***
В вечернее время больница «Уотерфорд-лейк» обычно пустовала. Целители торжественно вешали таблички о неприемных часах на двери и информационные доски, а из пациентов с наступлением темноты в приемный покой поступали лишь те, кому по вечерам спокойно не жилось: мракоборцы, которым не повезло, рядовые граждане, попавшие под какой-нибудь мудреный бытовой сглаз или умники, вроде тех, кто решил покормить «одомашненную» мантикору с руки. Но даже с этими нечастыми гостями больница по вечерам пустовала. Палаты закрывали, а окна в коридорах напротив открывали настежь, чтоб проветрить здание от запахов из лабораторий зельеделия. Эльфы-домовики, облаченные в грязно-зеленые полотенца, поспешно полировали затопченные следами обуви полы и перила пандуса, стараясь не попадаться на глаза целителям и тем немногим пациентам, которым разрешено было прогуливаться по коридорам. Одна из пациенток — почтенного вида старушка ста восемнадцати лет, поразительно бодро для ее возраста и болезни спустилась с пандуса в темпе вальса. Покручивая в руках отрез марлевой повязки, как шаль, она приблизилась к стойке, за которой дежурная сестра заполняла стопку бланков. Сестра подняла взгляд и дружелюбно улыбнулась. — Вижу, вы хорошо себя чувствуете, мэм. — Как и всегда, детка, не понимаю, почему меня здесь удерживают, — легонько попеняла сестру старушка. — Мой муж Леонард прибыл, я вас не знакомила? Со своим мужем Леонардом старушка знакомила всю больницу вот уже три недели каждый вечер, но дежурная сестра с притворным удивление ахнула. — Когда скажешь, что ты ее целитель, а не муж-летчик, вернувшийся с войны? — пригнувшись ближе к стойке, когда старушка завальсировала в сторону фонтана, шепнула дежурная сестра. Луи усмехнулся. — Не хочу ее расстраивать. И, тоже пригнувшись ближе, проговорил: — Моя смена до восьми. Уложу бабульку спать и планов у меня на сегодня больше нет. — Зато я дежурю всю ночь. — Знаю, просто хотел похвастаться. А если хочешь, то я могу задержаться и поискать пустую палату… Камин в зоне отдыха вспыхнул и раскаленные искры вылетели, оставляя на начищенном полу темные следы. Высокая фигура, пригнув голову, переступила через тлеющие поленья и, не отряхиваясь от сажи, поспешила на пандус. — Госпожа президент, — рассеянно и негромко прошептала дежурная сестра, выронив перо. Луи проводил взглядом высокую волшебницу, даже не повернувшуюся к ним, и снова повернулся к потрескивающему камину. И снова огонь полыхал зеленым, а в очаге виднелись очертания фигуры — сутулой, худой. Натаниэль Эландер вышел из камина, сильно давя рукой на набалдашник трости. Задрав голову и глядя на пандус, он цокнул языком. — Мама! Сжимая рукой скользкие перила, президент Эландер резко обернулась. — Последи за моей бабкой, — протянул отрывисто Луи и, отпрянув от стойки, поспешил к пандусу. Натаниэль Эландер, увидев его, повернулся и быстро улыбнулся. — Мама, — вспомнив о чем-то, переключился он снова. — Ну куда ты летишь, ты не знаешь даже куда… Похожая на коршуна в своей черной блузе с очень широкими длинными рукавами, президент Эландер круто обернулась и, в пару широких шагов преодолев расстояние между ними, нависла над сыном самой настоящей хищной птицей. — Где он? — Ты опять из ничего делаешь проблему. — Нейт! — Пальцы вцепились ему в плечи, словно норовя проткнуть насквозь. Что бы не произошло между Эландерами, со стороны казалось, что высокая статная госпожа президент сейчас свернет своего хрупкого болезненного сына в бараний рог. Натаниэль, со священным ужасом в глазах, отклонился назад, явно опасаясь пощечины. — Нейт, где он? — Президент Эландер выдохнула это на одной ноте. — Там, где ему место. Мама, напоминаю, он предал нас обоих. — Айрис! — окликнул Луи, заметив, что рука президента сжалась в кулак. Он подбежал, придерживая норовивший выскользнуть из петель пояс бледно-зеленого форменного халата. — Госпожа президент, — уже более официально проговорил Луи, непонимающе переводя взгляд с разъяренной волшебницы на ее сына. Натаниэль косился взглядом в его сторону, безмолвно призывая на помощь. Лицо Айрис Эландер было серым. — Нейт. — Луи смотрел на него. — Что происходит? — Где Роквелл? — выпалила госпожа президент. Луи не удивился — Роквелла искала не только она. Но от этого ответ не изменился. — Не здесь точно. Он был здесь утром, приходил к Нейту, а потом… Эландер фыркнул и, отцепив руку матери от своего воротника, шагнул Луи за спину. — Нейт. — Луи медленно повернул голову. — А где Роквелл? Ответа не последовало, но взгляды Луи и президента Эландер пересеклись и остановились напротив лиц друг друга. Вот уж кто лучше других знал Натаниэля Эландера и то, каким ранимым он был, если сценарий складывался не в пользу его планов. — Вы должны быть на моей стороне! — возмутился Натаниэль. — Вы оба! Роквеллу нельзя было верить с самого начала, он даже не человек, мама, ты видела у него укус на шее, и ничего не сделала, он оставался на должности! Ты ничего не сделала! Луи, моргнув, первым сорвался с места и побежал вверх по пандусу. Госпожа президент задрала голову и, сжав перила, со всех ног поспешила следом, не обращая внимания даже на сгрудившихся у стойки дежурной ведьмы целителей. Натаниэль, пристукивая тростью по полу, был недоволен. — Мама, ну хватит уже, — окликнул он вслед. И, чувствуя небольшую неловкость от того, что повисла такая пауза, да еще и у целителей на виду, повернулся. Целители смотрели во все глаза, собравшись на шум у стойки сестры. Некоторые выглядывали, свесившись с перил верхних ярусов спиралевидного пандуса. — Все в порядке. — Нейт поднял ладонь. И, снова повернувшись лицом к пандусу, нехотя прикинул, что ему сейчас предстоит подъем на негнущихся ногах. — Мама ну как вобьет себе что-то в голову, и все, остановите Землю, — причитал он, переставляя трость. — Из-за такой мелочи отвлекать людей от работы… а потом говорят, что в моей больнице нет порядка. Бегом преодолев четыре яруса пандуса вверх, Луи едва не сбил с ног целителя, катившего в лабораторию зельеделий тележку с позвякивающими флаконами. Коридор справа был тускло освещен огарками парящих под потолком свечей. Направившись туда, по скрипучему, всему в восковых каплях полу, Луи издалека увидел густой белый свет, лившийся из крохотных оконец — слишком яркий и неестественно белый, как для огонька свечи. В тусклом полумраке детские рисунки на дверях без ручек выглядели жутко: тени плясали по блестящей краске, заставляя цветочки и бабочек выглядеть зловеще. Одна из дверей вдруг сотряслась грохотом. — Ох, твою мать! — Луи отпрыгнул, заглядывая в окошко на одной из дверей. Мистера Роквелла он узнал исключительно по тому признаку, что тот исчез в больнице накануне. У мракоборца не было каких-то четких опознавательных знаков, чтоб безошибочно узнать в ярком свете и с повязкой, скрывающей половину лица. Разве что глаза пронзительные, серые, и полукруглый шрам на шее, извечно скрытый под слоями наглухо застегнутой формы. И без извечного темно-синего пиджака, плотно прижимающего ворот застегнутой под горло рубашки к шее, шрам, о котором кричал внизу Натаниэль, действительно был. Похожий на подкову, рубцеватый, он блестел в невозможно ярком свете палаты так, словно был покрыт слоем масла, и, кажется, выглядел красным, воспаленным. За спиной Луи подавилась собственным вздохом президент Эландер. С трудом отняв ото рта дрожащие руки, она ринулась к двери и, заколотив в нее что есть сил, не понимала знаков, которые пытался подавать мистер Роквелл и толкающиеся к оконцу рядом с ним люди. — Открой дверь! — кричала президент Эландер, сама пытаясь просунуть пальцы в тончайший стык между дверью и стеной. — Открой эту дверь, не стой! — Отойди, — бросил Луи и за локоть оттащив от двери мельтешившую в панике госпожу президента, достал из кармана халата волшебную палочку. Медленно провел ею по шву между дверью без ручки и стеной, но эффекта не возымел — дверь не открылась с лязгом и не отъехала в сторону. Президент Эландер, судорожно заправив за уши выбившиеся из прически пряди, присела на корточки и начала изучать тонкий шов, в который так легко входила волшебная палочка. Луи растеряно повторил движение, однако дверь не поддавалась. — Почему не работает?! Ты раньше открывал! — Я не знаю, — отрезал Луи раздраженно. Президент Эландер, быстро выпрямившись, оттолкнула его. Выхватив свою палочку и сделав ею быстрое движение, она нацелила ее перед собой. Красный луч заклинания прошел сквозь тонкий и хлипкий с виду металл двери, не оставив на разрисованном краской фасаде ни следа. Позади послышались негромкие шаркающие шаги и сбивчивое дыхание. Подъем по пандусу давался Натаниэлю Эландеру с трудом. Худое лицо было багровым, а рука так крепко сжимала трость, что синюшные вены под кожей бугрились. С полминуты глядя перед собой, Натаниэль отдышался. — Ну вот надо было так бежать? Президент Эландер обернулась на него. Голос сына отрезвил ее похлеще удара током. — Открой дверь, — одними губами прошептала она. — Нет, не буду. Цокая тростью, Натаниэль приблизился к двери, в оконце которой виднелся мистер Роквелл. В тот же миг, стоило длинному носу Эландера почти прикоснуться с толстым защитным стеклом, Роквелла оттолкнул в сторону наплыв тех прочих, что были в ярко-освещённой комнате. Они ломились, пытались выбить дверь всем своим весом, бились в крохотное оконце, сдирая до крови ногти и кожу на кончиках пальцев. Натаниэль отпрянул. — Нейт, там люди, открывай дверь. — Луи не мог отвести взгляда от попыток заключенных втиснуть лица в окошко. — Это не люди. Да ну хватит уже. — Эландер закатил глаза. — А то вы оба не знали, что я изучаю вампиров! А то вы впервые вообще узнали, что в этом коридоре! Вокруг слышались негромкие хлопки трансгрессии. Целители в бледно-зеленых халатах, зельеделы в плотных коричневых одеждах, два молодых мракоборца — они все появлялись в запретном коридоре, окружая пространство между президентом Эландер и дверью, из которой рвались на волю измученные голодом и светом вампиры. — Ломайте дверь, — приказала президент Эландер. Луи смотрел на этих людей. Знал многих — зельеделы редко покидали свои лаборатории, но нередко проводили время в личной библиотеке Натаниэля. Целители: один из отделения ликвидации сглазов и проклятий (на халате серебристая нашивка в виде перечеркнувшей воронку волшебной палочки), трое из отделения, где лечили травмы от магических существ (ядовито-зеленая нашивка с широко раскрывшей рот двуглавой змеей). — Что вы стоите?! — кричала госпожа президент, оглядев всех. — Ломайте эту дверь! Но мракоборец, стоявший ближе всех, не шелохнулся. — Это приказ! Я — президент МАКУСА! Я приказываю выломать, выбить эту дверь! — Айрис, — коротко шепнул Луи, первым поняв, что те из штата исследователей, кто был в эту ночь на смене, слушают распоряжения только одного Эландера. Безумные глаза оказавшейся беспомощной президента Эландер быстро моргали. — Мама, хватит уже, — снова повторил Натаниэль тоном уставшего от нравоучений школьника. — Лучше бы думала, что сказать совету безопасности, который, кстати, Роквелл созвал. Против тебя. — Нейт, выпусти его. Плоские каблуки гулко застучали. — Послушай меня, Нейт. — Когда президент Эландер подскочила к нему и притянула к себе, скомкав жилетку в кулак, мракоборцы дернулись. — Я была тебе хорошей матерью, я всегда тебя защищала, но не в этот раз. — Ну конечно, это ведь Джон Роквелл! — Да, это ведь Джон Роквелл! Это не твои умирающие пациенты, которые обречены. Это не бездомные и не маргиналы, которых никто не будет искать, он — должностное лицо! — кричала президент Эландер. — Совет безопасности требует его… — Ну так придумай что-нибудь, мама! — Репортерша Уизли нас уничтожит, если Роквелл не вернется в свой кабинет! Ты погубишь нас обоих, Нейт! Открой эту чертову дверь! Рука, комкающая жилетку, дрожала. Лицо президента Эландера блестело от слез. — Проси, что хочешь. Делай что хочешь в своей больнице, только, я прошу тебя, выпусти Джона. Свет в комнате с оконцем вспыхнул еще ярче — толстое стекло словно накрыло плотной белой пеленой. Вампиры отскочили от двери. — Что это за свет? — Президент Эландер повернула голову в сторону двери снова. — Откуда он? — Нейт, — позвал Луи, пальцем поддев застежку на тонком кожаном шнурке, обвивавшем правое запястье. — Выпусти Роквелла. Давай договоримся. — А ты-то его почему защищаешь?! — вскинулся Нейт. — Ты должен быть на моей стороне! — Я на твоей стороне. — Конечно, ты на моей стороне, ты меня изуродовал! — Да, ты прав, — подтвердил Луи. — Я не пойду против тебя, но Роквелла будут искать. Уже ищут. Ты подставляешь себя, маму, которая всегда тебя выгораживала, своих людей. Давай договоримся. Ты откроешь дверь, выпустишь Роквелла, а я… Вытянув руку, сжимающую кожаный браслет с одной-единственной бусиной, Луи кивнул. — А я дам тебе то, чего ты так хотел. Эландер прищурился. — Это что? — Философский камень. Бусина на белом свету из палаты блеснула коротким алым заревом. Ее неровные сточенные края, обрамленные золотым ободком, выглядели не особо презентабельно — камень был похож не на бесценный, сияющий великолепием артефакт, а на кусочек задубевшей красной древесной смолы. В один миг взгляды полудюжины волшебников жадно впились в бусину на шнурке, наблюдая за каждым ее ритмичным покачиванием. Луи шагнул к одной из дверей и очертил бусиной полоску на ней. Полоска, оставляя след, расползалась по металлу, будто бы кто-то вливал в микроскопические трещины на двери жидкое горячее золото. Глаза Эландера расширились. — Все это время у тебя был философский камень… И ты молчал?! — Открой дверь, и я отдам тебе браслет. Эландер, не сводя взгляда с покачивающейся бусины, быстро облизнул сухие губы. — Открой, — бросил он целителю, стоявшему ближе всех. Целитель с сомнением, но молча, подошел к двери. Уткнув конец волшебной палочки в место на двери, чуть ниже оконца, он медленно вытянул ладонь, широко растопырив пальцы. Горящий белый шарик закрутился воронкой, расходился, как клякса, и длинные лучи расползлись по двери, изгибаясь ходами путанного лабиринта. Утробный лязг эхом прокатился по коридору, дверь отъехала, приоткрылась на тонкую щель, но тут же оказалась закрыта с другой стороны мистером Роквеллом. — Что? — Президент Эландер бросилась к оконцу. Роквелл, что есть силы сдерживая собой рвущихся наружу вампиров мотнул головой. Вцепившись руками в дверь, он задвигал ее обратно, попутно толкая назад обезумевших подопытных. Те силились просунуть в тонкую щель наружу руки. Тонкая рука Натаниэля Эландера с неожиданной прытью дернула кожаный шнурок с заветной бусиной. Оторвав взгляд от двери, Луи послушно разжал пальцы: шнурок опустился на ладонь Эландера, золотое обрамление блеснуло, а бусина в нем, едва прикоснувшись к теплой коже, взмыла вверх крохотной канарейкой. Эландер задрал голову. — Ловите птицу! — заорал он не своим голосом. Птица, радостно щебеча свободе, взлетела к самому потолку, минуя красный луч заклятия. Целители и мракоборцы, пытаясь выглядеть канарейку, щурились — хитрая золотая птица, взмыв к огаркам свечей, совершенно затерялась в поблескивающих огнях. Одно и заклинаний, запущенное целителем, угодило в его коллегу и, сбив с ног, пригвоздило к стене напротив. Эландер вертел головой и лишь тыкал пальцем вверх, когда средь свечей замечал крохотные крылья: — Туда! Вот же! Оттолкнув с дороги мракоборца, Луи подбежал к двери, из которой, едва сдерживаемые Роквеллом, рвались обезумевшие вампиры. Явственно слыша, как у мракоборца под натиском трещали раскинутые руки, Луи поймал его полный тревоги взгляд, но не понимал, что мистер Роквелл хотел ему сказать сквозь плотно сжимающую рот повязку. Просунув руку, сжимающую палочку, в приоткрытую дверь залитой белой светом палаты, чтоб крикнуть заклинание и оглушить вампиров за спиной Роквелла, Луи раскрыл рот, но задохнулся в один миг немым криком. Вытянутую руку пронзила хорошо знакомая, но несвоевременная боль сотни раскаленных игл. Рука багровела, вены под кожей вздувались, пальцы, в которых покачнулась волшебная палочка, скрючились. Не в силах опустить руку, над которой уже не имел контроля, Луи сквозь плотное белое освещение смотрел, пока еще здравым взглядом на то, как под неестественным углом выгнулось запястье. — Ловите! — орал Натаниэль Эландер, который, кроме золотой канарейки, не видел и не слышал больше ничего. — Вон же она, ловите… Канарейка чирикнула в последний раз, мягко приземлившись на ладонь человека, появившегося на развилке трех коридоров. Трость выпала из рук Натаниэля Эландера — Скорпиус Малфой принял это за комплимент. — Все еще умиляет, что ваша семья недооценивает нас, — скользнув взглядом по магам, проговорил он. — А мы как раз обсуждали ваше отсутствие на собственном ужине, госпожа президент. Канарейка, обратившись на его ладони снова кожаным шнурком с поблескивающей бусиной, вырвала из груди Эландера разочарованный хрип. Хлопки трансгрессии звучали близко — президент Эландер вертела головой, оглядываясь. Гарри Поттер, сжимая палочку наготове, появился совсем рядом с ней. Мракоборец французов — коренастый и в болотного цвета мантии, появился следом. — Твою мать, — позабыв о своей самодовольной победе, побледнел Скорпиус, завидев в лучах белого света, лившегося из палаты в коридор, как согнулась колесом спина стремительно теряющего человеческий облик Луи. — Роквелл, осторожно! Сразу несколько вещей произошло в одно короткое мгновение. Натянувшаяся кожа на руке оборотня лопнула, покрывая покореженную плоть скользкой от крови бурой шерстью. Вампиры на миг оставили попытки вырваться прочь в коридор и отпрянули назад. Мистер Роквелл, чудом поймав у своего лица когтистую лапу оборотня, намеревавшуюся раскроить ему голову, подхватил выпущенную Луи на пол волшебную палочку, но нацелил ее не на вампиров, а вверх, в невозможно сияющий резким белым светом потолок. Весь коридор вмиг озарило вспышкой, прежде чем многие тысячи мелких осколков рассыпались по погрузившейся в темноту палате. Луи, выдернув руку из приоткрытого дверного проема, рухнул на спину. Вампиры склонились к полу, пригнув головы, а Роквелл, первым стянув со рта ослабевшую кожаную повязку, сплюнул кровь и выскочил в коридор. Быстро захлопнув за собой дверь, он крикнул с хрипотцой в севшем голосе: — Закрывайте людей по палатам! Подопытные голодные! И, поймав на себе вопросительные взгляды, сомкнул губы, пряча острые зубы. Луи, разминая руку, вернувшую человеческие очертания, сел на полу. Президента Эландер била крупная дрожь. Из палаты снова забились наружу, заставив Роквелла, прижимавшегося к двери, дернуться вперед. — Закрывайте людей, — повторил он требовательнее. Мистер Поттер, вздрогнув, оценил обстановку взглядом, все еще недалеким от вопросительного, но уже более осмысленным. — Закрыть людей… Луи, цепляясь за руку Роквелла, поднялся на ноги. Все еще сжимая пальцы в кулак, он утер краем халата следы крови. — Понял, сейчас. И единственный сдвинулся с места, пройдя мимо целителей из штата исследователей с полным ощущением того, что градус напряжения в темном коридоре повысился до критичной отметки. — Скорпиус, — окликнул мистер Поттер. — Помоги ему. Скорпиус с трудом оторвавшись от разглядывания каждого миллиметра изуродованного шрамами лица Натаниэля Эландера, вздрогнув, услышав свое имя, как сквозь толщу воды. Косо глянув на президента Эландер, судорожно ловившей воздух ртом, на мистера Роквелла, все еще прикрывающего закрытую дверь палаты собою, он перевел на Поттера взгляд. — Мне кажется, от меня пользы будет больше здесь и сейчас. — Помоги Луи закрыть людей, — отчетливо и с нажимом произнес мистер Поттер. — Как скажете. — Скорпиус пересекся безмолвным взглядом с президентом Эландер, усмехнулся и, круто развернувшись, зашагал прочь. Догнав Луи на развилке трех коридоров, он сжал его запястье сквозь пропитанный кровью рукав халата. — Нормально? — Чего так долго? — буркнул Луи. — Прости, но Поттера нужно было еще поймать. Опустив на ладонь Луи шнурок с бусиной, Скорпиус ободряюще улыбнулся. Сжав шнурок и чувствуя, как неровные грани бусины впились в кожу, Луи скосил взгляд. — И что теперь будет с Нейтом? — Я не знаю законы так хорошо, как твой дядя, — честно сказал Скорпиус. — Но, думаю, многое зависит от смелости Роквелла и показаний одного ребенка, который генетически запрограммирован, как сволочь, которая через пару-тройку лет всех нас еще поимеет.***
Преподобный Рамос имел в арсенале своей мимики около тринадцати способов безмолвно выражать ярость. Способ номер тринадцать, называемый «коронный-похоронный» работал ранее часто — так преподобный Рамос на прошлой работе смотрел на людей, которые ему категорически не нравились. Ныне использовался редко — в те моменты, когда внук откровенно борзел и требовал жесткого мужского влияния, пока не сел на шею окончательно. — Матиас Энрике Моралес Сантана, — сквозь зубы проговорил преподобный Рамос, настраивая на лице «коронный-похоронный»: глаза не двигались, прожигая взглядом до дрожи в поджилках, губы едва шевелились, а вот уголок брови, напротив, дергался вверх. — Нам надо очень серьезно поговорить. Матиас Энрике Моралес Сантана же имел в своем арсенале мимики около ста тридцати пяти способов манипулировать ближним. А потому, молниеносно поняв, что настало время для способа номер сто тридцать пять, который всегда действовал безотказно, приоткрыл рот и начал громко шмыгать носом. — Что такое? — Преподобный Рамос вмиг подобрел, склонившись над внуком. — Аллергия, — прошептал голосом умирающего от чахотки старика мальчик. — Опять. Преподобный Рамос был временами слишком суров, чтоб вестись на очевидные манипуляции. А так как манипуляторов нужно атаковать их же оружием, преподобный склонился еще ниже: — А не на кошку ли у тебя аллергия, юноша? — Не на кошку. — Точно? Может, мне отправить ее на улицу? — А может мне отправить тебя в тюрьму за то, что ты крышуешь необлагаемую налогами вебкам-студию? Преподобный Рамос присел рядом и недовольно покосился на мальчика. — Во-первых, клеветать на ближнего — последнее дело. Во-вторых… ладно, кошка остается. Тем не менее, надо серьезно поговорить. Матиас стянул наушники на шею. — До меня дошли слухи, — издалека начал преподобный. — Это клевета. Клеветать на ближнего — последнее дело. — Матиас, нельзя продавать прихожанам индульгенции от моего имени! — строго прогромыхал преподобный. — Нельзя так делать. Матиас нахмурился. — Это где-то прописано в законе? — Да, это называется «мошенничество». — Нет, в том смысле, что прописано где-то конкретно, типа «нельзя продавать грамоты об отпущении грехов». Есть такое в законе? Преподобный задумался. — Наверное, нет. — Значит, я ничего не нарушил. Выключив телевизор, дабы максимально создать атмосферу нешуточную, преподобный Рамос терпеливо вздохнул. — Нельзя обманывать людей. — А нехер грешить. Кто боится ада, тот не попадает в ад. Потупив взгляд, мальчик перефразировал: — То есть, это им урок за несоблюдение всем известных догм. От угрызений совести Матиас, впрочем, не плавился, как сыр в духовке, а потому преподобный Рамос решил менять стратегию. — Не надо начинать тот путь, который загонит тебя в болото. Ни один преступник, запомни на всю жизнь, хорошо не заканчивал. Да, это пока не преступление, это баловство, но не стоит оно того, обманывать людей, пользуясь их верой, и за какие-то жалкие… Сколько ты выручил? — Двести. — За какие-то жалкие… Двести долларов? Ты продал четыре бумажки за двести долларов? Матиас закивал. Преподобный Рамос возвел глаза к потолку, подсчитывая про себя что-то. — Слушай, Матиас, — вмиг подобрел он, придвинувшись ближе к внуку. — Дед, что бы ты там не задумал, окстись, мне всего тринадцать. — вразумил Матиас. Преподобый Рамос встрепенулся, снова подумал и с внуком согласился. — Так, ты меня понял. Узнаю, что продаешь индульгенции прихожанам — кошка будет жить на улице. — Не волнуйся, не узнаешь. — Ты меня понял. — Ладно, ладно. Кошка как раз процокала коготками мимо, застенчиво пригнувшись, на всякий случай. Она, разумеется, вряд ли понимала человеческий язык в отличном от зазываний на обед контексте, но четко знала — скорее это преподобный будет жить на улице, под кустом, чем она. Прекрасно изучив коварную натуру Матиаса, преподобный Рамос одно знал наверняка: чем честнее взгляд, с которым внук каялся в содеянном, тем масштабнее будет его следующая провинность. А она обязательно будет, просто потому что нет ничего более принципиально желаемого, нежели запрет. Сомневаясь, впрочем, что новые злодеяния хитрого Матиаса выйдут за рамки чего-нибудь, где нужно пачкать руки, одежду или лишний раз прикасаться к предметам общественного назначения, преподобный Рамос был отчасти спокоен. Но, на всякий случай, решил с внука глаз не спускать, по крайней мере вечером. И вот Матиас сидел на бочке в гараже около машины, заглядывал в раскрытый капот и пытался найти логический алгоритм, согласно которому преподобный трогал там многочисленные грязные проводки и шланги. — Ключ на тринадцать, — произнес преподобный, не отрываясь от задумчивого глядения в капот. — На тринадцать чего? — Лет тебя посадят, если будешь обманывать людей. — Дед, ну все уже. Преподобный Рамос выпрямился и, утерев руки о грязное кухонное полотенце, присел около деревянного ящика, захламленного настолько, что проще найти на его дне пятое измерение, нежели нужный инструмент. Порывшись, толком не заглядывая, он вытащил гаечный ключ. — Вот, ключ на тринадцать. — Почему на тринадцать? — Потому что им выкручивают тринадцатимиллиметровые болты. — А как ты понял, что диаметр болта именно тринадцать миллиметров? Преподобный Рамос задумался. Почесал ключом затылок. — На глаз. Матиас нахмурился. — Ты можешь взглядом определить размер в тринадцать миллиметров? Забрав у деда ключ, мальчик критически осмотрел его. Потом спрыгнул с бочки и склонился ниже над капотом, разглядывая болты. — Это на тринадцать миллиметров? Преподобный кивнул. — Это же неправильно. — Матиас снова глянул на ключ. — Шапочка болта представляет собой правильный шестиугольник, а выемка гаечного ключа… что это вообще? Грань цилиндра? — Понятно, — согнав внука обратно на бочку, проговорил преподобный Рамос и забрал ключ. — Механиком тебе не стать. — Жизнь более не имеет смысла, — закатил глаза Матиас. — Механиком не стать, мошенником тоже, придется стать корейским айдолом, чтоб хоть как-то выделяться из толпы и нравиться женщинам. — Ну, — фыркнул преподобный. — Для этого совершенно необязательно становиться корейцем. Нужно просто понимать всю глубину женской натуры. Женщина — она ведь как машина. И принялся со скрипом крутить гаечный ключ. — Да, женщина — как машина. Требует времени, ухода и вложений. Ну если с первого раза не заводится — надо лезть под капот. И замер, поспешно смолчав. Матиас в ужасе отклонился назад. — Стесняюсь спросить, а где у женщины капот? — Расскажу, когда стукнет шестнадцать. — Ужас какой. Мудрость деда, повидавшего эту жизнь со всех ее ракурсов, прервал негромкий хлопок. Хлопок был действительно тихим, однако соседский придурковатый хаски тут же залился громким воем, как делал всегда, когда на тротуар ступала нога человека. Преподобный Рамос опустил гаечный ключ. За приподнятыми гаражными воротами в свете фонаря виднелся вытянутый силуэт тени. Дедушка и внук коротко переглянулись. Гостей они не любили и не ждали. — Если что, я скажу полицейским, что это была самооборона, — шепнул Матиас. — Иди в комнату. Матиас послушно поспешил к двери, которая вела из гаража в дом, но не удержался, и обернулся, когда ворота лязгнули, поднявшись выше, и пуская в гараж кряхтящую всеми своими суставами гостью. — Как? Опять? — возмутился преподобный. — Диего, бей ключом по голове. Роза Грейнджер-Уизли, отряхивая спортивный костюм от грязи, в которую уже где-то умудрилась влезть, сдула со лба лохматые волосы. — Нет времени объяснять, — без приветствий гаркнула она. — Ты! Матиас вжался в дверь. — Я должна забрать тебя в Нью-Йорк.***
Здание, будто впихнутое архитектором наспех и в последний момент между рестораном и баснословно дорогим свадебным бутиком, было карикатурно узким и ярким. Оно очень не вписывалось в стройные ряды улиц на одной из центральных улиц Нью-Йорка: выкрашенный ярко-голубой краской кирпичный фасад бросался в глаза издалека, огромная вывеска, вокруг которой оплетался оловянный китайский дракон, колыхалась и скрипела на ветру, чудом не заставляя маглов опасливо поглядывать вверх и гадать, упадет ли эта громадина вниз или нет. Это нелепое в своей яркости узкое здание было гостиницей, внутри которой яркость зашкаливала еще сильнее. Пол был лаковым и черным, устланным коврами, стены красными, с золотыми узорами драконов, огромная трёхъярусная люстра с хрустальными подвесками, блестела во всем этом великолепии цвета, в первые же секунды создавая у гостей ощущение заточения в калейдоскопе. Гостей встречала хозяйка, которая, судя по одежде и запаху парфюма, долгие годы готовилась встретить и заселить в апартаменты Великого Гэтсби. Хозяйка была утомленной ровно настолько, что не стала грузить себя догадками о том, зачем один из только что заселившихся посетителей, мальчишка совсем, невинно поинтересовался, где в городе ближайшая скотобойня. Утомили хозяйку гости из Восточной Европы — они говорили по-английски так быстро и с таким чудовищным акцентом, что потребовалась помощь, чтоб понять, чего они хотели и откуда прибыли такие интересные. Скорпиусу Малфою чудовищный акцент гостей из Восточной Европы не мешал строить продуктивный диалог. — И короче оттуда орда голодных вампиров вылетает, а из мракоборцев — предпенсионный Поттер, Роквелл — официальное лицо недосыпа в США, и француз, который на совет прилетел. Француз вообще не отбивает, что происходит. — Скорпиус подцепил кусочек пиццы из коробки, которая покачивалась на ограждении между двумя балконами. — А президент прикинулась шлангом, стояла, вздыхала и всхлипывала. А завтра всем будет опять втирать, что все у них в МАКУСА хорошо, к турниру готовы. Директор Дурмстранга стоял на соседнем балконе, жевал пиццу медленно и внимательно слушал. — Только ж вы, пожалуйста, никому не говорите, — поспешил добавить Скорпиус. — Это государственная тайна вроде как, наверное. — Конечно, конечно, — закивал Тодор Харфанг, выковыряв из бороды кусочек ветчины. Прекрасно изучив, что директор Института Дурмстранг не только темный маг, но еще и редкостное трепло, «случайно проговорившийся» Скорпиус был уверен в том, что о тайне экспериментов Эландера к утру будет знать вся гостиница, ближайшие родственники ведьмы-хозяйки, половина мегаполиса, и, возможно, весь Дурмстранг далеко на севере. Прикидывая про себя, а как далеко дойдет информация, если он сейчас сбегает в магазин и вернется к дурмстрангскому директору с предложением отметить встречу стопочкой чего-нибудь, Скорпиус отпрянул от балконной ограды, когда во внутреннем кармане загудел телефон. — Прошу прощения, — бросил Скорпиус и, достав телефон, вернулся в номер. Звонивший, чья перекошенная физиономия отобразилась на экране смешной картиночкой, не порадовал. — Где вы оба шляетесь? — прошипел Скорпиус. — Ты должна была привезти малого два часа назад. Альбус уже… И оглядел пустую комнату. — Куда-то слинял. Роза, где вы? Из гневного клекота в телефон членораздельно прозвучало лишь возмущенное: — Он не хочет со мной никуда уходить. — Кто? — Мальчик этот. Скорпиус рухнул на кровать и закрыл лицо ладонью. — Ну в смысле, он не хочет? — Вот так, не хочет. — Ну значит договорись с ним, ты же умеешь. Ты же его вон как для интервью разговорила. Купи у него еще печенья, продай ему душу, не знаю, Роза, придумай что-то. Роза так завозмущалась, что Скорпиус, скривившись, отнял телефон подальше от уха. — Все, давай, пора на службу, меня зовут. Пока-пока. И поспешил быстро отключить звонок. Полежав с минуту, устало щуря глаза, Скорпиус думал: «Пригрозить преподобному наркобарону? Напомнить, что играться с жизнями — идея очень плохая, а особенно как для того, кто так бездумно тратит свой второй шанс после смерти?». Про себя решив, что если в течение получаса Роза и мальчик, от показаний в суде которого зависит дальнейшая партия, не появятся на пороге гостиницы, то будет давить на преподобного, Скорпиус вновь вышел на балкон. Директор Харфанг унес с собой недоеденную пиццу и новости об экспериментах Натаниэля Эландера — хоть здесь все шло по плану. Ссутулившись и оперев руки на ограждение балкона, Скорпиус отыскал взглядом Вулворт-билдинг, вернее один из многочисленных небоскребов, на него похожих — не рассмотреть их с высоты всего-то четвертого этажа. Ему бы сейчас не ожидать чуда в гостиничном номере, а вертеться там, в пустых коридорах, и слушать, думать. Но мистер Поттер клялся, что если в эту ночь увидит белобрысую макушку или услышит щебет канарейки где-нибудь в Вулворт-билдинг, то подаст на Малфоя жалобу лично. А потому, решив быть покорным сегодня, Скорпиус терпеливо ждал.***
Сидя в темном кабинете, освещаемом лишь свечами на рабочем столе, президент Эландер рвала утреннюю газету на крохотные кусочки. Газет было много, не все стопки с утренним номером «Нью-Йоркского Призрака» оказались сожжены в камине. Они были на рабочих столах служащих, среди ежедневной почты, лежали скомканными в мусорных корзинах — свобода слова, вот уж точно, проникала во все щели. Президент Эландер поднесла обрывок статьи к свечи. Сухой пергамент тут же вспыхнул, загоревшись, и отправился вниз, в открытое окно. Ночь была тихой, безветренной, и президент Эландер, бросая в окно горящий пергамент, недолго, но успевала полюбоваться, как объятый пламенем обрывок несколько секунд горит, пока медленно-медленно опускается вниз. Глядя на это недолгий полет огня, президент Эландер слышала, как открылась дверь, но лишь лениво повернула голову. Дождавшись, пока вошедший подойдет настолько, чтоб быть замеченным с этого ракурса, президент Эландер оторвала от газеты еще один кусочек. — Как ты? — Порядок, — ответил мистер Роквелл и, обойдя изогнутый рогом стол, облокотился на его край. — А ты? Президент Эландер, отправив в окно очередной огарок, поджала губы. — Все отлично. Ты меня подставил, мой сын под следствием, завтра мне конец на совете. Все отлично. Все идет по плану. Сделав глубокий вдох, отчего жилы на ее длинной шее напряглись, президент Эландер поднялась на ноги. Обхватив себя руками, она подошла к окну. — Ты вампир? Все это время? Роквелл сцепил руки в замок за спиной. — Делай с этой информацией что хочешь. — Я никому не скажу. — Дело твое. Президент Эландер, наблюдая за тем, как в отражении окна дрожит огонек свечи, обернулась. Попыталась найти десять отличий между мракоборцем, который был рядом двадцать лет, и тем, кто так гнусно ее подставил, натравив репортершу с ее разгромной статьей, а затем совет безопасности. — Я так тебе утром смерти желала, Джон, — усмехнулась она вдруг. — Когда эта писанина разлетелась по всей стране. Ты победил. Рад? Мистер Роквелл тоже усмехнулся, но дергано, невесело. — А что я выиграл, Айрис? Я хочу, чтоб все правильно было, по совести, по закону. Чтоб правильно, и без ваших гонок с британцами. Уже заигрались так, что не один год вашу арену будем чистить. — Легко тебе судить. А как бы ты на моем месте поступил? Роквелл отмахнулся. Президент Эландер хмыкнула. — Зачем ты пришел? — Сказать, что, когда будет суд, ты имеешь право не свидетельствовать против Нейта. — Я и не собиралась. — Со стороны обвинения буду я. И я не стану вытягивать из тебя показания и признания уловками. Президент Эландер ссутулилась и закивала. Губы ее предательски дрожали, а в глазах щипали непрошеные слезы. В один миг не выдержав и беспомощно уткнувшись в смятый лацкан пиджака, президент Эландер тихо заплакала. — Ну скажи мне, Айрис, — прошептал мистер Роквелл, поглаживая ее по спине. — Не для протокола, не под запись, между нами. Ты понимаешь, насколько все далеко зашло? Понимаешь, что для Нейта нет закона и страха? Почувствовав, как пальцы сжали его рубашку, постепенно мокнущую от слез, мистер Роквелл тяжело вздохнул: — Я говорил с Нейтом и до того, как попал в палату, и уже после, полчаса назад. Что тогда, что сейчас, он не понимает, что не так. Вернее, он понимает все, но не слышит, что его опыты убили восемь человек. И еще больше вампиров. И чуть не убили ребенка. Он не видит в этом трагедии, как не видел трагедии в том, что пытался украсть философский камень. — Он ждет, что я снова все решу… — Да, именно этого он и ждет. Он не плачет, как ты плачешь сейчас. Он просто ждет. Услышь меня. — Роквелл взял лицо президент Эландер в свои ладони. — Нейт должен понести наказание, хоть раз. Президент Эландер отвернулась. — Он мой сын. — И поэтому ты можешь не свидетельствовать против него в суде. Но не мешай, отступи. Будет хуже, если это замять снова. Я не иду против тебя. Я иду против преступлений, которые слишком долго оставались безнаказанными. Отпрянув, президент Эландер утерла ладонью щеки. Внимательно наблюдая за тем, как она возвращается за стол, жечь свои газеты, мистер Роквелл едва не выдохнул облегченно вслух — президент Эландер коротко и едва заметно кивнула. — И еще одно. — Мистер Роквелл придвинул к президенту пергамент, который принес с собой. Поджигая одной свечой две потухшие, президент Эландер поднесла пергамент к огню. Изучив его на свету, она подняла на мракоборца взгляд. — Я уйду сразу после суда, каким бы не стал его исход, — произнес мистер Роквелл. — Дела привести в порядок успею. Тот, кто сядет в мой кабинет потом не будет хвататься за голову. — Джон, ты, конечно, сволочь. И подчиненные на тебя жалуются, — буркнула госпожа президент. — Но мне лучше тебя кандидата не найти. Поэтому, убирай свое заявление, сделаем вид, что я его не видела. — После событий этого лета нам будет очень сложно работать вместе. Один должен уйти, и уйти хочу я. Придержав на плечах атласный платок, президент Эландер макнула кончик пера в чернильницу и смиренно оставила внизу пергамента размашистый росчерк. Свернув пергамент в трубочку и протянув Роквеллу, она снова повернулась на в своем широком кресле к окну. Спускаясь по винтовой лестнице осторожно, несмотря на то, что ноги за годы службы выучили каждую ступеньку и намотали вверх-вниз не один десяток километров, мистер Роквелл смотрел на то, как под стеклянным куполом небоскреба зажигаются сотни свечей. Они вспыхивали одна за другой, медленно спускаясь вниз, освещая дорогу тому, кого ночь снова застала в этом здании, на опасной и прекрасной винтовой лестнице. Ладонь скользила по натертым перилам, глаза же, вопреки здравому смыслу, смотрели вниз, оценивая всю опасность высоты. Редко кто поднимался по винтовой лестнице на верхние этажи — долго, сложно, а уж как кружилась голова! Однако у лифтов в будни дни всегда очередь, в холле не протолкнуться, а далеко не все места в здании позволяли перемещаться наглым образом трансгрессии. Благо, спускаться Роквеллу довелось недолго — на один пролет, где коридор вел его в собственные владения штаб-квартиры мракоборцев. Шагая к кабинету мимо пустующих рабочих мест подчиненных, он привычно бросил взгляд на макет Западного полушария и грозным инспектором-чистоплюем придвинул один из стульев ближе к столу. В тонкой щели между полом и дверью собственного кабинета мистер Роквелл увидел горящий свет. — Ты какого черта здесь делаешь? — возмутился он, опешив. Я, порядком скучавший за его столом, оторвался от чтения скучных отчетов из ящика стола и поднял взгляд. — Ты сам мне звонил. Роквелл забрал у меня отчеты, не забыв треснуть ими по затылку, и сунул их в стол. — Я надеялся встретиться не здесь. — Странно, что ты надеялся встретиться вообще. Напоминаю, ты меня запер в квартире. Опять. Я даже как-то передумал выносить Роквеллу мозг — он выглядел не очень. Устало, но сильнее обычного, и бледным. — Что там случилось? Роквелл отмахнулся. — Да уже все. — Ладно, подожду, пока Скорпиус расскажет в общем чате. — Принес? Я ногой выдвинул из-под стола две обшарпанного вида металлические канистры, покрытые стремительно тающей коркой льда. — Сколько здесь? — Роквелл присел на корточки и, открутив с одной из канистр крышечку, принюхался. — По галлону. Больше не было. Говяжья. Скоро свернется. — Спасибо, — бросил Роквелл. — Даже я не знаю, где здесь есть мясокомбинат. — Гугл знает. Встав с кресла, я обошел рабочий стол. Роквелл, закручивая крышку обратно, смотрел на меня внимательно. И я не выдержал быть вежливым: — Какого хрена ты молчал? — Стащив со стола многострадальную мятую газету, с которой весь день проносился, как дурень с торбой, я резко протянул ее Роквеллу. — Не говори, что не знал. Роквелл отклонился назад, чтоб не соприкоснуться с лицом Натаниэля Эландера на первой полосе. Забрав статью, он, не читая, отложил ее обратно на стол. — Так, подожди… — Ты знаешь, что малой — мой сын. У тебя на меня полное досье, ты все знаешь обо мне, так что не надо смотреть честными глазами. Почему ты не сказал мне, что было нападение? — Да чтоб ты не наделал глупостей, — вразумил Роквелл. — Напоминаю, то, что ты на свободе после истории с контрабандой и чемоданом — не твоя заслуга, а мое упущение. Тебе нужно было просто сидеть тихо, ты и с этим не справился! — Ты должен был мне сказать сразу, но, нет, ты сначала потащил меня в кровать! Роквелла как молнией поразило. — Заткнись, чего ты орешь, — прошипел он вполголоса. Он аж пальцы в кулак сжимал от раздражения. А мне так захотелось говорить громче, вы бы знали. — Послушай. — Роквелл вдруг оказался рядом и, надавив на мои плечи, усадил в свое кресло. — Мальчик в порядке, в безопасности, ничего не произошло. Все обошлось. Будет суд… — Да, тридцатого числа, конгресс припер президента Эландер к стенке. Я знаю. От Скорпиуса. Спасибо, Джон, за своевременность. — Все под контролем. Я буду выступать в обвинении, шансы хорошие, Нейт не отвертится на этот раз. — Роквелл снова сжал мои плечи и наклонился ниже. — Конкретно сейчас есть кое-что не менее важное. Я повернул голову в его сторону. Голову тут же отвернули обратно. — Члены совета безопасности здесь. Среди них — твой отец, понимаешь, к чему я? Давление на плечи стало жестче. — А, ну да. Конечно, — закатил глаза я. — Я не Джон, я — мистер Роквелл. Мы виделись с тобой четыре раза в жизни, наедине никогда не оставались, ничего нас не объединяет и ничего между нами не было, — шептал Роквелл мне в ухо. — Правда? Я тихо смеялся, глядя перед собой на закрытую дверь. — У МАКУСА проблем выше крыши, вы в дерьме. А ты переживаешь, будто кто-то узнает, что… — Правда? — повторил Джон, развернув меня за подбородок. — Мы никому не скажем? Я смотрел в его светлые глаза, напряженно сверлящие меня взглядом, и губы сами тянулись в усмешке. Как же он боялся. Не того, что могло случиться в той больнице, не огласки преступлений Натаниэля Эландера, не разборок с этим советом безопасности — он боялся безрассудной страсти и того, что я раскрою рот. — Что-то вы слишком близко наклонились к тому, с кем у вас никогда и ничего не было, мистер Роквелл, — сказал я. Тот согласился и отпрянул подальше. Я встал с кресла и, подхватив куртку, направился к двери. — Ты как-то спросил, буду ли я теперь шантажировать тебя этим. Я ответил, что нет. У двери я обернулся. — Так вот я очень хочу передумать, Джон. Он нагнал меня в темном общем зале и, схватив за руку, заставил обернуться. Обернувшись, я шагнул назад, упершись спиной в край большого макета Западного полушария. — Ну и чего ты добьешься? — спросил Роквелл. — Ничего. Я не сказал, что расскажу кому-то о том, чего там между нами никогда не было. — Я вытянул шею к его лицу. — Просто хочу подержать тебя в напряжении, чтоб ты десять раз проклял тот момент, когда решил не говорить о том что мой сын чуть не стал жертвой ваших прикрываемых экспериментов. Мой, кстати говоря, тринадцатилетний сын. Открывай шампанское, я все-таки совершеннолетний. — Ты столько винишь меня, но вот ты узнал. И что ты сделал? Ничего, — шептал Роквелл. Мою самодовольную улыбку как ветром сдуло с губ. Я раскрыл рот, чтоб выплюнуть яду, но не знал, чтобы такого едкого сказать, ведь, по сути, Роквелл был прав. — Послушай меня. — Он смилостивился. — Будет сложная неделя, но суд состоится. Его не отменить желанием Айрис. Статья наделала шуму, конгресс требует объяснений, мракоборцы совета безопасности видел своими глазами вампиров и результаты экспериментов. Впервые Нейт ответит перед законом, и меньше всего поможет делу, если беглый контрабандист с очень сомнительным послужным списком начнет бегать по стране и с благой целью мешать следствию. Наши взгляды встретились в полутьме. — Сделай так, как прошу, хотя бы раз. Не заставляй меня жалеть больше, чем уже жалею. Когда вдалеке послышался звоночек открываемых дверей лифта, Роквелл разжал руку на моем запястье и щелкнул пальцами. Все до единой свечи в общем зале мракоборцев вспыхнул огоньками, освещая пустые столы. От внезапного освещения глаза заслезились, но я не зажмурился. Лишь сжал пиджак Роквелла крепко и притянул к себе, как только он поспешил отойти. — Пожалуйста, — беззвучно прошептал Роквелл, сжав мою руку и силясь разжать пальцы. Но я, присев на край стола с огромным макетом карты, тянул его ближе, пока дистанция между нами не стала ничтожно крохотной. Так мы и застыли, глядя друг на друга: я с азартом, он — с опаской. — Сука. — Это я даже не старался. Так мы и замерли на пару секунд, слушая гулкие шаги в пустом коридоре за дверью. Шаги становились все громче по мере приближения. Я крепко сжимал пиджак, выкручивая лацкан, тянул все ближе, и только услышав секундный звук щелканья замка в двери, оттолкнул Роквелла и спрыгнул со стола. — То есть, тридцатого числа нам быть здесь, это понятно, а до тридцатого числа какие вообще наши действия? — серьезно спросил я, мгновенно переключив внимание. Роквелл смотрел не на меня, а куда-то за меня. — Вам расскажут. Шаги за спиной становились громче. — Ты что здесь опять делаешь? — Обернувшись, я увидел отца. Впору бы сгореть в огне в тот момент, но я пока не был настроен на кремацию. — Вообще-то спрашивал, что нам делать в суде. А ты что? — Быстро исчез в гостиницу, — строго проговорил отец. Не став спорить, я поспешил к выходу. — До свидания, мистер Роквелл. — Всего доброго. Шагая на выход, я чувствовал, как спину прожигают взгляды. — Пожалуйста, не используйте магию в лифте, — проговорил веселый женский голос, желающий всем по сто раз в день хорошего дня. Я, сунув палочку в карман, глянул вверх. — Арестуй меня. — И трансгрессировал, не дожидаясь комментариев. Мистер Поттер повернул голову, лишь когда лифт звякнул, закрывая двери. — Не сомневался, что застану тебя на рабочем месте, — признался он. — Не собираешься пока домой? Мистер Роквелл одернул пиджак и покачал головой. — Отлично, — кивнул мистер Поттер, направившись в кабинет. — Идем, разговор есть.***
Вернувшись в гостиницу, я попал под немилость хозяйки — та, явно разбуженная колокольчиком на входе, очень критически оглядела меня, вспоминая, кто же это перед ней. — Нашел свою скотобойню? — спросила она, рыская по стенду с ключами, в поисках нужного. — Угу. Решил начать экскурсию по Нью-Йорку с нее. Юмора волшебница не поняла. Шлепнув на стол передо мной ключ, она вернулась в свою комнатку, скрытую за нитяными шторами. Поднявшись на четвертый этаж по устланной ковром лестнице, я свернул в довольно узкий коридор. Довольно быстро отыскал комнату, номер которой болтался бронзовой подвесочкой на ключе и, вставив ключ в скважину, повернул его. Дверь скрипнула несмазанными петлями. Комната внутри оказалась небольшой и отнюдь не такой яркой, как убранство холла и фасад. Щелкнув по тусклой настольной лампе, я сунул в рот сигарету, последнюю в пачке, и направился к балкону. Сдвинул щеколду, открыл балконную дверь, впуская свежий ночной воздух в душную комнатку, где пахло огарками удушливых ароматических свечей. И уже когда вышел и закурил встрепенулся и вернулся обратно в комнату. Нет, не показалось. Одна из кроватей оказалась расстеленной. Вот, честно, не для того, кто живет в Паучьем Тупике, жаловаться на плохую обстановку и пенять на работу горничных. Но я смотрел на вмятину в подушке, которая была, ко всему прочему, теплой. Кроме тяжелого запаха ароматических свечей повисло еще и тревожное ощущение того, что в тесной комнатке я не один. Нашарив под теплой подушкой чужой телефон, я медленно опустил его на прикроватную тумбу. Коврик под ногами лежал неровно, а его загнутый край привлек внимания больше, чем телефон. Опустившись на колени у кровати, я сжал в кармане волшебную палочку. Готов был поклясться, под кроватью услышал спертый вздох, а потому резко наклонился, но не увидел ничего, кроме взметнувшейся в темноте пыли. Паркетные доски скрипнули. Я резко вскочил и вытянул сжатую в руке палочку. — Стой на месте. Фигура у двери замерла у двери на мгновение, но тут же обернулась ко мне, также сжимая волшебную палочку. — Экспеллиармус, — быстро сказал я. Палочка прилетела мне в руку, а я, рассеянно ее поймав, смотрел на блестящую в теплом свете настольной лампы бронзовую кожу, шапку непослушных черных кудрей и большие, с приподнятыми вверх уголками, глаза. «Да ну нет», — билось в голове, пока я переступал с одной дрожавшей ноги на другую. — «Быть не может слишком взрослый. Это просто какой-то кудрявый черт. Не он». Кудрявый черт перевел взгляд в сторону и быстро схватил бутылку воды, стоявшую на комоде у двери. Треснув бутылку о край комода, он сжал оставшееся в руке стеклянное горлышко и направил на меня острыми отбитыми краями. «Нет, точно он». Я поднял руки с обеими волшебными палочками вверх. — Привет, пирожочек.