Игры в богов

Чем старше я становился, тем больше думал о том, что человеку, живущему по законам преступности (законы преступности… настало время искрометных каламбуров) необходимо иметь так называемый «чемоданчик побега». Маленький такой рюкзак или действительно чемодан, в котором хранить все, что нужно в ситуации, когда жизнь обязывает залечь на дно: документы, наличные деньги, пару футболок, зубную щетку, капли для носа, незамысловатый телефон и зарядное устройство. Это вполне можно уместить где-нибудь на полке шкафа, чтоб при необходимости влететь в дом, быстро схватить и убежать. И не попадать в идиотскую ситуацию, как я. Я трансгрессировал домой, захлебываясь адреналином. И замер. «Что с собой брать? К побегу, причем быстрому, причем прямо сейчас, я был не готов. Во-первых, я не знал, где мой паспорт. Так, в сторону осуждения, уверен, семеро из десяти впадут в ступор, если их резко спросить: «Где твой паспорт?». Нет, я знал, что паспорт где-то точно был. Где-то в кармашке рюкзака, или ящике тумбы, или кармане. Во-вторых, я не знал, что берут с собой в таких ситуациях. Оглядев дом беглым взглядом, я понял, что мне нужно с собой абсолютно все: постельное белье, складной табурет, пепельница, банка растворимого кофе, книга, приставка — все, мне нужно было все. — Блядь! — звучно и смачно выругался я, когда в беготне по дому перецепился и чуть не упал. С крючка снова слетела ненавистная мне тяжелая кожаная куртка. Я, одной рукой удерживая рюкзак, подхватил куртку, с убеждением сейчас же выбросить, но нащупал едва ощутимые сквозь плотную потертую кожу очертания объемного прямоугольника. Жадно щупая пальцами острые края, я руками отпорол подкладку куртки и выудил из тайника, который чуть было не выбросил, довольно увесистую стопку стодолларовых купюр. — Господи, отпиши убиенному самый комфортный адский котел, — пробормотал я, прижав деньги к груди. Возился я долго, в основном в поисках документов. Когда же, попутно забив рюкзак всем, что в него могло влезть, сборы закончил, я оглядел дом с каким-то даже прощанием. Ответственно отключив от сети электроприборы и безответственно вытряхнув мусорное ведро в окно, я трансгрессировал обратно в туалетную кабинку офиса. Через тонкую перегородку раздался звук слива, а я как раз выскочил за дверь, но не успел не пересечься с маглом, который подошел к раковине, сунул руки под струю воды и с недоумением смотрел на меня в большое зеркало на стене. — Добрый день, — буднично сжимая вещи, кивнул я и вылетел из туалета. В коридоре седьмого этажа я снова поймал на себе взгляды. Думаю, людей, которые работали с активами картеля, больше интересовало, что случилось со счетами, нежели, почему я вышел из туалета с рюкзаком. Отвернувшись, я зашагал в конференц-зал, так и чувствуя, что в спину мне смотрят десятки людей. — Бухгалтерия просекла, что все плохо, — закрыв за собой дверь, сказал я. — Только ли бухгалтерия? — Только. — Сеньор Сантана, стоявший у окна, опустил на стол стакан и обернулся. — А ты чего с курткой? В Панаме плюс тридцать. Я не сразу заметил, что прихватил тяжелую кожанку с собой. Бросив ее на стол, утер лоб. — Где Матиас? — У меня в кабинете, — ответил старик. — Что ему сказать? — Пока ничего. За длинным столом сидел Альдо, постукивая пальцами по блестящей полированной поверхности. Я сел рядом. — Ты как? Синие глаза глянули на меня с презрением. На ответ, впрочем, я не рассчитывал, да и не очень хотел его слышать, особенно когда дверь снова открылась. — Люди начинают шептаться, — проговорила Сильвия, замерев истуканом за спиной старика. — Пускай шепчутся. Сменила машину? — Да. Я начал переживать. Не так как переживают люди в розыске, а как школьник перед театральной постановкой, в дурацком костюме и с листочком реплик в дрожащих руках. — План не меняется, но ускоряемся, — произнес старик, оглядев нас. — Для тех, кто не в курсе, а нас большинство, — указав на Альдо и сына, сказал я. — Можно уточнить? Хотя здравый смысл подсказывал, что какая разница, Ал, тебя берут с собой — это высший знак доверия. Старик не стал фыркать в мою сторону. — Главное — быстро и не поднимая панику среди сотрудников, покинуть офис, покинуть город и покинуть страну. Если поднимается паника и народ понимает, что все плохо, будет шумиха, это не нужно. Сейчас наша задача выехать в Панаму. Отсидимся в Бокас-дель-Торо, есть где, не впервые. Сильвия в курсе. Сильвия коротко кивнула. — А потом? — А потом… потом будем думать, когда разблокируем счета, расплатимся с мексиканцами и когда нас снова на ближайшие пару лет потеряют правоохранители. Еще глупые вопросы? Я замотал головой. — У меня будут, — неожиданно послышался рядом голос Альдо. — Вы вообще все нормальные? Старик и атташе обменялись тяжелыми взглядами. — Иди за малым, — сказал мне старик. Понимая, что доверяют, но не настолько, чтоб при мне вправлять мозги внезапно упершемуся рогом Альдо, я послушно выскользнул за дверь и с тяжелым сердцем, направился к лифту. Нажал пальцем на блестящую кнопочку и неловко застыл у дверей — казалось, на меня смотрел весь мир. Матиас сидел в глубоком кресле и увлеченно играл на телефоне в гонки. — Пошли, — протянув ему руку, бросил я. Темные глаза взглянули на меня, на миг оторвавшись от экрана. — Мы сейчас едем? — Он спросил так громко, что мой внутренний параноик-паникер весь сжался. Не скажу, что весь этаж услышал, но секретарь за стенкой могла точно навострить уши. — Да, только тихонько. Чтоб нам не завидовали. Матиас послушно (Матиас и послушно… снова каламбур) спрыгнул с кресла и повесил на шею наушники. Выпустив его в коридор, я плотно закрыл дверь кабинета. — Пока, Фрида, — попрощался Матиас с секретарем. — Мы уезжаем в Панаму. «Маленький засранец». Я улыбнулся секретарю и подтолкнул Матиаса в коридор, которые через панорамные окна освещало красноватое солнце сумерек. — Ты был в Бокас-дель-Торо? — поинтересовался Матиас. Малой явно знал больше, чем я. — Нет. — А я был, — заявил малой. Я опешил и глянул на него сверху вниз. — В смысле? Когда это? — Давно. Мы там были с Финном. И, увидев мой хмурый взгляд уточнил: — Мы потом еще прилетели к тебе в Англию. — А-а-а, — протянул я. — И долго вы были в Бокас-дель-Торо? — Не помню. Вроде долго. — И как тебе там? — Понравилось. Там Карибское море, оно очень голубое и теплое, — сказал Матиас, поспевая за мной. — И еще мы жили в доме, который на палках. Как наш, но у нашего палки просто в земле, а там палки прямо в воде. — Сваи. Такие палки называют сваями. — Да. И у нас была лодка, я даже рулил. — Ты сам рулил лодкой? — Финн немного помогал, но так — сам, — гордо ответил сын. — В Бокас-дель-Торо круто. Но дяде Альдо тогда там не понравилось. Он все время был грустный. «Не удивительно», — подумал я, когда мы спускались в лифте. Как оказывается, много всего можно узнать, поговорив с ребенком. Ранее я не знал про некое место в Карибском море, где, оказывается, не впервые от преследований прячется верхушка картеля Сантана. Кстати про верхушку картеля Сантана: в зале совещаний говорили на повышенных, а потому я снова опустил взгляд на Матиаса. — Надень наушники и сделай песню громче. — Опять все пересретесь между собой, — пробурчал Матиас, но спорить не стал — прижал массивные наушники к ушам покрепче. Осторожно открыв дверь и толкнув его внутрь, я вошел следом, бросив короткий ледяной взгляд на сотрудников, делающих вид, что крайне увлечены содержимым толстой папки прямо за дверью. — Не понимаю, почему ты завелся. Мы не первый раз в такой ситуации и всегда справлялись. — Сеньор Сантана устало смотрел перед собой. — «Всегда» это когда? Когда маме голову отрезали или когда Камилу убили на свадьбе? — Альдо смотрел на отца в упор. — Ты много говоришь, не понимая, что происходит… — Я понимаю, что происходит. — Голос Альдо напоминал дребезжание тонкого листа металла на сильном ветру. — Не понимаю? Ты думаешь, я не понимаю? Я был на твоем месте, не забывай об этом. Я в двадцать лет бросил, все чего хотел, чтоб не подвести тебя и вытащить картель из того место, где он оказался… — … сидя на одних таблетках. — Согласен, в этом я тебя разочаровал. Ведь быть психопатом и бухать, как тварь, вот это да, вот это в стиле Сантана. Бедная Сильвия, наблюдая за препиранием отца и сына, казалось, готова была рухнуть в обморок. Я и сам стоял, прижимая ладонь ко рту. Вышел на три минуты, что случилось за три минуты?! Отец и сын, имея внешнее сходство чуть более отсутствующее, чем у нас с Матиасом, смотрели друг на друга совершенно одинаковыми свирепыми взглядами. У них оказалось только одно общее, что давало четкое понимание того, что эти двое — родные, если смотреть со стороны. Этим общим был гнев. Одна манера злиться: смотреть безотрывно, не мигая, подрагивающими от напряжения глазами, как замирают друг напротив друга хищники, смотрят в глаза друг другу, ожидая, кто же окажется слабее и первым отвернется. На хищника изнеженный Альдо не тянул от слова «совсем», в отличие от старика, который даже дышал страшно. Но взгляд не отводил. — Ты не понимаешь, что происходит. — А старик отвел, не выдержав. — То же, что и когда убили маму. Конфликт с другой группировкой. — Черт, Альдо, на нас жмут с двух сторон: мексиканцы с одной, ФБР поджимает с другой, надо бежать, а не выяснять кто прав, а кто виноват! Альдо закатил глаза. — Что будет со всеми людьми? — Какими людьми? — Сеньор Сантана начал снова терять терпение. — Теми, которые за дверью. Теми, которые в здании. Их всех перебьют: или мексиканцы, если кинут в окно бомбу, или ФБР при штурме. — Ничего, не впервые вакансии открываем. Альдо одарил отца презрительным взглядом. — Сотня людей… — Да срать я на нее хотел, — оборвал сеньор Сантана. — Мне важно спасать тебя. А ты устроил хуй проссыт что. — Хуй проссыт что устраиваешь только ты. В течение долгих лет. — Так, давайте… — Сильвия встала между ними, но старик нажимом на плечо усадил ее на стул. Матиас попытался подслушать, но я прижал его к себе и придавил наушник к уху сквозь густую кудрявую шевелюру. Сердце подрагивало всякий раз, как атташе пыталась вставить свою реплику в крепчающий конфликт — зная несдержанность старика, я не сомневался, что она вот-вот получит наотмашь по щеке. — Альдо. — Старику надо было отдать должное: давился яростью, багровел, но пытался сдержать так и рвущихся наружу демонов. — Сдаться ФБР — это не вариант. — Это вариант, — отрезал Альдо. — Мы обезопасим себя от мексиканцев, спасем людей и… — И потеряем картель. — Да мы уже его потеряли! Папа, очнись наконец. ФБР не будет стрелять по тем, кто выйдет с поднятыми руками. Мафия будет. Отчаянный взгляд Альдо скользнул в сторону атташе. — Ты же со мной согласна, я же тебя знаю. Скажи ему. — Альдо, послушай… — Скажи ему. — Альдо резко повернулся ко мне. — И ты скажи. Вы же знаете, что я прав. Что уже все: счетов нет, денег нет, два миллиарда долга, розыск. Мы не высидим в Бокас-дель-Торо снова пару недель. Не решится все само собой, вы же все это понимаете. Единственный способ выжить сейчас — сдаться властям. Почему вы молчите оба? Чего вы боитесь? Отца? Мы с Сильвией коротко переглянулись, явно пытаясь понять во взглядах мысли друг друга. Я не знал, что у нее на уме — кажется, она готова была на любой расклад, лишь бы замялся конфликт. Старик же, на моей памяти, ни разу так не сдерживался, как в тот момент. — Если сдаться властям, нас экстрадируют в Штаты. И судить будут там, за все преступления, которые на их территории совершил картель, — сказал он, сжимая ладонь в кулак. — Я сяду на два пожизненных. И я их отсижу. Она… Рваным жестом старик указал на Сильвию. — Она сядет лет на двадцать. И она тоже их отсидит, она крепкий орешек. А ты, мой дорогой, тоже сядешь. Даже если всех нас сдашь, поплачешь в суде и справки свои от психиатра будешь всем показывать. Тоже сядешь, ты возглавлял картель. И, уж послушай старого психопата, который, конечно, не такой умный, как выпускники консерваторий, но тоже что-то в жизни понимает — с твоим сладким личиком, Альдо, тебе за решеткой не жить. Если повезет — найдут на третий день повешенным в камере… — Диего, заткнись! — рявкнула Сильвия, вскочив на ноги. — Заткнись наконец! Он косо на нее глянул. — Альдо, я не хочу думать, повезло тебе или нет в тюремной камере. Сделай так, как я говорю. Сильвия тебя отвезет в Бокас-дель-Торо. Матиас с вами. — Нет. — Я даже забыл, как звучит мой голос. — Матиас со мной. — Хорошо, — терпеливо произнес старик. — Мы втроем — сразу за вами. Альдо… Он хотел взять его за руку, но Альдо отстранился. — Хорошо, потом поговорим. Просто сейчас делай так, как говорю я. Альдо, не глядя ни на кого, вышел в коридор, хлопнув дверью так, со стены упало незамысловатое панно в черной рамке. Старик Сантана задрал голову и очень тяжело вздохнул. — А ты что? Тоже будешь мне высказывать свое высокоморальное «фи»? — Он глянул на Сильвию. Та покачала головой. — А что с лицом? — Кошка, — только и сказала Сильвия, коротко улыбнувшись на миг. — Надо было оставить кому-то ключи, чтоб ее кормили. Сеньор Сантана словно на мгновение оттаял. Тоже улыбнулся, коротко и тепло, погладил атташе по впалой щеке. — Я привезу ее. Сильвия сжала на миг его руку и, подхватив сумку, направилась к двери. В руках у атташе была лишь сумка — ее обычная небольшая сумка, и тут я понял всю суровость и даже несправедливость. Долг не дал ей времени собраться, даже прощально насыпать кошке в миску корм. У меня время было, я рылся по дому, думал, что брать с собой, а Сильвия такой привилегии была лишена, до последнего пытаясь решить проблему заблокированных счетов. И вот я остался со стариком. Тот, к удивлению, не стал выливать на меня всю свою невысказанную сыну ярость, лишь обессиленно вздохнул. — Ты тоже будешь говорить, какая я сволочь? — Нет. Старик закурил. — Надо было его встряхнуть. Жестко, но иначе никак. — Вы все правильно сделали. На меня внимательно, оценивающе взглянули. — Что мы с тобой делаем, — выдохнув кольцо дыма, сказал старик. Поймал взгляд Матиаса, спохватился и затушил сигарету. — Точнее ты делаешь. — Я? — Чем не повод заволноваться? — Ты. — Он меня подозвал ближе. — Надо немножечко подрихтовать память всем, кто знает о делах картеля. Я опешил. — Это всем в здании что ли? — Ага. — Слушайте, я, конечно, экстрасенс, спору нет. Но здесь сто человек. И поспешил за стариком коридор — тот уже куда-то намылился. Матиас гуськом побежал за нами. — Наушники, — напомнил я. Сын, цокнув языком, заткнул уши. Я едва успел вместе с ним проскочить в лифт за сеньором Сантана. — Послушайте, — пытался вразумить я. — Это невозможно. Меня волшебники засудят. — А тебя и так засудят. — Сеньор Сантана, я серьезно. Невозможно незаметно сотне человек стереть память. — Хорошо, план меняется. — Старик был на удивление мирным. — Ты отправляешься в апартаменты Сильвии за кошкой. Здесь я сам все… постираю. Я взбледнул. — Каким образом? — Угадай с трех раз. Я, конечно, экстрасенс, спору нет, но угадывать не решился. Схватил Матиаса за руку и трансгрессировал до того, как лифт звякнул, оповещая о прибытии на нужный этаж.

***

— Посиди, никуда не убегай, — бросил я, усадив Матиаса на кожаный диван. Уровень абсурда зашкаливал — остановите время и всех наших врагов, без кошки атташе Сильвии никто никуда не уедет. Хотя, не знаю, что конкретно меня бесило. Сказать бы спасибо за то, что посвятили в план побега. Да и сиамская кошка, такая же тощая, как и ее хозяйка, не заслуживала голодной смерти взаперти. Интересно, будь у меня домашнее животное, разрешили бы мне взять его с собой в Бокас-дель-Торо? Ну не знаю, но будь Финн жив, уверен, он бы свою кошку-собаку перевез в безопасное место прежде меня и всех остальных. С этими мыслями я шастал по пустым комнатам, выискивая кошку и все больше убеждаясь в том, что еще утром Сильвия не собиралась покидать страну на неопределенный срок. Это крылось в мелочах, не только в том, что она уехала в Панаму без вещей. В ванной остались ее крема и зубная щетка, в спальне горела прикроватная лампа — ее забыли выключить утром. Некормленная кошка вот тоже, спала, свернувшись клубочком, на шелковом покрывале. На явно устрашающее «кс-кс-кс», кошка подняла узкую голову, недоверчиво отозвалась и, не узнав во мне хозяйку, юркнула под кровать. — Да твою мать, — прошипел я, опустившись на колени. Насилу вытянув кошку, которая цеплялась когтями за ковер, потом за кровать, потом за меня, я с трудом ее удержал — она силилась выскользнуть обратно на пол. Уж не знаю, как бы ее утихомирил, если бы Матиас не нашел в кладовой небесно-голубую переноску. — Отлично, — с облегчением кивнул я, когда закрыл кошку на защелку. — А ты голова. — Ну а то, — зарделся Матиас, и протянул мне надкушенный протеиновый батончик. — Где взял? В холодильнике у Сильвии лазил? — откусив, спросил я строго. — Так нельзя. — Ну ты же пьешь ее абсент. — Так, это другое. Кошка недовольно фырчала в переноске. Незамысловатая миссия, обернувшаяся царапинами, но вознагражденная куском зернового батончика, подошла к концу, но я что-то завозился. Оглядел комнату, в которую неизвестно когда в следующий раз вернется хозяйка, и закралась навязчивая идея собрать для Сильвии какой-никакой, но набор вещей на первое время, ведь в сумку, с которой она уехала, вряд ли влезло что-то больше кошелька. Без чего там не могла атташе, что у нее было на первом месте в пирамиде потребностей? Духи ее в темном флаконе? Остроносые туфли с красной подошвой? Кошка? Протеиновые батончики? Да ну ее к черту, эту атташе, буду я еще лазать по ее шкафам, собирать ей в дорогу белье. От навязчивой мысли делать добро я вовремя отмахнулся, крепко сжал Матиаса, жующего батончик, переноску, в которой шипела сиамская кошка, и трансгрессировал из пахнущей цветами и парфюмом квартиры.

***

— Держи крепко и не выпускай ее. Сегодня у всех сотрудников офиса, должно быть, ко мне было вопросов больше, чем когда-либо. Я то пропадал, то появлялся с рюкзаком и курткой, а вот теперь с переноской и ребенком, вышел из той же туалетной кабинке. Но, на счастье, никто мне в туалете не встретился и вопросов не задавал. В офисе было тихо. Лишь едва слышно гудели компьютеры и стучали дождевые капли в панорамные окна. Рабочий день закончен, все разошлись. Я так надеялся, хотя фантазия рисовала страшные картины того, что старик Сантана загнал всех свидетелей деятельности картеля в подвал и скрутил вентиль газовой трубы. В зале совещаний на седьмом этаже все еще горел свет. Я быстро схватил рюкзак, накинул на плечи куртку и согнал уже умостившегося на диване с телефоном Матиаса. — Я тебе сказал за кошкой смотреть. Ты рыцарь или как? Вставай. «Надо твоего деда отыскать», — хотел было добавить, но не добавил. Тихий покинутый офис, словно все вдруг собрались на перекур, побросали рабочие места и вышли на пять минут, не мог не давить мыслями о том, что случилось с людьми, которые знали, где работали и чем занимались, которые были неугодными свидетелями разного рода махинаций; которых так хотел спасти Альдо Сантана. Знаете, что чувствуешь, когда твоя жизнь зависит от настроения и действий того, кто за пятнадцать минут может выкосить сотню людей? Страшновато. Фантазия рисовала страшное. А мы стояли. Куда нам идти? Что нам делать без деда? Я даже не знал, что такое Бокас-дель-Торо, куда нам надо было. Мы стояли неловко в коридоре, возле покинутых рабочих мест, двое таких беспалевно стремящихся уходить — с вещами, курткой и кошкой. Ужасные мысли о братской могиле сотрудников в подвале не покидали, но хорошо, что я догадался глянуть в окно и увидеть столпотворение там, внизу, на залитой дождем улице. — Что там, Ал? — Матиас прижался носом к окну. А там была машина. Я увидел ее еще из окна, но поспешил пулей вниз, убедиться, что показалось. Как показалось, что людей из офиса безумный дед в припадке подчищения следов перестрелял в подвале — люди были на улице, под проливным дождем, толпились разношерстными группами: на ступенях офиса, на тротуаре, поодаль, на дороге. Протискиваясь между ними, я шел вперед, зная, догадываясь, что в непогоду их всех собрала под открытым небом машина. Та самая, которую я увидел из окна седьмого этажа. Она была темно-серой. Или черной, не помню, но точно блестящей от подтеков дождевых капель. Капли были холодными, а машина, казалось, источала жар. Он будто просачивался через трещины лобового стекла, через изрешечённый узор, похожий на следы пулеметной очереди. А может и пулеметной очереди, не знаю, из чего расстреляли машину атташе Сильвии в менее чем сотне метрах от парковочного места. Машина перекрыла движение — ее занесло и стояла она криво поперек, заняв сразу две полосы, будто хотела повернуть на перекрестке, но передумала. Те водители, которые не понимали, что за чертовщина, продолжали сигналить ей, крича ругательства о бабах за рулем. Медленно объезжали людей, тоже ругаясь, объезжали друг за дружкой и расстрелянную машину, затихали, когда видели узоры пуль, мигающие фары, и бабу за рулем. Вернее, лежавшую лицом на руле. Я замер, словно наткнувшись на невидимое препятствие. Дождь заливал стекла очков, но я отчетливо видел дыры от пуль. На темной машине не очень, а вот на стеклах — четко. Их узор напоминал созвездия: такая вот идиотская мысль пришла. А пахло кровью и бензином. Где-то вдали, а может и не вдали, так просто слышалось из-за шума, пищала сирена. — Надо уходить, — сжав обтянутое промокшей рубашкой предплечье, сказал я. Инстинкт работал быстрее, чем в голову пришло осознание: я произнес это не в пустоту, а сеньору Сантана, который стоял на дороге и смотрел перед собой на машину, которая никогда уже не доедет до Бокас-дель-Торо. — Э-эй. — Я отчаянно дернул его за руку еще раз. — Сеньор Сантана. Сирена была все громче. Кто это был? Служба спасения? Полиция? ФБР? У ФБР есть «мигалки» или они словно в «Мыслить как преступник», разъезжают на бронированных внедорожниках на красный свет светофора? Я не знаю, так и не узнал, чья это была сирена, но хотел бежать, скрыться. Как цепной пес, с которого вдруг сняли ошейник и свистнули громко, а тот замер растеряно — куда бежать, в какую сторону? — Диего! — Я был псом, а он — хозяином, который должен открыть калитку и указать, куда бежать. А он стоял и смотрел на машину. Вдруг повернулся — глаза у него были распахнутые, но пустые. Он не понимал, кто я, судя по всему. — Надо уходить, — повторил я, едва ли не взмолившись. — Это предупреждение, мы… — Я уже нет, — ответил мне старик. — Я уже все. — Уходим, пожалуйста. — Уходи отсюда. — На секунду взгляд обрел понимание всего. Но лишь на секунду. И я разжал руку. Под проливным дождем понесся обратно, через толпу бывших уже коллег, через зевак, отыскал глазами Матиаса — он стоял под козырьком, у ступеней, держал двумя руками переноску. Смотрел на меня, промокшего, бледного. Я застегнул куртку и протянул руку. — Пойдем.

***

Матиас, наверное, станет инженером. Он стянул с телефона силиконовый чехол, прижал к ладони плотно, чтоб закрыть отверстие для камеры, и подставил под дождь. Подержал на вытянутых руках минутку, а затем осторожно, чтоб не расплескать, поднес к переноске эту импровизированную чашу. — Она пить хочет, — пояснил Матиас и, открыв переноску, протянул кошке дождевую воду. Я смотрел на него, на кошку, на рюкзак и не знал, что со всем этим теперь делать. Чтоб не смотреть на них, смотрел и на дорогу — одна из полос гудела, сигналила, встряв в пробку, которая никак не рассасывалась. Там, водители эти, не знали, почему половина Сан-Хосе стоит в пробке. А я знал, что там, в центре, у высокой свечки видневшегося вдали небоскреба, перекрыло движение. Странное чувство. Я желал атташе смерти. Наверное. Не знаю. Когда закрывал в хранилище триста девять — желал. Когда увидел ее, лежавшую напротив дыры в лобовом стекле — хотел, чтоб она отряхнулась от осколков, вылезла из машины и произнесла то, что обычно произносят озябшие богини в туфлях с красной подошвой: — Агата, кофе, пожалуйста. И почему моя кошка мокнет под дождем? Поттер, сука, вернись в петлю. Матиас погладил кошку и закрыл переноску. — Почему ты плачешь? — спросил он. — Что? — утерев щеку, удивился я. — Мужчины не плачут. Это дождь. Сильвия заслужила. Альдо Сантана — нет. — Мы под козырьком. Мы действительно были под козырьком автобусной остановки. Сидели вдвоем, втроем, если с кошкой, на остановке, крытой от октябрьской непогоды и ждали. То ли ждали, когда дождь закончится, то ли еще чего. — Знаешь, что такое петрикор? — Не. Матиас с ногами залез на металлическую лавку и устроился сбоку, прислонившись к моей руке. — Это специфический запах дождя. Некоторые растения, особенно в засушливом климате, выделяют эфирные масла, которые в себя впитывает земля, — почесывая его кудрявую макушку, сказал я. — И когда идет дождь, эти масла высвобождаются в воздух. Отсюда и запах дождя. И у меня на этот запах аллергия. Отсюда и слезоточивость. — Ты такой задрот, Ал. — Да уж. Я смотрел, как на ветру гнулись промокшие пальмы. Холодно было, даже в тропиках бывают бури. Хорошо, что в большую кожаную куртку мы с сыном влезали вдвоем. — Мы поедем в Бокас-дель-Торо? — Нет, — ответил я. — Мы полетим в Лондон. Матиас шмыгнул носом. — Там холодно. — Нет, тебе так кажется. Там даже снег редко бывает. — Я не видел снег. — Вот и увидишь, если повезет. Снег прикольный. Да вообще в Англии хорошо. Там у тебя куча родни. Там у тебя бабушка и дедушка, они ждут нас с тобой уже несколько лет. Матиас утер лоб рукавом куртки. — А мой дедушка? — Дедушка Гарри и есть твой дедушка. — Ал, я про моего дедушку. Он с нами поедет? На мое лицо набежала туча еще большая, чем та, что гремела на небе громом. — А, дед, — протянул я. — Нет, дед Диего с нами не поедет. — Мы бросим его здесь одного? — Нет, он просто… Я смолчал. — Не поедет с нами. — Мы бросим его здесь одного, — констатировал Матиас. — Херово. — Не говори так. — Херово. — Засранец. Матиас просунул пальцы сквозь решетки переноски, и принялся чесать кошке лоб. — Мы в школе читали книгу. — Ничосе. — Про маленького принца. Она очень странная. Но мне понравилась одна часть. Про лисицу. — Лиса. — Да, про Лиса. Он сказал, что мы отвечаем за тех, кого приручили, — проговорил Матиас. — Это как мы теперь отвечаем за Леону. Кошку зовут Леона, ты не знал? — Нет, — улыбнулся я. Я знал атташе десять лет. Но ни разу не спросил, как зовут ее кошку. — И когда мы это обсуждали в школе, все почему-то думали, что это о розе принца. Или о Лисе принца. Но почему-то никто не думал о том, что Принц приручил не только капризную розу и мудрого Лиса, но и умирающего в пустыне летчика, которому рассказывал эту историю. Потому что у летчика больше не осталось никого. И он в конце умер, а не починил самолет и улетел. Училка сказала, что я не понял смысл сказки. — Она дура. — И я так сказал. — Вот почему меня вызывали тогда, когда я не пошел. — Хорошо, что не пошел, — отозвался Матиас. — Ты, наверное, тоже не так понял сказку. — В смысле? — Если бы понял, мы бы не оставили дедушку одного. Я даже отпрянул от него, не веря ушам своим. Матиас никогда не производил впечатление ребенка умного, скорее наоборот. — Ты такой задрот, Матиас, — только и сказал я. Сказку я понял, когда читал ее в свои девять. И в свои двадцать девять, когда пересказывал ее содержание Финну, который, думаю, понял ее смысл куда лучше меня. Но не объяснить же сыну, маленькому своему сыну, что летчик не хотел больше слушать истории, потеряв и красивую капризную Розу, и верную мудрую Лисицу, и свой самолет разбив вдребезги, а потому сознательно прогнал маленького такого, кудрявого принца, чтоб умирать в опасной жаркой пустыне в одиночестве? — Малой, — накрыв его рукой, позвал я негромко. — Че? — Мне надо объяснять тебе, что случилось? — Потом, когда мне будет пятнадцать, — отозвался малой. — Когда ты купишь мне мою первую банку пива, и мы поговорим о маме, о Финне, о дяде Альдо и Сильвии. А до этого я буду думать, что они все уехали. Он иногда пугал тем, что рассуждал не как ребенок. Даже далеко не как каждый взрослый. Ему тяжело будет в жизни. — Черт, малой, тебе же всего семь. — Восемь. — Что? Восемь? — Да, мне в августе было восемь. Хотя, откуда тебе знать. — Прости. — Бог простит. Пробка на дороге, кажется, немного рассосалась — машины потихоньку, одна за другой, двигались, не заглушая мотор в простое. Интересно, что там, у офиса, происходило? Машину Сильвии оттеснил в сторону эвакуатор, а полицейский в светящихся зеленоватых жилетах руками машут, направляя машины в нужном направлении. Мысли были там, но их какая-то неведомая сила тянула обратно. Эта сила была в мелочах: Матиас шмыгал носом, явно простыл (ну не плакал же, мужчины не плачут), кошка скреблась в переноске, дождь колотил по козырьку автобусной остановки. — Она есть хочет, — заявил Матиас, указав на беснующуюся кошку. — Я тоже. В вопросах обеспечения основных потребностей я обычно был бесполезен. Повертел головой — через дорогу сияла ночными огнями непримечательная закусочная. — Будешь бургер? Или тако? — Я хочу кровь. — Ну, малой, потерпи. Пока никак. А бургер? Не? С огурчиками. — С огурчиками? — И горчицей. — Ладно. А Леона? — Леона… Я глянул в переноску. — Думаю, ей смогут разогреть чашку молока и кусок ветчины. И мы собрались: я снова застегнул спасительную кожанку, Матиас поднял переноску, рюкзак на плечи и вперед, минуя машины, к закусочной. Самая обычная закусочная. Как на заправках, где я часто бывал с обладателем этой куртки на мне. Столики пластиковые, дешевые, стулья облезлые, тоже из пластика, прилавок, он же барная стойка, он же тоже стол, над ним незамысловатое меню: бургер с курицей, бургер соевый, бургер с говядиной, тако с курицей, тако соевый, тако с говядиной. — Добрый вечер, у вас можно попросить молока? — Матиас запрыгнул на высокий табурет. — И рыбные палочки. Официант за прилавком обернулась, заставив меня выронить рюкзак. — Что-нибудь придумаем. Проходите за столик. — Сияющие глаза-луны мулатки в бело-красном фартуке и нелепом чепце, проводили Матиаса нежным взглядом. — А что будет папа? Я смотрел в лицо Паломы, не шелохнувшись более, словно ее черные мелкие кудри грозились обратиться змеями, а слепые глаза — смертоносными взглядом Медузы Горгоны. — Так что будет папа? Немногочисленных посетителей закусочной слепая официантка не смущала. — Эспрессо. — Один эспрессо, — выкрикнула невесть кому Палома, дернув рожок кофемашины. Ароматный кофе с фырчанием полился в крохотный бумажный стаканчик. Дожидаясь, пока кофе, капля за каплей, его наполнит, Палома отправила в микроволновку стакан молока и, захлопнув дверцу, облокотилась на стойку. — Тяжелый день? Я смотрел на нее, с трудом припоминая, как дышать. — А то не знаешь. — Да уж, — поправив стаканчик, протянула Палома. — Боль теперь — твое топливо. Микроволновка пиликнула. Палома, нажав на кнопку, громко крикнула: — Молоко и рыбные палочки! Матиас поспешил забрать заказ и поднял взгляд на меня. — Идешь? — Да, сейчас. Никуда я не иду. Я замер. — Это все ты. — Я? — наблюдая за тем, как Матиас направился к столику, который делил с кошачьей переноской, поразилась Палома. — А что я? — Ты все начала. — Да разве ж я убила кого-то? Наоборот. Я подняла столько мертвых из земли. Эспрессо. Напротив меня опустился крохотный стаканчик кофе. — Все, что случилось. Я знаю, Палома, это все ты. Палома покачала головой. — Это не я. Кто я такая, скажи, пожалуйста? Она была такой игривой, спокойной при этом, как в деревне. Как та, к которой я приходил в синий шатер, проводить ночь у раскаленной жаровни. — Знаешь, почему так все случилось на самом деле? — спросила Палома. И, оглядевшись, поманила пальцем, мол, секрет. — Потому что нельзя играть в богов. Она тут же отпрянула, обернулась к небольшому телевизору на стене, нашарила пульт и выключила, не дав досмотреть репортаж со знакомого места на перекрестке. — А то боги обидятся, и поиграют с людьми, но уже по своим правилам. Так что, это не мое проклятие, Альбус. Это игра богов. — Каких богов? — Которым не нравится, когда некоторые умники решают, что смерть — это поправимое недоразумение. Смерть нужно чтить, и мертвых нужно чтить. А то все у вас, людей, как-то не по-людски: одних воскрешаем, сотню — на части и в землю. И ради чего все? Я сжимал пальцы вокруг картонного стаканчика. — Вот боги и сыграли в свою игру, — пожала плечами Палома. — Тот, кто выживал всю жизнь — умер первым. Кто защищал всю жизнь — не смогла защитить. Тот, кто смерти не заслуживал — умер по случайности, а тот, кто так боролся за бессмертие остался его доживать без цели и смысла. А тебе осталось то же, что и всегда — наблюдать и не делать ничего. — Ал! Я вздрогнул и оторвал взгляд от слепых глаз, в упор на меня смотревших. — Идешь? — позвал Матиас, скармливая кошке рыбную палочку. Рассеянно кивнув, я снова повернулся. Палома терпеливо дожидалась. — Зачем ты здесь? — Наблюдаю. — То есть, не ты все это подстроила? Она покачала головой. — Я не оружие богов, я их глаза. Тебе может показаться, что все случилось лишь после того, как я появилась на тех виноградниках… — Ал… — Голос Матиаса звучал где-то вдали. — Идешь? — … но опять же. — Я слышал только голос Паломы. — Кто меня на те виноградники пустил? Ее пальцы настукивали по стойке ритм: негромкий, но он усиливался, и вот уже заглушал все вокруг: ненавязчивую музыку, голоса посетителей за столиками, зов Матиаса, шум дождя за окном, фырчание кофемашины. Я знал этот ритм. Вспомнил его. — А раз уж тебе больше ничего не мешает. — Палома наклонилась так близко, что наши носы соприкоснулись. — Иди вперед. Простые два слова, а в голове пронеслись по лабиринту воспоминаний, откликались позабытым голосом. Слепые глаза, казалось, просверливали во лбу потайной ход к мыслям, длиннопалая ладонь настукивала тягучий ритм. Я накрыл ладонь своею, чтоб заглушить эти ритмичные отбивания, сияющие глаза расширялись, больше и больше, и вдруг все исчезло, кроме окружающей лунно-белой пелены.

***

Пелена вспыхнула и исчезла. В области живота тянуло ноющим позывом тошноты. Задрав голову, я увидел шелестящие ветви магнолии, за ними — высокий кованный забор. — Альбус, давай поговорим просто. — А подле меня дрогнул голос. Оказалось, что мы трансгрессировали. Я трансгрессировал, сжав тонкую ладонь Паломы мертвой хваткой. Она была напугана, я слышал в ее голосе тревогу, чувствовал, как пытается она вырваться из моего захвата, мечется, как зверь в капкане. Попалась. Я лишь сжал ее локоть крепче. Путь перегородили двое, выставив волшебные палочки, но я так легко их смахнул с пути, машинально вытянув из кармана палочку. Мракоборцы отлетели, словно сдутые порывом ветра. Палома вытянула шею. — Хорошо, сдавать меня ты не собираешься. Не собирался, по крайней мере не тогда. Я швырнул ее к воротам — идиотский чепец официантки придорожной забегаловки слетел с ее головы. — Верни все, как было. Договаривайся со своими богами, что хочешь делай! — Хорошо, — шаря по земле ладонью, выдохнула Палома, почувствовав уткнувшуюся в шею волшебную палочку. — Я все исправлю, но ты должен… — Круцио! Взгляд от ее скрюченной фигуры, издающей истошный высокий ор, я невольно оторвал лишь боковым зрением снова углядев мракоборцев МАКУСА. Щитовым заклятием быстро отбил запущенный в меня алый луч. — Мое имя — Альбус Северус Поттер! Ничего вы мне не сделаете. Если что-то со мной случится, министерство магии разобьет о голову вашего президента чемодан Натаниэля Эландера! — рявкнул я. — Не в том положении МАКУСА, чтоб атаковать сына Гарри Поттера. В сторону и стойте тихо! — Хах, мощно, — хихикнула Палома, но я ногой толкнул ее обратно на землю. Я смотрел на нее, переглядывался на мракоборцев: один из них трансгрессировал. — Спокойно, — то ли заверил, то ли взмолился я. — Я нашел ее, я все исправлю. Мы за одно. Сейчас… Водил палочкой то на мракоборца, поднявшего руки, то на Палому, вжавшуюся в забор. Ее сияющие глаза смотрели на меня с мольбой, губы что-то нашептывали, шипящее, тихое, а рука все отбивала ритм. — Мистер Поттер. Пожалуйста, отойдите на два шага… — Спокойно, МАКУСА, сейчас все будет! Я не знал, что делала жрица, что она там отбивала на земле, но чуял — сейчас действительно все будет. Она в ловушке: мракоборцы, я, уже один раз ударивший ее Круциатусом. Она слепая, загнанная, она слишком много говорила в закусочной. Что бы она ни делала, оно работало, я знал, чувствовал: из-за высокой изгороди виллы запахло не гнилью, а свежим, прохладным бризом. Я помнил этот запах — так пах ранним утром океан, этот запах волн разносил ветер, заставляя выскользнуть из кровати, чтоб закрыть окно. Бормотание и отбивание ритма становились тише. Их заглушал шум волн, шелест магнолии, свист ветра, гнувшего к земле белые кустовые розы. Скрип калитки. Меня окликнули позади, но я не обернулся. Смотрел на ту, что открыла мне ворота, вспоминая, где мог видеть такие знакомые черты. Это была девушка, красавица, я бы честно отметил: тонкая, гибкая, в коротком платье молочного оттенка, на фоне которого бронзовый загар гладкой кожи казался сияющим. Она позвала меня жестом за собой, вперед по вымощенной подъездной дороге, иногда оборачивалась, улыбалась широко, задорно подмигивала черными глазами, игриво вскидывала уголок брови, заправляла за ухо гладкие орехового цвета волосы. Я шел за ней, к белым стенам виллы Сантана, пытался ухватить за руку, которую она мне то протягивала, то наоборот, отводила за спину, стоило попытаться дотронуться. — Нищим не подаем, — послышался откуда-то сверху знакомый голос, сказавший знакомую фразу. — Разве что… А, это ты. Я задрал голову, глядя, как Альдо Сантана опирается локтями на ограждение балкона второго этажа. — Заходи. Тебя ждут. Незнакомка зашла в дом, закрыв за собой дверь. — Кто это? — Я снова задрал голову, но Альдо на балконе уже не было. — Очередная роза из внебрачного цветника моего сына. Селеста. Ответила мне сварливого вида пышнотелая бабка, сидевшая у клумбы в глубоком ротанговом кресле. В узловатых пальцах держала чашечку кофе, который громко помешивала, колотя ложкой по фарфоровым стенкам. — Гнилая кровь, где он таких находит? Такая же бесстыдная тощая сельдь, как и ее мать. Вот она, ходит, пожалуйста! Меня окликнули по имени, и я повернулся. Хоть голос звучал где-то позади, я увидел ее. — Все, Мачете, держи свои заявления, не трогай меня сегодня. — Атташе Сильвия, протянув человеку с изуродованным шрамами лицом кипу бумаг. — А, Поттер. Где ты ходишь? Он там исходит весь, ждет тебя в доме. — Он? — рассеянно спросил я. — Кто? — Перелом челюсти, если будешь бесить меня вопросами. Нет, ну ты глянь на эту старую гадину. Опять она к ней пристала! Я снова повернулся туда, куда смотрела Сильвия. — Одно родила белобрысое, второе тоже белобрысое, — жестикулировала бабка, отчитывая невесть за что молодую белокурую женщину с милым заостренным лицом. — Нагулянные, оба нагулянные, и не надо на меня глазами хлопать, я вашу натуру блядскую сразу просекла. О, бежит твоя коллега по ногораздвигательному цеху. Что ты хочешь, несчастная? — Какого черта вы к ней пристали? — А что мне, с тобой ругаться, раз эта твоя Соня по-нашему не понимает? — А хоть и со мной. Бабка притворно прижала руку к груди и, задрав голову заголосила: — Камила, внучка, ты слышишь? Ты слышишь, как эти две кобры меня доводят? — Ох уж эти бабьи ссоры, — протянул около меня голос, который я не слышал много лет, но вспомнил сразу. — Как заезженная пластинка. Выпустив изо рта дым дешевого табака, Наземникус Флэтчер прищурился на солнце, стараясь то ли в окна заглянуть, то ли далеко за горизонт. — Что глаза пучишь, сынок? — Его собственные глаза, воспаленные, водянистые, бегающие, оценивающе меня оглядели. — Раз ученик превзошел учителя так что теперь, не здороваться? Прахом бытия мирского, так сказать, подошв не осквернять? И хрипло захохотал, но тут же зашелся раскатистым кашлем. — Поттер! — Что? — я завертел головой. — Поттер, — откашлялся Наземникус. — Ну, не хочешь здороваться, хрен с тобой. Чего замер? Тебя ждут вообще-то. Входная дверь приветливо скрипнула, отворившись. Я видел в ней светлые очертания знакомой мебели, блестящий начищенный пол, большие зеленые листья монстеры в глиняном горшке у белых диванов. И самую знакомую в мире фигуру, нетерпеливо дожидавшуюся меня на пороге. Я пошел к нему, как слепой, интуитивно находя ногами ступеньки крыльца, путаясь, спотыкаясь и шаря рукой, цеплялся за перила и колону. Он смотрел за моими смешными попытками спешить. Он, точно он — высокий, подпирающий дверной проем тяжелым узлом скрученных на макушке дредов, широкоплечий, бесконечно сильный и яркий, как самый настоящий земной маяк. Нас разделял порог и расстояние вытянутой руки. Я смотрел перед собой, жадно, но все еще недоверчиво, пытаясь соткать из обрывков воспоминаний образ. Все было так, все то же самое, но что-то мешало, что-то не так — что-то так резало взгляд. Глаза те же: лисьи, настороженно прищуренные, смотрели на меня с тревогой. — Обернись. Он тут же захлопнул перед моим лицом дверь, а его голос, забытый, растворился в далеком оклике моей фамилии за спиной. И я обернулся. В лицо сразу ударил поток ледяного ветра, взметнув взъерошенные мокрые волосы. На мгновение показалось, что я ослеп — мягкие краски солнечного утра утонули в темной гуашно-черной реальности глубокой ночи. Нос жадно втягивал запах дождя, грязи и гнилья. — Поттер! — наконец отчетливо услышал я. Вымокший до нитки мужчина, в темноте я не видел его лица, стоял чуть вдали от крыльца, сжимал палочку и тянул ко мне руку. — Поттер, отойди оттуда. Я тяжело задышал, сжимая в кулаке что-то, похожее на ком склизких водорослей. Опустив взгляд, я понял, что за мокрые волосы тащу все ту же хныкающую официантку из закусочной. Чувствуя, что победил и Палому, и ее богов, я сжал ее волосы крепче и подтянул к себе. — Это Джон Роквелл, — медленно повторил, судя по интонации, мракоборец. — Я директор штаб-квартиры мракоборцев МАКУСА. И я хочу тебе помочь. Отпусти ее. — Я поймал ее. — Я вижу, Поттер. Хорошая работа. А теперь отпустите, я сразу же ее схвачу, и она будет наказана, как положено. — Не сейчас, — крикнул я Роквеллу, перекрикивая ветер. Магнолию, которую только что видел в дневном свете, цветущую и шелестящую, гнуло от бури, как хлипкую проволочную конструкцию. — Пусть все исправит до конца. У нее почти получилось, еще минуту. — Хорошо, еще минуту. Поттер, отпустите ее. Она не сбежит больше, мы окружены. Отпустите, вот так, да… Он говорил монотонно, на одном дыхании, и даже, может быть, раздражающе, но тело невольно поддалось — я разжал пальцы на мокрых волосах. Моя так называемая заложница тут же отползла, царапая колени о мокрую подъездную дорогу. — Опустить палочки! — вдруг совсем другим тоном рявкнул Роквелл, одну руку выставив, будто пытаясь обхватить ею всю кованую изгородь за спиной. Другой рукой поднял на ноги мокрую культистку, и я взглянул на нее, промокшую и в грязи. И выронил волшебную палочку. Это была не Палома. Мокрая, в испачканном мокрой грязью фартуке официантки, на меня дикими глазами смотрела незнакомая женщина. Не слепая. Не кудрявая, по крайней мере с мокрыми волосами. Белая. Она пятилась подальше от виллы, и была перехвачена одним из мракоборцев. — Поттер, отойди от двери, я помогу. — Роквелл сделал небольшой шаг мне навстречу. — Поттер! — услышал я оклик снова, и снова обернулся. И снова чуть не ослеп от резкой вспышки яркой утреней палитры. В нос ударил тонкий запах духов. — Заходишь? — придерживая лацканы пиджака, спросила Сильвия, приоткрыв передо мной дверь. Я снова увидел знакомую фигуру, которая, будто часовой на посту, чего-то терпеливо ждала. Слишком близкая, слишком манящая, чтоб я обернулся назад, где в дождливой ночи меня звал Роквелл. Звал ли? Или показалось? Конечно показалось. Опустив ладонь на дверную ручку, чтоб открыть дверь шире, я увидел высокую фигуру ближе. Мизерное расстояние между нами растаяло в один шаг, я видел каждую тончайшую черту на знакомом лице, видел текстурные очертания дредов, темные кляксы татуировок, тревогу в карих глазах. А позади него разглядел растекавшееся на полу кровавое пятно. Сильная рука быстро оттолкнула меня, да так что я, сделав широкий неожиданный шаг назад, едва не навернулся с крыльца. Сзади меня оттащили обратно в холодную дождливую ночь, и я, наконец, отрезвел — увидел руку Роквелла, задвинувшую меня за спину, и летящий на нас из открытой двери поток инферналов — тряпье, гниль, жилы, кости, обтянутые тонкой пленкой кожи черепа. Ничего кроме на вилле Сантана не было. Я успел лишь громко заорать и зажмуриться, прежде, чем сухие пальцы зачерпнули воздух там, где секунду назад была моя голова — Роквелл успел схватить меня и трансгрессировать за ворота.

***

Комната была без окон и очень тесной. Она с трудом умещала покрытый неровными хлопьями ржавчины стол и пару неудобных стульев. С потолка на стол воском капала люстра из трех свечей: капля, снова капля, и снова капля — я отбивал ладонью ритм капанья воска на стол. Стены из грубого серого камня снова загрохотали, сужая и без того тесное пространство. Наверное, это должно было угнетающе действовать на нервы, этот грохот и движение стен каждые сто тридцать три секунды, но я даже не моргал. Звук, с которым сужалось пространство допросной, я не слушал, слыша только капанье воска на стол и отбиваемый ладонью ритм. Да и вряд ли меня раздавит стенами — вместе со мной риск оказаться раздавленной имела и высокая женщина средних лет, одетая в свободную рубашку с подкатанными рукавами и плотные твидовые брюки. — Вы вообще понимаете, что учудили, Поттер? — Президент Эландер смотрела на меня с нескрываемым раздражением. Я наблюдал за тем, как капля воска молниеносно застывала на холодном столе. — Вы появляетесь из ниоткуда, провоцируете мракоборцев при исполнении и орете о своей неприкосновенности. Что вы там про чемодан говорили? — Что? — Я не ожидал вообще такого обвинения и поднял на президента взгляд. — Вы посмели стравливать министерство магии и конгресс? Мол, у нас ваш чемодан, берегись, Америка? Должно быть, это был цирк с конями и абсурдом. Я не верил ушам своим. А по лицу так и расползалась идиотская улыбка. В один миг я просто расхохотался. Госпожа президент ударила меня по щеке и резко развернулась. — Генри, это что вообще происходит? Комната очень тесная, сложно было не заметить в ней Генри Тервиллигера. Кажется, он постарел еще больше. Неудивительно, почему леди Эмилию тянуло на молодую кровь. — Мне казалось, мы пошли друг другу навстречу. Колоссальная работа по примирению, Турнир этот чертов, как залог дружбы и сотрудничества, — говорила госпожа президент. — И это за сегодняшний вечер уже второй ваш придурок, который подстрекает международный конфликт. — Госпожа президент, — виновато склонил голову Тервиллигер. — Я приношу свои глубочайшие… — Засуньте свои глубочайшие себе поглубже. Сначала вы берете с собой в дорогу эту репортершу, которая сует свой конопатый нос в каждую щель… — Айрис… — Потом этот ваш Малфой высказывает желание конфликтовать. Прямым текстом, смею заметить. И вишенка на торте — мистер Поттер устраивает беспорядки на нашем закрытом секретном объекте, закрытом секретном, подчеркиваю, и ясно дает понять, что ничего ему за это не будет, ведь у министерства есть наш чемодан и улики против МАКУСА! Они оба на меня обернулись, а я фыркнул. — Мне следует напомнить, кто именно является пострадавшей стороной, — процедила президент. — Мой сын пострадал от лап оборотня. МАКУСА идет на примирение. Министерство магии же говорит, что идет, но по факту лишь подкидывает на путь примирения каких-то придурков, которые испытывают мое терпение. Если бы не договор и не мое личное к вам отношение, сэр, я бы скомандовала развернуть корабль и вернуть студентов обратно в Ильверморни. Тервиллигер смотрел на президента в упор. — Давайте не будем, госпожа президент, оказывать друг другу личные услуги. Я признаю некорректность мистера Малфоя, предпочту с ним переговорить не здесь и не сейчас. Однако, что касается Поттера. — Лорд Тервиллигер скользнул по мне коротким бесцветным взглядом. — Из того, что нам рассказал мистер Роквелл, мне лично ясно, что Поттер не в себе. — Хотите сказать, что он ненормальный? — Я хочу сказать, что в здравом уме человек не полезет в кишащий инферналами дом. И, раз уж мы затронули тему некорректно себя ведущих подчинённых, для меня под знаком вопроса, как так выходит, что на ваш закрытый секретный объект может попасть любой, умеющий трансгрессировать. А также, почему дежурящими у объекта мракоборцами не была сделана попытка помешать мистеру Поттеру войти за ворота. Я взглянул на Тервиллигера с неожиданным уважением. Президента Эландер аж перекосило. — Рассорить наши страны легко, Айрис, — подытожил Тервиллигер. — Помирить будет сложнее. Мир — наша цель. Инцидент исчерпан, никто не пострадал, что самое главное. А потому предлагаю вернуться на корабль, выпить по порции хорошего виски и не дуть на тлеющие угли. Они секунду смотрели друг другу в глаза. — Согласна с вами. После вас, Генри. Портал вам дадут. — Славно. Тервиллигер, не глядя на меня более, вышел из тесной комнаты. Президент Эландер вздохнула с усталостью. — Что ж, Поттер, лечитесь, раз вы действительно не в себе. Всех благ. — Сыну привет, — глухо вырвалось у меня. Президент замерла. — Что? Вы угрожаете что ли? — Нет. — Я пару раз мотнул головой. — Нет. Просто… вспомнил. — Натаниэля? — Она снова нависла надо мной. — Забудьте о нем. Чемодан у меня. Инцидент исчерпан. — Я вспомнил не его. — А что же? — Красную точку на карте ликвидатора заклятий. Я поднял на президента взгляд, оторвавшись от восковых пятен на столе. — Просто вспомнил. Это не угроза. Когда я буду угрожать, вы поймете. Расправив широкие плечи, президент Эландер выпрямилась. Дверь за ней так звучно хлопнула, что с потолка посыпалась каменная пыль. Я зажмурился, провалившись в темноту. Когда дверь открылась снова, я до последнего не хотел смотреть, кто там опять тревожит. — А, это вы, — протянул я, все же открыв глаза. — Да, это я. — Мистер Роквелл сел напротив и протянул мне пачку сигарет. — Не одобряю, но, пожалуйста. — Спасибо. Я будто все еще мерз на дожде — дрожащие пальцы с трудом выудили из смятой пачки влажную сигарету. Роквелл щелкнул зажигалкой. — И не только за это спасибо, — нехотя сказал я. — Не хотелось бы повторять. Я выдохнул дым в сторону. — Что с той девушкой? Из закусочной? — Какой девушкой? — Которую я… туда затащил. — Проснется завтра с легким недомоганием и без малейших воспоминаний, — не отрываясь от чтения чего-то на пергаменте, сказал Роквелл. — С остальным, конечно, сложнее. Ну и дел вы натворили, Поттер. Но, как сказала госпожа президент, инцидент исчерпан. Я хмыкнул. — Вы подслушивали? — При всем уважении, это мои владения, и вы в конкретной данной ситуации под моей ответственностью. Так что да, подслушивал. Снова сунув сигарету в рот, я не поморщился от громкого звука сдвигания стен. — Они считают, что мне все привиделось. Что я сумасшедший. — Так удобнее для всех сторон. Для вас в том числе. МАКУСА вам не враг. Поверьте, на вас можно покопать, была бы команда сверху. И колония вампиров в Новом Орлеане, и резня давняя в борделе вейл, кстати, там же, и контрабандный след, и сегодняшний случай. Вас есть за что задержать, но уже завтра вас отправят домой, в Англию. Меня бы, честно говоря, уволили без выходного пособия за такую фразу, но скажу, как есть — вам нереально повезло, что вы влезли в свое время с этой историей про философский камень и чемодан. Иначе бы вы сели лет на пятнадцать, и знаменитый папа не разжалобил бы присяжных. — Вряд ли, — буркнул я. — Я не в себе. — Мы оба знаем, что это чушь для протокола, — отмахнулся Роквелл. На его усталом землистом лице не мелькнуло и тени насмешки. — В смысле? — Я верю вам, мистер Поттер. Настолько не ожидая услышать эту фразу хоть от кого-либо, я замер. Даже звучала фраза странно. — Все то время, что я служу мракоборцем, мы ловим эту культистку, — пояснил Роквелл. — И мои предшественники занимались тем же. Будь ее так просто поймать, кто бы спорил. — Вы верите, что я видел ее? Она говорила со мной, я не мог перепутать, она говорила вещи, о которых не могла знать обычная магла-официантка. Она проводила ритуал, я видел в доме людей, не инферналов, я видел… — Поттер, — оборвал меня самый главный мракоборец. — Я же сказал, что верю вам. Здесь подпишите. Он протянул мне пергамент и перо. Даже не утруждая себя чтением, я безропотно подписал. — И что будет? Роквелл забрал у меня пергамент. — С вами? Ничего, будете и дальше помалкивать о том, что видели инферналов. Что хотите, другими словами, делайте, только не на территории МАКУСА. — Он свернул пергамент в трубочку и встал из-за стола, явно получив, что хотел. Поначалу мне так показалось. Но когда он толкнул на себя дверь, я окликнул: — Мистер Роквелл. Роквелл обернулся. — Я расскажу. — Что конкретно? — Вам тогда нужны были показания. Дверь закрылась вновь. Стены же снова собирались загрохотать, сдвигаясь, но Роквелл щелкнул пальцами. Утробный треск вмиг пропал, а в комнате вдруг появилось столько прохладного воздуха, что закружилась голова. — И вы готовы? Я подцепил пальцами еще одну сигарету и кивнул.

***

Коронер стянул с лица одноразовую защитную маску. Несмотря на то, что в коридоре морга резко пахло антисептиком и чистящими средствами, говорить по телефону в маске было невозможно — звонивший слышал вместо ответов лишь маловнятное мычание. — Говорю, такие дела. Лежат в ячейках третий день. Установить причину смерти, да. А вот так вот, Хосе, оказывается, неочевидно для кого-то сверху. Из бабы выковыряли семь пуль, из парня — пять. Причина смерти неочевидна. Наверное, отравились грибами. Сунув обтянутую перчаткой руку в карман, коронер нашарил ключ от секционной. — Никто их не забирает. Наркобарона же повязали, по всем новостям, слыхал? Да-да, вот теперь заживем. Ни рабочих мест, ни денег… так вот, его же повязали, а он — единственный родственник. Это же его жена и сын. Вроде так говорят в новостях. Да, куда там, кто его отпустит их хоронить? Открыв тяжелую железную дверь морга, коронер едва не выпустил из рук телефон. — Хосе, я перезвоню. На стерильно-вымытом кафельном полу тянулась цепочка красных следов босых ног. — По данным Управления ООН по наркотикам и преступности, так называемый картель Сантана зарабатывает от девяти до шестнадцати миллиардов долларов в год, — вещал невыразительный репортер с экрана небольшого подвесного телевизора. — Основным товаром группировки является кокаин, производство которого за последние семь лет увеличилось втрое; помимо этого, наркокартель занимается поставками экстази и героина. Задержанный лидер не признает поставки, однако… Невысокая фигура, укутанная в простыню, сидела на секционном столе, жадно слушала новости и потирала друг о друга перепачканные кровью ноги. Коронер прижался к стене, но, опустив взгляд, увидел на полу санитара, из перерезанного горла которого в швы между кафелинами затекала кровь, дернулся и повалил на пол металлическую подставку с жестяными контейнерами. Фигура на столе вздрогнула и повернулась. — Тихо, я пытаюсь слушать. Коронер попятился ближе к двери. Услышав ее лязг, фигура в простыне спрыгнула со стола и, шлепая босыми ногами по холодному полу, приблизилась. — Дай телефон. Сведя глаза вниз, чтоб углядеть блестящее острие скальпеля, опасно прижатого к шее, коронер часто-часто задышал. — Ты припадочный? — спросила фигура, которая три дня лежала в верхней ячейке холодильной камеры и не создавала проблем. — Делай, что говорю. Посапывая и багровея, коронер вытащил из кармана форменных штанов телефон. Рука тут же его сцапала. — Разблокируй. Коронер провел по экрану пальцем, очерчивая незамысловатую загогулину графического ключа. — Бери его. — Фигура указала на труп у стены. — И в холодильник. Давай, давай, резче. Озябшими пальцами цокая по экрану, еще вчерашний мертвец наблюдал краем глаза. — У тебя семь процентов заряда. Ты в курсе? Если телефон у меня в руках сейчас вырубится, я тебе вырежу… — Служба такси, здравствуйте, — раздалось после непродолжительных гудков донеслось из динамика. Фигура так возликовала, что отшвырнула скальпель. Тот пролетел в метре от коронера, ударился о стену и упал на пол. — Здравствуйте, можно машину на сейчас? — Конечно, где вас забрать? — Морг. — Морг? — Да, морг. — Фигура прижала телефон к уху плечом и, расхаживая вдоль секционного стола, принялась завязывать простыню на груди узлом. — В Сан-Хосе один морг. — Куда будете ехать? — В тюрьму. По дороге заедем в Макдональдс. Телефон, предупреждая о скором окончании заряда аккумулятора, пиликнул. — Я буду в простыне и босиком, у центрального выезда. Маршрут сообщу водителю по ходу. Быстрее пожалуйста, у меня разряжается телефон. Слушая хриплую заезженную запись сонаты, которая должна была как-то скрасить ожидание на линии, фигура закуталась в простыню поплотнее. — Машина в пути, ожидайте. Телефон опустился на стол. Фигура шмыгнула носом и потерла ледяные ладони друг о друга. — Ожидаю.