***
Странный парадокс: когда мы делаем вещи, которые, в общем-то, и планировали, но с чужой подачи, то чувствуем себя как в плену. Не скажу, что я хотел возвращаться в Коста-Рику. Но другого плана попросту не было. В этой стране были незаконченные дела, захламленный дом, ненужная машина, забытый и снова брошенный сын — нужно было что-то думать, что-то решать. Я бы вернулся, продлил бы августовскую паузу еще на пару недель сентября, и вернулся бы, но вот, пауза продлилась на шесть дней вместо четырнадцати. И вот я стоял в очереди на посадку в аэропорту Хитроу, с ощущением пленника, чувствовал затылком дыхание своего надзирателя и теребил в руках паспорт. По правде говоря, как надзиратель атташе Сильвия не выглядела. Она имела удивительную способность без каблуков, пиджаков и шлейфа духов выглядеть как самая невзрачная в мире женщина. Наверняка со стороны можно принять стоявшую за мной низкорослую женщину в мешковатых джинсах и серой футболке за кого угодно, если, конечно, останавливать на ней взгляд. Даже я приковывал больше взглядов, клянусь. Сильвия же очень органично смотрелась, то спрашивая в очереди зарядку на Редми, то, уже на борту, теснясь в креслах эконом-класса. Летели мы долго, с двумя пересадками и томительным ожиданием в заполненных пассажирами залах. Держались друг от друга отстраненно, не говорили и не переглядывались, Сильвия лишь один раз спросила у меня зарядку от Редми. Не знаю, что это значило на этой их мафиозной шифровке, и значило ли что-то, но полет фантазии был неограничен для додумывания. Сан-Хосе встретил нас стеной липкого горячего дождя. Я не раз упоминал о том, что в Коста-Рике ужасное лето, так вот, знайте, осень со своим сезоном дождей тоже была ужасной. Наверное, чем старше я становился, тем дальше эта крохотная теплая страна отдалялась от ярлыка райского места. Дом, к которому мы ехали, находился в незнакомой стороне. До поворота на Пунтаренас, где находилась вилла Сантана, мы даже не доехали — автомобиль проехал знакомый маршрут выезда из столицы, поднялся объехал центр и свернул на огражденную зелеными насаждениями узкую дорогу. Там, в рядах одинаковых домов, похожих на коробки из белого кирпича, с плоской крышей и большими окнами, ныне обитала семья Сантана. Знали бы богатые туристы, которые снимали такое жилье посуточно, кто конкретно соседствовал с ними, цены на жилье упали бы в разы. — Заходи, — открыв дверь, сказала Сильвия, впустив меня внутрь. Пахло в доме ремонтом. Я послушно шел по гостиной, невзрачно-светлой, ожидая, что сейчас старик Сантана выпрыгнет на меня из-за угла, кто ж его, психопата, знал. Кстати говоря о психопатах. Первым, кого я увидел в доме, был Альдо. Он лежал на одном из диванов, смотрел стеклянным взглядом в ток-шоу на экране, ковырял вилкой в шоколадном торте и не обратил на меня ни малейшего внимания. Тревожное дежавю — были времена, когда поглощение огромных объемов еды и деградация у экрана были основными занятиями сына наркобарона. Сам наркобарон сидел за обеденным столом, терпеливо дожидаясь меня. — Здрасьте. — Садись. — Старик дал понять, что разговор предстоит серьезный. Первой мыслью было то, что Сильвия все же пожаловалось на короткое заточение в банковском подземелье. Сердце упало замерзшей ледышкой. «Ал, будь оно так, тебя бы на улице еще поприветствовал снайпер», — подсказал здравый смысл. На Сильвию вообще действовала монополия старика Сантана: никто не имел права как-либо обижать ее, кроме него самого. Старик Сантана протянул мне увесистую кипу документов, скрепленных скобой. — Ознакомься. Я оценил масштабы ознакомления, мелкий шрифт, незнакомый текст и поспешил напомнить: — Я не знаю испанского. Что это? Если коротко. — Если коротко, то лишаю тебя родительских прав. Сказать, что я обалдел — ничего не сказать. — В смысле? — В прямом, — кивнул сеньор Сантана. — Здесь обращение свидетелей, описание условий проживания, показания ребенка, заключение психолога, заключение комиссии… Я не сомневался в эффективности работы личного юриста старика. Если надо, он достал бы ему и выписку о регистрации в аду. — За что? — За ненадлежащее исполнение своих родительских обязательств, — отчетливо прочитал старик. — За психологическое насилие и жестокое обращение, оставление в опасности и… — Что за херня? — взбеленился я. Перед глазами по бумаге быстро пролетали черные точки букв, которые складывались в слова на незнакомом мне языке. Беспомощность — я даже не понимал, в чем обвиняют, блефует ли старик. И постепенно наплывающий ужас — блефовал или нет, но было за что бояться. — Ты пистолетом при Матиасе махал? — Нет! — выпалил я, но по ходу вспоминая, что да. — Один раз, он просто полез куда не надо, взял его и… — Бросал его неоднократно? — Одного — никогда! — А Матиас говорит другое, вот, дальше почитай. А, ну да, испанский же не удосужился за столько лет выучить. Мне было настолько страшно, насколько злостно. Понимая, что могу потерять сына, по щелчку, легко вообще, я злился. От собственной глупости, беспомощности, и прекрасно понимая, что обиженный на меня Матиас мог наговорить и наклеветать такого, что деду даже не пришлось просить юриста подделывать бумаги — любая здравомыслящая комиссия была бы единогласно против меня. Чем больше мыслей металось в голове, тем больше осознавался проигрыш. — Что? — протянул старик, устав от панического молчания. — Не согласен? Я завертел головой, чтоб найти помощь хоть где-то. Сильвия же вышла из дома, дав понять, что более с чужими детьми нянчиться не намерена. Альдо… Альдо! Мой козырь и последняя надежда. С надеждой уставившись на него, заклиная, моля, чтоб он обернулся, посмотрел на меня, но он был занят телевизором. — Альдо! — не вытерпел я. Альдо нехотя обернулся. — Ты же сам забрал Матиаса от меня тогда. Ты же сам сказал лететь в Новый Орлеан. — Но не на месяц, — вразумил Альдо. — Ты даже не звонил. Ни нам, ни Матиасу. Опять. Меня топили со всех сторон. Да, и без экспертного мнения «отца года» и психически-неуравновешенного, я понимал и стыдился того, что не стал для сына тем отцом, каким стал для меня мой собственный. Да, я много раз ошибался, непозволительно много, да, я был беспечен, но ведь если я так боялся в итоге потерять сына, не значит ли это, что не все со мной потеряно? — Нет, не значит, — гаркнул старик. — Он не игрушка и не аксессуар. Ему с тобой плохо. Все. — Один шанс, — взмолился я. — Еще один? Странная штука, еще один парадокс: ребенка, который меня по большей части раздражал, мне оказалось очень страшно терять. Я почувствовал себя Вэлмой Вейн в нашу последнюю с ней встречу: у меня тоже забирали ребенка, а я беспомощно блеял свою правду, неочевидную и смешную для других. Вот только… станет ли Матиас меня, как розововолосая Рошель свою непутевую бабушку, защищать, убегать ко мне, звонить каждый день, плакать, прощаясь? Хрен там плавал. Я хуже Вэлмы Вейн. Наверное, будучи вампиром (таким себе вампиром), я все же оставался человеком. Потому что только человек, в силу своей сучьей натуры, понимает всю серьезность и хватается за голову, только когда теряет что-то, о ценности чего не задумывался в рутине будней. Не знаю, что отражалось в тот момент на лице, но старик Сантана даже как-то вроде стал мягче. — Смотри какая ситуация, сынок. — Он размял шею с хрустом. — Я не могу тебя просто убрать. Так уж сложилось, не чужие люди, отец внука. Да, хреновый. Но факт. А убрать тебя было бы проще, уж поверь мне. Поэтому давай как не чужие люди решим. Я нервно фыркнул, уже понимая, что подвоха будет вагон и телега. — Вот эти документы могут пойти в суд, где в установленном законом порядке опекуном Матиаса назначат меня, — произнес старик. — Другого решения суда не будет, даже не надо никому заносить взятку — ты все сам уже сделал. А можно все это упростить и убыстрить, и ты подпишешь сейчас бумаги, в которых назначаешь опекуном меня, после чего — делай что хочешь, иди куда хочешь, прощаемся навеки. — Нет. — Что «нет»? В суд идем? Смотри, как бы тебя за фокусы с пистолетом при ребенке не посадили. Я вцепился в стол. — Вас опекуном? А вы прям папаша на миллион? Нет, не будет такого. На что он рассчитывал? Диего Сантана был ужасным отцом: он не умел любить своих детей, его дети были несчастны, Альдо и вовсе с шизой в полный рост. Такое будущее любящий дедушка хотел для своего внука? — Матиас — непростой ребенок, — произнес я последний свой козырь. — Он… — Он маленький ангел. — Он пьет кровь. — Да, я знаю, ему нравится свиная холодная. Ничего страшного, он особенный ребенок, лучше уж кровь, чем чипсы, там этот глутамат натрия, это же просто смерть… Я вытаращил глаза. — Откуда вы… — Я воспитываю малого, — вразумил сеньор Сантана. — Да, согласен, это неформат, но, с другой стороны, каждый мальчик в семье Сантана привлекал если не психиатра, так экзорциста. В любой другой ситуации я бы отшутился. — А где Матиас? — спохватился я. Воображение рисовало почему-то сиротский приют, готичный такой, мрачный, с няньками в чепцах и белых фартуках. Но ответ оказался проще гораздо: — В школе. Дети должны ходить в школу. Старик встал из-за стола, задвинул стул и вышел через раздвижную дверь на задний дворик. Бросив короткий взгляд на документы, я поспешил следом. — Пожалуйста. Последний раз. Закурив, старик взглянул на меня без раздражения, но с жалостью. — Не нужен тебе ребенок, мешает он тебе жить так, как хочется. Я тебе свободу даю — оставляй малого и катись куда хочешь, к кому хочешь. Ты и так это сделаешь, мы все знаем это. Мне-то объяснять не надо, как сложно полюбить детей нелюбимой женщины. — Я люблю Матиаса. — Видать, плохо, раз с таким дедом, как я, ему безопаснее. — Дайте мне неделю. — И что за нее изменится? Да не знаю я, что изменится. Следующий день показал, что я оказался прав, и не изменится ничего. Учебный год в Коста-Рике длился с февраля по декабрь с двумя неделями перерыва летом, а потому для Матиаса первая неделя сентября не стала послеканикулярным стрессом. Учеба была в самом разгаре, привыкшие к графику уроков дети не выглядели как школьники, которых жестокий сентябрь выгнал обратно на занятия, и только мой Матиас, увидев, что со школы его встречает не няня, а я, затосковал. — Опять ты, — буркнул он, протянув мне нехотя рюкзак. Следуя за ним по тротуару, я сверлил взглядом кудрявую макушку. Конечно он обижался на то, что я снова его оставил. Но не говорил об этом, а на мою попытку неумело построить диалог, натянул на уши массивные наушники. «Это будет сложно».***
Сентябрь медленно сменился октябрем — дожди усилились, духота сходила на убыль. День за днем, неделя за неделей, время пронеслось незаметно и приближалось к Хэллоуину: была в этой стране такая вот лихорадка, с середины октября завешивать витрины бутафорской паутиной, выставлять пластиковые жутко улыбающиеся тыквы и растягивать бумажные гирлянды в виде летучих мышей. — И я зачитал на шоу талантов свой рэп, а меня за это на неделю отстранили от занятий. — Отстраненный от школы Матиас с удовольствием рассказывал эту историю всем, кто готов был слушать. Сильвия, к нему склонившись, улыбнулась: — Ты сам написал рэп? — Ну там дедушка помогал. — Тогда понятно. — Тебе зачитать? Сильвия вежливо приоткрыла рот, чтоб ответить, но я вовремя нашел сына по голосу, заглянув в ее кабинет. — Уже зачитал один раз, нас с дедом чуть не засудили. Иди быстро сюда. Как же важна школа! В ее отсутствие девать ребенка было просто некуда. — Уходите, незнакомый белый мужчина, я вас не знаю, — отмахнулся от меня Матиас. Не удержавшись, Сильвия звонко хихикнула. Я зашел в кабинет и за руку потащил сына прочь. — Все, не мешай Сильвии, она работает. Быстро извинившись над хохочущей атташе, я закрыл дверь и повел Матиаса по коридору. Сильвия вышла за нами, но остановилась у стола секретаря, о чем-то с ней заговорив негромко. Матиас, обернувшись, заметил: — Внятная милфа. — Ну такое, — протянул я. — Шесть из десяти. И тут же осекся, возмущенно глянув сверху вниз на сына. — Так, умолк. Молодой еще. Как очевидно, родительские права и сын оставались при мне, за что я был безмерно благодарен. Скорей всего, по крайней мере, я в этом уверился, старик Сантана устроил мне суровый урок, с целью припугнуть. И у него получилось — я знатно припугнулся, и весь месяц вокруг него и Матиаса ходил тихо и на цыпочках. Матиас, конечно, был тем еще кадром, который, пользуясь моей патовой покорностью, моментально сел на шею и начал душить капризами. Но и это я терпел, однако, когда Диего Сантана перестал угрожать мне опекой и бумагами, осмелел, наконец, чтоб немного своего кудрявого ассоциала осаждать. — И если за матерный рэп тебя выгнали с занятий, это не значит, что не надо делать домашнее задание, — подытожил я, передав Матиаса няне — святой женщине, которая делала мою жизнь легче вот уже не первый год. — Мария, не слушай его, он сумасшедший, — взяв няню за руку, отмахнулся Матиас. Глядя, как водитель увозит их, я облегченно вздохнул. Остаться без сына навсегда — немыслимо, но на пару часов до вечера — благодатное время. Вернуться на работу после того, что случилось в конце июля было странно, но я упорно отгонял от себя упаднические мысли. О том, что случилось в ту ночь на вилле, разумеется, никто не оглашал, но сплетни делали свое дело. Могу только представить, какие легенды разошлись по офису и за его пределы, если не за пределы страны, когда после одной лишь ночи никто больше не видел и не слышал о двадцати телохранителях, среди которых был лучший и непобедимый боевик картеля. Но работа продолжалась. По сплетням в курилке я узнал, что сеньор Сантана снова открыл набор в охрану. Значит, жизнь продолжалась. Однако, сомнения продолжали одолевать меня. Сразу после того, как няня забрала Матиаса, я поднялся в кабинет Сильвии снова. — А ну, мать, колись. Сильвия, еще пару минут назад хохотавшая над шутками своего самого юного ухажера, выглядела выжатой, как лимон. Она сидела, потирая виски кончиками пальцев, медленно моргала и даже не попыталась проткнуть меня каблуком за фамильярности. — Что? Я сел в кресло напротив ее стола. — Знаешь, какое нам вчера под конец рабочего дня поступило распоряжение? — Какое? — Весь наш архив, — я обвел пальцем круг. — Весь вообще. До последней бумажечки. Сжечь нахуй. Знаешь об этом? Сильвия устало вздохнула. — Будь другом, поищи в сумке парацетамол. Я решил быть другом и подошел к ее красной сумочке на диване. — Так знаешь? — нащупав в кармашке картонную упаковку, спросил я. — Конечно знаю, Поттер. Этот процесс я инициировала. Протянув ей таблетки, я вскинул бровь. — Что происходит? — Ничего хорошего не происходит. — Сильвия встала из-за стола, зацокала каблуками к стеклянному столику и наполнила стакан водой из графина. — Не лучшее время у картеля сейчас. Перестань, ты не первый раз ответственный за уничтожение неугодных документов. — Но не в таких масштабах. Сильвия сделала тихий глоток, запив таблетку. — Нас сдал юрист. — Что? — опешил я. — В смысле? — В прямом смысле, в каком же еще, — раздражалась атташе. — Его задержали в США, не знаю за что, Диего не колется, на чем-то, видно, серьезном, раз он побоялся отвечать за это, но не побоялся сдать картель. — А что конкретно он сдал, что мы так паникуем? Я до сих пор не очень понимал, когда бояться, а когда нет. О том, что картель Сантана существует, знали правоохранители прекрасно. — Не задавай глупых вопросов. Тебе сказали архив чистить? Иди, уничтожай документацию. Жги, жри, что хочешь делай. — Но все же невозможно уничтожить. Остались же следы финансовых операций по безналу и… — Значит не все уничтожай. Давай, ушел отсюда. Раз такой умный, забеги в бухгалтерию, седьмой этаж, озвучь свои предложения. Не поймите меня неправильно, но несмотря на то, что я соотносил себя с матерым гангстером, четкого понимания, что делать в таких вот ситуациях не было. Я не до конца понимал, как все работает — неудивительно, что те месяцы, что я шатался в кресле атташе, выдались безрезультатным адом. О том, что картель Сантана существует и наводит ужас, знали все. О том, что Диего Сантана, его бессменный лидер, в розыске — тоже все знали, рейтинг самых разыскиваемых преступников в интернете не даст соврать. Но почему при всех этих знаниях картель до сих пор существовал, а старик Сантана вообще ни разу не скрывался, периодически поигрывая с политиками в покер, я не понимал. Создавалось ощущение, что картель не трогали осознанно — тут уж думайте, что шло в ход: магия и обаяние атташе Сильвии, политические интриги или я все же чего-то не понимал. Но, видимо, понимать, было не моей работой. Моей работой было подчищать архив. В утиль шло все, я, получив такой вот карт-бланш, даже перестал проверять содержимое папок — целыми стопками пихал документы уничтожитель бумаги, даже не вчитываясь в них. На памяти, эта была не первая и даже не пятая опасность для картеля: мы все по сути жили на пороховой бочке. Достаточно вспомнить злоключения Альдо Сантана, на которого стабильно раз в месяц покушались конкуренты из Сьерра дел Валле, чтоб понимать — мы жили в постоянных условиях опасности. В какой момент я перестал считать это катастрофой, уже не скажу. Наверное, привык. Ко всему люди привыкают. А уж если знают, что мудрая атташе все решит, то тем более. Поэтому в тот день я послушно уничтожал документацию, не переживая о большем. Я был солдатом картеля, самым хромым и косым солдатом, но война у меня была своя, и в ней проигрывать больше нельзя было. Знал бы Матиас, какой войной он был на самом деле. — Кем ты будешь на Хэллоуин, решил? — спросил я вечером, когда незаметно подлил в кофе виски. Матиас, стянув наушник, мотнул головой, не услышав, и я повторил вопрос. — Горчицей. — Горчицей? — Да. Я люблю горчицу. Я поджал губы. — И каким образом я найду тебе костюм горчицы? — Это вообще не моя проблема, Ал. Отмахнувшись, я представил себе костюм тюбика с горчицей и торчащую из него кудрявую рожицу сына. Я был отцом очень странного ребенка. — Тебя одноклассники не засмеют в таком-то костюме? Я бы засмеял. — Пофиг, я уже не буду в школе к Хэллоуину. Я нахмурился. — В смысле? Не надейся, еще на неделю тебя не отстранят. Матиас цокнул языком, спустив наушники на шею. — Мы вообще-то уезжаем в Панаму. — Что-о-о? Отставив чашку, я сел на ковер рядом. — Кто уезжает в Панаму? — Мы. — Кто это сказал? — Дедушка. Я стиснул зубы. — Дедушка, значит… Этот дедушка меня уже вовсю напрягать начал своими вольностями. Наверное, я слишком громко скрипел зубами, раз Матиас обернулся снова: — Что? — Не-не-не, ничего. До утра я накручивал себя мыслями, в которых с ноги открываю дверь кабинета старика и гаркаю в лучших традициях разъяренного родителя. Я, конечно, не тот отец, со мнением которого нужно считаться, но, черт возьми, был ли Диего Сантана тем дедушкой, который может принимать такие решения. Тем более основываясь на своих «хочу», впрочем, как и всегда. На следующий день я пришел в офис с решительностью человека, который намерен раз и навсегда обозначить свой авторитет. Примерно так и поднялся на самый верхний этаж и почти с ноги открыл дверь в кабинет сеньора Сантана, поражаясь своей храбрости, но увы — кресло за столом пустовало. — А где? — выглянул я, спросив секретаря. — У бухгалтеров. — Блядь. Ну, видит Бог, я пытался быть смелым, но на второй заход вряд ли хватит духу открыть дверь с ноги. Пришлось сконфуженно вернуться в лифт и нажать на кнопку седьмого этажа. В бухгалтерии всегда царила атмосфера куда как более агрессивная, чем даже в ангарах боевиков. Один раз я случайно заглянул в бухгалтерию, и мне в лицо полетел канцелярский нож — накануне была проверка, все были нервными. К счастью, открывать дверь из мутно-молочного стекла и навлекать на себя гнев бухгалтерский не довелось, ведь голос старика Сантана я услышал из кабинета финансиста. — Хорошо, как это можно сделать? Я робко заглянул (и куда подевалась вся гладиаторская отвага?). В кабинете был просто золотой состав картеля. Старик, расхаживающий позади кресла, в котором что-то печатал на ноутбуке главный помощник атташе Сильвии «по вопросам баблища и отмывания». Сама атташе стояла у панорамного окна, цокала ногтями по стакану, в котором плескалось что-то похожее на воду, но пахшее отнюдь не водой. И Альдо Сантана, сидел скромно на углу кожаного дивана, с лицом человека, не очень понимающего что происходит, но очень всем сопереживающего. — Здрасьте, — рассеянно поздоровался я. На меня все подняли головы. Секунда тишины, и старик Сантана снова навис над финансистом. — В чем риск, скажи мне? — Диего, я тебе сказала три раза уже! — Тихо, — гаркнул на атташе старик. — Пей, я сказал. И снова наклонился над финансистом. — Давай, как мужик, не заикаясь. Я медленно присел рядом с Альдо. — Что случилось? — шепнул я ему в ухо. Альдо отмахнулся. — Мы не можем просто взять и перевести деньги, — терпеливо сказал финансист. — Сеньор Сантана, есть лимиты платежа, на обработку такого платежа могут уйти несколько дней, это не работает так, что я нажму на кнопку и там они сразу получат деньги. — Мы не в том сейчас положении, чтоб светить финансовым следом в интернете, — снова ввернула Сильвия. И снова на нее цыкнули. — Что происходит? — громко спросил я. — Не хочу напоминать, но я отец наследника картеля. И имею право знать, что случилось. Финансист почему-то встал и вышел, поймав взгляд атташе. Сама атташе упала в его кресло. — Что ты там имеешь, иди отсюда, — презрительно бросил мне старик. Так уж случилось, что я всегда имел очень незначительную долю авторитета. Когда большие и сильные дед и атташе решали свои взрослые мафиозные проблемы, я предпочитал молчать и восхищенно приоткрывать рот, понимая, что сам бы или струсил, или не догадался провернуть что-то подобное. Именно поэтому я был для Альдо плохим атташе — не хватало опыта, знаний, смелости и в чем-то хитрости. Поэтому я старался нос не совать в разборки. Мне капали деньги, я получал проценты, меня все устраивало. Но первым звоночком, что действительно произошло за ночь что-то из ряда вон, было то, что атташе Сильвия психовала и не знала, что делать. — Ты какого пришел? — рявкнул старик. А я и забыл, если честно. — Я не последний человек в картеле… — Что? — Не надо на меня кричать, — взвизгнул я. — Я вам так-то зять. Единственный, на минуточку. Сильвия, не выдержав децибелов, опустила стакан на стол и вздохнула тяжело. — Юрист нас сдал федералам. Сдал конкретно поставку товара нашим мексиканским союзникам. В итоге вчера близ Калифорнии законниками была перехвачена баржа с нашим товаром, и арестованы люди, которые этот товар встречали, — произнесла она жестко. — На что картель Лос Эрманос, там, в Мексике у себя, очень обиделся. Она отпила из стакана. — А еще больше обиделся на то, что деньги за эту сделку нам перевели, а мы их так подставили. — И на сколько мы кинули наших друзей из Лос Эрманос? — осторожно спросил я. Старик ругнулся, а Сильвия закрыла лицо руками. — На прям много, да? — Да, на прям много, — буркнул мне Альдо. — Меньшее, что можем сделать сейчас, это вернуть им деньги. Как видишь, думаем. Давай, присоединяйся к мозговому штурму. Я начал понимать масштабы катастрофы только когда Сильвия захлопнула ноутбук. — Все, это пиздец. — Да успокойся, — прикрикнул на нее сеньор Сантана. — Что «успокойся»? Я тебе говорила, что не надо клянчить у них полную предоплату? Особенно после того, как мертвецы подкосили половину твоей личной охраны? Говорила тебе? А ты: «Да не переживай, все хорошо, вместе служили, никакого риска»… — Тихо. — Старик посмотрел на меня. — Наша задача — придумать, как вернуть мексиканцам деньги, пока нас всех не… Короче, давай, сынок, думай. — Я? А что я? — Я уже на выход так-то поглядывал, если честно. — Это вы там что-то с Лос Эрманос намутили. — Я сейчас его ударю… Старик усадил Сильвию обратно в кресло нажимом на плечо. — Потом оба его ударим. Сейчас он что-то выдаст, обязательно выдаст, он же умный парень. — Я? — Я снова взвизгнул в ужасе. — Вы меня в свое дерьмо не впутывайте. Мое дело — документацию подчищать. — Будь ты на месте моего атташе, как тогда, — заговорил Альдо. — Что бы ты сделал в такой ситуации? — Сидел в самолете, который отвезет меня домой в Англию. Вообще странно было снова видеть Альдо в эпицентре всего этого. Я был уверен, что он сознательно отстранился от картеля, и вот он снова: серьезный, тревожный и какой-то из себя аж другой, снова нырнул на самое днище. — Может, наличкой им подвезти? Уж лучше б я молчал, а то глянули как на придурка, который в разгар совещания всех прервал, чтоб показать, какого красивого жука поймал. — Если ты найдешь наличкой два миллиарда и беспалевно это провезешь в Мексику, мы тебя расцелуем, — прорычал старик. — Два миллиарда? Просто челюсть отвисла. Я начал считать в уме количество нолей, прикидывать, сколько это в стопках купюр, и на третьей же секунде ощутил головокружение. — Ну там больше, но разницу найдем, — уточнил старик. Как уже неоднократно подмечал, в серьезных вещах пользы от меня было крайне мало. И снова все в свои руки взяла очень глубоко вздохнувшая атташе. Когда она вздохнула и расправила плечи, мы втроем перестали дышать. — Будем разбивать сумму под лимиты транзакций, платить частями. Да, оставляем след, не хотелось бы, но другого выхода действительно не вижу. Тонкие пальцы застучали по кнопкам калькулятора. — Восемь платежей. Плюс время на обработку. За полторы недели должны рассчитаться. — У нас нет этого времени, — прикрыл глаза сеньор Сантана. — Значит звони ему, договаривайся, — безапелляционно сказала Сильвия. — Может не в тему сейчас, — снова влез я и подошел к столу, чтоб притянуть к себе калькулятор. — Есть два миллиарда. Делим на восемь платежей. Это по двести пятьдесят миллионов в платеж. Не спрашиваю, какая эта система пропустит такой вот максимальный платеж, вам виднее. Но вы вообще представляете, что мы разоримся на комиссии? — Поттер, выйди отсюда, — махнула мне Сильвия. Я не вышел, разумеется, хотя бы потому что дверной проем оказался занят. К нам вернулся финансист, которому за принесенную весть следовало отрубить голову: — Наши счета арестованы. Понял, что новость слишком опасна. Вышел в коридор. — Я попробую узнать… что там… причина… ну то есть… наши действия… — Да, да, правильно, узнай все, — кивнул сеньор Сантана. — Давай. И только финансист закрыл за собой дверь, старик оглядел нас четверых. — Что вы сидите? Сильвия отняла ладони от лица. Я замер, сунув сигарету в рот. Альдо мотнул головой. — А что делать? — Валим отсюда, — тихо произнес старик, подытожив всю безвыходность нашего незавидного положения.***
Скорпиус Малфой сидел в кресле и сверлил взглядом телефон. — Я не понимаю, как общаться с человеком, который на вопрос «как дела?», отвечает: «Пиздец) нормально». Привычка просыпаться в выходные как на работу, рано утром и без будильника, оставляла под глазами свои следы в виде глубоких темных синяков. Луи же, неизвестно какие энергетики предпочитавший, был омерзительно бодр и свеж: как для работающего по ночам в местах, где грохочет музыка, он выглядел с самого утра действительно хорошо. — Это кто там такой негативный у тебя? — Ал, кто же еще. — Скорпиус спрятал телефон. — Я тебя не разбудил? — Я не ложился, — отмахнулся Луи, клацнув на красную кнопку кофемашины. Скорпиус, в ожидании кофе, перевел взгляд на стопку старых писем. Луи явно не утруждал себя периодическим разбором почты. — Агент Бонни вышла на связь? — Не прошло и месяца, — фыркнул Луи. — Ну что тебе сказать, максимально странная история с этой девочкой. Устроившись удобнее на табурете, Скорпиус навострил уши. — Зовут ее Шелли, и она клянется, что на поезд провожал ее папа. — Да ладно. — Ну да. Согласен, Ал не очень похож на человека, у которого как минимум дважды был секс, судя по количеству детей, — кивнул Луи, поставив на тумбу две горячие чашки. — Но дальше лучше. Эта Шелли –американка, фамилия в школьном журнале у нее Флэтчер, а она ее тут же на распределении, попросила исправить на Вейн. Вот и думай, что хочешь. Скорпиус присвистнул. — А Бонни не могла ничего спутать? — Да что она могла спутать? Они в одной комнате живут, у них кровати рядом. На уроках вместе сидят. Молча сделав глоток, Скорпиус нахмурился. — Может дочка? Сколько ему там? — Старше нас. Может и дочка. Но дебил-то патлатый не очень, так сказать, производит впечатление человека семейного. — Ну это да. — Опять же, — протянул Луи, сев за тумбу. — Почему тогда сам не провожал? Запутался на вокзале и три часа бился головой об не тот барьер? — Может и так. Полет теорий, особенно в голове Малфоя, мог быть бесконечно красочным. Благо научился вовремя этот полет останавливать, пока не заразил своими домыслами всех, кто находился рядом. — Надо Ала колоть. — Надо бы. А чего ж не колол, когда он был в городе? — Сестра твоя потому что. Не надо, отстаньте, не наше дело, захочет — расскажет, — передразнивая тонкий голос Доминик, буркнул Скорпиус. — Я б, если честно, упер из Отдела Тайн сыворотку правды и пригласил бы старого друга на чашку чая. Но Доминик. — Да уж. — А где письмо Бонни? Луи нахмурился, с чашкой у рта, вспоминая. — Глянь в стопке писем. Спрыгнув с высокого табурета, Скорпиус подошел к шкафчику, где в текстильном коробе теснилась стопка писем. Перерывая пальцами конверты, в поисках распечатанного, с прочитанным письмом, Скорпиус нашел его быстро — конверт крестница обклеила блестящими наклейками. И хотел уже сунуть письма обратно в короб, дожидаться лучших времен, как на глаза попалась знакомый по службе в департаменте восковый оттиск печати. Палец прошелся по нему, обводя контуры расправившего крылья орла, а мускул на щеке дрогнул, когда Скорпиус перевернул конверт и прочитал имя отправителя, написанное неестественно прямым почерком внизу: «Натаниэль Эландер».