ID работы: 8529636

Игры в богов

Смешанная
R
В процессе
403
Размер:
планируется Макси, написано 4 240 страниц, 144 части
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
403 Нравится 1347 Отзывы 166 В сборник Скачать

Глава 42.

Настройки текста
Президент Эландер задумчиво смотрела перед собой, переплетала унизанные голубоватыми опалами перстней пальцы, и не выглядела довольной. — Повторите, господин Метаскас. Глава международного комитета игр и спорта, Ментор Метаскас, был одет причудливо: в длинную мантию из легчайшего лилового шелка, остроносые мягкие туфли и широкий пояс из блестящей змеиной кожи, утягивающий солидное брюшко. Как раз сидя за столом напротив орлиного взора президента МАКУСА, господин Метаскас сунул большие пальцы рук за пояс и оттянул немного — то ли чтоб вздохнуть, то ли чтоб выглядеть непринужденно и расслабленно. — А с какими пунктами соглашения вы не согласны? — В Ильверморни будут доставлены эти твари для испытаний чемпионов, — сверля взглядом шеврон с блестящей вышитой розой на груди у Метаскаса, произнесла госпожа президент. — Для того, чтоб разрешить это, я как минимум обязана знать, что вы хотите провезти в МАКУСА. — Это тайна состязаний, леди. Ничего не поделать. Госпожа президент сжала руку в кулак и повернула голову к одному из сидящих за стеклянным столом волшебников. — Директор Шеппард, вам слово. Директор Школы Чародейства и Волшебства Ильверморни как раз ковырял сарделеподобными пальцами в конфетнице, пытаясь ногтем отлепить от дна подтаявший цукат. Подняв взгляд и убедившись, что обращаются однозначно к нему, он тут же выпрямился и нахмурился, отчего складка на лбу низко нависла над его круглыми рыбьими глазами. — Что здесь сказать, если госпожа Эландер уже все сказала. У меня на попечении четыреста сорок три ребенка, как я могу разрешить держать на территории школы незнамо каких тварей? Этот вопрос нужно изучать, и изучать как можно это все дело отрегулировать… Приготовившись сдерживать зевки, ведь директор Ильверморни имел воистину волшебную особенность — усыплять своими монотонными речами всех и вся, президент Эландер нарочно заняла неудобную позу. И просидела бы так, до судороги в коленях сжимая скрещенные ноги, но в зал совещаний бесшумной тенью проскользнул клерк. Склонив голову ближе к его шепоту в самое ухо, президент Эландер, уже убаюканная сонными чарами Шеппарда, вдруг встрепенулась. — Прошу меня простить, — быстро встав из-за стола, она на мгновение опустила руки на плечи Шеппарда и чуть поклонилась Ментору Метаскасу. — Да-да, конечно, — отмахнулся Метаскас, не отрываясь от спора. — Послушайте, это не значит, что вам за ворота школы подбросят, условно говоря, акромантулов, и делайте с ними что хотите. Нет, международный комитет берет на себя все заботы… Президент Эландер, широко шагая, поспешно покинула зал и, быстро прикрыв дверь, поднялась по высокой винтовой лестнице на верхний ярус небоскреба. Цокая широкими каблуками лаковых туфель по сияющему мраморному полу, она свернула в светлый коридор, всю стену которого занимали двери из темного дерева и цветного витражного стекла. Глубоко и с быстро забившимся в груди сердцем вздохнув у собственного кабинета, президент Эландер вошла. — Ты вернулся, — с чуть большим придыханием, чем требовал регламент, произнесла она. Мистер Роквелл стоял за президентским столом, спиной к двери и, поправляя рукава форменного удлиненного пиджака, повернул голову. — Рано утром. Плотно закрыв дверь, госпожа президент, направилась к нему. Роквелл терпеливо ждал, щуря на проникающем в окно солнце усталые глаза. — Не молчи, — с опаской приказала госпожа президент. — Что там? — Я все решил. Президент Эландер прижала ладонь ко лбу и рассеянно запустила пальцы в волосы, нещадно руша аккуратную прическу-ракушку. — И… что с этой репортершей? Насколько все серьезно? — Я все решил, — бесцветно повторил Роквелл. Вообще не уточняя, как именно: закопал ли под мостом, стер ли память и подбросил на крыльцо богадельни или вернул домой и договорился, президент Эландер облегченно вздохнула. Потерев пальцами лоб, она мученически вздохнула и подошла еще ближе. — Спасибо, Джон. — Не хотелось бы повторять, — позволив рукам президента оплести себя в объятиях, процедил Роквелл. Президент Эландер уткнулась кончиком острого носа в обтянутое габардином плечо и толкнулась лбом в колючую щеку. Роквелл похлопал ее по спине прохладным дружеским жестом. — Я очень боялась, что ты не вернешься. Взбрыкнешь и не вернешься. Оставишь меня одну вариться во всем этом. Я даже глаза закрываю на эту твою жалобу конгрессу. — Позволь, не буду извиняться за нее. — Дай мне договорить, Джон. — Дрогнувшая рука легонько прикрыла приоткрытые губы мракоборца. — Твоя жалоба на мои действия — крик о помощи, я все понимаю и не сужу. Я сама довела тебя до этого, но Нейт — самое ценное, что у меня есть, и я должна его защищать от нападок толпы, репортеров, этого Малфоя, будь он проклят. Я не могу иначе, и… пожалуйста, пойми меня. Ты же не сборник законов, и не титан каменный, ты человек, Джон. Пойми меня. — Я все понял, Айрис. — Роквелл попытался мягко отцепить хваткую ладонь с лацкана своего пиджака. — Успокойся, тебя ждут. И меня ждут. — Подождут еще. Я хочу услышать, что ты останешься со мной до конца. Пообещай, что мы пройдем это все дерьмо вместе, как всегда, как команда. — Обязательно пройдем, только не лезь в мои полномочия, — довольно жестко одернул Роквелл и, скосив взгляд, добавил. — И убери, пожалуйста, руки. Президент Эландер сжала ладонь в кулак и отпрянула, глядя себе под ноги. — Ты меня презираешь? — негромко, но с вызовом, спросила она. — Из-за того, что я все спускаю с рук Нейту? Считаешь, что я заигралась? Судя по тому, как на мгновение посуровел Роквелл, ответ на вопрос был очевиден. Но вместо крика души, произнес бесстрастное: — Считаю, что есть протокол. Которому, пока мы с тобой занимаем должности, нужно следовать. Это единственное, чего я ожидаю и требую от наших взаимоотношений. Президент Эландер взглянула на самого главного мракборца, как на безнадежно потерянный случай. — Спасибо, — повторив, подытожила она. — За репортершу. — Не хотелось бы повторять. — Роквелл кивнул и вышел из президентского кабинета чуть более ускоренным шагом, чем требовалось. — Джон, постой. — Президент Эландер присела на край стола и смотрела перед собой уже без раболепного восторга. — Все никак не спрошу, что думаешь об обновленном составе мракоборцев? Роквелл, усмехнувшись со взглядом человека, которому перерезали сухожилия, обернулся. — О каком составе? Имеешь в виду о том, о котором меня, как директора, спрашивать было не обязательно? — Мне казалось, у нас нет времени и особого выбора. Сжав спинку кресла, Роквелл глубоко вздохнул, чтоб не срываться на президенте и не навлекать на себя еще одно наказание. — Айрис, это дети, им по двадцать лет. Теоретики, которые еще месяц назад сидели за партами. Госпожа президент ухмыльнулась. — Ты тоже, знаешь ли, не директором сюда пришел. Бери этих детей и лепи из них то, что ожидаешь. — Я не возьму их с собой в Сан-Хосе. — Ты отправляешься в Сан-Хосе? — Президент Эландер побледнела. — Туда? Роквелл коротко кивнул. — Поступил отчет оперативной группы. Им нужна подмога. Я пришел к тебе за помощью. Мне нужны люди, не дети с дипломами, а мракоборцы. Отзывай тех, кто готовит Турнир, они мне нужны в Сан-Хосе. — Ты не отправишься туда снова. — С чего вдруг? — С того, что твоя задача — руководить оперативными группами из кабинета. Грудь президента Эландер вздымалась от тяжелого дыхания. — Обязательно вспомню твои слова, когда нужно будет решать что-то быстро и тихо, как с Грейнджер-Уизли, — холодно сказал Роквелл. — Но не в этот раз. — Я тебя не отпускаю. — Я не спрашиваю твоего разрешения. Мне нужны люди, и нужны срочно, я не знаю, что там вышло из-под контроля, и не могу тянуть. — Хорошо, — согласилась президент. — Я отзову мракоборцев, которые готовят меры безопасности Ильверморни. Пять человек. — Двадцать. — Роквелл, знаешь, что? — На меньшее я не согласен. — Двадцать человек, при условии, что ты остаешься здесь. Роквелл сцепил руки в замок за спиной и прикрыл глаза. Президент Эландер внимательно изучала его спокойное лицо. — То есть, — уточнил Роквелл мягко. — Пока люди под моей ответственностью будут решать проблему мертвецов и проклятия, я должен сидеть смирно у тебя под боком? Мгновение изучая взгляд президента, он кивнул. — Тогда мне достаточно пяти человек. Я могу идти, госпожа президент? Президент Эландер достала из волос шпильку и, подколов выбившуюся у виска прядь, осторожно пригладила прическу. — Иди. Жадно слушая негромкие шаги, она так резко сунула шпильку обратно в волосы, что больно оцарапала кожу головы. В двери щелкнул замок. *** — Держи очень крепко, но бережно. Снайперская винтовка не терпит грубого обращения — малейший дефект может снизить точность. Поза должна быть удобной, зависни в ней без движения, убедись, что тело не дрожит. Лишнее движение — промах пули. Правая нога и ствол винтовки смотрят в одну сторону. Приклад прижми крепче к плечу. Не бойся отдачи, пока ты боишься, мышцы напряжены, пока мышцы напряжены, дрожит тело. Прижимай, не бойся, держи крепко, вот так. Никогда не зажмуривайся, когда стреляешь, так делают только в плохом кино. Оба глаза должны быть открыты — так ты легче определишь расстояние до цели. Целься всегда в голову, на два пальца вверх от переносицы. Курок держи между первой и второй фалангами указательного пальца. Задержи дыхание, расслабься. Приклад в плечо, смотри в прицел, глаза открыты, палец на курок, стреляй! Выстрел выдался негромким. — Дед, ты там Вьетнам флэшбечишь? — Кудрявый мальчик смотрел на аккуратную дыру по центру пораженной мишени и перевел косой взгляд на нависшего над ним мужчину. — Я просто спросил, на что здесь нажимать… Преподобный Рамос моргнул и, разжав пальцы на руках внука, выпрямился. — Ваш приз, — малость заторможено проговорил прыщавый юноша, работающий в палаточном тире. Мальчик снисходительно оценил приз — сиреневую игрушечную сову с блестящими большими глазами. — Ты видел, как стреляет святой отец? Давай сюда кассу, пока он не перезарядился… — Спасибо, храни вас Господь, — поспешно уводя мальчика, запричитал преподобный Рамос. Окружавшая их детвора восторженно гудела. Бросившись к тиру, она наперебой кинулась протягивать долларовые купюры за выстрел по мишеням. Старая дева в платье из выцветшего цветастого хлопка с неодобрением проскользнула по преподобному Рамосу колким взглядом. — Преподобный, — проскрежетала она. — Вам не кажется, что поощрять использование оружие — не по-христиански? Преподобный терпеливо промолчал, зато мальчик, проходя мимо, бегло показал старой кляузнице длинный раздвоенный язык. Старуха умолкла и, вжавшись в шатер, начала бормотать молитву. Преподобный сжал руку на плече внука: — Не выделяйся еще больше. Мальчик облизнул острые зубы. — Мод больная на голову. — Не спорю. Но не хочу, чтоб церковная ярмарка закончилась сожжением тебя на костре, Матиас. Лужайка была тесно заставлена палатками с незамысловатыми аттракционами и столами, на которых, соревнуясь за первенство, теснилась выпечка добропорядочных прихожанок. Прихожанки, надо сказать, настроены были решительно и даже агрессивно — одна из женщин, поймав ехидный взгляд пастора, перестала украдкой посыпать кексы соседки черным перцем. — Что значило «целься всегда в голову, на два пальца вверх от переносицы»? — поинтересовался Матиас, стащив с одного из подносов пончик. Преподобный вскинул бровь. — Ничего, это просто фигура речи. — Я имею в виду, если «два пальца» — это единица измерения, то это не очень хорошо. — Конечно, не очень хорошо, — поспешно согласился преподобный. — Пальцы у всех разного размера, и промежуток в два пальца может очень сильно разниться. К примеру, если сравнить твои два пальца, мои два пальца и два пальца пятилетней девочки, мы получим три совершенно разных промежутка расстояния при использовании одной единицы измерения. Это я к тому, что лучше использовать одну константу… — Так, идем уже домой. — … если предположить, что лоб — это круг с радиусом от виска, то центром этого круга и будет мишень. Преподобный Рамос закрыл дверь чуть громче, чем следовало. — Это был последний раз, когда я взял тебя с собой на церковную ярмарку. — Ты говоришь так каждый год. — Матиас достал из холодильника банку колы и плюхнулся на диван. — Признайся, без меня тебе будет там скучно. Они же все сумасшедшие. Потирая руки, на которых все еще ощущалось плохо почищенный и заляпанный липкими пальцами корпус пневматической винтовки, преподобный Рамос не ответил. Рассеянно зашел на кухню и, повернув вентиль крана, он подставил подрагивающие ладони под воду. Ледяная струя больно пощипывала раскрасневшуюся кожу. Глядя, как скованно дрожат пальцы, преподобный несколько раз согнул указательный и немигающим стеклянным взглядом уставился в раковину. Прозрачные капли краснели. Услышав хриплое глубокое мяуканье, преподобный Рамос вздрогнул и моргнул. Закрыв воду и глянув в мокрую раковину, он убедился, что ничего красного из крана не текло, прижал мокрые пальцы к вискам и сильно надавил. Кошка, не дождавшись заслуженного внимания, прыгнула на тумбу и, выгнув гибкое тело, заурчала. — Нахрен из кухни, — гаркнул преподобный и, подхватив запротестовавшую кошку, опустил ее на пол. Кошка, приземлившись на лапы, задрала тонкий хвост и побежала жаловаться хозяину на жестокое обращение, судя по кратким ритмичным мяуканьям. Преподобный Рамос вышел следом. В гостиной на столе был раскрыт рюкзак. — Все-таки надумал ехать? — Преподобный скрыл тревогу небрежным вопросом. За спиной бесшумно проскочил Матиас, заставив вздрогнуть. Сложив в рюкзак волшебную палочку, он кивнул. — Ты же не хотел на эту экскурсию. — Но все едут. — И ты как все? — Это не я как все, это все как я. — Черные глаза Матиаса блеснули. — Ты меня не отпустишь что ли? Преподобный, тщательно перебирая в голове варианты ответа, присел в кресло. Мгновенно расколов настрой деда, мальчик закатил глаза. — Ну почему нет? — Это далеко. — Диего, там будет весь третий курс, четыре факультета, — взвыл Матиас. — Как я смогу к выпускному держать всю Ильверморни, если дедушка не отпускает меня на экскурсию? — Мне не нравится эта идея, — отрезал преподобный Рамос. — Потому что я пропущу воскресную школу? Брось, пока они там на картинках учат десять заповедей, я дочитал Левит. — Матиас сел на диван и придвинулся к краю. — Если ты думаешь, что я буду рассказывать о том, кто мой дед на самом деле… — Что за экскурсия может быть в больнице? — Больница — это второй день экскурсии. А первый — театр, галерея и музей квиддича. И это не просто больница, это же… — Национальное достояние МАКУСА, которое популяризирует профессию целителя, — закатив глаза, проговорил преподобный Рамос. — Ты говорил. Почему едет только третий курс, но не едут выпускники? Кому нужнее консультация по выбору профессии? — Потому что третьему курсу выбирать в конце года обязательные предметы и направление, — цокнул языком Матиас. — Так и скажи, что придерешься ко всему, лишь бы я был у тебя под боком. Он ссутулился и начал заламывать пальцы. — Я знаю, что мы должны держаться рядом, но там все мои слуги… друзья, я хотел сказать. Преподобный Рамос вздохнул и протянул руку. — Давай сюда разрешение. Большие глаза Матиаса в секунду просияли задорными искорками. — Честно? — Давай уже, жертва обстоятельств. Вскочив на ноги, мальчик помчался в комнату. Преподобный, сжав подлокотники кресла, закусил губу и принялся сверлить взглядом рюкзак. «Маленький манипулятор. Знаю, что играешь, знаешь, что я знаю, но все равно получаешь свое». — Держи. — Позади вздрогнувшего пастора тут же вытянулась рука, сжимающая мятый пергамент. — Как ты все время оказываешься за спиной?! — рявкнул в сердцах преподобный. — Дай сюда ручку. Рано утром, после долгих и слезных прощаний с кошкой, кудрявый мальчик бросил рюкзак на заднее сидение автомобиля и уселся спереди. Преподобный Рамос, спрятав в багажник спортивную сумку, сел за руль. — Помнишь, мы ехали по этой же дороге в мой первый год в Ильверморни. — Матиас, кажется, был счастлив, наблюдая в окно залив. — Нас остановила полиция, а я пошутил, что не знаю тебя. Преподобный Рамос медленно повернул голову в сторону внука и одарил его первым из топа-десяти своих строгих взглядов. Матиас смотрел на него, широко улыбаясь. — Спасибо, что напомнил. Я тебя сейчас высажу, пойдешь до Хьюстона пешком. — Думаешь, не дойду? — Да ты-то дойдешь, — буркнул преподобный Рамос. — Если, конечно, тебя самого не арестуют за внешний вид. Это просто «ограбил гримерку карнавала в Рио». Матиас вспыхнул. Улыбка мигом сошла с его губ, а пальцы бережно сжали рукава бомбера. Бомбер, чего греха таить, и вправду был чудовищно ярким. Синим, с рукавами жгуче-клюквенного цвета, значком в виде четырехлистного клевера и вышитым золотыми нитками на всю спину горным львом, растянувшимся в прыжке. — Алло, полиция, меня украл сальвадорец, вызывайте ФБР и Ктулху. Именно это я сейчас закричу в окно, — предостерег Матиас. — Это не просто ветровка, Диего. Это статус. Ты думаешь, каждый плебей носит это? О, нет-нет-нет. Преподобный закатил глаза, растягивая губы в улыбке. Эту историю он слышал из раза в раз с тех самых пор, как впервые забрал внука из школы магии на каникулы. — Факультетский бомбер носит только один-единственный на курсе, избранный классом единогласно либо власть захвативший своим несокрушимым авторитетом. Это историческая честь факультета, — сжав руку в кулак, проговорил Матиас с чувством. — Ежегодно, каждый вечер Дня Благодарения, мы обмениваемся бомберами в знак поддержки и единства: парень с четвертого курса в этом году передаст свой бомбер мне, как брату, а я сниму свой и передам по-братски парню, который на втором курсе. А тот снимет свой бомбер и передаст по-братски… — … тому парню с первого курса, — монотонно подсказал преподобный. — Да, традиция, она такая. — Я тебе больше скажу, мало просто носить бомбер. Его надо уметь носить, чтоб с тобой общались достойно. Бомбер не носят с мантией и шляпой, в карманах может быть только палочка, а молния должна быть застегнута не до конца под горло, а так, чтоб было обязательно видно нательный крестик. — А если человек не носит крестик? — Тогда я брезгую с ним за руку здороваться. Вот что ты смеешься? — буркнул Матиас. — Ты должен мною гордится, я старший на третьем курсе своего факультета. — Я очень тобой горжусь. — Но ты не понимаешь эту традицию, ты не-маг. — Тем не менее, я все равно тобой горжусь. Матиас вздернул нос. — Старший решает вопросы внутри класса. Все через старшего проходит, никто в сортир без разрешения не выйдет. Старший решает вопросы со старшим из другого факультета, везде дисциплина, все как надо, все решается на словах, на компромиссах. Но только не с Птицей-гром, с ними только на ножах… — Матиас Энрике Моралес Сантана, сейчас скажу тебе одну вещь. — Излагай. — Не смей буллить учеников. — Никакого буллинга. Я просто не привык скрывать свое очевидное превосходство. Преподобный Рамос сжал руль и попытался состроить третьим из топа-десяти своих строгих взглядов, однако губы сами растягивались в широченную улыбку. — Ты ведешь себя неправильно. — Но ты улыбаешься, — заметил Матиас. — Это паралич. Я тебе сказал, хорошие дети не издеваются над другими. — Дед, Птица-гром — обитель конченых. Пока у меня на спине вампус, мы их будем давить, чтоб знали свое место. — Тебя самого чуть не распределили на Птицу-гром. — И Господь отвел от меня эту кару. Господь — лучший. Пейзаж за окном сменился. Залив пропал из виду, и теперь мимо проскакивали лишь одинаковые картинки редких домов у дороги и полей. Матиас откинул спинку сидения, упер колени в бардачок и высунул из окна руку, навстречу хлесткому ветру. — А теперь, вампусный рыцарь, слушай меня очень внимательно, — тоном, не допускающим ответных шуточек, проговорил преподобный Рамос. — В Нью-Йорке вести себя хорошо. — Принято. — Не терять из виду преподавателя и делать все, что он тебе говорит. — Даже, если он пошлет меня за пивом? — Кроме этого. — Даже если скажет осквернить национальный флаг? — Кроме этого. — Даже если скажет раздеться, чтоб фотографировать? — Так, я сейчас разворачиваю машину, и ты никуда не поедешь. Матиас вскинул бровь. — Я просто уточняю рамки дозволенного. Преподобный Рамос очень тяжело вздохнул. Нашарив за пазухой мятую пачку, он сунул в рот сигарету и чиркнул зажигалкой. — Ты должен держать две руки на руле, алло, Диего, побереги нас, — осуждающе заметил Матиас. — Побереги меня, — проговорил преподобный, выдохнув дым в окно. — Почему ты такая маленькая гадость? В кого? — Погоди, это у меня еще пубертат не начался толком. Года через два я тебе не завидую. Утомленный, действительно утомленный преподобный, который начал накручивать себя мысленно на худшее, пристукивал пальцами по рулю. Чтоб заглушить собственные мысли, он нажал на магнитоле потертую кнопку. Матиас, поправив на груди ремень безопасности, повернулся к окну и уставился на длинное полотно кукурузного поля. — Eagles? — поинтересовался он. — Которые поют про отель Калифорния? Преподобный издал вздох, полный ужаса и сожаления. — Дожили, ребенок классики не знает. Чему вас там в школе вообще учат? Какие Eagles? Это самая знаменитая песня Red Hot Chili Peppers, песня всех времен и народов, ты что? Матиас смотрел с усмешкой, ожидая приступа ностальгического размышления о том, что раньше было лучше, а то, что слушает нынешнее поколение, уступает по смыслу и мелодичности журчанию туалетного бачка. — Я слышал их вживую, это легенда, — говорил преподобный Рамос, прибавив на магнитоле громкость. — Вудсток девяносто девятого. — Вудсток? — Не пугай меня, малой. Как можно не знать про Вудсток? Четыреста тысяч толпы, легенды рока на одной сцене, жара под сорок, реки бухла, драки сотня на сотню, доступные обдолбанные фанатки, групповухи по кустам… — Преподобный спохватился, когда у внука медленно отвисала челюсть. — И я, во всем этом участия не принимающий, пришел всех вразумить разойтись по домам и открыть сердца для веры. — Ты лучший, — хлопнув деда по плечу, хохотал мальчик. И, дабы не нарваться на очередное нравоучение, которое переведет в шутку, нацепил на уши большие наушники. Аэропорт Хьюстона был, как и всегда, полон людей. Едва поспевая за внуком, углядывая его в толпе только по яркому бомберу, преподобный Рамос начал снова волноваться. — Взял разрешение? — Да, да, — нетерпеливо бросил Матиас, свернув в один из залов ожидания. — Телефон заряжен? — Всегда заряжен. — Деньги? — С низших стрясу. Преподобный закатил глаза. Внук косился на стену, сияющую рекламными баннерами. — Леона, — проговорил Матиас резко, повернувшись. — Что Леона? — Ты будешь ее кормить? Если не пообещать трижды и забыть поклясться, не поверит никогда. — Дважды в день. Утром — сухой корм, вечером — паштет из баночки. И следи, чтоб всегда была вода. Если она будет скрестись ночью, дай ей мой свитер. — Я помню, — кивнул преподобный Рамос, всем видом показывая, что эти два дня отсутствия внука дома выдадутся для кошки тяжелейшим испытанием. Матиас снова покосился на стену. — Там очередь на таможню, — пробурчал он недовольно. — Снова. — Беги, занимай. Взгляды черных глаз пересеклись. — Ладно, давай, — нехотя выпустив напыщенность, протянул мальчик, коротко обняв деда. Хмыкнув, преподобный Рамос опустил подбородок на кудрявую макушку. — Захочешь пройти без очереди — изображай эпилепсию, — шепотом посоветовал он, чтоб не дать молчанию сделать больно. — Как тогда, в супермаркете? — Как тогда, в супермаркете. Матиас поправил на плече рюкзак и дождался, когда люди, сидевшие на пластиковых лавках прямо перед ним, обернутся на информационное табло. Затем прошмыгнул сквозь невидимую для волшебников стену, разделяющую зал ожидания аэропорта не-магов и таможню волшебников, где его направят по дальнейшему маршруту.

***

В чемодане было неуютно. Чем-то это место, созданное посредством магии незримого расширения и креативности кирпича, коей обладал контрабандист Михаил, напоминало каюту супер-эконом класса, а чем-то — камеру предварительного задержания. Помещение узкое, стены нагретые, серые, воздух спертый. Над головами низко висели масляные фонари, что зарождало нехорошие мысли о возгорании сомнительного укрытия. Вдобавок, чемодан знатно трясло — немногочисленные лавки то и дело переворачивались, волшебники падали с ног и держались за стены, а фонари над головой раскачивались. Многие вслух жаловалось на неудобства, некоторые молчали, прекрасно понимая, что альтернативы добраться до пресловутого места смерти не было. Я же, научившись сохранять равновесие, протискивался между узкими рядами, изучая пассажиров и, как ни странно, работая. — По тридцать галлеонов с человека, — произнес я, настолько устав подходить к каждому по одиночке, что подошел сразу к группе о чем-то ругавшихся магов. — Можно со сдачей. Темные маги, вопреки моим стереотипам, не были друг на друга похожи. Да и по внешнему виду мало отличались от тех, кто ежедневно шарился по Косому Переулку — волшебники они волшебники и есть. Я ожидал что-то потусторонне-злое, что-то, вроде Пожирателей смерти, о которых столько читал и слышал. Ожидал темные балахоны и талисманы из человеческих костей, злорадный смех и гадкую ругань, зеленые вспышки Убивающего Проклятия, корчившихся от Круциатуса тех, кто проиграл пылкую схватку тех, кто оказался слабее, избиения себя, родного, когда кто-то вякнет, что среди них сын Поттера, уничтожившим когда-то Темного Лорда. Я, наверное, этого и боялся, что придется выживать в этом чемодане, ползать по-пластунски и закрывать руками голову, но, как это часто бывает, ошибался. Это были… просто люди. Да, многие выглядели нелепо в магловской одежде (мой фаворит был чернокожим колдуном в килте и полосатой футболке), да, компания не из приятных, но терпимо. Это были пассажиры. Как в самолете, как в поезде, как в автобусном туре — сидели и ждали, когда их доставят в пункт назначения. Читали книги в мягком переплете, газеты, коротали время за кроссвордами и картами, спорили о квиддиче. Поэтому и я, как осмелевший бортпроводник, радостный приветствовать всех и каждого на борту нашего чемодана, решил наглеть. — По тридцать с человека, — повторил я, безапелляционно заглушая негодование. — Мы платили уже за дорогу. — Это налог на туризм. Я, разумеется, не ко всем так рисковал подходить, лишь к безопасным с виду пассажирам — не хотелось навлечь на себя гнев какого-нибудь свирепого колдуна и прожить остаток дней своих флоббер-червем на дне пластмассового чемодана. С опаской поглядывал на горбатого мага, с которым вежлив был даже Михаил — горбун и на меня разок глянул, отчего согнула внезапная резь в животе. Не спешил сдирать деньги и с группы перешептывающихся на неизвестном языке магов — у одного из них, кажется, из-под мантии торчал ритуальный кинжал. С осторожностью проходил мимо высокой фигуры с посохом, державшейся особняком и расхаживающей у стенки. И лишь когда фигура прислонила посох к лавке и стянула с головы капюшон, я замер, придержав масляную лампу над головой. — Рада? Ведьма обернулась. Я столько всего рассказал о своей жизни и нагрузил вас ненужными личностями и судьбами, что не помню, оговаривался ли когда-нибудь о Раде Илич — суровой и непробиваемой студентке из Дурмстранга, которая несправедливо проиграла Турнир Трех Волшебников две тысячи двадцать четвертого года. И вы сейчас спросите: «О, ну брось, Ал, как ты мог узнать ее с первого взгляда спустя семнадцать лет?». И я вам с гордостью отвечу, что да, да, черт возьми, я узнал ее. Узнал ее высокий рост и отнюдь не женственную мускулатуру — широкие мощные плечи и крепкие руки, и, ладно, слукавлю, я ждал увидеть здесь Раду Илич, потому как лично вносил ее имя в список оплативших поездку пассажиров. Я помнил ее как что-то эфемерное и незначительное, как и очень многое из той далекой жизни — лишь имя, и в голове возникал образ брутальной, мощной и немногословной девушки из Дурмстранга. Но, клянусь, та девушка из Дурмстранга очень изменилась. Я взглянул в ее лицо и заключил, что уж это бы запомнил и на семнадцать, и на сто семнадцать лет вперёд. Правая часть лица, как и гладко обритой головы, была покрыта темными узорами то ли ожогов, то ли шрамов, то ли ужасных рисунков. Рассматривая чуть более пристально, чем требовалось, я заключил, что это были ожоги — черные, как змеи, они расползались по лицу и голове, кожа на них была обугленной, сухой. А правый глаз меж этого увечного обрамления был алым, ярким и казался живее всех прочих блеклых частей ее тела. Я попытался улыбнуться, чтоб хоть как-то сгладить ужас на лице. — Ты? — Рада Илич тоже узнала меня. И в глазах ее ужаса было не меньше. Вернее, в глазу — с левого, который был карим и обычным, эмоции считывались хоть как-то. Я не мог понять, что ее напугало. Или скорее насторожило. Не я выглядел так, будто, выбираясь из Тартара, счесал себе лицо о раскаленные скалы. — Сколько лет прошло? — прошептала Рада. И тут все встало на свои места. Я ничем не отличался от того парня, который семнадцать лет назад прилетел с делегацией Хогвартса в Шармбатон. Время шло, шло, но обошло меня стороной. Не знаю, какой вывод сделала Рада, но рука ее потянулась к посоху, а я, ляпнув что-то про внезапность встречи, быстро ретировался. Черт его знает, что у нее было на уме. Напрочь позабыв и о «туристическом налоге», и о том, что до этого кого-то боялся, я начал лихорадочно думать, у кого искать спасение и как бы незаметно сфоткать на телефон эту метаморфозу дурмстрангской девы, чтоб показать друзьям. — Роза. — Я бросился в другой конец прохода, и толкнул навязавшуюся в дорогу родственницу. — Ты спишь что ли? Роза, укутавшись в серую мантию, кивнула, не открывая глаз. Нет, ну просто уровень пофигизма — она напросилась с сомнительным кузеном в еще более сомнительную дорогу, сидит в окружении темных магов, и спит. — Я двое суток без сна, — пробубнила она, едва шевеля губами. — Вставай, — бросил я, тряхнув ее за плечи. — Лучше вон глянь туда. — М-м? — Туда. Это Рада Илич. Помнишь? С Турнира. Роза насупилась и недовольно завертела головой. Прищурившись и глянув, она тут вздрогнула: — Ух ебать. Что у нее с лицом? Это заразно? Я почесал затылок, припоминая, похожи ли увечья Рады на что-либо из того, о чем я читал в интернете, всякий раз, как ощущал зуд. А так как читать о болезнях и выискивать у себя симптомы, было лучшим из моих хобби, познаниям о сыпях, некрозах и лишаях и заразных инфекциях мог позавидовать любой целитель. — Да не должно, — заключил я в итоге. Роза зевнула. — Ну тогда какая разница. Она прекрасна, любая женщина прекрасна. Я внимательно изучал Розу взглядом. Не сказать, что меня восхитили ее слова о красоте женщин, нет, ни разу. Я просто вдруг осознал, что взял с собой на дело кузину, с которой разговаривал в последний раз в Хогвартс-экспрессе. Семнадцать лет назад. Более мы с Розой по жизни не пересекались, и меня это радовало — еще в школе она была довольно мерзкой заучкой, уверенной в своем интеллектуальном превосходстве, но блиставшая им лишь тогда, когда меня на уроках не было. При этом, она была, можно сказать, косвенным участником всех предпосылок того, что мы оказались здесь, на пути к инферналам. Именно Роза создавала резонанс грязными сплетнями и фанатскими теориями вокруг моего таинственного исчезновения на семь лет — помню, как читал в душном баре деревни отбросов ее длинную статью, девятую по счету на тему пропавшего без вести Альбуса Северуса Поттера. Именно Роза обнародовала создание в квартире на Шафтсбери-авеню философского камня — тогда ее значимость в мире прессы возросла до небес, гонорары же еще выше, а мы потом с соседями дружно хлебали все говно, которое после разгромного репортажа на нас вылило министерство магии. Никакого желания с ней общаться у меня лично не было, Скорпиус же использовал ее в качестве незаменимого союзника. Выбор странный, но, зная, как Роза штопором ввинчивается в действительно заинтересовавшее ее дело, очевидный. И вот мы здесь. И я вспомнил, почему. — Не хочешь рассказать ничего? Роза повернулась ко мне. — Да вроде нет. — Помнишь вообще, почему я тебя взял с собой? — Конечно, чтоб я не слила твое это мероприятие дяде Гарри. И кстати, надо бы обсудить, чем ты сможешь меня заинтересовать, чтоб я не пошла у всех присутствующих брать интервью. Я уже говорил о том, что у меня довольно мерзкие кузины? — Кстати говоря, — Роза укуталась в мантию поплотнее. — Я бы поговорила с тобой. О том, что случилось в доме с инферналами. Вот и решили — твое интервью в обмен на молчание о том, что здесь происходит. Только и оставалось, что смотреть на нее. Я начал понимать, почему Скорпиус поставил на нее в своей игре, и почему Роза пробилась как самый скандальный, но один из самых значимых журналистов магической Британии. Потому что она вообще не боялась ничего. Вдумайтесь — в конкретной данной ситуации она была полностью под моим контролем, но умудрилась шантажировать, и, черт возьми, у нее получалось. — Кто тебе рассказал, что инферналы в Сан-Хосе? — спросил я, сметая все мысли. — Ты обещала. — Всему свое время, Альбус Северус, — негромко сказала Роза. — Я помню, что обещала, но пока не доберемся туда и я своими глазами не увижу этих чудил, ты слова не услышишь. Без обид, но где гарантия, что я все расскажу, а ты меня сейчас ссадишь где-нибудь в аэропорту Тихуаны, или как мы там добираемся. — А тебе, я смотрю, нравится себя так вести. — Как? — Как мразь. Роза насмешливо приподняла тонкие рыжие брови. — Ты же просекла, что я хочу узнать, кто тебе все рассказал. И будешь теперь из меня жилы тянуть? — Ну прости, иначе в этом мире не выжить. Я рассмеялся и низко навис над ней. — Да что ты о выживании знаешь? Жизнь тебя, хочешь сказать, обтесала? Роза вжалась в стенку, глядя на меня снизу-вверх. — Ты суешь свой нос в каждую дырку, роешься, копаешь, из кожи вон лезешь, чтоб хайпануть и доказать, что ты что-то большее, чем никчемная мамкина отличница, — с нескрываемым наслаждением говорил я. — И это ни черта не выживание, Роза. Я могу устроить тебе настоящее выживание, вот так вот схватить твою паклю на голове… Я запустил руку в ее спутанные волосы и резко сжал на макушке. — … и просунуть голову в ограду, чтоб инферналы обглодали твое лицо. И знаешь, что? — Я слышал, что голоса пассажиров около нас стихли, но был не в силах оторвать взгляда от лица Розы, в котором, кажется, уверенность сменилась тревогой. — Мне будет очень легко это сделать. Поэтому, раз уж мы играем в шантаж, знай свое место и делай то, о чем я прошу, если не хочешь, чтоб мракоборцы соскребали ошметки твоего лица с ворот шпателем. Вдруг вокруг все задрожало. Лавки снова завалились, словно на них подуло порывом ветра, фонари опасно заколыхались, и в долю секунды все мы оказались сбитыми с ног. Я рухнул прямо на Розу, на нас — еще трое волшебников. Помещение накренилось, фонари уже оказались не сверху, а сбоку, и я, пытаясь подняться хотя бы на колени, увидел, что к стене, прямо в нас, летят сорвавшиеся с места лавки. Зажмурившись, я приготовился к удару, но Роза, нашарила палочку раньше: — Иммобилюс! — Ее возглас прозвучал так громко, что явно был услышан за пределами чемодана. Лавки замерли в воздухе. Я, опираясь на стену, поднялся на ноги и не сводил взгляда с перекошенного фонаря, из которого капало масло. Кто-то словно прочитал опасение на моем лице и заклятием погасил огонь. Наша импровизированная каюта погрузилась в кромешную тьму, и лишь крохотный, не более горошины, алый огонек сиял где-то на расстоянии. Я готов был поставить все сбережения на то, что это был нелюдской правый глаз Рады Илич. Что-то грюкнуло и замершие в воздухе лавки рухнули вниз. Чемодан явно выровняли — на нас уже ничего не падало, а помещение вокруг словно кто-то медленно поворачивал по часовой стрелке. Я, ощупывая стены в поисках веревочной лестницы, наткнулся на колючий плотный канат. Аккуратно и вслепую карабкаясь по лестнице, которую дергало из стороны в сторону, я долез до самого верха, вытянул руку и просунул пальцы около застежки толстой молнии. Молния поддалась с трудом, но я, балансируя и молясь, все же сделал небольшое отверстие, тут же сощурился от резкого света и попытался залезть еще выше, чтоб посмотреть, где мы. Все, что я увидел, прижимая лицо к горячей обивке, это гору наваленного разномастного багажа. — Этот конь сдал нас в багажное отделение! — в сердцах ахнул я. В ответ — звенящая тишина. Медленно и опасливо спускаясь вниз, я тихо ругался и проклинал всю затею. Кто-то осветил чемодан искристыми шарами света — они зависли в воздухе, похожие на огромных светляков. Лишь спустившись, я понял, что, возможно сейчас меня будут бить всем чемоданом. Ведь именно я был, так сказать, менеджером всего этого сомнительного мероприятия. — Господа, — произнес я уверенно. — Я вас поздравляю. Если нас сдали в багаж, значит, мы успешно прошли таможню. Мы летим в Сан-Хосе! Все так обрадовались, видимо, тоже до конца не верили в то, что дело выгорит. А я стоял и думал, чему конкретно они все радовались, если часть из нашей тургруппы арестуют, часть — сожрут заживо восставшие мертвецы, а меньшая часть вернется домой, но уже своим ходом. — Я бы не радовался, в самом деле, — не смог смолчать. Шум стих. Стало неловко — на меня смотрели, как на ребенка. — Вы заплатили хорошие деньги, у всех у вас свои цели, и… думаю, что большинство считает это экскурсией. — Я оглядел окружавших меня магов. — Но никто не представляет до конца, что там, в том доме. Возможно, это было голословно и высокомерно — я отнюдь не школьников несмышлёных провозил. Меня окружали темные маги, не сомневаюсь, что сильные, раз знали какие-то способы приумножить свою мощь с помощью проклятья смерти на виноградниках. Но я смотрел в их лица, слушал до этого их беседы, да и просто наблюдал, поэтому, клянусь, никто из них не понимал, за какую опасность они все заплатили. — Инферналы не горят, их не берут ножи и пули, заклятья проходят сквозь их гниющую плоть. Одна капля крови — и на вас летит поток из десятка этих уродцев. Все это по периметру охраняют мракоборцы МАКУСА, а сеть защитных чар засекает каждого, кто пытается проскользнуть за ворота. Боковым зрением я видел Раду Илич. Взгляд ее ощущался так, словно по щеке ползали осы. — Нет, ну серьезно, никому не кажется, что оно не стоит того? — Я снова завертел головой. — Вы что хотите там: артефакты заряжать, темной энергией напитаться, пофотать это все на память, адреналину глотнуть? Неужели это все стоит таких рисков? Роза скрестила руки на груди. А мне не ответил никто. — Зачем ты все это говоришь? — произнесла скрипучим тоном Рада. Я нашел в себе мужество глянуть на нее без страха. — Зачем… Да затем, чтоб когда кого-то из вас на волокна будут разрывать инферналы, чтоб остальные не орали: «Верните деньги, хочу домой!». Повисшая пауза вдруг разразилась дружным хохотом, будто бы я решил отмочить бородатый анекдот. Они все смеялись надо мной или над ситуацией — малолетка с виду, пытается учить их жизни, что-то задвигает серьезное такое, Рэмбо сыскался в тесных рядах темных магов. Все смеялись. Кроме Розы Грейнджер-Уизли, которая смотрела на меня очень насторожено. Она протиснулась ко мне, когда пассажиры вернули перевернутые лавки на места и уселись. Села рядом, заправила волосы за уши, явно волнуясь: — Она сказала, что ее зовут Сильвия. Я медленно повернул голову. Очень уж давно не слышал этого имени, и оно показалось странным на слух. Мягким каким-то. — Что смешного? — удивилась Роза. — Говоришь, Сильвия? — Да. — Худая такая? — Да-да. — Латиноамериканка? Которая моя единственная связь с Сан-Хосе? Роза закивала. — Которая привезла меня в Лондон под видом мракоборца МАКУСА и давала тебе интервью на пресс-конференции? — насмешливо уточнил я. И наклонился поближе, чтоб услышать провальный ответ. Роза сидела, приоткрыв рот — что ж, обман ожидаемо не удался. — Да, — негромко ответила она. — Ты облажалась, Роза. В последний раз я видел ее с простреленной головой. Не то, чтоб я скорбил по этой суке, скажем так, мне жаль, что она умерла так легко. — Я пожал плечами беззлобно. — Так что, ты облажалась. — Но я здесь, — произнесла Роза. — Значит, не так и облажалась. Я поймал ее на лжи, а она мне так мило улыбалась. Абсолютно уверенная в своем превосходстве. А почему нет? Она же действительно добилась того, чего хотела — она увидит своих инферналов. — Я, кажется, знаю, кого мы бросим мертвецам, чтоб выиграть время, — улыбнулся я в ответ, похлопав ее по спине.

***

Доброжелательного вида волшебница в застегнутом на все пуговки бледно-зеленом халате была пухленькой и невысокой. Чтоб оглядеть три дюжины учеников, она поднялась на две ступеньки по широкой мраморной лестнице и, приветливо хлопнув в ладоши, призвала всех к тишине. — А вот и наши дорогие гости! Меня зовут мисс Пенни, я ведущий целитель отделения недугов от проклятий, и я буду вашим другом на весь сегодняшний день. Сопровождающий преподаватель за толпой третьекурсников кашлянул, и ученики тут же вяло захлопали. — Я тебе, тварь, глаза вырву и ложкой съем, еще раз на меня так глянешь без разрешения, — хлопая в ладоши, прошипел Матиас белобрысому пареньку в бомбере с вышитой на спине расправившей крылья птицей. Мисс Пенни балагурно поклонилась и снова заулыбалась. — Ну что, кто-нибудь хочет что-нибудь спросить, прежде, чем я познакомлю вас с историей целительства и больницей? Мигом перестав хлопать, Матиас вскинул руку вверх. Стоявший позади преподаватель закрыл лицо рукой. — Пожалуйста, — обрадовалась мисс Пенни. — Где здесь буфет? — Это очень интересный вопрос, дорогой. Не менее интересный, чем «кто такой целитель и как им стать?». Прошу все за мной! Больница «Уотерфорд-лейк» была бесконечным кругом коридоров. Бодрая мисс Пенни, которая за день по этим лабиринтам бегала по нескольку раз, не умолкала ни на минуту, несмотря на то, что энтузиастов среди школьников было очень мало. Не было ни одного школьника, которому бы в больничных коридорах было интереснее, нежели, днем ранее, в музее квиддича. Будто и не замечая, что утомленные скучающие дети плетутся за ней лишь подгоняемые преподавателем, она продолжала щебетать с пулеметной скоростью: — И вот так мы понимаем, что не следует пробовать на вкус все, что растет на болотах, какими бы безобидными не казались листочки и ягодки. — Мисс Пенни закрыла за последним учеником двери отделения отравлений магическими растениями и грибами. — Далее по курсу — зельедельческие лаборатории. Мы посмотрим, как создаются лекарственные зелья и настои, и даже попробуем сварить что-нибудь интересное. За мной! Они направились вглубь очередного коридора, к широкому пандусу. Мисс Пенни, повернувшись к гостям лицом, шагала вверх по пандусу спиной и словно подпрыгивая. — А теперь, давайте выясним, что же нужно для того, чтоб продолжить обучение в качестве целителя. Нам нужна травология — мы ведь хотим разбираться в лекарственных травах. — Ожидая хоть какой-то ответной реакции, мисс Пенни была немного разочарована. Но не сдавалась. — Нам нужны зелья — мы ведь хотим уметь варить целебные отвары. Пахло в больнице, несмотря на чистоту, ужасно. Тошнотворная смесь растений, пыльцы, гнили, пота, крови и пресной еды висела в воздухе и щекотала нос, стоило сделать самый маленький вдох. Прикрывая нос тыльной стороной ладони, Матиас не мог понять, почему больше никому не воняет. — Нам нужна защита от магических существ — мы ведь хотим знать, что напало на пациента… Они поднялись на ярус выше и оказались у небольшого, но миленького фонтана, украшенного каменными лилиями. Вода в фонтане была хоть и подкрашенной — пронзительно голубой, но свежей и прохладной. Украдкой склонившись, чтоб сделать вдох свежего воздуха, хоть какого-нибудь, Матиас прикрыл глаза, когда нос втянул запах, который не назвать иначе, как «холодным». Вместе с ним, однако уловил и другой запах — так на других ярусах и в других коридорах не пахло. Он был сладкий и вмиг перебил прочий смрад. Он словно затянул накрыл голову облаком, которое пахло сладко, знакомо, маняще, но не до конца узнаваемо. Выпрямившись и принюхавшись, беззвучно втягивая носом воздух, Матиас завертел головой — запах был навязчивым. Вокруг фонатана сходились три коридора, где-то там. — Нам нужна нумерология — мы ведь хотим натренировать мозг запоминать большие объемы информации. — Мисс Пенни повела их к развилке трех коридоров и свернула в левый. Запах становился все сильнее. Он сдавливал горло, как удавкой. — Да, пожалуйста, — послышался голос мисс Пенни. Матиас не сразу понял, что поднял руку. — Что находится справа от нас? — выпалил он, сжимая на горле ладонь. — Крыло инфекционных заболеваний. По понятным причинам, мы туда не пойдем. Шире шаг, нас ждут лаборатории зельеделия. Запах упорно тянул направо. Преподаватель позади подтолкнул его в спину. В левом крыле было светло. Мисс Пенни звонко что-то рассказывала, показывая на портрет Парацельса, а Матиас, присев на корточки, чтоб потеребить завязанный шнурок на кроссовках, пропустил преподавателя вперед себя. Медленно выпрямившись, когда мисс Пенни открыла дверь у портрета Парацельса и начала запускать в лабораторию зельеделия гостей «Уотерфорд-лейк», он юркнул за угол в обратном направлении. Запах будто усилился. — Простите, — невинно окликнул Матиас пожилого целителя, шагающего в коридор по прямой. — Я ищу крыло инфекционных заболеваний, там моя бабушка, слегла с драконьей оспой. Целитель рассеяно поправил на переносице поблескивающее пенсне. — Инфекционное крыло, молодой человек? Оно двумя ярусами ниже, у статуи Корнелиуса Агриппы, но очень не советую туда заходить без дежурной сестры. Матиас закивал. — Спасибо. Целитель зашагал прочь, насвистывая себе под нос незатейливую мелодию. Матиас смотрел в правый коридор, из которого тянулся шлейф манящего запаха. Запах становился сильнее с каждым шагом, заставляя ускориться до бега навстречу неизвестному. Плотно завешенные ролетами окна не пропускали воздух — вокруг только с ума сводящий запах, который не описать: то ли мерзкий, то ли приятный. Сладкий, тягучий, словно чья-то прозрачная рука, обвив шею пальцами, тянула навстречу. Матиас бежал по пустому коридору недолго, слушая гулкое эхо собственного дыхания и шмыганья носом, пока не замер на месте. По обеим сторонам коридора были двери без ручек, с небольшими оконцами и по-детски украшенные нарисованными краской цветами. Сомнений не было — пахло оттуда. Прижав ладонь к одной из дверей, Матиас принялся жадно вдыхать запах, и услышал возню по ту сторону. Подняв взгляд, он отпрыгнул — из оконца в двери на него в ответ смотрела зеленовато-бледная женщина. Ноздри ее раздувались, а пальцы царапали стекло. Она пыталась уместить в окошко все свое лицо, вертела головой, и когда стало видно нижнюю часть ее лица, Матиас, как завороженный, шагнул ближе — рот женщины был наглухо завязан плотно прилегающей повязкой. В соседние двери застучали изнутри. В окошках появлялись лица людей с одинаковыми коричневыми повязками, скрывающими рот. Медленно стянув с плеча рюкзак, Матиас, не отрывая взгляда от блеклых глаз женщины в оконце, достал волшебную палочку. В двери ни скважины, ни ручки, зато оконце выглядело хлипко. — Сейчас, — бормотал Матиас. В соседние двери барабанили еще громче. Женщина из окна напротив вдруг вытаращила глаза и заколотила ладонью по стеклу. Матиас, чувствуя пробежавший по спине холодок, обернулся на едва слышный скрип, тонувший в гуле колотящих в двери кулаков. — Что ты собирался сделать? Напротив стоял человек, тяжело опиравшийся на трость. Его острое лицо смотрело беззлобно, скорее с неподдельным живым интересом. Матиас шагнул рефлекторно шагнул назад, про себя прикидывая, что, если дойдет до рукопашной, у незнакомца шансов будет мало. Незнакомец был худощав, сутул и с рукой, дрожащей от давления на набалдашник трости. Зеленого халата целителя надето не было, вместо него — застегнутая под горло рубашка и клетчатые штаны. Не целитель. Пациент? Судя по болезненному виду — очень могло быть. — Ничего, сэр. — Матиас опустил палочку. — Я заблудился. Искал инфекционное крыло. — Далеко же ты зашел. Косым взглядом увидев, что женщина в окошке застыла, глядя на человека с тростью, Матиас быстро отвел взгляд. — Это поразительно, — произнес человек. — Ментальная связь или… зов? Запах? Тебе ведь тринадцать недавно исполнилось? Матиас шагнул назад. Человек, тяжело передвигая ноги, сделал шаг вперед. — Ты удивительный ребенок, ты знаешь об этом? — Я сейчас закричу. Мужчина остановился и мирно выставил ладонь вперед. Его бледное лицо выражало волнение. — Я не хочу тебе навредить, — пообещал он. — Я исследователь. Это моя больница. Медленно шагая назад, Матиас украдкой поглядывал на обеспокоенные лица людей, выглядывающих на него в дверные оконца. — Никто не подозревал, что вампиры фертильны. Ты — это прорыв в теории разумных магических существ. Не бойся меня. Тяжелая рука появившегося вдруг сзади опустилась на плечо Матиаса и пригвоздила к месту. Человек с тростью, медленно, но уверенно шагал к нему. — Если выводы верны, твои физические и регенеративные способности на порядок выше, чем у обращенных единиц. Понимаешь, что это значит? — Нет. В глазах исследователя плясали искры. — Ты чудо-ребенок. Ребенок-вампир. — Я не вампир. Рука, давящая на плечо, сжала хватку, когда тонкие пальцы исследователя дотянулись Матиасу до лица. Пальцы аккуратно раздвинули плотно сомкнутые губы и провели по кончикам острых крепких зубов. Исследователь сиял и едва успел одернуть руку, прежде чем зубы клацнули. — Все эти единицы. — Исследователь обвел пальцем по кругу, указывая на двери. — По идее ничто, по сравнению с тем, какой потенциал скрывается в тебе. — Это вряд ли, — заверил Матиас. — У меня аллергия даже на воздух. — И это тоже повод для исследований. — Нейт! — послышался позади громкий оклик. Вытянув шею, Матиас увидел в арке у коридора высокую фигуру, одетую в бледно-зеленый халат. В свете парящих над потолком свечей, волосы целителя отливали бронзой. — Какого черта здесь происходит? Исследователь обернулся, а Матиас, резко обернувшись к державшему его за плечо, широко раскрыл рот и впился зубами в одутловатую гладко выбритую щеку. Мужчина взвыл во весь голос, и тут же оказался отшвырнут к стене, тряпичной куклой. Рыжий мужчина в халате целителя подбежал и замер напротив, резко остановившись, будто наткнулся на преграду. — Спокойно. — Целитель точно таким же жестом, как и исследователь, выставил ладонь вперед. — Спокойно, тебя никто не тронет. Иди ко мне, не бойся. Матиас выплюнул в сторону кусок жесткой кожи. Раздвоенный язык быстро облизнул подбородок. — Я же говорил, ты просто посмотри на это… — Нейт, заткнись! — рявкнул целитель так хрипло, словно изрыгая звериный рык. — Хромай отсюда к еб… — Бомбарда! — крикнул Матиас, взмахнув палочкой в сторону двери с оконцем. — Бомбарда! Дверь с детскими цветочками с грохотом вылетела из стены вместе с обломками кирпича, прижав целителя к полу. Вторую же дверь, на которую попало заклинание, разорвало в щепки. Поднявшаяся пыль повисла, словно густой туман, сквозь который донеслось истеричное: — Держи его! Держи его! Сесил! Хлопки трансгрессии звучали в унисон крику исследователя, тоже не удержавшегося на и без того слабых ногах. — Закрыть все выходы! Ловите мальчишку! Он на вес золота! Бегом преодолев коридор, растолкав при этом одноклассников и попытавшуюся схватить его за ворот мисс Пенни, Матиас помчался к пандусу. Преклонившись через гладкие наполированные перила, он мгновенно отпрянул, когда на пандусе, переполошив посетителей, трансгрессировали двое и перегородили дорогу. Бешено мечась между двумя коридорами, Матиас сжал перила крепче. — Нет! Стой! — Рыжий целитель, весь в кирпичной пыли, попытался помешать, но лишь упал животом на перила, когда Матиас перемахнул через них вниз. Упав на ярус ниже и ударив колено, мальчик слепо побежал в один из коридоров, жадно хватая носом знакомый сладкий запах. Портреты на стенах шумели, привлекая внимание, двери хлопали, непонимающие целители выглядывали из палат, провожая недоуменным взглядом пробегающего в неизвестном направлении. Запах сводил с ума: вел наверх, в то же время тянул откуда-то совсем близко. Хлопки трансгрессии звучали отовсюду — Матиас то и дело оборачивался назад. Заветной таблички «аварийный выход», нигде не было. Вдруг чья-то рука сильно дернула в сторону. Женщина с огромными блеклыми глазами и плотно прилегающим ко рту куском коричневого кожаного лоскутка, беспокойно вертела головой. Крепко сжимая руку Матиаса, она побежала в примыкающее к коридору крыло, синие буквы над входом в которое складывались в «Отделение ликвидации сглазов и проклятий». — Что? Куда? — Матиас то и дело оборачивался назад. — Где выход? Женщина остановившись, указала пальцем на завешенное ролетами окно. Переглянувшись с ней, Матиас кивнул и, проговорив заклинание, заставил задвижку щелкнуть. — А почему именно сюда? Но, когда женщина распахнула окно, перелезла через подоконник, а затем нашарила ногой ступеньку пожарной лестницы, понял почему. Перемахнув на лестницу следом, Матиас осторожно закрыл за собой окно, подтянув кончиками пальцев за занозистую раму. Женщина быстро спрыгнула с лестницы и присела за высокий мусорный бак. — Сейчас, подожди, я… Сейчас. — Матиас, пригнувшись, ощупывал крепления кожаной повязки, на лице незнакомки. Женщина беспокойно мотала головой, мешая нашарить застежку. С силой наклонив ее голову, Матиас попытался расстегнуть ремешок, который соединял крепления на затылке. Ремешок, с виду хлипкий, не поддавался — так и остался туго затянутым. — Да сейчас же. Оттянув повязку как максимально от лица женщины, Матиас с трудом перекусил кожаное крепление у мочки уха. Повязка повисла, а женщина, тут же оттянув ее, сделала жадный вдох и причмокнула сухими губами. Когда она снова открыла рот, чтоб вдохнуть, Матиас увидел то, что повязка скрывала — красные опухшие десны, лишенные зубов. — Что? Что мне сделать? Женщина пыталась говорить, но изо рта ее не вылетало ни звука. — Я не знаю, где мы конкретно, я из Техаса. Ну, то есть не техасец, я мигрант… что? А ну-ка… Суетливо нашарив в рюкзаке телефон он, включил меню сообщений. — Напиши, что ты хочешь. Незнакомка, не оспорив это взглядом, тут же начала быстро цокать пальцем по экрану. — Вэлма? Кто это? — нетерпеливо спросил Матиас. — Это ты? Женщина мотнула головой. — А кто? Что мне сделать? — Матиас взвыл. — Не смотри на меня, я не понимаю. Притянув к себе его руку с телефоном снова, женщина начала печатать цифры. — Это номер телефона? Ее? Подняв голову и увидев у открытого окна силуэты фигур, Матиас дернул женщину за руку, не дав ей допечатать. — Надо бежать. Позади раздался глухой хлопок, и в ту же секунду нос втянул запах не только отходов из бака, но и солоноватый, металлический. Человек с окровавленной рыхлой раной на щеке, резко взмахнул палочкой. Сладкий запах вдруг исчез. Зажмурившись от внезапной яркой зеленой вспышки, Матиас услышал, что женщина упала. — Не смей, Сесил! — кричал из окна исследователь, вцепившись в подоконник. — Ты меня слышишь?! Сесил повернул голову на зов, а Матиас, бросив взгляд на оцепеневшее тело у бака, бегом устремился из подворотни прочь, на оживленную улицу. Машины, едва успевая тормозить, сигналили вслед, когда он бегом преодолел проезжую часть. Оказавшись по другую сторону улицы, Матиас, протискиваясь между прохожими, почувствовал, как телефон в руке завибрировал. — Нет-нет, не сейчас, — едва не плача, бормотал Матиас, дрожащими пальцами нажав на зеленую кнопку. — Дедушка, у меня все хорошо, я на экскурсии, смотрю сувениры… Голос его вмиг изменил интонацию. — Почему ты выбежал на дорогу? — раздалось из динамика. Нутром чуя, что на экскурсии его больше не отпустят, Матиас сдался. — Они хотят меня поймать, я сбежал через окно, потом он убил женщину, она лежит у мусорки… Звонивший выругался и вздохнул: — Он где? — За спиной, — прошептал Матиас, ускоряя шаг. — Где-то позади. Я не знаю, где, мне кажется, они везде появляются. — Иди к перекрестку. У светофора много людей, стань в самый центр. На зеленый перейди вместе со всеми дорогу. Послушно шагая к перекрестку, Матиас шмыгнул носом. — Спокойно, — донеслось из динамика. — Он где-то за спиной, от него кровью тянет. — Твоя работа? Мерзавец, сегодня без ужина. — Не смешно. — Я не смеюсь, я с тобой разговариваю. И ты со мной разговаривай. Как тебе экскурсия? — Ты издеваешься? — Говори со мной, — монотонно звучал голос. Просочившись между ожидающими зеленого сигнала светофора людьми, Матиас замер по центру небольшого столпотворения. — Через дорогу черный седан, мигнет фарами. Садись в него и жди меня. — Ты где? Я не вижу тебя. — Лихорадочно оглядывая людей вокруг, шептал Матиас. — Главное, что я тебя вижу. — Мне стоит спрашивать, почему? — Нет. — Ладно. — Ты хороший ребенок. Светофор, как назло, не спешил изменять цвет сигнала. Позади послышался шелест мантии. — Диего, — коротко и на одном дыхании прошептал Матиас, едва не выронив телефон, когда на плечо снова опустилась тяжелая рука, сильно сжав. — А теперь закрой глаза и наклони голову вправо. — На сколько градусов? — не сводя остекленевшего взгляда с сигнала светофора, сменившегося на зеленый, уточнил Матиас и послушно зажмурился. — Давай на самый-самый максимум. Щеку вдруг обожгла короткая вспышка жара. Пальцы на плече разжались, послышался глухой стук и всплеск воды в неглубокой луже, а люди, те кто, не успели сдвинуться с места на зеленый свет, зашумели и начали толкаться. — Черный седан, мигает фарами, — снова послышалось из телефона. — Не оборачивайся. Послушно переступив через водосток, Матиас быстро затерялся в нестройном потоке людей, переходивших дорогу навстречу. Обернувшись на тротуаре, вопреки сказанному, мальчик смотрел на то, как толпятся плотным кольцом люди по ту сторону дороги. Седан у административно здания мигнул фарами дважды. — Тяжелый день в Восточном Гарлеме? — чуть насмешливо спросил чернокожий незнакомец-водитель, повернувшись, когда Матиас забрался на заднее сидение. Поймав тяжелый взгляд исподлобья, умолк и отвернулся, и в ожидании еще одного пассажира, крутанул бегунок старого радио.

***

Они ликовали, а я стоял истуканом, слушая, как колотится сердце. Портал, который перенес нас в зону, которая должна была быть слепой для мракоборцев, валялся скомканным билетом на самолет в мокром песке. Выход на пляж, был по другую сторону от главных ворот, которые, насколько я помнил, и охранялись мракоборцами. Несмотря на это, я был уверен практически на сотню, что как бы контрабандист с чемоданом не огибал виллу Сантана, он будет засечен и схвачен — глупо полагать, что слепые зоны защитных чар вообще будут. Разумеется, этого я никому не говорил и до самого прибытия держал предположения при себе. Раскрытый чемодан лежал на берегу — волшебники по одному вылезали из порядком поднадоевшего укрытия. Я вылез первым и вот стоял оглядывался. Знакомый некогда пляж, на который я никогда не ходил пляжничать. Песок был весь в спутанных водорослях: и сухих, хрустящих под ногами, и совсем недавно выброшенных волнами — склизких, воняющих на жарком солнце. Два перевернутых шезлонга, ножки которых были облеплены ракушками — кроме моллюсков никто здесь не хозяйничал. Между плитками ведущей к пляжу дорожке поросла колючая трава, калитка покрыта хлопьями ржавчины и паутиной меж решетками. Дом, видневшийся совсем рядом, не изменился. Такой же белый, если не присматриваться к трещинам фасада и разбитым окнам первого этажа. — Нас должны были уже засечь, — проговорил я, боковым зрением увидев рядом могучую фигуру Михаила. Тот, уперев руки в бока, опустил взгляд на меня. — А ты на это и надеялся, стукачок? — Да. — Ходи и оглядывайся, если сорвешь сделку. Как же он не мог понять? Не мог понять то, что я не мог сформулировать словами. — Это здесь? — Роза, забросив мантию в чемодан, огляделась. — А где же тогда… Ветер принес нам звук негромко лязга невесть откуда. Вдали, там, где когда-то была дорога, ведущая вверх по холму, виднелись фигуры. Причудливая трость с набалдашником в виде совиной головы закрутилась в руках горбатого колдуна волчком. — Туда, — объявил колдун, безошибочно указав скрюченным пальцем на видневшиеся с верхушки холма виноградники. — Нет! — крикнул я, резко обернувшись. Но хлопки трансгрессии оставили меня неуслышанным. Один за другим, волшебники исчезали, не слушая ни меня, предупреждающего об опасности, ни Михаила, рычащего, что нас всех посадят, если поймают. И оказался практически прав — в воздух тут же взмыл сноп алых искр и раскатистым феерверком прогремел над холмом. — Ну все, все сядем, молись, Поттер. — Михаил сжал волшебную палочку и начал, судя по взгляду, прикидывать, какие кусты способны скрыть его огромную фигуру. Роза первой бросилась к калитке и с усилием дернула на себя. Заржавевшие петли поддались, открыв путь с неприятным скрипом. — Нет, не туда, нельзя туда, — причитал я, встав, как вкопанный, и выставил руки перед собой, чтоб упереться в калитку и не пускать больше никого. Михаил толкнул меня в спину и за шкирку вбросил за калитку, как котенка. — Я тебя предупреждал, Поттер. — Да там инферналы, куда мы идем? Куда? Вы не знаете где здесь что, а я жил здесь, я был здесь после, мы сейчас просто из относительно безопасного места выходим в самое жерло. Инферналы в доме, на территории… — Ну круто че. — Роза достала из сумки свою чуть дымящую пурпурными искрами волшебную камеру и проверила пленку. — За тем и прилетели. — Надо вернуться на пляж. — Ал, — Роза обернулась ко мне с раздражением, шагая по дорожке к дому пешком. — Перестань ныть. Здесь две бабы, а ноешь ты, ну какого черта ты включился, все знали, куда мы летим. Я сюда прилетела за снимками, и попадись мне тот, кто помешает… — Заткнись, — прошептал я, глядя ей за спину. — … обнародовать то, что скрывает МАКУСА. Я видел главные ворота и высокую изгородь. Слишком агрессивную для белоснежного шика виллы, как бы прежде ее не украшали белые кустовые розы, так любимые одним из жильцов. Изгородь и ворота были решетчатыми, из блестящего темного металла, высокие и с острыми пиками. Я помнил, как ворота открывались, выпуская и впуская заезжающие автомобили, помнил, старомодный узор на них. Но вот уж чего не помнил точно, так это оплетающих прутья решетки голых лоз. Лозы, похожие на сухих темных змей, оплетали ворота и изгородь так плотно, что едва оставляли просветы. Винограда у ворот и рядом с домом не росло никогда. Альдо Сантана любил белые кустовые розы. — Что-то не то, — проговорил я, но мой голос заглушал залп красных сигнальных искр с виноградников. Надеюсь, мне напекло тогда голову под тропическим солнцем. Роза, не моргая, нацелила камеру на ворота, чтоб заснять, как лозы, медленно и лениво извиваясь, согнули три металлических прута изгороди в фигуру, напомнившую песочные часы. — А вот такого точно в прошлый раз не было. — Я рефлекторно шагнул назад. Ком сплетшихся в большой узел лоз у самых ворот, запульсировал и ослаб. Несколько сплетенных лоз, оплетавших подпиравшую балкон колонну, медленно сползли на подъездную дорогу. И, так же медленно, будто огибая препятствия, достигли ослабшего узла у ворот. Оплели за ноги обмякшую безжизненную фигуру, видневшуюся в хитросплетениях ослабших лоз, и потянули в дом, прямо мимо нас. Я видел рваный темно-синий пиджак. Не раз видел такие. Под ногами у Розы что-то хрустнуло. Осторожно присев, не сводя камеры с человека, которого тянули в дом лозы, она вытащил из травы гладкий деревянный обломок, из скола которого топорщилась белая мягкая шерсть. — Роза, иди сюда, — одними губами прошептал я. — Это была палочка. — Иди сюда, ёб твою мать, — на одном вздохе прошептал Михаил. — Поттер, нахуй она здесь делает? Лозы снова лениво обвили колонну, оставив человека на ступеньках крыльца. Я смотрел перед собой, сверлил взглядом синий форменный пиджак, глох от раската сигнальных искр и понимал, почему никто не помешал нам изначально. Из распахнутой двери прямо на мертвого мракоборца вылетел поток, не имеющий четких очертаний — клочковатые гнилые жилы, кости, ошметки то ли кожи, то ли старого тряпья. Я вздрогнул и посторонился, когда вокруг нас вспыхнул огненный круг. Повернув голову, я увидел Раду Илич, пристукивающую раскалившимся посохом. Сигнальные искры разрывали тишину — небо было алым. К огненному кругу ползли, сползшие с изгороди лозы. Инферналы, оставив на ступенях лишь кровавое пятно и клочья синей ткани, замерли. Огненный круг вспыхнул выше и ярче. Проклятье стало сильнее и у мракоборцев МАКУСА что-то явно пошло не так. А если у мракоборцев МАКУСА что-то пошло не так, значит, где-то здесь с большой долей вероятности был… — ДЖОН! — не помня себя от ужаса, крикнул я.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.