***
Я проснулся, но глаза открыть боялся. Тело болело и горело. Жар был даже в кончиках пальцев — казалось, если сейчас пошевелю ими, натянутая горячая кожа попросту лопнет. Но не жар и не тупая боль заставляли меня что есть сил сдержаться, чтоб не открыть глаза. По лицу что-то елозило. Так легко, то касаясь, то нет раскаленной кожи, будто подпрыгивало, и заставляло задерживать рвущийся наружу выдох, в ожидании, когда снова щека почувствует это прикосновение — щекотное, невесомое, чуть колючее. Я знал, что это было. Помнил эту щекотку на лице, у глаз, на шее и ниже, думал, что забыл, но нет: она разбудила меня из тягучего долгого сна, притупила боль и страхи, оставив только один. Страх не сдержаться, открыть глаза и убедиться, что это вот, щекочущее лицо, примерещилось. И, когда защекотало у самого носа, я не сдержался и открыл глаза. И хуже чем умер, когда прямо перед ними увидел длинную свалянную прядь волос. Не показалось. Несколько секунд потребовалось, чтоб оценить все критически и понять — хоть и не показалось, но я ошибся. Это были не дреды, а просто спутанные волосы. Пахли они не сигаретами и кокосовым маслом, а тяжелыми восточными духами. Рядом болталась и задевала лоб черная бахрома, свисающая с очень широкого рукава шелкового халата. Из рукава тянулась тонкая белая рука, тоже остро пахнущая духами. Негромкий нежный голос что-то напевал. Длинные, покрытые блестками ногти вдруг оказались в опасной близости от моего глаза. Я замер и приоткрыл рот. Скосив взгляд на остро заточенные края, я вжался в матрас и нервно сглотнул. Глаза бешено заметались — я был готов к тому, что сейчас умиротворенные мотивы пения закончатся тем, что эти когти разорвут мне глазницы. Я не выдержал и зажмурился, когда почувствовал ноготь у нижнего века. Но боли не последовало — только что-то легонько прижали пальцем к скуле. И руки опустились. Открыв глаза, я осторожно поморгал. И, уперев руку в матрас, с трудом привстал. Повернув голову в сторону стоявшего рядом треснутого зеркала, я максимально сфокусировал взгляд. Мое синюшно-багряное лицо выглядело так, словно я в положении лежа прочесал по асфальту милю. А на скуле, косо заклеивая синяк, красовался розовый детский пластырь с мультяшной пони. Я хрипло рассмеялся. Испугался пластыря! — Спасибо, Вэлма. — Я перевел взгляд. — Мне гораздо легче. Вэлма Вейн широко улыбнулась. Ее худое скуластое лицо отражало крайней степени радость. Уверенная в том, что ее детский пластырь спас мне жизнь, она выпрямилась, перекинула спутанные волосы через плечо и бесшумно зашагала прочь. Длинный шелковый халат, расшитый золотыми нитками, развевался причудливой мантией. Я выдохнул и снова рухнул на пыльную подушку. В груди болело, в спине тоже. При попытке повернуться на бок, я едва не взревел от острой боли и собственной беспомощности. Пришлось остаться в той же позе, в которой я и уснул, на спине, и смотреть в балочный потолок чердака. Было жарко. Было нечем дышать: спертый воздух, запах старых забытых вещей, шлейф духов Вэлмы, пыли. Сквозь небольшое окно мансарды проникал солнечный свет. В этом свете я видел, как парит пыль. Это все было вроде происходило со мной, но как-то без моего осознанного участия. — Блядь, — простонал я, вложив в одно короткое слово абсолютно все: начиная от моего рождения в апреле две тысячи шестого и заканчивая зализыванием ран на чердаке сумасшедшей женщины из Нового Орлеана. Кстати о сумасшедшей женщине из Нового Орлеана… Моя вновь накатившая ударной волной сонливость протиснула сквозь свои липкие границы еще и чувство тревоги. Я ведь совершенно не знал, чего можно ожидать от Вэлмы Вейн. Она сильная, она быстрая, у нее где-то был арбалет! А еще у нее мозгов с горошину, и безумия с Тихий океан. А ну как сейчас ей в голову стукнет чего-то, и она посчитает, что гуманней всего будет меня добить кухонным ножом, чтоб не мучился? Или вспомнит про шрам на своей щеке? Как назло, внизу что-то грюкнуло. Я вытянул шею, чтоб взглянуть на дверь и подумать попутно, чем можно ее забаррикадировать. Хлама, благо, навалом — и коробки битком набитые, и чемоданы древние, и книжные полки, и манекены, и старая мебель. Надо было срочно уходить. Я попытался снова встать, и даже свесил ноги с кровати, но грудную клетку сковала боль. Альбус, паникуй. Мой внутренний ипохондрик просто разрывался от диагнозов, а потому я лег обратно и приготовился умирать. И веки тяжелели, и в темную бездну тянуло сознание, и сонный паралич — мой лучший друг в последние годы, уже загадочно готовился к выходу. Но нет, я не умер. Я просто заснул снова. Сон был неспокойным, но очень тягучим. Я пару раз просыпался, смотрел в темноту и засыпал снова. Когда же, наконец, организм выспался на сорок лет вперед и тонуть в темноте сомкнутых век уже не получалось, я сел на кровати под аккомпанемент жалобного скрипа старых пружин. На чердаке было темно. Опираясь на холодное кованое изголовье кровати, я поднялся на ноги и глянул в окно. И на улице было темно. Не знаю, сколько я проспал, но день пролетел очень быстро. Или… нет, все же очень медленно: все, что случилось в Вулворт-Билдинг, казалось мне ярким воспоминанием о давнем фильме, который напугал в детстве. Я робко выглянул за дверь, которая скрипнула, как мои суставы при резком движении. В коридоре свет теплый, но очень тусклый — в Хогвартсе так было, когда свечи парили под потолком. Но нет, это не свечи парили — под потолком на длинном шнурке покачивалась лампа в бордовом тканевом абажуре. Тусклый свет освещал пролет лестницы, устланной старым протоптанным ковром. Сжимая занозистые перила, я спустился вниз по ступенькам, боясь вдохнуть — делать вдохи было больно, да и дом пугал. Тени на темных цветастых обоях причудливо плясали, рисуя будоражащие воспаленную фантазию сюжеты: то ли змеи, то ли языки пламени. Я спускался и слушал каждый скрип ступеньки, каждый шорох. Когда же затылок что-то задело — это все, это предынфарктный ужас. Я вжал шею в плечи и задрал голову. И почувствовал себя идиотом снова. За балки под потолком висело не меньше дюжины маленьких птичьих клеток, из которых выглядывали вьющиеся растения. Растения оплетали прутья ажурных клеток, переплетались между собой, тянулись к балкам и к карнизу у окна, свисали вниз — именно одну из клеток я и задел головой, а то, что свесилось перед глазами было лишь отростком плюща, а никак не щупальцем хтонического ужаса, живущего в потолке. Придержав клетку, чтоб перестала раскачиваться, я глянул в гостиную, из которой доносилось очень тихое и нежное пение. Вэлма Вейн, ссутулившись, сидела за старенькой швейной машинкой, а на столике перед нею был раскинуты какие-то старые джинсы. Услышав мои шаги, Вэлма подняла взгляд. — Входи, — мягко позвала она. — Я не укушу. Если это должно было меня успокоить, это не сработало вообще. Вэлма еще улыбнулась, улыбка была жутковатой — рот широкий, острозубый, хищно клацнувший. Вот я и замялся в проходе, а Вэлма, снова вернувшись в свой мирок, склонилась над машинкой, расправила плотную джинсовую ткань и снова начала напевать себе под нос мелодию. Я не знал, что мне говорить. И, проспавшись хорошенько, начал осознавать ужас и глупость содеянного. Что же я наделал… От бессилия я даже перестал бояться Вэлму. А что ее боятся? Да, она невменяемая, но руки и ногти перепачканы сухой затертой кровью у меня. Я опустился в кресло, устланное клетчатым пледом. И я не знал, что сказать. Что делать — и подавно. Тишину разбавляло негромкое пение чего-то смутно знакомого. А вскоре добавился и размеренный стук швейной машинки. Мне нужна помощь. — Я уже здесь, сынок. — Наземникус Флэтчер сидел на подлокотнике дивана и был готов снова радовать меня своим участием. Закрыв лицо руками, я тихонько засмеялся. Меня ищет каждая собака в МАКУСА, а я не придумал ничего лучше, чем бежать к психопатке под крыло. — А что, лучше бежать к Диего и привести след к нему? Он тебе потом «спасибо» не скажет, — протянул Наземникус. Я появился на пороге дома малознакомой (а в случае Вэлмы и ее памяти — незнакомой вообще) женщины, в крови с ног до головы, не объяснил ничего, пробрался на чердак, упал в кровать и уснул мертвецким сном. Честно говоря, лично я бы на месте Вэлмы уже вызывал полицию. — Ой да ладно, — снова вклинился Наземникус. — К ней такие и ходили обычно. Стук машинки затих. Я поднял взгляд и нахмурился. Вэлма смотрела четко туда, где сидел и умничал Наземникус Флэтчер. — Вэлма, — позвал я дрогнувшим голосом. — Я… Она моргнула, заправила волос за уши и снова продолжила пение над швейной машинкой. — … Я. — Растерялся. — Я сделал очень большую ошибку. Меня ищут и… Вэлма подняла взгляд. — Вудсток девяносто девятого? Да ёб твою мать! Я обессиленно сгорбился и закрыл лицо руками. С одной стороны, эта рыбка Дори меня даже если и сдаст полиции, то секунд через семь напрочь забудет чего хотела, зачем звонит в участок и откуда в ее ухе голоса. С другой же — да она может по соседям уже пробежалась и безо всякого умысла раструбила о том, что у нее на чердаке незнакомец в крови прячется от кого-то. Я инстинктивно прибежал к ней за помощью. Почему к ней? Ал, Господи! И по ходу понимал, что она не помощник. В ее мире блесток, пряностей и перепевок рока девяностых нежным голосом дриады не было места жестокой реальности того, что происходит за дверью этого пропахшего духами и пылью дома. И уж точно не было места мне — даже если я закричу о помощи, она не услышит. Если я закричу во весь голос в рупор, не услышит никто. Так было всегда. — Всегда рядом, сынок, — кивнул Наземникус. — Всегда рядом. Ладно, не всегда. Швейная машинка застучала снова, перебив мою попытку сказать еще раз. Вместо слова вырвался выдох, а машинка застучала, мол, и не пытайся, здесь глухо. Руки пахли грязью. Кровь на них въелась в кожный рисунок, в ногти и под ногти, но была уже не красной, а напоминала разводы мерзкой коричневой грязи. В лучшем случае грязи. — Зомби, — тихонько протянул я, узнав, наконец, песню, которые мурлыкала Вэлма. — Зомби, зомби. Стук машинки оборвался. Мы с Вэлмой переглянулись. Она мне улыбнулась — как впервые увидела. И я понял, что сейчас будет ее коронный вопрос. Я обессиленно откинулся на спинку кресла и закрыл лицо руками. Как же меня надо было бить в голову, чтоб мне показалось — Вэлма Вейн прям меня спасет и укроет от всего мира? Я был слаб. Хотелось исчезнуть и плакать, плакать вдоволь. Мне было жалко себя, жалко мракоборца, жалко голодных вампиров и даже контрабандистов. Мне было страшно и очень больно — как же хотелось зажмуриться, и чтоб за эту секунду появился мой большой и сильный герой, который схватит за ухо и вытащит из омута всего этого дерьма. Но я не заслуживал героя. Вдруг я вздрогнул и убрал ладони от лица, когда почувствовал на них теплое дыхание. Вэлма Вейн сидела на коленях у кресла, близко-близко, подкравшись так быстро и тихо, что даже пол не скрипнул. Я вжался в кресло, а Вэлма привстала и вытянула ко мне руку. И снова колыхнулась бахрома широких рукавов, а длинные спутанные волосы защекотали лицо и шею, когда она приблизилась. И снова ее холодные паучьи пальцы прикоснулись к моему пылающему лицу, а острый длинный ноготь сверкнул блестками в опасной близости от глаза. — Если нужно спасать себя, все средства хороши. Не бойся, — произнесла Вэлма негромко. Я почувствовал, как ее ноготь легонько задел глаз, когда она утерла пальцем мои слезы. — Ты хороший умный мальчик. Я смотрел на нее, боясь шелохнуться. Ее распахнутые глаза были живыми, а не как у манекена за витриной. Тонкий палец размазал слезу по моей щеке, явно вырисовывая какой-то узор. — Футболка есть в шкафу, а джинсы я тебе ушила. Поэтому, иди-ка в душ, снимай всю свою одежду, — похлопав меня по щеке, сказала Вэлма. — Надо ее сжечь, пока темно. И, заметив, как вытянулось мое лицо, подмигнула мне. Я повернул голову, чтоб Наземникус как-то мне это истолковал, но глухо — он исчез. — И не пугайся, котеночек, — Вэлма поднялась на ноги и, стащив со стола джинсы, отряхнула их. В воздух поднялась пыль и обрывки ниток. — В этом доме не вызывают полицию.***
Скорпиус Малфой издалека наблюдал за похоронной процессией с лицом человека, которому вообще присутствовать на кладбище неуместно. Малфою было душно, ему хотелось спать, голова раскалывалась от боли. Если мигрень считалась недугом аристократов, Скорпиус чувствовал, что страдал за все поколения семьи разом. — На сколько я выгляжу траурно по шкале от одного до десяти, где один это «похуй вообще», а десять — «готов прыгать в могилу за усопшим»? — зевнул Скорпиус, не поворачиваясь к стоявшему рядом. — На двоечку, — шепнул Луи честно. — Что ж, ладно. Скорпиус потер пальцами переносицу. Белая роза в его руках рассыпалась на глазах — того и гляди, не доживет до момента, когда ее опустят на надгробную плиту Натаниэля Эландера. — Я должен кому-то сказать, — шепнул Луи снова. — Ты сказал мне. Все, расслабься. Ох уж эти муки совести! Скорпиус радовался, что подобное чувствовал редко. — Послушай, — шепнул он. — Рассказать о том, что были какие-то там кровоподтеки во рту Эландера и вероятность того, что кто-то эту гниду придушил — это значит укрепить веру его мамки в то, во что она хочет верить. — Но она права. — Но мы подставим Ала. И так его дела не очень. В стройном ряду процессии, Скорпиус так и не рассмотрел высокую фигуру президента Эландер. Он оглядывал людей, облаченных в черные траурные одежды, и гадал, кто это вообще такие. Вероятно целители, исследователи, но не вся же сотня. Они выглядели скорбящими, понурыми, сдержанными, а Скорпиус смотрел на них и думал — прозвучит ли из уст хоть кого-то, каким чудовищем был тот, кому сегодня приносили цветы. Не прозвучало. То ли Натаниэля Эландера любили — недаром был объявлен траур, то ли Скорпиус Малфой просто не дождался этих слов, когда, опустив на плиту розу, поредевший бутон которой подгнивал у колючего стебля, трансгрессировал. Беспокоить государственным скандалом женщину, вернувшуюся с похорон собственного сына, бесспорно, являлось нарушением всех возможных трактовок слова «приличие». Слово «приличие» Скорпиус Малфой знал — вычитал его лет в девять в толстом англо-французском словаре, на страницах которого усердно рисовал фаллические символы, в знак протеста против принуждения его к изучению иностранных языков. Но слова «циничный» и «гад» Скорпиус знал куда лучше — они занимали почетное место в первом абзаце его личного дела. Именно поэтому, не смея отступать от общепризнанной оценки своего характера, Скорпиус Малфой милосердно дал президенту Эландер десять минут на траур, в течение которых выпил кофе в булочной напротив Вулворт-Билдинг. Скорпиус Малфой не изменял своей традиции приехать в МАКУСА, чтоб выпить кофе и устроить государственный переворот. Однако, на первых же минутах понял, что противник силен. Президент Эландер выглядела не так плохо, как ожидалось. В ней кипела ярость — лучшее топливо. — Я очень соболезную вашей утрате, — произнес Скорпиус, сидя напротив госпожи президента в ее просторном кабинете. — Однако хочу, наконец, понять, по какому праву Альбус Северус Поттер был арестован. Сорок минут как длился диалог ни о чем. Невысокий молодой мракоборец с острым лицом, напомнивший Скорпиусу рождественского эльфа, снова развернул свиток пергамента. — Мистер Поттер напал на служащего и выпустил заключенных вампиров. По показаниям очевидцев, немногих уцелевших, кстати говоря… — Я не спрашиваю, что говорят очевидцы в камерах. Я спрашиваю, уже в седьмой раз, о причинах ареста мистера Поттера. — Скорпиус кипел. — Улики, показания, признания — что из этого есть? И перевел взгляд на президента Эландер. — Гражданин Великобритании был арестован на вашей территории вашими людьми совершенно беспочвенно. Если основания были — хочу их услышать. Блеклые глаза президента Эландер скользнули по мракоборцу. Тот, поспешно смотав свиток, вышел за дверь. — Новый Роквелл? — протянул Скорпиус, глядя ему вслед. — Старый мне нравился больше. Итак, к делу. И опустил руки на стол перед собой. Президент Эландер смотрела на него немигающим взглядом. — Он убил моего сына, — просто ответила она. — У вас есть доказательства? — Я знаю точно, мне не нужны доказательства. — Боюсь, это так не работает, — холодно сказал Скорпиус. — Я повторю вопрос еще раз: по какому праву Альбус Северус Поттер был арестован? Почему вы уверены, что именно он имеет отношение к смерти вашего сына? Президент Эландер отвернулась к окну и застыла на мгновение. Кончик ее длинного носа подрагивал. — Он угрожал. Мне и моему сыну. Все из-за этого вашего треклятого философского камня. — Президент Эландер перевела взгляд. — Это было, когда наша делегация студентов плыла в Хогвартс на первый турнир. Мы тогда с вами, Малфой, познакомились лично. Скорпиус чуть улыбнулся. — Да, было дело. Но, смею напомнить, вы мне тогда тоже угрожали. — И к чему это сейчас было сказано? — К тому, что обвинять кого-то в столь серьезном преступлении, имея лишь угрозу пятилетней давности, вы не имеете никакого права. — Мой сын был убит! — Мне очень жаль. Но скажите, следуя вашей же логике, я могу винить вас в том, что развожусь с женой, ведь пять лет назад в каюте корабля вы мне угрожали? Президент Эландер багровела на глазах. — Это не одно и то же. — Это так же безосновательно и притянуто за уши. Уж простите. Я соболезную вашей утрате… — Ой, да конечно! — Я пытаюсь быть вежливым, второй такой попытки не будет, пожалуйста, выслушайте. Итак, я очень соболезную вашей утрате. Однако это не дает вам права обвинять и арестовывать человека, не имея на то никаких законных оснований. Президент Эландер закивала. Ее узкое лицо выражало крайней степени неприязнь, но губы улыбались. — Вы действительно считаете, что все, что случилось с Нейтом в менее чем сутки после того чертового суда — банальное совпадение и несчастный случай? Скорпиус поймал прохладный взгляд. — Да. — Кто бы сомневался. — Президент Эландер встала с кресла. — И снова мы ничего не решили, — уже строже напомнил Скорпиус. — Если конкретных улик нет, я требую подключить к нашему диалогу представителя Международной Конфедерации, потому что правами человека, уж простите, не пахнет. — А правами вампира, который выпустил своих голодных собратьев из камер? — Давайте попутно разбираться, что голодные собратья делали в камерах вообще. Президент Эландер резко опустила ладонь на стол. В ее руках силы, казалось, было немного, но ножки стола задрожали. Сделав вид, что стол дрожит исключительно от движения литосферных плит, Скорпиус сохранял невозмутимость. — Могу я поговорить с теми, кто ведет расследование? — Они все в камерах, показывают мистеру Поттеру поле, так сказать, действий вашего без вины виноватого Альбуса. Хотите присоединиться? — С удовольствием. А мистер Роквелл поприсутствует? Хотел бы услышать его виденье ситуации. — А слов мракоборцев, которые, в отличие от него, все еще работают здесь, вам недостаточно? — Хотелось бы услышать человека, который не боится быть с вами несогласным, госпожа президент. Не в силах отделаться от подозрения, что Джона Роквелла от него прячут, Скорпиус спустился вслед за низкорослым и не по годам важным мракоборцем на этаж, который встретил их контрастно узким и темным коридором по сравнению с прочими залами небоскреба. — Как вас зовут? — поинтересовался Скорпиус. Мракоборец немало удивился. — Свонсон. — Очень приятно. Значит вы, мистер Свонсон, подсуетились уже, чтоб занять место вашего предшественника? — мягко спросил Скорпиус, шагая следом. — Да ладно вам, одобряю. Нам с вами, видимо, тесно сотрудничать. Свонсон кивнул. — С мистером Роквеллом было сложно. Надеюсь, вы его ошибки не допустите — она стоила ему карьеры. — Какой ошибки? — мракоборец заинтересовался, но до последнего старался звучать и выглядеть серьезно. Скорпиус улыбнулся. — Он не умел идти на компромиссы. А политика — это сплошной компромисс. Мало быть крепким плечом для хрупкой женщины, нужно иногда быть изворотливым и делать все правильно, так сказать, не допускать конфликтов. — Конфликты не нужны никому. — Вот именно. А мы сейчас на пороге очередного, грандиозного. Однако запустить когти в легкую жертву Скорпиус не успел. Впереди коридор освещался то и дело вспыхивающими факелами, показались очертания камер, похожих на решетчатые коробки, а голоса людей, расхаживающих мимо них, уже вполне были различимы. — А вот и мистер Свонсон, — послышался знакомый голос. Он отбивался эхом по низкому помещению. Головы повернулись к мракоборцу — Скорпиуса то ли не заметили, то ли посмели проигнорировать. — Расскажите нам всем, мистер Свонсон, как очень временно исполняющий обязанности директора штаб-квартиры мракоборцев. — Мистер Роквелл шагнул вперед. — Что за три дня вы развели за бардак? Молодой мракоборец повержено смотрел перед собой — мистер Роквелл снова был одет в форменный темно-синий пиджак. Скорпиус фыркнул. — Предательски сломалась карьерная лестница, — проговорил он негромко, хлопнув мракоборца по плечу. — Бывает. Помещение было настолько неприятным, что уже поднявшись в зал совещаний, что под самой крышей Вулворт-Билдинг, Скорпиус не мог отделаться от солоноватого запаха влаги и плесени. Вдобавок в голове все еще бился навязчивый звук — капанье воды из потолка. Голова снова раскалывалась от боли, однако эта боль ни шла ни в какое сравнение с горением раздражения внутри. Они снова потеряли битый час на ничто. — И это уже становится тенденцией ловить Розу Грейнджер-Уизли в каждой щели. По какому праву она проникла в здание и что-то фотографировала в камерах? Делая вид, что спокоен, Скорпиус кивал. — Разберемся. Обсуждать любопытную Розу, сующую нос в каждую бочку определенно важнее, чем разбираться с законностью ареста Альбуса Северуса Поттера. Скорпиус выдвинул стул и уселся за длинный стол. Рядом с ним сел Джон Роквелл — неплохое соседство. Роквелл хоть и был напряжен и не выглядел как гонец с хорошими новостями, но в голове Скорпиуса все чаще звучали наставительные слова Генри Тервиллигера о том, что единственный, с кем в МАКУСА можно вести конструктивный диалог без интриг и уловок — именно директор штаб-квартиры мракоборцев. — Давайте подытожим, — прервал разгоревшиеся споры касательно поведения британской журналистки Гарри Поттер. Он выглядел изможденным и немногим лучше президента Эландер, которая вынуждена была в день похорон сына отвечать на вопросы недовольных англичан. Споры стихли. — Какие новости? Молодой мракоборец приготовился ответить, но мистер Роквелл его опередил. — Вчера вечером проверили дом не-мага, то есть, тестя. Альбуса там нет, но ночь на первое сентября он провел там. После чего проводил сына в аэропорт Хьюстона, где и был задержан по итогу. Роквелл косо глянул в сторону своих бывших подчиненных. — Я говорил уже, повторю еще раз. Оснований для ареста не было. Доказательств виновности Альбуса Северуса Поттера — нет. То, что имеем в итоге: происшествие в камерах и побег, я имею в виду, это результат действий, основанных исключительно на эмоциях и догадках. И вопрос халатности штаб-квартиры мракоборцев. — Мракоборцы среагировали молниеносно, — отчеканила госпожа президент. — И допустили произвол в камере вместо того, чтоб начать следствие. Президент Эландер всплеснула руками. — В девятый раз давайте выяснять, — прошипел Скорпиус. — По какому праву Альбус Северус Поттер был арестован? Доказательства его вины, пожалуйста. — Никаких, — кивнул мистер Роквелл. — О чем я неоднократно заявлял. Алиби мистера Поттера подтверждается. — Хорошо, в таком случае… — Погодите, мистер Роквелл, почему же «никаких доказательств»? — вклинился наконец коротышка Свонсон. — А виноградная гроздь? — Что? — президент Эландер завертела головой. — Что ты сказал? Лицо мистера Роквелла посерело, а во взгляде промелькнуло смешанная с недоумением тревога. Президент Эландер впилась в мракоборца Свонсона жадным взглядом. Тот, самодовольно скривив губы, изобразил недоумение: — А мистер Роквелл разве не говорил? — Джон, что ты не говорил? — Мистер Поттер резко обернулся. — Всем известный факт. Виноград — это подпись, — вместо мистера Роквелла ответил прервавший его на полуслове мракоборец Свонсон. — Альбус Северус Поттер долгие годы работал и, уверен, продолжает работать на наркокартель. И у этого наркокартеля есть фишка — оставлять на месте своих зверств послание в виде виноградной грозди. Мистер Поттер прекрасно знает эту фишку, а вы, мистер Роквелл, знаете, что он знает. Скорпиус так крепко сжал карандаш, что тот треснул. Отлетевший кончик звонко прокатился по столу. Глаза президента Эландер расширились в половину бледного лица. — Он прислал в ту ночь гроздь! В ночь на первое сентября! Джон! Она резко повернулась. — Что ты молчишь?! — Разве это не улика? — съехидничал Свонсон. «Улыбнешься еще раз — заболеешь проказой», — подумал Скорпиус, про себя вспоминая проклятье из фолианта в фамильной библиотеке. Битва проиграна. — Это улика, — кивнул мистер Роквелл, не оспаривая. — Мистер Свонсон прав. Но разве есть уверенность в том, что виноградную гроздь прислал именно Поттер? Битва не проиграна, пока борется Джон Роквелл. Джон Роквелл поднялся с места. «Если ты сейчас затащишь, я уговорю Поттера-старшего на твою с Алом помолвку. Украшу вам гортензиями свадебную арку и слова тебе больше никогда едкого не скажу» — Скорпиус напрягся, молясь про себя. — Виноградная гроздь — это улика. Но пока не доказано, что отправлена она была именно Альбусом Северусом Поттером, это не дает права считать его виновным. — Да кем же еще она могла быть отправлена?! — Тем, — мистер Роквелл обошел кресло президента Эландер. — Кто точно так же как я, как мистер Свонсон, знал о том, что виноград — это подпись. Подпись, которая выведет к мистеру Поттеру. Я поясню. Он на мгновение задержал взгляд на мистере Поттере. — Кроме того, что Альбус когда-то давно имел связи с наркокартелем, он еще и являлся моим информатором. Последняя афера в Сан-Хосе успехом не увенчалась для тех, кого показания Альбуса подставили. Проще говоря, для тех, кто сидел в камерах до вчерашнего дня. — И какое отношение этого ко всему? — нетерпеливо бросил Свонсон. — Прямое, Свонсон. О прошлом мистера Поттера, уверен, знали многие, иначе ему было бы очень сложно укрепить свой авторитет. Задержанные из камер — это верхушка айсберга. Контрабандисты образуют сеть крепких связей. Вы не задумались о том, что послать вот эту подпись мог любой из тех, кто знал о прошлом Поттера и о его промысле информатора МАКУСА? С целью, чтоб тот оказался в итоге в камере с арестованными контрабандистами и получил… по заслугам? Не думали? Свонсон приоткрыл рот. — Надо посмотреть со всех сторон. А не высказывать подслушанное, даже не попытавшись как-то элементарно проанализировать, — проскрипел мистер Роквелл. Он резко сжал руки на спинке стула мракоборца Свонсона, заставив того вздрогнуть. — Мое мнение — Альбуса Северуса Поттера подставили. Президент Эландер выглядела взбешенной. — У нас нет ни единого прямого доказательства вины, но есть доказательства невиновности. — Мистер Роквелл вернулся на место. — Первое — подтвержденное алиби. Второе — недавняя история с контрабандистами, которым выгодно закрыть Поттеру рот. И третье, уж простите, не хочу никого обидеть, но Альбус Поттер не производит впечатления человека стойкого и крепкого. Несколько дней истязаний в камерах — он продолжает молчать. Почему? Потому что он гордый самодовольный убийца? Бред. Роквелл сжал край стола. — Поттер знает законы не хуже нас всех. Он понимает, что лучший вариант для него — пойти на сделку со следствием, сознаться, выторговать себе условия и, самое главное, прекратить истязания в камерах. Но он этого не делает. Или он мазохист, или ему не в чем признаваться. «О-ох, Роквелл, ты хорош!» — В последний раз Скорпиус Малфой чувствовал такое удовлетворение в первую брачную ночь. — Он разорвал человеку лицо, — парировал молодой мракоборец. — Прежде чем его два дня убивали за решеткой, и никто не попытался это прекратить. — Он выпустил вампиров, которые устроили здесь кровавую баню! — Давайте рассматривать тот факт, что… Президент Эландер звучно треснула рукой по столу. Мракоборцы стихли. Президент Эландер сомкнула губы в тонкую плотную линию и тяжело вздохнула. — Простите. Сил нет. Скорпиус впервые не смог с ней не согласиться. И даже подумал о том, что, возможно, у президента голова болит сильнее, чем у него. — Давайте просто разбираться, — мирно сказал Скорпиус. — Без эмоций. — И снова потратим время на разговоры и спор, — буркнул мистер Поттер. — В отличие от всех, я буду краток. От лица нашего министерства, нашей страны, мы просим экстрадиции. — Что?! — Скорпиус так и вздрогнул, обернувшись. Роквелл звучно закрыл лицо рукой. — Нет, мы не просим экстрадиции, — поспешил отрезать Скорпиус. — Мы просим доказать законность обвинений, разобраться в том, что произошло. Мы окажем любую помощь, пойдем на диалог… — Мы сюда приехали просить экстрадиции, — прервал мистер Поттер. Лицо его оставалось непроницаемым. — Прошу предоставить нам право судить Альбуса Северуса Поттера на территории Великобритании. Президент Эландер вскинула брови. — Ну надо же, — протянула она. — Вы все-таки признаете, что ваш сын — убийца? — Я признаю, что он преступник. И сегодня я услышал достаточно. — Мистер Поттер повернул голову. Скорпиус склонился над столом. — При всем уважении, мистер Поттер, запрос на выдачу преступников — это парафия не ваша, а Департамента международной магической безопасности, главой которого все еще являюсь я. И я приехал сюда разобраться в законности ареста. И пока я не разберусь, не получу на руки доказательную базу, а не догадки, теории и домыслы, не инициирую процесс экстрадиции. Тем более, что… И едва не рухнул обратно на стул, когда мистер Роквелл молча встал со своего места и вышел за дверь. «О нет», — и последний оплот пал. — Роквелл! — Скорпиус протиснулся сквозь толпу служащих в холле. Мистер Роквелл вылетел из Вулворт-Билдинг, на ходу бросив на стойку администратора свой форменный пиджак. Едва не влетев носом в закрывшуюся дверь, Скорпиус нагнал экс-мракоборца лишь на крыльце. — Вам что надо? — бросил Роквелл. — Идите, готовьте экстрадицию. — Перестаньте. — Скорпиус приблизился. — Давайте поговорим. — Избавьте меня от этого. Придержав его за рукав рубашки, Скорпиус вздохнул. — Простите. — И трансгрессировал, невзирая на маглов неподалеку. Разжав пальцы, когда под ногами оказалась твердая опора, Скорпиус поежился от шума ветра. Холодный воздух обдувал лицо и заглушал все прочие шумы — хотя, может и не было шумов, кроме свиста ветра: что может вообще шуметь на крыше небоскреба? Мистер Роквелл, багровый как разъяренный бык, отошел в сторону. — Что? — сдавшись в итоге, проговорил он. — Зачем? И обвел руками то ли крышу, то ли ореол всего, что происходит вокруг. Скорпиус запахнул мантию. — Роквелл, ну хоть вы не истерите, — взмолился он. — Вы наш ферзь, понимаете? Ну что вас дернуло… Роквелл отмахнулся. Грудь его вздымалась от тяжелого дыхания. — Вы должны переговорить с Поттером. Я — пиздюк малолетний, детсадовец, вас он послушает… — Опять я что-то должен, — Роквелл сжал кулаки. — Он приехал договориться за выдачу преступника. Он знает, что Альбус виновен — почему я должен бежать и его разубеждать? Почему я должен вариться во всем этом один, лгать, ночами не спать и выгораживать этого идиота, если никому ничего не нужно? Я самый деятельный здесь или как вообще? Скорпиус цокнул языком. — Потому что вы… — Что я? Увидев, что Малфой замялся, мистер Роквелл отмахнулся. — То, что вы сказали в зале совещаний — это мощнейший довод, — не отступал Скорпиус. — Вы сломали обвинение. Я понимаю, что вас подкосило неслабо — этот Свонсон украл, подслушал, не знаю, что сделал, но рассказал про виноградную гроздь. Но вы так лихо вырулили! — Малфой, вы не поняли? — Роквелл глянул на него с жалостью. — Я солгал. Эта теория притянута за уши. — Мне так не показалось. Кто-то из окружения контрабандистов действительно мог отправить президенту виноград, чтоб подставить Ала, заманить его в камеру и… — И знать, в таком случае, что в палате «Уотерфорд-лейк» Нейт уже мертв. Это херня, Малфой. Свонсон слишком неопытен, чтоб сходу все связать. Айрис не в том состоянии. А Поттер-старший все прекрасно понял. — Да и насрать, Роквелл, — проскрипел Скорпиус. — Гните эту линию, это шанс оправдать Ала. Вы же верите в его невиновность. — Нет. — Я понимаю, вы на эмоциях. — Я не на эмоциях. Ветер заглушил его слова. — Тем не менее, — Скорпиус откинул волосы со лба и повысил голос. — Вы пытались его защитить! — И это нужно было, видимо, только мне! — гаркнул Роквелл, перекрикивая ветер. — Поттер-старший приехал забрать преступника под суд. Вы приехали устроить здесь международный конфликт. — Я приехал помочь Алу. — Вы приехали устроить Айрис очередную проверку на прочность, не надо лгать! Роза, — Роквелл сделал вдох. — Ей нужна сенсация, поэтому она и ползает по всему зданию с камерой. Кому реально есть дело до спасения? Очнитесь. — Вам. — Да я устал решать ваши проблемы! Я вообще не работаю здесь уже! Скорпиус согласно закивал. Роквелл запустил руку в волосы и крепко зажмурился. — Господи, я просто хочу жить нормально. Как раньше. Работать до семи вечера, иметь выходной, видеться с Гарри Поттером раз в три года по работе, а не вторую неделю бегать за ним и уговаривать не ругать сына сильно! Нет, блядь, появился Альбус Северус Поттер и все, жизни нет, теперь я должен прикрывать его. Его сына, его тестя. Его отца успокаивать по сорок раз в неделю! Я не могу больше, я не хочу больше. — Роквелл так быстро расхаживал в опасной близости у края крыши, что Скорпиус то и дело задерживал вздох и посылал мысленные импульсы в космос о том, чтоб крыша не кончалась. — Альбус Северус Поттер может быть виновен. Это мое мнение! Довольны? — Доволен, отойдите, пожалуйста, от края, — пролепетал Скорпиус. Роквелл глянул вниз, пожал плечами и послушно приблизился. Выглядел он обессиленным. — Я соврал Айрис, соврал вам всем, чтоб выгородить его снова. И, оказывается, что все напрасно — решили экстрадировать, как заранее виновного. — Послушайте, — проговорил Скорпиус, стуча зубами. — Поттер-старший сегодня наслушался такого, что шока до конца жизни хватит. Он вспылил. Точно так же, как вы сейчас. — Я не вспылил. — Да конечно! Скорпиус снова затянул пряжку на мантии потуже — ветер рисковал унести ее прочь. — Поттер ушел в отказ, да. Он устал от того, что всплывает об Але день ото дня. Но завтра он придет в норму и будет жалеть. Вы сейчас все бросите, развернетесь и уйдете — и тоже будете жалеть. Да, вы устали. Но вы же атлант. — Поэтому, раз я атлант, давайте я снова взвалю себе на плечи эту неблагодарную работу! — Но вы же любите его. — Кого? — Ну, его. — Ненавижу. — Вот, — со знанием дела проговорил Скорпиус. — Вы тоже ушли в отказ. Не рубите так. Мистер Роквелл вдруг вмиг побледнел. И перевел на Скорпиуса серьезный взгляд. — Вы чего сюда приехали? Государственный переворот устроить или в мою личную жизнь лезть? — Так, я бы попросил не называть дипломатическую миссию… Роквелл трансгрессировал, не дав договорить. Скорпиус умолк и цокнул языком. Практически не слыша собственных мыслей из-за завывающего ветра, он трансгрессировал следом.***
— Это съедобное? — М-м-м… нет. — Это что-то из горючих полезных ископаемых? — Поттер, много сложных слов, — вразумил Наземникус. — Не поймет. Вэлма Вейн почесала шумовкой лохматый затылок. — М-м-м, — снова протянула она. — Нет. Я зацокал пальцами по старому деревянному столу, окрашенного яркой нежно-голубой краской. В столе были сквозные следы от пуль — их Вэлма называла «дырочками для посуды», а потому я покручивал свободной рукой торчавшую из отверстия в голубой доске чайную ложку. — Это курага? — М-м-м… нет! Играть было весело. Если бы не одно «но». После получаса игры, я забыл, что именно угадываю. — Ты пытаешься угадать, какую песню она поет. — Наземникус сидел за столом и смотрел на меня разочарованно. — Встретились два придурка. Что у одного фляга свистит, что у этой вместо мозга хлебный мякиш. А началось все утром, которое я опять проспал. Спалось крепко, без снов, разве что руки пахли все еще горелым тряпьем. А может пахло не от рук, а из окна — за домом до самого рассвета дымилась металлическая бочка. Проснулся я в итоге от запаха. Не горелых тряпок, уже нет, а жженного сахара. Сев на кровати, я потянулся — тело болело, но боль была скорее тупой и тянущей, нежели вчера, когда даже моргать было мучением. Я оглядел пыльный чердак, немало перетрухал, когда в углу на манекене увидел свою кожаную куртку — та, латанная-перелатанная, в огонь не отправилась по причине своих габаритов и возможного едкого запаха паленой кожи. Куртка пахла чистящим средством и была все еще мокрой — на занозистый пол с рукавов стекали струйки воды. Когда я спустился (и снова задел головой цветок в клетке под потолком), к запаху жженного сахара добавился и запах пригорающей кастрюли. Стало неспокойно — не удивился бы, если Вэлма могла поставить кастрюлю на плиту, выйти на улицу, найти там красивое стеклышко от бутылки и залипнуть в него часа на полтора. Но когда, миновав устланную разномастными коврами гостиную, заглянул на кухню, удивился: Вэлма Вейн стояла у плиты, что-то напевала себе под нос и бросала в кастрюлю кусочки разломанной шоколадной плитки. Не знаю, что такое она варила, но я неловко сел за стол, минуты две собирался с силами, чтоб поздороваться, но Вэлма, вдруг замерев, принюхалась и резко обернулась. — Вудсток девяносто девятого, — я помахал рукой. — Тьфу на тебя. — Взгляд посерьезнел, с лица сошло недоумение. И снова отвернулась к плите, напевая нежным голосом что-то смутно знакомое. Крайне неловкое чувство было. Нет, я уже не боялся — чего бояться? Как дурак крался, шугался, дрожал. Но я не любил чужие дома. Не любил неловкое молчание в гостях. А о чем говорить с Вэлмой Вейн? Вот я и решил угадать, что она поет. И игра зашла в тупик. — Не привыкай к ней, — шипел Наземникус наставительно. — Да, она обаятельная ебанушка, но не забывай, насколько она ужасный человек. Я мотнул головой. Еще не хватало проникнуться симпатией к этой женщине. — Уходи, — бормотал Наземникус. — Не сейчас, конечно. Сейчас-то глянь на свое лицо. Я достал из «дырочки для посуды» ложку и, утерев ее выпуклую сторону от пыли, попытался рассмотреть свое отражение. Мало что рассмотрел — что-то перекошенное и сине-багровое. Однако общее представление появилось. А если пошло заражение крови? Я ведь с разбитым лицом ползал по грязной камере, в которой у каждого второго завсегдатая целый букет болячек? А мог ли кусочек стекла отколоться от линз очков и попасть мне в глаз? Может, печет и слезы всю ночь текли от этого? А если отек мозга? Вот, кажется, если задуматься, я не чувствую левую сторону… — Ох, — простонал я, когда внутри все похолодело от страха за свое здоровье. — Мама… — У-у-у, — подхватила Вэлма. — Это «Богемская рапсодия»? — тут же встрепенулся и угадал я. — Да! — Блядь, — Наземникус упал лицом в стол. Я был так рад, что угадал песню, что ипохондрик снова спрятался. Вэлма наконец перестала варить то, что варила, и налила мне в большую кружку некую густую коричневую субстанцию, по верху которой плавали разноцветными утопленниками мармеладные мишки. Я не знал, как выглядит самопальный винт, который варят маргиналы в южных гетто, поэтому с опаской принюхался к очень сладкому запаху, с не меньшей опаской окунул палец в жижу и облизнул. Это оказался солоноватый и в целом приятный шоколад. Я переглянулся с Наземникусом. — Пей, — посоветовал тот. — Пока она не схватила нож. Все еще не отделываясь от мысли, что Вэлма путает меня то ли с одним из ее многочисленных детей, то ли с внучкой, я начал пить и так увлекся, что едва не давился жадными большими глотками. Вэлма села напротив и и медленно опустила голову на руки, наблюдая за мной. Снова неловко. — Что? — ввернул я. — Пойдем гулять. Я едва не подавился. — Э-э… сейчас? — Да. — Не ведись, она придурочная, — шептал Наземникус. — Заведет тебя на пристань и все, поминай как… Я махнул рукой, отгоняя его, как навязчивую галлюцинацию. — Вэлма, — протянул я растеряно. — Я не могу. Меня ищут. Она фыркнула в недоумении. — Ну так найти тебя в доме легче, чем на улице. Дом же маленький. Мне показалось это отчасти логичным. Рисковым, глупым, но не лишенным смысла. — Мне кажется, я буду привлекать внимание, — все же задумался я. — Синяки, ссадины… лицо вообще. — Тоже мне проблема. Вэлма в один миг перестала быть на стуле — ее словно ветром сдуло, я не смог уследить за скоростью ее движений. Зато позади, в гостиной, что-то загремело, и, секунда, Вэлма вновь появилась напротив, опустив на стол большую обшитую блестками шкатулку. — У меня есть хорошее проверенное средство. Я всегда использовала его, когда дети приносили домой ветрянку и лишай, а наутро их надо было отправлять в школу. О, аптечки! Моя тема. — А что это? — я придвинулся ближе. — Какой-нибудь мощнейший антисептик исключительно американского производства? — Нет, это тональный крем. Я вздохнул. Но, признаюсь, я хотел выйти из дома, где пахло восточными духами, пылью и многочисленными растениями. Идти некуда, опасно и страшно, да еще и такая сомнительная компания, но как же захотелось свободы. Пройтись куда-то, чувствуя внутри бурлящий адреналин от того, что за мной следят, ищут или уже нашли. Отвлечься и не думать, а просто шагать, смотреть перед собой на бесконечные вереницы дорог. — И поесть. — Вэлма, кажется, прочитала мои мысли. — Да. Наши взгляды пересеклись. И снова она показалась мне серьезной. — Да, — медленно согласился я, закусив сухую губу.***
Когда на часах и за окном все близилось к ночи, мистер Роквелл был занят тем, что пытался читать. Читал он редко, к своему собственному стыду, не мог похвастаться усидчивостью и в те редкие моменты, когда открывал книгу и откидывался на спинку кресла, засыпал уже к концу третьего абзаца. В этот вечер мистер Роквелл был намерен читать, даже если ради этого придется сжечь книжный шкаф дотла. И он читал, хотя получалось плохо — кофе в кружке остыл, про него забыли, к концу страницы забывалось то, что прочиталось в начале, буквы и строчки плыли перед глазами и снова хотелось спать. Да еще и руки то и дело судорожно сжимались на жесткой обложке, тело напрягалось, словно противилось сидению в кресле и намеревалось выскочить из него, как только разум будет достаточно занят сюжетом книги. Но мистер Роквелл упорно читал, подчищая зарождавшиеся в голове мысли. Сюжет, только сюжет, никаких мыслей. Но когда в дверь коротко постучали, мистер Роквелл вскочил на ноги так быстро, будто заведомо знал, что его вечером потревожат. Захлопнув книгу и даже не удосужившись запомнить номер страницы, он направился к двери. — Что вам надо? — без приветствий спросил он. Скорпиуса Малфоя на пороге он видеть не то чтоб ожидал. Но смиренно был готов. Малфой не стал заходить внутрь. — Вас попустило, Роквелл? — без тени насмешки спросил он, шагнув назад. — Я все сказал и не собираюсь более… — И, шагнув на крыльцо вслед за гостем, замер. Оглядев собравшихся на тротуаре людей у неприметного старого внедорожника, сначала подумал, что ему показалось. — Это что за… — Вы кое-что забыли в той пламенной речи на крыше. Нет, я понимаю вас очень, но забыли. — И что я забыл? — Презумпцию невиновности. Пока вина Ала не доказана, он невиновен. И пока мы можем все свои теории засунуть себе в одно место. Это не я придумал, это закон, — сказал Скорпиус без улыбки. — Мне казалось, что Джон Роквелл чтит закон. Роквелл, моргнув, растеряно повернулся. Скорпиус кивнул. — Вы не один. Давайте найдем нашего идиота, а потом вы скажете ему в лицо все то, что сказали мне.***
— Да как же вы… а-а-а! — Луи почти выл в голос. — Роза, вот специально сейчас для тебя. Если раздуть скандал, мы получим ответочку от МАКУСА. Айрис на измене сейчас, нельзя злить ее. В газетах караул, Нейт выставлен народным любимцем. И если обосрать их ответно, мы не получим ничего, кроме еще большего конфликта, ну Роза, окстись же! Блядь, ну я не знаю… Роквелл, скажите ей. — И скажу. Сейчас нужно действовать тихо, а не поднимать скандал. Найти доказательства, выстроить факты в защиту, а не писать компрометирующие статьи. Роза Грейнджер-Уизли была вне себя. — Нельзя молчать о таком скандале! Человека, без доказательств и не имея никаких на то прав, бросили за решетку. Там мракоборцы МАКУСА прикрывают произвол и чужими руками выбивают признания! Президенту плевать на это, она настроена принципиально. Ни о каких правах человека нету и речи. А если это не впервые так? Да скорей всего не впервые. — Роза откинула волосы назад резким движением руки. — Чтоб тушить пожар, нужно кричать о пожаре. — А я согласен с рыжим и легавым. Нельзя никаких статей писать. — Ну слава Господу-Богу, — выдохнул Роквелл. — Иначе вывезти парня по-тихому в Сальвадор не получится. — Какой Сальвадор? — Никто не будет его вывозить! Это нарушение закона, такое же, как и… — Да-да-да, я всех вас услышал. — Мистер Сантана, границы закрыты! — Значит, блядь, я их открою. — Роза, зачем ты его привезла? — простонал Луи. Роза была оскорблена до глубины души. — Мне показалось, он сможет помочь. — Умница, девочка. А то, я вас послушал, вы бы тут делов натворили. Надо расследовать, надо писать статьи… — А я все равно напишу статью. — Я уже знаю, кто получит вторую виноградную гроздь. — А вот это уже угроза! — Угроза — это если я скажу, что знаю куда окна твоей комнаты в отеле на Мэддисон-авеню шестьдесят шесть выходят. Умничает она! Вынесите кастрюлю и скребок, нужно занять распоясавшуюся женщину! Скорпиус отошел еще дальше, чтоб не слышать спора. — В «Пророке» появилась статья про Ала, — динамик в телефоне шумел и голос Доминик звучал неестественно скрипучим. — Странно, охотница за говном вроде с нами, больше некому писать. — Ты вытащишь его? Скорпиус улыбнулся в экран. И обернулся на особо громкий вопль. Уверенности поубавилось. — Надеюсь. Помощники у меня, я тебе скажу, такие себе: плейбой с сомнительной социальной ответственностью, две ЛГБТ-иконы и неуравновешенный латиноамериканец. Что мы сможем такой командой, кроме как «Оскар» выиграть, я пока не знаю… Лучше, чем ничего, это точно. Из динамика зашипел звонкий смех. — Чтоб ты понимала, мы объединили усилия две минуты назад, а они уже друг с другом переругались. — Зато ты там самый главный, — ответила Доминик. — Это да. — Ал, конечно, козлина, но не бросай его, пожалуйста. — Никогда. — Я люблю тебя. Скорпиус смутился и глянул себе под нос. — Да ладно тебе. Теплый момент разразили громом крики. И только Роза от возмущения потеряла дар речи. — Все, я пошел разнимать поножовщину, а то Роквелл уже пошел домой, — поспешно сказал Скорпиус. И, отключив телефон, зашагал обратно. Делая ставки пока что исключительно на себя, Скорпиус Малфой готовился к проигрышу заранее. — А теперь, — перекричав шквал недовольств, холодно сказал он. — Давайте оставим каждый свои методы при себе и подумаем, где нашего дурака искать.