если на это требуются долгие годы? Вопрос поставил в тупик. — Это же волшебная шляпа, — отмахнулся я. — То есть шляпа подбирает тебе факультет на все время учебы. А если она ошибется? — Она не ошибается. Это же волшебная шляпа. Не ломай замок. Ешь. Шелли фыркнула. Я придвинул к ней пиццу. — А ты где учился? — подцепив неоново-зелеными ногтями тонкий ломтик горячего теста, поинтересовалась Шелли. Я только сейчас заметил ее ужасные зеленые ногти. Удлиненные и яркие, они выглядели карикатурно и броско на детских пальцах. — На Гриффиндоре. Но шляпа долго сомневалась, уговаривала на Слизерин. Я попросил не отправлять в Слизерин, и она согласилась. — А смысл тогда распределения, если каждый может просто попросить шляпу? — Так, Рошель, давай ешь. Вопросы она, конечно, сыпала со всех сторон и колкие, но, кажется, точно уверилась в том, что я не маньяк, а школа магии действительно существует. Я понимал это любопытство и даже ехидные вопросы, но терялся — очевидные мне вещи объяснить было порой невозможно. — А какой факультет лучше? — Вот, снова вопрос. — Да нет лучшего по сути. Они просто разные. В Гриффиндор попадают все отбитые с шилом в заднице, в Когтевран — псевдоинтеллектуалы, которые носят имиджевые очки и строят из себя мозговой спецназ школы, — пожал плечами я. — В Слизерине учатся самые хитрожопые и выебис… задаваки. Ну а те, кто умом не блещут и в костры с разбегу не прыгают — в Пуффендуй. — Чет какая-то тухлая у вас школа. Я прожевал горячий кусок и усмехнулся. — Да утрирую же. Нет, на самом деле не так все жестко, купим завтра учебники, почитаешь «Историю Хогвартса», там как раз все написано про факультеты… Ой. Слушай, а ты умеешь читать? Шелли опустила недоеденный кусок в коробку и взглянула на меня с презрением. — Ты издеваешься надо мной? — Что? Нет, я просто спросил. — Да, черт возьми, конечно я умею читать. Какого ты думаешь, что я тупая? — Я не думаю, что ты тупая. Просто уточнил. Не сдержав улыбки под взглядом стервятника, я поинтересовался: — Что ты любишь читать? — Ничего, — заморгала Шелли. — Мы на Юге США предпочитаем ковырять пальцем в носу. — Ну перестань, я не хотел тебя обидеть. — Я не обиделась. — Было мне сказано голосом рыцаря, вызывающего противника на поединок. — Мне нравится про Перси Джексона. — Что? — Я не удержался и хохотнул. — Это же детская сказка. — Чувак, я и есть ребенок, мне одиннадцать! Остаток дня прошел тихо-мирно, разве что моему возмущению не было предела, когда оказалось, что это чертово поколение детей не понимало всю глубину вечной жизнеутверждающей классики «Наруто». Когда же, утром следующего дня, штурм Косого Переулка продолжился, череда неловких вопросов продолжилась тоже. — Значит, ты знал деда? Я настолько привык называть за глаза «дедом» Диего Сантана, что вопрос Шелли застал врасплох. Мы стояли в очереди к прилавку «Флориш и Блоттс», я крепко сжимал в руках стопку учебников, чтоб не умыкнул какой-нибудь безумный родитель, а Шелли, скучая от медленного продвижения потока посетителей, вертелась, листая украдкой книги на полках. Не знаю, почему именно листание зеленоватых страниц «Большого справочника пиявок Восточной Европы» породило в ее голове такой внезапный вопрос о дедушке, но я в очередной раз замялся с ответом. — Ты прям генератор случайных вопросов, Рошель. — Все равно же стоим. Я перехватил стопку учебников покрепче — толстенная книга заклинаний рискнула выскользнуть и отбить мне ноги. — Знал, — пришлось нехотя признаться. — И как? — Ну такое. Наземникус действительно не вызывал ни презрения, ни теплых воспоминаний, ничего, кроме, так сказать, неприятного послевкусия. Как откусить яблоко и распробовать кисловато-горький привкус давней гнили. Неприятно, но не более. Честно говоря, у меня к живому старику Сантана больше эмоций было негативных, чем к Наземникусу, который оказался так или иначе по ту сторону баррикад. — А что? — на всякий случай спросил я. Шелли пожала плечами. — Он оставил мне гору денег. Как минимум интересно каким он был. — Ну да, — протянул я. — Твоя бабушка вряд ли его помнит. — Она говорила, что он самовлюбленный урод. Я усмехнулся. У Вэлмы Вейн была очень выборочная амнезия. — Боюсь представить, что она говорила тебе о твоем отце. — Да ничего такого. Опешив, я взглянул на нее. Шелли оторвалась от листания очередной книги, попавшейся под руки. — Да ладно, я хорошо изучил твою бабушку. И могу представить, что она говорила. Наверняка, что он такой же урод, как и его папаша, угадал? — Нет, — хмуро сказала Шелли. — Что ему просто нужна была помощь. — О. Ну-у, наверное. Нужно было срочно менять тему, или хотя бы чтоб очередь к продавцу двигалась быстрее, потому что от меня начинали требовать каких-то ответов. Но продавец как назло отошла, показывать группе женщин полку с рецептами настоек и бальзамов, и я, кашлянув, сказал: — Скажем так, твой дед жил для того, чтоб остальным жизнь медом не казалась. Очередь действительно очень медленно двигалась и я, покачиваясь, сделал пару шагов вперед, чтоб дышать в затылок стоявшему впереди колдуну. — Злобный жмот, который считал, что весь мир должен сброситься ему по золотой монете. Мог за гроши продать все и всех, что в итоге и сделал. Абсолютно бесполезное пропитое создание, которое не любило ничего, кроме денег, — буркнул я. — Будь он до сих пор жив, хрена с два ты бы увидела хоть монетку из его хранилища. А как он меня подставил… Немного увлекшись, я чуть виновато опустил на девочку взгляд. — Чет жестко, — произнесла она. — Зато честно. Но… Но надо было хоть что-то хорошее, потому что глаза у Шелли были такие жалостливые. Вопрос на миллион: что хорошего можно было сказать о покойном Флэтчере? — Если бы не он, у меня была бы другая жизнь. Не знаю, лучшая или хуже, но… — Опять я застопарился на «но». — Но много в ней хорошего было. Плохого, правда, больше… Я ненавижу свою жизнь, честно говоря. И пока откровения не скатились в призыв молодежи к депрессии, поспешил улыбнуться. — Но, судя по тому, что хранилище доступно, а письмо из Хогвартса пришло на имя Рошель Флэтчер, твой дед позаботился о будущем хотя бы кого-то из своей родни. Ну да ладно. Видишь там, на полу стоит стопка «Чудовищных книг о чудовищах»? Ага, вот эти, с челюстями. Иди, сунь пальчик меж страниц, книга тебя укусит, ты заголоси громко и нам сделают скидку на учебники… Повторюсь, до сих пор не знаю, как мои родители за день умудрялись собрать троих детей в школу. Руки отваливались от груза учебников, которых, казалось, современным первокурсникам понадобилось больше, чем мне в свое время — одна только «История Хогвартса» весила не менее двух кило и насчитывала около тысячи страниц, а уж о «мелких» справочниках каждодневных заклятий и толстенной «Теории магии. Расширенное издание» и говорить не приходилось. Такое ощущение, что библиотекарь мадам Пинс, если, конечно, она еще работала, устала бороться с беспорядками в читальных залах и повесила на двери библиотеки амбарный замок. Но на книгах груз не ограничивался. — Может ты поможешь мне? — пыхтела Шелли, с трудом волоча за собой коробку с огромным телескопом. В списке необходимых предметов был телескоп, однако те, которые использовались на уроках астрономии, были максимально простыми и напоминали скорее подзорную трубу. Они не занимали много места в чемодане и, главное, их легко было нести на урок в Астрономическую башню. Но телескоп, в который с первого взгляда влюбилась девочка с розовыми волосами, был громоздким из латуни и позолоты, складным, на трех устойчивых ножках, с целым набором линз и трубой, на которой были выгравированы блестящие планеты и созвездия. Труба была громоздкой и я не представлял, как всю эту конструкцию Шелли будет собирать, а главное, как дважды в неделю собирается таскать это по винтовой лестнице на самый верх Астрономической башни. — Не помогу. Шелли остановилась, смахнула волосы со лба и запыхтела. — Правило жизни номер шестнадцать, — наставительно сказал я. — Отвечай за результат своих желаний. Я тебе какой телескоп сказал брать? А ты какой захотела? Вот и тащи. — В этом телескопе, — пыхтела Шелли, едва поспевая за мной. — Тринадцать линз и… — И нахер они тебе не нужны будут. Она посмотрела на меня с болью. — А почему ты меня не отговорил тогда? — Правило жизни номер сорок: не слушай тех, кто мешает осуществлению твоих желаний. Лучше купить и жалеть, чем не купить и жалеть. — Так ты за или против, я не понимаю! — Мне пофиг, Рошель. Это твои деньги и твой телескоп. В магазин мантий мы снова не попали — Шелли ныла и останавливалась передохнуть через каждые десять шагов, а когда я смилостивился и взял у нее коробку с телескопом, почувствовал, как мой позвоночник наскрипывает реквием. Поэтому, снова вернувшись после обеда в Паучий Тупик и снова не купив всего необходимого, до вечера я занимался тем, что собирал конструктор из телескопа. — Ты уверен, что штатив должен держаться на изоленте? — подняв на меня взгляд поверх «Истории Хогвартса», спросила Шелли. — Да, уверен. Читай дальше. — У меня вопрос. — О Господи, опять. Что там? — Здесь написано, что школа скрыта от маглов чарами. Я устало кивнул. — Магл — это человек-неволшебник. Ну да. Шелли перелистнула страницу. — Что магл видит вместо замка руины и табличку «Не входить! Опасная зона!». Неужели за все время никто реально не полез в эти руины? Ну там, не знаю, спасатели, блогеры, экстремалы. Наши взгляды пересеклись. — Читай дальше, — посоветовал я, в очередной раз не зная, что ответить. — Но… — Задашь этот вопрос декану, и тебя сразу сделают старостой. Все, не отвлекай мужчину, когда он собирает телескоп. Правило жизни номер сто три, на минуточку.***
Наш третий день под одной крышей встретил теплым летним утром и ощущением, будто мы с Шелли Вейн знакомы не меньше недели, а больше года. Скованная неловкость, как поначалу, уходила, а девочка меня все чаще улыбала своим неиссякаемым запасом вопросов и непосредственностью. Неловкость возвращалась только вечером, когда она подолгу говорила с бабушкой по мобильному, показывала телескоп и учебники, демонстрировала, что ее не развели и школа магии все же реальна, а я не знал, куда себя деть в это время. Я и сам взволнованно чувствовал себя первокурсником — вроде и давно уже прошли те времена, когда тщательно выбираешь перья, карандаши и блокноты (обязательно красивые блокноты, слишком красивые, чтоб портить их своими каракулями и кляксами). Не знаю, что это за приступ ностальгии, но я так себе домой мебель не выбирал, как тетради и перья в магазин пишущих принадлежностей Фликермана. Азарта добавляло еще и то, что в магазине было не протолкнуться, а потому борьба за лучшую канцелярию была ожесточенной. Как раз поймав взгляд потенциального оппонента — девчонки-старшекурсницы, с которой мы рисковали не поделить последний оставшийся блокнот с обложкой, украшенной сушеными цветками, я помчался к полке, и чуть не влетел носом в витрину с разноцветным пергаментом, когда знакомая тонкая фигурка с растрепанным пучком огненно-рыжих волос взгромоздилась на прилавок и проорала, перекрикивая гул покупателей: — В порядке очереди, я сказала! Я чуть удар не схлопотал, но отнюдь не из-за громкого крика. Встреча с милой кузиной, как и с кем-либо вообще, в мои планы не входила. — Уходим. — Я выискал розовую макушку и выдернул Шелли из толпы, как луковку из грядки. — Чего уходим? — возмущалась Шелли, едва задевая подошвами ступеньки, так быстро я ее тащил. И не сказать же, что блокноты и правда в этом магазине лучшие, вывеска не соврала, но Доминик за прилавком, у которой в секунду родится три миллиарда теорий касательно девочки рядом со мной, была в этот промежуток времени очень некстати. Юная Рошель, как оказалось, тоже теории строить умела. — Бывшая твоя, да? — ехидно поинтересовалась она, прижавшись носом к витрине. Меня хоть и передернуло, но проще было неопределенно смолчать. — Да? Да? — любопытствовала Шелли, наблюдая за тем, как крутилась за прилавком рыжеволосая кузина. — Хотя не похожа. Слишком красивая. — Так, знаешь, что, — нахмурился я, оттащив ее от витрины. — Пойдем отсюда. Достаточно было увидеть Доминик, как в голове тут же заметалась тревога. И вот в долю секунды я уже чувствовал себя не школьником, который выбирает канцтовары, а преступником в розыске — казалось, что весь Косой Переулок наполнен знакомыми. Приходилось вглядываться в лица и гадать, заметила Доминик меня или нет. Осторожность взяла верх у ателье мадам Малкин. Я вовремя вспомнил, что невеста Джеймса, Лорен, работала там закройщицей, по крайней мере три года назад, а потому резко свернул обратно и потащил Шелли к «Твилфитту и Таттингу». Этот магазин одежды позиционировался как элитный и дорогой, а потому покупателей было не так много. Элегантная ведьма в приталенном жакете тут же увела Шелли в примерочную, кажется, даже не спросив, зачем мы пришли, а я опустился на мягкий пуф и уставился в окно. — Собираете сестричку в Хогвартс? — полюбопытствовала пожилая ведьма, потряхивая над отрезом черной плотной ткани волшебной палочки. Едва заметные иголки плясали в складках ткани, что-то зашивая. — Что? — обернулся я. — Нет. Поняв, что я не настроен поболтать, ведьма молча склонилась над шитьем. Когда ведьма в жакете одернула бордовую шторку примерочной, я в большом зеркале увидел выражение лица Шелли и не сдержал усмешки. Одетая в школьную мантию, наглухо застегнутую, она была в ужасе и, поглядывая на меня тем же взглядом, что и в доме Вэлмы Вейн, в аэропорту и в банке, пыталась понять, я прикалываюсь над ней или нет. — Только серьезно, — прошептала она севшим голосом. — Там реально так ходят? Застегнутая мантия была действительно похожа на черный чехол, но я максимально старался быть серьезным. — Да. — Отстой. Портниха презрительно сжала губы.***
— Все не так плохо, — успокаивал я девочку, все еще находившуюся под впечатлением. — По самое горло никто мантии не застегивает. Девочки носят рубашки, юбки, колготки… как все. Под конец года, можно и в джинсах, никто не докопается. Шелли несла в руках большой пакет с двумя мантиями и с опаской в него поглядывала. — В кроссах хоть можно? — Можно, — успокоил я. — Это победа. То, о чем я говорил. Черные, похожие на чехлы, мантии были для капризных девочек-первокурсниц трагедией. — Чехол парашютный, — не слушала Шелли мои речи о том, что мантии выглядят очень готично и стильно. — Хоть значок можно будет какой-то приколоть? А то в такой одежде только крематорий изнутри смотреть. С шутки про крематорий я хохотнул, но поспешил состроить серьезное лицо и успокоить: — Не надо значок, у тебя будет нашивка твоего факультета. Шелли подняла взгляд. — Откуда я знаю, на каком факультете буду, чтоб пришить эту нашивку? — Она потом появится, когда тебя распределят. — Откуда она появится? Здравствуй, тупик, это снова я, Альбус Северус Поттер. — Ее пришьют. Не знаю кто! — То есть, — протянула Шелли. — В Хогвартсе есть целый пакет факультетских нашивок, которые потом пришивают к мантиям? — Я не знаю, Рошель. Все. Тихо. Тихо продлилось недолго. — Школьная форма — это бред. — Не скажи. Это школьный дух, традиции, дисциплина учеников. — Я глянул на ее розовые волосы. — Кстати о дисциплине. Шелли подняла взгляд. — Ни за что. — Слушай, ну тебе придется пояснять за волосы. За ногти, кстати, тоже. — Да не буду я никому ничего пояснять. Я живо себе представил выражение лица директора МакГонагалл, когда к ней на урок придет студентка с розовыми волосами. И поспешил донести до Шелли всю важность мысли, не пугая и не угнетая. — У моего друга был пирсинг в брови. Такая крохотная, едва заметная сережка. Директор чуть не вырвала ее вместе с лицом. — Я не буду красить волосы. — Никто не поверит, что твой натуральный цвет этот вот, цвет внутренностей тунца. — И че? Это мои волосы. Юность для того и дана, чтоб творить херню со своими волосами. — Краска все равно рано или поздно смоется. — Я возьму с собой в Хогвартс, — уперлась Шелли. — Дед Флэтчер оставил мне кучу денег, могу я купить себе пару пачек краски? Да? Спасибо. Я вздохнул и мирно поднял ладони. — Вообще не понимаю, кому какое дело до цвета волос? Ну тип, окей, у меня розовые волосы. Есть какой-то закон, который запрещает это? Меня в младшей школе за волосы только один раз ругали, бабушка сказала, что они все сумасшедшие. — А, ну раз бабушка сказала, — закатил глаза я. — Все, остынь. Потом об этом еще поговорим. Но куда там! — Нет, мы не будем об этом говорить, — уперлась Шелли. — Мои волосы — мое дело. И так на меня насупилась, и опять я не понял почему. По списку все было куплено, даже злополучная школьная форма, но вот я засмотрелся на одну из вывесок у магазина на углу и задумался. — А хочешь животное? — вдруг спросил я. Шелли нахмурилась. — В смысле? — В Хогвартс можно брать животных. Кошек там, крыс, жаб… — И морскую свинку? Кажется, на меня больше не обижались. — А там будет где хранить клетку? — поинтересовалась Шелли. — Что? — Если я хочу морскую свинку, ей нужна большая клетка. И корм. И опилки. И мелок, чтоб грызть. У бабушки живет шиншилла, я шарю. Так, в Хогвартсе есть где поставить клетку? Я опять растерялся. Кажется, кто-то из моих однокурсников держал крысу, но я не помню, чтоб у нас в спальне мальчиков стояла клетка. — Я не знаю. Слушай, а может лучше кошку? С ними проще. Шелли цокнула языком. — Хорошо, а если я хочу кошку, кто будет ее кормить в замке? И чем? И где будет ее лоток? Опять понеслась. — И если она сбежит и потеряется? Откуда столько вообще вопросов? От меня ждали ответов, а я не знал, что ответить. У Скорпиуса жила кошка. Она частенько мешала спать, потому как обожала взгромоздиться на спящего сверху, топтать лапами и очень громко урчать. Но я понятия не имел, где стоял ее лоток, откуда брался для него наполнитель и где была миска. Но где-то же все это было. Не будь у кошки туалета, она бы обоссала нам всю башню. — Я не знаю. — А ты точно учился в этой школе? Оказалось, что мы застыли посреди дороги и люди обходили нас, некоторые, причем, очень громко выражали свое недовольство. Я поспешил отвести Шелли в сторону, а та продолжала загибать пальцы: — А жабе вообще нужен террариум, влажность и живой корм. — Слушай, Рошель, какая ты токсичная, это просто ужас. — Нет, а толку заводить себе животное, и не содержать его правильно? Хочешь, чтоб было весело в комнате — привези с собой игрушку, она не гадит, не жрет и за ней не надо ухаживать. — Идем уже. Она зашагала за мной. — А у тебя жил кто-то в Хогвартсе? — Да, со мной в комнате жил один знатный чистокровный олень. — Но, увидев, что Шелли всерьез задумалась о моей адекватности, перестал шутковать. — Я учился с братом и младшей сестрой, и у нас была сова. — Сова? Мы слишком резко вышли в магловский Лондон из «Дырявого котла» и магл, с которым столкнулись на тротуаре, явно удивился, что какие-то люди, невесть откуда явившиеся, говорили о совах. Поспешно извинившись, я повел Шелли по тротуару. — Да, почтовая сова. Они полезные, письма носят. Предвкушая твое возмущение, нет, сова у нас не сдохла. Совы живут в совятне у замка, за ними следят, кормят и чистят. Они не голодают. Разве что в знак большой любви наша сова иногда приносила сестре дохлых мышей, когда мы завтракали. Обычно я снисходительно и безо всякого восторга относился к детям, подмечая, что в их возрасте не был таким идиотом. Это правило работало даже с теми, кто был младше лет на пять: старшекурсником я часто поглядывал с опаской на мелких, подмечая, что юное поколение магов деградировало бесповоротно. Но никогда прежде дети не ставили меня в неловкое положение, грузя вопросами. — Почему у вас левостороннее движение? — наблюдая за дорогой, спросила Шелли. Вместо очередного ответа, которого у меня не было, я лишь ругнулся себе под нос.***
Не знаю кто и с какой скоростью дергал листы календаря, но август пролетел незаметно. По мере того, как неделя сменялась новой, у хлипкой лестницы собирались вещи: мой старый школьный чемодан, сложенный обратно в коробку телескоп и совиная клетка. Ястребиная сова, ставшая последним приобретением для снаряжения в Хогвартс, по нескольку часов в день сидела на спинке кресла, ковыряла крючкообразным клювом обивку и переводила на меня свои круглые желтые глаза всякий раз, как я цыкал на нее. Встав с кровати и опустив ноги на пол, я нащупал пальцами что-то влажное и едва не схлопотал инфаркт. Но, опустив взгляд, я увидел лишь блюдце с разлитым молоком. Недавно Шелли вскрыла замок в спальне с боггартом, которую я держал закрытой на ключ, просекла, что под кроватью что-то живет, и то и дело тягала из кухни молоко и хлеб, подкармливая это нечто. Поставив блюдце на подоконник, я накинул старый теплый халат и с остервенением глянул в окно, на мигающий у перекрестка фонарь. Нужно было прекращать спать днем, потому что режим сбился совсем: большую часть ночи и я читал и попивал украдкой спиртное, засыпал же под утро и просыпался с трудом ближе к полудню. Спрятав, кстати говоря, пустую бутылку под кровать, я вышел из комнаты. В гостиной горел свет. Шелли листала «Новейшую историю магии», купленную как рекомендованное внеклассное чтение. — Кто такой Гарри Поттер? — услышал я вопрос, когда шагал на кухню. Поставив чайник на плиту, повернулся. — Один великий волшебник. А что? — Про него половина книги. — Вряд ли бы ему это понравилось. Будешь чай? Шелли мотнула головой. Когда чайник вскипел, я залил ложку растворимого кофе кипятком, все еще чувствуя спиной взгляд. — Завтра первое сентября. — Поздравляю, — кивнул я, долив в кофе виски. «Новейшая история магии» захлопнулась. — Может, наконец, расскажешь, кто ты? Я поднес горячую кружку к губам и замер. — Мы же выяснили, что я никакой не маньяк. — Я даже имени твоего не знаю. «Начинается», — подумал я скорбно. Усевшись в кресло, изрядно поклеванное совой, я опустил кружку на стол и упер ладонь в щеку. Шелли раздражалась с каждой секундой, глядя на мои неспешные движения и отсутствие реакции. — Ты появляешься из ниоткуда именно в тот момент, когда сова приносит письмо, забираешь меня в другую страну. Ты знаешь о моей семье больше, чем я. — И что с того? — У тебя есть доступ к сейфу деда, ты возишься со мной. В перерывах между запоями. Я отставил чашку и сжал губы. — Вот сейчас было обидно. — Ты постоянно спрашиваешь о том, как я жила с бабушкой, ждешь, что я расскажу тебе какой-то трэш, и всякий раз удивляешься, когда трэша не было, — выпалила Шелли. — Может хватит уже быть каменной стеной и надо поговорить со мной хотя бы за день до того, как я уеду на год? — Не понял. Но вдруг меня осенила ужасная мысль. Я аж подскочил. — Нет. — Что «нет»? — Я не твой отец, Рошель. — Тогда какого же черта ты за мной приехал? Я снова начинал горько жалеть, что забрал ее из Нового Орлеана. Она задавала столько вопросов, каждый день, миллион вопросов на которых у меня не было ответов. Она цокала языком и закатывала глаза, раздражаясь моей глупости и молчанию, а я что? Я правда не знал, что отвечать: ни почему в Англии левостороннее движение, ни кто пришивает факультетские нашивки к мантиям, ни почему метла летает, а грабли — нет, ни кто я такой и зачем все это затеял. — Значит, так надо было, — отрезал я, тоже раздражаясь. — Посмотри на меня. Я похож на того, кто родился в южном гетто? — Ты похож на мудака, который заливается бухлом и с улыбкой наблюдает за тем, как жизнь скатывается в говнище. Вот только детвора меня еще жизни не учила! — Иди спать, завтра рано разбужу, — бросил я. Шелли подхватила книгу. — Если ты так уходишь от разговоров и проблем, неудивительно, что меня воспитывала бабушка. Глядя на циферблат тикающих часов, я высунул руку и кокона пледа, дотянулся до кружки и одним глотком выпил нетронутый и уже остывший кофе. «Ал, что ты делаешь?» Огонек зажигалки озарил темноту комнаты. Закурив, я стянул очки с переносицы и снова уставился на уличный фонарь, но видел не его расплывчатые очертания, а свое малопривлекательное усталое лицо, отражавшееся в окне. Подняться что ли к Шелли, рассказать, где ее непутевый папаша? Уедет в Хогвартс под впечатлением. Я залез не в свое дело по самые уши, меня затягивало все глубже, а я даже не пытался барахтаться и выплывать. «Что ей говорить?» — еще один вопрос остался без ответа.***
— Вставай! Я приоткрыл глаз, и поежился от пощечины. Вопреки угрозе разбудить ее рано, я, кажется, проспал этот момент в кресле с полу-сползшим на пол пледом. — Что случилось, Рошель? — Рука нашарила в складках пледа пустую бутылку, которую тут же поспешила прикрыть. Шелли наклонилась ко мне. — У меня поезд в одиннадцать утра. — Я помню, — нацепив очки и протерев ладонью лицо, подтвердил я. — У нас куча времени. Палец с кислотно-зеленым ногтем указал мне на часы. Почти десять утра. — Твою же мать! Не зная за что хвататься, я вскочил на ноги в панике. — Не стой, собирайся! — Я уже собралась. Действительно. Чемодан собран, коробка с телескопом перевязана для надежности скотчем, сова закрыта в клетке. — Щас все будет, — пообещал я. — Не паникуй. И не знал, за что хвататься и снова присел на край кресла. Надо было позвать кого-то из взрослых, но почему взрослым был я? Причин для паники, если разобраться, не было. Да, в свое время первого сентября в нашем доме утром царил хаос, все спешили и опаздывали, но лишь потому, что Годрикова Впадина была от вокзала Кингс-Кросс довольно далеко. За сорок минут вполне реально добраться из Паучьего Тупика на вокзал. — Сделай вид, что это самая будничная в мире ситуация, — посоветовал я шепотом, когда таксист в зеркало заднего вида наблюдал за тем, как на заднем сидении теснимся мы втроем: похмельный интеллектуал, девочка с розовыми волосами и клетка с ястребиной совой.***
— … и еще вопрос. — Едва поспевая за мной, не унималась Шелли, бережно держа клетку с совой. — Через год-полтора природа напомнит, что я родилась фертильной женщиной. — Че? — Я аж обернулся и едва не врезался тележкой с чемоданом в платформу номер четыре. — О Боже. — В Хогвартсе есть аптеки? Магазины? Как ученицы обычно это все… — Да откуда я знаю?! — А что ты вообще знаешь? — закатила глаза Шелли, провожая взглядом уходящий поезд. Я вертел головой, высматривая волшебников. Узнать их на вокзале легко, по детям и багажу. — На втором этаже есть больничное крыло, там заправляет школьный целитель, задай ей вопрос. Она с удовольствием расскажет тебе, как взрослеет твое тело. — Чувак, я знаю, как взрослеет мое тело, я спросила, где там достать прокла… — Туда. — Я наконец-то увидел вдали такой же огромный чемодан и двух нелепо одетых по моде маглов волшебников. Важно было увериться, что не один я притащил ребенка на вокзал первого сентября. Да, не один я. Но я никогда не был в роли провожающего, я паниковал еще больше, чем Шелли, застывшая у барьера между платформами девять и десять. — И? Я наклонился к ней. — Значит так. Идешь прямо. — Ага. — Разбегаешься. — Так. — И со всей дури бежишь в стенку. — Ты придурок? На нас уже глазел наблюдатель магловский в форме с фуражкой. — Давай, Рошель, не ссы, беги в барьер, — причитал я. — То есть ты меня на этом этапе кидаешь, да? — вскинула брови девочка. — Ну… Она дернула меня за рубашку. — Я сейчас громко закричу, — прошептала она. — А когда ко мне подбежит вон тот полицейский, я скажу, что ты не мой папа и я тебя не знаю. Представляешь, что с тобой сделают в участке? Я свирепо сделал вдох. — Ладно, давай вместе, — пришлось смилостивиться и снова взяться за тележку с багажом. Только дежуривший полицейский отвернулся на шум, я схватил Шелли за руку и бегом устремился в барьер между платформами девять и десять. Но у самого барьера девчонка остановилась, и я чуть не впечатал в стенку тележку. — Что такое? — Я не могу, там стена. Я ее чуть не убил. И когда полицейский снова пропал в толпе провожавших, быстро толкнул Шелли в барьер, и закатил следом тележку. И уже хотел отчитать Шелли за практически срыв всего, но тут такое нахлынуло! Алый паровоз «Хогвартс-экспресс», забитая людьми платформа, клетки с совами, метлы виднелись вдали. Дети в мантиях, родители с поклажей, гул паровоза, клубни дыма — это все просто унесло куда-то в прошлое. Когда-то ведь и я, маленький, щуплый и в очках (как сейчас, впрочем, но без перегара), боялся пройти через барьер, так спешил в итоге, напуганный, что шнурок зацепился за колесо тележки, и я чуть не грохнулся. Как отец мне этот шнурок завязал, и тогда у нас состоялся короткий, только нам понятный диалог: — А что если я попаду в Слизерин? Боги, это было двадцать лет назад. И попасть в Слизерин было главной проблемой и страхом. И папа, не вставая с корточек, смотрел на меня — я видел, как улыбается его взгляд за поблескивающими стеклами очков. Видел, и так не хотел никуда ехать: вы что, на год, как? Никогда, увезите меня домой. Я так боялся этого всего нового, несмотря на то, что с пеленок знал мир, в который сейчас увезет меня алый паровоз. На платформе девять и три четверти было двадцать дядюшек и двадцать тетушек, юные Уизли-Поттеры занимали половину вагона, я был не один. Мои кузены везде, мой крестный преподает травологию, старший брат Джеймс обещал (нет), что присмотрит за мною. Но я все равно боялся. А у Шелли не было никого в этом дивном новом мире. На платформу ее привел незакомец с лютейшего похмелья. «Зачем я все это сделал?» И я смотрел на нее, толкающую тележку к вагону, восхищаясь. Девчонка была или просто страх какой тупой, что ныряла в бездну нового мира без акваланга, или гораздо смелее меня одиннадцатилетнего. Она обернулась у вагона. Я, все еще стоя у барьера, неловко махнул ей рукой. Шелли опустила клетку с совой на вымощенный плиткой перрон. Подойти было еще более неловко, чем стоять в сторонке. Скоро отправление, десять минут осталось, провожающие сновали туда-сюда, меня пару раз кто-то толкнул в плечо. Шелли, одиноко стоявшая с чемоданом на тележке, телескопом и совиной клеткой, терпеливо дожидалась. Оказавшись от нее в паре шагов, я заметил две вещи: страх на остром лице и развязанный шнурок левого кроссовка. Молча присев на корточки, я завязал старательный бантик. — Скажи что-нибудь, — послышался голос. Что сказать? И хоть бы кто рядом прощался с детьми, чтоб подслушать прощальное наставление. — Не прое… потрать зря шанс. Учись, — ввернул я. — От души, — снисходительно фыркнула Шелли. А, ну если от души… что бы я сам себе сказал на этом самом месте двадцать лет назад? — Найди такого же сумасшедшего, как ты. Держитесь вместе, и ничего не будет страшно. Шелли снова фыркнула. — Мне не нужна свита. Я индивидуалист. Я широко улыбнулся. — До первой покраски волос на затылке. Какой-то слизеринец с серебряным значком старосты на форменной мантии втащил чемодан Шелли в вагон. До отправления пять минут. — И еще вопрос, — произнесла Шелли. — Боже, Рошель, сколько ж можно? — Ты все-таки мой отец? Я отвернулся и чуть не сплюнул под колеса поезда. Неужели я выглядел настолько старше своих нестареющих молодых лет, чтоб быть теоретическим отцом одиннадцатилетней школьницы? Рассказать ей наконец? В эпичные последние минуты перед отправлением. Но, с другой стороны, в этом мире волшебных палочек и алых паровозов Шелли Вейн была совсем одна. А если бы все сложилось иначе в ночь на восемнадцатое июля, и два дня в кишащей инферналами вилле проигрывал схватку за жизнь я? Был бы Матиас в безопасности и не один? Это был настолько риторический вопрос, самый риторический в мире, что я сдался: — Ну а стал бы я иначе заморачиваться так с тобой? Наверное, нужно было ее обнять, и она этого ждала, но поезд загудел снова. — Беги. — Я подтолкнул ее к вагону. Шелли взгромоздилась вслед за чемоданом в вагон, вверх по высокой металлической ступеньке, потянула на себя телескоп. Я подал ей клетку с совой. — Эй, — улыбнулась Шелли, поставив клетку и протянув мне сжатый кулак. — Давай. Я мягко стукнул кулаком о ее кулак и улыбнулся. — Давай, Рошель. И отскочил в сторону, потому как за мной образовалась целая толпа из учеников, спешивших занять купе. Шелли пропала из виду, толкая чемодан, телескоп, кто-то помог ей с клеткой. Отскочив в сторонку, чтоб не мешать детям опаздывать на поезд, я поймал на себе взгляд больших зеленых глаз: — Привет, дядя. — На меня снизу-вверх смотрела похожая на лисичку рыжеволосая девчушка, уже одетая в форменную мантию. Я приоткрыл рот, забыв имя племянницы. — Привет, зайка. — А-ал? И поднял взгляд на стоявших неподалеку ее провожающих. Луи и Доминик смотрели на меня с одинаковыми недоуменными выражениями похожих друг на друга лиц, а Скорпиус, опустив мобильный телефон, шагнул вперед. — Привет, Ал. Это был провал. Бонни, племянница моя, коротко переглянулась со Скорпиусом, помахала папе и тете Доминик, и залезла в вагон. Бонни, я вспомнил ее имя. Как и то, что в последний раз видел ее после свадьбы Скорпиуса и Доминик, двадцать девятого февраля, в ее девятый день рождения. И знаете, что? Это было три года назад, и только ненавидящая меня фортуна могла сделать все для того чтоб меня, пожелавшего оставаться незамеченным, застали на платформе девять и три четверти именно те, от кого я прятался. А к девочке с розовыми волосами сейчас в купе подсядет моя хитрожопая племяшка Бонни, которую мои не менее хитрожопые друзья уже озадачили миссией узнать из первых уст, кого это непутевый дядя Альбус так долго и неловко провожал на поезд. Они смотрели на меня, а я смотрел на то, как тронулся поезд. И думал даже не о том, что будет и как Скорпиус начнет вихлять, выпытывая все. Рошель уехала. И я снова остался один.