Игры в богов

Итак, мавр сделал свое дело, мавру нужно на работу. Да, у меня была работа, ведь жизнь — это вам не торт с кремом, а ни разу не сладкое мероприятие длиною в срок, отведенный вашим внутренним органам в зависимости от наследственности и окружающих факторов. И это мероприятие, как и любое, не было бесплатным. Позвольте взять кирку и сломать четвертую стену. Вы, вот именно вы, думаете: «Ал, какая у тебя может быть работа? Наверняка снова влез в какую-то сомнительную схему, которая заведет тебя по ту сторону решетки камеры предварительного задержания!». Признайтесь, ведь да. Матиас, я знаю, что ты читаешь эти строки и киваешь, не особо веря в то, что твой беспутный родственник некогда имел чистые помыслы и такой же чистый доход, и вы, читающие это вместе с моим сыном, признайтесь. Так вот, огорчу вас до невозможности — два года я зарабатывал на жизнь честно и не переступая линию закона и морали. Напоминаю, что я два года проучился в университете Сан-Хосе на детского психолога, на минуточку, и если это не путевка в жизнь, то уж не знаю, как тогда этот мир вообще работает. Я действительно работал по специальности и неплохо работал. Да, центр семейного досуга и развития, которому повезло отхватить такой самородок, открылся не так давно и находился в одном помещении с конторой, принимающей ставки на спорт. Да, с ремонтом было туго и дыры в обоях заклеивали цветастыми стендами. Да, оклад был минимальным, у владельцев отсутствовало разрешение от пожарной инспекции. Да, на работу меня пригласила работавшая там администратором женщина, с которой я провел ночь в туалете бара на автовокзале, но какая к черту разница, если вот уже два года моя квалификация не вызывала вопросов вообще ни у кого. Без ложной скромности скажу, что психологом я был просто от Бога. Я понимал все глубины человеческой души, а если приходил на работу еще в состоянии легкого навеселе, так вообще решал проблемы клиентов за считанные часы. Я никогда не льстил и не обманывал, не баюкал в людях жалость к самим себе и не оправдывал их ошибки, что считаю своей уникальной методикой. Тем, к кому охладел муж, я прямо советовал перестать выглядеть как ссанная тряпка, побрить в конце концов ноги или забить и найти любовника, тем кто жил с абьюзерами, подсказывал, как умертвить партнера и не сесть за это в тюрьму, тем, кто сморкался в платочек и плакал, сетуя на то, что жизнь закончена, смеялся в лицо. Да, я лидировал по количеству жалоб и выговоров, но работа была неплохой. Копаясь в чужих проблемах, я радовался, что есть люди, более конченые чем я. — Так, значит. — Я деловито поправил очки и повернул голову в сторону, чтоб не дышать на семейную пару перегаром. — Ваш шестилетний сын ударил девочку в глаз циркулем? Женщина, сидевшая напротив меня, сжала сумочку, и кивнула. — И суд обязал вас ходить сюда? — Майки по своей натуре очень творческий мальчик и лидер, он… — Он у вас ёбнутый какой-то, а не лидер. И у вас тоже фляга свистит вовсю, мадам, вы че вообще, какой лидер? Блядь, да если бы с моим сыном такое говно в один детсад ходило, я бы вас всей семьей нахрен перебил бы. Лидер, блядь. Девочка без глаза на всю жизнь, а у вас лидер растет… Любопытно ему было. А что ж он себе в глаз этот циркуль не вхуячил? Что вы на меня смотрите? Мой вам совет, берите лидера за руку и завезите его куда-нибудь в лес темной ночью… Короче говоря, я так и не понял, за что меня уволили. Я часто не понимал поступки людей, но, по правде говоря, давно меня так они не расстраивали, как когда мне указали на дверь. Не сказать, что мне нравилась эта работа. Она была забавной, обеспечивала эмоциями, которые я испытывал все реже, и бесплатным пакетированным чаем, пачки которого я периодически приворовывал и таскал домой. У меня была чисто символическая, но стабильная зарплата, цель, чтоб просыпаться и вставать по утрам, и ощущение того, что наконец-то в жизни вернулось забытое чувство того, что у меня все как у людей. Просыпаться утром, пить растворимый кофе и идти на работу, чтоб потом иметь полное право жаловаться на нее, на коллег, на тупых клиентов и на начальство в баре. Последний раз я чувствовал нечто похожее лет… десять назад, в Коста-Рике. Когда работал в небоскребе, представлял себя офисным служащим, который перекладывал бумажки и штурмовал кофемашину и старался не думать о том, что это наркокартель. И вот, у меня забрали работу и ощущение себя нормальным и занятым. Я очень по этому поводу приуныл, а потому следующие несколько дней провел в Паучьем Тупике, поглощая алкоголь. Когда же мои запасы подходили к концу, я спускался в погреб и расчехлял заначку покойного Флэтчера. Спускаться в погреб за брагой домашнего производства — дело было последним, и я этим не гордился. Но в ситуации, когда я был пьян настолько, что не дошел бы до супермаркета, а душа требовала продолжения праздника, иногда грешил тем, что доставал из запасов Флэтчера полувековую брагу. Разлита она была в бутылки из толстого темно-зеленого стекла. Бутылки были пыльными, покрытыми паутиной и каким-то налетом: не то плесенью, не то чем-то гнилым, да еще и с налипшими частями дохлых тараканов, что неудивительно — полвека во влажном погребе. Помню, как впервые нашел этот флэтчеровский схрон в свои двадцать семь, когда затеял в доме ремонт. Тогда я, только увидев их, едва сдерживал тошноту и обморок, ругался, шипел и думал, что проще завалить погреб камнями, чем разгребать эту гадость. И бутылки тогда не выкинул — брезговал сдвинуть с места. Не думал я тогда, что наступит однажды день, когда я начну это пить. Брезгливость, что интересно, была лишь в первый раз. Как и чувство вины. Потом же мой внутренний неженка вновь ушел в закат — в самом же деле, я ведь эти бутылки языком не облизывал. Даже пойло начало казаться терпимым: крепкое, вонючее, на вкус как стеклоомыватель, разбавленный одеколоном, оно имело удивительное свойство — пилось легко, опьянения поначалу не давало, но в один миг вдруг так ударяло в голову, что мир просто прекращал свое существование. После этой флэтчеровской браги вполне реально было вырубиться в марте, а проснуться в первых числах апреля. Всяко лучше химозных снотворных, вызывающих нервозность и привыкание. В тот день, когда меня почему-то уволили с работы, я в очередной раз уверился в том, что этот мир ненавидит Альбуса Северуса Поттера. А посему на вечер второго дня после этой досадной несправедливости, осушил все запасы и спустился в погреб. Это последнее, что я помнил из того дня, кроме периодических вспышек, гула в ушах, свиста, давящего чувства в груди и темноты. Проснулся я в помещении, где, неожиданно не пахло перегаром. Не открывая глаза, ведь так и чувствуя яркий свет заранее, я слушал какой-то очень громкий шорох и монотонное капанье. Лежалось удобно, разве что пить хотелось настолько, что губы казались сухими, как наждак. Когда чьи-то пальцы дотронулись до моего запястья, я вздрогнул и открыл глаза. — Вот блядь, — прошептал я, увидев перед собой склонившуюся медсестру. Ну приплыли, ну свершилось! Вот в больничной койке после перепоя я еще не просыпался. К локтю тянулся шнурок капельницы. Я придирчиво глянул в то место, где игла входила под тонкую синюшную от вен кожу. Немного замутило. — А у вас иглы одноразовые? — с трудом проговорил я. Медсестра растеряно кивнула. — Ну хоть так. А вы упаковку вскрыли сразу перед введение иглы? Просто если здесь летает штамм сибирской язвы или что-то вроде бубонной чумы, да даже если и грипп какой-нибудь, его частицы осели бы на иглу. И мне пиздец в таком случае. — Сэр, как вы себя чувствуете? — Отлично. Когда на выписку? — Сэр, — медсестра снова наклонилась и сжала мое запястье. — У вас… — Что там? — У вас не прощупывается пульс. Я фыркнул и вытянул иголку из вены. — А не надо там ничего щупать, мы не в тех отношениях. Меня одарили суровым взглядом. Я, цокнув языком, ударил себя кулаком в грудь. — Пожалуйста. Мотор запущен. Это нормально, это так бывает. Аллергия на… короче, нормально все. Медсестра помялась еще с минуту, о чем-то спрашивала и пыталась воткнуть капельницу обратно, но в итоге покинула палату. Я сел на кровати. Голова кружилась, но я думать не мог ни о чем, кроме воды. И хоть бы графин где стоял, хоть бы цветочек в вазочке — нет. Стакан на тумбочке был пуст и сух. Когда я выглянул в коридор, взгляд сразу нашел стоящий неподалеку кулер. Мир вновь обрел краски. Я глотал эту воду, прохладную, чистую, так, словно это была целебная жидкость из волшебного источника. Аж глаза открылись шире. После второго стаканчика я начал думать. Первая мысль, посетившая голову, была нерадостной — если я в больнице, значит где-то трется Луи. И это катастрофа — если рыцарь морали из «Онлифанс» узнает, если еще не знает, что я попал в больницу после того, как перепил, через десять минут об этому узнает Доминик, затем Скорпиус, затем Поттеры, а затем все многочисленные Уизли, которые всласть начнут обсасывать тот факт, что этот беспутный идиот Альбус наконец-то допился до чертей. Минута потребовалась на то, чтоб вспомнить — Луи в Нью-Йорке. Отличные новости, моему реноме ничего не угрожает. Я вернулся в палату, допивая водичку, оделся, забрал куртку и хотел было уже покинуть больницу, но вернулась медсестра. Вместе с ней в палату вошел белый, как полотно, Скорпиус Малфой. — Блядь, — проговорил я, глядя в его глаза.

***

Я стоял на пороге своей комнаты, пил воду без газа и наблюдал за суетой этого несправедливого мира. Клонило в сон, но резкие звуки вроде скрипа несмазанных петель шкафа, скрипа паркета и, вот, пожалуйста, грохота, с которым к моим ногам упала спортивная сумка, не давали прикрыть глаза. — Собирай вещи, — безапелляционно приказал Скорпиус. — Ты выгонишь меня из собственного дома? Вытянув из шкафа неопознанный ком моих рубашек, Скорпиус сам сунул их в сумку, присев на корточки. — Ты здесь не останешься. — Схрена ли? — Поживешь на Шафтсбери-авеню. — Нет, — отрезал я. Этот милосердный деятель уже начинал не только рябить своими метаниями в глазах, но потихоньку выбешивать. Запомните, дети мои, если вас не просят о помощи, не суйте нос в чужой вопрос. У Скорпиуса Малфоя был благородный профиль, достаточно длинный, а потому он совал его его куда не просят, даже притом, что я вслух попросил этого не делать. — Ал. — Малфой выпрямился и поравнялся со мною. — Ты вообще понимаешь, что было бы, если бы я в тот вечер не решил вдруг с тобой срочно поговорить? Если бы мы и дальше общались раз в полгода? — Повесь себе медаль. — Ты понимаешь, что чуть не сдох? Я вскинул бровь. — Перестань. Все в норме? — Ты издеваешься? — Скорпиус моргнул и отвернулся. — Так, ладно, потом разговоры. Не стой, собирайся. — Ты не понял меня. — Я опустил пустую пластиковую бутылку на столик. — Я остаюсь здесь. — Нет. — А кто тебе сказал, что ты в праве решать за меня? Я с вами жить не хочу и не буду. Я хочу жить у себя дома, своей жизнью, а не решать ваши проблемы и утирать вам с Дом сопли. — Да никто не просит тебя решать наши проблемы. — Ну да, ну да, до следующего инквизитора. Скорпиус мотнул головой. — Да не надо нам, чтоб ты дозорным в дверях маячил. И помогать нам не надо, себе помоги, горе. Нам достаточного того, чтоб ты снова не напился до состояния, чтоб выплевывать свои органы. И чтоб не сдох в этом гадюшнике, где тебя найдут по запаху. Он хотел увидеть на моем лице или жалость, или раскаянье, но я чувствовал лишь то, что меня вот таким образом пытаются втянуть в очередную интригу. — Ал, я тебе в жизни этот период вспоминать не буду. — Скорпиус поклялся. Значит, врал по-любому. — И Дом не будет — вы нормально общаетесь, она поймет и не скажет ни слова против. Мы даже Луи не скажем, никому не скажем. Просто поживи у нас. Разбери хлам свой на балконе, который, блядь, двадцать лет лежит: выкидывать запрещаешь, а вывезти не хочешь. Просто хотя бы месяц поживи, не бухая, и ты удивишься, как все может измениться. Я смотрел на него и думал: или он дурачок, или его подменил кто. — У меня все нормально. — Очки протри, Поттер, что у тебя нормально? Я не хочу тебя учить, я пытаюсь тебе помочь, а ты стоишь и улыбаешься! — Скорпиус раздраженно фыркнул. — Да что с тобой? — Слушай, помощник, — протянул я без улыбки. — А где же ты, такой чуткий и милосердный был, когда у твоей жены случались выкидыши? Почему такое говно, как я, тягало ее по врачам? Где ты был? Скорпиус изменился в лице. — В министерстве, вот ты где был. И сейчас тебя спустили на самое его дно. Так вот, когда ты взлетишь снова, а ты взлетишь, мы снова за ручку все отправимся нахуй. Поэтому, мой милосердный друг, иди-ка ты домой. И оставь меня в покое. Опустив сумку, Скорпиус кивнул. — Ты прав. Честно говоря, я ожидал с ним немного поругаться. Для встряски, чтоб он обиделся и не ходил ко мне больше. — Только Доминик нашла силы в себе простить меня. А ты, почему-то, лелеешь это до сих пор. Притом, что это не твое дело, — сказал Скорпиус. — И вот мы счастливы с Доминик. Вместе, мы команда с ней, мы армия просто, потому что она гораздо умнее и лучше меня, и дала шанс. И я никогда не подведу ее снова. А ты, Ал… у тебя все вокруг враги. Он прошел мимо меня. — Мы забудем этот момент. В последний раз говорю, бери сумку и идем со мной. Я не шелохнулся. Скорпиус цокнул языком и трансгрессировал с тихим хлопком. Казалось бы, я победил его в споре, но триумфа победы не чувствовалось. Весь день я натужно искал чем занять руки и мысли. Попытался найти работу и разослал резюме в несколько мест, однако попутно уже понимал, что никто со мной не свяжется в итоге. О стаже работы в наркокартеле не пишут, но что поделать, если у меня только этот стаж и был. Я столько кичился своей исключительной гибкостью и гениальностью, но по факту не умел ничего. И вот мне скоро сорок. А мое единственное достижение в этой жизни — не сдох. Чтоб вы понимали, в моей памяти самый отбитый и бесполезный для общества человек, с которым сводила жизнь — это Вэлма Вейн. Так вот она умела хорошо шить, петь и красить ногти. Я не умел и этого. Как того требует закон жизни, самый лучший период для самокопания и принятия того факта, что жизнь — это задница, а ты в ней — геморрой, наступает, когда на город опускается ночь. Спать, разумеется, не хотелось, и я лежал на диване, смотрел в темный потолок и думал. Я не успевал разумом следить за ходом собственных мыслей. Вызверился на Малфоя, зачем-то его провоцируя на конфликт, обиделся, что конфликта не вышло, и обиделся, что Малфой ушел. Злился на себя, что так получилось. Злился, что потерял работу. Что никто не перезвонит мне по поводу новой, и расклада у меня лишь два: или завтра весь день мучиться мыслями и бездельем, или идти в Паучий Тупик и искать работу там. Злился, что мог сейчас быть в Бостоне, со багровыми следами поцелуев на шее пить крепкий кофе и было бы сейчас утро раннее, а не темная ночь. Странные чувства, странные качели — еще дня три назад я был абсолютно уверен в том, что все наладилось. Вовремя прервав плотину жалости, я заставил себя уснуть, закрыв глаза так крепко, что заболели веки. И все же уснул, хоть и под утро. Утром же меня разбудила мерзкая трель дверного звонка. Я, подскочив, нашарил очки и немало удивился — честно говоря, был уверен, что звонок лет пять как не работал. Накинув плед на плечи, я потопал к двери, заранее готовясь послать нахрен того, кто явился. — Малфой, иди в… , — распахнув дверь, сказал я, но не договорил, глядя перед собой. — Не понял. Сильвия стянула солнцезащитные очки на кончик носа. Ее воспаленные и затянутые едва заметной белесой дымкой глаза смотрели на меня так, словно это я ее пригласил и посмел встретить без фрака, цветов и ковровой дорожки. Я приоткрыл рот. Вместо слов вырвался выдох. — Здравствуй, Поттер. Я войду. Проводив ее взглядом, я просто давился негодованием. Смотрел на растянутый свитер и джинсы, обтягивающие очень тонкие ноги, на собранные в низкий короткий хвостик волосы и у меня горело просто от каждого дюйма этой картинки перед глазами. — Ты что здесь делаешь? — наконец, спросил я, захлопнув дверь. Сильвия глянула на меня спокойно. — Разговор есть. — Не о чем говорить. Встала и вышла отсюда. — Присядь. — Пошла вон, — рявкнул я. — Поттер, — проговорила Сильвия. — Репортерша Уизли вышла на мой след. А значит, и на твой. Я молчать не стану. И одна тянуть не стану. Я задумался. «Вот сука рыжая». А эта, другая сука, молчать не станет, это как пить дать. Казалось бы, а чего мне уже терять, но, зная Розу и ее творчество… черт, да меня посадить могут.

***

— Как она узнала? Спустя столько лет? — Я даже преодолел презрение и сел напротив. Сильвия развела руками. — Я не знаю. — А что конкретно это узнала-то? — Мой человек в МАКУСА сообщил, что твоя кузина заявилась к нему спросить, кто такая некая Рената Рамирез. Она знает мое имя. — А-а. — Я расслабился. — Ну так это… А потом вспомнил, что речь идет о Розе Грейнджер-Уизли. — Это пиздец. И вот мы здесь, горим от Розы Грейнджер-Уизли. Вы, наверное, думаете, а в чем проблема, ведь это лишь имя. Что еще она может откопать? Так вот, даже если вы будете думать, что Роза — серьезный противник, который через одно лишь имя может настрочить три свитка разоблачения, то вы ее недооцениваете. Если она узнала имя, она заинтересовалась. Если она заинтересовалась — идите хоть ко дну, но она все равно вас найдет. — Да как она вообще могла тебя вспомнить с той пресс-конференции? — сокрушался я. — Ты же говорила… — Значит, случилась осечка. Я не знаю, Поттер, почему она обо мне помнит, может сразу после пресс-конференции трансгрессировала куда-то с камерой и заметками своими за пределы страны и не попало на нее забвение. Может она невосприимчива. Я не знаю. О-о, паника в деле. Сильвия паниковала. Роза, а ты крута. — Какого черта ты вообще вытащила ее из камер МАКУСА? Да еще и быстро кинуть хрен пойми где с кучей вопросов в голове. — Значит так надо было. Но эту дуру тут же начали искать всей страной. Что мне оставалось? Конечно сбросить этот балласт и бежать. Тонкие пальцы Сильвии зацокали по подлокотнику. — И ты, разумеется, чтоб меня подставить, сказала, что да, Роза, я та самая мракоборец с пресс-конференции, задай кузену вопросы, — ввернул я. — Я? Я не говорила! — А кто, я сказал? — Латиноамериканка? Которая моя единственная связь с Сан-Хосе? Роза закивала. — Которая привезла меня в Лондон под видом мракоборца МАКУСА и давала тебе интервью на пресс-конференции? — насмешливо уточнил я. И тут я вспомнил, что сам это сказал, когда мы в чемодане Михаила летели к инферналам на виллу с ордой контрабандистов и темных магов. «Какой же ты олень, Альбус!», — был бы один дома — взвыл в голос. То есть, вы поняли, да, что я натворил? Я вкинул Розе Грейнджер-Уизли в лицо сенсацию. — Да по-любому это была ты, Сильвия, не пизди мне в глаза опять. — Но не признаваться же в этом. — Нехуй было вообще к ней подходить. А если и провалился какой план, почему ты не повторила тот фокус с картой и забвением? — Как только я добралась до карты и волшебной палочки, уж, поверь, Поттер, — прошипела Сильвия коброй. — Тебя бы я кинула. Но за собой следы подотру. Два года было тихо. Она не высовывалась. — Но она знает и помнит все равно. Почему? — Да откуда я знаю?! — Значит повтори еще раз! — рявкнул я. — Тыкни палочкой во весь глобус, сотри эти воспоминания, хоть об стену убейся. Я швырнул плед в кресло. Злость кипела внутри раскаленным маслом. — В чем твоя проблема? Ты налажала. Твои чары дали сбой. И ты пришла ко мне? Серьезно? Ты че думаешь, я тебе друг какой? Я тебе помогать буду? Сильвия глянула на меня недобро. — Я впряглась за тебя тогда, на той пресс-конференции. И я решила твою проблему. Где бы ты был сейчас без моей тогда помощи? Ты мне должен. — Повтори. Если бы я знал, что не сломаю зубы об ее исхудалое лицо, клянусь, отгрыз бы ей щеки. Я поднялся на ноги, наклонился к ней. Сильвия вжалась в спинку. — Ты уничтожила мою жизнь. Ты убила дорогих мне людей. Ты подставила меня с Эландером. Ты проебалась с репортершей и грозишься подставить меня снова. И я что-то тебе должен, Рената Рамирез? Я клацнул челюстями у ее лица, так и видя, как дрожат ее напухшие веки. — Реши эту проблему, — сказал я. — Повтори забвение. — Я не могу. — Почему? — Я не могу больше колдовать. Я вскинул бровь. — Почему? — повторил еще терпеливо. Сильвия повернула голову в сторону. — Потому что еще несколько заклинаний, и я потеряю зрение. Не понял, почему и как работало это, но глаза у нее были нездоровыми — это факт. А я грешил на конъюнктивит. — Ты думаешь, меня это хоть сколько-нибудь ебет? — тем не менее спросил я. — Или ты как надеялась? Прийти, упасть мне на уши и мы с тобой, сообща, решим эту проблему, да? Она не ответила. — Думала, что я тебе помогу? Вот ты смешная. Сильвия покачала головой. И подняла на меня взгляд своих воспаленных глаз. — А ты думал, я тебе помогу? — уточнила она. — Поттер, обернись. Мне терять нечего. А про тебя из-под пера репортерши выйдет газетка. Она на твоих костях хайпанет. Если тебе бояться нечего — я умываю руки прямо сейчас. — Тебя раскрыли. — Да насрать. Переживу. — А я не переживу, значит? — А ты — нет. Меня трясло. Какая же она…. а-а-а-а, волком хоть вой. Я уже потерян, ну чего еще бояться? Но было боязно. Я предпочитал, чтоб родные напрочь обо мне забыли, чем чтоб читали творение из-под пера Розы Грейнджер-Уизли. Нужно было отвлечь Сильвию немного, чтоб выкроить себе время на подумать. Может, если она не лгала, метнуть в нее пару заклятий, спровоцировать на ответную реакцию и подождать, пока Горгона ослепнет? — И теперь я тебе должен еще и за то, что ты, преисполненная самыми светлыми чувствами, бросилась из США в Лондон первым же рейсом, чтоб предупредить меня об опасности? Сильвия мотнула головой. — Вообще-то я здесь живу. Я без сил рухнул на диван. Она усмехнулась. — В Лондоне? Это… это несправедливо. То есть, она просто переехала сюда. Просто потому что захотела. Не боясь ни меня, ни Бога, ни ада, не слыша моих слов в аэропорту Нью-Йорка, она переехала в мой город. На мою территорию. — Ты что, следишь за мной? — Скажем так, — проговорила она спокойно. — Мне спокойнее, когда ты под боком. Тебе спокойнее? В груди растянулась такая жгучая боль, что мне хотелось забить ее кулаками. — Ты здесь жить не будешь. — Это не тебе решать. Это не твой город. — Это мой город. Тебе в нем не жить, — произнес я. Ночью я думал о том, что днем буду сходить с ума от безделья. Что нет работы, а значит нет смысла просыпаться и что-то делать. И вот у меня появилась цель — костьми лягу, но эта шакалиха отправиться если не в ад обратно, то вон из моего города. — Лучше бы что поумнее сказал. А то как обычно. — Сильвия поднялась. Натянула рукава свитера пониже. И пошла, оставив за собой открытую дверь и последнее слово. Зато у меня появилась цель.

***

И началась она с посещения маленькой неказистой площади, которую и площадью-то назвать язык особо не повернется. Райончик был депрессивным, фасады домов закопченными и тусклыми от находящейся неподалеку лако-красочной фабрики и мусорного полигона, воняло там соответствующе. Переполненные мусорные баки воняли содержимым дырявых пакетов, а в самих баках копошились дворовые коты. Я стоял на тротуаре, сунув руки в карманы куртки, и наблюдал за тем, как между домами номер одиннадцать и номер тринадцать протискивается, как из-под земли, невидимый для маглов дом по адресу «Площадь Гриммо 12». С замком пришлось повозиться — ключ из связки не желал влезать в скважину. Осмотрев эту скважину, я выругался. Отец, значит, все же замок сменил. Ладно, где наша не пропадала. Я быстро поковырял в замке отмычкой, и, дождавшись щелчка, шмыгнул внутрь. Выглядел дом плохо, но пахло в нем не мерзко. Ни пылью, ни затхлостью, ни гнилью, ни плесенью. Паутины по углам не было. Ковры на полу хоть и дырявые и молью проеденные, но не пыльные. У лестницы на меня наорал портрет какой-то бабки в чепце, я наорал на него в ответ, мы крупно поругались, но последнее слово снова осталось не за мной, потому что я выпал в осадок, услышав, что у древней бабки из благороднейшего чистокровного семейства в лексиконе было слово «пидор». — Пизда старая, — рявкнул я ей уже на лестнице. По скрипучей лестнице я, светя под ноги телефоном, чтоб не упасть, поднялся на третий этаж, прошел по узкому коридору в самый конец и толкнул дверь одной из комнат. Это была спальня, отделанная выцветшими зелено-серебристыми оттенками, с большой кроватью, изголовье которой представляло собой двух переплетающихся змей, и с широким письменным столом. Сев на кровать и смахнув пыль от лица, я снял очки, расправил плечи, откашлялся и громко рявкнул: — КИКИМЕР! Раздался молниеносный хлопок и передо мной закрутился волчком ветхий горбатый эльф-домовик, одетый в одно лишь полотенце. Его большие уши, похожие на крылья летучей мыши, покачивались, а огромные карие глазищи смотрели на меня с раболепной радостью. — Хозяин Регулус, — просипел Кикимер с придыханием. Ох, это была смешная история. Пару лет назад, незадолго до дела с чемоданом и темными магами, я залез на площадь Гриммо, в старый дом Блэков, он же и наш старый дом, в поисках хлама, который можно было загнать в Паучьем Тупике. Я знал, что в этом доме такого добра навалом, а отец, бывающий здесь раз в пять лет, в жизни не хватится, если пропадет что-то, до чего ему не было дела. Я как раз тогда поругался с портретом бабки в чепце, рыскал по комнатам в темноте и с одной лишь свечой — окна грязные, закопченные, да еще и затянутые плотными шторами, света не пропускали вообще. Я нагреб немного барахла, не несущего особой ценности, потерял в темноте очки, споткнувшись о задранный край ковра. И набрел, почти наощупь на комнату Регулуса Блэка, где в момент попытки открутить увесистую серебряную змею от стены крестовой отверткой, меня застукал внезапно появившийся домовик Кикимер. Честно, я был уверен, что он или в Хогвартсе на кухне работал, или давно уже отправился к праотцам, но эльф здравствовал и, хоть и был очень стар, гонял воров поганой метлой. Магии домовиков я побаивался, уже хотел было метнуть в него отвертку и бежать, но внезапно глаза старого Кикимера увлажнились а полотенце на груди вмиг вымокло от слез, когда это существо кинулось бить поклоны мне в ноги. — Хозяин Регулус, — шептал Кикимер, поливая слезами мои кеды. — Хозяин Регулус… Кикимер знал! — Ебаный в рот. — Я тогда растерялся и не знал, что делать. Эльф начал стягивать с себя какой-то массивный медальон и пытаться мне его подарить. — Да ладно, хорош. Хотя, медальон был явно дорогой. Я почти передумал и протянул руку, но эльф снова рухнул мне в ноги. — Вы совсем не изменились, хозяин Регулус! Кикимер ждал вас столько лет! Кикимер верил! Ох, моя бедная добрая хозяйка сойдет с ума от радости, когда увидит хозяина Регулуса дома. Эльф рыдал навзрыд. — Хозяин Регулус!!! Вернулся к своему старому Кикимеру! — Это да, это я такой, — кивнул я. — Ну что, Кикимер, накрывай на стол… Я понимал, что эльф немного в маразме. Но грех было этим не воспользоваться. Кто из волшебников когда-либо радовал старых домовых эльфов? Только ваш покорный слуга. И вот Кикимер примчался на зов. Я, сидя на кровати некого хозяина Регулуса, кивнул. — Хозяин Регулус. — Глаза домовика увлажнились. — Собирайся, Кикимер, мы идем на дело, — сказал я. — Мне нужна твоя помощь. И чего-нибудь выпить. Но потом. Не сейчас. Кикимер закивал. Уши его хлопали. Я наклонился ближе. — Найдешь для хозяина одну ведьму? У нее нехорошие глаза, проклятые, как у банши, — проговорил я. И, собственно, на этом особые приметы закончились. Но Кикимер кивал. — Она живет где-то здесь, в Лондоне. Найдешь для меня ее дом? — Я сунул руку за пазуху и протянул домовику пробирку с серебристым содержимым, похожим на пар. — У меня есть воспоминание о ней. Если я дам его тебе, ты сможешь узнать, где она живет? — Кикимер сделает. Кикимер найдет ее из-под земли для хозяина Регулуса! — Домовик упал к моим ногам. — Хозяин Регулус будет тебе благодарен, — сказал я, похлопывая его по морщинистой сухой голове. Домовик, отбивая поклоны, исчез, щелкнув узловатыми пальцами. Надежда на успех была минимальной, но раболепное обожание и жертвенность — страшная сила. Поэтому я не удивился, когда на утро следующего дня домовик вернулся с хорошими новостями. И я, наградив его похвалой, приступил ко второму пункту плана. Для этого пришлось совершить путешествие в пригород Молси — место, которое было словно на принтере распечатано и вклеено на карту. Оно пестрило одинаковыми домами с лужайками. Одинаковым цветом стен, крыш и дверей. Даже машины были одинаковыми — модели разные, а цвет один — светло-серый, блестящий. Я бывал здесь, слава Богу, лишь пару раз. Нет, место приятное, хоть и несколько приторное своими благочестивыми жителями и вылизанными участками. Но вот обитатели… скажем так, в рейтинге моих любимых родственников здешние люди занимали место сразу за матерью крестного моего отца — той самой бабкой в чепце, что орала и называла меня пидором. Тем не менее, мне открыли дверь, а я заствил себя улыбнуться. — Дядя Дадли! Сколько лет! Огромный, толстопузый и занимающий весь дверной проем своими габаритами, дядюшка была вдобавок настолько краснощёким, что кроме как «Сеньор Помидор» ассоциации иной не вызывал. Глядя на меня так, словно я уже заранее что-то стащил из его дома, дядюшка не спешил впускать. — Ты, говнюк? И почему все родственники встречают меня именно так? — Ох, дядя, вот за что тебя люблю, так за чувство юмора… — Чего надо? Я посмурнел. «Жирдяй ебаный», — пронеслось в голове. Тем не менее, я улыбнулся. — Я к тебе с новостями из министерства. На минуточку. — Я заговорчески подмигнул. — По наши с тобою души новости. Если понимаешь, о чем я. Дядя шмыгнул широким картофелеобразным носом и отошел в сторонку. Заходя, я все равно задел его выпирающий живот, про себя подметив, что даже моя покойная Камила на девятом месяце беременности, жрущая по девять раз в день, выглядела, клянусь, менее круглой. Дома у дядюшки было чисто и тихо, лишь из гостиной орали на весь квартал новости. — Короче, дядя, тема такая. — Я сразу перешел к делу. — Министерство магии объявило вампирам свое «фе». С кровью будет туго. Я как узнал, сразу к тебе. Дядя Дадли, он же самый жирный вампир в истории, хмурил густые светлые брови. — Эмбарго на продажу фермерами крови, — соврал я. — И все. Придется нам с тобою затянуть пояса. Максимум — альбумин для прикормки рыбы и печень в блендере перемолотая. Смутные грядут времена. Дядя прищурил водянистые глазки. — Но, — я поманил дядю пальцем. — Могу по очень большому блату достать банку свиной свежей. — Чего тебе надо? Неужели я настолько предсказуем? — Услуга за услугу. Да что ты напрягся. Никакого криминала. Наоборот, я бы сказал. Я достал из кармана куртки бумажку с добытым Кикимером адресом. — Моя девушка живет в Ламбете. Был у нее недавно, и смотрю, соседка за забором смутно знакомая. Только переехала. Вроде такая, знаешь, улыбчивая, обычная, а лицо знакомое. Я и вспомнил, когда к себе вернулся домой, — протянул я. — У нас она жила, в Паучьем. Через три дома от меня. Ее полиция забирала когда, я еще на крыльцо вышел, поглазеть. Я ожидал, что сейчас мой бдительный дядя задаст уточняющий вопрос, но дядя смотрел все так же сухо. — А ты, наверное, уже не застал, на пенсию тогда вышел, — я покачал головой. — Там история — ужас. Женщина эта в припадке ревности убила мужа. Тридцать шесть ножевых, десять — в голову. И член ему отрезала, в роллы «Калифорния» порубила на части. А еще… Я наклонился над столом. — Детей перебила. Младшего — подушкой задавила и в пакете вынесла. Старшего — не знаю, что делала, врать не буду, но ребенок на всю жизнь калека. Такое же, сам понимаешь, не забывается, я как это лицо увидел — сразу вспомнил. Наверное, вышла досрочно и переехала в Ламбет. Нет, ты погоди, я же понимаю, что закон есть закон, освободили — флаг в руки, но местные же в Ламбете, соседи, знать должны с кем бок о бок живут. У тебя можно курить? — Нет. — Ну так вот, я это к чему, — прикурив от плиты, продолжил я. — Дядя Дадли, ты же меня знаешь. Я человек, который очень за наше общество болеет и переживает. Я в стороне никогда не останусь, когда такое творится. Там же детская площадка напротив, мамки с детьми, а ну как она выпрыгнет из-за угла с ножом. Или в школу устроится? Да не дай Бог. А полиция наша, сам знаешь. Как ты на пенсию вышел, так и загнулась система охраны порядка. Никому ничего не надо. Пока такие ломовые кони, как мы с тобою, бдят денно и нощно, вот только тогда и будет порядок. А с нынешних копов что толку? Они военных школ не оканчивали. Работой не горят. Да что уж говорить, если моя девушка сказала, что никто с соседями в Ламбете беседы не проводил и не сообщал, что рядом поселилась опасная преступница. Я выдохнул дым в вытяжку. — У тебя форма полицейского осталась? Да конечно осталась! Эту форму его жена перешивала раз десять под постоянно растущие габариты дядюшки. Куда иначе этот чехол для парашюта приспособить, кроме как чтоб висел в шкафу и гордо напоминал о былых временах. — Осталась. — Вот и давай с тобой, дядя, вспомним твои заслуги, съездим туда. Походим по соседям, предупредим, чтоб были осторожнее. Дядя Дадли нахмурился. Ну прям Джон Роквелл на минималках, версия для бедных. Ох, дядюшка! Несчастный честный полицейский, правдоруб и зануда. Тебя послали Небеса. Но, как и всякого хорошего полицейского, его мое честное лицо смущало. — Хочешь — сам предупреди, без меня. Ты только помоги обезопасить детей Ламбета, — взмолился я. — А я тебе баночку свиной. За труды? Дядя Дадли, такой дядя Дадли! За идею и пожрать готов на любые жертвы. Вот на таких людях мир и держится. — Это не преступление, — уверил я, когда дядюшка едва умостился в похожую на парус форму. — Это гражданский долг. — Раньше такого не было, — пробасил дядюшка. — Раньше все про всех все знали. Работа с населением велась каждый день. — Вот! — Я обрадовался. — Не та уже полиция. Только такие, как ты, все еще вселяют веру в простых трудяг правосудия. Мой сын поэтому и мечтает стать полицейским. Как дед. Троюродный. Я просто представил себе надменную рожицу Матиаса, если бы он меня сейчас услышал. И чуть не хохотнул. Итак, друзья, внемлите правило жизни номер тысяча семь: чем проще личность, тем проще ею манипулировать. Дядя Дадли любил есть, общественный порядок и справедливость — я дал ему то, что он хотел. Ничего не попросив взамен. И разве я после этого гад?

***

Честно говоря, между Кикимером и дядей Дадли, я бы поставил больше на Кикимера. Дядя Дадли был не очень эрудированным, но очень деятельным (опасная смесь), но до конца я не был уверен, что он поведется на мои слова. Ну нужно действительно быть идиотом, чтоб поверить словам сомнительного племянника, надеть старую форму и ехать на другой конец города, чтоб проводить разъяснительные работы с населением. Но, судя по тому, что на следующий день в мою дверь гневно заколотили, я широко улыбнулся. — Мой жирдос, — улыбнулся я. — Иду-иду! Никогда прежде я не открывал гостям дверь с таким воодушевлением. Сильвия, стоявшая на пороге, едва дышала от ярости. Я с наслаждением смотрел на ее перекошенное лицо. — То есть, я убийца? — Не понимаю, о чем ты, но да. — И я отрубила член?! — Всегда говорил старику, что ты раньше была мужиком, — кивнул я. — У тебя кадык больше, чем у меня. Судя по тому, что она оттолкнула меня и шагнула вперед — яйца тоже. Тем интереснее. — В чем дело, Рената Рамирез? Бдительные соседи устроили тебе сладкую жизнь? Сильвия смотрела на меня с презрением. — Сука. — Ты здесь жить не будешь, — повторил я, улыбаясь. — А можно узнать, что они такого устроили, что тебя аж подкидывает? И чем могу помочь тебе с твоим… нелегким прошлым? Сделав глубокий вздох, Сильвия усмехнулась. Ее проклятые глаза уставились на меня. Совпадение или нет, но живот пронзила резь. — Хорошо, Поттер, — согласилась она. — Раз мне теперь в Ламбет ни ногой, я остаюсь здесь. И закрыла за собой дверь. Я прибалдел от таких заявлений, но Сильвия уже опустила сумку на тумбу и, критически осмотрев мой дом, провела пальцем по подоконнику. — М-да. Придется тебе здесь убрать. — Ты не охуела, сеньорита? Пошла отсюда на вокзал, купила себе билет и умчалась на все четыре стороны. — Тогда мой маршрут будет проходить через отделение полиции, где я притяну тебя к ответственности за клевету, моральный ущерб и испорченный фасад моего дома. А вот об этом я как-то не подумал. Сильвия потрепала меня по щеке. — Что, соскучился по сильным мужским рукам в тюремной камере? Не отвечай. Я в оцепенении смотрел на то, как она по-хозяйски проходит на кухню. — Ну тут конечно вообще… — Ладно, — окликнул я. — Сдам тебе комнату. — Вот мы и договорились, — Сильвия кивнула. — Три тысячи. Ее глаза чуть увеличились. — Фунтов? — Разумеется, — кивнул я. — За комнату? — Именно. — В этом хлеву? — Да. Сильвия скривилась. — В месяц? — В сутки. Или нахуй на вокзал. — Через полицейский участок? — Да, пожалуйста. Я могу использовать на них Конфундус, в отличие от некоторых. Сильвия снова глянула на меня с вызовом. — Хорошо, — процедила она, сжав ключи от машины. — Поеду за остальным. Я помахал рукой. Даже машина у Сильвии была ей под стать — старенькая, побитая и местами ржавая. Что-то богиню слишком безжалостно сбросили с Олимпа. Но я не собирался смягчать падение — я был из тех, кто павшего запинает ногами. В своем триумфе я забыл, что затеял игру со своим самым безжалостным и хитрым учителем. — В смысле? — Я вскочил на ноги и вжался в стену. Сильвия появилась на пороге к вечеру. Толкнула дверь с возней и завела в дом сначала облыселую тощую собаку с пеной у рта, которую едва затянула на поводке. А затем под руку ввела хрипло и громогласно кашляющего мужчину, явного бездомного в тряпье, не по погоде теплой шапке, и с ногами, обмотанными кусками плотной ткани поверх обуви. На его небритом землистом лице зияли язвы, а вырывающийся из груди кашель заставлял его выплевывать на пол кровь. — Ну, — Сильвия заправила волосы за уши. — Вот мы и пришли заселяться. Я смотрел то на бешеную собаку, кинувшуюся было на меня, если бы не поводок, то на бездомного, который кашлял так, что дрожали стекла. Не знаю, как выглядело мое лицо, но Сильвия улыбнулась. — Это Лу, мой спутник. Я даже не сумел пошутить, упустив такой сочный момент. Все смотрел на кашляющего бездомного. — А это собака. — Представила Сильвия. Собака выплюнула комья пены изо рта. — Я ведь не говорила, что буду одна, Поттер. Показывай комнату. Лу, пойдем. Я боялся подойти. — Это че за… — Мы составляли разве какой-то договор? — протянула Сильвия. — Нет. Или, может, ты платишь налоги на то, что сдаешь комнату? Нет вроде. Так что, Лу, пойдем. Нельзя держать его на ногах, он так устал. Туберкулез, сам понимаешь. Я чуть не умер на месте трижды. Туберкулез. В моем доме. Она привела в мой дом мор. Я настолько был повернут на болезнях и накручивании себя, что уже чувствовал, как сам сейчас закашляю и выплюну легкие на пол. — Ты привела сюда туберкулезника? — слабо прошептал я. Сильвия закивала. — Какие-то проблемы? — Он же… мы же… — Да мне похуй, я уже мертва, — Сильвия хлопнула меня по щеке ладонью. Я стоял, не в силах сдвинуться, вздохнуть и моргнуть. А Сильвия еще и обернулась на лестнице. — Никаких ведь проблем, да? И это был просто шах и мат. Я проводил ночь на улице, с бутылкой виски, спрятанной в бумажный пакет. Меня выжили из собственного дома. Она. Я горел. Трясло от страха заболеть, трясло от гнева и ненависти. Эта женщина уничтожила меня, и теперь просто пришла в мой дом и выгнала вон. А я, как тот мальчишка, что приехал в Коста-Рику с разинутым ртом, проглотил ее издевки и не подавился. Хотя, нет. Тот мальчишка давно вырос и заматерел. Именно поэтому я стоял у ее неказистой машины с канистрой бензина и зажигалкой. Машина вспыхнула быстрее, чем я успел допить виски и, шатаясь, осесть на тротуар. — А завтра это будешь ты! — крикнул я вверх, надеясь, что она меня слышала. — Ты думаешь, у тебя есть надо мной власть?! Да ничего у тебя нет! Она вышла к окну, сдвинув занавеску. Мою занавеску в моем доме. Я видел, как в темном окне пляшут тени горящей машины. В соседних домах начал зажигаться свет. Где-то выли на мои вопли собаки. Машина горела, я горел в слепой ярости и безысходности — хотелось что-то сделать еще, но я не знал, как еще, что еще и как кричать, чтоб наверху услышали о том, как же ненавистна мне эта женщина! Я, по глупости своей, раньше считал главным злом картеля Сантана старика Диего. Но как же я был слеп! Это она. Она обвивала все и всех своими щупальцами, нашептывала, провоцировала, советовала, стравливала и выходила из всего невредимой победительницей. Когда погибла Соня Сантана, когда погибла Камила, когда восстали инферналы, даже когда их с Альдо расстреляли в упор, она вышла, отряхнулась и пошла, не оглядываясь. Она уничтожила столько жизней, столько судеб, не замарав даже рук — вот оно, истинное зло. Почему я раньше этого не видел? Почему никто не видел? Столько лет… Я, дурак, как-то считал маленького Матиаса социопатом! Матиаса! В то время как настоящий, как с картинки, как с параграфа учебника, все это время стоял на каблуках и улыбался легонько всем. Умная, расчетливая, самовлюбленная и безнадежно жестокая — она рушила судьбы, возвращалась к тем, кто выкарабкался из-под завалов, и вела себя так, словно ничего не случилось. И не было шансов не поддаться ее обаянию и играть по ее сценарию. Даже мне. Я был с ней вежлив после смерти Финна. В аэропорту Нью-Йорка тоже. Почему, Ал? Почему она до сих пор имеет над тобой власть? И вот она здесь. После всего. Довольна собой, стоит в моем доме. Живет спокойно, кошмарами вряд ли страдает. А я стою напротив и смотрю на нее в ответ. И обреченно понимаю, что вся моя правда, вся моя ярость ей просто до одного места. Орать хотелось от того, как меня сжигала эта ненависть. Я швырнул бутылку в окно, попал в стекло — хоть одна победа. Сильвия успела отскочить в сторону и пригнуться, прежде чем ее зацепило хоть одним осколком. Ну конечно, как всегда. На ней ни царапины, а меня уложили лицом в асфальт и скрутили руки за спиной.

***

— У вас есть кому позвонить? — Нет, — тогда ответил я, прежде чем решетка захлопнулась. Утирая лицо, я обернулся на своих новых соседей. М-да, мельчает преступник, не зря дядя Дадли молился — я выглядел в камере реально самым опасным. Нас всего-то трое было: я, да двое пьяниц, один из которых храпел в углу, а другой был пьян настолько, что ссорился сам с собой. — А с каких пор поджог — это прям преступление? — решил повозмущаться я. — Вот так и живем, мотор на колымаге взорвался, а повязали человека, который спокойно себе с канистрой бензина мимо проходил. Дежурный полицейский на меня повернулся. — Ой, иди отсюда, — буркнул я и, отпрянув от решетки, уселся в свободный угол камер. Втянув плечи и зарывшись в куртку, я насупился и приготовился подремать немного. Иных развлечений в камерах обычно не бывает. — Вот это тебя, сынок, рвет, — услышал я голос у уха. — Но все правильно. Отстаивай свою территорию, которая, кстати говоря, моя. Наземникус Флэтчер сидел рядом и смиренно хлопал ладонями по коленам. Я вскинул бровь. — Выйди отсюда и спали эту суку живьем в доме. Она не трансгрессирует, — посоветовал старый жулик. — Пусть горит на земле, раз не сгорела в аду. — Старый, — проговорил я тихонько. — А где ты был? — Я всегда с тобой, где же еще. Ты без меня шагу не ступишь. — А когда я от твоей браги подыхал, ты где был? Наземникус фыркнул и отмахнулся. — Я тебя умоляю, подыхал. Это натуральный продукт, от него худо не будет. Максимум голова поболит, если с непривычки на голодный желудок. Не, это самое, не драматизируй. — Мне хреново очень было. — Ну ты же выкарабкался? Ну вот и не ной. Стаканы мыть тщательнее надо, а то засрал дом, понятно, что траванулся. Я поежился и зевнул. — Не позволяй Сильвии захватить твой разум и диктовать свои правила, — шептал Наземникус. — Она актриса. Поплачет, обнимет, но жди штыка в спину. Ей нельзя верить, никому сейчас нельзя верить. Ты разве не видишь, как они все на тебя смотрят? И указал жестом то ли на пьянчуг по соседству, то ли, более глобально, обвел рукой весь мир. — Как на отброса. Не верь никому, кто тянет к тебе руку — они ее о тебя вытрут. Я в свое время не верил никому. — И где ты сейчас? — Не торгуйся, сынок. Я в жизни чуть больше разбираюсь. Сам посуди: у друзей вечно будешь на побегушках, а когда решишь их проблемы — нахрен ногой под зад, обратно в Паучий Тупик. Или ты, может, делал большую ставку на дедушку года, на нашего Диего? О-о, — аферист загоготал. — Не от большего ума, Поттер. Как только мелкому исполнится восемнадцать и все счета, открытые ранее на его имя, он передаст любимому дедушке, вы оба пойдете в такие посланные дали, что без компаса не разобраться. Я махнул головой. — Я верю Диего больше, чем кому-либо в этом мире. Больше, чем когда-либо тебе. — Ну и дурак, что с тебя взять. А потом тебе Малфой на уши упадет, а потом еще Сильвия в плечо поплачет… не зови, когда будешь тонуть. Никому верить нельзя. Не в твоем случае. — Старый, скажи мне, — прошептал я. — А Финну мне тоже не следовало верить, да? Наземникус возвел глаза к потолку. — Наконец-то, работа над ошибками. — И Альдо не стоило, да? — Папкин прихвостень, очнись. Альдо ничего никогда не решал. За ним стояли папа и церберша. — А Матиасу стоит? — Пока его дедушка держит под боком — не думай даже. Я улыбнулся. — А Вэлме Вейн? Наземникс Флэтчер замер и, задумавшись, почесал затылок. — А Шелли Вейн? — Ну, тут другое. Тут не деньги, тут шиза, хотя, опять же… — А тебе? Мы переглянулись. Я слышал шаги в коридоре и храп пьяниц. Слышал, как бьется собственное сердце. Наземникуса не слышал более. — Прощай, старый, — успел проговорить я, усмехнувшись, прежде чем полицейский не вернулся к камере. — Поттер, на выход. — А что мне за это будет? — На выход! За тебя внесли залог. Я вышел на улицу, ежась от холода, и сунул руки в карманы. Пахло от меня костром — приятно и злорадно. Под фонарем меня ждала Сильвия. Мы выжидающе переглянулись, не приближаясь друг к другу. И снова за ней осталось последнее слово, пусть и безмолвное — она, отвернувшись, зашагала прочь.

***

Утром я приехал в Ламбет. Этим утром я вообще выходил в минус по бюджету: во-первых, отдать долг, во-вторых, я потерял тот момент, когда такси по городу стало стоить, как крыло от самолета. Адрес на смятой бумажке принадлежал утлой улочке с тесной дорогой и близко расположенными друг к другу домами. Улочка начиналась внезапно, сразу после плотной городской застройки, и тянулась на десяток домов. Дома были маленькими, похожими на коробочки, вперемешку ухоженные и не очень, но дом, который я искал, казалось, было бы видно с неба, доберись я не на такси, а на дирижабле. Трава у дома дымилась, явно недавно горела, вместе с заборчиком и ступеньками на крыльцо. Дом был залит краской, все еще липкой, на земле валялись смятые банки, бутылки и прочий мусор. Красная краска была везде: на крыше, на обугленных ступеньках, подъездной дорожке, а на фасаде, прямо поверх окон, красовалась потекшая надпись «УБИЙЦА!». Несколько окон были разбиты камнями, а прямо на моих глазах проходившая мимо женщина швырнула набитый мусором пакет не в стоящий рядом бак, а прямиком на газон, под разбитые окна. Я смотрел на это все и не мог поверить, что обычные люди, наверняка нормальные в большинстве своем, натворили такое всего за сутки. И почему? Выслушав жирдяя в полицейской форме, который даже уже и не полицейский? Не проверив информацию, даже не попытавшись, не узнав истории этой женщины, они собрались всем скопом устроить ей месть? За что? Чем больше я узнавал людей, тем больше понимал животных. «Ал, а ты не этого ли хотел?», — надо бы спросить себя. — «Не ты ли все затеял?». Я тоже человек, видимо. Сильвия вышла на крыльцо, кутаясь в легкий халат. Она придержала его у шеи, закрывая ее от ветра. — Чего надо? Я, не подходя, бросил на обугленное крыльцо, к ее ногам, стопку фунтов, плотно перевязанную резинкой. — За залог. Она не удосужилась присесть и поднять деньги. — Уходи, — проговорила она. — Я уеду, город делить не будем. «То есть, я победил», — подумалось мне. Ал, глянь еще раз на этот дом. Конечно ты победил. У нее без магии и оружия нет вообще шансов отсюда выйти и не стать жертвой самосуда. Что ж, мавр сделал свое дело, мавру надо на работу. Ах да, работы у меня нет. Тем не менее я решил уходить. Спешить незачем, идти некуда, встречать некому, но здесь делать нечего. — Убийца! — крикнули дети с рюкзаками за спинами, проходившие мимо. Я глянул им вслед. Мы растим поколение, которое готово жрать любую информацию. Мы умираем. И вдруг со свистом между нами приземлился очередной туго набитый мусором пакет, да еще и подожженный. Запах жженого полиэтилена и отходов резал глаза. Мужчина, швырнувший из соседнего участка, отряхнул руки. — Жри дерьмо, убийца! Я мотнул головой и протянул руку. Сильвия, неуверенно шагнув назад, сжала пальцы на халате. — Да пошли уже, ёбаный твой рот! — прорычал я, дернув пальцами. Рука дрожала. Я ждал Флэтчера, его ехидный комментарий, насмешку, шепот в самые недра головы. Но он снова оставил меня одного. Он все еще боялся Сильвии. Даже после смерти. Даже когда от нее остался лишь огрызок. Да ты трус, Наземникус Флэтчер. Теплые тонкие пальцы робко сжали мою руку. Я встретил взгляд и перехватил ее руку крепче, трансгрессировал и снова дал дьяволу власть над собой. — И ничего не говори, — сказал я, толкнув перед Сильвией дверь дома номер восемь в Паучьем Тупике. Она и не говорила. Я долго думал над тем, что сделал и зачем сделал. У меня нет слов, чтоб объяснить. Она была не чужим человеком, которого я проклинал. Который забрал большую часть меня и не дал ничего взамен. Кроме, пожалуй, опыта. Возможно, я совершил ошибку, потому что слабак. Но, знаете, я пишу эти строки почти полвека спустя — к тому времени я понял за жизнь немного больше. И, вспоминая, оценивая столько лет спустя, протянутую своему врагу руку, мне напросился вывод о том, что я всегда был немножко сильнее, чем думал. Я бы и тогда, в ту весну, пораспинался в философском бреде загубленной души, еще страниц на триста, но, как говорится, мавр сделал свое дело, мавру надо на работу, пока его, блядь, и отсюда не уволили! Да. У меня снова появилась работа. И как я ее любил — проработал пока меньше месяца, май уже кончался, а я млел и улыбался во всю вампирью челюсть. — Вот не зря я никогда не воровал ящики для церковных пожертвований — Бог услышал мои молитвы. — Плавной походкой счастливого человека я шагал по торговому залу с упаковкой сарделек в руках. — Я вижу то, что мечтал увидеть всю жизнь. Сильвия смотрела на меня сурово, но беззлобно. Смирилась. — Кассир Кармара, вы почему не предложили покупателю батончики по акции? И почему вы средний пакет пробиваете как средний, а не как большой? Вы что, вообще что ли хотите нас обанкротить? И картошку надо как батат пробивать — батат на тридцать пенни дороже, — строго проговорил я. — Ишь ты, блядь, распоясались как. Я здесь не шутки пришел шутить. — Вообще-то это я тебя сюда устроила. На соседнюю, напоминаю, кассу. Я вскинул бровь. — А я за десять дней вырос в душе из кассира до менеджера по развитию. А ты, зачуханка, сиди за своей кассой и не пизди почем зря. Альбус Северус пришел сюда наводить порядок. А то, как вы вообще работали в этой гадюшне? Я оглядел маленький тесный супермаркет. — Пакеты пробиваем правильно, а это неправильно так делать. Лента на кассе грязная. Из огурцов в овощном кто-то слово «хуй» на полу выложил… — Это был ты. — Это неважно. Важно то, что дисциплины нет. Ничего, Альбус вас научит торговать. Сильвия уперла руку в подбородок. — Сардельки на место верни, закон и порядок. Я прижал к себе упаковку. — Да я не украл. Там, на складе, просрочку раздают. Во, — я распахнул рубашку и продемонстрировал две палки колбасы, заткнутой за ремень. — Но на меня уже косо смотрели. Поэтому… Я разорвал упаковку сарделей. — Сходишь на склад, типа за товаром. Я там, за поддонами, балык спрятал. — Поттер, мы нашли твое призвание, — сухо сказала Сильвия. — А знаешь, в чем твоя проблема, дурная женщина? — Я достал из упаковки сардельку и протянул Сильвии. — На. Сильвия с сомнением глянула в упаковку. — Оно просрочено. — Да похуй, ты мертвая. Хотя, если траванешься, буду благодарен. — Я пожал плечами, откусив от сардельки кусок. Я мог вечно смотреть на три вещи: на то, как в воде тонут враги, на то, как в огне горят завистники, и на то, как экс-атташе Сильвия брезгливо вытягивает двумя пальцами просроченное изделие из упаковки. — Она склизкая. — Это соус, так надо, — заверил я. — Да ешь, тебе хуже не будет. — Она воняет. — Не надо нюхать. Так вот, о чем я… а. — Снова откусил кусок. — Так вот, в чем твоя проблема. Ты посмотри на меня. Я в дерьме. Но, гордо закатав штаны, задорно хлюпаю по нему. У меня есть работа, просрочка и где спать. Могло быть хуже? Конечно могло. Поэтому я наслаждаюсь и принимаю дары этой жизни. Да, в эквиваленте сарделек, но неделю назад я лежал под капельницей, без работы и без цели. Я доел свой эквивалент. — Теперь ты. Да, ты… Мы переглянулись осторожно. — Многое было, — пришлось смягчить углы. — Но от твоего кислого хлебала радуга не прольется. Легче не станет. И если ты поворачиваешься к миру задницей, не удивляйся, когда тебя выебут. Поверь мне, я в этом шарю. Сильвия моргнула, сжимая сардельку, оттопырив мизинец. — Не в том смысле. — Я покраснел. — Фигурально выражаясь. Так вот, это все к чему. Честно говоря, под ее суровым взглядом я потерял нить мысли. — К тому что я красавчик. А ты прям не очень. Нет, без шуток, — сказал я. — Может тебе чего пожрать? И с лицом что-то сделать, потому что мне стыдно, что я в жизни трогал больше членов, чем ты до, после и когда-либо вообще. А стыдно должно быть тебе. Вот так. И сходи уже к окулисту, а то я устал шутить, что у тебя что-то вирусное и заразное. — Поттер. — Сильвия вскинула брови. — Тебе не обязательно со мной говорить. — А тебе — устраивать меня на работу. Кстати об этом. Я присел на ленту, тянущуюся шлейфом к кассовому аппарату. — Слушай, ну ладно я готов работать за минималку, просрочку и идею, лишь бы работать. Но ты-то. На кой ляд тебе этот магазин? Сильвия вздохнула, провожая взглядом проходившего мимо рядом хозяина. И, поманив меня, наклонившегося, пальцем, шепнула: — Я отожму его. Наши взгляды встретились. — Моя курочка, — умилился я. — Недолго ты продержалась на честных хлебах. Не то, что я. Пятьдесят процентов мои. Сильвия улыбнулась. Наверное, впервые с того времени, что мы воевали за Лондон. — Без меня ты не выгребешь. Один звонок в миграционную службу, и прощай, Рената Рамирез. А нам нельзя прощаться, мы еще Розу не закопали, — напомнил я. — Восемьдесят на двадцать. И вся просрочка твоя. — Ладно, идет. Нас не объединило ничего. Кроме деградации и уменьшения аппетитов. И вот, два лучших ума картеля Сантана, нацелили интерес на небольшой магазин в пригороде рядом с заправкой. — Ну, знаешь ли, Пабло Эскобар тоже не с кокаиновых вагонов начинал, — сказала Сильвия тогда. — А Диего Сантана? Она замешкала — мы не говорили о нем весь месяц. И вообще не говорили. Я не напоминал, чтоб она не вспомнила и не сломала все. Она не просила, потому что боялась. Но она улыбнулась с такой нежностью, будто первые шаги ребенка вспомнив. — Если я тебе скажу, с чего начинал Диего Сантана, ты поверишь в себя и будешь смеяться. Поэтому не скажу. Я не привык к ее вынужденной компании. И не буду искать силы для прощения. Я просто принял поражение — битва за принцип и гордость, за павших и уничтоженных, за боль и месть была проиграна. Эта битва уничтожала только меня, она же... а она боец, она переживет. Но, снова заскакивая вперед на полвека и вспоминая ту весну, я, став старше, понял, что мое поражение было самой выгодной инвестицией. Тем апрелем я видел Наземникуса Флэтчера в последний раз. И, несмотря на это, тем апрелем я навсегда перестал быть один.