***
Я уже говорил о том, что май был испытанием? — Да что ж ты делаешь? — выл я, аж сгибаясь под гнетом боли. — Пощади хотя бы малышей! Но Сильвия, эта страшная во всех смыслах женщина, была безжалостна и взялась даже за беззащитных малышей. Малышами я называл крохотные бутылочки спиртного, которые с горя наворовал в дьюти-фри нью-йоркского аэропорта, после того, как торжественно скрывая за улыбкой ор, послал Бостон с его предложением нахрен. Пальцы откручивали крохотные крышечки, выливали содержимое бутылочек в раковину, а того содержимого, чтоб вы понимали, на один глоточек всего! Я смотрел на то, как мои запасы спиртного уничтожаются, и чувствовал себя самым несчастным существом на свете. — Сука! — вопил я, сжимая кулаки. — Нет! Это не трогай! Это я не пью! Это для… детали протирать. Сильвия одарила меня бесцветным взглядом, брезгливо подняла одну из пыльных бутылок браги Флэтчера и вытянула из горлышка пробку. В раковину полилась жидкость: мутная, с каким-то осадком, резко пахнущая настолько, что Сильвия натянула рубашку по самый нос и зажмурилась. В раковину их бутылки начали падать какие-то кристаллики: то ли мелкие камушки, то ли одубевшая плесень, то ли и вовсе в браге Флэтчера разродилась своя экосистема. Сильвия глянула на меня, как на ничтожество. — А ты вообще кокаин нюхала! — напомнил я. — Тебе не стыдно? Судя по тому, с каким лицом Сильвия бросила бутылку в мусорный пакет, к остальным, мой вопрос останется без ответа. — Прийти в мой дом и выливать мой алкоголь! — рычал я, глядя за тем, как она брезгливо моет руки. — Это все равно, что я бы пришел в твой и смахнул тряпкой твой кокаин! — Поттер, — проговорила Сильвия. — Мое успокоительное никак не влияло на эффективность работы. — Ты глянь, как она его называет! Успокоительное! А мое прям влияет? — Я тебе что сказала четыре дня назад сделать? Я задумался, честно не помня. — Если бы это было чем-то важным, могла бы повторить. Сильвия переступила через мусорный пакет и залила раковину моющим средством, явно полагая, что я настолько безнадежен, что буду раковину эту облизывать от остатков спиртного. — Давай вспомним вместе, куда я сказала тебе отвезти пакет документов. Первый слог — «на». Она вытерла руки бумажным полотенцем. — На. Ло… — Налоговая. — Налоговая, Поттер. Я послала тебя с документами в налоговую. Там тебя и не видели, документов тоже. Теперь мы просрочили подачу ведомостей, и я должна платить за это штраф. Я должна платить штраф за то, что ты забухал. И при этом платить тебе зарплату. Я цокнул языком. — То есть, мне теперь бесплатно на тебя пахать? — Пока не отработаешь штраф — да, — кивнула Сильвия. — Кстати говоря, с сегодняшнего дня тебе капает пеня. Поэтому советую умыть лицо и бежать за кассу. У нас сегодня черная пятница. — Черная пятница — в ноябре. И сегодня среда. — Черная пятница будет тогда, когда я скажу. Пока не распродадим неликвидную просрочку со складов — у нас черная пятница. Моя личность, мой дом, мой алкоголь, моя просрочка… что следующее в списке вещей, которые Сильвия у меня отнимет? — Жизнь, если еще раз ты меня подставишь, — пугающе прочитав мои мыли, прошептала Сильвия без нотки юмора. — Быстро на работу. Я был вне себя. Как работала ее харизма громовержца, если она даже после всего, что было, позволяла себе командовать, а я — повиноваться? И вот снова я пешка на ее шахматной доске, покорно шагаю в супермаркет, переклеивать ценники на продуктах. Не знал я и как работает талант Сильвии распланировать все, что возможно — она завладела супермаркетом, выбившись из графика лишь на четыре дня. Которые потратила на то, чтоб придумать и реализовать запасной план — обвинить несговорчивого хозяина супермаркета в сексуальных домогательствах, что, собственно, и стало причиной его поспешного переезда. Я хоть и подтверждал это все полиции с честным лицом человека, который наблюдал за омерзительными действиями по отношению к честной и легальной, это важно, мигрантке в замочную скважину, про себя думал, что если кто в магазине и был сексуальным маньяком, то это как раз Сильвия. Тем не менее, быстренько расчистив себе путь на оптово-розничный Олимп, Сильвия не спешила повышать меня до заместителя директора. Я оставался униженно сидеть за кассой, клацать штрих-кодами товаров и натужно улыбаться покупателям. — Это не потому что ты пропитой конь, который не способен ни на что, кроме как зубами открыть бутылку пива, — заверила Сильвия, вернувшись в Паучий Тупик после двухдневного отсутствия, в течение которого я и немного расслабился. — Я — очень узкоспециализированный сотрудник. А у тебя язык подвешен, ты мотивируешь коллег работать, а клиентов покупать. Но я все равно обижался за вылитое спиртное. — Уметь человеку словами душу в косичку заплести — это, Поттер, дорогого стоит, — сказала Сильвия. — У тебя талант. Не мне же кассой покупателей своим конъюнктивитом пугать. Поэтому, давай, умывайся, одевайся и беги в магазин. Там я пригнала фуру, ее надо выгрузить быстро, пока не начало светать. Я нахмурился. — А что в фуре? — Элитный алкоголь. Пальцы сжали мою рубашку у горла. — Каждую бутылку пересчитаю. И каждый промилле в крови. Я вздохнул. Неужто эта пытка не закончится? — А почему я должен разгружать? — Потому что больше некому, а я тебе доверяю. — А почему разгружать сейчас, а не утром, когда придут люди на работу и… — Потому что надо разгрузить сейчас, — надавила Сильвия. — Почему? — Потому что на груз нет документов и это не совсем наша фура. Мне ее вернуть утром нужно обратно на базу, пока водитель не проснулся. Я вытаращил глаза. — А где водитель спит? — Как будешь разгружать, его в кузове и оставь. — То есть, ты за два дня нашла фуру элитной алкашки, остановила ее, усыпила водителя и пригнала фуру к нам? Сильвия уклончиво отвела взгляд. Да уж. Хотя, чему я удивлялся — она дольше моего крутилась в теневом сегменте рынка и тоже кроме как беззаконничать ничего не умела в жизни. И вот я, подбадриваемый лишь тем, что нынче все как раньше, не хватает лишь зарплаты с пятью нулями в конце и Финна под боком, Матиаса, жрущего цветную бумагу в детском саду (он всегда был больше Сантана, чем Поттером: красивым, но не очень умным) и пьянствующего тестя, дремлющего под солнышком на шезлонге аки выброшенная на берег бородатая сальвадорская русалка, разгружал ящики с запретными плодами под покровом ночи. В кузове храпел водитель, бутылки звенели, так и соблазняя. Один из ящиков я открыл, чисто чтоб проверить, все ли уцелело. И Сильвия не соврала — спиртное было действительно элитным. Даже не дорогим, а топовым, которое даже не пьют, а просто понту ради хранят в баре, чтоб любоваться красивой бутылкой и статусом сего напитка. Надо бы обсудить с Сильвией маркетинговую стратегию нашего магазина, если у нас алкоголь, стоимостью в триста человеческих душ за бутылку, стоял на полках рядом с подгнившей картошкой по акции в два фунта за сетку. «Ну правильно, всегда так было и всегда так будет», — ругался я, только на пятом ящике додумавшись не испытывать грыжу на прочность, а использовать Манящие чары. — «Пока элита пинает хуи, только такие простые безотказные труженики работают за идею и доброе слово». Тут, конечно, приукрасил, ведь если мне не заплатят за труды, я сниму с работодателя последние штаны и кожу. Но история повторялась: вокруг непрошенные дежавю. И снова я у Сильвии в упряжи, снова криминал, прикрытый вполне обыденными законными процедурами, снова в сфере торговли. Снова я за кассой. Я тогда стоял за высоким прилавком, подпирал рукой подбородок и высказывал Вселенной негодование касательно своего резкого понижения в должности: — Сначала мы уходим, оставляем все на хер пойми кого: пьяницу и булимичку, потом мы возвращаемся, а в итоге «Поттер, это ты развалил картель». Опять Поттер во всем виноват. Я гневно закурил. — Я сидел в офисе, решал такие дела, пока она там где-то отдыхала. Я и деда, и Альдо в ежовых рукавицах держал, и вот она, благодарность. Иди, Поттер, работать за бутерброд и идею, а иначе мы тебя расстреляем… Женщина, не стесняйтесь, выбирайте. Не надо трогать, оно стоит по строгой системе, вы сейчас все здесь порушите. Вот я стою здесь для того, чтоб показать и подсказать. Что вам показать? Какой конкретно? Они все красивые. На мой вкус здесь таких нет. Точно этот? Ох, блядь, самый дальний выбрала… Люди в сфере обслуживания заслуживают, до сих пор считаю, как минимум зарплаты выше, ежегодного отпуска с медитациями и постиганием дзен, а также разрешения носить при себе огнестрельное оружие. Потому что я искренне не понимал, как можно быть вежливым и улыбаться, когда клиента хотелось треснуть головой о витрину с воплем: «Блядь, не трогай своими жирными пальцами стекло, я его только что протер!». И вот, чтоб эта женщина, зашедшая в магазин, осталась довольна и не пригрозила мне жалобой, я вынужден был опустить сигарету в пепельницу, притянуть к себе табуретку, залезть на нее и достать с самого верха, с полки прямо под потолком, узкую розовую коробку. Затем слезть, распечатать на коробке тонкой слой упаковочной бумаги, аккуратно, чтоб потом заклеить обратно, если эта мразь после всех моих трудов посмеет не купить товар, вытянуть из упаковки и показать наглядно потенциальной покупательнице. И не треснуть ее этим фаллоиммитатором по лицу, потому что она осталась еще чем-то недовольна и не спешила доставать кошелек. — Что не так? Да где он большой? Ничего он не большой. Берите, будет на вырост. Мне вас жаль, если вы это считаете большим. Ну давайте я возьму рулетку, раз у вас глазомер такой косой. Нет, меньше нет. Нет, мне не лень искать, я честно говорю, что нет. Зато какое качество. Аллергии не будет, уж поверьте, я в этом шарю. Цвет опять же, фуксия, под все подходит, акцентные нотки, да. Еще раз говорю, такого же, но меньше, нет. А зачем вам меньше, вы что, смурфиков ебать собрались? После своего фееричного падения с верхнего этажа небоскреба на днище жизни, я был пристроен мстительной атташе в один из интим-магазинов, принадлежавшим картелю Сантана. И вот уже неделю честно трудился на благо процветания семьи, но у меня почему-то никто ничего не покупал, хотя я был максимально тактичен и отзывчив. — Фу, сука, бесит, — рычал я, осторожно заклеивая скотчем распечатанную коробку, когда посетительница ушла без покупки. — А Сильвия потом скажет, что это я виноват, что ничего не покупают! Я тогда ждал очень, что Финн будет мне поддакивать и всячески выражать солидарность, но он стоял в дверях со стаканом чая, смотрел на меня чуть насмешливо и изо всех сил старался не улыбаться. — Будто я виноват, что у меня слишком одухотворенное лицо, чтоб торговать хуями, — буркнул я, негодуя. — Ты посмотри на меня. Я же Гамлет. Я же выше этого. — Крохотный нежный крокус, опаливший лепестки о тлеющие угли этого поглощенного скверной мира, — подтвердил Финн. — Да, — кивнул я. И тут же опешил. — Ты где такого нахватался? Снова по ночам под одеялом смотришь нежные аниме про несчастных школьниц? Финн пожал плечами. Я совсем сник и распечатал упаковку снова. — Вот скажи. — Я вышел из-за прилавка. — Это разве большой? — Убери нахуй. — Финн резко шагнул назад, чуть не расплескав чай в стакане. Я вздохнул и вернулся на место, вновь клеить скотчем упаковку. — Кстати говоря. А почему это я унижаюсь один? Почему тебя не приставили мне в напарники? — Мне нельзя. — Это еще почему? — Идеологические разногласия. — Чего-чего?! Финн потупил взгляд. — Мне неприемлемо. Я сказал деду, он сказал: «ОК». Я так и сел на табуретку. — А так можно было? Финн снова пожал плечами. — А если я скажу, что и мне неприемлемо? — Тебе он вряд ли поверит. Я швырнул в него калькулятор. Он пригнулся, придержав огромный пучок дредов на макушке. — И куда распределили тебя, мой не очень юный и не очень после такой подставы друг? — Да никуда. Куда дед говорит, туда и распределяюсь. То есть, в жизни Финна не изменилось ничего. Меня же носом треснули об сказочный фантик прошлой жизни и вернули в самые низы. Я впился в Финна очень тяжелым взглядом, надеясь поджечь стакан в его руке. — Я, наверное, пойду. — Намеки Финн понимать научился. — Иди. — Я грозно оторвал от мотка скотча ленту. — Стой. Финн обернулся. — А что значит «неприемлемо»? Это вообще табу под страхом смерти или возможны компромиссы, если тебя хорошо попросить и купить три пористых шоколадки? — Это значит, я съеду, если ты попытаешься просить, — холодно ответил Финн и вышел из магазина. Я затолкал сумку с конфискованной в целях возмездия начальству продукцией ногой под стол. Колокольчики над дверью звенели еще долго, но в моей голове — еще дольше. Честное слово, не знаю, зачем я это вспомнил. Радости не прибавилось: все та же унизительная работа на Сильвию, разве что ассортимент попроще и разговаривать приходилось пореже. Да еще и Финн был тогда рядом, периодически маячил и бесил меня. А сейчас толку-то вспоминать, как было раньше, если было точно так же, только лица Финна в памяти уже не осталось. Осталось нечто очень патлатое и очень глупое, силуэт, как через грязное стекло. «Господи, что в голове у того, кто променял перспективы новой жизни на прошлое, о котором не помнит?» — законный перекур я совместил с самокопанием. Ненавижу таких вот людей, как я. Им все вечно не так. Вот даже работа появилась, не то ли, чего хотелось, но нет, снова мне как-то не так! «Ал, сделай уже с собой что-нибудь, потому что ты бесишь даже меня», — заключил я, дал себе установку и принялся водить волшебной палочкой, заставляя ящики со спиртным аккуратно приземляться на землю. Когда процесс был окончен, а я, пересчитав ящики, прикидывал, реально ли Сильвия пересчитает каждую бутылку, думал о том, как отхватить чуть больше своего, чем решалось начальством. И даже надумал перелить содержимое нескольких бутылок в пустую посудину, а элитную тару наполнить холодным чаем, точно таким же по цвету, когда, захлопнув кузов фуры, вздрогнул. У кузова стоял, словно дожидаясь, когда я закончу разгрузку, полицейский. — Доброе утро, — произнес он. Я глянул на едва розовеющее рассветом небо. — Доброе утро. — Разгрузка полным ходом? — Как видите, сэр. — Я хлопнул по кузову. Полицейский мне улыбнулся. Его растрепанные соломенные волосы придавали ему необычайную схожесть с садовым пугалом. — Какие-то проблемы? — спросил я. «Спросишь документы на груз — убью на месте». — Ищем пропавшего мальчишку. Вы на него очень похожи, вот я и подошел ближе. Я с пониманием кивнул. — Ясно. — И глянул на свои коробки. — Что ж, здесь никого нет. Да и я не в розыске. Шутка не удалась, и я решил спросить, без всякого интереса, чтоб лишь тему перевести: — А кто пропал-то? — Альбус Северус Поттер. Наши взгляды встретились. «Не суметь до меня дозвониться и объявить в розыск — ну чисто мамина тема», — подумал я, но не улыбнулся. Вместо этого смотрел на человека перед собой. — Впервые слышу. — Большая беда для родителей. Парню всего двадцать лет. Уехал учиться и пропал с радаров. — Большая беда, — подтвердил я. — Бедная семья, за что им такое наказание. Мы снова уставились друг на друга. — Могу я увидеть ваши документы? — спросил меня полицейский. — Не верите, что я не пропадал без вести? Полицейский пожал плечами. — Простите, сэр. Процедура. — Конечно. Но у меня нет документов. Хозяйка магазина собрала у всех паспорта. Мы в рабстве. Полицейский напрягся. Я звонко усмехнулся: — Шучу. Идемте внутрь, мои вещи там. Я зашагал в магазин через полутемное помещение склада. Чувствуя за спиной шаги, я, не глядя ни по сторонам, ни оборачиваясь, толкнул дверь в торговый зал. — Я включу свет. Когда я щелкнул пальцами по выключателю, полицейский, сжимая волшебную палочку, оглядывался по сторонам и напряженно дышал. — Мистер Поттер! Я, бесшумно ступая вдоль полки, уставленной консервными банками, по биению его сердца, похожего на маленький барабан, чувствовал — он боялся меня больше, чем я его. Он стоял, топчась, раскинув руки, ожидая меня отовсюду. Я пронесся за его спиной так быстро, что он, успев обернуться, увидел лишь, как упала пачка овсяных хлопьев с края полки. — Я хочу вам помочь! Мне нужна помощь. Мне нужно схватить что-нибудь острое. Полицейский снова обернулся, резко и быстро, но я успел остаться незамеченным, свернув за следующий ряд. Он боялся меня. Рука, сжимающая палочку, тряслась. Четки с крохотным крестиком, намотанные вокруг запястья, позвякивали бусинами. В один миг он потерял терпение или устав играть со мной, или разгадав, что я гурман и люблю, когда кровь горчит адреналином. Полка, за которой я прятался, вдруг вспыхнула — в нее прилетело выпущенное заклинание. Я, отпрянув от огня, юркнул за холодильники и метнул ответное заклинание. И, прежде чем инквизитор успел отразить атаку, проскользнул в ряд, где на полках теснились всякие вредные для желудка вкусности. — Авада Кедавра! Ну он дурак или да, на человека с фамилией Поттер с таким заклятьем переть? Тем не менее, так и чувствуя, как седеют волоски на макушке, когда я едва успел присесть и пригнуть голову от смертоносного зеленого луча, я испугался. Это некстати — начиная пугаться, я был совершенно бесполезен. Оттолкнувшись от полки, я пронесся за следующую. Губы дергало в оскале, язык, нетерпеливо облизывая острые зубы, укололо болью. Я так и летал между рядами, как лучший сотрудник месяца в день инвентаризации, заставляя инквизитора топтаться на месте, вертеться, метать заклинания вслепую, ведь угнаться за моим скользящим, как по ветру рассеивавшимся силуэтом, было сложно даже взглядом, не то что заклятием. Когда ряды закончились, я, загоняв инквизитора достаточно, бесшумно проскользнул совсем близко. Он стоял, сжимая палочку, как шпагу, четки дрожали, низко свесившись с запястья, смотрел перед собой в зеркальную панель над молочным рядом и не мог видеть, я уже у него за спиной. Лишь почувствовав покрывшейся мурашками шеей мое дыхание и щелчок широко раскрывшегося рта, он и разомкнул губы и выдохнул бы заклинание, но я вцепился пальцами в его челюсти. Как в лихорадке просовывая пальцы в рот меж норовящих сомкнуться зубов, я начал давить на нижнюю челюсть, а верхнюю тянуть на себя. Зубы инквизитора так и пытались откусить мне пальцы, но я резко развел его челюсти в стороны. И, пока этот широко раскрывшийся, как вывернутый наизнанку, рот не испустил последний выдох, наклонил голову и впился зубами в забившуюся на шее жилку. Мои пальцы жадно давили на разорванный рот инквизитора, надеясь заткнуть течь крови и заставить ее под большим давлением течь из раны на шее. Нижняя челюсть под моим натиском смялась, зубы легко выпадали из лунок, уже не царапая мне ладонь, язык противно дергался, слюнявя пальцы. В один миг кровь стала более густой и горькой, похожей по консистенции на незастывшее желе. Я, как раз набрав ее полные щеки, отбросил от себя инквизитора разорванным лицом вниз и брезгливо выплюнул кровь на пол. Мерзкий вкус мертвеца все же попал в рот и я, сгорбившись, сплюнул вязкую алую слюну. — Фу, блядь. — Рот сковало горечью, а щеки и ноющие от боли десна обволакивало густое послевкусие. Я провел языком по верхним зубам, потолкал кончиком что-то, застрявшее между ними и, выплюнув на пол кусок жесткой кожи, поднял взгляд. Из уха девушки-продавца, явившейся на смену, аж наушник на пол выпал, но она не шелохнулась. Я рассеянно утер руки о штаны. — Не заплатил за пакет, — пришлось ляпнуть, прежде чем как получалось, закрыть своим телом труп. Набрав полные щеки проточной воды, я прополоскал рот и сплюнул. Розоватую воду затянуло в сток раковины. Я умыл лицо и шею, все еще красную, и поднял взгляд в висевшее над раковиной зеркало. В зеркале виднелась лишь внимательно меня слушающая Сильвия, никогда не брезгующая посещениями мужских уборных. — Он был волшебником. — Я утер подбородок и повернулся к ней. — Ты же сказала, что они маглы. Сильвия протянула мне чистую футболку и, явно переживая, дернула худым плечом. — Значит, я многого не знаю. Я стянул мокрую липкую рубашку и опустил ее в раковину. — Почему я? Я не умирал. — Поттер, я знаю не больше, чем ты. — Ты серьезно? Ты же дочь инквизиторов! Сильвия глянула на меня косо. — Я прожила с ними года два, не больше. — И че? Я вообще с ними не жил, ты всяко знаешь больше. — Я натянул футболку и, нацелив на рубашку в раковине палочку, заставил ее вспыхнуть огнем. — Успокойся. — Успокойся?! Сильвия смотрела, не мигая. — От твоего визга дела не будет. Успокойся. Выругавшись, я запрыгнул на тумбу рядом с раковиной и ссутулился, терпеливо дожидаясь, когда рубашка превратится в пепел. — А можно нескромный вопрос, — протянула Сильвия, указав пальцем на зеркало. — О том, что ты видишь? Вернее, не видишь? — Да. — Нет. — Ясно. Мои пальцы непроизвольно дергались. — А ты как такая спокойная? — не выдержал и спросил я. Чтоб вы понимали, Сильвия пришла на работу, когда я затянул оглушенную заклятием девушку-продавца на склад, оценила пожар, буйство крови и россыпь выбитых зубов на полу, труп у тлеющей полки и меня, алого с ног до головы. Она подсчитала, сколько я должен ей денег за материальный ущерб, а затем опустила роллеты на окнах, повернула на двери табличку «открыто» обратной стороной, погнала меня отмываться, а сама взяла швабру и начала уборку, не задав при этом ни единого вопроса. — Как ты думаешь, сколько лет я работала плечом к плечу с Диего? — протянула Сильвия в ответ вопрос. — Лет… пятьдесят? Или сколько тебе? Она нахмурилась и направилась к двери. — Стой-стой-стой! — запротестовал я, бросившись к ней. — Скажи лучше, что делать? — Откуда я знаю, что тебе делать. — Если вышел на меня, выйдет и на тебя. Помни. Сильвия пожала плечами. — Удачи ему. Я едва не заорал в голос. Блефовала, кобра, но крутиться во всем этом одному — ох, нет. А когда тебе судьба подкидывает союзника, и не просто союзника, а полководца-стратега, то тонуть в болоте одному — это как минимум глупо. — Поттер. — Сильвия брезгливо отцепила от своей белой мужской рубашки мои пальцы. — Я не знаю, что тебе делать. Я не Википедия. — Ты умнее Википедии. Брови Сильвии поползли вверх. — Повтори. — Ты умнее Википедии. А если наберешь килограмм двадцать — будешь еще и горячее Порнхаба. Поверь мне, я одинокий задрот, я шарю в этих сайтах. Что-то у этой женщины было явно не то с системой комплиментов. Но она, кажется, оттаяла немного. Лишь немного, благосклонно прикрыв глаза и вздохнув. — Собирай вещи и меняй жилье. И не отсвечивай. В любой другой ситуации я бы сделал очевидный вывод — Сильвия спит и видит, как бы завладеть моим домом в Паучьем Тупике. Но тогда идея показалась мне неплохой. — Снимай сейчас все, что можно, с карт. В разных банкоматах, от разных банков. Телефон себе найди старый, кнопочный. Этот — оставь в Паучьем Тупике, и забудь, — сказала Сильвия без тени иронии. — Найди укромное место и сиди там. — Сколько сидеть? — Пока просто делай, как говорю. Вот, знаете, спорить с ней не хотелось. В некоторых ситуациях я не мог не признавать, что мой вечный соперник была лучше меня. Кстати говоря, о вечных соперниках — прежде, чем я побежал штурмовать банкоматы по всей стране, путая маршрут и следы, я пересказал совет вечной атташе Скорпиусу Малфою.***
2009 Рената снова отважилась встать на цыпочки и открыть люк подпола. Люк скрипнул на старых петлях, тяжело покачнулся, приподымаемый слабыми тонкими руками. Рената задержала дыхание, осторожно отодвигая люк на пол, чтоб не уронить его с грохотом и не выдать себя с потрохами. Руки дрожали от тяжести, пальцы царапали старую ссохшуюся древесину, под ногти цеплялись занозы, но Рената, аккуратно, по дюйму раз в один вздох, отодвигала люк в сторону, так и ожидая, что стоит ей высунуть из подпола голову, сильная рука схватит ее за волосы и вытянет, как щенка за шкирку. Медленно поднимаясь по ступенькам наверх, в щелочку через оттянутый люк, Рената вытянула шею и осмотрелась. Откуда-то звучала веселая музыка, чуть хрипевшая в динамиках. Перед ней открылся перекресток комнат, пока еще не представляющий опасности. Справа — небольшая серая кухня, рябившая яркой клеенкой на столе. Прямо — тупик коридора с комодом, над которым висел под зажженной свечкой большой крест. Слева — комната с криво стоящим просевшим диваном. Шум доносился оттуда: по телевизору болтали новости, из старого магнитофона звучала музыка. За столом, рядом с телевизором, сидел мужчина, и, разложив на скатерти детали пистолета, аккуратно протирал их мягкой тряпкой. Рената пригнула голову и натянула сверху крышку люка, боясь, что ее заметят. Мужчина сидел боком, но головой не вертел, сосредоточено полируя оружие. Рената, не дыша, снова высунулась из подпола, наблюдая. Он чем-то капнул на тряпку, смял ее в ладони пару раз, и снова принялся протирать пистолет. Жалюзи на окнах были опущены, пыльные шторы плотно задернуты, однако даже в тонких лучах солнца, упорно просачивающихся в комнату, пистолет блестел, как начищенная до блеска новая монетка. С щелчком вставив обойму, мужчину повертел в руке пистолет, словно примеряясь, насколько он был тяжелым. Затем быстро перекрестился двумя пальцами и поднес дуло к виску. Рената сдавленно вскрикнула и, спохватившись, зажала рот. Крышка люка больно опустилась ей на голову, заставив юркнуть обратно вниз, в темноту. Послышался скрип стула и тяжелые шаги. Вжавшись в лестницу, Рената сползла вниз и, пятясь назад, зажимала себе рот что есть сил. Крышка отодвинулась. В глаза снова ударил свет. Мужчина присел на корточки, с жалостью глядя на едва живую от страха заложницу. — Вылезай. — И протянул руку, чтоб схватить ее за длинную косу. Рената пискнула и поджала шею в плечи. — Тогда сама, — послышалось сверху. Он ушел, оставив крышку открытой. Рената, посомневавшись, медленно и то и дело спотыкаясь, поползла к лестнице. Она вылезла, неловко цепляясь дрожащими руками за края подпола, откашляла пыль и жмурилась, так и чувствуя на себе взгляд. — Дочь конгрессмена, значит? — спросил мужчина. Рената застыла, не спеша кивать. «Лги ему. Он ведомый, лги ему», — звучал в голове голос Наземникуса Флэтчера. Но самого Флэтчера нигде не было. Да и с чего бы ему ей помогать. — Да или нет? — терпеливо спросил мужчина. — Не лгать. Нос отрежу. Рената не шелохнулась, даже не рискуя моргать. Мужчина усмехнулся. — Si o no? — No, — ответила Рената. — Да уж понятно, что нет. Испаноязычная дочь американского конгрессмена. Ну хоть не врешь, как этот. — Где он? Мужчина пожал плечами. И зашагал к двери. — Иди отсюда. — Толкнув входную дверь, он мотнул головой. Рената нервно сглотнула. — Давай смелее. Ты мне не врешь, я тебя не обижаю. Иди, все равно от тебя пользы никакой. На улице было солнечно и свежо. Тихо и безлюдно. Свободно. Рената переступила открытый подпол, но тут же замешкала и остановилась. Мужчина закатила глаза и показал ей пустые руки. — Трижды упрашивать не стану. Рената снова дернулась вперед. «Давай, беги. Вернись к Ли, как побитая собака. Поплачь снова, что ничего не получилось, что этот жулик сбежал. Пусть поржет со своим начальником с того, как ты завалила задание и умудрилась попасть в плен», — томилось в голове. — «Расскажи им, как потеряла палочку, как сутки просидела в подполе, как не справилась с не-магом и как заблудилась. Ты ведь еще не до конца посмешище, как на Рогатом Змее, пусть смеются всем небоскребом». — Мне нужен Наземникус Флэтчер. Мужчина кивнул. — А мне нет, забирай. — И заберу. За ним пришла, с ним уйду. Взгляды встретились. — Ну надо же. А так тихонько, как мышка, сидела в подполе. «Как мышка. Снова как мышка!». Сначала в приюте, затем в Ильверморни, затем засранец Ли Вонг, теперь этот бандит — все они, не сговариваясь, называли ее мышью. — Сидела, как мышка, а здесь, оказывается, есть характер. Неожиданно. Но иди домой. Ты бесполезная. — Я расскажу отцу. Он вас уничтожит обоих. — А-а, — протянул мужчина. — Отец-конгрессмен? — Не конгрессмен, — проговорила Рената. — Флэтчер напутал. Мой отец — дипломат. Мужчина повернул голову. Его рассеченная шрамом бровь дрогнула. — Ты сейчас понимаешь, что я закрою дверь и ты выйдешь отсюда только если за тебя уплатят столько, сколько скажу? — Я выйду отсюда только с Наземникусом Флэтчером. Дверь захлопнулась. Рената вздрогнула от хлопка, но дернула плечами, отгоняя дрожь. — Зачем он тебе сдался? — Чтоб доказать, что я работаю не благодаря отцовскому блату. — Амбициозные и гордые. Мой любимый вид идиотов. Рената отодвинула крышку люка. — А тебе там понравилось что ли? — спросил мужчина насмешливо. И ногой пнул крышку, задвинув обратно. — Иди в комнату. — Я лучше в подпол. — Иди в комнату. Рената, сгорбившись под тяжелым взглядом, попятилась назад, наощупь отыскивая дверной проем. — Значит, дочь дипломата? — спросил мужчина, подтолкнув ее вперед. Как ужаленная подпрыгнув и ускорившись, Рената кивнула. — И откуда ты? — Нью-Йорк. — Я имел в виду, — проговорил мужчина недовольно. — De donde eres? Рената затопталась на месте и неловко присела на край стула. Стол под ее рукой был затянут пестрой клеенкой — значит, кухня. И точно, оглядевшись, она увидела холодильник и мойку. На самом столе стояли покрытая пылью салфетница, солонка и шахматная доска. Массивные фигурки из дерева были расставлены, но неправильно — белый ферзь занимал место короля, король же стоял на клеточке ферзя. — El Salvador. Мужчина замер на месте и повернулся к ней спиной. — Врешь. — Я родилась в разгар гражданской войны, и отец увез нас в Штаты, — произнесла Рената, медленно наблюдая за тем, как мужчина что-то ищет в ящике над тумбой. — Пять лет спустя мы узнали, что война закончилась. Отец вернулся, а мы с мамой остались. — Тебе двадцать два? Рената закивала и отвела взгляд. Чтоб не смотреть на хозяина дома, она взглянула на шахматную доску и поменяла короля и ферзя местами. — Что ж, — проговорил мужчина. — За Флэтчером молодые девки сами никогда не бегали. И лет мало, и мозгов тоже. И, почесав затылок, вздохнул. — Дипломаты дают дочерям имена? Рената закивала. Мужчина обернулся и вскинул рассеченную бровь. — Это был вопрос. — Сильвия. Меня зовут Сильвия. Мужчина почему-то фыркнул, продолжая что-то искать. — Наверное в честь какой-нибудь престарелой родственницы назвали? — Нет. В честь Святой Сильвии, — соврала Рената. — У нас набожная католическая семья. И закусила губу. — Особенно бабушка. — Да, сальвадорские бабушки такие… Дверца ящика вдруг сильно хлопнула, а на стол перед Ренатой что-то упало. Она зажмурилась, поджала ноги и, сжавшись всем телом, отвернулась. Но не последовало ни выстрела, ни взрыва, ни удара. Открыв один глаз, Рената увидела перед собой на столе упаковку соленых крекеров. Хозяин дома смотрел на нее бесцветным взглядом. — Боишься меня? Рената, с сомнением глядя на крекеры, быстро мотнула головой. — Ну конечно, — фыркнул мужчина и, поставив перед ней на стол банку колы, направился в коридор. — Лучше бы тебе не врать, это бесит. Покручивая в руке маленький крекер, Рената слушала его шаги и, быстро-быстро моргая обернулась. Он подхватил с холодильника смятую тряпку, чуть влажную и направился к двери. Рената, сжав пальцами белую пешку, передвинула ее на две клетки вперед, громко опустив фигурку на шахматную доску. Мужчина обернулся. Хмурясь, он обошел стол. — Без громких звуков. Это бесит. Рената закивала и отодвинулась дальше на стуле. Мужчина приподнял пальцами тканевые роллеты, глядя на улицу в окно, и нехотя, не глядя на доску, сдвинул навстречу белой пешке черную. — Да чтоб тебя. — Наземникус Флэтчер, стараясь быть незаметным, заглядывал в закопченное окно. Двое сидели за столом уже не первый десяток минут, склонившись над шахматной доской, едва не соприкасались лбами, хмурились и молчали. Когда дверца погреба над головой открылась, Роза вынырнула из завалов старых вещей и зажмурилась, когда через кое как стянутую с глаз повязку просочился яркий свет. Сеньор Сантана спустился и глянул на нее с таким видом, словно увидел впервые, что его погреб не пустует. — Ты почему еще здесь? Роза вышла вперед. Сеньор Сантана закатил глаза. — Я тебе и руки слабо связал, и погреб не закрыл. Иди домой. И вернул Розе волшебную палочку. — Я не уйду без ответов. — Да ёб твою мать. Впервые вижу такую упертую девку. — Кто такая Рената Рамирез? Все уже, вы всем своим телом, всей реакцией показали, что знаете это имя, — сказала Роза. — Будете отпираться — только укрепите мою веру в правоту. А вы, я погляжу, вообще не психолог. — Один в семье уже есть. Остальные должны уметь работать по-настоящему. — Ха, тонко. Роза шагнула вперед и ступила на ступеньку погреба. — Я вас не боюсь. Чиркнуть мне по уху ножом — это максимум, который вы мне сделали. — Уверена? — Иначе почему я до сих пор жива? — Не провоцируй меня. — Расскажите про Ренату Рамирез. Чувствуя на шее что-то влажное и упругое, Роза умолкла. Сжав плечи, она с омерзением чувствовала, что шею обвивает самая настоящая змея — теплая, склизкая, сильная. Сеньор Сантана раскрыл рот в тот самый миг, как шею Розы сжало в тисках, а саму ее вдруг потянуло назад, в темноту. Роза, завалившись назад, не упала чудом и пыталась вырваться, сипло вереща. — Матиас! — рявкнул сеньор Сантана, ударив ладонью по выключателю. — Выплюнь гадость! Роза в ужасе почувствовала, как влажная удавка на шее разжалась. Ее резко оттолкнули и, обернувшись резко, Роза увидела, как кудрявый подросток виновато втянул в рот свой длинный раздвоенный язык обратно в рот, как спагетти. — Мелкий кровопийца! — потирая шею, заорала Роза. — Зато я красивый. — Матиас снова высунул язык. — Как ты сюда попал?! — гаркнул сеньор Сантана. — И вообще… ты почему не в школе?! — Так меня же отстранили до экзаменов, — напомнил Матиас. — За мою исключительную трепетную любовь к тригонометрии. — Чего, блядь? — Роза глянула на сурового дедушку. — Отмечал день числа Пи, сорвал урок в школе, нажрался в хлам, угнал торпедный катер и подрался с береговой охраной, — буркнул он нехотя. — Ебать, семейка, как на подбор. — Закрой рот! — рявкнул сеньор Сантана. — Прошмандовка! — Блудливая Иезавель, — поддакнул Матиас. — Кто? — не поняла Роза. — Шлюха. — Ты сейчас огребешь, малолетка. — Ты — вон отсюда. — Сеньор Сантана схватил Розу за шкирку и вытолкал на лестницу. — Ты — иди в чулан и молись. Матиас мотнул кудрявой головой. — Диего, ты просто ее отпустишь домой? Сеньор Сантана на него обернулся. — Она пришла в наш дом, она пыталась наезжать на нашу семью. И она знает больше, чем ты ей позволяешь, — сказал Матиас без тени улыбки. — И она просто уйдет? Диего, соберись. Сеньор Сантана подошел ближе. — Что ты говоришь? — Да прибей ты ее уже и все. Я никому не скажу. И честно подмигнул, быстро сомкнув длинные черные ресницы. Роза, глядя на него со ступенек лестницы, на всякий случай поднялась повыше, но Матиас быстро перевел на нее короткий взгляд. — Матиас, — глухо сказал сеньор Сантана. — Так нельзя. — Почему нет, если да? — Человеческая жизнь — не разменная монета. — Кончай свой пасторский бред. Она пришла в наш дом. Ее не звали. — Пасторский бред? — Да. Дед, мне не восемь, хорош уже праведничать и врать. Сеньор Сантана смотрел в лицо внука, и даже подтянул его ближе к свету, чтоб смотреть внимательнее. Матиас хлопал глазами, терпеливо ожидая. — Иди к себе и молись, — строго проговорил сеньор Сантана. — Твою душу еще можно спасти, вот и проси Отца о спасении. — Да очнись уже, Диего, она пришла в наш дом, она уже спокойно у тебя за спиной уходит! Она знает о твоем прошлом, она задает еще какие-то вопросы. И ты просто дашь ей уйти? Ты должен защищать свой дом, ты что, слабак всепрощающий? Рука сеньора Сантана дернулась, что от острого взора Матиаса не укрылось. Дрогнувшие в усмешке губы обнажили острые длинные зубы. — Ну конечно. Перестань хотя бы сейчас играть роль. Ты в жизни меня не тронешь… Но отшатнулся, когда ладонь наотмашь ударила его по щеке. Голова мотнулась и Матиас, повернув ее, прижал дрожащую руку к губе. Оглядев капельки крови на пальцах, он облизнул губу и поднял на деда ледяной взгляд. — Никогда не провоцируй меня, — рявкнул сеньор Сантана, одной рукой притянув его к себе за футболку. — Все, что я делал до этого момента — все это было ради тебя. Только ради тебя. И если ты думаешь, что моя любовь не позволит мне закрыть тебе рот — ты ошибаешься. Ты меня понял? Матиас молчал. — Не слышу. Подняв глаза, Матиас молчал, лишь давя тяжелым взглядом в ответ. И дернул губой в ухмылке. Сеньор Сантана разжал руку. — Иди к себе. Матиас сдвинулся с места лишь дождавшись, когда дед отведет взгляд первым. Пронесшись наверх мимо Розы быстрым вихрем, он исчез из виду. Сеньор Сантана сжал кулак и выругался. Затем, вспомнив, что Роза все еще здесь, боится дернуться, обернулся. — В машину.***
Сидя на переднем сидении у здания вокзала, куда ее привезли с явным намеком, чтоб она убралась поскорее в один конец, Роза перевела осторожный взгляд в сторону. — Дело не мое конечно. Но, учитывая все, что я о вас читала, вы правда выложились на сотку с внуком. Ну то есть, как для мудака, вы хороший дед. Характер — это воспитание и генетика. Он жестокий может потому что генетически заложено. — Он не жестокий, — вытянув руку и открыв дверь машины рядом с Розой, буркнул сеньор Сантана. — Уходи и не возвращайся. — Вы его слышали. Ебать, это же социопат настоящий. Я бы советовала его показать специалисту, а то генетика Ала, да плюс ваш генофонд — ну то есть реально не в кого… — Он нормальный здоровый ребенок! Пошла вон. Трижды не повторю. Роза вздохнула и закрыла дверь. — Кто такая Рената Рамирез? Сеньор Сантана треснул ладонью по рулю. — Да ладно вам, — сказала Роза спокойно. — Вы мне ничего не сделаете. Принципиально, чтоб доказать, что ваш внук неправ. Поэтому я могу и буду задавать вопросы. И глянула на сеньора снова, уже гораздо смелее. — Прошлое вас тяготит. Это видно. Да скажите уже, кто такая Рената Рамирез и выдохните. Она не узнает, что это вы ее сдали. — Я знаю, что не узнает. — Тогда смелее. — Роза вздохнула и подняла ладонь. — Клянусь не писать ничего о вашем прошлом и о том, что видела и слышала сегодня. Только Рената Рамирез. Сеньор Сантана отвернулся, покусывая губу. Роза осторожно, стараясь не очень громко щелкнуть застежкой сумки, достала блокнот. — Моя правая рука. Единственная, от кого я ждал ножа в спину, но так и не дождался. В блокноте запестрила череда чернильных заметок. Роза едва сдерживалась, чтоб не начать их немедленно читать. — А где она сейчас? Почему не с вами? — Я не знаю, где она похоронена. Роза широко раскрыла рот, чтоб возразить, но заставила себя сомкнуть губы и замереть. Чтоб слушать.***
— Давай, уходи, — буркнул Матиас, выпустив отчаянно сопротивляющуюся объятиям кошку. — Ненавижу тебя тоже. И, потирая расцарапанные руки, направился прочь, в коридор. Что делать в случаях грусти он не знал, потому что, на своей памяти, никогда не грустил. Давясь незнакомым чувством, которое оказалось очень острым и заставляло дышать часто, Матиас поддался этому порыву и задышал. Нос втянул запах затхлого погреба, кошачьей шерсти, оставшейся на футболке, и тягучий аромат чего-то сладкого, смутно знакомого. Задышав жадно и ускорив шаг навстречу шлейфу запаха, Матиас замер у двери в собственную комнату. Оттуда и пахло неудержимо: сладко, маняще, головокружительно смягчая острое чувство в груди. Толкнув дверь, Матиас не мог внятно себе ответить на вопрос, что ожидал увидеть в комнате. Но, увидев сидящего на корточках человека, широкую спину которого скрывали многочисленные дреды, шагнул обратно в коридор. — Финн? — предательски тонким голосом позвал Матиас. Очень странно, невозможно, но ожидаемо. Финн всегда, с самих яслей, появлялся, стоило Матиаса кому-то обидеть. Сидевший на корточках обернулся. Матиас снова шагнул назад — лица Финна он не помнил, но узнал бы точно и назад не шагал. Перед ним стоял не крестный. Черные глаза незнакомца внимательно смотрели на Матиаса. Тот, нашарив в кармане волшебную палочку, замер. Незнакомец снова присел на корточки и медленно поднес палец к губам, явно призывая к тишине. Мышцы под бронзовой кожей напряглись, а губы косо дрогнули, обнажая острые зубы. — Гениально. Магия вне школы. Опусти палочку. Матиас сжал палочку лишь крепче. Незнакомец закатил глаза и, пожав плечами, вернулся к своему делу — оттянул край плинтуса на полу. — Не ссы, — услышал Матиас. — Своим можно верить, правда? Я же не вор. Даже наоборот. Непрошенный гость сунул руку за пазуху и достал из внутреннего кармана цепочку, с блеснувшей на ней крупной бусиной. В толстом золотом ободке блеснул красный камень. Медленно и бережно опустив цепочку на пол и скрыв под плинтусом, незнакомец вновь повернул к Матиасу лицо. Золотые колечки в левом ухе чуть звякнули, соприкоснувшись. — Что это? Кулон? — спросил Матиас, глядя вниз. — Запонка. — Незнакомец приделал плинтус на место и прикрыл, задвинув на место тумбочку. — Но ты о ней никому не говори. Матиас шагнул в комнату увереннее. — Тебе все равно никто не поверит. Или подумают, что ты где-то ее украл. А на тебя подумают обязательно, не первая судимость. Оно тебе надо? Непрошеный гость выпрямился. — Не ссы. Своим можно верить. И, проходя мимо, покровительственно потрепал Матиаса по кудрям. — А если найдут? — ввернул Матиас ни с того ни с сего. — А ты сдашь? — Нет. — Тогда не найдут. Эти две пизды даже океан на глобусе не отыщут. Он усмехнулся, обнажая острые зубы. И, присмотревшись, посерьезнел. Надменное лицо изменилось. — Малой, мне очень жаль. — Палец утер с губы Матиаса кровь. — Но ты тоже как-то думай, что говоришь. И отвел взгляд. Подумав с минуту, незнакомец протянул. — Бля, надо бы что-то умное и наставительное сказать… И снова опустил руку Матиасу на голову. Пальцы забарабанили по макушке. — Так, чтоб такого… Ага. Слушай и внимай, малой. Джесс Лейфорт из Пакваджи скажет, что ты у нее первый. Не верь ей, она пиздит. — Как? — ахнул Матиас. — Нет! — Я понимаю твою боль, брат. — Рука на кудрях сжалась. — Но, знай, в то окно женского общежития, которое она будет оставлять открытым на ночь, лазаешь не только ты. И, расчувствовавшись, крепко и коротко обнял Матиаса, обалдевшего от ситуации на все возможные градусы и меры измерения. В тот момент его даже поразила гениальная в своей простоте мысль запатентовать единицу измерения обалдевания от жизни и отныне рассчитывать его в Матиасах. — Так. — Незнакомец отпрянул, рассеянно отбросил длинные тяжелые дреды за спину и почесал висок. — Плинтус не ковырять, про запонку молчать, в общагу Пакваджи не лазать. Вроде все сказал. Ну, давай. Веди себя хорошо. Да прибудет с тобой… И критически оглядел Матиаса. — Хотя, с тобой хоть бы не убыло ничего. И преспокойно направился к двери, по пути открыв холодильник и вытянув оттуда два жареных пирожка. Наблюдая за тем, как непрошенный гость сунул один из них в рот и присел на корточки, чтоб почесать кошку за ухом, Матиас стоял, не шелохнувшись. И вздрогнул, лишь когда дверь тихонечко закрылась, оставив его дома одного.