Игры в богов

Утро было с ощущением, словно атланты уронили на меня небо. Я потянулся на кровати, отчего в шее сразу же закололо болью, выругался и перевернулся на бок, однако тут же отпрянул от подушки — щека и скула горели болью. Нехотя сев, я открыл глаза — в комнате было темно. Рассеянно почесав затылок, я прикинул, сколько проспал, но догадался дотянуться до нейлонового шнура, поднимающего плотные роллеты. Стоило роллетам немного подняться, в комнату, через небольшую щель, проник свет. Решительно дернув шнур, я тут же зажмурился от яркого солнца. Пейзаж за окном был незнакомым, но размытым. Опустив взгляд на тумбочку, нащупал очки, под которыми предусмотрительно топорщилась сложенная вдвое бумажка. Нацепив очки на нос и зашипев, когда оправа неприятно надавила на скулу, я развернул бумажку. Еда на кухне, вода там же, ванная — соседняя дверь. Не пытайся сбежать. Комкая бумажку, я осторожно выглянул в коридор. Было темно, хоть и над лестницей низко висела лампа. Коридор был узким — умещал наглухо завешенное окно и три двери. В две из трех мне вход оказался закрыт, а третья оказалась обещанным входом в ванную. Пахнущий деревянным срубом паркет скрипел под ногами, когда я, как самый настоящий вор, на цыпочках крался по коридору. В ванной, оказавшейся внезапно холодной, я долго стоял у большого зеркала в бронзовой оправе, переступал на холодном плиточном полу с одной ноги на другую и изучал свое сонное помятое лицо. По лицу получал редко, что удивительно при моем образе жизни, и увечья, оставленные разъяренным Михаилом в камере заключения, официально поднялись в топ самых ярких. Правая скула опухла, была багряной и твердой, на щеке остался лиловый узор перстня-печатки, а губу неприятно стягивало ощущение подсыхающей корки на ране. Что вообще не так с пенитенциарной системой МАКУСА, раз уже второй родственник знаменитого Гарри Поттера за последнее время получает в стенах камеры по морде? Умывшись, я закрыл за собой дверь в ванную и приблизился к лестнице. — Эй… — не очень уверенно позвал, уперев руки в перила. Не отозвались. Я спустился на первый этаж, робко и прижимаясь к стене. Не люблю чужие дома. В принципе, ожидаемо, что хозяина в комнатах не сыскалось. За окном кипела жизнь, на часах — почти полдень, на календаре, кажется, пятница. Заглянул в гостиную, под потолком которой парили сложенные в самолетики клочки пергамента. Никого. Как и на кухне, где я неловко сел на высокий табурет и застучал пальцами по тумбе. Вдруг осенило, что я впервые оказался в зоне табу — жилище Джона Роквелла. Почему табу… не знаю, Роквелл не производил впечатление того, чья дверь открыта для сомнительных половых связей, таких же сомнительных личностей и уж тем более преступников. Я неловко сидел, ожидая. Взгляд то и дело косил в сторону двери, находившейся соблазнительно рядом. Ощущение того, тысяча глаз наблюдает за каждым моим вздохом, было невыносимым. В итоге, проигнорировав заманчиво шипящий на плите кофейник, я спрыгнул с табуретки и вернулся в спальню на втором этаже. Сунул ноги в кеды, натянул поверх футболки клетчатую рубашку, быстро подхватил тяжелую кожанку и с намерением покинуть квартиру, снова поспешил вниз. Дверная ручка обожгла ладонь, а замок остался плотно закрытым. В затылок врезался один из парящих по гостиной бумажных самолетиков. «Не пытайся сбежать», — прочитал я, развернув пергамент. Не знай я, что здесь живет самый главный мракоборец МАКУСА — мужчина крайне честных правил и строгой морали, был бы уверен, что проснулся в логове маньяка. Нервная фантазия, впрочем, уже вовсю развивала эту тему — а мало ли, что там Роквелл хранит в закрытых комнатах наверху. У всех свои демоны в клетках. Хотя, я был более чем уверен, никаких расчлененных любовников в мусорных пакетах наверху никто не прячет. Роквелл доверял мне, раз пустил к себе, но не настолько доверял, чтоб оставлять рабочий кабинет открытым. Попытка набрать номер и выяснить у хозяина квартиры, как покинуть ее стены, не увенчалась успехом — я лишь слушал тишину, расхаживая по комнате. Что-то мне этот дом, или квартира, или как правильно называются такие вот жилища в одном доме, но с отдельными входами для каждого жильца, напоминал. Старый паркет, темные стены со старой штукатуркой, голый кирпич местами, высокие книжные шкафы и большой закопченный камин — нет, не ставший родным Паучий Тупик, хотя бы потому, что с педантичным Роквеллом вряд ли уживались тараканы. Я ходил кругами, думая, гадая, трогал вещи на полках — и здесь Роквелл подсуетился, защищая свои секреты от любопытных гостей. Одна из книг на затянутой цепью полке попыталась отгрызть палец, стоило мне попытаться расправить ее смятый корешок и прочитать название. Папки с бумагами, в которые тоже я сунул было любопытный нос, резко захлопнулись и отлетели на самый верх книжной полки. На одной из стен была растянута потрясающе увлекательная карта Западного полушария. На ней метались какие-то точки-огоньки, вспыхивали то и дело искорки, а некоторые зоны и вовсе жили своей жизнью. Так Мексика, которую я отыскал, очертив пальцем контуры, была покрыта клочковатым белым туманом — словно на карту кто-то приклеил тонкий слой ваты. Туман подрагивал и на ощупь никак не ощущался. Юг США, похожий на обруч вокруг Мексиканского залива, полыхал багряными точками, новые из которых вспыхивали то и дело на разных уголках карты. А небольшой кусочек суши между двумя Америками, в дюйм размером, был скрыт черным подрагивающим пламенем. Даже не нужно было подключать географию, чтоб понять — там была моя некогда райская Коста-Рика. На каминной полке сыскался источник негромкого, но раздражающего шума, похожего на навязчивый писк комара над ухом. Причудливый волчок вертелся вокруг своей оси, жужжал и грозился упасть вниз на пол. Я узнал вредноскоп — абсолютно бесполезная штуковина, которую используют параноики для предупреждения об опасности. Отцу в министерстве дарили их в промышленных масштабах, считая, что лучшего подарка для мракоборца не сыскать. И эти вредноскопы не стихали ни на миг, крутились и разнотонально жужжали, пугая маленькую Лили по ночам, отчего и пылились вот уже почти четверть века на площади Гриммо. Едва не выронив вредноскоп, я вдруг понял, что мне напоминало жилище Джона Роквелла. Во всем потрепанном временем шике, потрепанном еще до того, как лофт стал модным течением, в голых стенах и старых паркетных досках, в книгах и бумагах, куда не следует совать нос, во вредноскопах и горе непрочитанных писем, в хриплом патефоне, в холодной ванной и наглухо завешенных окнах я узнал место, где был пару раз всего. Там родился Джеймс, там родился и я, еще до того, как руины старого дома Поттеров в Годриковой Впадине превращали в место, где можно жить. Это было на площади Гриммо — старый такой дом, потрепанный, некогда великолепный, мрачный, и страшный, как казалось мне, малому совсем. В этот дом отправлялись потом старые вещи, в том числе и пугающие сестру вредноскопы, ненужные учебники, ставшая маленькой одежда и прочий хлам, который не влезал в кладовую дома. Я знал, что папа иногда «сбегал» на площадь Гриммо — посидеть в тишине, подумать, полистать старые газеты. Однажды и я там был с ним, в пятнадцать, кажется, что-то забирал оттуда, и тогда еще подтвердил про себя — дом страшноватый, особенно когда портрет бабки в чепце начинал орать дьяволицей. По сути, Роквелл напоминал мне отца все больше. От этого наша и без того запутанная связь становилась все более странной и страшной. — Ну нахер. — Меня аж передернуло. В очередной попытке побега, я попытался открыть окно. Вцепился руками в створки и потянул наверх, чтоб поднять, но окно, словно приварили намертво к раме. В затылок ударился бумажный самолетик. Не пытайся сбежать. Почитай что-нибудь, что разрешает себя трогать. Роквелл явно хорошо меня изучил, но не настолько хорошо, раз не продумал, что теперь я сбегу принципиально. Обмотав руку плотной кожаной курткой ровно настолько, насколько куртка гнулась я резко двинул кулаком в стекло. Стекло хоть бы дрогнуло — с таким же успехом я мог бы боксировать с кирпичной стеной. Руку обожгло тягучей болью, а в лоб врезался очередной самолетик. Второй шкаф от камина, полка пятая, красная обложка — стихи Вордсворта. Сядь и читай. А это уже самое настоящее издевательство. Все же было в Роквелле что-то от маньяка — он знал моего любимого поэта. И это был не тот поэт, который известен во всем мире и нравится всем без исключения. Уильям Вордсворт был родом из живописного места неподалеку Годриковой Впадины, где я впервые и нашел сборник его поэм. Я построил себе три миллиона теорий о темной маньячной сущности Роквелла, прежде чем, повертев книгу в руках, вспомнил, что сам прислал ее два года назад на память. Переплет был сухой, рельефный. Давно я не держал в руках книг. Слишком давно, как для человека, который то и дело кичится своей высокой культурой и незыблемым уровнем интеллекта. Пока что было довольно заманчиво заварить чай в какой-нибудь большой кружке, улечься на этот массивный кожаный диван, накинуть сверху клетчатый плед (да, лето, но что ж он, зря был накинут на изголовье), и коротать томительное ожидание за книгой. Где те времена, когда для чтения мне было достаточно лишь книги, а не целого арсенала показушных атрибутов? Но и само провидение было против, ведь стоило мне устроиться и дочитать страницу до конца, как телефон на журнальном столе пиликнул, оповещая, что один негодяй снова в сети. Слетев с дивана, я схватил телефон и, быстро повторил звонок. Ответили спустя четыре гудка. — Уже проснулся? — Судя по голосу, Роквелл в свободное от службы время разгружал вагоны с щебнем. — Я не могу выйти. — Я знаю. Я, кажется, упоминал, да, о своих подозрениях касательно скрытых маниакальных наклонностей самого главного мракоборца? — Сиди на месте. Не хватало еще, чтоб ты снова куда-то влез. — Куда я влезу, я в чужом городе, никого здесь не знаю… — Раньше тебя это не останавливало. Не пытайся сбежать, не выйдет. Нетерпеливо цокнув языком, я хотел было возразить, но со мной очень быстро попрощались. Абонент снова сбежал из зоны действия сети, оставив меня злым и настроенным принципиально. Сбросив плед на диван, я вернул книгу на полку. — Хрен ты угадал, — присев на корточки перед входной дверью и внимательно осматривая замочную скважину, бурчал я. — Не выйдет…

***

— Джон! Поднимаясь по главной лестнице Вулворт-билдинг, мистер Роквелл быстро спрятал телефон во внутренний карман пиджака. Светловолосая волшебница в форменной рубашке без воротника спешила к нему навстречу, толкая плечом тех, кто затруднял движение. Поравнявшись с Роквеллом на одной ступеньке, она обеспокоенно спросила: — Что там? Роквелл покачал головой и, дабы не создавать на лестнице затор, продолжил подъем. Волшебница направилась за ним. Лестничный пролет преодолели молча, свернув же в вымощенный черно-белой плиткой зал и остановившись у лифтов, к которым выстроились очереди, переглянулись. Стоявшие впереди служащие обернулись. — Слухи правдивы, Роквелл? — поинтересовался маг в широкой мантии цвета баклажана. Даже гул поутих, казалось. — Смотря какие, Лоуренс, — холодно ответил Роквелл. — Если о том, что твой отдел не может десять лет разобраться с тем, как предотвратить жульничество на аттестациях школьников, то да, слухи правдивы. Лоуренс сжал губы и отвернулся. — Держи себя в руках, — шепнула на ухо Роквеллу мракоборец. В звякнувший лифт забились привычной толпой — рабочий день в разгаре. На восьмом этаже, когда последний из служащих вышел, оставив мракоборцев в одних, Роквелл заговорил: — Никого не осталось. Волшебница прикрыла глаза. — А тела? — Нечего там хоронить. Лифт медленно поднимался вверх, минуя этажи. — Что теперь будет? — Я не знаю, Делия. Приятный голос из лифта пожелал хорошего дня. Двери отворились со звонким щелчком. — Ворота снесены, — негромко говорил Роквелл, шагая мимо больших арочных окон. — Небо в сигнальных искрах, защитные чары спали — не-маги уже интересуется, что там за фейерверк в бывшей резиденции наркобарона. Проклятье ползет дальше, нужен отряд хороших ликвидаторов, а у нас есть только вчерашние школьники, которые не отбивают, что такое служба. — Ну подожди, может… Когда дверь в отдел открылась, молодые мракоборцы при виде начальника в сию секунду рассыпались по рабочим местам. Роквелл очень терпеливо вздохнул и молча прошел мимо столов. Делия, поспешив следом, прошипела на молодых коллег едва различимое ругательство. — Джон… — Ты сама все видела, — указав ладонью на дверь, которую Делия закрыла за собой, отрезал он. — Ты на взводе. — Пятнадцать нераскрытых дел, проклятье и сорок растерзанных в Сан-Хосе, сбежавшая из камеры то ли балерина, то ли культистка, полный подвал контрабандистов, и это я молчу про дело Нейта. А они сидят и пьют кофе. Да, я на взводе. Сев в кресло напротив, мракоборец перекинула длинный хвост белокурых волос через плечо. — По делу Нейта я нашла еще свидетелей. Наш эскортник дал показания, это разгром. Обвинительная база хорошая. Роквелл смотрел на нее внимательно. — Кстати по делу Нейта. — Он вздохнул и, достав из верхнего ящика стола гладкий лист пергамента, протянул коллеге. — Прости, но так будет лучше. Вскинув бледные брови, Делия придвинула лист к себе. Минуту читая содержимое, она подняла на начальника беззлобный взгляд. — С каких это пор я профнепригодна? — С тех самых, как я выступил против президента Эландер. Грядут очень неспокойные времена, Делия. Я хочу, чтоб ты была подальше от всего этого. — Мы десять лет бок о бок, ты обучал меня. Да черта с два я оставлю тебя тонуть одного. — Это приказ, — безапелляционно сказал Роквелл. И мягко улыбнулся в ответ на негодование. — Позволь мне спасти хоть кого-то. — Команды нет, я осталась последняя. — Именно поэтому, делай то, что я говорю, и не спорь. Делия простонала и сжала пергамент. — Если все после дела Нейта успокоится, я тебя жду. Если же нет — оставлю лучшие рекомендации для тебя. Нехотя взяв протянутое ей перо, Делия с дрогнувшей рукой оставила внизу пергамента свою подпись. Роквелл облегченно, но невесело кивнул. — Спасибо. — Да пошел ты, Джон. Давай я хоть контрабандистов на себя возьму. Роквелл откинулся на спинку кресла и взглянул на бывшую подчиненную недовольно. — Получу показания и все, я ушла домой, — пообещала та. — Ладно. — Роквелл сдался. — Спасибо. За дверью послышались громкие шаги и нестройные приветствия мракоборцев.Экс-мракоборец Делия поднялась на ноги и, не желая более задерживаться, трансгрессировала, учтиво склонив голову, приветствуя без стука вошедшую в кабинет госпожу президента. Мистер Роквелл привстал и тоже кивнул. Президент Эландер выглядела не менее устало, чем он, и явно тоже провела ночь без сна. Сияющая гладкая кожа казалась серой и рыхлой, пшеничного цвета волосы наспех подколоты гребнем, а под глазами глубокие припудренные синяки. Глаза смотрели перед собой не свирепо, часто моргали — президент Эландер сдерживалась. Прижав по бокам полы мантии, она аккуратно присела в кресло и сложив руки в замок, сжала губы. Затем, увидев на столе лист, подтянула к себе. — С каких пор Делия Вонг профнепригодна? — поинтересовалась президент. — С тех самых, как поймала три оглушающих заклятия, — отрывисто заметил Роквелл. — Она твоя лучшая ученица. — Именно поэтому не хочу ею рисковать. — Мне казалось, ты не в том положении, чтоб разбрасываться кадрами. Мне доложили, что произошло в том доме опять. Все твои люди мертвы, а ты увольняешь Делию Вонг. Может, это не она профнепригодна, а кое-кто другой? — Я в полном порядке. До отставки три года, не переживай, когда срок подойдет, я не задержусь в Вулворт-билдинг ни на сутки. Президент Эландер понимающе закивала. — Где Нейт? — спросила она то, что действительно было приоритетом интересов. — С адвокатом. — Джон… — Никто не держит его прикованным к стене. Твой адвокат вызвал меня в четыре утра, он работает. Но я тоже работаю. И, в подтверждении своих слов бегло подписал подпаленный по краям документ, вылетевший к нему на стол из камина. Президент Эландер опустила ладонь на запястье Роквелла, заставив того сжать перо. — Джон, я прошу тебя. Не делай этого. Ссутулив плечи, госпожа президент заглянула в глаза и настойчиво просунула пальцы под плотно облегающий запястье манжет. — Мы с тобой всегда были крепким союзом. Ты пришел в мой дом, обманом заполучил ордер, арестовал сына — я прощу все, все забуду. Просто не надо дальше копать. Оставь моего мальчика, он жалеет о том, что случилось. — Я с ним говорил, он не жалеет. — Нейт упрямый. Но он не преступник. Это случайность. — Случайность? — Роквелл сжал ладонь в кулак. — Он похищал вампиров и проводил на пациентах свои опыты. Он все подтвердил. — Те люди и так были безнадежно больны, Нейт хотел помочь. А вампиры… да скажи спасибо, что мир избавился от нескольких особей, они же жрут людей, разуй глаза, ты кого защищаешь? Рука сжала запястье сильнее. Веки президента Эландер подрагивали. — Он спланировал похищение ребенка, — напомнил Роквелл безапелляционно. — Это не было случайностью, это спланированная, отлично спланированная акция. Спланировано все — от показушной экскурсии и до маршрута, по которому водили детей. Мальчик сбежал чудом, и в тот же день получил письма с угрозами об отчислении из Ильверморни, если раскроет рот. И на конверте твоя печать. Твоя и директора Шеппарда. — Мальчик жив? — резко спросила президент. — С ним все отлично, он жив, здоров, хорошо кушает, да? Тогда какого черта ты делаешь, если все решилось миром? — Да потому что, Айрис, это ты глаза разуй, наконец. Слишком долго преступления Нейта прикрывались. Он не видит рамок. Он не видит трагедии в том, что сделал. Они бы растащили мальчика на образцы в банках, и он не находит в этом ничего плохого. — Мальчик — вампир! — Это ребенок! — рявкнул Роквелл так, что президент вздрогнула. — Твой сын хотел похитить ребенка. И если он не ответит за это, хотя бы за это, завтра он решит, что можно похитить еще одного или двоих, или сколько там потребуют его исследования. Я уперся не потому, что хочу, а потому что Нейт должен хоть раз быть наказан, пока не пострадали другие. — Да он сам ребенок! — Он не ребенок, ему тридцать два года. Тридцать два, Айрис. В тридцать два я возглавлял этот отдел. Твой муж в тридцать два открыл больницу. Ты в тридцать два уже баллотировалась в губернаторы. Не надо говорить, что в тридцать два года личность еще незрелая и не может за себя отвечать. — Но он не может, Роквелл! — Да потому что знает — мама снова его прикроет. И прав, потому что вот мама пришла ко мне. Пальцы на запястье Роквелла разжались. Президент Эландер горела от ярости, но непроницаемая, хоть и чуть подрагивающая маска хладнокровия на лице, не спадала. Роквелл звучно захлопнул папку, в которую отправилось заявление об увольнении Делии Вонг. — Мне доложили, что произошло в Сан-Хосе, — повторила президент Эландер. — Ты был на месте утром, да? — Да. — И как обстановка там? Роквелл взглянул на нее с полной уверенностью, что над ним издеваются. — Мне нужны ликвидаторы заклятий. — Нет, — тоном человека, у которого просили звезду с неба произнесла президент Эландер. — Что, прости? — Нет. Я сказала «нет». — Да черт, Айрис, ты не оказываешь мне личную услугу. Это твоя прямая обязанность — предоставить все возможности для устранения угрозы. Губы президента дрогнули в полуулыбке. — Угроза сейчас только над моим сыном. — Там больше двух дюжин инферналов, сломанные ворота и растущий радиус проклятия. Они уже могут выйти к людям, ты не понимаешь что ли? — Роквелл вскочил на ноги и упер ладони в спинку своего кресла. — Что ты опять со мной торгуешься? В прошлый раз к чему твои торги привели? Мне нужны люди, чтоб все это сдерживать. — А Турнир тебе не отменить? — Блядь, да, Айрис! Да! Турнир надо отменять! — от крика Роквелла дрожали стекла в оконных рамах. — Очнись наконец. У нас инферналы. У нас разорванный договор с вампирами — они будут нападать, это факт. У нас элементарно нет людей, чтоб сопровождать делегации до Ильверморни. У меня в отделе — гоняющая чаи школота, она будет по пути до замка защищать от вампиров наших гостей? — Людей нет, а Делию Вонг ты уволил. Вопрос. — Отменяй турнир. Президент Эландер фыркнула. — Ты думаешь, это так просто сделать? — Думаю да. И если этого не сделаешь ты, это сделаю я. Оснований для созыва совета безопасности более чем достаточно. Узкое лицо госпожи президента обрамила маска презрения. Снова прижав к себе полы мантии, она неспешно поднялась с кресла. — Аккуратнее, Джон. — Приблизившись, она разгладила лацканы его форменного пиджака. — Людей у тебя не осталось, расследовать твою смерть будет некому. Даже твоей Делии Вонг. На лице Роквелла не дрогнул ни мускул. — Договорились. Пальцы разжали темно-синий лацкан. — Странное выходит дело, — проговорила госпожа президент спокойнее. — Столько людей умерло из-за твоего приказа. А преступник у нас Нейт. Кто ответит родным мракоборцев за такую массовую погибель? — Я отвечу. — Конечно ответишь, куда денешься. Оглядев придирчиво кабинет и его хозяина, она сунула руки в широкие складки мантии и зашагала прочь. Молодые мракоборцы, притихшие за рабочими столами, робко подняли головы. — Глаз с него не спускать, — проскрипела президент Эландер. — Пока я не припомнила, кто из вас, идиотов, вчера арестовывал моего сына.

***

Когда звонкий сигнал пиликнул снова, оповещая, что абонент явился в сеть, оставалось лишь снова набрать номер и прижать телефон к уху плечом. — Роквелл, — ковыряя в замке гнутой скрепкой, проговорил я. — Я сейчас отыщу у тебя наручники, разденусь, прикую себя к батарее и буду стучать в стену соседей, пока кто-нибудь не вызовет полицию. Вот это у тебя будет репутация маньяка, если ты немедленно не выпустишь меня или хотя бы не снимешь антитрансгрессионные чары. Из динамика послышался едва различимый средь шума машин вздох. — Верну отцу лично в руки. — Да хорош тебе! — Очередная скрепка сломалась в скважине, и я, злясь на замок, бросил гнутую проволочку в гору таких же. — Нормально же общались. Меня нагло проигнорировали и сбросили вызов. Попытка перезвонить успехом не увенчалась — абонент снова скрылся от действия сигнала радиовышек. Поднявшись на затекшие после долгого сидения на корточках ноги, я оглядел гору сломанных скрепок, две погнутые булавки и канцелярский нож — весь арсенал для вскрытия хлипкого на вид замка, который сыскался в жилище самого главного мракоборца МАКУСА. В затылок опять врезался бумажный самолетик. Ты не сможешь сломать замок. Сядь и сиди на месте. — Хрен ты угадал, не смогу сломать замок, — буркнул я, и, скомкав очередное послание, достал из коробочки очередную скрепку. — Когда меня рожали, такие как ты, дрожали.

***

Когда на широкой подъездной дороге, обсаженной живой изгородью, появилась высокая фигура в синей мантии, владелец дома, смотревший на гостя из окна третьего этажа, чуть вскинул брови. Фигура быстрым широким шагом, словно стараясь перегнать дующий в спину ветер, направлялась вперед и приветственно вскинула руку у высоких кованных ворот — те отворились без нотки скрипа. — Интересно, — проговорил хозяин дома и, свернув газету в трубочку, вышел из комнаты. Фигура в мантии шагала уверенно и быстро, не оборачиваясь на разгуливающих за живой изгородью павлинов. Поднявшись на полукруглое крыльцо по высоким ступеням, гость замешкал у больших дверей, украшенных двумя темными переплетенными змеями. Поднял сжатую в кулак руку, но двери мягко отворились, не дожидаясь стука. Хозяин дома стоял напротив и смотрел не без удивления. — Здравствуй, Скорпиус. — Здравствуй, отец. Мистер Малфой смотрел на сына с интересом и тревогой. Скорпиус оставался неизменно молодым, но время все же решительно оставило на нем отпечаток — из ясноглазого наивного, насколько позволяла обманывать внешность, юноши, он все же вырос и, пообтесавшись, стал похож на многих из многочисленных Малфоев на родовом древе. Черты лица все меньше напоминали материнские и все больше походили на наследство от отца — длинный тонкий нос и острый подбородок стали выделяться резче, даже волосы, светлые и тонкие, были зачесаны назад. А глаза — единственные яркие точки на молочно-белом лице, янтарные, чуть прищуренные и гипнотически ленивые и вовсе придавали сыну сходство со змеей. Глаза как раз медленно осматривали мистера Малфоя с ног до головы. Затем Скорпиус вытянул шею, оглядев за спиной отца привычное мрачное убранство родового гнезда. — Это все еще мой дом? — спросил Скорпиус. — Разумеется, — кивнул мистер Малфой, внимательно глядя на него. Хотя вопрос был странным. Скорпиус, как и его мать, ненавидел это место. — Тогда я поживу немного. — Что? И наблюдая за тем, как Скорпиус толкнул внутрь сумку, которая оказалась под мантией, мистер Малфой несколько растерянно отошел с пути. — Локомотор, — взмахнув палочкой в сторону сумки, бросил Скорпиус. — Моя спальня по-прежнему на втором этаже? И, увидев рассеянный кивок, отозвался: — Хорошо. Спальня Скорпиуса была своего рода испытанием на прочность для многих поколений исконно-чистокровного благороднейшего семейства слизеринцев. Растянутое на стене полотнище с гриффиндорским львом было, так сказать, первым аккордом непокорности наследника. Вторым аккордом была многочисленная коллекция нелепейшего постельного белья — Скорпиус во все времена воевал с нежным шелком простыней и наволочек, и попытки домовых эльфов прятать его комплекты в мелкий цветочек, котят, щенят и улыбающиеся карикатурные фрукты ни разу не приносили успеха. На широком подоконнике занимал свое почетное место венец изобретательности Скорпиуса, затмивший в свое время по важности даже философский камень. На подоконнике пылилась своеобразного вида конструкция из гнутых плечиков для одежды, мотка медной проволоки и потерявшей блеск фольги. Никто не знал, работала ли самодельная антенна, но, судя по тому, что нелепые комплекты постельного белья заказывались, а сам Скорпиус в пятнадцать лет едва не попал на скамью подсудимых за то, что выложил социальную сеть видео, на которое случайно попал трансгрессирующий гость мэнора, антенна как-то работала, невесть где ловя сигналы вышек. У стены все еще стояли школьные чемоданы. Именно чемоданы, ибо статус не позволял наследнику древнейшего рода путешествовать без коллекции обновленного за лето гардероба. А у мягкого уголка, где у камина уютно располагалось обитое бархатом кресло, стояла украшенная рождественская ель, искусственная и несколько выцветшая — Скорпиус Малфой нарядил ее в преддверии праздника на свое четырнадцатое в жизни Рождество, и с тех пор руки не доходили снять игрушки и собрать ель обратно в коробку. Мистер Малфой участливо постучал в открытую дверь. — Скорпиус… Скорпиус, проконтролировав, чтоб сумка опустилась на ворсистый ковер, расстегнул пряжку на мантии и рухнул лицом в свою широкую кровать. Мистер Малфой обеспокоенно вошел в комнату и, не зная, что делать, замялся у кровати. Истерик сына он на своем веку повидал немыслимое множество, но успокоением молодого буйного сердца обычно занимался эльф-домовик… Мистер Малфой обернулся, чтоб позвать эльфа и в этот раз, но вдруг понял, что резко забыл его имя. Рука дернулась, чтоб похлопать сына по спине. — Скорпиус, — уже жестче позвал мистер Малфой, сжав руку в кулак. — Поясни. Скорпиус поднял голову. — Дай мне минуту полежать спокойно, и я вернусь на работу. Кстати. — Он обернулся ровно настолько, насколько позволяла гибкость шеи при лежании на животе. — Ты почему не в министерстве? — Потому что пятница, семь вечера. Светлые глаза Скорпиуса расширились от такой информации. — Как семь вечера? Мистер Малфой обеспокоился еще больше и еле сдержался, чтоб не прижать ладонь ко лбу сына. — А я думаю, почему все уходят… — рассеянно закивал Скорпиус. — Я принесу чего-нибудь. — С полной уверенностью, что пророчество цыганки с чемпионата мира по квиддичу двадцатилетней давности сбылось, и Скорпиус окончательно и бесповоротно сошел с ума, мистер Малфой поспешил его оставить. Несмотря на пророчество цыганки, Скорпиус с ума не сошел, по крайней мере не больше, обычно. Более того, уравновешенность сына мистера Малфоя удивляла, а то, что хрустальный стакан с огненным виски в его руках оставался нетронутым, даже пугало. Балкон был с видом на лабиринт живой изгороди и высаженными по его периметру соснами. Те, словно высокие темные стражи, отбрасывали на лабиринт причудливые тени в свете низкого закатного солнца, отчего лабиринт казался еще более зловещим. Скорпиус смотрел на лабиринт, подмечая про себя, что не такой уж он, если глядеть сверху, непроходимый. И припоминал, как когда-то давно, на полное знатных гостей Рождество, заманил в хитросплетенья покрытой инеем изгороди отчима под предлогом того, что потерял в лабиринте шапку, закрыл ворота и принес матери скорбную весть о том, что Виктор Крам утонул пьяным в болотах, а безутешной вдове не остается более ничего, кроме как вернуться в Малфой-мэнор. — Значит, ты ушел, — протянул мистер Малфой. Скорпиус, высунув из накинутого на плечи пледа руку, чтоб чиркнуть зажигалкой, сжал зубами сигарету. — Я не пробуду здесь долго. — Да я и не гоню тебя. Огонек на конце сигареты заалел. Запахло жженым табаком — даже сам Скорпиус, сглотнув подступивший к горлу кашель, позабыл за несколько лет его запах и горечь во рту. — А она что? — У нее есть имя. Ее зовут Доминик. «Она» — это твои однодневки после мамы. Мистер Малфой тактично оставил это без комментариев. — И что на это Доминик? — с нажимом на имя, уточнил он. — Ничего. — Ничего? Ты ушел, а она пожала плечами? Скорпиус выдохнул дым и сам пожал плечами. — Я сказал, что мне нужно уехать. По работе. — А то, что из шкафа пропали твои вещи? — Я тебя умоляю. Мы третий месяц спим по разным комнатам, кто там будет лезть в мой шкаф. Стакан в его руке опасно покосился. — Доминик ненавидит меня. — Есть за что? — Я каменный и мне плевать на все, кроме как поднасрать МАКУСА. И еще я же сбренил на философском камне. — А это так? — Конечно нет. Но если я лягу на диван, чтоб вариться в горе вместе, никто не выиграет. А так партия почти за мной. Мистер Малфой коротко кивнул и сделал глоток из стакана. — И сколько планируешь… Отсутствовать по работе? — Я не знаю. — Она будет ждать. — Никто уже давно никого не ждет, папа. — М-да. Мистер Малфой тоже перевел взгляд на небо. — С твоей матерью у нас все рушилось по тому же сценарию. — Я не такой, как ты. — Точно такой же. Скорпиус скосил насмешливый взгляд и затушил окурок о каменную стену. — Доминик плохо со мной. А я все равно ее уважаю. И буду любить всегда, потому что помню себя, когда она была рядом, и помню себя, когда ее рядом не было. Когда маме стало плохо с тобой, она пошла на три хуя. Вот разница между нами с тобой. В один глоток осушив, стакан, Скорпиус поднялся, придерживая на плечах плед. — Может, воспользуешься моментом и, наконец, уберешь елку из спальни? — Да сколько там до того праздника осталось, — буркнул Скорпиус и вышел из балкона обратно в библиотеку. Пахло пылью и паутиной — так пахли ветхие фолианты, сколько не чисть полки и не натирай полиролью пол. Проходя мимо высоких полок, Скорпиус бросил плед на узкую кушетку. В спальне уже горел камин — без него в мэноре даже летом околеть недолго. Стены толстые, а в коридорах все равно гулял ветер, полы из камня и гранита, ледяные. Сев в кресло у камина, рядом с елью, Скорпиус вытянул ноги и уставился в стену. Над кроватью величественно висел старый гобелен фамильного древа, познавший на своем веку тысяча и одно унижение со стороны самого гаденького наследника благороднейшего семейства. Подуставший от созерцания этого гобелена едва ли не в каждой комнате мэнора, Скорпиус как мог пытался избавиться от портретов родичей в своей спальне. Придвинул кровать к той самой стене, чтоб высокое кованое изголовье скрыло собою корни древа, заклеивал портреты мультяшными картинками, не щадя старого гобелена, а по юности и вешал сверху на кнопки красный с золотыми кистями шарф. Рядом с масляной лампой и беспощадно сверху на портрет очередной своей чистокровной тетки, приклеил некогда и колдографию самой прекрасной в мире когтевранки. Всякий раз, как лампа загоралась, Доминик на снимке щурилась от теплого света и кокетливо поправляла свои длинные, перекинутые через плечо рыжие волосы. «Доминик Марион Уизли — будущая супруга, еще об этом не догадывающаяся» — косым почерком Скорпиуса было нацарапано под снимком летом после пятого курса. Доминик Марион Уизли все же заняла почетное место на верхней ветви фамильного древа — их портреты со Скорпиусом соединяли тонкие переплетенные ветви. Сняв с гобелена старый снимок, Скорпиус повертел его в руках и мягко улыбнулся в ответ на улыбку «будущей супруги, еще об этом не догадывающейся». На школьном снимке Доминик была гораздо красивее, нежели холодный портрет в зелено-серых тонах на старом гобелене. На снимке ее медные волосы блестели, глаза задорно сияли, а губы подрагивали в смущенной улыбке — она пыталась не улыбаться, когда ее сфотографировали. — Фу, выбрось! — тогда еще возмущалась Доминик, которой так не понравился снимок. На снимке она была счастливой — не знала тогда, в свои шестнадцать, что получится все как-то так. Треск старой ткани заставил Скорпиуса задрать голову. Однажды древний гобелен-пылесборник имел все шансы разойтись на лоскуты. Серебряные нити веток, соединяющие портреты Скорпиуса и Доминик, связались в крепкий узел. А от узла вверх к самой кроне тянулась веточка к бледному, проступающему под самым потолком портрету. Скорпиус задрал голову в недоумении и, силясь рассмотреть, упер колено в плотный матрас кровати. В дверь дважды коротко постучали. — Спустишься к ужину? — спросил мистер Малфой. Скорпиус обернулся, не убирая руки с изголовья кровати. — Да. Сейчас. Мистер Малфой кивнул и, вздохнув что-то, прикрыл дверь. Скорпиус снова задрал голову, но изменения на гобелене оказались не более чем шуточной издевкой оскорбленных и крайне глазливых родственничков с фамильного древа. Их с Доминик имена по-прежнему были в самом верху, а ветви меж ними, то ли снова показалось, то ли нет, ослабли в привычном крепком сплетении союза. Приколов снимок пятикурсницы на привычное место, Скорпиус потушил в лампе огонек.

***

За свою жизнь Роза Грейнджер-Уизли часто попадала в передряги, но за решетку — лишь второй в жизни раз и то в рамках одного месяца. Впрочем, будучи ученицей, которая все схватывала на лету, Роза всегда быстро вливалась в нужную обстановку. — Ты если зашел к людям, говори нормально, не с говном за сараем диалог ведешь, — вцепившись в прутья решетки, орала Роза, провожая взглядом Натаниэля Эландера, которого вели к выходу в конце помещения. — Не надо гнать на людей, с которыми тебе еще сидеть. Что ты там тычешь? Себе покажи, ёб твою мать, имей уважение, я женщина! — Роза, молодец! — Контрабандисты в соседней камере хлопали стоя. Пытаясь заглянуть за угол, куда повели Эландера, Роза так сильно прижалась к решетке, что заболела скула. — Это президентский сынок. — Отпрянув от решетки, не увидев более ничего, Роза опустилась на лавку. — Эландер. Что вообще происходит? Эй, Сибирь! — Что, некрасивая женщина? — отозвался из камеры напротив Михаил. — Узнал Эландера? Ты же ему чуть не загнал философский камень. Темные маги в темноте оживленно зашептались. Михаил мотнул головой неопределенно. — Что-то происходит, — задумчиво протянула Роза, скрестив руки на груди. Словно гулкое эхо, в коридоре послышались шаги. Факелы в полутемном помещении вспыхивали, освещая коридор лучше. — О, душнила снизошел до наших грешных оболочек. По винтовой лестнице спешно спускался мистер Роквелл, держа в руках довольно толстую папку. За ним поспевала белокурая волшебница, тоже в форме мракоборца. Остановившись у камер и оглядев их так, словно считалочкой выбирал нужного задержанного, Роквелл подозвал к себе охрану. — Репортершу в допросную. — Да блядь, — взвыла Роза. Дверь ее камеры открыли. Роквелл, не задерживаясь, зашагал по указанному самим же собою маршруту. — Если ваше начальство будет приставать, я ему всеку с ноги, — пригрозила Роза мракоборцу, который вывел ее в коридор. — Роза, если он будет приставать, не сопротивляйся, с твоим хлебалом это последний шанс выйти замуж. — Сибирь, я щас тебя сдам. — Роза обернулась, несмотря на попытки мракоборца ее удержать. — А вы знали, что этот гендерный узурпатор не только нас нелегально в чемодане через границу провез, но и травку всем предлагал перед отправлением? — Вот сука! Мракоборец без стука толкнул тяжелую дверь в тесную допросную комнату, где за маленьким столом уже сидел мистер Роквелл. Ведьма-мракоборец стояла, опершись на стену, и подвинулась, дав Розе пройти и сесть напротив. — Спасибо, — кивнул Роквелл, и дверь закрылась. Комнату тут же сотрясло грохотом сдвигающихся стен. — Я никого не сдам, — сразу сказала Роза, скрестив руки на груди. — Кроме брата своего, Альбуса и русского контрабандиста — это они все придумали и взяли меня в заложники, чтоб Гарри Поттер не просек об их злодейских планах наживы на… Роквелл взглядом заставил ее умолкнуть. — Скажите мне, Роза, — раскрыв папку и сняв колпачок с перьевой ручки, произнес он. — Что вы такого сделали у консула, что вас снова вернули в камеру в кандалах? — Так, знаете что, это же вы сказали, чтоб… Что вы там уже пишете? — переполошилась Роза. — Я без адвоката ничего… — А в показаниях консула вообще другое числится. Якобы, вы вели себя по-хамски. Ознакомьтесь, — закончив записывать, прервал Роквелл и, повернул к Розе папку. В раскрытой папке на горе сухих листов пергамента лежал тот, на котором только что Роквелл писал своей перьевой ручкой. Нас слушают. Мне нужна помощь. Чернила не успели даже подсохнуть. Роза подняла на мракоборца изумленный взгляд. Холодные серые глаза мистера Роквелла не выражали ни единой ноты того, что что-то происходит странное. — Очень интересно, — проговорила Роза и большим пальцем размазала свежие чернила в нечитабельную кляксу. Роквелл притянул папку к себе. — Вы испытываете терпение МАКУСА, — снова начав писать что-то, говорил он. — Мы же решили все тихо, никого не подставляя. Я вернул вас домой, а вы, зачем-то, решили сбежать с пристани обратно к нам. Мне казалось, мы заключили сделку. И бесшумно протянул Розе пергамент. Я выведу вас из Вулворт-Билдинг, но нужно, чтоб вы выпили Оборотное зелье. Готовы? Роза нервно сглотнула ком в горле. — Как мне кажется, я должна знать условия сделки, чтоб соглашаться, — внимательно глядя на Роквелла, сказала она. — А тогда, в карете, это было похоже скорее на то, что МАКУСА прикрывает свой зад, а не на сделку. Роквелл кивнул и без единого шероха подтянул пергамент к себе. — Роза, ответьте вот еще на какой вопрос, — абсолютно спокойным голосом сказал он, вновь быстро царапая по пергаменту острием перьевой ручки. — Каким образом и в какой конкретно момент вы узнали о том, что готовится такая масштабная операция контрабандистов? Это ведь прошло минут восемь, не больше, после того, как я вас доставил. И вы сразу же оказываетесь в чемодане. Как вообще? — Если мне что-то нужно, я пойду по головам, Роквелл, — улыбнулась Роза. И поспешила тихо взять пергамент, стоило Роквеллу поднять над ним ручку. Президент пытается спустить на тормоза преступления Нейта. Мне нужна огласка и ваша статья. — Вы нарушили как минимум четыре закона. И уже не попадаете под «гражданское лицо-турист, которое немного победокурило». Согласны? — Бровь Роквелла дрогнула, а во взгляде впервые блеснула мольба. Роза снова стерла пальцем чернила. — Окей. Роквелл поднялся на ноги и безмолвно переглянулся со своей подчиненной. Стены допросной опять загрохотали, и, пользуясь шумом сдвигаемых каменных плит, помощница Роквелла стащила с себя пиджак и сняла с пояса два пробирки, заправленные за тугой ремень брюк. В пробирках воняло перепрелой капустой некое мутное варево. Роквелл быстро забрал пробирки, а помощница, к ужасу Розы, стала снимать штаны. — Раздевайся, раздевайся, — одними губами прошептала она, подняв на Розу взгляд. Та вздрогнула, когда у глаза мелькнули пальцы мистера Роквелла и выдернули несколько волосков из ее макушки. Роза, рассеянно комкая свою серую кофту, смотрела, как краснеет зелье, стоило ее волоскам прикоснуться к его поверхности. — И я хотел бы знать, кто руководит вашими действиями. — Роквелл отвернулся и говорил отчетливо громко, заглушая голосом едва слышимый шорох одежды. — Я не верю в то, что проходной фрилансер может своевольно устроить такое представление. Кто заказал ваши услуги? — Я не понимаю ваши наезды, — отозвалась Роза, стянув кофту и взяв у белокурой ведьмы ее форменную рубашку без воротника. — Мои наезды, как вы говорите, обоснованы угрозой репутации МАКУСА! Я жду имя! — Мориарти! Роквелл, не оборачиваясь, толкнул ногой стул, который, царапая металлическими ножками пол, с дребезжанием рухнул. Роза от резкого звука вздрогнула и дрожащей руку принялась застегивать на рубашке пуговки. Мракоборец протянула ей и брюки, ремень, чтоб широкая пряжка не шмякнулась об стол с громким звуком. — Знаете, что, Роквелл, — задыхаясь от волнения, проговорила Роза, приняв брюки. — А вы не имеете права? — Я не имею права? — Совершенно верно, — стянув мягкие спортивные штаны, бросила Роза. — Насилие над свободой прессы. И над личностью. Скажите, вы лично испытываете ко мне неприязнь потому что гомофоб? Застегнув ремень чужих брюк, немного тесных в талии, Роза выпрямилась и откинула волосы со лба. — Вы подставляете свое же министерство, Роза. — Мистер Роквелл обернулся и протянул ей пробирку с зельем. — Вы не согласны сотрудничать, верно я понял? Мракоборец тоже взяла пробирку и, подмигнув Розе, в один глоток проглотила красное густое зелье. Принюхавшись к своей пробирке, Роза умоляюще глянула на Роквелла. — Верно. И, зажмурившись, сделала большой глоток, который тут же обжег горло прогорклым вкусом. Роза, как ранее наблюдалось, была хорошей ученицей, но ученицей-теоретиком во многих бытовых вещах волшебницы. С зельем было именно так — еще по учебнику шестого курса она знала, что Оборотное зелье на вкус мерзкое, но, выпив его впервые многие годы спустя, уверилась в том, что автор приврал. Непробиваемый мистер Роквелл, вот уж киборг системы правосудия, продолжал стелить громкими обвинениями, повышая тембр до хлесткого полукрика, заглушая голосом возню. — Может вы уверены, что ваш знаменитый дядя — пропуск за кулисы? — гаркнул он, успев чудом подхватить пробирку, которая чуть не выпала из рук Розы на каменный пол. — Так вот, мисс, я очень вас разочарую. Нет такого закона, запрещать привлекать к ответственности родственников Гарри Поттера! Кто заказал ваши услуги?! Чувствуя, как горит лицо, Роза скрючилась от рези в желудке и желания ударить мистера Роквелла по лицу. Роквелл, предчувствуя, что сейчас его союзница поднимет крик или разразиться руганью, выходящей из контекста допроса, зажал ей ладонью рот. Роза в возмущении вытаращила глаза. Но боль закончилась так же резко, как и началась. — Я так понимаю, — осторожно отняв руку, произнес Роквелл. — Внятного ответа я от вас сегодня не добьюсь? Роза безвучно прошептала ему ответ, а вернее маршрут, по которому послала во внеочередную служебную командировку. — А нахер бы вам не сходить, Роквелл? — послышался за спиной ее же голос. Обернувшись, Роза увидела себя же — недовольную, всклокоченную, в мешковатом спортивном костюме, со следами отека от увечья на лице. Ее двойник, стащив с запястья резинку, подошла и быстро стянула волосы Розы на затылке в тугой хвост. Роквелл, осмотрев подчиненную и почти что подсудимую, кивнул и, сунув под темно-синий пиджак Розе ее блокнот, поправил лацкан. — За мной, Делия, — коротко сказал он и дважды постучал в дверь допросной. Стараясь не дрожать, Роза послушно шагала следом. Шагать было неудобно — мракоборец Делия явно имела проблемы с коленом левой ноги, отчего каждый шаг отзывался уколом боли в бедро. Вслед свистели из камер задержанные. Усилий стоило, чтоб не обернуться. Позади хлопнула дверь допросной — еще больших усилий стоило не подглядеть, как ее саму заведут обратно в камеру. Мракоборец же справялась с ролью репортерши хорошо — с охраной вступила в моментальную брюзгливую конфронтацию. — … и вот так за руки будешь мать свою хватать! Харасмент со мной не пройдет, я не терпила, вот погодите, сюда приедет консул… — Охренеть, — прошептала Роза, слушая ругань собственного голоса. Роквелл косо усмехнулся и первым свернул на винтовую лестницу. Роза, опустив ладонь на тонкие перила, поспешила за ним. Вышли в большой, полный людей зал с черно-белой плиткой на полу и высоченными стенами — тогда-то у Розы голова и закружилась от избытка пространства после тесной камеры и полутемного коридора. Боясь потерять Роквелла в толпе магов, снующих в разные стороны, она то и дело толкала кого-то плечом. — Джон! — окликнул кто-то резко. Роквелл остановился, а Роза влетела ему в спину. Преступление, просто преступление останавливаться в таком столпотворении, но самый главный мракоборец МАКУСА, видимо, решил сегодня быть бунтарем до конца. Немолодой колдун, одетый в причудливую мантию с тонкой алой полоской, неспешно приблизился к ним. — Какие новости? — спросил он. — Госпожа президент может быть спокойна, — туманно ответил Роквелл. — Вы так думаете? — Я в этом абсолютно уверен. Колдун вытянул шею и заглянул Роквеллу за спину. — А-а, мисс Вонг. Печально слышать о вашей отставке. Розу чуть не скрючило от едкой желтозубой улыбки. — Что же послужило причиной? Не поверю, что состояние здоровья. — Начальник — сука, — ответила Роза уверенным голосом мракоборца. — Делия немного в обиде, — улыбнулся Роквелл, приобняв ее за плечи. — Ее можно понять. — Колдун сунул руки в карманы и явно не собирался заканчивать диалог. — Вы торопитесь? — Разве что проводить Делию и выйти наконец на обед. — Ох, Джон, не шутили бы вы с этими обедами. Язва — очень неприятная штука. Колдун проводил их взглядом, после которого хотелось выстирать одежду. Роквелл, не оборачиваясь, свернул на главную лестницу Вулворт-Билдинг, минуя очереди у лифтов. Роза, прихрамывая, спешила следом. — Глава стирателей памяти будет скучать по тебе больше всех, — проговорил мистер Роквелл, когда Роза с ним поравнялась. Вращающиеся двери главного входа в здание тоже собирали у себя толпу. Держась строго за спиной Роквелла, Роза прошмыгнула вслед за ним в едва успевший открыться проход наружу, и тут же сощурилась от солнечных лучей. Снаружи было очень тепло, а в форменном пиджаке даже жарко. За последние несколько суток Роза порядком отвыкла от цивилизации больших городов, поэтому палитра звуков и рябь цветов парализовала на мгновение. Линия небоскребов, похожая на стройный частокол, бликовала на солнце, автомобили шумели на дороге напротив, обрывки разговоров прохожих, сквозь которых доносилась едва-едва пение птиц, музыка из колонок у торгового центра, мигающие рекламные щиты — слишком много всего для того, кто в последнее время не видел ничего ярче обивки волшебного чемодана и темного камня стен камеры. Роквелл обернулся у дороги. Роза уверенно спустилась с крыльца, к нему навстречу. — … и я организовал арест, направил дело в суд, но включилась госпожа президент. Уже вечером Натаниэль будет дома, а дело — в камине. — И вам нужны показания того мальчика? Заговорил по существу Роквелл лишь спустя минут пятнадцать быстрого шага прочь от Вулворт-билдинг. Они шагали по тротуару, снова протискиваясь между снующими людьми, напротив зеленого пятна парка посреди мегаполиса. Музыка из торгового центра звучала все громче. — У меня есть показания, мне нужны огласка дела, ваше имя и умение создать срач из ничего, — бросил Роквелл и, вдруг схватив ее за локоть, повел через дорогу, навстречу едва успевшему мигнуть зеленым светофору. Попутно вытащив из кармана телефон, Роквелл прижал его к уху и, разжав руку на предплечье Розы, недовольно проговорил: — Что опять? Роза, придерживая блокнот под пиджаком, ускорила шаг. — Второй ключ в вытяжке, доставай и иди на все четыре стороны, что хочешь делай, только хватит меня бесить! — прорычал Роквелл и, отключив телефон, едва сдержал желание швырнуть его под колеса машин. Повернувшись к навострившей уши Розе, он добавил. — Ни слова. Роза послушно закивала. Роквелл двинул в сторону стеклянных дверей индийского ресторана. Успев придержать дверь, приветливо звякнувшую колокольчиком, Роза зашла следом и вдохнула острый запах специй. — Пожарный выход, — коротко сказал Роквелл, раскрыв перед лицом администратора удостоверение с блеснувшим жетоном. Администратор суетливо завертелся и указал ладонью на дальнюю металлическую дверь. — Спасибо, — кивнул Роквелли прошел дальше, вглубь ресторана. — Вы еще и федеральный маршал на полставки? — спросила Роза, когда мракоборец открыл перед ней металлическую дверь. — Я кто угодно, если служба требует. — Роквелл вышел следом и захлопнул дверь. Пожарный выход вывел их на соседнюю улицу — узкую и заставленную тесно припаркованными автомобилями. — Значит так, Роза. — Роквелл спрятал удостоверение во внутренний карман пиджака. — Вот это административное здание — редакция «Нью-Йоркского Призрака». Роза завертела головой, пока поняла, на что показывает мракоборец. Редакцией оказалось непрезентабельного вида здание, похожее на обувную коробку, с небольшими прямоугольными окнами. — Наша пресса ничего не знает о деле Нейта, и уже не узнает, влияние госпожи президента часто сильнее свободы слова. — И как вы думаете, моя статья пройдет в печать? Редактор не будет подставлять себя и своих людей, выпуская такое. — Мое слово тоже все еще значит немало. Я договорюсь с редакцией. Но нужна такая статья, чтоб редактор оценил масштабы резонанса и не побоялся пускать это в печать. Справитесь? Роза глянула на него, как на ребенка. — Справлюсь ли я? Да я про то, как кот на ковер выблевал могу так написать, что даже вы будете думать, будто не обошлось без заговора масонов. Роквелл, ничуть не сомневаясь, невесело хмыкнул. — Отлично. Как только будете готовы со статьей, отправляйтесь сюда, вас будут ждать. Надеюсь, не заблудитесь. Мы прошли коротким путем, потому что мало времени, но если без петляний, то это четыре квартала вниз от Парк Сити Холл, мимо которого мы проходили. — Ладно, Парк Сити Холл вниз, рядом парковка… — не очень уверенно повторила Роза. — Я разберусь. — И еще предупрежу сразу. Дедушка у мальчика непростой. — И с этим разберемся. — И сам мальчик, не то чтоб неформат, но… — Роквелл, если такой узколобый душнила, как вы, смогли его разговорить, то уж я как-нибудь справлюсь. — Верю. Давайте сюда блокнот. Расстегнув пиджак, Роза протянула свой блокнот, который все это время была вынуждена прижимать к талии рукой. Роквелл, дождавшись, пока толпа маглов по ту сторону дороги зайдет в административное здание, толкнул Розу ближе к фургону, скрывавшему их от возможных любопытных глаз, и вытянул из рукава палочку. — Роквелл, — снова позвала Роза, внимательно глядя в его лицо. — Вы понимаете, что будет с вами, когда статья выйдет? — Гораздо важнее сейчас, что будет с делом, если статья не выйдет, — отмахнулся тот и коротко пристукнул кончиком волшебной палочки по блестящей обложке блокнота. — Портус. Блокнот на мгновение обволокло голубоватое свечение. — Удачи, — торопливо сказал Роквелл. Однако Роза услышала лишь эхо — портал унес ее прежде, чем она успела бросить на здание редакции последний взгляд и запомнить ориентиры.

***

Проснулся я снова в темноте. Роллеты на окнах были все так же закрыты, но не пропускали теплого приглушенного света дня — лишь расплывчатое пятно уличного фонаря виднелось источником света сквозь плотную ткань. Разбудил же меня отнюдь не фонарь. Во-первых, я действительно выспался, во-вторых, в кожу больно впивалась резьба ключа, который я сжимал в кулаке, ну и в-третьих, что-то шумело внизу. Ненавижу это чувство, когда ты дома один, и вдруг нечто начинает издавать звуки: то скрюченная пластиковая бутылка решает внезапно вернуть былую форму, то в трубах загудит что-то злым полтергейстом, то в электрощитке раздастся треск. Медленно поднявшись с нескрипнувшей кровати, я выглянул в коридор. Шагнул тихонько к лестнице, опустил руки на перила и заглянул вниз. На первом этаже горел свет. Я спустился вниз, по предательски скрипевшей под ногами лестнице, упер руку в деревянную палку на стене и огляделся. Низкий светильник над кухонной тумбой покачивался, а из крана в глубокую раковину шумно лилась струя воды. На кухонной тумбе стояла бутылка виски и стакан, на дне которого потрескивали едва слышно крупные кубики льда. Я нахмурился, но в ту же секунду боковым зрением увидел, как вздрогнул на пороге кухни вернувшийся хозяин квартиры. Я и сам вздрогнул. — Ты что здесь делаешь? — переведя дух, проговорил Роквелл. — Так ты сказал сидеть, — хлопая глазами, пробормотал я. Видимо, он не ожидал меня застать. Как и вообще кого-либо, потому как заметно вздрогнул, увидев мою тень. Подняв руки вверх, потому как ладонь Роквелла так и жалась к карману, где топорщилась волшебная палочка, я шагнул вперед и, опустив на тумбу ключ, отскочил назад снова. — Вытяжку я собрал обратно. Роквелл рассеянно глянул на меня, затем на ключи, затем на вытяжку. И, ссутулившись, прикрыл глаза. — А на тебя пока не гаркнешь, ты не понимаешь, да? — протянул он недовольно и, закрыв шумящий кран, снял с кованной полки еще один стакан. — Видимо. Критически оглядев мое лицо, Роквелл взял за подбородок и повернул мою голову в сторону. — Выглядит еще хуже, чем утром, — протянул он. — Я про синяки. Мог бы додуматься взять лед. Я неловко сел на высокий табурет. Роквелл опустил стакан передо мной, налил янтарного цвета виски. Судя по тому, что лед в его собственном стакане подтаял, а бутылка была початой, он уже нормально приложился по возвращению. — Чтоб ты был здоров, — выплюнул Роквелл тост и стукнул стакан о мой. И ушел. А я немного выпал из шаблона. Я впервые увидел Джона Роквелла вне службы. И без формы мракоборца. Дома и в мятой одежде, все еще напряженного, но уже с трудом моргающего, со стаканом холодного виски и без куда-то подевавшегося холода в глазах. Наверное, в моем топе людей, наиболее неприспособленных для быта, он занимал отныне второе место, сразу после покойной атташе Сильвии. Он был настолько мракоборцем, что в этом плане затмевал даже моего отца. Того хоть периодически можно было представить в широком семейном кругу, смешном рождественском свитере и с племянником на руках, и как бы мама не ругалась на вечную занятость, все было, оказывается, не так критично. Я знал, что Роквелл не одинок — для кого-то же мой номер в его телефоне подписан как «Эмили-бухгалтерия». Но как проходило это неодиночество, если только за сегодня он ушел с рассветом, вернулся после полуночи, выпил стакан виски и что вообще с ним таким делать, ведь он от усталости едва подавал признаки жизни? Нет, может сегодня какой-то особенный день, но судя по последним годам, у МАКУСА были проблемы всегда. — Тяжелый день? — задал я риторический вопрос, сев на диван рядом. Оторвавшись от созерцания вспыхивающих точек на карте, Роквелл лениво повернул ко мне голову. — Да обычный. Какой ужас. — А что с… ну… ты понял? — Нет. А. — Роквелл устало закрыл лицо рукой и потер пальцами виски. — Я же сказал, верну отцу в руки, пусть сам с тобой разбирается. — Вот уж спасибо, — буркнул я. — В последний раз я тебя прикрываю. — Ты всегда так говоришь. Роквелл вздохнул и повертел стакан в руках, наблюдая за тем, как виски обтачивает кубики льда. — Знаешь, если бы лет двадцать назад мой начальник вот так бы врал в отчетах уже в третий раз, я бы начал служебное расследование. — Но я твой лучший информатор. — Ссутулившись, я осторожно придвинулся ближе. — Ты — недоразумение, которое вывернуло мою жизнь наизнанку. Все плохое, что могло случиться, случилось после того, как появился ты. В каждом, вот в каждом деле, которое тянет из меня все силы, так или иначе фигурирует твое имя. Я едва сдержал смешок. Несмешная ситуация, но почему-то губы тянулись в улыбке. Роквелл, склонив ко мне голову, смотрел как на палача. — Тебе смешно, да? — Немного, да. — Сломал мою жизнь, карьеру, а чего б не смеяться. — Ты сам ко мне приезжаешь, Джон. — И по пути обратно клянусь, что это было в последний раз. А знаешь, что раздражает больше всего? — Мои клетчатые рубашки? Роквелл фыркнул насмешливо. — Что я не могу тебя просто послать. Если это какой-то сглаз, пощади. Я хлопнул его по спине. — Джон. — Я закинул ноги на подлокотник рядом стоявшего кресла. — А помнишь, как ты приехал в первый раз, типа тебе было очень интересно, как я себя чувствую после того, что случилось на вилле. А наутро я пошутил, что несовершеннолетний. У Джона задергался глаз. — Помнишь, как ты орал? — Я заулыбался. — А потом заставил меня показать паспорт, а паспорт был в залоге. И мне пришлось в шесть утра звонить маме, просить ее найти свидетельство о рождении и выслать совой. И потом еще час доказывать, что я не пьян. Помнишь? Вся палитра гнева, презрения и желания добавить мне синяков, отразившаяся на усталом лице, заставила меня еще шире улыбаться. Роквелл открыл рот, чтоб ответить, но не нашел ответа. Отвернулся, очертил рукой какую-то фигуру, сжал ладонь в кулак и снова глянул на меня. — Вот чего ты этим добиваешься, демон? — Да чтоб тебя отпустило, — вразумил я. — На себя глянь — служба тебя топит. Уже поздно, ты при желании что-то сделать, ничего не сделаешь, выдыхай, Джон. Ты заслужил награду, расслабься. Будет новый день, будет новый стресс. Обязательно будет — мы живем для того, чтоб страдать. Он нахмурился рассеянно. А я улыбнулся и толкнул его в плечо. — Вот тебе ответ, почему ты меня терпишь. Я настолько умею нервировать, что ты напрочь забываешь о работе. А ну вспомни, когда я сказал, что несовершеннолетний, ты разве в тот момент мог думать о каких-то нераскрытых своих делах, совещаниях? Да хрен там плавал, ты орал на весь Паучий Тупик, так орал, что штукатурка сыпалась, боггарт мой бедный три инфаркта словил с перепугу. А потом, когда мы по соседям искали тонометр, когда тебе поплохело, думал о работе? Не думал. А когда ты за мной по дому бегал с ремнем и свидетельством о рождении, думал о работе? Не-а. Что-то подсказывало, что меня сейчас выставят за дверь. — Какая же ты сволочь, — простонал Роквелл, закрыв лицо руками. — Ты сам ко мне приезжаешь, Джон. Он отставил стакан на журнальный столик и откинул голову назад, медленно опустив затылок на спинку дивана. Рваный полукруглый шрам на напряженной шее натянулся. Я же не сводил взгляда с порядком потрепавшего за день нервы вредноскопа — тот словно обезумел и вертелся вокруг своей оси так, что его контуры расплывались, а жужжание было мерзким и монотонно-высоким. Наверное, стоило задать вопрос, что происходит с вредноскопом, но Роквелл заговорил первым. — Как ты? Я моргнул и повернул голову. Вопрос был очень ёмкий. — Нормально. — Ответ — не менее. Роквелл открыл глаза. — Ты вернулся туда спустя пять лет. И нормально? Чуть больно было вскинуть бровь. — А виолончель где? — Здесь. — Спасибо. — То есть, это единственное, что имеет смысл из всего? Мы переглянулись. — Ну… да. В винный погреб я не спустился, если ты хочешь подвести к этому. — Я понимаю. — Что ты понимаешь? Вот, знаете, все эти понимальщики сочувствующие, которые считают, что я внутри такой же слабак, как снаружи, отчасти очень даже правы. Но неужели я выглядел как тот, с кем нужно говорить приглушенно и мягко, дабы не дай Господь-Бог, не дала трещину моя хрупкая душевная организация? Зачем вы меня жалеете? Что произошло такого, что мне необходимо плечо для плача? Нет, повторюсь, я выгляжу как побитый мокрый воробей, но и жизненный путь не устлан мягкими коврами. Моя жизнь непростая, очень непростая, точнее говоря, на пути больше ям, чем ровной плитки, но не правильнее ли после падений в эти ямы вставать, отряхиваться и идти дальше? А не обхватить разбитые колени и страдать о том, как давным-давно в винном погребе виллы Сантана по своей тупости сгинул Финнеас Вейн! — Не знаю, что ты там понимаешь, — сухо ответил я. — Но я не чувствую ничего. Я вернулся, потому что выбора не было. И в промежутках между беготней от инферналов я, выбирая между спереть дорогущую виолончель, которую можно продать, и рыданием над костями Финна, выбрал очевидное. Не надо меня понимать. И жалеть не надо, я в порядке, если, конечно, альянс контрабандистов не устроит самосуд. Я говорил тысячу раз, и тебе говорил, когда давал показания — все, кто погибли в ту ночь, заслужили это. Роквелл смотрел на меня внимательно и без шансов было прочитать по его лицу мысли. То ли интерес, то ли насмешка, то ли беспокойство. — Мы могли уйти. Сбежать вдвоем, трансгрессировать прочь оттуда. И все, другая история, другая жизнь, — вразумил я. — Но он захотел остаться. Вот и остался. Ты думаешь, я жестокий. Наверное, да, есть такое. Но ты не знаешь, что было и как было до того, как он захотел остаться. — Не знаю, — согласился Роквелл. Конечно не знал, буду я еще откровенничать. Раздраженно комкая края рубашки, я задержал взгляд на своих бездумно сделанных, и часто с тех пор заклеенных пластырем татуировок на пальцах. — Хочешь сказать — скажи, — буркнул, чувствуя повисшую стену напряжения. — А ты будешь слушать советы старого нудного мракоборца? — Ага, прям как отцовские. Рука Джона опустилась мне на спину и чуть сжалась. — Ты прав. Я не знаю, что было и как было, — сказал он беспечно. — Не знаю, правда ли ты настолько суров, или тебе просто так легче. Не знаю, куда такие мысли тебя сведут в итоге, и не знаю, как ты будешь выбираться. Я покручивал пластырь на указательном пальце и старательно не смотрел перед собой. — Я не знаю, что происходит вообще между мной и тобою. И еще не знаю, что будет со мной завтра. — Хоть что-то ты знаешь? — Знаю точно, — кивнул Роквелл. — Что когда вот так вот будешь сидеть с кем-то другим, я не хочу, чтоб ты говорил, каким же невозможным мудаком я был. Пальцы на моей шее на мгновение сжались. — Ты можешь переживать все так, как можешь. Но никогда не топчи память о тех, кто тебя любил. Поверь, любить тебя непросто — это испытание на прочность. Испытание на прочность. Я усмехнулся невесело. Будь такое испытание в Турнире Четырех Волшебников, чемпионы школ с возгласами: «Ой все!», побросали бы палочки и пошли прижигать лица пламенем из кубка огня. Вредноскоп раскрутился так, что рухнул с каминной полки и продолжил свои дикие пляски на полу. Даже если эти штуковины действительно не работали и были сувениром параноиков, я понимал, что что-то происходило. Но не спросил. Не потому что не горел от любопытства. А потому что Роквелл, очевидно, наконец действительно расслабился.

***

На цыпочках прокравшись в собственную спальню, Джинни Поттер повесила халат на крючок. Тихонечко, без скрипа закрыв за собой дверь и прислушавшись, она переглянулась с супругом. — Слышишь? Гарри Поттер навострил уши и отложил газету. — Нет. — Уснули, — с облегчением вздохнула миссис Поттер и, сдвинув в сторону лоскутное одеяло, забралась в постель. — Ну слава Богу. Сев и облокотившись на стопку подушек, миссис Поттер достала из прикроватной тумбочки синюю баночку крема и, зачерпнув пальцами немного, принялась растирать руки. — Что интересного пишут? Мистер Поттер перелистнул страницу «Вечернего Пророка». — Глупости одни. — Ты говоришь так каждый вечер. Может, Гермиона была права, когда аннулировала подписку на «Пророк»? — Гермиона перестала читать газеты, не потому что там пишут глупости, а потому что там печатается ее дочь. Не путай. Миссис Поттер дернула за плетеную веревочку под абажуром лампы, включив свет. Сдвинув вверх по пальцу обручальное кольцо, она помассировала фалангу. — Ты не переживаешь за Розу? Она пленница МАКУСА, неизвестно как… — Я тебя умоляю. — Мистер Поттер хмыкнул. — Роза далеко не так проста. Скорее это МАКУСА нужно спасать от нее. Не успев возразить, миссис Поттер обессиленно съехала вниз на подушках, когда из коридора донесся детский плач. — Да ну что же такое… Может, у него болит что-то? Набери Джеймса или Лорен, они точно еще не спят. — Дай детям отдохнуть, — сложив газету, сказал мистер Поттер. — Лежи, я проверю. Мистер Поттер вышел в коридор и зажег свет. Спальня рядом с их, родительской, пустовала — бывшая комната Альбуса с вечно открытой дверью. Коротко глянув на нее с тоской, мистер Поттер зашагал дальше, в комнату, где раньше жил старший сын. Метлу и кучу чемоданов убрали, кровать с пологом из гриффиндорских знамен придвинули к стене, освободив место для детской кроватки. В которой и капризничал на ночь глядя маленький, но уже своенравный Поттер. Мистер Поттер подошел к кроватке и опустил руку на ее деревянный каркас, покачивая. Младенец, совсем еще несмышленыш, сучил ручками и багровел, надрываясь плачем. — Конечно он будет плакать, — проговорил мистер Поттер, осторожно подняв внука. — Укутала во все, что нашла. За спиной послышались шаги босых ног. — Ну не раздевай. Ночью холодно. — Ты чего встала? — Мистер Поттер обернулся, покачивая младенца. Миссис Поттер, одетая в длинную вышитую цветами ночную рубашку, скрестила руки на груди. — Не надо его раздевать, — повторила она, когда ее супруг расстегнул пуговки крохотных ползунков. — Ночью холодно, простынет. — Жарко малышу, — вразумил мистер Поттер. — Замерзнет — оденем. Покачивая внука на руках, мистер Поттер аккуратно спустил вниз теплый, не по погоде теплый, комбинезон. Малыш, аж вдохнув полной грудью, перестал плакать — то ли от покачиваний, то ли от того, что с него сняли теплую одежку. Глаза сонно блестели, закрывались под тяжестью век, а рот наоборт, приоткрылся, чмокая губами. Мистер и миссис Поттер переглянулись, улыбаясь. — До сих пор странное чувство, да? — шепотом спросила миссис Поттер. — И не говори. — Дедушка Гарри. — Бабушка Джинни. Малыша осторожно, придерживая за голову, вернули в колыбель. Поправив прозрачный полог, миссис Поттер провела пальцем по теплой розовой щеке. — Вчера только в Хогвартс провожали, и вот, мама, мы с Лорен беременны, что нам делать… Помнишь это? — Перестань плакать. — Мистер Поттер обнял жену за плечи. — Да как-то так все быстро… — И хорошо. Хорошую наш балбес нашел девочку, вон двух крепких парней каких бабке и деду родила. — Очень хорошую, никто же не спорит. — Миссис Поттер утерла веснушчатую щеку. — Просто уже внуков целую гору нарожали, а я все на календарь смотрю, жду, когда детей в Хогвартс собирать нужно.  — Перестань. — Мистер Поттер прижал ее к себе. Миссис Поттер всегда была крепкой. Эмоционально стабильной, сильной духом женой и строгой мамой, но как же разительно внуки меняют людей! Мистер Поттер не мог вспомнить, когда до этого видел слезы жены. Вот строгая мама превращается в сентиментальную бабушку, а сам он, серьезный, занятной работой отец, может позволить себе в пятницу взять отгул, потому что знает — дети привезут внуков на выходные. Дети. Который год, говоря это слово, в виду имелся старший сын и его жена. Старший сын — тот, в ком не было уверенности, что сдаст выпускные экзамены, самый проблемный, в итоге стал самым стабильным и спокойным. Может это благодаря Лорен — мистер Поттер всегда с улыбкой вспоминал, как стеснялся и оттягивал Джеймс момент знакомства, как волновалась сама будущая невестка, стыдясь входить в семью национального героя со своей скромной биографией сироты-полукровки, работающей закройщицей в ателье. И как потом все смеялись, всякий раз вспоминая это крайне волнительное знакомство. Джеймс, самый непокорный, неспокойный и проблемный, стал тем ребенком, который даровал родителям счастливую старость. Визиты на обед, на праздники, внуки, звонки по ночам с просьбой о совете, если ребенок капризничает или болеет. Младшая же дочь, Лили, слишком не готова ко всему этому — у нее своя жизнь, в ней пока нет места семейным ценностям. Она пишет по письму в месяц и что толку винить ее в беспечности? Она еще не поймет. А вот Альбус… — С Алом неправильно как-то, — проговорила в ту ночь миссис Поттер, аккуратно закрывая дверь в детскую. — Не по-людски. Мистер Поттер понимал, что она права, но не понимал, к чему это было сказано. Наверное миссис Поттер успела бросить взгляд на давным-давно пустующую комнату и вспомнила ни к слову. Чтоб избавить себя от необходимости ответить, мистер Поттер заглянул в бывшую спальню Лили. — Ты чего не спишь? — шикнул он на старшего внука, с фонариком читавшего комикс, накрывшись одеялом. — Ну три страницы осталось. — Заканчивай и спать. Спокойной ночи. — Мистер Поттер тихо прикрыл дверь. Бесшумно преодолев коридор, Поттеры вернулись в спальню. Миссис Поттер вновь улеглась в кровать и начала собирать длинные волосы в нетугую косу — неизменный атрибут подготовки ко сну. Мистер Поттер же снова опустился в кресло и развернул газету. — Не ложишься? — Дочитаю, пару страниц осталось. — О, еще один. Читать особо и нечего было — интервью со звездами и астрологические прогнозы мистер Поттер пропускал всегда. Из принципа изучив последние страницы, он вскоре сложил газету вдвое и опустил на комод, к вороху непрочитанной вечерней почты. И вытянул руку, чтоб погасить на этом самом комоде лампу, но так и застыл, сжимая пальцами веревочку-выключатель и глядя в неровную гору непрочитанных писем. Один из конвертов был непривычным — он хоть был таким же сухим и желтоватым, как все остальные, но привлек внимание мистера Поттера яркой почтовой маркой, приклеенной в уголке. Почтовые марки волшебниками не использовались за ненадобностью. Разве что с целью коллекционирования этих маленьких красивых лоскутков, которые удивительные маглы зачем-то клеили на конверты. Мистер Поттер распечатал конверт и, достав сложенный отрез пергамента, сразу скользнул взглядом вниз письма, где подписался адресант. — Джинни. — Мистер Поттер повернул голову. — Когда прилетала сова из Бостона? Миссис Поттер удивилась. — Спроси что полегче. — Не сегодня? — Я бы заметила. Почту из МАКУСА и правда не заметить невозможно. Совы, приносившие эту почту, после перелета через океан нуждались в паре суток отдыха и усиленной кормежке перед дальней обратной дорогой. Нахмурившись, мистер Поттер углубился в чтение. Здравствуй, Гарри! Наконец, нашел минуту написать тебе и поблагодарить за ту гору гостинцев, которую вы с миссис Поттер мне собрали во время моего последнего приезда. Редко когда вижу чай и сладости в таких количествах, но это разнообразие травяных для сна, от нервов и мигрени как нельзя кстати в свете всей беготни на службе. Ах, если бы все сложности службы можно было решить чашкой чая и плиткой шоколада! Но, не имея рецепта лучше, вот уже который день завариваю липовый чай и вспоминаю слова, которые ты мне тогда сказал, в нашу первую встречу, как коллег. У всех свои секреты спокойного сна. Поблагодари за меня миссис Поттер. Джон. — Чего-чего? — Мистер Поттер поправил очки и перечитал письмо. — Что там? — Миссис Поттер приподнялась на подушках. — Почитай. Миссис Поттер взяла протянутое ей письмо и быстро прочитала. Затем взглянула поверх него на супруга. — Вот видишь, а ты говорил, что липовый чай — гадость, которую во всем мире могу пить только я. Свернув письмо, она опустила его на тумбочку. Рука мистера Поттера тут же его оттуда стащила. — Что снова? — Миссис Поттер натянула одеяло по самую шею. — Скажи, часто Джон отправляет нам письма? — На Рождество он всегда присылает красивые открытки. Поттер, ложись, выключаю свет. Мистер Поттер почесал лоб и, обойдя кровать к своей половине, забрался под одеяло. Ответственная за выключения света миссис Поттер осторожно сняла с его переносицы очки и погасила лампу. Сон продлился недолго, а по ощущению так и вовсе детский плач раздался в дальней спальне спустя несколько минут после того, как закрылись глаза. Миссис Поттер, ежась от ночной прохлады, сунула ноги в тапочки и, не включая свет, поспешила в детскую. Перед глазами все было расплывчато — встать по инстинкту бабушки, она встала, но еще не проснулась. Убедившись в своей правоте, что малыш мерз, она, первым делом, зажгла ночник и с усилием натянула теплый комбинезон на маленькое, сучащее ножками тельце. Застегнув последнюю пуговку, миссис Уизли бережно подняла внука и, покачивая, ворковала что-то, сама в полудреме уткнувшись носом в пахнущую молоком макушку. Не желая успокаиваться, малыш плакал, но и тут его каприз раскусили в два счета. Миссис Поттер, уже проснувшись окончательно, спустилась на кухню и удивилась, что свет горел. — Гарри! — вздрогнула она, прижавшись к стене, когда, повернув голову, увидела сидевшего за столом перед свечей мужа. –Ты почему не спишь? Мистер Поттер, опустив на стол письмо, поднял на супругу взгляд. — Держи, — рассеянно проговорил он, протянув теплую бутылочку. Сев на стул и устроив ребенка на руках поудобнее, миссис Поттер хмурила брови. Малыш жадно припал к бутылочке, причмокивая. — Только не говори, что ты с этим письмом засел. Мистер Поттер как раз вновь поднял письмо и, перевернув его, поднес выше огонька свечи. Миссис Поттер покачала головой.  — Ты серьезно? — Никаких невидимых чернил заклинаниями не обнаружил, может хоть так. — Гарри… — Что-то не так. — Мистер Поттер был непреклонен. Однако тайные послания на нагретом пергаменте не проступили. Взяв в руки карандаш, мистер Поттер стал перечитывать снова, при этом подчеркивая первые буквы слов. — Гарри, перестань искать скрытый смысл там, где его нет. — Это письмо попало в сегодняшнюю вечернюю почту, но сова не прилетала точно. Конверт приметный, с маркой. От Джона, который по два письма в год максимум отправляет. А в письме три строчки бреда про чай. Что-то должно быть. — Мистер Поттер обвел заглавную букву в кружок. — Взгляни, у тебя глаз не замылен. — Я с тобой среди ночи вот только еще шифры из ничего не составляла, — вразумила миссис Поттер, наклонив бутылочку. Но взгляд к письму все же скосила. — А что ты ему такое сказал мотивирующее в вашу первую встречу? — Ты думаешь, я помню, — пожал плечами мистер Поттер. — Это было лет… двадцать назад. Миссис Поттер зевнула. — И ты надеешься ночью под свечей найти скрытый смысл в простом благодарственном письме? Ага, держи карман шире. Глаза мистера Поттера вдруг расширились. А в памяти возникла старая, похожая на блеклый дагерротип картинка: атриум министерства, молодой мракоборец с длинным свитком, нагло лыбящийся золотозубый жулик, кивающий в такт каждому слову из зачитываемых ему прав, и собственный голос, гаркнувший тогда: — Роквелл, карманы, — произнес мистер Поттер, вглядываясь в пергамент. Чернила на косых буквах начали расплываться, словно кто-то невидимый и неаккуратный пролил на письмо воду. Черные вензеля клякс хаотично перемещались по пергаменту, растягивались и блекли, в итоге складываясь обратно в буквы и слова. Мистер Поттер жадно склонился над посланием. Прости за цирк, за моей почтой следят. Пока не знаю, насколько пристально, поэтому вынужден шифроваться, даже отправив тебе письмо порталом. Я знаю объемы твоей почты и, скорей всего, к моменту, как ты найдешь и прочитаешь письмо, скорей всего, меня в живых уже не будет. Если получишь известие о моей смерти в ближайшее время, знай — это не несчастный случай и не самоубийство, как бы не выглядело. Мой доклад на совете безопасности этим летом — ложь до последнего слова. В МАКУСА неспокойно, мы не готовы к турниру. Все мои люди мертвы, оставшиеся в живых в итоге придут за моей головой. Я не могу доверять никому в Вулворт-билдинг, каждое слово слышит президент, каждый шаг под контролем. Не могу сделать этого сам, поэтому прошу о помощи — Гарри, бойкотируй турнир. У нас нет людей, некому защищать детей в дороге до Ильверморни, некому обеспечить безопасность пребывания там. История с угрозой вампиров — правда, и сейчас эта угроза реальна как никогда прежде. Договор с вампирами расторгнут, они нападут. Тридцать иностранных школьников — лучшая цель, а у нас нет ресурсов предупредить нападение и защитить. Айрис Эландер надеется все утаить и не терять репутацию. Не дай ей этого. Не отпускай ваших детей в Ильверморни, твое слово многое значит в министерстве магии, тебя послушают. Прошу, созывай совет безопасности, подключай Шармбатон и Дурмстранг, бей во все колокола, турнир не должен состояться. P.S. Для меня было честью знать тебя, Гарри. Спасибо. Мистер Поттер оторвался от чтения и встретил тревожный взгляд миссис Поттер. — Гарри… Но тот, скомкав письмо, вылетел из-за стола.

***

Было отлично до того момента, как трель дверного звонка все испортила. Наши с Роквеллом взгляды пересеклись. — Не смей, — вцепившись ему в плечи, прорычал я. И перевел взгляд на часы. — Три часа ночи, в это время нормальные люди в гости не приходят. В дверь снова позвонили. Причем так протяжно, словно та сволочь на крыльце что есть силы вжала палец в кнопочку звонка. — Это или сектанты, или наркоманы, Джон, нет, игнорируй, три часа ночи, никого нет дома, все спят, — шептал я. — Не двигайся, то есть двигайся, но не в сторону двери, нет, ну… Он вскочил на ноги и, схватив халат, поспешил вниз. Я перевернулся на живот и вцепился в смятую простыню, как в кровного врага, уже заранее желая ночному гостю смерти в кипящем масле. Когда, Роквелл, запахнув халат, открыл дверь, Роза Грейнджер Уизли, одетая в форму экс-мракоборца Делии, с полминуты смотрела в его лицо, прежде чем убрать палец с кнопки звонка. — Слушайте, Роквелл. — Роза хмыкнула. — Ну вот же, я вижу, что вы нормальный человек. И коньячком пахнете, и щечки румяные, и что это у вас на шее такое интересное… Роквелл сухо убрал ее руку от своего лица. — Короче говоря, пиздец пиздецом, но пятницу никто не отменял, — улыбалась Роза. — Все правильно, наконец-то вы производите впечатление живого человека, а не киборга системы. — Вы что здесь делаете? Роза протянула ему несколько скрепленных скобой листов. — Исходник статьи. Зацените, как закончите осеменять налогоплательщиц. Лицо Роквелла вмиг вытянулось в изумлении. — Как? Уже? — Он растерялся и взял протянутые ему листы. — Ага. — Роза была собою очень довольна. — Я, знаете ли, профессионал. Перелистывая скрепленные страницы, Роквелл все еще не мог поверить, что наглая особа его не кинула. — Это было сложно, — важно произнесла Роза. — Профессиональный вызов. В жизни не доводилось слушать столько сексисткого гомофобного унижения. — Я предупреждал, что дедушка там необычный. — Какой дедушка? Я про мальчика вообще-то. Про эту вашу «жертву». Учтите, когда будет суд, я буду защищать похитителя, а не эту маленькую злобную блоху. — Но у вас все получилось его разговорить. — Конечно. Пришлось купить у него сорок три коробки скаутского печенья, которое они там продают для благотворительности. Это было самое дорогое печенье в моей жизни, мелкая жадная блоха накрутила цену за коробку втрое. Поэтому вот. — Роза толкнула через порог большой пакет, в котором тяжелела башенка из картонных коробок. — Угощайтесь. Роквелл ногой задвинул пакет за дверь. — Когда это попадет на стол к редактору? Роза фыркнула. — Уже. Я только что из редакции. Справилась, как видите. — И как? — Главный редактор встретил меня в два часа ночи, напоил вкуснейшим капучино на миндальном молоке, заплатил тысячу галлеонов за статью и без правок отдал в срочную печать завтрашнего номера. Вы представляете, какого уровня резонансный трэш я описала, раз все прошло так гладко? Почитайте, почитайте. Веснушчатое лицо ехидно тянуло губы в самодовольной усмешке. Роквелл, с трудом оторвавшись от исходника, внимательно посмотрел на Розу. — Спасибо. — Не благодарите, — тоном человека, который обозначил, что отныне он у нее в долгу на всю оставшуюся жизнь, отозвалась Роза. — Что ж, пойду, наслаждаться свободой, а вы… Ее беглый насмешливый взгляд вдруг впился в топорщившуюся на крючке у двери безразмерно огромную кожаную куртку: потертую, с потрескавшимися складками на рукавах. Мистер Роквелл, не сразу поняв, куда смотрит репортерша, повернул голову и замер, догадавшись. Губы Розы опять дрогнули в мерзкой задорной улыбочке. — А вы, Роквелл, молодец — закончила она. Роквелл, приняв поражение, прикрыл глаза. — Роза, это не… — Роквелл. — Роза мягко хлопнула его по руке. — Роквелл, все в порядке. Я слишком устала, чтоб делать какие-то выводы. И, уже по-хозяйски запахнув форменный пиджак мракоборца Делии, повернулась лицом к ступенькам крыльца. — Спокойной ночи. Печенье кушайте, вкусное. И, хохоча, зашагала прочь, наслаждаться свободой, внезапно подвернувшейся пешей экскурсией по ночному Бостону и, разумеется, собою.

***

— Госпожа президент… Президент Эландер, синяя от злости, жадно дочитывала длинную статью, уже и позабыв о том, что субботний обед на столе стыл и заветривался. Статья была длинной, а мерзопакостная девица-репортер ехидно подмигивала читателям с первой полосы. — Госпожа президент, — взволнованная помощница позвала еще раз. Экономка, стоявшая по правую руку от президента, настойчиво протягивала ей успокоительные капли. Президент Эландер, хватая воздух ртом, не могла вымолвить ни слова. Ее длинные пальцы, комкающие края газеты, дрожали. Вздрогнув от шепота экономки, президент резко повернулась и попыталась рассеянно прикрыть ладонью огромный рябящий заголовок:

«НЕДЕТСКИЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ МАМКИНОГО ЖИВОДЕРА»

— Госпожа Эландер, пожалуйста, выпейте, — волновалась экономка, вставив стакан в трясущуюся руку. Госпожа Эландер послушно осушила горьковатую от настойки корня лаванды воду. Зрачки в ее светлых глазах сузились. — Как давно рассылка? — глухо спросила президент, наконец, заметив помощницу. Помощница замялась. — С утра, мэм. — Какой тираж? — Мэм, это «Нью-Йоркский Призрак»… — Черт возьми, я знаю, что это «Нью-Йоркский Призрак»! Какой тираж?! — Тысяч двадцать, может тридцать, я не знаю точно… Запустив пальцы в волосы, президент Эландер принялась покачиваться на стуле. В столовой послышался громкий хлопок — редко кто позволял себе трансгрессировать прямиком в дом президента Эландер, не дождавшись приглашения. Молодой мракоборец мог не знать этого по неопытности, но не получил бы за это выговор в тот день. Не та ситуация. — Мэм, — взволнованно проговорил он. — Конгресс задает вопросы. Статью видели. — Роквелла уничтожить, — прорычала госпожа президент. — Его и его репортершу, ты слышишь меня? — Мэм, это не все. — Что еще? Мало вам всем, да? Вилку, сжатую в руке, президент Эландер согнула в узел. Напуганные лица помощницы и этого мракоборца-сопляка, который школу только закончил, а уже важный, как гусыня, вызывали у нее такое отвращение. Как можно чувствовать себя уверенно с такой группой поддержки? Да у них поджилки трясутся. Что это за мракоборец, который боится слово сказать, который не может защитить своего президента? Привыкшая за столько лет к Джону Роквеллу, который был щитом и молотом ее влияния, президент Эландер чувствовала себя уязвимой как никогда. — Вулворт-билдинг, — отрывисто и не очень уверенно проговорил мракоборец. — Там… прибыли. — Что? — С-совет безопасности. — ЧТО?! Тарелка слетела со стола, сметенная ладонью на мраморный пол. Президент Эландер таращила и без того огромные глаза в ужасе. — Повтори. — Гарри Поттер созвал совет. Британцы и французы уже прибыли, Дурмстранг ждут к трем часам. Мэм, там полный сбор: мракоборцы, министры, директора школ, спонсоры и господин Метаскас… Вас все просят. Мистера Роквелла тоже, может пока не стоит его… э-э… я уточню где он сейчас. Президент Эландер сокрушенно взвыла, закрыв лицо руками. — Почему?! Ну почему так?! Почему?! — Ее колотила сильная дрожь. — Чего они хотят? Два месяца несчастных осталось до турнира, что им спокойно не сидится! А эти чертовы британцы и этот чертов их Поттер! Куда он лезет, пенсионер тоже мне… Какой министр с ними приехал? Кто с ними приехал? Их министр на последнем издыхании в больнице! Мракобрец и помощница коротко переглянулись. Это не укрылось от разъяренного взгляда президента Эландер. — Кто приехал с Поттером? — ледяным тоном спросила она, задыхаясь сухостью в горле. — Кто заменяет министра? Мракоборец что-то невнятно пробормотал. — Что ты сказал?! Внятнее говори, не мычи! — Скорпиус Малфой, — ответил мракоборец, забив этим самым в крышку гроба надежды госпожи президента последний гвоздь.