Игры в богов

Весь следующий день я занимался ничем. Ощущения опасности не было — я, маясь от безделья, чувствовал себя как в последний день отпуска, когда по всем правам можно плевать в потолок, но душа жаждет немного поработать в конце-то концов. О плохом думать не хотелось, да и не моглось, и я, нежась ленью, занимался глупостями. В тот момент как раз я был занят изучением библиографических богатств среднестатистического дома южного гетто. Книги в доме Вейнов были, однако на богатство библиотеки рассчитывать не приходилось. Книги служили в основном пылесборником и вряд ли когда-то доставались с полок — они аж ссохлись, прижимаясь друг к другу. Хотя, некоторые книги все же открывались, так, например, немало поразившись, я вытянул с полки толстый сборник романов Гюго и, раскрыв, обнаружил среди страниц пожелтевший от времени пакетик с белым порошком. Порошок я быстренько утилизировал в унитаз, пока Вэлма не вспомнила вдруг о своей заначке десятилетней давности, сборник романов пытался читать, однако заснул на третьей же странице «Отверженных». Я не читал давно, нужно было что-то попроще мировой классики. И вот, свершилось, я нашел литературу, которая захватила меня на некоторое время. Я устроился на кровати с увлекательнейшей книгой под названием «Как стать супердевочкой». Конечно, супердевочкой не стать тому, кто был парнем, да еще и говном по жизни, но книжечка оказалась занятной — в свои кокетливые «немного за тридцать» я наконец понял, как работает женское тело, а также, что сельдерей — реально существующий овощ, а не культовая примочка для веганов. Я как раз читал увлекательную главу о том, как сшить наволочку, когда боковым зрением увидел около кровати незваного гостя. Чердак был хорошим укрытием — пол скрипел так, что пропустить входящего невозможно. Бесшумно передвигалась только Вэлма, практически летая от комнаты к комнате, поэтому, первой моей мыслью было, что это именно она, пришла показать мне очередную блестящую хрень, которую нашла в недрах своего шкафа. Но, оторвавшись от инструкции к пошиву наволочек и повернув голову, я увидел не Вэлму. Передо мной стояла незнакомая девушка в неприметных болотно-зеленых одеждах. Ее короткостриженые и невозможно светлые волосы отливали холодным пепельным блеском, а выразительные глаза смотрели так, словно это я посмел влезть в ее владения и молча с видом киношного маньяка, наблюдать. Мы переглянулись. Я, не сводя взгляда, потянулся к кухонному ножу под подушкой. — Альбус, — замогильным голосом прошептала незнакомка, внимательно наблюдая за движениями моей руки навстречу ножу. — Не бойся меня. Запомните, дети мои, если слышите фразу «не бойся меня», это значит, что самое время выхватывать из ножен меч и крошить противника. — Я твоя совесть. — Ебать, — вырвалось у меня. — Ты где была с две тысячи двадцать пятого года? — Я — плод твоего воображения, Альбус. — Замогильным голосом незнакомки, ей-богу, впору озвучивать творчество Лавкрафта. — Все, что тебя окружает — иллюзия. План на будущее номер семь — сходить к психиатру на прием, а то, чувствую, некоторые винтики в моем мозгу закрутились не в ту сторону. Я смотрел перед собой, приоткрыв рот. — Ты погряз в круговороте иллюзий, — монотонным голосом мудрой старицы говорила незнакомка и начала плавно водить рукой у моего лица. — Я — плод твоего воображения, одна из проекций твоего подсознания. Подумай, Альбус. Подумай и скажи… — Я ничего не понял. Проекция моего подсознания насупилась и моргнула. Длинные белесые ресницы сомкнулись. — Тебе не нужно ничего понимать, Альбус. Я — твой мираж. Просто ответь — где вторая запонка? — Чего-чего? Я одернул руку от ножа. Девушка шагнула назад. — Запонка. Твоя запонка. Где вторая? — едва ли не по слогам повторила она, чуть склонившись. — Ты — моя галлюцинация? — Да. — Галлюцинация кивнула. — Смирись, Альбус. Ты спился. — Но я трезв сегодня. Наши взгляды снова пересеклись. Девушка вздохнула, признав поражение. — А к тебе вчера не приходили? Позавчера? Я нахмурился. — Кто? — Такая… ну такая. — Незнакомка неопределенно очертила грушевидные контуры. — Ты бы запомнил. Я рассеянно покачал головой. Незнакомка возвела глаза к потолку, выругалась и разочарованно простонала: — Господи, какая она тупая… Ладно. — Дернув плечами, словно разминая их перед спайрингом, она присела передо мной на корточки. — Альбус, где вторая запонка? — Какая запонка?! — Твоя! С камнем! Где вторая?! Я вроде и понимал вопрос, а вроде и не очень. Какие-то отголоски мелькали в голове, но будто бы далеко от задворок сознания, будто это было, но давно и не со мной. Незнакомка, она же моя несостоявшаяся галлюцинация, кажется, начинала отчаиваться: — Это важно, пожалуйста, вспомни! Времени очень мало. У тебя было две запонки, в каждой — по осколочку философского камня. Одна в надежном месте. Где вторая? И вдруг я встрепенулся, вспоминая. Длинная серебряная цепочка на шее Альдо Сантана. Цепкая рука, срывающая цепочку в качестве платы за ритуал на кладбище. Кладбище, где звучал громкий, похожий на барабанную дробь, ритм. Ладонь, резко опустившаяся на влажную землю, толчки под толстым слоем грунта, вспыхнувшие огни в металлических бочках, хрип незнакомого голоса, щелчок отсыревшей задвижки на крышке гроба Сони Сантана… Ритм, отбиваемый по земле ладонью, тут же застучал в голове. Я резко выхватил из-под подушки нож. — Кто ты? Бегло оглядевшись, девушка сунула волшебную палочку обратно в ножны на поясе и медленно повернула голову в сторону мансардового окошка. Секунду мы стояли без движения — я не сводил взгляда с ее ладони, замершей опасно близко у волшебной палочки, и вдруг незнакомка исчезла, оставив после себя лишь отбившийся эхом хлопок трансгрессии. Я пришел в себя, моргнул и, подкинув нож вверх, поймал его за холодную рукоять. Перепрыгнув скрипучую доску у порожка, опустил ладонь на перила и, ритмично сжимая нож, спустился вниз. Ажурные клетки с цветами качались под потолком на цепях. Вообще не понимая, что это только что было за явление, я отставил в сторонку сотню вопросов и сомнений, приоритетное место заняло беспокойство за Вэлму. Она легкая добыча для человека, вооруженного волшебной палочкой — магла, а еще, судя по недавнему стуку швейной машинки, пребывающая временно в своей радужной контузии. Она не поймет угрозу, не успеет даже отскочить, ведь ее крайне емкое сознание было забито, по крайней мере час назад, перешиванием старой кроваво-алой шторы в бальное платье. Тем не менее, ощущение кого-то третьего неподалеку не покидало. Это чувство тревоги, нехватки воздуха в легких, и запах — едва ощутимый запах, какого ранее я никогда не ощущал. Запах чего-то горячего, обжигающего, словно если нюхать огонек зажигалки — в носу было неприятно сухо. — Вэлма, — едва слышно позвал я, выглянув в гостиную. У старенькой швейной машинки шлейфом тянулась тяжелая алая ткань и россыпь кружевных кусочков, а Вэлма, мурлыкая под нос песню, даже не подняла на меня взгляд. Своя атмосфера. А я, чувствуя, как колотится сердце, услышал негромкие шаги за дверью. Ощущения угрозы не покидало, напротив, рука сжала кухонный нож так крепко, что пальцы свело судорогой. В мутной стеклянной вставке двери виднелись очертания человеческой фигуры. Я распахнул дверь и замахнулся прежде, чем фигура успела сжать кулак для стука. В следующую секунду я встретился взглядом с распахнутыми в удивлении черными глазами. Крепкая рука успела перехватить мое запястье, прежде, чем нож попал в плечо. Я не шелохнулся. — Нет, — прошептал в неверии. — Не может быть. Рука сжала запястье еще сильнее. Мои пальцы дрогнули, а нож, колыхнувшись, выпал на порог. Я приоткрыл рот, выдохнув. Рассеченная бровь дернулась мне в ответ. Никогда я себе вольностей не позволял в отношении этого человека, ибо за фамильярность он имел привычку расстреливать, но не сдержался и бросился ему на шею. Сеньор Сантана коротко сжал руку на моей рубашке и хлопнул по спине. — Как вы… — Самолетом. — А, — протянул я, рассматривая грязно-вишневый автомобиль на подъездной дорожке. — А машину вы где-то у аэропорта подрезали? — Блядь, еще один, — буркнул сеньор Сантана, критически меня оглядев. — М-да. Что тебе сказать, ты не Аполлон. Моя радость улетучилась. — Все так плохо, да? Сильные синяки? — Нет, я просто констатировал. Выглядишь как обычно. Я даже не обиделся, настолько был рад его видеть. — А как вы узнали адрес? Сеньор Сантана задумался, поднял глаза вверх, чтоб убедиться, что номер дома правильный. Снова глянул на меня: — Собирайся, уезжаем. — Что? Сейчас? — Да, сейчас. Быстро! Я растерялся. Куда уезжаем, что собирать? Были ли вообще у меня вещи? Вот чего у меня точно не было, так это плана действий в голове, да еще и старик, явно придумав что-то, не спешил делиться мыслями. А пока я откровенно тупил и не знал, что хватать, куда бежать и какие вопросы задавать, то почувствовал затылком чье-то дыхание. Нос защекотал терпкий запах восточных духов. Повернув голову на Вэлму и глянув сверху вниз, я насторожился. Взгляд огромных глаз был далеко не затуманенным, как прежде, а с губ медленно сходила глуповатая рассеянная улыбка, сменяясь гримасой то ли удивления, то ли презрения, то ли страха. — Вудсток девяносто девятого, — наконец не спрашивая, а утверждая, сказала Вэлма севшим голосом. Взгляд ее застыл. Старик, тоже глядя перед собой, поспешно застегнул рубашку на футболке, скрывая татуировки на груди. Я не понимал, что происходит, но поражался и не верил. Вэлма со мной по два раза в день знакомилась и всякий раз безмерно удивлялась моей компании, но она узнала человека спустя… это сколько же… сорок лет! Сорок! Как это возможно, узнать кого-то спустя такое количество времени, особенно с памятью рыбки Дори и мозгами улитки Гэри? Я готов был поверить в то, что это ошибка — каждого встречного Вэлма Вейн непременно ассоциировала с Вудстоком, и даже мне было интересно, что ж она там такое в свои шестнадцать творила, что из всего своего жизненного пути четко помнила только фестиваль сорокалетней давности. Но, глянув на старика Сантана, опешил — тот не сказал ни слова, но, судя по тяжелому взгляду с подрагивающими веками и еще более тяжелому дыханию, от которого вздымалась грудь, он тоже узнал в городской сумасшедшей из Нового Орлеана давнюю знакомую. Он знал, куда ехать. Нет, все, уже никакого удивления, сеньор Сантана знал Вэлму Вейн, некогда присвоив ей гордое звание самой отбитой шмары из всех шмар которые когда-либо его окружали. Я, сложив в уме все слагаемые, даже сделал какой-то вывод, хотя Диего Сантана, помнящий человека из прошлого — это нормальный факт, а Вэлма Вейн, помнящая человека из прошлого — нонсенс и фантастика, а потому слагаемые были такими себе по степени равнозначности. Но вдруг я спохватился, когда Вэлма резко оказалась впереди, и с такой силой ударила старика по лицу, что его голова мотнулась, как у тряпичной куклы. Я в ужасе зажал рот руками. «Вэлма, беги!» — одним взглядом молил я. Она хоть и исполнила заветную мечту девяноста процентов людей, работавших некогда на картель Сантана, и, вероятнее всего, за этот поступок ей проститься три-четыре греха из прошлого, но у меня сердце сжалось. Сеньор Сантана утер кровь с губы и вновь повернул голову. — Допустим, я заслужил. — Он завел руку назад, за пояс под рубашкой. — Но, помнишь, что заслужила ты? — Нет! — крикнул я. Рука быстро мелькнула, и тут же в высокий лоб Вэлмы уткнулось дуло пистолета. Вэлма возвела глаза вверх, глядя на пистолетную рукоять. Я вцепился старику в вытянутую руку, но та была крепкой, словно каменной и не поддавалась моим попыткам опустить себя. — Перестаньте, — шипел я. — Хватит уже. Старик резко дернул вытянутой рукой в сторону и толкнул меня в грудь. Секунда, которую он потратил на то, чтоб оттолкнуть меня к лестнице, едва не стоила ему непоправимых последствий. Как только пистолет отклонился в сторону, Вэлма подлетела вперед и, прижав старика когтистой рукой к стене, очень широко раскрыла полный острых зубов рот. Старик Сантана, остолбенев, ослабил хватку — пистолет в его руке покачнулся и я успел выхватить его из дрогнувших пальцев. Рот Вэлмы раскрылся еще шире, острые зубы клацнули у скулы сеньора Сантана. — Вэлма! — взвыл я, попытавшись ухватить ее за волосы, за рукав с бахромой, за что угодно, чтоб остановить это безумие. Длинные пальцы сжались на плече старика так сильно, что я уже заранее слышал хруст костей. Успев юркнуть в тесное расстояние между разъяренным вампиром и поумерившим пыл наркобароном, я вжался спиной в старика, стараясь закрыть его лицо своим. — Вэлма, хватит, — прошептал я, глядя в ее налившиеся кровью глаза. — Все. Она меня не слышала и вряд ли видела — глаза бешено метались, острозубый рот, похожий на Улыбку Глазго, нетерпеливо клацал широко раздвинувшимися челюстями, длинный нос жадно втягивал запах. — Ну его нахер, этого мудака с Вудстока. Он тебя уже не обидит, ты сильнее, он испугался. Мы с ним сейчас просто уйдем. Я врезал ногой старику в колено, когда услышал, что тот уже собрался опротестовать этот факт. Тем более, что через слепящую ярость начали пробиваться картинки реальности. Вэлма вытянула шею и, наклонившись к моему лицу, принюхалась. Ее дыхание обожгло висок и щеку, защекотало ухо и заставило волосы на макушке встать дыбом. Я зажмурился, так и чувствуя щекой длинные зубы. Ее влажные губы и спадающие на лицо волосы пахли очень сладко, но не восточными духами, похожими на хорошую приправу к глинтвейну. Пропала горечь сандала, оставив лишь сладость — тягучую, головокружительную, на что-то похожую, но в то же время такую чужую, что я не узнал новый запах. Челюсти сомкнулись, клацнув зубами напоследок. Мы со стариком выдохнули в один голос. — Ну чего ты, — улыбнулся я, утерев пальцем слезу у глаза Вэлмы. — Все хорошо. Вэлма рассеянно мне улыбнулась, шагнула назад и путанно огляделась вокруг. Губы что-то нашептывали, но, не дав нам услышать, она дергано запахнула кофту и направилась в гостиную. Я отпрянул от сеньора Сантана. Тот, недолго глядя вслед, кажется, позабывшей о нас Вэлме, перевел вдруг взгляд на меня и вытянул руку. Поняв, что от меня требуется, я протянул ему пистолет, но прежде вытянул полную обойму. — Издеваешься? — Только посмейте подойти к ней, — процедил я. — Увижу рядом — приманю к себе пистолет и всю эту обойму высажу в вас. — Так, знаешь… — Я не шучу. Он смерил меня ледяным взглядом, но я не отвернулся. — Собирайся, — сказал старик вместо тысячи ругательств. Я кивнул и поднялся по лестнице. Старик, постояв пару секунд, заглянул в гостиную, но поспешил на чердак вслед за мной. Что ж, так хоть спокойнее. — Она меня приютила, не сдала полиции. — шипел я, когда режим истерички включился. — Прострелить ей голову — не лучшая благодарность, не находите? Со злости я пнул картонную коробку. — Ты не знаешь ничего, парень, — поднявшись на чердак, сказал сеньор Сантана. — Что она тебе рассказала? — Она ни слова мне не сказала! Ни единого слова, она просто укрыла меня в своем доме. Мне плевать, что я там чего-то не знаю. Плевать кто она и что вам сделала, здесь и сейчас она — моя семья. Как и вы, поэтому, можете поблагодарить за то, что я не дал откусить вам голову. Сгорбившись у расстеленной кровати, я тяжело задышал, успокаиваясь. Разозлился не на шутку, давно такого не было. Старик сел на кровать передо мной. — За тебя плотно взялись. Твоя рожа во всех газетах, номер последней я прихватил из гостиницы, можешь почитать, если выйдет. У меня не вышло — буквы плывут. — Так всегда бывает, если не-маги берут в руки наши газеты. — Не умничай. Далее, — старик размял шею. — Роквелл сказал, что границы закрыты. — Роквелл? — Я забыл, как дышать. — Вы его видели? — Инспектор Гаджет бегает по всему Нью-Йорку, пытается играть по закону. Посыл хороший, но президент настроена получить твою голову, поэтому по закону не выйдет, они уже все решили, Роквелл ничего не решает. Хотя, надо отдать ему должное, бегает он неплохо — за сутки наскреб крепкие доказательства твоей невиновности. Не понимаю только, почему он так старается, ты что, должен ему денег? Я плюхнулся на кровать. Такая мощная волна облегчения затопила сознание, что закружилась голова. — Границы закрыты? — спохватился я, слабо себе представляя это. — Как так? — Не знаю, как это работает. Но в аэропортах и на вокзалах дежурят ваши легавые. Твоя рожа, повторюсь, везде мелькает. Поэтому, слушай, что надо делать. Сеньор Сантана посмотрел на меня серьезно. — Закрыты, я так понимаю, ваши таможни. Легавые дежурят в аэропортах и на вокзалах. Но, — он нахмурился. — Во-первых, у вас нет столько людей, чтоб оцепить каждый вокзал и каждый аэропорт в стране. Во-вторых, никто не говорил про контроль в порту. Есть слепые зоны, они по-любому есть. И пока твоя рожа не перекочевала из ваших газет на телевидение и в интернет, пока эти слепые зоны не оцепили полиция и ФБР, надо валить отсюда. Поэтому, сынок, кончай мотать сопли на кулак, собирай портфель и бегом в машину. Я слушал, приоткрыв рот, и кивал. — Тебе очень повезло, что ты додумался бежать в Новый Орлеан. Здесь крупнейший порт. Попробуем дернуть оттуда, — проговорил сеньор Сантана. — Куда? — Сейчас задача — покинуть Штаты. В идеале — попасть в Мексику, оттуда прямиком в Сальвадор. — В Сальвадор? И вот тут я присел. — А что потом? Что там делать? Меня по-прежнему будут искать. — Пускай. Отсидишься пару месяцев, там уляжется. Или будем смотреть по ситуации. Не ссы, не впервые. Картина смутно напоминала наши поползновения пересидеть бурю в Бокас-дель-Торо, где тепло, спокойно и, главное, проверено, не в первый раз так делали. Я напрягся, а старик, увидев мои сомнения, цокнул языком: — Сейчас не время и не место думать об альтернативе. Собирайся, — в очередной раз повторил он, как умственно отсталому. Что-то мешало мне послушно начать сборы. То ли факт того, что из вещей не было ничего, то ли не хотелось покидать безопасный форт. Я услышал про Роквелла, про его беготню — он верит мне. Верит, иначе бы не стал наступать на горло своим принципам. Роквелл сильный, упертый, если уж взялся помогать, то, может быть, мне нужно просто ему довериться? — Ага, — голос Наземникуса Флэтчера заставил меня вздрогнуть и дернуться в сторону. — Конечно, доверься ему. Точка на карте, инферналы в Сан-Хосе, суд над Эландером — хоть в чем-то из этого Роквелл преуспел? Я завертел головой, но не увидел старого афериста. Только слышал, причем громче, чем обычно. Он насмехался над моей наивностью. — А это национальное меньшинство из солнечного Сальвадора. Ты думаешь, он тебя хочет увезти, потому что добрый и заботливый? Потому что ты ему семья? Включи мозг, Поттер. — Наземникус звучал где-то совсем близко со стариком, но не показывался, был верен своим привычкам не попадаться тому на глаза. — Это самый беспринципный и жестокий человек из всех, кого ты встретишь на своем пути. Он триста раз все просчитал. — Нет. Сеньор Сантана повернулся и вскинул бровь. Я не сразу понял, что впервые ответил Флэтчеру вслух. — Он использовал тебя, он использовал Финна, он до последнего использовал даже свою недоебанную атташе. — Флэтчер повысил голос. — Ему никто не нужен, никто не дорог. Он считает. И если сейчас повернулся к тебе не задницей, то лишь потому, что чего-то ему нужно. Подумай, сынок, очень хорошо подумай. Я мотнул головой. — Он готов был снести голову единственной, кому было на тебя не плевать! Только что! Ты сам это видел! Никому нельзя верить, сынок, — шепот звучал в самом ухе. — Только мне. Я всегда считал тебя чем-то большим, чем пешкой. — Посмотри на меня, — одернул меня строгий голос. Пальцы резко сжали подбородок. Я приоткрыл рот. — Вас у меня осталось только двое, — прорычал старик Сантана мне в лицо. — И я тебя вытащу, даже если ты против. Поэтому, собирай вещи и садись в чертову машину! — Я не убивал Натаниэля Эландера, — сглотнув, прошептал я. Мне в ответ лишь косая усмешка. — Со мной можно быть честным. — Я не убивал его! — Ты все сделал правильно. — Вы меня слышите? Я не убивал его. Старик лукаво прищурился. — Хорошо. Мои губы задрожали. — Вы не верите мне… Сеньор Сантана, явно устав от моих метаний, выпрямился и одернул руку. — Десять минут на сборы. Он сказал это безапелляционно и, не дав мне возразить, направился прочь. Я откинулся на пружинистый матрас, чувствуя, как кипит голова. Слова Флэтчера, как заезженная пластинка, звучали по третьему кругу, а подбородок и челюсть горели, все еще чувствуя по-хозяйски их сжимающие пальцы старика Сантана. Я снова огляделся. Что собирать? Отыскав мятый пакет, настолько старый, что на нем стерлась краска и растянулись ручки, я сунул туда свой незамысловатый скарб: упаковку пластырей, баночку обезболивающего с истекшим сроком годности, две пачки сигарет и чистую футболку. Последней в пакет отправилась книга «Как стать супердевочкой» — надеюсь, Вэлма не будет возражать. Спустившись вниз, я с готовностью пригнул шею, чтоб не задеть клетку с цветком под потолком. Старик Сантана стоял у двери и смотрел в гостиную тяжелым взглядом. Я проскочил мимо, вышел на улицу, поежился от красноватого закатного солнца и пошел к машине смиренным шагом каторжанина. Сунув пакет на заднее сидение, я замешкался. Так это все было неправильно. Надо бы попрощаться с Вэлмой. Да, она, скорей всего, уже забыла о моем существовании, но мне очень хотелось обнять ее, почувствовать щекотку нечёсаных длинных волос на лице, вдохнуть запах ее сладких духов. Она была так добра ко мне, пусть эта доброта и была нездоровой, но, наверное, никто и никогда не давал мне большей поддержки в столь нужный момент, чем эта женщина. И это было глупо. Финн говорил, что его мать была тупой бессердечной сукой. Я, наверное, предал его, чувствуя к Вэлме нежность. Когда меня встретит на рельсах поезд, и я попаду в ад, придется ему объяснять многое. Что ей сказать на прощание, чтоб она не расстроилась? Я не знал. Куда мы поедем? Как? Не знал. Что дальше-то? Тем более не знал. С поганым чувством, я открыл переднюю дверь и опустил взгляд на свернутый в трубочку вчерашний вечерний номер «Нью-Йоркского Призрака», позаимствованный стариком. Сев на сидение, я развернул газету и на первой же полосе увидел мерцающую крупными блестящими буквами собственную фамилию. Не сказать, что неожиданно — старик предупреждал, да и я догадывался, какой скандал сейчас происходит в независимой свободной прессе под давлением госпожи президента. Под заголовком статьи некого В.П. Швардена красовалась и моя фотография, на которой, несмотря на кричащее заявление в названии, я выглядел как бедолага, просящий у свинарника краюху хлеба.

«ВООРУЖЕН, БЕЗЖАЛОСТЕН И ОЧЕНЬ ОПАСЕН!»

Уже третьи сутки наша редакция выступает свидетелем того, как разгорается борьба против безнаказанности. Страна оплакивает талантливого исследователя, магистра теоретического целительства — Натаниэля Эландера. Гибель мистера Эландера для всего магического сообщества — невообразимая утрата. Его исследовательские проекты были направлены на совершенствование целительства, в числе последних научных трудов значились изучение предельных возможностей человеческого организма, а также доступное лечение недугов, которые еще несколько лет назад были для волшебника смертным приговором. Мужество и самоотдача мистера Эландера позволили ему совершить роковой прорыв в изучении вампиров, вновь явившихся миру после последних десятилетий затишья. Что станет с проектами после смерти научного руководителя — вопрос, интересующий всех нас. — Разумеется, забросить исследования невозможно. Мы добились значительного прогресса, однако большая часть возможностей вампиров, в том числе вопрос долголетия в неизмененном процессами старения теле, еще не изучена, — сообщает Бродерик Гаус, исполняющий обязанности руководителя проекта. — Исследования приостановлены из-за смерти Натаниэля, однако не будут прекращены. Весь исследовательский штат жаждет справедливого наказания для обвиняемого в этом ужасном преступлени. Альбус Северус Поттер, обвиняемый в убийстве Натаниэля Эландера, был задержан на следующе же утро по горячим следам. Не отрицая своей вины, однако отказавшись сотрудничать с МАКУСА, он явно полагался на неприкосновенность и защиту со стороны своего именитого отца. Гарри Поттер, напоминаем — бессменный член Международного Совета Безопасности, а также один из лучших мракоборцев двадцать первого века, а потому, имея такого родственника, Альбус Поттер до сих пор упивается безнаказанностью. Детали побега Поттера из камер предварительного заключения не уточняются в связи с высокой секретностью охранных мероприятий, мракоборцы работают в усиленном режиме для возвращения убийцы под стражу. Причин для паники нет, сообщили нам в Вулворт-Билдинг, Поттер будет схвачен в короткие сроки, однако, пока он на свободе, каждому из нас следует быть предельно осторожным! — Он очень собран, расчетлив и непредсказуем, — предупреждает Иен Свонсон, исполняющий обязанности директора штаб-квартиры мракоборцев МАКУСА. — Поттер осознает свою вину, однако ждет милости британского правительства — надеется на отца, а потому совершенно не боится ответственности. Я хочу донести до всех граждан, убийство Натаниэля Эландера — не первое преступление в списке Поттера. Не пытайтесь задержать его своими силами, это может стоить жизни! Преступления Альбуса Северуса Поттера тянутся длинным списком сквозь всю его биографию. Доказанный факт его долгого сотрудничества со знаменитым магловским преступным синдикатом, который Поттер если не возглавлял, то доказано принимал участие в организации многих незаконных операций, таких как торговля наркотиками, заказные убийства, вымогательство и оборот оружия. Стал ли талантливый исследователь еще одной строчкой в длинном списке операций преступного синдиката или убийство Натаниэля Эландера — инициатива лично А.С. Поттера, пока не разглашается. Что до безнаказанности и веры в свой прочный тыл, то Поттеру надеяться не на что. — Представители британского министерства, а именно и мистер Гарри Поттер — начальник мракоборцев, и мистер Скорпиус Малфой — глава департамента международной магической безопасности, не отрицают вины Альбуса Северуса Поттера в тяжком преступлении и преступлениях, ему предшествующих, — поделился с нами мистер Свонсон. — Британия скорбит вместе с нами, а ее представители в МАКУСА заверили нас, что надеяться на защиту со стороны высокопоставленных родственников Поттеру не стоит. Сейчас ведутся переговоры касательно экстрадиции Альбуса Северуса Поттера на Родину, где его, с большой долей вероятности ожидает Азкабан… Я заморгал, когда буквы начали плыть перед глазами. В какой-то момент я поймал себя на том, что страницу надо бы перелистнуть, чтоб дочитать статью, но руки одеревенели, сжимая края газеты, а мозг отказывался посылать какие-либо сигналы. Не став дочитывать, я рассеянно свернул газету в трубочку. Что ж, зато отцу можно больше не врать. Если, конечно, мы еще заговорим, ведь он мне не поверит никогда. Это не то чтоб удивляло. Я был заранее настроен на негативный сценарий того, что однажды родители устанут терпеть в родовом гнезде бесполезного пьяницу, который постоянно лжет и убегает, и меня попросят из родового древа, если таковое имелось, нахер. Понятно почему: шепот за спиной, слащаво-сочувствующие взгляды, вранье, порождающее вранье — я покрыл Поттеров жирной кляксой позора. Я обманывал отца снова и снова, чтоб обмануть потом снова и, запутавшись во лжи, обмануть опять — он устал мне верить и смирился. Я сбежал в Гальвестон от его попытки поверить мне снова, в последний раз, а наутро изо всех щелей гремело: АЛЬБУС СЕВЕРУС ПОТТЕР, ТОТ САМЫЙ, УБИЛ СЫНА ПРЕЗИДЕНТА ЭЛАНДЕР! Конечно, отец не поверит мне снова. Он вернулся в США, чтоб сказать это мне, сказать это всем. Он не будет защищать меня опять. Он больше не сможет. А я… я знал, что так случится, я был даже готов, я перехотел жить. Он хочет экстрадиции? Азкабана для меня? Ну ничего, зато дементор меня поцелует, а мне хотелось целоваться, я давно этого не делал. Я улыбнулся и потер глаза. Пережил бы все, но мистер Скорпиус Малфой — глава департамента международной магической безопасности, тоже не отрицал моей вины. Как и зачем дальше жить, если Скорпиус Малфой уже не со мной? Тем более, если я, самое смешное, действительно никого не убивал. Ноги сами привели меня обратно в дом. В доме было очень громко, так громко, что дрожали окна. — … я должен был тебя пристрелить, как бешеную псину на месте! И тогда бы ты не сдала меня точно! — Я не сдала тебя ФБР! — орала Вэлма, вцепившись в спинку дивана. — Они приходили в мой дом целый год! Я ни слова не сказала! — А бежать в Сальвадор мне пришлось от хорошей жизни, да?! — старик Сантана держался на расстоянии, но от его крика дрожали окна. — Сука ты ебнутая, после того, как ты сожгла мой склад, я не убил тебя, я пожалел тебя, сумасшедшую дуру! Флэтчер в ногах валялся, просил тебя не трогать! Я не тронул тебя пальцем! Я передал тебе деньги, чтоб ты молчала и жила нормально, а ты, мразь ебучая, сдала меня и моих людей федералам! — Какие деньги?! — Какие деньги?! Сумка налички. Почти четыреста тысяч. Глаза Вэлмы широко распахнулись. — Сколько-сколько? — В то время и на эти деньги ты могла закрыть все долги и купить два дома в этой дыре. Сдавала бы, и безбедно жила всю жизнь. Или уехала бы отсюда к херам! — Да у меня нет этих денег! Сеньор Сантана снисходительно фыркнул. — Кто виноват, что ты их просрала на наркоту? — Я никогда не получала от тебя денег! — Да не пизди, я передал сумку Флэтчеру, он должен был привести ее тебе, а потом меня еще накрыли… Голос старика вдруг дрогнул. Они с Вэлмой переглянулись. Вэлма ловила воздух ртом, явно забыв, как дышать — ее колотила сильная дрожь. Сеньор Сантана перевел взгляд в окно и закрыл глаза. — Ах ты старый кусок говна… Вэлма, рассеянно кутаясь в кофту, села на край дивана в опасной близости от него. Старик не отскочил назад. — Сколько, еще раз, там было? Ей не ответили. Она вздохнула, попыталась улыбнуться, но губы задрожали. — То есть, у меня все это время могли бы быть деньги? — И снова улыбнулась. — А мы, глупые, на двадцатку в неделю жили. Старик снова отмахнулся и, наконец, устав орать, заметил меня в коридоре. — Так, ты собрался? Я не сразу понял, что вопрос был адресован мне. Крики, оры, экстрадиция, синдикат, деньги, деньги, деньги… голова кругом, чего от меня все эти люди хотели, если я хотел только спрятаться? Глянув на старика, я произнес: — Я никуда не еду. Старик изменился в лице. — В смысле? — Делайте, что хотите. Езжайте без меня. Я остаюсь. Сеньор Сантана хотел было разразиться воплем, но прошелся тревожным взглядом по газете в моей руке. Он не задал вопрос. А может спросил, но я уже не услышал, возвращаясь в пыльную гавань безопасности и смирения — на чердак. — Это ты правильно решил. Нельзя доверять Диего. Я закрыл голову подушкой, но Наземникус расхаживал прямо у кровати. — Он потому и спешит тебя увезти и посадить на цепь. Чтоб ты, дурак, ничего не ляпнул про картель и не подставил его. Запомни, всякий раз, как Диего Сантана оказывает тебе услугу, готовься продать почку, чтоб однажды расплатиться. Счет-то он тебе выставит обязательно, будь уверен… — Заткнись! — не выдержал я, когда перестал слышать собственные мысли. — Закрой рот! Наземникус послушно умолк. И тут же снисходительно заулыбался. Я сел на кровати. — Ты думаешь, мне нужны твои советы? Твоя наука? А может лучше ответишь, где деньги, которые старик хотел передать Вэлме? Наземникус вытаращил глаза. — Какие деньги? Я молчал, тяжело глядя на него. — Вот ты чего не услышал, того и добрехал, Поттер, все как обычно… — А давай я добрешу еще, а ты поправь меня. Ты ссал в уши Диего, развел его на деньги для Вэлмы, вызвался их отвезти, сам прикрысил сумку себе, а старика слил федералам, чтоб не хватился? А? Не смей исчезать! Флэтчер закачался взад-вперед, как болванчик. — Ты думаешь, сынок, я мог поступить так подло? Развести одинокую наркоманку с ребенком и предать лучшего друга ради каких-то жалких денег? — с щемящей в голосе болью спросил он. — Да, я думаю, это в твоем стиле. — Сынок, нельзя маленьким людям давать большие деньги… Я спас Вэлме жизнь. Ты представляешь, дать ей в руки такое богатство — да она бы скупила весь винт в Новом Орлеане, и сдохла от передоза на радостях! Ну же, Поттер. Я всегда о тебе заботился. Сначала ты променял меня на Диего, а теперь что, защищаешь Вэлму? Диего бросит тебя под пули, только дай ему возможность, Вэлма не помнит твоего имени — и ты ради этих сучьих рож, скажи, готов предать меня? Тебя предал даже твой ненаглядный Скорпиус Малфой, про папашу и мамашу молчу — для них ты всегда был сродни диванной подушки. Ты нужен только мне, сынок. Кто верит в твою невиновность кроме меня? Да никто. Так что поосторожней с выводами. Я швырнул в Наземникуса подушку. Тот исчез, смешавшись на месте размазанными красками. Горькое чувство непрошенных слёз сковало горло. Хотелось кричать, но крик бы вышел жалким, сорвавшимся на плач — что может быть унизительней. Зажмурившись, чтоб аж глаза заболели, я упал на кровать. Голова уперлась в пружинистый матрас. Ноги дергало судорогой. Оставалось лишь сделать то, что сделал бы на моем месте слабый духом — улечься нарочито неудобно, зажмуриться и ждать, когда закончится еще один мучительный день.

***

Мне понадобился потом еще не один месяц, чтоб оценить, насколько крепко старик Сантана наступил на горло своей строгой принципиальности, когда поднялся ко мне на чердак, походил у кровати, тяжело подышал, то ли сомневаясь, то ли подбирая слова, но в итоге сел на край и по-хозяйски опустил руку на мою спину. — Так жить нельзя, — сказал он. — Это грех. Я приоткрыл глаза. — Это вы про грех уныния? — Нет, я про содомию. Прекращай это дело, все твои проблемы от этого. Ну и да, про грех уныния ты тоже хорошо сказал. Я фыркнул. — Что там, в той газете? — Не важно, — отмахнулся я. — Что бы там ни было — хватит мотать на кулак сопли. Жопу в горсть и пошел вперед. Жопа у тебя, как известно, выносливая. Прости Господи. Повернувшись к нему, чтоб одарить ледяным взглядом, я нарочито молча наблюдал за тем, как старик крестился двумя пальцами. — Если содомия — грех, то почему Господь позволяет, чтоб у одних мужчин вставал на других? На мою спину обрушился такой силы удар, что меня скрючило. — Чтоб ты, блядь, так работал на картель, как умничаешь! — рявкнул сеньор Сантана. — Не богохульствуй! — Не буду, — прохрипел я. — Вставай. — На этом, видимо, ресурсы для диалогов у старика закончились. В ход пошли сила и угрозы — все как всегда. А я не мог встать. Тело словно вросло в старый неудобный матрас. Старик снова толкнул меня, но нащупав что-то рукой в области моего бока, заставил развернуться на спину. Я зашипел от боли, когда его пальцы начали безжалостно жать в самое темное место на огромном синяке. — А ну покашляй. Я послушно кашлянул в сторону, отчего поперхнулся и закашлял в самом деле. Сеньор Сантана покачал головой так скорбно, что мне стало неспокойно еще больше. — Ну все, это конец. — В смысле? — Вот тут больно, если трогаю? — Да. — А если сильнее потрогаю? — Блядь, да, не трогайте! — взвыл я. — Все, — задрав мою футболку, покачал головой старик. — Все, это перелом нижних ребер. Я никогда ничего не ломал, а потому испугался. Впрочем, чтоб напугать моего внутреннего ипохондрика, достаточно было просто на меня покашлять — отвечаю, будет паника и навязчивый страх заразиться туберкулезом, даже если кашлявший просто поперхнулся. Я сам осторожно ощупал большой синяк. Ребра ощущались, но кожа была плотной, а под ней словно бугрились воспаленные болезненные отеки. О Боже, у меня бугристые ребра. — А это серьезно, да? — чувствуя, как из меня уходит жизнь, прошептал я. Сеньор Сантана посмотрел на меня, как на идиота. — Ты в своем уме? Серьезно? Да ясен хуй, что серьезно! А если осколок ребра в легкое попадет? Продырявит его и все. — Что «все»? — Задыхаешься, кровавый кашель, дырка в легком гниет, воспаление, заражение крови… Я тебе не рассказывал про своего двоюродного дядю Эстебана? — Нет, — покачал головой я. — Вот он от этого и умер, — кивнул старик. — А ему жить и жить, что такое для мужчины девяносто шесть лет! Нельзя шутить с переломом ребер. Сначала ты шутишь с переломом ребер, а потом гробовщик шутит с твоего раздутого сепсисом гниющего тела. В принципе, мне было достаточно информации и до сказаний о скоропостижно скончавшемся дяде Эстебане и шутливого гробовщика. Я снова ощупал ребра. — Блядь, оно горячее такое… — Конечно горячее, воспаление уже пошло! — А что делать? — Я захлопал глазами. — Вставай, в больницу ехать надо. Вставай-вставай. Осторожно! Я, моргая, как заведенный, вскочил на ноги. Старик придержал меня за руку. — А ну глубоко вдохни. Чувствуешь, как в груди щемит? — Д-да… — Все, процесс пошел. Надо спешить. Подгоняемый в спину, я, не видя перед собой ничего, кроме перспективы умереть молодым и непонятым, как все великие и неудачники, поспешил вниз. Головой задел все цветы под потолком, не глянул в гостиную на стук швейной машинки и, чувствуя боль абсолютно везде, даже в бровях, залез в машину с трудом роженицы, у которой вовсю уже начался процесс деторождения. Однако, когда мы выехали за черту города и вместо разномастных красивых зданий и трамвайных рельсов за окном проскакивали пейзажи болотистых лесов и трехполосной трассы, я начал чувствовать, что меня немножечко развели. — Мы едем не в больницу, да? Старик скосил на меня взгляд. — Бинго. Мы едем в Сальвадор. — А как же мои ребра… Сеньор Сантана расхохотался. — Ой, катастрофа, ребро он сломал! Ну поболит еще дня три, и ничего страшного. Раком меньше стоять будешь. — И треснул меня рукой по животу. Дыхание перехватило. — А что мне делать? — сквозь слезы боли прохрипел я. — Ну, можешь пару таблеток от поноса выпить. Тебе хуже уже не будет. Постепенно я начал приходить в чувства, понимая, что сыграли на струнах одного из моих главных загонов. — То есть, вы меня развели, чтоб выманить в машину? — Да, — честно ответил старик. — Ничего, в Сальвадоре у меня есть хороший ветеринар. Заштопает тебе и ребра, и еще может какое место, чтоб от греха пода… Я, не глянув на него, трансгрессировал на месте.

***

В дом Вэлмы Вейн старик вернулся под утро. Злой, усталый и уже с невесть откуда взятым вторым пистолетом. — Так, блядь, — прорычал он, с ноги открыв чердачную дверь. — Встал! Я вскинул бровь. Мы с Вэлмой сидели на полу и играли в найденную в недрах коробок старенькую «Монополию». Некоторых карточек не хватало, а Вэлма не понимала правил, но играть ей нравилось — я поддавался, а она за это называла меня «кроличкой». Как это часто случается и в жизни, когда честный коммерсант пытается присвоить завод, врывается мафия и ломает все планы. Я как раз сделал необходимый ход фишечкой, когда старик Сантана ворвался в наш чердачный форт и сломал все идиллию. — Я никуда не еду, — повторил я. — Хотите — езжайте один. Терпеливо, очень терпеливо, сеньор Сантана процедил: — Хорошо. Твой план. И тут же склонился надо мной, угрожающе касаясь кончиком носа моей переносицы. — Нет у тебя плана. Поэтому встал, собрался и поехали. Или ты планируешь остаться здесь навсегда, да? — Да? — обрадовалась Вэлма. — Нет, — отрезал я. — Не грусти, ты от меня еще успеешь устать… — Поттер! — рявкнул старик, призывая ко вниманию. Я оторвался от Вэлмы и снова повернулся к нему. — Мой план — довериться Роквеллу. — Чего?! — Роквелл это твой друг? — поинтересовалась Вэлма. — Он тебе не друг! — возразил старик. — Это вообще не твое дело. — Вэлма цокнула языком. Я кашлянул, несмотря на боль в ребрах (спасибо, сеньор Сантана). — В мою невиновность, по ходу, верит только Роквелл. Я доверюсь ему. — Это глупость, — отрезал сеньор Сантана. — Вы сами сказали, что он бегает там, деятельный. — Но это не значит, что… Я звонко опустил фишечку на карту. — Если я сбегу в Сальвадор, то это будет выглядеть, как бегство преступника. — А если сдашься властям, это будет выглядеть как тупость придурка. Мы теряем время, порт может быть еще не под охраной. — Я не сдамся МАКУСА, — сказал я. — Я просто доверюсь Роквеллу. Вот вы хотите меня увезти, я понимаю, почему. А не думали, что если я исчезну, вопрос о том, кто меня увез, будет риторическим? И тогда проблемы будут у нас обоих. И снова к ним приплетут картель. Поднявшись на ноги после долгого сидения на корточках, я закряхтел и лениво прищурился от неприятной тянущей боли в ногах. Вэлма, кажется, не заметила, что я покинул игру, увлеченно рассматривая блестящее колечко в пупке. Поманив старика за собой, я спустился с чердака вниз. — Послушай, — первым заговорил старик. — Роквелл, может быть, действительно хороший парень. Но он уже ничего не решает. Сейчас он бьется лбом в стену. Единственный реальный способ тебя обезопасить от тюрьмы — вывезти из страны. — И тогда я точно стану преступником, только беглым. — Ты и так преступник. — Я никого не убивал. — Докажи это президенту. Я толкнул дверь и вышел на крыльцо. Усевшись на ступеньку крыльца, я достал пачку сигарет. Сеньор Сантана сел рядом и вытянул из пачки одну. — Я знаю, зачем вы так заморочились, — сказал я спокойно. — Картеля уже нет, бояться не за что. Но я все равно ничего не расскажу. Хотя, хоть убейте, не понимаю, как газетчики смогли приплести к смерти Эландера существовавший когда-то давно картель. Повернувшись к сеньору, надеясь, что он разъяснит, я не получил ответа. Сеньор неопределенно пожал плечами. — Всякое у нас было с тобой. Но мы не чужие люди. Если я хочу помочь, значит делай так, как говорю и не спорь. Нос еще не дорос спорить. Я лишь усмехнулся. Видимо, аргументы у старика Сантана заканчивались, раз он начал потихоньку давить на душевное и святое. Усмехался недолго — мой эмоцианальный диапазон снова раскачался. Вдруг пришло осознание, что когда мне больно и плохо, снова, рядом со мной не близкие родственники, и не друзья. А снова чужой отсидевший мужик и какая-то конченая женщина. Наземникус и Рита Скиттер, Финн и Сильвия, старик и Вэлма — состав менялся, тенденция — нет. Хоть плачь, хоть ругайся. — Если я сбегу, не будут долго думать, кто именно помог мне бежать за границу. — Я выдохнул дым и поежился от ветра. — Вам, после всего, нужна такая реклама? Нет. На вас Матиас. Нас обоих будут искать, что будет с ним? Сеньор Сантана чиркнул зажигалкой и не ответил. — Делайте то, что должны. А должны вы не меня, дурака, в багажнике через границу возить, а заботиться о внуке. Раз уж папаша у него не пришей ромашке хуй. Сидите тихо, живите тихо. Может хоть из одного среди нас троих выйдет толк. А я разберусь сам. — Пока у тебя очень плохо выходит. — Не скажите. Я все еще жив. Лучше скажите вот что. — Я скосил взгляд в сторону. — Что у вас за дело с Вэлмой? Старик сжал сигарету зубами и глянул на меня прохладно. — Ты че, друга себе отыскал? — Не хотите говорить — не говорите, — пожал плечами я. — Спрошу у Вэлмы. Я ей очень почему-то нравлюсь, она расскажет. А за пористую шоколадку еще и нарисует. Уперев руки в колени, я неспешно приподнялся, но старик, надавив на мое плечо, усадил обратно. Явно прикинув, чего мне может наболтать оскорбленная и униженная сумасшедшая, он снова начал пыхтеть — то ли слова подбирая, то ли сомневаясь, стоит ли вообше раскрывать рот. — Короче говоря, — нехотя буркнул он. — Веришь или нет, но Вэлма — моя первая жена. Я подавился дымом и закашлял. Ребра заболели. Старик хлопнул меня по спине — заболел еще и хребет. Задать бы вопрос, но в голове ни единого, кроме прям сияющего жирными буквами: «КАК?!». С окна второго этажа и прямиком на не видавшую газонокосилки траву мягко, словно на перину, спрыгнула Вэлма и, щебеча негромкую песню под нос, принялась аккуратно состригать в букет сухие чайные розы. Я глянул на Вэлму, затем на старика, который уже качал головой. — Как? — сипло уточнил я. — У вас была любовь? — Ты дурак? Мне нужен был вид на жительство. Хотя, опять же, веришь или нет, но в начале двухтысячных она была очень даже хороша. Кстати говоря, — старик Сантана придирчиво присмотрелся. — И сейчас сойдет, если не присматриваться. Ноги от ушей, осиная талия, палец покажи — смеяться будет, а мозгов — как у пробкового дерева. Я тогда вытянул счастливый билет. Мы умолкли, когда Вэлма, напрочь не видя нашего присутствия, прошагала обратно с большой охапкой сухих цветов. Сеньор Сантана от греха подальше отодвинулся на самый край ступеньки, тем не менее надушенные космы Вэлмы хлестнули нас обоих по щекам, пока она проходила между нами в дом. — Тогда я понимаю, почему вы были столько лет в ссоре с Флэтчером, — проговорил я. — Вэлма была замужем за вами, когда родила от Флэтчера сына. — Что? — Вэлма «очнулась», когда обернулась и увидела нас на ступеньках. Судя по тому, как вытянулось ее лицо, она явно не ожидала, что у нее гости. Я поднял на нее взгляд. — Я никогда не рожала от Флэтчера, фу, — Вэлма брезгливо скривилась. — В смысле? — Я, конечно, сумасшедшая, но не настолько, котеночек. — А Финн? — Да оставь ее в покое, — шепнул мне в ухо старик. — Она снова не в себе. Вэлма задумалась. Ее туманный взор оглядел изъеденный ржавчиной козырек крыльца, затем сухие кусты у дома, потом край розовеющего рассветного неба. — Финн? — Твой старший сын, — подсказал я. — А-а, Финн, — Вэлма нахмурила тонкие брови. — А причем здесь Флэтчер? Он не от него. — Она больная, не разговаривай с ней, — уперся сеньор Сантана. Я привстал, цепляясь за перила, и выдернул руку из его пальцев. — А от кого тогда? Вэлма, глядя на меня, как на неразумное дитя, кивком головы указала перед собой. Я, как громом пораженный, повернул голову. — Хотя, какая уже разница, — умиротворенно пожав плечами, произнесла Вэлма и, шелестя сухим букетом, прикрыла за собой скрипнувшую дверь.

***

Скрутив непослушные волосы в пучок и нацепив сверху ярко-оранжевую бейсболку персонала клининговой службы, Роза Грейнджер-Уизли подтянула лямку комбинезона. Комбинезон был нелепым и неудобным. Широкие прямые брюки, ужасно шелестящие при ходьбе, жесткие лямки и блестящий логотип из светоотражающей ткани на груди. Вдобавок, комбинезон был насыщенного оранжевого цвета и подходил рыжеволосой веснушчатой Розе чуть меньше, чем если бы в целях маскировки она догадалась соорудить латы из крышек мусорных баков. Без маскировки в Вулворт-Билдинг не пройти. Розу там не жаловали, не раз ловя у крутящихся дверей, угрожая тюремным заключением и вышвыривая прочь, как блохастую собачонку. Собачонок Роза любила, людей — не очень, а нрав имела на редкость сволочной. Пинок под зад и запрет мотивировал ее получше любого духовного гуру, а реноме корреспондента-подпольщика, который появляется из ниоткуда и сутки спустя выпускает в свет разгромный репортаж, грело душу. Так, выменяв в соседнем небоскребе форму уборщика на стодолларовую купюру, Роза прикинула, что выглядеть в чудном комбинезоне будет очень плохо, но отступать не собиралась. Она собиралась писать, пока ее в печать пропускала теряющая терпение цензура, а в случае, если все же не пропустит в этот раз, собиралась писать на столбах и зданиях. Ведь ничто так не способствовало творческому порыву скандальной репортерши, чем доведенный до белого каления представитель власти. Так, надвинув бейсболку низко на лоб и не глядя перед собой, Роза Грейнджер-Уизли сжимала в одной руке большое пластиковое ведро, а в другой — длинную швабру. Руки заняты, шаг торопливый — при всем желании показать пропуск ведьме на входе этого бы не получилось. Прекрасно зная, что с ведром, шваброй и постным лицом можно пройти куда-угодно вне зависимости от уровня секретности, Роза не замедлила шаг, проходя мимо стойки контроля и поднялась на лестницу. В здании было по обыкновению шумно — начало десятого утра, служащие спешили по рабочим местам. Холл, похожий на шахматную доску своим черно-белым блестящим полом, был наводнен толкающимися в очередях к лифтам магами. Быстро затерявшись и обрызгивая водой из ведра тех, кто задевал ее плечом, Роза протискивалась вперед, но не к лифтам. Она следовала за высоко поднятой над головой камерой фотографа. В толпе мелькали камеры издательств, суетливые репортеры, командуя, спешили из разных углов холла в одном направлении — туда-то и надо. Коллег-журналистов Роза за людей не считала, потому как не было на ее памяти ни одного, кто, услышав бы ее имя, не протянул снисходительно: «А, эта». Но, зная по опыту, что там, где с утра толпятся двое журналистов, к полудню будет полк, могла лишь гадать, что за масштабное поле работы прессы в Вулворт-Билдинг добровольно готовила администрация. — Все равно завтра будем все в небоскребе, — бросил ей один из редакторов «Нью-Йоркского Призрака», выдавая гонорар за последнюю статью. — А тебе бы не советовал туда соваться. Сама понимаешь. Надо ли говорить, что для Розы Грейнджер-Уизли это звучал как призыв к действию? Поспешив вслед за фотографом, которому репортер причитал о том, что они уже опаздывают, Роза оказалась на винтовой лестнице, спиралью поднимающейся высоко под острый купол здания. Суетливый репортер, бесясь, что его обогнали коллеги, то и дело оборачивался на фотографа: — Живее со своей камерой! Шварден и его прихвостни уже там. Снова хочешь, чтоб мы попали на последнюю страницу, рядом с кроссвордами? После второго же пролета у Розы закружилась голова, но идти оставалось недолго. Уже на третьем этаже репортер и фотограф свернули в примыкающий коридор и, бегом направились к единственной приоткрытой двери у больших арочных окон. За дверью, которая захлопнулась за Розой, едва не прижав ее, оказался просторный зал, полный людей и окруженный мракоборцами. Протиснувшись вперед, предусмотрительно оставив ведро и швабру в коридоре, Роза огляделась. Вспышки дымящихся колдовских камер, вездесущие американские коллеги, мракоборцы, расхаживающие грозными стражами вокруг и служащие Вулворт-Билдинг окружили высокий постамент, на котором стоял самый обыкновенный письменный стол. На постаменте у стола стояла высокая фигура президента Эландер, облаченная в плотные черные одежды. А за столом, чувствуя мягкое пристукивание пальцев президента на своем плече, сидел с каменным лицом кудрявый подросток, похожий своими большими, чуть раскосыми глазами на загнанную в угол хищную кошку. Роза беззвучно вздохнула. Президент Эландер стояла и чувствовала, что пауза затянулась. Пресс-конференция началась ровно в девять, вернее пока толком не началась — Матиас Энрике Моралес Сантана уперто молчал. Переглянувшись с ничего не понимающим мракоборцем, президент Эландер незаметно сжала плечо Матиаса. И едва не завыла в голос, когда мерзкий мальчишка, как раз очень заметно для объективов камер и любопытных глаз прессы повернул голову в ее сторону и с минуту просидел молча, сверля президента тяжелым взглядом. — Я прошу прощения, у молодого человека стресс, — улыбнулась всем собравшимся президент Эландер, когда подскочивший на постамент мракоборец Свонсон поспешно увел Матиаса в соседнее помещение. — Три минуты и начинаем. Проследовав за ними, президент Эландер попутно была перехвачена репортерами и покорно дала короткое интервью. После чего, кипя от злости, влетела за дверь и громко треснула ладонями по столу. — Ты какого черта молчишь?! Матиас, сидевший за столом, вскинул бровь. — Свонсон! — Мэм. — Почему он молчит? Свонсон подошел к мальчику, растеряно его оглядел и, не зная, что ответить, потупил взгляд. — Я не знаю, мэм… — Так сделай что-нибудь! «Несчастье ты, а не мракоборец, ты хоть на что-то в этой жизни способен?!» — рвалось из госпожи президента. С усилием промолчав, она снова нависла над мальчиком. Тот отклонился назад. — Ты что, не выучил текст, который тебе выдали? — Я его не читал. — Почему? — прорычала президент Эландер. — Из ваших рук бумага воняет дерьмом. Я брезгую. — Я сейчас убью его. — Президент Эландер отпрянула от стола и, громко цокая каблуками, направилась к Свонсону. — Что хочешь делай, но чтоб этот уродец заговорил. Свонсон, глянул на нее, глянул на Матиаса. Глянул на дверь и не очень уверенно кивнул. — Есть, мэм. Президент Эландер толкнула дверь и вышла к прессе. Журналисты, словно на перегонки, кинулись к ней. — Мистер Сантана глубоко переживает эту ситуацию, — говорила госпожа президент негромко, но серьезно. — Он все еще не может смириться с тем, что его отец… Вдруг взгляд президента застыл в одной точке. Издалека, в самом сердце набежавшей толпы, она встретилась глазами с Розой Грейнджер-Уизли. — Что его отец… — прошептала она, чувствуя, как забилось сердце. «Свонсон, кто-нибудь!» — хотелось кричать ей. — «Держите репортершу!». Но окруженная прессой и камерами, понимала, что не может вымолвить и слова. А по взгляду мракоборцы не понимали. Юные, молодые. Роза, стянув бейсболку, косо усмехнулась президенту и, протиснувшись обратно к двери, скользнула в коридор. Отталкиваясь от прессы, президент Эландер поспешила обратно в комнатку рядом. — Грейнджер-Уизли здесь, — процедила она Свонсону и двум мракоборцам. — Поймать и задержать, пока она не сбежала. С мальчишкой я разберусь сама.

***

Пытка Сальвадором продолжалась. — Хорошо, а если порт закрыт? — снова попытался возразить я. Старик Сантана так сильно затянул на мне ремень безопасности, что перехватило дыхание. — Вплавь значит. — Да ну как же вы не можете понять… Он захлопнул дверь, сел за руль и, повернул ключ зажигания. Мотор взревел, я тоже хотел взреветь, но сеньор Сантана, не дав мне и рта раскрыть, одну руку опустил на руль, второй же схватился за пистолет, который нацелил на меня. Не сомневаюсь, что он мог так вести машину. Машина сорвалась с места, но тут же ее дернуло назад так, что нас обоих подкинуло. Я схватился за многострадальные ребра и закашлял. Старик, ругаясь, высунулся в окно и тут же дернулся обратно. Вэлма Вейн, покачиваясь и нежно мурлыча что-то, что в оригинале наверняка было хард-роком, обошла машину, которую только-что подвинула на себя, цепляясь за окно с опущенным стеклом. Обошла, встала напротив и уперла руки в капот. Сеньор Сантана приоткрыл рот, наблюдая и ощущая, как машина медленно катится назад. — Нет-нет-нет! — заорал я, когда он, тряхнув головой, выругался и нажал на педаль газа. Мотор взревел снова, а Вэлма напрягла широко расставленные руки. Руки у нее были худыми, как у скелета, а пальцы длинными — так и растопырились на капоте, словно белые пауки. Машина чуть подалась вперед, но снова отъехала назад, встретив такую неочевидную преграду. Спутанные каштановые волосы свесились, а длинная невесомая кофта опустилась на костлявых плечах. Машину упорно тащило назад, несмотря на то, что старик упорно нажимал на газ и едва не вырывал с корнем рычаг коробки передач. В конце концов, он сдался. — Ты сейчас видишь то же самое? — севшим голосом спросил он, наблюдая за тем, как Вэлма толкает машину к закрытому гаражу. Я повернул голову. — Да. — И что думаешь? — Что надо было вчера ее подбить украсть банкомат. Под колесами, кажется, горел асфальт и стирался в труху. Сеньор Сантана повержено заглушил мотор. Вэлма, дотолкав машину до самих ржавых гаражных дверей, отпрянула и отряхнула ладони. Длинные, покрытые блестками ногти вдруг впились в колесо — послышалось шипение, и машина медленно осела вниз. — Во-первых, — сказала она, наклонившись к окну и поправив кофту на плечах. — Он не хочет с тобой ехать. Как пела Лесли Гор: «Я тебе не принадлежу», поэтому не позволяй, зайка, мужчинам, обращаться с собой, как с игрушкой. Я закивал на всякий случай. — А, во-вторых. — Вэлма оглядела нас. — Вы кто оба такие? Сеньор Сантана упал лицом в руль и вдавил лбом сигнальный гудок. По улице разнесся громкий протяжный звук. Я улыбнулся во всю мощь мимических мышц. Вэлма была дурной, но крутой. Не став дожидаться ответа на вопрос, о котором все равно уже забыла, она перекинула волосы через плечо и неспешно, звеня поясом из золотых монеток, направилась в дом, попутно продолжая петь. Старик откинулся на сидение и закрыл глаза. — Доволен? И что теперь делать? — Ну не знаю, — протянул я. — Поговорить, например? — Не о чем нам говорить. — Правда? Наши взгляды встретились. — Расскажите правду. Я же не отстану. — Отстанешь. — Нет. Думаете, волшебники не могут тянуть секреты? Сеньор Сантана сжал руль и насупился. — Если расскажу, мы едем в Сальвадор. — Да, это был не вопрос. — Нет, — отрезал я. — Если расскажете, Матиас не узнает о том, что расскажете. Вам кто важнее: внук или я? Ответ очевидный. А потому старик согласился на ультиматум, хоть и с таким видом, словно я ему нож в сердце вонзил. — Слушайте, — сказал я. — Я к вам как-то иначе относиться не стану. Что бы там ни было. Я и так знаю, что вы мудак. — За речью следи, мразь дырявая. Мы отвернулись друг от друга. Я сверлил взглядом вымощенную побитой плиткой дорожку к дому.  — Что сказать. Если бы эта орясина, — старик указал пальцем в сторону то ли дома, то ли Вэлмы в окне. — Не спала с каждым, кто купит ей желейных конфет, всей этой херни бы не случилось. Я навострил уши. — Всей херни? — Прям всей-всей, — буркнул старик. — Ты никогда не задумывался, зачем мне понадобился внезапно Финн? — Он должен был стать моим телохранителем… — Да кому ты нужен, плесень? А зачем Флэтчеру понадобился внезапно Финн тоже не думал? Я хотел было что-то сказать, ответ ведь знал, зачем мы приехали впервые в Новый Орлеан, но и звука не вырвалось изо рта. Кажется, я чего-то не понимал, что-то упустил. — Двадцать с лишним лет никому он не нужен был, и вдруг, опять же, внезапно, всем понадобился. Ну да, совпадение чистой воды, — проворчал сеньор Сантана. — Если коротко, Флэтчер узнал, что я в коляске. Тогда-то и дернул из Англии, тебя с собой прихватив. Здоровье мое, сам знаешь, тогда было для всех не очень. Вспомнив, как этот умирающий в анабиозе паралитик, выпивал в одно горло бутылку виски, будил меня швырянием в лицо хамона и объявлял: «А сейчас будем с вертолета прыгать на тросах в океан», я едва не фыркнул от того сладкого чувства, с каким понимал, что Флэтчер обломался как никогда в жизни. Я повернулся и огляделся — а что же это, мой голос разума, мой учитель и моя верная головная боль не поприсутствует на откровениях старого наркобарона и не будет попутно излагать свою версию? Нет, видимо не будет, стесняется что ли? — От тебя бухого в слюни, я узнал, что вы перед Коста-Рикой высадились в Новом Орлеане. И тогда начал понимать, чего надумал Флэтчер. Тогда-то мне и понадобился Финн, причем срочно. — И чего же надумал Флэтчер? Я думал, он хотел захватить картель. — Правильно думал. И время удачное, когда я не у дел и не при памяти, в стену смотрю. Но как бы он это провернул? Людей у него тогда не было. А если и были — то две штуки продажных доходяг. Считай, что не было. А у меня, даже если в случае чего, оставались мои люди и моя Сильвия. Как ты думаешь, Флэтчер собирался провернуть свое дело, зная, какой у картеля тыл? Честно говоря, я понятия не имел. И даже не думал как-то. Как можно было переиграть Сильвию, если даже у меня этого не вышло? Флэтчер боялся ее не меньше старика. — Затем ему и понадобился Финн, вот он о нем и вспомнил. Флэтчер знал, что Вэлма не страдала лебединой верностью, и отцовство спорное. Знал, что я знаю. Поэтому и началась наша гонка за Финна, хотя, мне бы проще было отдать приказ его убрать. — Старик не смотрел на меня. — Но я отдал приказ привезти его в Сан-Хосе, чтоб был под боком. Финн был очень важен. Тот, кто расположит его к себе — сорвет куш. Потому что, если действительно бы вдруг что-то произошло и однажды утром я бы не проснулся, то картель получит тот, кто подсуетится, и сумел повлиять на Финна. Ведь он… — … наследовал бы картель на правах старшего сына, — прошептал я убито. Старик невесело кивнул. И повернул голову ко мне. — Ты-то чего сник? Флэтчера пожалел? — Пожалел?! — Ну да. Он так заморочился, такой план, и моя Сильвия сорвала все простым анализом ДНК. Бедный Флэтчер проиграл, толком не начав играть. И вот вы все оказались в сборе. — А Финн? — Сильвия сказала, что не мой сын. И слава Богу, еще одного пидора в семье мое бедное сердце бы не вынесло, хотя он был бы наполовину сальвадорцем, и эта половина генофонда не пропустила бы такую слабину, выжала бы до последней капли всю эту вашу голубую породу. Увлекшись, старик немного потерял нить. Но быстро спохватился: — Так что ничего не изменилось, а что с парнем делать? Не увозить же обратно, он оказался лучшим боевиком среди отморозков, еще бы не кололся, конечно… Но мне все равно жаль, что он умер. Хотя, крови мы друг у друга за эти годы выпили столько, что, думал, пристрелю, скотину. — Сеньор Сантана усмехнулся. А мне было не смешно. — Вы его использовали, — только и сказал я. — Да. И тебя я тоже использовал. У патлатого мозгов с комочек зерна, а первым просек, куда попал. Ты же до сих пор думаешь, что картель — это биржа труда, где все тебе рады, все тебя ждут. Нет, сынок, это не так. Если бы от вас не было пользы, вас бы не было. Никого бы не было, не будь пользы. Я сглотнул ком в горле. Вроде и все ясно, но горько, несправедливо. — Если вы знали с самого начала. Если вопрос жизни — в пользе, — сказал я. — Почему вы не пристрелили Наземникуса на пороге? Старик нахмурился. — А что бы тогда было с тобой? — От меня не было пользы на пороге. Отстегнув мой ремень безопасности, старик открыл дверь. — Я иногда думаю, что будь у тебя понтов поменьше, а цели побольше, ты смог бы подняться выше. Задаешь тот же вопрос, которым меня мучила Сильвия несколько лет. — Так почему же? Вы ждали чуда? Ждали друга? — Флэтчер полезен. — Настолько, чтоб рискнуть потерять картель? И потерять в итоге? Он не ответил мне. Однажды я задам ему этот вопрос снова. — Я удовлетворил твое любопытство? — сухо спросил старик. Не знаю. Считается ли, если ощущение поганое осталось? — Частично. — Ну слава Богу. На выход. Я послушно вышел из машины и повернул голову на звук пиликнувшего телефона. Не сразу вспомнил, что телефона с собой у меня не было. Сеньор Сантана, похлопывая себя по карманам, выудил телефон и уставился в экран. Пальцы сжали телефон так сильно, что стекло грозилось лопнуть. Дикие черные глаза старика горели яростью, а верхняя губа начала рефлекторно подрагивать. Я вроде и ничего плохого не сделал, но стало заведомо неспокойно. — Что там? Едем в Сальвадор и это не оспаривается? Старик поднял на меня взгляд льва, которого оторвали от трапезы броском теннисного мячика в голову. На всякий случай я шагнул назад и, как подобает взрослому самостоятельному мужчине, приготовился звать на помощь женщину, как раз высунувшуюся в окно. Вэлма помахала мне рукой.  — Мы возвращаемся в Нью-Йорк, — процедил старик, спрятав телефон обратно в карман. — Перенеси меня, и делай, что хочешь. Я только хотел спросить, но снова на меня уставились злые черные глаза. — Сейчас! — оглушил хриплый рык в ту же секунду.

***

Репортеры снова окружили постамент плотным кольцом. После недолгой паузы, после которой по залу разбежались мракоборцы, а президент Эландер вернулась на место у стола, пресс-конференция продолжилась. — … и мистер Сантана хочет сказать несколько слов. Мы надеемся, что если Альбус Северус Поттер не слышит голос разума и совести, не слышит МАКУСА, то услышит слова ребенка, — закончила длинную речь президент Эландер. И легонько сжала плечо Матиаса. Порядком притомившиеся репортеры вмиг оживились. От дымящихся камер заслезились глаза. Матиас сделал вдох. Пальцы на его плече сжались сильнее. — Пожалуйста, — мягко произнесла президент, наклонившись к нему. — Скажи то, что думаешь. «Пока я не вырвала твой длинный змеиный язык», — читалось в ее близком взгляде. Матиас закусил нижнюю губу и вздрогнул от вспышки. И, решившись, заговорил, как было велено: — Esa puta loca me tiene como rehén… Президент Эландер вытаращила глаза и быстро зыркнула в сторону мракоборца. — Стоп! — громко объявила она, чувствуя, как горит под собственной кожей. — Это… недоразумение. Три минуты, пожалуйста. Так и чувствуя спиной взгляды, слыша шепот и щелчки камер, шелест перьев и шорох пергаментов, президент Эландер ринулась в соседнюю комнату. Матиас, которого затолкал следом мракоборец, обернулся на репортеров: — Помогите, — нарочито шепотом прошептал он. Дверь захлопнулась за ним, но Матиас успел услышать, как в зале подняли шумиху те, кто услышали его шепот, и как к ним подтянулись те, кто услышали лишь шум. Президент Эландер вцепилась в стол. Почувствовав, как на затылке затянули кожаную повязку, так сильно затянувшую рот, что заныли десны, Матиас задышал носом. — Почему на испанском?! — прорычала госпожа президент. — Кто тебя просил, скажи мне?! — Мэм, он… — напомнил мракоборец Свонсон, указав пальцем на повязку. — Он не может. Президент Эландер, тяжело дыша, треснула ладонью по столу и нависла над Матиасом. Тот отклонился назад. — Ты такой же гнилой выродок, как твой папаша. Не делай хуже, просто прочитай текст, который тебе дали, и отправишься домой! Ты говоришь по-английски, не надо устраивать цирк. Если надо, я добуду тебе переводчик. Переводчика. Кого угодно, чтоб ты сделал то, что от тебя требуется! Аккуратная прическа президента растрепалась от бешеных мотаний головой. Наскоро и зачесывая волосы пальцами, президент Эландер готова была рвать этими же пальцами вцепиться в горло засранцу, который так ее выводил. — Просто прочитай чертов текст! Твой отец не отвертится от наказания, он не сбежит и ничто его уже не спасет. Если ему не плевать на тебя, он придет сюда сам. Ему ведь не плевать на тебя? Или плевать? Ты и сам ведь задавался этим вопросом, да? — президент Эландер крепко сжала руку Матиаса, пригвоздив ее к столу своей холодной ладонью. — Тебя ведь вырастил дедушка? Ладонь сжалась сильнее. — Вот и узнаешь ответ. Просто позови своего папу сюда. Ему ничего не будет угрожать, если он сдастся. Помоги ему принять правильное решение. Матиас отвел взгляд и дернул рукой. Президент Эландер разжала на ней ладонь. — Ах ты мелкая падаль, — прошипела госпожа президент, когда рука мальчика продемонстрировала ей средний палец. — Мэм! — окликнул спохватившийся мракоборец. Но президент Эландер уже выхватила волшебную палочку. — Может быть, хоть Круциатус научит его хорошим манерам… Матиас зажмурился, когда услышал звонкий хлопок. Свонсон отскочил к стене. — Ты все записала? — послышался ленивый голос, на который и обернулась президент Эландер. Роза Грейнджер-Уизли заложила отчаянно дергавшееся перо меж исписанных страниц, захлопнула блокнот. — Угу. — Ну тогда работай, Роза. — Скорпиус Малфой смотрел перед собой с вежливой улыбкой, однако палочку в карман не спрятал. — Как умеешь работай. Президент Эландер поспешно спрятала волшебную палочку в складки темной мантии. — Как же хорошо, что мисс Грейнджер-Уизли оказалась бдительной и точно знала, кому следует доложить. Мистер Поттер, вы хотите что-то сказать? — Скорпиус повернул голову. Гарри Поттер, стоявший рядом, палочку не прятал. Он, вытянув шею, смотрел на мальчика с перетянутым повязкой ртом. — Вы что делаете? — прошептал он, не веря своим глазам. И бросился к столу. Ощупывая плотные кожаные ремни повязки, мистер Поттер дернул застежку, но та не поддавалась. Нацелив палочку на ремешок, он сумел разорвать повязку не сразу — Матиас вдруг запаниковал и начал дергаться, опасаясь, что заклятием ему зацепит лицо. Когда же повязка упала на стол, опаленные искрой края ремешков дымились, Матиас сделал жадный вдох и облизал длинным раздвоенным языком отпечаток жесткого крепления на скуле. — Мистер Поттер задал вопрос, — холодно сказал Скорпиус. — Что вы делаете и что собирались делать с несовершеннолетним британским гражданином с помощью Непростительного Заклятия? Он спрятал палочку во внутренний карман форменной мантии. — Роза, впусти американских коллег, здесь пахнет сенсацией и международным преступлением. Кто мы такие, чтоб молчать. — Скорпиус, проходя мимо, приблизился к бледному лицу Айрис Эландер и прошептал ей в самое ухо. — Я тоже не умолчу о том, что мы оба уже знаем. Вы уничтожены, госпожа президент, Шах и мат.