***
10:20 Я не сразу заметил, как вспыхнули в коридоре факелы. Все вдруг обрело краски, теплые, приглушенные, но отличные от темно-серой палитры того, что окружало до этого. — Поттер, на выход! — послышалось громкое. «Везет ему», — подумал я, сжимая дергающиеся пальцы на каменной плите влажного пола. — Руки перед собой и на выход. Не сразу подсказали, что Поттер — это я. Широченная пятерня рывком подняла меня с пола за волосы и толкнула на выход. Я врезался сильно в решетку, прежде чем дверь открыл мракоборец и под завывание моих сокамерников, куда-то меня поволок. Цвета я, несмотря на то, что появилось освещение, не особо и различал. Все проносилось каким-то месивом коричневого, болотного и черного, а огонь факелов казался аляповатыми оранжевыми кругами на фоне всего этого. Коридор казался очень длинным, а из-под ног кто-то словно все время тянул стоптанную ковровую дорожку. Перед глазами все плыло и кружилось — узкий коридор казался накрененным, и меня то и дело тянуло куда-то влево. И вот резко дернули за локоть вправо, прежде чем мы остановились. Тяжелая дверь с неожиданной легкостью открылась, и в глаза тут же ударил слепящий яркий свет. Я зажмурился. — Пять минут, — послышалось за спиной, прежде, чем дверь закрыли. Пытаясь смотреть прямо и не плыть при этом по наклону, которым накренилась тесная комната, я открыл глаза и сощурился. Было омерзительно светло и шумно — над ухом что-то жужжало одиноким назойливым комаром. — О Господи, — услышал я сквозь это жужжание приглушенный голос. Послышались быстрые шаги, буквально несколько, и я вздрогнул, когда чьи-то пальцы приподняли мой подбородок. — Голова кружится? — Что? — Я заморгал и что есть сил сфокусировался на человеке напротив. Он что-то говорил, но слышно его было плохо. А уж разглядеть еще сложнее. Так все плыло и кружилось, будто я перепою резко встал, так же резко наклонился и принялся разглядывать узоры в ковре на полу. И вдруг я увидел нацеленный в лицо кончик волшебной палочки. В ту же секунду нос хрустнул, а вспышка боли сначала ослепила похлеще яркого света, и вдруг все начало приобретать краски и относительно четкие очертания. — Джон, — прошептал я, как молитву. — Джон! Это просто фанфары в душе взревели. Все закончилось, он меня вытащит. Но тут я увидел, что он не в форме мракоборца, а на лице не привычная прохладная уверенность, а страх. И фанфары затихли. Я начал понимать, что в стенах Вулворт-Билдинг власти у Джона Роквелла сейчас, возможно, не больше, чем у меня. «Если его сняли с должности», — думал я отрешенно. — «МАКУСА пиздец. И мне тоже». — Нет! — встрепенулся я, когда он снова поднес волшебную палочку к моему лицу. — Не надо! — Я просто залечу. — Нет! Не трогай! Шестеренки мозга начали крутиться. Я понимал, что меня сейчас не вытащат и домой не отправят, под пледиком какао пить. А вернут обратно в камеру, и мое посвежевшее румяное лицо будет для контрабандистов принятым вызовом снова размазать его по полу каменному полу в пюре. Осознание того, что меня не вытащат, а через уже четыре минуты снова вернут в камеру, заставило руки беспомощно трястись. — Вытащи меня. — Я вцепился негнущимися пальцами в серую рубашку. — Джон, вытащи меня отсюда, что хочешь делай, вытащи, они убьют меня там… — Тихо… — Я больше не выдержу, сделай что-нибудь, ты же можешь, помоги мне! — Сядь. — Надавив мне на плечи, Джон усадил меня на жесткий стул. — Времени очень мало. Ты знаешь, почему ты здесь? Я, потирая багровые руки, покачал головой. Джон сел напротив. — Нейт мертв. — Кто? — Натаниэль Эландер. — Это кто? Джон глянул на меня с беспокойством. — А, — спохватился я. — Что с ним опять? — Он мертв. — Джон наклонился ко мне через стол и сжал мои подрагивающие руки. — Теперь слушай меня очень внимательно, соберись. Смотри на меня. Ты причастен к смерти Натаниэля Эландера? Я снова слышал его едва-едва. — Что? — Ты убил Натаниэля Эландера в ночь на первое сентября? Скажи честно, я тебя не оставлю, я помогу. — Он сжимал мои руки уже сильно. — Он мертв? — переспросил я, хватая его слова лишь отрывками. — Где ты был в ночь на первое сентября? Просто скажи мне. Но мой рот сам растянулся в широкой улыбке, неприятно стягивая трещины на разбитых губах. Даже больно стягивая, но я улыбался — боль была приятной. — Черт, — протянул я, едва сдерживая рвущийся наружу хохот. — Это стоит того, чтоб отхватить по морде снова. — Ответь мне. — За такое отсидеть не стыдно… — Ученик превзошел учителя, — хохотал вместе со мною Наземникус Флэтчер, который, кажется, был здесь с самого начала. — Вот уж за что, а за убийства меня не сажали. Уж точно не в этом здании. Джон резко ударил ладонью по столу. Я подавился смехом и замолчал. Губы продолжила стягивать непроизвольными попытками улыбнуться, а глаза щипало, ведь я, глядя на Наземникуса у стены, не моргал. — Ты слышишь меня? — спросил Джон без шуток. — Советую начать отвечать, — подсказал Наземникус. — Мракоборцам запрещено использовать Непростительные заклятия, но неужели ты думаешь, что этот кавалер Ордена Благородных Сердец никогда не из кого не выбивал показания другими способами? Джон обернулся, проследив, что я смотрю не на него. — Что там? — Там легенда, сынок, смотри уважительнее, — благосклонно кивнул Наземникус. — Ничего, — проговорил я. — Я… И вдруг, как лавина, накатило понимание того, что происходит. И мне стало страшно. Не страшнее, чем в камере, но страшнее, чем секундами ранее — я знал, что надо сказать, но язык не поворачивался. Что-то в груди давило и мешало собрать слова в осмысленное предложение. — Скажи уже хоть что-нибудь, — посоветовал Наземникус. — Все равно что, ты уже виновен. Это и понятно. — Я не убивал его, — запротестовал я в панике. — Джон, я не убивал его! Джон закивал. — Хорошо, я тебе верю. — Пиздит, — кивнул Наземникус. Я мотал головой, глядя то на него, с ненавистью, то на Джона, с надеждой, и порой эти два взгляда путались. — Где ты был в ночь на первое сентября? — спросил Джон, тревожно поглядывая на наручные часы. Ох, спросил бы что полегче. Во-первых, я понятия не имел, какое число сейчас. Во-вторых, даже самого безгрешного человека спросите, что он делал в определенный момент в определенное время, и он растеряется. Но в голове вспыхивали маячки. Я помнил одну дату — тридцатое августа. Дата судебного заседания против Натаниэля Эландера. И от этой даты поплелись паутинками дальнейшие воспоминания. Приклеенная на жвачку записка, гул толпы на автовокзале, шум дождя, мокрое и острозубо-улыбчивое лицо Матиаса, футляр виолончели в руках, одноэтажный дом с шиповником у крыльца, кошка в окне, опешивший Диего, медленно опустивший кружку с кофе на стол, эссе по трансфигурации. — Я был не в Нью-Йорке, — проговорил я. Не знал я, кто убил Натаниэля Эландера, но такая светлая радость обуяла, что у меня есть алиби, и, возможно, убийца — не я! — Мы уехали в Гальвестон на автобусе. Мы с Матиасом, — жадно кивал я. — Он может подтвердить, я был с ним. — Супер, — кивнул Джон. — Подумай и ответь: у тебя сохранились билеты на автобус, какие-то может чеки, выписки по кредитной карте в телефоне, что-нибудь, что подтверждает, что ты уехал из города? Я снова начал смеяться. Вот скажите мне, уже трезво оценившему ситуацию: вы, конкретно вы, сможете точно сказать где чек из магазина, в котором совершали покупки три часа назад? — Я не знаю. — Подумай, это очень важно. — Да не знаю я! — пришлось гаркнуть, потому что не слышали. В той крохотной допросной я тогда видел перед собой не Джона, действительно пытавшегося помочь. Я видел мистера Роквелла — эмоционального сухаря с глазами цвета ледяной глыбы, который здесь только затем, чтоб добыть показания и вернуть меня обратно в камеру. — Ага, конечно, — снова вклинился назойливый Флэтчер. — Первый человек президента Эландер прям примчался тебе помогать! Слушай, парень, ты всегда был не очень умным, но сейчас — это просто личный рекорд. Я отвел взгляд и впился Джону в руку. — Я тебе клянусь, что не убивал его. Если бы это был я — была бы откушена щека. У него есть щека? Джон вздохнул и снова глянул на часы. — Ты мне веришь? — Я тебя вытащу, — пообещал он. — Ага, прям щас все брошу и буду тебя вытаскивать, — кивал Флэтчер, ковыряя пальцем в золотых зубах. — Мой тебе совет, Поттер, смирись. И, конечно, оставь в камере что-нибудь для будущих нарушителей порядка, это правильная традиция, не нарушай ее. — Но мне нужно время, чтоб найти детали, которые бы доказали твою невиновность, — сказал Джон. Наземникус торжествующе начал махать руками. У меня внутри все сжалось и камнем рухнуло вниз. Нужно время. Я уже заранее знал, что он ничего не найдет, просто потому что. И не это было самым страшным, а то, что у меня этого времени может просто не стать — я возвращаюсь обратно в камеру, где коллектив, мягко говоря, непростой. — Послушай, — снова наклонился ближе Джон. — Твоя задача — продержаться еще немного. Я снова начал посмеиваться. — Если ты не виноват, ничего не подписывай, ни в чем не сознавайся… — А если виноват, то светлая тебе память. — Наземникус притворно кивал каждому слову экс-мракоборца. Голова кипела от непонятного звона в ушах и этих комментариев. Я пытался слушать и понять, о чем говорил Джон, но ехидные издевки Флэтчера выносили остатки понимания прочь и отвлекали. В итоге я слышал, как сдвигались стены, как жужжало что-то, и как комментировал все Наземникус — слышал все, кроме того, что пытался вбить в голову Джон Роквелл. Я впился в Наземникуса тяжелым взглядом, моля его про себя уйти, исчезнуть, что угодно, но просто перестать здесь быть. — А я помочь хотел, — обиделся Наземникус. И, разгадав безмолвную мольбу, вдруг пропал, когда я моргнул снова. Воздуха в допросной стало больше. — Нет ничего, что я должен знать? — спросил Джон вдруг. А что ты должен знать, если я ничего не знал? — Хорошо, — кивнул он, когда я покачал головой. Он встал со стула, а я испугался, понимая, что сейчас Джон уйдет. А я снова вернусь туда. — Стой, подожди! Не бросай меня здесь! Я резко обернулся, ударив локоть об угол стола, и тоже вскочил на ноги. — Не оставляй меня, пожалуйста, — прошептал я. — Они меня здесь убьют, я не смогу больше. — Тогда я должен действовать быстрее, пойми же. Нужны факты и доказательства, а не диалог. У меня нет власти над президентом Эландером. У меня вообще нет власти здесь. «Но у меня есть власть над тобою», — вдруг промелькнуло в голове. Картинка перед глазами перестала плыть. Взгляд резко сфокусировался настолько, что я мог рассмотреть каждую складку на рубашке Джона. И уж точно заметить смятение на его лице. — Что ты делаешь? Я упер руки в столик, и, приподнявшись, сел на край. — Ты в своем уме? — Джон, казалось, пребывал в еще большем ужасе, чем я до этого. А я был уже спокоен. — Хочешь мне помочь на самом деле, — прошептал я и, просунув пальцы за кожаный ремень на брюках, подтянул его ближе. Наши бедра соприкоснулись. — Сделай то, о чем прошу. Я уставился в блестящие серые глаза. — Переведи меня в другую камеру. Туда, где сидел Наземникус Флэтчер в свое время. — Что? — опешил Джон, все еще пытаясь отстраниться. — Зачем? — Это кодекс. Флэтчер легенда, а того, кто сидит там, где сидел он, трогать не будут. Это мой шанс пережить еще одну ночь. — Что за бред, впервые слышу. Все камеры заняты, и как сокамерники узнают, где конкретно сидел… — Сделай, как я прошу. — Я высунул край ремня из брючной петли на поясе. — Не задавай вопросов, просто помоги мне, времени мало, сам говоришь. — Послушай, — Джон вцепился в мое запястье. — Я не знаю, в какой камере сидел Флэтчер в последний раз, это было лет… десять назад. — Узнай. — Я покрутил пальцами пуговицу на брюках. — Это поможет мне больше того, что собираешься делать ты. Ты ведь поможешь мне? За дверью слышались гулкие шаги. Джон дернулся, но я крепче сжал ремень. — Да или нет? Шаги становились громче и громче. — Да, хорошо, — выпалил Джон. — Я подниму архив. Я коротко усмехнулся и, притянув его за ремень еще ближе, оттолкнул и спрыгнул со стола как раз в тот момент, когда дверь в допросную открылась. — Время, мистер Роквелл. Меня сжали за локоть прежде, чем Роквелл вышел из допросной. Тот, поравнявшись с мракоборцем, взглянул на него сверху вниз. — У тебя бардак в камерах. На задержанном живого места нет. Молодой мракоборец, еще недавно совсем робевший под его тяжелым взглядом, хмыкнул: — Все вопросы к начальству. Прежде, чем меня увели, я успел посмотреть на Роквелла. — Непременно, — проскрежетал Роквелл и вышел следом. А меня вновь уводили по темному коридору. С каждым шагом сердце билось быстрее, а шум из камер становился громче. — О чем вы говорили? — спросил мракоборец. Я повернул голову. — О том, что ты мудак. — Шутник. Сейчас с тем русским и остальными пошутишь еще. Когда шли в допросную, путь показался мне долгим и извилистым. Но вот обратно шагали быстро — всего-то и стоило пройти коридор. Я видел людей, которые из-за решетки одной из камер у самого выхода наблюдали за мной — все они были, кажется, в одинаковой одежде, подозрительно чистой как для проходимцев и обычных завсегдатаев. Одна из заключенных попыталась просунуть голову между прутьями решетки, и дышала ртом так тяжело, как словно у нее был тяжелейший насморк. Мракоборец, не останавливаясь, взмахнул палочкой. Из ее кончика вырвался звонким фейерверком сноп алых искр и обжог женщине лицо. Та быстро и рывком отпрянула от решетки, но, мотнув головой, тут же вцепилась в прутья снова и очень широко раскрыла в шипении острозубый рот. Я застыл, но мракоборец толкнул меня в спину и повел дальше. Смиренно сидевшие на лавке контрабандисты уже повернули голову в нашу сторону. — Ты хоть вид сделай, что не плевать, когда меня здесь убивают, — невесело усмехнулся я, когда дверь решетки лязгнула Мракоборец толкнул меня в камеру, навстречу сокамерникам и закрыл решетку. Затем отвернулся и зашагал прочь, попутно погасив волшебной палочкой факелы на стене. И снова стало темно.***
Косой Переулок казался безлюдной пустошью, по которой пронесся ураган, в ближайшие после первого сентября дни. Наплыв учеников, лихорадочно скупающих школьные принадлежности с хорошим запасом, приходился традиционно на конец августа, а уже утром первого сентября на узкой улочке стояла такая тишина, будто министр магии объявил комендантский час. Витрины многих магазинов пустовали по нескольку дней, а усталые от многочисленных очередей августовских посетителей торговцы наслаждались затишьем в ожидании новых товаров. Волшебники знали, что в первую неделю сентября в Косом Переулке делать нечего, разве что урвать остатки того, что не смели с полок родители школьников. Куда благоразумнее отложить закупки и дождаться, пока витрины снова запестрят товарами, а продавцы пересчитают выручку и не будут гневно цокать языком, когда их будут отрывать от подсчетов своими вопросами. Скорпиус Малфой появился в Косом Переулке утром второго сентября и был одним из немногих посетителей. Он прошел мимо белоснежного здания «Гринготтс» — вот уж где всегда народу хватало, и остановился напротив, у магазина пишущих принадлежностей Фликермана. Магазин был угловым, с высокими старыми балками, подпирающими острую крышу крыльца и макетом гигантского, легко парящего над вывеской пера. Игнорируя табличку «Закрыто» на двери, Скорпиус поднялся на крыльцо и вошел в магазин под мелодичный перезвон колокольчиков у входа. Магазин внутри был тесноват, но плотно заставлен пустыми полками и стеллажами. Все свободное пространство было занято большими картонными коробками. В ближайшей, с разорванной упаковочной лентой, виднелись сложенные стопками новенькие ежедневники. Засмотревшись на их прозрачные обложки, под которыми парили разноцветные блестки, Скорпиус не сразу заметил, что на него смотрят. — Привет. — Привет. Он жадно смотрел на Доминик, стоявшую среди коробок с длинным свитком пергамента. Она не выглядела измученной и хмурой: красок белому лицу добавляли коралловая помада на губах и выбившиеся из пучка на макушке рыжие волосы. Зеленые глаза были ясными, длинные ресницы слипались от туши, а не от слёз. Она выглядела лучше, чем когда Скорпиус видел ее в последний раз. — Ты вернулся, — произнесла Доминик. — Да. — Все там, в МАКУСА, огребли по полной? Скорпиус, глядя на нее, коротко кивнул. Коралловые губы Доминик дрогнули в улыбке. — Значит, все в порядке. И присела на корточки перед одной из коробок. Сорвала упаковочную ленту, оглядела плотно утрамбованные блокноты и опустила взгляд в длинный свиток пергамента. — Прости, — подняв сразу несколько стопок, сказала Доминик. Орлиное перо, парившее рядом, оставило в свитке галочку. — У меня куча работы. Давай потом. — Дом, пожалуйста. — Мне надо все это пересчитать и расставить. Скорпиус кивнул. — Вот это все? — оглядев коробки, спросил он. Доминик кивнула. — Я все это покупаю. Упаковывать не надо. — Вот это все? — опешила Доминик. Скорпиус снова кивнул. — Обожаю блокноты с блестками. Кивая медленно и задумчиво, Доминик свернула пергамент. Осторожно присев на коробку, она спросила: — Что тебе нужно? Кроме блокнотов с блестками. Растеряно глядя, Скорпиус ловил себя на том, что желание поговорить сильнее умения подобрать слова. Чувствуя себя жалким в попытках произнести хоть что-то осмысленное, он напрочь забыл слова, которые раз за разом прокручивал в голове всю ночь. — Пожалуйста, вернись домой, — вырвалось вместо тысячи красивых слов три отчаянных. — Не могу, я сейчас на работе. — Ты же знаешь, что я не об этом. Доминик заправила непослушную прядь за ухо. — Скорпиус, я не бросала тебя. Скорпиус тревожно закусил губу. — Нет? — Нет. Я люблю тебя. — Но… — Никаких «но». Я люблю тебя. — Доминик не улыбалась. — А кольцо оставила, чтоб не потерять. Здесь бардак, много работы. Боюсь, как бы с пальца не слетело. Скорпиус, внимательно наблюдая за каждым движением ее губ, был растерян. Не зная, радоваться или искать скрытый смысл, он просто наблюдал и хватался за исход, о котором и не смел мечтать. — А вещи? — вырвалось у него. — В бывшей спальне Луи. Я протирала полки в нашем шкафу. Одной дома бывает настолько скучно, что я взялась за тряпку. Мои вещи никуда не делись, — пожала плечами Доминик. — А вот твои куда-то исчезли, когда я полезла в шкаф. — Прости меня. — Вещи пропали твои, а бросила тебя я, получается? Скорпиус тоже опустился на коробку. — Я без тебя не могу, Дом. — Со мной, видимо, тоже, — вздохнула Доминик. — Понимаю. — Я просто подумал, что лучше будет побыть… отдельно, чтоб подумать, прийти в норму. Доминик кивнула, не став спорить. — Вот и давай действительно побудем отдельно. Подумаем, что нам обоим важнее. А кольцо пусть полежит в шкафу. Скорпиус горько усмехнулся. — Чтоб меня наказать? — Чтоб я за ним вернулась позже. Молчание неловко сковало и без того звенящую тишину. Уперев руки в колени, Доминик поднялась на ноги и одернула джинсовую юбку. Хлопнув в ладоши, она обошла многочисленные коробки и зашла за прилавок. — Что ж, давай соберем тебе покупки, любитель канцтоваров. Или ты думал, я с тобой шутки шучу? — Собирай, я пришел сюда за блокнотами и без них не уйду. Сколько их здесь, сотня? Отлично, мне меньше не подходит. Доминик улыбнулась. — Четыреста двадцать. — Ух блядь, — вырвалось у Скорпиуса. Впрочем, величие лорда не позволяло пасовать. — Да, все верно. И чтоб ни блокнотом меньше. — Позвольте полюбопытствовать, лорд Малфой, зачем вам столько блокнотов? — Родне жены на Рождество буду дарить в ближайшие лет… пять. — Так это на подарки, — насмешливо протянула Доминик. — Может, подобрать и перья с чернильницами? Скорпиус вскинул брови. — А что, это в набор не входит? Бо-о-оже, что за сервис. Доминик взяла с прилавка толстый моток изоленты и принялась обратно запаковывать одну из раскрытых коробок. Скорпиус внимательно наблюдал за процессом, улыбаясь, как малолетний идиот. — Прости меня. — Только не говори, что придется искать тебе сдачу в десять утра. — Не за это. Доминик повернула голову. Липкий кусок изоленты перекрутился и приклеился к ее юбке. — Я знаю, как разочаровал тебя. Прости меня, Дом. Кашлянув негромко, Доминик отцепила от юбки изоленту и наскоро прицепила на коробку с блокнотами. — Ты не этого ожидала от жизни со мной. — Скорпиус опустил взгляд. — Не этого, — подтвердила Доминик. — Но ты не разочаровал меня. Я понимала, за кого выхожу замуж. Беда в том, что ты не понимал до конца, на ком женишься. С противным громким скрежетом она оторвала еще один кусок изоленты от мотка. — Скорпиус, я не принадлежу тебе. Я не портрет Фламеля на стене, который украшает квартиру, радует глаз и иногда может что-то побормотать свое. Я очень тебя люблю, но и себя люблю не меньше. Я знала, что будет нелегко: ты сильный, деятельный, увлеченный — с этим можно смириться. — Доминик подняла взгляд. — Со всем можно смириться, кроме того, что делает мне больно. А мне было больно, и если мне будет больно снова — я смогу договориться со своей любовью. Скорпиус склонил голову. — Тебе больше не будет больно. — Я тебе верю. Но, пока у меня здесь завалы с товаром, тем более, что один дурак скупил все блокноты, а на витрины надо что-то ставить, я поживу в Косом Переулке. И, надеюсь, когда я вернусь, в нашем чистом шкафу твои вещи будут развешены аккуратно. — Обещаю, — закивал Скорпиус. — Держи коробку. Присев на корточки, Скорпиус плотно сомкнул два края, на которые тут же опустился длинный кусок изоленты. Прижав изоленту пальцами покрепче, Доминик вытянула шею и присмотрелась. — Глаза у тебя красные. — Да, нашел в хламе Ала самокрутки, и решил вспомнить шестой курс. — Да конечно, — фыркнула Доминик. — Так и скажи, что всю ночь проплакал в моем лоскутном одеяле. Скорпиус цокнул языком. — Ой, ой, а сама-то наверняка: «Окей, Гугл, как эффектно уйти от мужа, чтоб приполз на коленях», да? Доминик улыбнулась. И тут же посерьезнела. — Коробку держи. Домой Скорпиус Малфой вернулся с сорока двумя коробками, болью в спине и руках, но пьяняще счастливым. «Я женат на великой женщине», — заключил он в итоге, после того, как занес в квартиру последнюю коробку и плюхнулся на диван. — «И у меня есть четыреста двадцать блокнотов. Жизнь удалась». Жизнь действительно удалась — по крайней мере Скорпиус был уже не во вчерашнем настроении, с которым выпил коллекционный портвейн, накрутил себя мрачными мыслями и до ночи искал в телефонном справочнике хоть кого-то, кому не будет стыдно излить душу. Скорпиусу хотелось жить. Красиво развесить одежду в пустом шкафу, торжественно осмотреть наишикарнейший кафель в ванной и лишний раз восхититься своим мастерством, куда-то спрятать стратегический запас блокнотов, а то черт знает, что с ними делать. Хотелось начать ремонт и на балконе сделать зимний сад, а не схрон контрабандного хлама, который Ал обещал вывезти в течение ближайших выходных семь лет назад. Хотелось суетливо ждать путешествия к морю, чтоб безуспешно пытаться за сутки до отъезда подкачаться и уговаривать Доминик не брать с собой провокационные купальники. Но, первым делом, разумеется, сообщить Драко Малфою о том, что тот оказался неправ: Доминик не была такой, как Астория, да и он, Скорпиус, не повторял отцовскую ошибку. Он любил свою жену, жена любила его — они еще будут счастливы. — Аминь, дети мои. Живите, любите, плодитесь и размножайтесь, — благословил сонный портрет Николаса Фламеля. — Главное, в алхимию больше носа не суйте. Несколько часов покрутившись у коробок, перетаскивая их с места на место, Скорпиус всерьез задумался об идее того, чтоб бывшую спальню Ала превратить в блокнотохранилище, ибо больше коробки хранить было негде. Как раз за перетаскиванием коробок его и застал появившийся из ниоткуда серебристый дым. Дым обвил перила лестницы, сгрудился, преграждая путь наверх, и принял очертания оленя. — Альбуса арестовали в МАКУСА. Ты мне нужен, — Быстрым и сбивчивым голосом Гарри Поттера проговорил Патронус. Скорпиус был удивлен. Однако не настолько, чтоб остолбенеть и выронить коробку.***
12:07 — Да что же делается! Мэм! В кабинет президента Эландер повисло гнетущее напряжение. Помощница, ворвавшись внутрь, широко раскрыла рот в праведном возмущении, но и госпожа президент, и молодые мракоборцы, окружившее изогнутый стол, уже увидели, что к их совещанию присоединился никем не приглашенный и нагло трансгрессировавший мистер Роквелл. Поймав взгляд, помощница вышла за дверь, пятясь назад. — Мистер Роквелл. — Невысокий мракоборец поднялся со стула, придерживая на животе пиджак. — Вы не имеете права находиться здесь… — Рот закрой, — отрезал мистер Роквелл и, не взглянув, усадил бывшего подчиненного обратно на стул одним сильным нажатием на плечо. — Айрис. Госпожа президент вскинула брови. — Ты что творишь? — Пытаюсь закончить все дела на работе, чтоб завтра никто и ничто не мешали мне похоронить сына. — Голос президента Эландера дрогнул. — Ты не возражаешь? Мистер Роквелл упер ладони в стол, и навис грозовой тучей. Мракоборцы, между которыми он замер, отодвинулись подальше. — Я глубоко соболезную тебе и не могу представить твою боль. Но, арестовать человека без следственных действий, без улик и доказательств. Арестовать сына Поттера. — Мы это обсудили утром. Я не намерена возвращаться к диспуту. — Ты ждешь признаний арестованного? — Мы все их ждем, мистер Роквелл. — Рот закрой, когда взрослые говорят, — снова бросил мистер Роквелл, и низкорослый мракоборец сконфуженно умолк. — Скажи мне, Айрис, а если твой приказ обернется боком, и Поттер просто не успеет сознаться? Просто потому что его там забьют до смерти. — Не утрируй. — Идем, посмотрим на него вместе. — Джон, ты думаешь, мне до этого сейчас? — Президент Эландер округлила запавшие глаза. — Если ты хочешь справедливости — то да, тебе должно быть до этого. А то у меня складывается впечатление… Роквелл вдруг осекся. Бровь президента Эландер дрогнула. — Или ты не хочешь справедливости? — Для убийцы сына я хочу совсем другого. Мистер Роквелл повернул голову, сделал глубокий вдох и снова впился в президента Эландер тяжелым взглядом. — Пусть нас оставят. — Нет. За столом послышались негромкие смешки. — Хорошо, — кивнул Роквелл терпеливо. — Говорю при всех. Ты решила, что Альбус Северус Поттер убийца. Просто потому что. Вместо того, чтоб доказать это, искать улики, опрашивать целителей, эти кони сидят у тебя в кабинете и ржут. Хорошо. Цель у нас, видимо, не поиск справедливости, а то, чтоб Поттера забили сокамерники. Хорошо. Но, когда это все же произойдет, если еще не произошло, подумай, что устроят всем нам британцы. Напомнить тебе, кто у них главный за международную безопасность? — Я не в состоянии сейчас думать о Малфое! — Зато он в состоянии думать о нас! И теперь подумай, кто из этих людей. — Роквелл обвел пальцем мракоборцев за столом. — Будет отстаивать твои действия перед британцами. И Конгрессом. И Международной конфедерацией, если Малфой будет в хорошей форме. Я лично со стула не встану, чтоб тебя оправдать. Тем более, как верно подметил мистер Свонсон, я не имею права находиться здесь. Низкорослый мракоборец снова поднялся, но снова рука Роквелла усадила его на место. — Ты не простишься с сыном. Не сможешь его оплакать и не сможешь взять паузу, чтоб пережить это горе, — уже мягче проговорил мистер Роквелл. — Ты будешь вынуждена защищаться от Малфоя. Опять. И на этот раз одна. Пожалей себя. Молодые мракоборцы уже даже не сомневались в правдивости слухов, витавших в небоскребе Вулворт-Билдинг: ну конечно эти двое были давними любовниками! Иначе как мистер Роквелл продержался на высокой должности целых двадцать лет, а президент Эландер позволяла так собою манипулировать. Президент Эландер сомкнула губы и, закрыв лицо рукой, устало ссутулилась. — Да, сложно, да, больно. — Мистер Роквелл кивнул. — Но ты сильная мудрая женщина. Собери свою боль в кулак и не выпускай, пока все это не закончится. Нельзя, чтоб Поттера убили в камере. Пусть будет суд, пусть все будет по закону. Ты и добьешься справедливости для Нейта, и защитишь себя. Пусть Поттера, пока еще не поздно, переведут в камеру 4-В, пусть там ожидает суда. Я помогу со следствием, к черту увольнение, вернусь. И бросил на бывших подчиненных очень короткий, но очень красноречивый взгляд: «Молитесь». — Все камеры заняты, — тут же вклинился один мракоборцев. — Голодные вампиры в 1-В, контрабандисты из Сан-Хосе занимают 2-В, 3-А и 1-А. А в 4-В уже сидят мошенники, а остальные… — Поттер — парень тощий и компанейский, ничего страшного, поместится в 4-В. — Делайте, что говорят, — произнесла негромко президент Эландер. — Разошлись. Стулья заерзали по полу. Роквелл, выдохнув с облегчением, кивнул. — Спасибо, Айрис. Мракоборцы вышли за дверь, перешептываясь, чем оставили для помощницы президента минимум вариантов тридцать развития событий в кабинете. Из всего, что успела подслушать в шепках помощница, она уловила и без того известную истину — Джон Роквелл, конечно, сволочь, но как же, черт возьми, крут.***
12:32 — Поттер, на выход! Я посмотрел снизу вверх куда-то в темноту. — Я занят! Меня убивают! — На выход! Согнувшись от последнего удара в живот, прежде, чем снова загорелись факелы на стенах, я приподнялся на холодном полу. И снова любезно помогли — подняли за волосы и толкнули в решетку. Я за всю жизнь с людьми так часто не соприкасался лицом, как с этой злополучной решеткой тесной камеры. Мракоборец крепко сжал меня за локоть и увел, старательно не замечая того, что я оставляю следы крови на его форменном темно-синем пиджаке. Прошли буквально шагов пять, прежде чем меня затолкали в камеру неподалеку от выхода. Михаил, просунув руки сквозь прутья решетки, смотрел на меня внимательно. По крайней мере, нас разделяли две решетки и пять шагов. — Повезло, Поттер? — Ну да, ну да, — прохрипел я, усмехнувшись. — Не зря рассказал Роквеллу, где скрывается твой вечно разыскиваемый сын. Михаил ударил по решетке так, что древняя ржавчина посыпалась и по коридору эхом прокатился лязг. Я рассмеялся и обернулся на новых сокамерников, о существовании которых понял по голосам позади. — Мое почтение. После того, что было в прежней камере, я готов был соседствовать с кем угодно, а потому, несмотря на боль абсолютно в каждой клеточке тела и непрезентабельный внешний вид, решил быть дружелюбным. Но прежде, надо было осмотреться. Я попал в камеру к безликим, в каждой стране одинаковым бродягам. Довольно грязные, плохо пахнущие, относительно спокойные, которых никто не будет судить и которые долго не задержатся в камерах — такие есть везде. От таких вряд ли стоит ждать расправы. Максимум их преступлений — пьяная драка или попытка обокрасть какой-нибудь магазин поддержанных мантий. Им не до меня, они уже ждут, когда разбегутся по своим норам на свободе. Но я не лица их осматривал. А стены. — За что задержали? — спросил меня неряшливого вида бородач. Я попытался вытянуть из стены особо выделяющийся каменный блок. Блок держался намертво крепко. — Да так, — отмахнулся я. — Бытовой каннибализм и скотоложство. От меня тут же отпрянули. Чего и требовалось. Я не знал, сколько еще будут гореть факелы, а потому жадно и быстро осматривал каждый шов между каменными блоками — в темноте этого не сделать. Ковырял пальцем кладку, но нигде ни щели. — А ну пусти каннибала-скотоложца, — бросил я, присев на корточки перед лавкой. Как же обожгло болью колени и поясницу — словами не передать. Но сидевший на краю лавки узник вздрогнул и вскочил на ноги, освободив место. «Ну же, я знаю, ты не бросишь меня, старый», — лихорадочно думал я, заглядывая под лавку. А лавка-то не деревянная, чтоб за доски сунуть тайничок, а сплошная, металлическая. — Да ну нет, — взвыл я, с горечью ударив по лавке руками. Лавка покачнулась с едва слышным стуком. Я широко распахнул глаза. — Всегда помни, кто действительно о тебе заботится, сынок. — Наземникус Флэтчер, наблюдавший за мной из коридора. Я начал непроизвольно улыбаться, несмотря на тянущую боль в разбитых губах. Руки вцепились в лавку и принялись ее шатать — она стояла будто не ровно, не совсем плотно к полу, и что-то стучало, осталось понять что и где. Это был кусок каменной плитки, чуть возвышавшийся над полом и прижатый ножкой металлической лавки. Сдвинув лавку, я попытался схватить этот кусок, но он настолько невысоко торчал над полом, что пришлось задержать дыхание и аккуратно, ювелирно, подцепить его кончиками дрожащих пальцев. Вместе со мной дыхание задержала вся камера. А я, едва не рыдая, тянул осторожно плитку, так и чувствуя, что, наверное, завтра ногти отпадут. И я вытянул — это даже оказалась не плитка, а каменный брусок. Под бруском была выдолбленная неглубокая ниша, в которой блеснул… — Шило? — разочарованно выдохнул один из бродяг. Маленькое, с подгнившей во влажном тайнике деревянной рукояткой, ржавое шило. — Что за возня? — послышался в начале коридора громкий оклик мракоборца. Виднелись две тени, заставившие умолкнуть. — Тихо там! Факелы потухли, словно их задул одним выдохом великан. Сжав шило в ладони, я наслаждался тем, как иголка впивается в кожу, и сел на лавку, прикрыв ногой, на всякий случай, нишу. Слушая шаги, я гадал, куда эти двое служащих шли — к нам ли, в камеры, или прямо, на выход отсюда. — Тихо там, — повторил я шепотом слова мракоборца, но уже лично сокамерником. Закрыв глаза так крепко, как только можно было, я потер лицо рукой. Лицо казалось рыхлым каким-то и липким. Главное не начать думать о том, сколько инфекций и микроорганизмов может попасть в открытые свежие раны через отнюдь не стерильные условия камер. Чтоб не заснуть, потому как сразу нахлынуло желание задремать, я сжал пальцы на опухшей и ноющей скуле. Мне не нужно спать, мне нужно было ждать.***
17:05 Здание больницы «Уотерфорд-лейк» не отличалось ни пестротой, ни необычным планом постройки, ни острой черепичной крышей и совершенно не выделялось средь городского пейзажа. Маглам не на чем было зацепить взгляд — даже вывески для них видимой, и той не было. В этот раз, правда, на флагштоке реял черный флаг — черт его знает, почему. Никто вопросом, впрочем, и не задавался, а если и задавался, то без последующего выяснения истины. Маглооталкивающие чары работали всегда хорошо — за свою долгую историю нога ни единого магла не ступала на крыльцо «Уотерфорд-лейк». Мистер Роквелл стоял с двумя картонными стаканами и терпеливо ждал у главного входа в больницу «Уотерфорд-лейк», как раз наблюдая за прохожими. Прохожие мало интересовали его, но это было лучше, чем смотреть в закрытые двери, надеясь в каждом вышедшем маге встретить того, кого ждал. Ждал уже минут десять, расхаживал по тротуару и думал, пока, в процессе своих маятниковых хождений мимо подворотни не заметил случайно, что кто-то вылезает из окна третьего этажа больницы «Уотерфорд-лейк». Поспешив в подворотню, Роквелл задрал голову — Роза, — прошипел он. — Почему не в дверь? Роза Грейнжер-Уизли, как раз нашаривая ногой ступеньку пожарной лестницы, глянула на него сверху вниз. — Почему-почему? — пробурчала она недовольно. — Потому что мне здесь не рады. Там такая почему-то беготня… Ну что ты смотришь? У меня, конечно, не самая красивая в семье попа, но имей уважение, не пялься. Отцепив руку, сжавшую что-то липкое, Роза скривилась. — Фу блядь, во что я уже вляпалась? — Лезь уже. Осторожно! Роза, в попытке вытереть руку о фасад больницы, чуть не слетела с лестницы вниз. Вытянув руку, мистер Роквелл придержал ее за спину. Не нашарив очередной ступеньки, Роза приготовилась было паниковать, но снова глянула вниз и, оценив расстояние в полметра от земли, спрыгнула, — Фу-у-ух, — устало пропыхтела она, откинув со лба лохматые кудри. — Это было сложно. — Идем, — с опаской поглядывая наверх, в распахнутые окна, сказал Роквелл и всучил Розе один из стаканов. Они молча перешли дорогу, поравнявшись с толпой у светофора. Зашагали между стройных рядов кустов к набережной — впрочем, неважно куда, от больницы подальше. — Ты зачем вообще полезла в больницу? — Мистер Роквелл заговорил уже у ограждения набережной, повернувшись лицом к видневшимся небоскребам Манхэттена. — Место преступления все-таки, — пожала плечами Роза, облокотившись на ограждение спиной. — Нашла что-то? Роза отпила кофе из стакана. — Тот персонал, который не гнал меня в шею, согласился поговорить. Короче, все верят в несчастный случай, повлекший за собой смерть от травм. Даже наш эскортник. Мол, следов убийства нет, тело чистое. Ну, я, конечно, большой любитель теорий заговоров, но искренне верить в то, что Эландер в ночь после суда сам упал, а потом сам умер — такое себе. И снова глотнула кофе. — Как у Ала дела? — поинтересовалась она. — Плохо, — коротко ответил Роквелл. — Веришь, что это не он? — Пока не доказано обратное — да. — Чего президентша на него зуб точит? Даже не на Малфоя, а это в его и стиле, и возможностях, и мотиве. А на моего безобидного забулдыгу-кузена. Роквелл пожал плечами. Роза прищурилась. — А если подумать? — уточнила она. И усмехнулась. — А-а-а, я поняла. Ал — кривая и косая сторона вашего любовного треугольника. Его сливают, и президент Эландер претендует на всего тебя уже без конкурентов. Вот оно что, я раскусила ее тайный замысел. Слушай, а может это она Нейта прикончила? А что? Подставила Ала, расчистила путь от конкурентов, и вот ты уже вернулся на службу, а сейчас еще вернешься в Вулворт-Билдинг, а там свечи горят и шампанское по бокалам разлито. Роквелл невесело фыркнул. — Боже, как я талантлива, это же просто синопсис бестселлера, — протянула Роза. — А назову его… «Власть и хмель. Битва за фаллос». — Ужас какой. — Да что б ты в этой жизни понимал. Роквелл допил кофе и сунул пустой стакан в урну. — Ладно, президентов обольститель и кузенов совратитель, — проговорила Роза с ноткой извечного ехидства. — Теперь к делу. Я утром была на автовокзале. — Уже интересней, — кивнул Роквелл. — Твоими людьми там и не пахло. Но, тем проще было разговорить персонал. Мистер Роквелл повернул голову и внимательно глянул в довольное веснушчатое лицо. — У тебя есть… билеты, чеки, что-нибудь? — У меня есть нихрена из этого. Но. — Роза достала из поясной сумки телефон. — У меня есть записи с камер видеонаблюдения. — Ты достала записи? — Ага. — Отличная работа. — Мистер Роквелл даже опешил от успешного исхода крайне сомнительного мероприятия. — Как ты уговорила службу безопасности? И, вспомнив о том, что Роза Грейнджер-Уизли славилась крайней беспринципностью в работе, посерьезнел. — Только не говори, что Империус. Роза вытаращила глаза в изумлении. — Роквелл, — оскорбленно произнесла она. — Я — дочь героев Второй магической войны. Ты считаешь, что воспитание и моральные принципы позволят мне использовать Непростительные заклятия? Взгляды встретились. — Нет, конечно, я просто стащила твой жетон федерального маршала и прошла с ним куда надо без проблем. Кстати, вот он. И протянула Роквеллу удостоверение. — Короче, — снова протянула Роза, не дожидаясь нотаций. — На камерах Ал засветился. И реально он сел в автобус и уехал. Глянешь. — Это просто отлично. Спасибо, — взяв у нее телефон, кивнул Роквелл. — Там и время, и картинка нормальная. И Ала узнаешь сразу, он в привычном тебе ракурсе — со спины и чуть согнутый. — Роза, когда, говоришь, ты уезжаешь домой? Роза бросила пустой стаканчик в урну. — Ладно. Помощь еще нужна? — И так помогла. — Ты же понимаешь, что для Эландерши запись с магловских камер — такая себе улика? — Лучше, чем ничего, — заверил мистер Роквелл. — Тем более, что ждем обратно делегацию из министерства, там будет шуму много, Айрис должна будет немного отступить. Никогда бы не подумал, что буду так ждать Скорпиуса Малфоя. — О да, это щас начнется. Слушай, а может, пока ждем, ты проведешь меня в камеры Вулворт-Билдинг? — поинтересовалась Роза. — Я поговорю с Алом, пофотаю его разбитое хлебало. Напишу, может, чего о беспределах системы правосудия, а? — Хоть ты не лезь, я тебя прошу. — Ну, бляха, опять начинается. Мы все молчим. Да нельзя об этом молчать, об этом надо орать в голосину. Да, Ал у нас не эдельвейс безгрешный, но его там убивают. Надо кричать об этом беспределе, чтоб пресечь. — Давай вытащим его, а потом будем кричать. — Джон, ты вообще не понимаешь, как работает огласка. Если не кричать, то не вытащим. — Как бы не докричаться, чтоб хуже не стало. Так. — Мистер Роквелл глянул на часы. — Я буду возвращаться. Все еще хочешь помочь? — Ну да. — Сможешь встретить Поттера и Малфоя? Та же пристань, с которой я тебя увозил в Лондон. — Конечно встречу, это ж два моих самых любимых родственника. Мистер Роквелл кивнул. — Только без твоих теорий, Поттеру-старшему вообще не до этого. — Я постараюсь. — И без шуток про… ты поняла. Пожалуйста. — Да какие уж тут шутки, — закатила глаза Роза. Мистер Роквелл зашагал прочь, в сторону «Уотерфорд-лейк», где, попав под щит Маглоотталкивающих чар, трансгрессировал. Стоило только подняться на крыльцо Вулворт-Билдинг, чтоб понять — что-то не так. Окна на нижних этажах были выбиты и устилали мелкими осколками тротуар. Стойка администратора была расколота надвое, а сама волшебница, которая трудилась, встречая гостей улыбкой, сидела, пригнув голову и боясь пошевелиться. Растения в каменных кадках были перевернуты, усыпая пол землей и смятыми листьями. — Всем служащим — закрыть двери кабинетов! — прогремел чей-то усиленный заклинанием голос откуда-то сверху. — Система лифтов остановлены, пожалуйста, не пытайтесь воспользоваться ими! По возможности, пожалуйста, используйте каминную сеть, порталы или трансгрессию, и покиньте здание! Сотрудникам, которые не могут покинуть рабочее место — пожалуйста, закройте двери и ждите дальнейших указаний! Волшебница за стойкой снова пригнулась и, оглядевшись, быстро трансгрессировала. На черно-белом шахматном полу тянулся затоптанный след крови. — ЛЮБОЕ НАРУШЕНИЕ ОЗВУЧЕНЫХ ПРАВИЛ МОЖЕТ СТОИТЬ ВАМ ЖИЗНИ! — снова прогремело сверху. В третий раз без приглашения ворваться в кабинет президента Эландера мистеру Роквеллу уже не помешал никто — помощницы не было. — … в них невозможно попасть, они очень быстрые — вот стоит на лестнице, секунда, и уже внизу. — Значит надо было всех этих подопытных перебить еще в камере! Вы видите, что произошло?! Какого черта никто ни за чем не следит?! Когда мистер Роквелл толкнул тяжелую дверь, все, собравшиеся в кабинете президента Эландер вздрогнули. Президент, казалось, еще более бледная, чем утром, едва дышала от гнева, а мракоборцы в смятой и местами драной форме, повернулись к бывшему начальнику уже не как к тирану, а как к спасителю. — Что здесь произошло? — прошептал мистер Роквелл. — Побег, — просто ответила президент Эландер, комкая в руках носовой платок. И завертела головой на мракоборцев. — Что вы, придурки, замерли?! Искать! Мракоборцы засуетились. — Кто сбежал? — Мистер Роквелл сжал спинку стула. Огромные глаза президента Эландер горели безумием. — А ты догадайся с трех раз!***
16:42 Когда шаги слышались одиночными, я открыл глаза и уставился в темноту перед собой. Я слушал эти шаги. Тяжелые, шаркающие. Я их уже узнавал. Он ходил иногда, каждые сорок-пятьдесят минут, проходил вокруг камер, и уходил обратно по коридору. Одному Богу известно, сколько раз я сбивался, отсчитывая про себя сорок-пятьдесят минут. — Эй, — едва вспыхнули факелы, позвал я тихо. Мракоборец подошел. — Чего тебе? Я облизал разбитые губы. — Мне нужен доктор. Мракоборец фыркнул и направился по маршруту обхода дальше. — Эй! — снова позвал я, вцепившись в решетку. — Я все скажу, просто мне нужна помощь. Он обернулся. Я снова облизнул губы и закивал. — Я все расскажу. — Даже в глазах защипали слезы. — Мне нужна помощь. — Ты готов дать признательные показания? Я жадно закивал. Мракоборец, тоже кивнув, приблизился и достал из кармана волшебную палочку. Решетка лязгнула. — Поттер, на выход, остальные — два шага на… Но прежде, чем он успел договорить, я подтянул его за лацкан пиджака к решетке и быстро, пока хватало сил удержать, замахнулся шилом. Изо рта мракоборца вырвался булькающий звук. Пальцам стало тепло. Я заморгал, чтоб видеть лучше — шило по самую рукоятку торчало в широкой напряженной шее. Мракоборец широко раскрыл рот и хватал воздух. Глаза округлились. — Больно делают не только, когда гаснет свет, да? — прошептал я, приблизив свое лицо к его. Свободная рука нашарила его волшебную палочку и вытащила ее из ослабевших пальцев. Я осторожно выпустил рукоятку шила и толкнул дверь решетки. Вышел в коридор, где дышалось легко, спрятал палочку за пояс, обошел сгорбившегося и сжимающего на шее руки мракоборца и пнул его в голень. Он упал на колени, продолжая хрипеть и вряд ли до конца понимать, что торчит у него в шее. Губы сами тянулись в улыбке, а перед глазами все было так ярко, так красочно и тепло, что даже перестало пахнуть плесенью, кровью и немытыми телами. Я снова сжал рукоятку шила, а внутри просто парил от легкости. То, как дышал мракоборец, напоминало ритм какой-то песни, забытой, но на языке крутящейся. Пальцам опять стало тепло и скользко. Наверное, я тогда впервые почувствовал себя неотразимым — на меня смотрели все. Контрабандисты из камеры напротив, мои тихие новые сокамерники, которые боялись даже смотреть на приоткрытую решетчатую дверь, шипящие люди из камеры соседней. Шипящие люди. Я повернул голову в их сторону, не отпуская рукоятку. Кажется, тем людям тоже не было страшно: они прильнули к решетке, толкаясь и сжимая прутья, жадно вдыхали спертый воздух и кусали губы, бились и широко раскрывали одинаковые острозубые рты. Я смотрел на них всех, не видя лиц по отдельности. И улыбнулся им. Мракоборец начал хрипеть громче. Из его рта на пол толчками текла кровь. Я повернул голову к нему и моргнул, сильно зажмурившись. Снова перед глазами плыла картинка. Пришлось проморгаться несколько секунд, прежде чем все приобрело четкие очертания. Я опустил взгляд, на затылок мракоборца, на напряженные вены его шеи и, как впервые, увидел свою руку. Не ту, которая сжимала шило, а ту, что лежала на широкой мокрой спине. Рука была тоже мокрой, скользкой и грязной от крови и каменной пыли А сквозь эту липкую затертую грязь виднелись ненавистные мне татуировки на пальцах. Крест, лев, буквы, якорь, месяц. Губы снова потянуло в дурацкой улыбке, хотя все остальное тело дрожало. Дрожавшие пальцы разжали рукоять шила и залезли в раскрытый рот. Не все залезли — большой, с чернильным латинским крестом, остался прижатым к подбородку. На пальцы давил ряд нижних зубов, когда я медленно давил на нижнюю челюсть. Верхнюю же оказалось схватить не так просто, но я сумел и начал тянуть: верхнюю — вверх на себя, нижнюю — вниз. «На что ты надеешься, у тебя руки в два раза тоньше, силы в них нет, да и колотит тебя», — билось в голове. Но я тянул и, почувствовав сопротивление, когда рот открылся так широко, как только мог, а голова мракоборца смотрела в потолок, вдруг перестал дрожать и резко развел руки. Послышался хруст и короткое бульканье. В лицо брызнула теплая кровь, но я и не вздрогнул. Мракоборец упал, а я, утирая кровь с лица, смотрел только напротив себя — контрабандисты, кажется, дышали только потому, что я пока им не запретил. Широкая пятерня Михаила разжала прутья решетки. Он попятился в камеру. Шипящие люди в камере напротив взвыли нестройным хором и толкали решетку. Та держалась чудом и защитными заклятиями. Я направил палочку на эту решетку, и дверь скрипнула. Люди вылетели и в секунду оказались у тела мракоборца. Они, как воронье, окружили его, перевернули, но разочарованно отпрянули. Одна женщина лишь осталась сидеть на коленях и жадно облизывать перепачканные в крови на полу руки. И мне стало их жаль. Они были голодны, а мракоборец — уже мертв. Я не пил человеческую кровь, это аморально. И сложно — после смерти, человек горчил и вонял, как лирный корень. — Алохомора, — произнес я, нацелив палочку на решетку, из которой на нас смотрели притихшие контрабандисты. Решетка негромко скрипнула, и, медленно приоткрылась. Вампиры смолкли. Женщина, жадно вдыхая запах, поднялась с колен. Я поймал взгляд Михаила и направился прочь. — Назад! Назад! — Закрывай!!! Я слышал скрип решетки, нечеловеческий ор, громовой рык медведя, шарканье босых ног, звук падения чего-то огромного, но даже не обернулся. Я запахнул куртку плотнее и прошагав еще немного, трансгрессировал.***
Преподобный Рамос оглядел дюжину гостей в синих пиджаках взглядом человека, у которого под подушкой не было пистолета. — Добрый вечер. Взгляд его черных глаз задержался на единственном, кого он знал. Мистер Роквелл был бледнее беленой стены. — Где он? — гаркнул мракоборец, на которого не-маг посмел смотреть сверху вниз. — Кто, мальчик? — мирно спросил преподобный Рамос.***
Дверь открыли, кажется, даже раньше, чем я успел постучать. — Да, черт возьми, Вудсток девяносто девятого, — поздоровался я, указав на хозяйку дома указательными пальцами. Хозяйка «сломалась». Она застыла, приоткрыла рот, а в глазах сияло полнейшее непонимание — она была в порядке. — Какой Вудсток девяносто девятого? Тебе сколько лет, лапушка? — Взгляд посерьезнел. «Сломался» теперь я. Наши взгляды встретились. Я выглядел, надо сказать, плохо. Таких в дом нормальные люди не пускают. Именно поэтому я сюда и явился. — Короче, ты меня вряд ли помнишь, — прижав руку к ноющим ребрам, протянул я. — А если и помнишь, то вряд ли хорошее… Но мне больше некуда идти, меня ищут, мне нужно выпить и пушка, если есть. Вэлма Вейн выглянула, вытянув длинную шею. Принюхалась. — Ты один? Я огляделся и кивнул. — Заходи.