***
Картина перед глазами была не той, на которую стоило смотреть, плотно позавтракав. Стоя у двери, президент Роквелл и мракоборец Свонсон наблюдали за тем, как из широкой спины целителя Уизли выпадал хребет. — Иен, иди, — чувствуя, что мракоборец бледнеет и не очень твердо стоит на ногах, прошептал президент Роквелл. Целитель Уизли каким-то чудом стоял. Нетвердо, тяжело и хрипло дыша, сжимая края раковины руками. В раковину стекала струйка крови из открытого рта. Но по степени жуткости метаморфозов оборотня лидировал, безусловно, хребет. Он, похожий на лесенку, красный от крови и кусочков плоти, возвышался над телом согнутой аркой, соединяющей шею и низ спины. Хребет медленно, прямо на глазах, тянуло в спину — прямо в глубокую зияющую рану. Он тянулся вниз, вытягивался, все меньше и меньше становясь похожим на выгнутую дугу. И вдруг его так резко затянуло на место, да с таким меркзим звуком, что Луи дернулся вперед и резко свел плечи. Зияющую рану на спине начала затягивать свежая кожа. Плечи опустились. Спина выпрямилась. Луи с хрустом размял шею. — Просто интересно, — проговорил мракоборец Свонсон. — По шкале от одного до десяти, насколько это больно? Луи обернулся. — Сейчас узнаешь. — Спокойно! — гаркнул президент Роквелл, перехватив его руку. — Без глупостей. Сплюнув кровь и волчий клык на пол, Луи одернул руку и метнул в коротышку Свонсона ненавидящий взгляд. Свонсон, услышав приказ президента, быстро трансгрессировал от греха подальше. — Откуда там появился этот свет? — спросил президент Роквелл, протянув Луи свежую одежду. — Не знаю, — огрызнулся Луи, массируя окаменевшие мышцы на руке. — Может, я оденусь, нет? — Я не увижу ничего нового. — Ну да, конечно. — Нет, правда. Я ваш подписчик на Онлифанс. Луи вытаращил глаза. — Чего? — А вдруг вы шпион британцев, за вами глаз да глаз, — вразумил президент Роквелл. — Одевайтесь. Луи утер мокрым полотенцем остатки крови и развернул сверток с одеждой. — Просто для справки. У меня есть одна ночь в месяц. Я со своим волком в полной гармонии уже двадцать лет, но, знаете, лишняя трансформация не несет моему здоровью ничего полезного. — Мне очень жаль, мистер Уизли. Но прошу простить моего подчиненного. Вы ведь понимаете, как никто, почему он так поступил. Луи отмахнулся. — Понимаю. Спасал вашу шкуру от камер. Судя по всему, вы не особо-то афишируете некоторые аспекты своей жизни. Президент Роквелл вскинул брови. — В целом, да. — Президент-вампир. Истерика. Но, я удивлен, что Айрис не сдала вас на тех же дебатах. — Луи натянул джинсы и потянулся к халату. — Должно быть, вы действительно были ее любимым фаворитом. — Я хочу поговорить не об Айрис, а о том, что это было. — А вы сами-то, Роквелл, не поняли? Вас хотят слить. После того, как миссия провалилась, подставить вас перед мракоборцами и прессой таким образом… кто-то явно недоволен вашим режимом. Ставлю на Свонсона. Президент Роквелл фыркнул. Если кто и был в МАКУСА доволен его режимом настолько, что готов был проголосовать дважды, то это Иен Свонсон. — Мы оба знаем, что это за свет и где использовался. Расскажите, что происходит с исследователями Нейта. Луи застегнул желтый халат по самую шею, тяжело вздохнул и завертел головой. Придирчиво осматривая дверь палаты, он перевел быстрый взгляд на Роквелла. — Я не знаю, что там у коллег. Мое дело не разработки и эксперименты, а переломы, вывихи и кровотечения. «Не здесь», — одними губами и беззвучно прошептал следом, широко раскрывая рот. Президент Роквелл нахмурился и тоже огляделся. «С каких пор в этой больнице нельзя говорить?» — думал он, внимательно наблюдая за выражением лица Луи. — «И что конкретно нельзя говорить?» Задержанный по обвинению в «халатном отношении к собственной ликантропии, повлекшем опасность для окружающих» Луи Уизли сидел в кабинете директора штаб-квартиры мракоборцев МАКУСА. Обвинение придумала Делия Вонг и произнесла его настолько серьезным тоном, что никто не смел оспорить сказанное. — Пожалуйста, — произнесла директор Вонг, протянув Луи стакан воды. — Вам точно не нужна медицинская помощь? У вас же вроде… хребет. — У всех хребет, — хмыкнул Луи, запив три таблетки обезболивающего. В кабинете их было трое. Директор Вонг, вернувшаяся в кресло, президент Роквелл, стоявший у окна, и коротышка Свонсон, на которого Луи поглядывал все еще неприязненно. Слушая шум за дверью, Луи мотнул головой, настраиваясь на разговор. — Что за дела с исследователями? — спросил президент Роквелл без предисловий. — В больнице прослушивают? — Не знаю, — признался Луи. — На уровне слухов говорят, что да. Я не проверял и не хочется. — А что исследователи? — Что-то исследуют. Дело ли Нейта или еще какие разработки — черт их знает, но если пройтись по больнице, никого из штата исследователей в коридорах не застать. Они безвылазно сидят в своих лабораториях. Директор Вонг удивилась. — Но мы же раскрыли их лаборатории. — Вы раскрыли камеры, в которых сидели вампиры. Это ничтожно мало, — проговорил Луи. — Больше в больнице ничего не было. — Есть. Президент Роквелл повернулся и выпытывающее уставился перед собой. Луи развел руками. — Коридор, в которым были камеры вампиров, закрыт. Вход только по пропускам, иначе — глухая стена. — И туда ходят? — Конечно. Каждый день. — И пропуски, разумеется, только у исследовательского штата. Луи кивнул. — Говорят, что они там химичат с зельями. И изучают проклятье из Сан-Хосе. Но о том, что есть палаты, которые меняют свое местоположение постоянно, тоже говорят. На уровне, опять же, слухов. — Меняют местоположение? — прищурилась директор Вонг. Луи снова кивнул. — Одни целители видели неизвестную и невесть откуда взявшуюся закрытую дверь на первом этаже. Завтра дежурные сестры говорят, что какая-то дверь на третьем этаже. На первом же — ничего. Потом кто-то видит дверь в подвале, а наутро она оказывается на втором этаже возле буфета. Директор Вонг и президент Роквелл коротко переглянулись. — А вы, значит, ходите по больнице и собираете слухи, — протянул президент Роквелл. — Зачем? — Да не хожу я. Просто слушаю разговоры на курилке. — Вы не курите. Луи удивился. — С чего бы? — От вас не пахнет табаком. Вы поднялись сюда по лестнице без отдышки. А еще вы очень озабочены своей внешностью и фигурой. Сигареты вам красоты не прибавят, вы медик, вы это знаете точно. — Я говорю, как есть. Исследователи работают. И вряд ли над проклятьем из Сан-Хосе. — Почему вы так думаете? — Потому что мракоборцев и ликвидаторов лечили целители из моего отделения. А исследователи и носа из своих коморок не высунули. — Тем не менее, в тот дом они вместе с нами вернулись, — напомнил Свонсон. — И что-то изучали на месте. Директор Вонг мотнула головой. Откинувшись на спинку кресла, она скрестила руки на груди. — Кто-то же их спонсирует. И щедро, раз не разбежались после смерти Нейта и рейдов мракоборцев. Президент Роквелл пожал плечами. — Директор Вонг, можно снаглеть и попросить оставить нас с мистером Уизли наедине? Делия коротко кивнула и поднялась на ноги. Дверь за нею и Свонсоном бесшумно закрылась, и президент Роквелл опустился в кресло, которое некогда было его рабочим местом. — Значит, вы уверены, что исследования Нейта продолжаются. — Да, — подтвердил Луи. — А вы этому мешаете. — Я мешаю? — Тот свет направили на вас. Кто-то очень не рад видеть вас в президентском кресле. Президент Роквелл оставил это без комментария. — Я попрошу вас не распространяться об этом разговоре на курилке, раз уж вы там бываете. Если вас спросят, отвечайте, что мракоборцы провели с вами беседу, а также припугнули тем, что волкам место в клетке. Луи холодно кивнул. — Директор Вонг организует проверку в ближайшие дни. Не волнуйтесь, она выяснит, что там исследует элита «Уотерфорд-лейк». — Да ни хрена вы там не найдете, — закатил глаза Луи. — Сколько вы тех обысков устраивали? Вам покажут три палаты заброшенные, лабораторию одну и общую комнату. А все остальное официально не существует. Коридор, в котором раньше держали вампиров, закрыт стеной. Хода нет. Только по пропускам. — Сможете достать пропуск? — Светлые, почти прозрачные глаза президента сверкнули. Луи опешил. — Я? — Вы. — Президент Роквелл придвинулся в кресле ближе. — Вы знаете, что что-то происходит, и вам это не нравится. — Вы поняли это по мимике моих надбровных дуг? Президент Роквелл косо усмехнулся. — Хотите, чтоб я стучал на коллег? Против места, которое дало мне знания и работу? — Луи тоже хмыкнул. — А вы оптимист. Скорее я расскажу, что президент и его подпевалы на меня давили, чтоб выпытать информацию. Не имея, кстати говоря, никакого на это права. — Это да. Права мы действительно не имели, — кивнул президент Роквелл. — Но, позвольте вопрос не в тему вашей принципиальной позиции. Он сложил руки в замок. — Вы получаете определенный доход с Онлифанс? Луи вспыхнул. — Прекрасно, — не дожидаясь ответа, кивнул президент Роквелл. — Поправьте меня, если не прав: вы изготавливаете порнографический контент, распространяете его, получаете доход. Гарантии, что на ваш профиль и фотографии не наткнутся несовершеннолетние пользователи у вас нет. — К чему… — Я правильно понимаю, что вы можете получать доход, демонстрируя детям порнографию? Это не дела мракоборцев, конечно, но ФБР будет интересно послушать. И еще напомните, во сколько лет ваша бывшая жена родила ребенка? Луи вскочил на ноги. Президент Роквелл прикрыл глаза. — Как видите, пытаться играть со мной в грязь и начинать что-то невнятное лепетать про нарушение ваших прав не надо. Я тридцать лет в этом здании служу — я повидал грязи больше, чем можете себе представить. Поэтому, мистер Уизли, сядьте и поговорите со мной нормально. Наблюдая за тем, как оборотень нехотя опустился на стул, президент Роквелл произнес: — Я вам не нравлюсь. Переживу как-то. — Так заметно? — Очень. Но это не взаимно. Вы хороший совестливый целитель. Вы были на вилле в Сан-Хосе дважды, оба раза с исследователями из штата Натаниэля. Но пострадавших лечили только вы. Могу представить, как вы устали и что у вас происходит в голове. — Не можете. — Я знаю каково пытаться спасти тонущий корабль одним спасательным жилетом, мистер Уизли. Вы честно исполняли свой долг, пока где-то в больнице, за скрытой дверью, творится черт знает что. Коллеги вас недолюбливают — мне тоже это знакомо. Недолюбливают, потому что Нейт вам доверял, а вы его идей не разделяли. Более того, смели гения ставить на место. Вы. Оборотень. Смели закрывать рот главному исследователю. И он закрывал рот, — сказал президент Роквелл. — Он манипулировал всеми, но только не вами. Его это бесило, вас же бесило еще больше. Поэтому вы столкнули его вниз. Луи побледнел. Президент Роквелл смотрел на него внимательно и сурово. И вдруг, не улыбаясь, подмигнул. — Не вы, так я бы это сделал, чтоб спасти МАКУСА. — Вы… — Вы все еще думаете, что я враг вам, мистер Уизли? — Не враг. А такой же грязный манипулятор, как Нейт. Президент Роквелл покачал головой. — Совсем нет. Я оставляю право выбора. Вы можете уйти. — Ну да, конечно! Чтоб меня тут же арестовали за то, что случилось с Нейтом. — Класс, — сухо сказал господин президент. — Вас тут же арестуют, а все скажут, что Роквелл мало того, что деспот, лжец и вампир, так еще и два года не мог найти виновника падения Натаниэля Эландера. Уймитесь, Уизли. Если бы все зависело от меня, то вы бы за ваш поступок получили бы не тюремный срок, а орден. — Тогда зачем вы об этом заговорили? — Чтоб вы наконец поняли, что я не враг вам. И я понимаю, что такое «накипело» от того, что творит начальство. — Но Нейт… — Просто напомню: он собирался испытывать на мне стойкость к Круциатусу, когда заключил в палату с вампирами. Поэтому, возьмите конфету и не смотрите на меня, как на палача. Президент Роквелл придвинул к Луи глиняную вазочку с черносливом в шоколаде. Луи уставился на конфеты с ужасом. — Не отравлены, — улыбнулся президент Роквелл. — Или считаете калорийность? Одна конфета грамм на сорок тянет, может, так вам будет легче… — Да хватит уже! — рявкнул Луи в сердцах. Роквелл то убаюкивал улыбкой и тембром голоса, то напрягал холодным взглядом и резкой мимикой, то заставлял в страхе задерживать дыхание своими словами. Луи чувствовал, что его раскачивают, как на качелях, уводят от темы, и вновь резко возвращают вопросами в лоб. — Вы знаете, что что-то происходит в исследовательском отделе. Вам это не нравится, и вы не согласны. Поэтому собираете слухи. Поэтому согласились говорить с нами. — Роквелл вновь посерьезнел и перевел тему. — Сможете достать пропуск? Чтоб мы смогли ответить на все вопросы. — Да как я его достану? Это невозможно, — сдался Луи. Президент Роквелл закатил глаза. — Оборотень, который обратил в себеподобного сына президента МАКУСА, переехал в МАКУСА, добился успеха и получил лично от президента пять грантов на обучение вообще не должен знать значения слово «невозможно». — Да ну там же особая ситуация была… — Достаньте пропуск, — просто сказал президент Роквелл. — И, я обещаю, мы узнаем, что там происходит. Луи тяжело вздохнул. — А если я не смогу? — Тогда мы все равно узнаем правду. Но сложным путем. — А… — А вы работайте. Вы хороший целитель. И фотографии у вас очень живописные. Луи выругался про себя. Президент Роквелл не сдержал усмешки. — Можете идти. Наблюдая за тем, как оборотень спешно спускается по винтовой лестнице, президент Роквелл опустил руку на перила. Рядом, склонившись и наблюдая внимательно, замер мракоборец Свонсон. Его острое лицо было настороженным. — Думаешь, ему можно верить? — спросил он негромко. Президент Роквелл повернул голову. — Он же сейчас выйдет из здания и начнет строчить Малфою письмо, — вразумил Свонсон. — Не начнет. Он устал быть орудием чужих интриг. — Президент Роквелл убрал руку и направился обратно в коридор штаб-квартиры мракоборцев. — Уизли мне нравится. Он просто хочет работать и делает это хорошо. Вдобавок, из всей той громкой троицы с философским камнем, только с ним и можно говорить. Свонсон развернулся и, опершись локтями о перила, поинтересовался: — И что? Предлагаешь просто ждать, пока он принесет пропуск? — Да. — А если не принесет? Откуда ты можешь знать наверняка? Президент Роквелл прикрыл глаза. — Точно также, как и знал наверняка, что одна юная сволочь, из кожи вон лезшая, чтоб меня подставить перед президентом Эландер, не такая уж и сволочь, — ответил он. Свонсон уважительно закивал. — То есть, тупо пальцем в небо? — Ну, в общем да. — Президент Роквелл сдался. — Нет, а какие варианты? Прийти в больницу с обыском очередным? Ничего не найти, а исследователи чтоб спрятали свои палаты еще тщательнее? Сжав перила напоследок, господин президент отпрянул. — Все еще считаешь, что я в Лэнгли буду полезнее, чем здесь? — спросил Свонсон. — Не хочу хвастать, но я тебя прикрыл перед прессой. — Поговорим об этом не здесь и не сейчас. Президент Роквелл трансгрессировал первым.***
Скорпиус Малфой пребывал в настолько хорошем расположении духа, что сэра Генри Тервиллигера атаковали одновременно мигрень, люмбаго и комплекс неполноценности. — Как ты думаешь, друг мой, что обо мне напишут в учебниках по истории магии? — поинтересовался он накануне у воистину авторитетного советника. — Как меня назовут? Победителем? Кардиналом? — Долбоебом. Скорпиус не обиделся, считая, что это все враки, дабы его незыблемый светлый лик застелила пелена черной зависти. Закон, из-за которого в департаменте международной магической безопасности разгорелся небольшой конфликт, который запросто перерос бы в гражданскую войну, был принят практически единогласно. Генри Тервиллигер проголосовал за, нехотя вскинув руку и желая Скорпиусу Малфою смерти в кипящем масле. Драко Малфой проголосовал за, гадая, кому его сын снова продал душу, чтоб преуспеть в столь сомнительном мероприятии. Сэр Валентайн недавно перенес инсульт, а потому мало что понимал и едва держался в кресле — руку за него поднял мистер Малфой. А лорд Селвин, четвертый из комиссии, увидев, что его коллеги единогласны, подумал, что те что-то знают, и проголосовал в пользу принятия закона просто на всякий случай. Скорпиус Малфой был доволен. А потому с рвением человека, который готов творить добро и помогать ближнему, нес лучи добра всем служащим министерства. Точнее, не всем. Некоторым. — Ваши планы касательно поста министра магии впечатляют, — протянул он, закинув ногу на ногу и устроившись в кресле поудобнее. — Общество поддерживает вашу кандидатуру. Кроме, разве что, некоторых, очень обособленных его слоев. Миссис Грейнджер-Уизли смотрела на внезапного гостя в своем кабинете и кивала в такт каждому слову. — Я поддерживаю ваши либеральные взгляды. Однако, сам пример тому, как эти взгляды в министерстве не работают. Вы ведь наверняка слышали про недавно принятый закон. — Наверняка слышала, — кивнула миссис Грейнджер-Уизли. — Закон принят. Значит все же работают взгляды. — Но чтоб они заработали, нужно было пойти по головам. И это притом, что у меня есть определенное влияние. — Можно в два раза короче и по делу? — прохладно спросила миссис Грейнджер-Уизли. Скорпиус вздохнул, предпочитая юлить. Но кивнул. — Вы представляете, как будет сложно маглорожденному либералу уживаться рядом с четверкой чистокровных авторитарных аристократов, которые решают, как простому люду жить? — И придвинулся ближе. — Вас сожрут и не подавятся. — Люциус подсылает ко мне говорящий рот? Или что это сейчас происходит? — Люциус на пенсии, счастлив и никого не подсылает. Говорящий рот пришел к вам предложить дружбу. Миссис Грейнджер-Уизли внимательно глянула на «говорящий рот». — Я выгодный друг, мадам, — улыбнулся Скорпиус своей самой мефистофелевской улыбкой. — Со мной вам будет легче помогать людям. У меня есть два голоса из четырех: отец и Тервиллигер. У вас же есть только амбиции. — Все сказал? — прервала вдохновленную речь миссис Грейнджер-Уизли. — Да. — Тогда пошел вон отсюда. Скорпиус перестал улыбаться. — Ну и ладно. — Он легко поднялся на ноги. Даже неудавшееся обольщение потенциального министра магии не смогло испортить Скорпиусу настроения. Настроение Скорпиусу испортить не могло ничто. Кроме, традиционно, отца.***
— Повтори. — Скорпиус сжал вилку так, словно готов был ее метнуть перед собой. Последний (долгожданный) ужин в Малфой-мэноре не мог пройти мирно. Доминик, жуя запеченное мясо, молчала и представляла себя в Монако. Эту мудрость она подхватила у отчима супруга — тот всегда советовал за одним столом с Малфоями молчать и есть, иначе спустят всех собак и оставят виноватым. Стол, за которым они сидели, был очень длинным, а потому говорили уже на повышенных тонах, чтоб слышать друг друга. Мистер Малфой смотрел на сына исподлобья. — Повторяю. Я договорился о твоей службе в посольстве в МАКУСА. Скорпиус мотнул головой. — Нет. — Не обсуждается. Тервиллигер оказал мне услугу. Тем более, между нами говоря, Бартоломью Тервиллигер звезд с неба не хватает. Покажи ему, что такое дипломатия. Наблюдая за тем, как отец отпил из бокала и смотрит прямо перед собой, Скорпиус сжал вилку крепче. — Угрозы инквизиторов нет. Закон принят. Невыразимцы уже взялись за его воплощение в жизнь. У всех маглов вскоре обнулится память о нас. Инквизиторы просто забудут о том, что когда-то мы существовали. Нет нужды скрываться за границей. Свечи, парящие высоко под потолком, затухали одна за одной. Мистер Малфой прекрасно зная особенность сына, заключающуюся в неспособности иногда воспроизвести простое заклинание, но при этом в исключительном таланте силой импульсивной мысли разнести каменную стену, опустил бокал и призвал к спокойствию. Доминик, тоже знающая об этой особенности мужа, мыслила более прагматично — уже искала взглядом укрытие. Ведь если Скорпиус Малфой надумал ругаться, слово «успокойся» действовало как вызов. — Успокойся, — сказал мистер Малфой. «Все», — подумала Доминик. — «Пиздец. Говорил мне Крам не появляться в мэноре без защитной строительной каски». Чем больше она узнавала Малфоев, тем большую симпатию испытывала к Виктору Краму. Спокойный, как дюжина удавов, флегматичный и немногословный: как он уживался с огненной импульсивной Асторией, как терпел такого же Скорпиуса — тайна, покрытая мраком. Скорпиус отреагировал на слово отца ровно так, как ожидалось. В ту же секунду от каминной полки откололся большой гранитный кусок и со скоростью пули пролетел над столом. — Не для того я все это затеял, чтоб бежать. — Послушай меня, Скорпиус, — жестко оборвал мистер Малфой. — Ты не победил. Ты острочил приговор. Тервиллигер не будет твоей марионеткой, не забывай кто он. Развести вас по разные стороны после того, что случилось — лучший способ сгладить углы. И я это сделал. Не мозоль ему глаза, не шипи на ухо. Разойдитесь. Тервиллигер, повторяю, оказал мне услугу, согласившись отослать тебя в МАКУСА. Он понимает больше твоего. Поэтому разговор окончен. — Скорпиус, — проговорила Доминик, не дав мужу возразить. — Сделай так, как говорят. — Это значит сдаться. — Это наша безопасность. Со своей безопасностью делай что хочешь. А ради нас, будь добр, отступи. Скорпиус сжал губы и, подавив рвущийся наружу выдох, молча вернулся к ужину. Мистер Малфой и Доминик встретились коротким взглядом. — Спасибо. Доминик не отреагировала и тоже продолжила есть. — Хоть одно разумное звено в цепочке. — Из уст мистера Малфоя это была наивысшей степени похвала. Он вновь поднял бокал и, явно наслаждаясь тишиной, сделал глоток. Как вдруг посерьезнел еще больше. — Ты ждешь ребенка? — Господи, дай мне сил это пережить, — закрыла лицо рукой Доминик. — Возможно, — уклончиво ответил Скорпиус. Мистер Малфой выглядел растеряно. Но ровно секунду. — Что ж, — произнес он. — Хорошо. — Папа разрешил, Дом, рожаем. — Скорпиус, — с нажимом прошептала Доминик. — Не шипи. — Тем более тебе нужно думать не о том, как воевать с Тервиллигером за власть, а о том, чтоб… все получилось, — вразумил мистер Малфой, запнувшись под конец. И оглядел супругов прохладным взглядом. — Почему нет радости на лицах? Скорпиус и Доминик переглянулись. — Мы рады. — Не заметно. Если встречать ребенка в этом мире с такими лицами, он может подумать, что ему здесь не рады. Скорпиус хотел было поинтересоваться, с какими лицами его самого встречали Драко и Астория, но решил смолчать. Ужин так и закончился: молча и с ощущением, что трое, сидевшие за столом, друг друга не знали. — Отец всегда скуп на эмоции, если это не касается криков на меня, — заверил Скорпиус, когда они собирали вещи. — Он рад. Я уверен. Доминик застегнула серебристые защелки на чемодане. Реакция свекра на беременность было последним, что ее волновало. — А ты сам рад? — спросила она. Скорпиус сосредоточено кивнул. — А ты? — спросил он следом. Доминик тоже кивнула. — Хорошо. Они продолжили рассеянный сбор вещей, напрочь игнорируя простое заклинание, которое собрало бы чемоданы за менее чем минуту. Складывая одежду, и без того аккуратно сложенную, в стопки, Доминик плотно набивала чемодан. Скорпиус, подав ей последнюю рубашку, вздохнул и сел на кровать рядом. — Чем бы ты себя не накрутила, не смей. Все получится. — Я не накрутила. Просто страшно. — Не бойся. Отец в одном прав. С такими лицами человека в мире встречать нельзя. Доминик улыбнулась. — А будешь бояться и грустить, я начну прямо сейчас выбирать самое дурацкое название созвездия, чтоб назвать так сына, — усмехнулся Скорпиус, сжав руку на ее спине. — Назову сына Цефеуc или Офиукос, вот тогда будешь грустить. — Ты не посмеешь, — ахнула Доминик в ужасе. — А все уже, все. Будет у нас Цефеус или Офиукос. Или Цефеус Офиукос Малфой. Чтоб все сразу поняли, что парень шутки шутить не будет. Поэтому не грусти. А то сын грустит в утробе, и по жизни будет с таким-то именем. Доминик рассмеялась и утерла щеку. — А почему ты уверен, что сын? — спросила она. Они никогда это не обсуждали, в силу существующей железной уверенности. Скорпиус нахмурился и задумался над чудным вопросом. — Потому что очевидно. Скорпиус Малфой приведет в мир достойную себе замену. — Генерального спонсора государственных переворотов и министерских интриг? — Именно. — А девочки, значит, не могут быть достойными преемницами твоего дела? По тонкому, очень тонкому льду ходишь, Малфой, — с напускной суровостью сказала Доминик. Скорпиус пожал плечами. — Девочки нежные. Девочку я в министерство не пущу. Ее будут все обижать. — А сына не будут? — Сына Скорпиуса Малфоя? Да он сам кого хочешь здесь нагнет. — А дочка не нагнет? Скорпиус вздохнул, лениво бесясь от того, что глубину его мыслей лукавая лисица не понимает. — Ты сексист. — Ты не понимаешь. Чемоданы были собраны. Скорпиус поднялся с кровати и выпрямился. — Отправляйся на Шафтсбери-авеню. Я еще поговорю с отцом. — Не спорь только. МАКУСА так МАКУСА. Не так плохо, рядом Луи. Скорпиус, не сразу об этом подумав, кивнул. — Просто поговорю, — пообещал он. — Найду нам жилье заодно. А ты не думай ни о чем. Чемоданы перенеслись на Шафтсбери-авеню первыми. Доминик, с сомнением поглядывая перед собой, трансгрессировала следом. Скорпиус косо усмехнулся: — Значит, МАКУСА…***
Пожилой доктор Беккет сидел за столом, писал в блокноте заметки и поглядывал на сидевшего перед ним подростка. Подросток сидел на стуле напротив, закинув ногу на ногу, покручивал серьгу на цепочке в ухе и смотрел в стену. — Матиас, — повторил доктор Беккет. — Ты слышал вопрос? Матиас вскинул палец, настороженно нахмурил брови и медленно повернул голову назад. — Они еще там? Доктор Беккет покрутил дужку очков и глянул перед собой. «Там» не было никого. — Вполне возможно. — Не говорите им, что я здесь, — прошептал Матиас, подмигнув. Оставив еще одну заметку, доктор Беккет повторил вопрос, на который уже минут пять не мог услышать внятный ответ. — Матиас, что говорят тебе голоса? — Сейчас или вообще? Тише говорите. — Матиас склонился. — Они подслушивают и все записывают, чтоб я потом не смог пользоваться банкоматом. И медленно закивал. — Они говорят о неизбежности конца. — Конца света, имеешь в виду? — Да. Говорят, что скоро все воспылает пламенем геенны огненной. Страшный Суд свершится, навеки отделив грешных от праведников. — Понятно, — кивнул доктор Беккет. — Но я не слушаю голоса. И не боюсь их. Я ведь совершенно нормальный, а не какой-нибудь сумасшедший, — вразумил Матиас. — Тем более, что я Избранный и мне была уготована высшая миссия. — Вот как. Доктор Беккет еще раз внимательно посмотрел на пациента. Матиас серьезно смотрел в ответ. — Как у тебя со сном? — Воздержусь от ответа. — Почему? — Не хочу, чтоб они узнали мой режим. — Матиас взглядом показал куда-то в сторону окна. Сменив ручку, в которой закончились чернила, доктор вновь задал вопрос: — Ты употребляешь наркотики? Я не скажу твоему дедушке. — Это не мой дедушка. — Что ты имеешь в виду? — Он каждый день выглядит по-другому. Мне кажется, он меня похитил и каждый день меняется, чтоб я ничего не заподозрил. — Хорошая мысль. Так что насчет наркотиков? — Скорее нет, чем да. — Но бывает? — Нет. — Тогда точно «нет»? — Нет. — Почему? — Так получилось. — Понятно, Матиас. Давай вернемся к тому, о чем говорили в самом начале. — Начале времен? — Начале нашей беседы. — Излагайте, — кивнул Матиас. Доктор Беккет отложил ручку и опустил ладони на стол. — Ты говорил, они тебе сказали, что путь к спасению — это усмирение плоти. Что это для тебя значит? Матиас фыркнул. — Вот вы странный. Это значит путь к спасению. — Ты себя наказываешь? — Я спасаю души. — Можешь показать руки? — Я не режу руки, мне ими врата рая открывать. Усмирение — это отказ от желаний плоти, ведь грязное тело не сможет обрести спасение. Я думал совершить преступление в одном из штатов, где разрешена химическая кастрация, но придется ждать до совершеннолетия, а у мира не так много времени. Нам осталось семь месяцев. Поэтому мы сейчас с вами просто теряем время. Доктор долго что-то писал, пациент терпеливо ждал и периодически оглядывался назад. — Как по-твоему, что общего у яичницы от Солнца? — Начало, ведущее к смерти. Как зарождается жизнь в яйце и умирает на раскаленной сковороде, так и Солнце, дающее своими лучами жизнь, вызывает меланому. Когда же, услышав, что может идти, Матиас попрощался, пожелал доктору Беккету спасения и твердого хлыста и вышел из кабинета. «Придурок», — думал он, что есть сил сохраняя спокойное выражение лица. — «А еще профессор». В коридоре ожидал преподобный Рамос. Дерганный и комкающий одну из рекламных брошюр, он, завидев внука, тут же вскочил на ноги. — Он хочет с тобой поговорить, — холодно сказал Матиас, не моргнув даже. — Неудивительно, хоть кто-то должен тебе донести, что я нормальный. — Матиас… — Я подожду в машине. Опустив на протянутую ладонь ключи, преподобный Рамос вошел в кабинет. Матиас засекал время, глядя в экран телефона. Уперев колени в бардачок и насвистывая незамысловатую мелодию, он расслабленно листал страницы социальной сети. Дедушка вернулся спустя чуть более, чем полчаса. Открыл дверцу, сел за руль и более не шелохнулся. — Что-то случилось? — в притворном удивлении спросил Матиас, не отрываясь от телефона. Преподобный Рамос едва дышал и едва моргал остекленелыми глазами. Тяжело вздохнув и подавив рвущийся из груди кашель, он смиренно произнес: — Я ударил тебя не потому, что хотел сделать больно, не потому что не люблю, а чтоб привести в чувство. Поверь, себя я за это виню гораздо сильнее, чем ты меня. Если ты хотел меня так наказать, Матиас, я все понял, у тебя получилось. Просто скажи сейчас, честно, я не буду тебя ругать. Ты говорил доктору правду? — Мерзость пред Господом — уста лживые, а говорящие истину благоугодны Ему. Притчи Соломона двенадцать двадцать два. Преподобный Рамос уткнулся лбом в руль и простонал. — Это не смешно. — Конечно не смешно, это слово Божье. Выпрямившись и закрыв лицо руками, преподобный Рамос то ли выругался, то ли взмолился о пощаде. Матиас спрятал телефон и выжидающе уставился на деда. — Ты не веришь в то, что я Избранный? — невинно спросил он. — Ты должен меня поддерживать в моих начинаниях и делах. — Матиас, это не шутки! — Преподобный Рамос развернул сероватый лист бумаги. — Тебе выписали четыре рецептурных препарата! — Диего, ты проповедуешь людям слово Божье. Как ты можешь не верить в то, что в мир придет мессия, спасти людей от гибели мира? Может быть, ты честен с самим собой? — Ты знаешь, что такое рисперидон? Не прочитал в интернете, перед тем, как ломать комедию у доктора? — В чем дело, Диего? Ты привел меня к психиатру и теперь отказываешься принимать то, что тебе не нравится? Может быть, ты честен с самим собой? — Ты понимаешь или нет, что уже не смешно?! — Я не смеюсь. Преподобный Рамос звучно хлопнул ладонью по рулю. — Я ругать не буду. Просто скажи, что ты пошутил. Я выкину рецепт, и мы все забудем. Ты вернешься в школу, сдашь свои экзамены, приедешь на лето и мы не вспомним даже о том, что случилось. Ты ведь хороший нормальный ребенок, скажи, ты ведь пошутил? Прозвучало заманчиво. Матиас навострил уши и задумался. Ссориться ему не хотелось, деда было даже жаль. Матиас любил старика Диего, но не понимал, откуда в нем разгорается гаденькая злость, которая и стала причиной, по которой он ответил: — Нет. — Ты действительно веришь в конец света и хочешь себя оскопить? — Это план на летние каникулы. — Матиас! — Что? Преподобный Рамос, прекрасно зная, что его обманывают, но с таким изысканным упорством, выругался и завел мотор. Матиас, выиграв этот раунд, откинулся на спинку пассажирского сидения. — Тогда в аптеку? — Поехали. — Поехали, — кивнул Диего. — Теперь поездки в машине — твой единственный выход в мир. В школу же ты не вернешься. Матиас нахмурился. — С чего бы? — Как же. Ты болен. — В рецепте написано «не позволять мессии возвращаться в Ильверморни? Преподобный Рамос покачал головой. — Диагноз — это не аксессуар. Это то, что вносит в твою жизнь определенные ограничения. — Но школа… — Отпусти и забудь. Матиас закусил губу. Преподобный Рамос по дороге домой более ни слова не проронил. Матиас и сам, заткнув уши наушниками, уставился в окно и замолчал. — Нечего тебе там делать. Будем с тобой вместе жить круглый год под одной крышей, я о тебе позабочусь, — заверил преподобный Рамос, опусти ключи от машины на кухонную тумбу. — Ментальное здоровье — это главное. Я от тебя не отвернусь. Буду следить за приемом лекарств, водить за руку на терапию. Ты ведь не соврал врачу? Матиас горел внутри. — Нет, — прошипел он. — Тогда тебя вылечат. Выше нос. А там и папа подтянется, он у нас психолог, два года университета Сан-Хосе — это не шуточки шутливые. Мы из тебя бесов мигом изгоним. Преподобный Рамос достал из кармана телефон. — Ты кому звонишь? — насторожился Матиас. — Папе твоему. — Не надо. — Как же не надо? Как я могу не сообщить ему, что ты болен? Ты ведь болен? Матиас прищурился. — Звони. Преподобный Рамос вскинул рассеченную шрамом бровь. — Звоню. — И расскажи, как ты за мной не углядел. Ал заберет меня в Лондон. Я попрошусь. «Вот мелкий упертый засранец!», — думал преподобный Рамос. — «Ну ничего. И не таких ломали». Когда телефон оказался снова в кармане, Матиас хмыкнул, поняв, что этот раунд за ним. — В школе тебе делать нечего, — продолжал преподобный Рамос, разбирая покупки. — Это стрессы, тебе такого нельзя. Вот увидишь, все к лучшему. Тебе сразу легче станет. И сунул в холодильник бутылку молока. — Друзей, правда, больше не увидишь. Но оно и к лучшему, плохая компания. И твоя девушка, как ее, Джесс? Матиас медленно кивнул. — Придется попрощаться, — безапелляционно заявил преподобный Рамос. — Но это не страшно. Избранный должен любить всех людей, а не отдельно взятую девчонку. Опять же, любовью тебе заниматься пока рано. И нельзя, в рай не пустят, ты ведь Избранный и непорочный, усмирение плоти и так далее по списку. Грех это, короче говоря. Хотя… Преподобный закрыл холодильник и задумался. — Хотя, если предохраняться, то не грех. Я священник, я точно знаю. Но тебе какая разница. Нельзя Избранным это дело. Матиас стиснул зубы, понимая, что старый черт его сейчас переиграет, как несмышленого ребенка. — Да у тебя и не выйдет. У всех таблеток в побочных эффектах половая дисфункция. Ничего, целее будешь. Главное — великая миссия. Да, Матиас? — Да, дедушка, — проскрипел Матиас. — А за Джесс не переживай. Симпатичная блондинка никогда не останется одна, а особенно в старшей школе, — успокоил преподобный. — Главное — здоровье. Ты ведь не соврал доктору, правда? Матиас мотнул головой. «Упертый какой», — почти восхитился преподобный. — Тогда иди к себе, ангел мой. Запоминай рисунок на стенах — завтра я обобью их матрасами. Когда на город опустилась ночь, Матиас бесшумно открыл окно. Перебросив чемодан на улицу, он спрыгнул следом. Минуя окна, в которых горел свет, он прокрался к машине и, задержав дыхание, открыл дверцу настолько тихо, насколько это было возможно в старом, видавшем виды автомобиле. Запихав чемодан на заднее сидение, Матиас уселся за руль и нашарил ключи, которые стянул за ужином. Воровато огляделся на дом и быстро сунул ключ в замок зажигания. Мотор хрипло взревел, нога медленно сошла с педали сцепления, но машина не дернулась с места. Матиас, снова повернув ключ и выжав сцепление, повторил процедуру, однако машина не сдвинулась с места. — Бак пуст, — послышался у пассажирского сидения неспешный голос. — Я не говорил, что слил бензин? Матиас резко повернул голову. Преподобный Рамос заглядывал в боковое окно. — Кстати говоря, а воровство — не грех? — Да чтоб тебя, Диего, — прошипел Матиас и ударил по рулю ладонями. — Иди спать. Завтра рано вставать на электрошоковую терапию. Ругаясь и плюясь ядом, Матиас зашагал обратно в дом. — Я все равно сбегу. — Удачи, — кивнул преподобный Рамос. — И ты меня не найдешь! — Будь счастлив, ангел мой. Ковры тебе персидские на пути твои тернистые. — Я не шучу! Преподобный Рамос открыл ему дверь. — Спокойной ночи. — Молись и кайся, — прорычал Матиас. Преподобный Рамос проснулся рано, от щебета птиц и теплого майского ветра. Любое утро он считал омерзительным, а потому не впечатлился мягким пробуждением. Рассеянно одевшись и впустив скребшуюся под дверью кошку, преподобный Рамос с ней поругался. Кошка была глупой: сначала скреблась долго под дверью, требуя, чтоб ее впустили в комнату, затем, когда дверь открыли, входить не пожелала. Насыпав ей нехотя корма, преподобный Рамос терпеливо дождался, пока из кофеварки в чашку накапает приличная порция кофе. Затем, взяв в руки горячую чашку, он вышел на крыльцо, сонно щурясь от ласкового солнца. — Доброе утро, — улыбнулся преподобный сам себе. На тротуаре у дороги стоял Матиас с жирно наведенным фломастером по картонке словом «ХЬЮСТОН». Позади стоял чемодан, а рядом — метла. «В кого эта гадость такая упертая?» — подумал преподобный Рамос с усмешкой. И наблюдая за попытками внука сбежать в Ильверморни автостопом, едва не смеялся в голос. Улыбка мигом сошла с губ, когда проезжающая серая машина мигнула фарами и прижалась к тротуару. — И ходи, оглядывайся, я номера запомнил! — рявкнул вслед стремительно уезжающей машине преподобный Рамос, да еще и картонку с надписью «ХЬЮСТОН» кинул вслед. — Что это, блядь, за страна! Как можно выдавать права человеку, похожему на маньяка из «Милых костей»? А ты! — А я что? — пискнул Матиас, позабыв о напускном ехидстве. — В голове насрано, вот что! Додуматься же нужно было! Где бы я тебя потом искал?! Автостопщик нашелся! Быстро в дом! Матиас подхватил чемодан и поплелся по дорожке к крыльцу. Понимая, что только что его образ бунтаря растоптали нещадно, он обернулся. — Я все равно уеду в Ильверморни! — Да я тебя сам в Хьюстон отвезу, ты можешь сутки потерпеть?! — рявкнул преподобный Рамос, толкнув внука в спину. — Шире шаг. — Ты отвезешь? — Нет, я тебя такого буду терпеть весь год! — Не врешь? Отвезешь? Преподобный Рамос снова подтолкнул его в спину. Захлопнув входную дверь так сильно, что задрожали стекла, он проводил внука в комнату тяжелым взглядом. «Подменили ребенка. Сглазили и подменили», — заключил преподобный.***
Луи Уизли внимательно смотрел на свою руку. Ладонь обтягивала перчатка из тонкой мягкой кожи. Невесомая, холодившая руку, словно вода, она был чуть узкой и тесной — ранее перчатка принадлежала Натаниэлю Эландеру, а его тонкая хрупкая ладонь и вовсе напоминала девичью. Пришлось повозиться, чтоб натянуть перчатку. Луи задержал дыхание, бережно тянул за края мягкого материала, молясь, чтоб на нем не проступили трещины. Руку сковало, пальцы приятно покалывало, по коже струилась прохлада — никакого дискомфорта от несоответствия размеров перчатки. Достать пропуск в исследовательский отдел оказалось куда проще, нежели Луи себе надумал. Он, покидая Вулворт-Билдинг, уже представлял, как соблазнит Пенни — одну из ведущих специалистов из штата исследователей, стянет у нее пропуск-перчатку в момент, когда она будет еще спать, осторожно покинет ее дом и наутро будет пойман, как вор. Продумывал и другой вариант: найти самого слабого и хилого ученого, который будет заикаться, глядя снизу-вверх перепуганными глазами на высокого мускулистого оборотня, отнять перчатки и стереть память прежде, чем прибудет охрана. Был и третий вариант: послать президента Роквелла с его просьбами-приказами на слово, являющееся в обиходе синонимом к термину «фаллос». Однако, если слухи были правдивы, то такой посыл президента бы не расстроил, а скорее даже наоборот, потому-то Луи и отмахнулся от варианта номер три, дабы лишний раз не радовать неприятных ему людей. Варианты рождались и рождались один за другим, один хуже другого. Луи не был тем, кто ухватывается за первую же идиотскую мысль и считает ее венцом своей гениальной стратегии. Луи не был стратегом, не был и гением — он был доктором и более ни на какие регалии не претендовал. Судьба благоволила скромным. Вариант номер, кажется, восемь родился в его голове поздней ночью. Заключался он не в том, чтоб стянуть пропуск у кого-нибудь из тех, кто сможет вызвать охрану, а попытаться узнать, остался ли пропуск у того, кто уже не вызовет никогда и никого, кроме раздражения у окружающих. Доступ в кабинет Натаниэля у Луи оставался — удивительно, но ключ никто не подумал забрать. Возможно, как и не подумал, что Натаниэль мог доверить кому-то этот самый ключ. В этом самом кабинете Луи писал выпускную работу, продолжал изучать старые книги, там же прятался от коллег в моменты усталости, туда же водил дежурных сестер, от которых не прятался. Половину ночи потратив на обыск кабинета и даже поиск пропуска между страниц многочисленных книг, Луи почти не надеялся на успех. Как вдруг нашел пропуск в банальнейшем месте — настолько банальном, что ни один настоящий детектив не стал бы его искать там. А конкретно в узком шкафу, в кармане рабочего форменного халата целителя и нащупалась эта чуть светящаяся перчатка. Луи осторожно опустил ее на захламленный своими записями стол. И достал из кармана халата волшебную палочку. — Акцио, пропуск, — произнес он, нацелив палочку перед собой. Ожидание оправдалось. Перчатка легко соскользнула с места и приземлилась Луи на ладонь, подтвердив тем самым, что является пропуском, а не аксессуаром без пары. Минуя двух целителей и не оглядываясь, Луи вышел к пандусу, не замедляя шаг. Было неспокойно — отделаться от ощущения, что целители обсуждали не свои дела, а конкретно его, бодрствующего и одиноко расхаживающего, не выходило. Свернув на развилке трех коридоров в тот, что не был освещен, Луи нырнул в темноту. Темный коридор не имел очертаний, дверей и окон. Больше всего он напоминал глубокую пустующую нишу. На месте, где некогда начинались палаты с окошками в дверях, была лишь глухая стена, закрывающая проход. Прижав к стене обтянутую перчаткой ладонь, Луи замер. Перчатка засияла, по стене пробежали белые узоры, повторяющие контуры каменных блоков. Чувствуя, как ладонь тянет к стене все сильнее, Луи сдвинул ее в сторону — видел со стороны, так делали исследователи. Ладонь легко раздвинула каменные блоки, открывая проход в хорошо освещенный и пустой коридор. Слишком огромный коридор — раньше, когда стена не скрывала проход, пространства было куда меньше. Коридор же был шире, дверей было больше. Они были прямыми со стеклянными вставками в половину человеческого роста, белыми и металлическими. Сквозь стеклянные вставки виднелся жгучий белый свет. Где-то слышался грохот стен. В конце коридора из стены вдруг появилась очередная дверь. «Значит, не врут», — подумал Луи. — «Меняющая расположение комната». А он-то думал, что это городская легенда на уровне больницы. О страшной палате, которая появляется в разных концах здания, куда не попасть никому, кроме узкого круга чародеев, настолько секретной, что ни одному мракоборцу, ни одному целителю даже с пропуском, ее не найти и не открыть. Только догадываясь, что там могут прятать исследователи, Луи, прислушиваясь, приблизился. К двери, из загадочной палаты, цокая коготками, подбежала бордер-колли красивого мраморного окраса. Приветливо виляя хвостом, собака встала на задние лапы и уперла передние в стеклянную вставку двери. Луи, глядя на собаку, затем на двери вокруг, недоумевал. Собака, привлекая его внимание, гавкнула — ее лай звучал очень приглушенно по ту сторону двери. Не в силах отделать от страха быть пойманным и услышать шаги и голоса исследователей, бодрствующих даже ночью, Луи шагнул назад. И тут же едва не поседел, услышав громовой шум в соседней палате. Одна из дверей, что по правую сторону коридора, содрогнулась. По стеклянной вставке поползла трещина. Собака залаяла громче, надрывистей и поджала уши. Луи приготовился трансгрессировать, не сомневаясь, что грохот в одной из палат, лай собаки и его шаги привлекут внимание. Постояв в тревожном ожидании худшего пару секунд, он осторожно приблизился к палате с трещиной на двери и попытался заглянуть внутрь сквозь стеклянную вставку. Прижав ладонь с перчаткой к ней, он услышал щелчок замка и бесшумно приоткрыл дверь. Лицо обдало жаром, словно горячим паром, вылетевшим из кастрюли, когда с нее сняли крышку. Зажмурившись, когда в глаза полетел клубистый черный дым, Луи отвернулся. Но ничего из палаты на него не выпрыгнуло следом. Источником шума послужила перевернутая металлическая кровать. Луи спохватился и шагнул назад, чувствуя, что вблизи едкого белого света из тела начал рваться обезумевший волк. Под кожей разгорался огонь, мышцы словно узлом связало — свет был всего в шаге. Захлопнув дверь, Луи выдохнул, чувствуя, как тревога и боль отступают. «Надо уходить», — билось в голове. Было непонятно, было интересно, хотелось выпустить скребшуюся в дверь бордер-колли. Но, сжав обтянутую перчаткой ладонь в кулак, Луи быстро попятился к выходу, подгоняемый необъяснимой волной накатившего страха. Стены вновь начали греметь, палата с лающей собакой втягивалась в каменную кладку. Белый свет в палатах вспыхнул ярче. На потолке в коридоре одна за другой тоже начали вспыхивать белым светом широкие прямоугольные лампы. «Беги, беги, БЕГИ!», — рычал внутри волк, скрипя оскалистой пастью. Остаток пути Луи бежал, не сомневаясь, что отдел исследователей прогонял незваного гостя прочь. Выбежав в темный коридор и успев до того, как вспыхнула последняя лампа у входа, он прижал сводимую судорогой руку к каменным блокам и сдвинул в сторону резким движением. Проход в исследовательский отдел закрылся. Луи согнулся, упер руки в колени и тяжело задышал. «Ну его нахрен!», — думал он лихорадочно, стараясь унять колотящееся сердце. — «Пусть Роквелл разбирается». Перевел дыхание, выпрямился и стянул перчатку с руки. «Сзади! Берегись!», — снова прорычал волк. Сегодня он не унимался, разбуженный от месячного сна тем чудовищным светом на несостоявшейся пресс-конференции. Луи, готовясь к худшему, прошептал: — Люмос. Темный коридор осветил лучик света. Луи резко обернулся и отшатнулся назад. Но позади оказались не целители и не охрана. На него, освещаемая огоньком из волшебной палочки, смотрела крохотная девочка лет пяти, одетая в детскую больничную рубашку: нежно голубую в крупный белый горох. Густая копна мелких черных кудрей напоминала массивную шапку, а огромные глаза в белесой пелене сияли — свет заклинания отражался в них, как в зеркале. — Там собака, — сказала девочка, задрав голову. — У вас там собака? Луи присел на корточки перед ней. — Откуда же в больнице собака, мисс? — улыбнулся он. Девочка почесала затылок. Ее тонкая смуглая ручка скрылась в пышных волосах едва ли не по локоть. — Мне послышалось, что лает собака. — Приснилось, может? Маленькая пациентка задумалась. — Не знаю. Луи выпрямился и протянул ей руку. — Из какой ты палаты? Помнишь циферки над дверью? — Там, — девочка махнула рукой в сторону. — В коридоре. Девочка протянула ему руку, плотно обмотанную бинтами. Затем, передумав, протянула здоровую и робко сжала ладонь. Луи Уизли был хорошим целителем, несмотря на то, что раньше был не очень хорошим доктором. Тем не менее, если бы имел право выбирать, кого не стал бы лечить никогда, то выработал бы себе правило: не лечить ипохондриков, которые приходят с миллионом диагнозов и мешают работать своим перепугано-занудным бредом, и детей. Если ипохондрики бесили, то детей было жалко. Они боялись и плакали, заставляя руки целителя дрожать, а сердце сжиматься. Луи в такие моменты чувствовал себя гораздо большим чудовищем, чем в ночь полнолуния, вспоминал всякий раз, как плакала его Бонни на первой своей прививке, и как он сам чуть не оторвал доктору за ее слезы руки и голову, начинал жалеть маленького пациента и готов был отказаться лечить, лишь бы тот не плакал. И тогда Луи искренне был рад, что не ему выпало лечить девочку. Он с жалостью смотрел на ее перебинтованную руку, ссадины на круглом лице и белесые глаза. Мир не заслуживал права на существование, если в нем болели дети. — Бабушка была права, нельзя было трогать ее волшебную палочку, — сочувственно сказал Луи, выслушав историю маленькой пациентки. — Заклинания и у взрослых волшебников иногда могут срикошетить. Девочка вздохнула. — А глазки починят? — Конечно починят, — заверил Луи. — Тебя лечит целитель Мейбл? Она у нас главная по починке глазок, не переживай. Теплая рука девочки сжимала его пальцы и разжалась на мгновение, когда Луи окликнули: — Уизли! Возрастной целитель с мягкой седой бородой окликнул его с пандуса. Луи обернулся. — Целитель Баркли, доброй ночи. Целитель Баркли поднялся на этаж. — Вы тоже на дежурстве сегодня? — Да, подменяю коллегу. — Ох, ну хоть кто-то кроме этих глупых куриц. Заканчивайте обход и спускайтесь в кафетерий. У меня осталась бутылочка огненного виски. Ничто так не облегчает боль ликантропии, как порция старого доброго Огдена. Луи закивал. — Как только, так сразу. Спасибо, Баркли. Баркли затопал на ярус выше. Луи, глядя ему вслед, сжал ладонь. Не нащупав руку кудрявой девочки, он глянул вниз. Девочка пропала. Робко заглянув за дверь, девочка, шлепая босыми ногами, зашла в холодное полутемное помещение. Пахло там прохладой, травами и воском. За рабочим столом беспробудным сном храпел медбрат, а на узких столах, стоявших стройным рядом до самой противоположной стены, лежали накрытые плотной тканью тела. Девочка подавила восторженный вздох и потерла друг о друга озябшие ладошки, согревая. Похлопывая в ладоши, она сдула со лба нависшую кудряшку, присела на корточки и звучно опустила перебинтованную руку на липкий пол. — Ох, — приподняв руку, чтоб опустить ее снова, услышала девочка и резко обернулась. — Не туда ты свернула. Луи навис над ней и протянул руку, помогая встать с коленок. — Идем, — поторопил он, зорко глянув на спящего медбрата. Девочка повиновалась и направилась следом, оглядываясь на столы. — Что там было? — спросила она, задрав голову. Они вновь вышли на развилку трех коридоров из того, что был посредине. — Там лежат особые пациенты, — протянул Луи неловко. — Они крепко спят. — Это морг? — Ну… да. Не надо было тебе убегать. И, задумавшись, опустил взгляд. — А почему ты убежала? — Испугалась. — Целителя Баркли? Он добряк. И… — Луи остановился вдруг. — Как ты смогла убежать так далеко? Я отвлекся на секунду. Девочка встретила его взгляд. Луи смотрел в упор. Рука девочки дернулась, силясь выскользнуть из его ладони, но Луи крепче сжал пальцы. — Где твоя палата, если ты слышала лай собаки? — с упавшим сердцем спросил он. Белесые глаза расширились. — Выведи меня отсюда. — Маленькая рука так сильно притянула Луи к себе, что тот согнулся. «Берегись!» — снова заметался волк. Его рык эхом звучал в голове, заставляя тело дрожать. — «Берегись, старший брат!» Эхо вдребезги разбилось громовым звуком выстрела. Он прозвучал резко и так близко, что Луи дернулся и прижал дрогнувшие пальцы к виску. Так и ощущая под кожей гул и пульсирующую боль, он крепко зажмурился. Пальцы левой руки внизу зачерпнули внизу воздух. Луи открыл глаза и глянул перед собой. Девочка снова исчезла, оставив после себя лишь парящую по воздуху черную дымку и свистящий гул в голове.***
Президент Роквелл думал, что над ним кто-то пошутил. Причем не просто кто-то. Этот кто-то, должно быть, был заклятым врагом, желающим ему мучительной смерти в припадке безумия. — А угадайте, кто теперь ваши новые соседи! — Скорпиус Малфой раскинул руки и приветливо улыбнулся. Его красавица-жена протянула президенту приветственный жест — упаковку печенья. — Ёб твою мать, — прошептал в ужасе господин президент. Из миллиона улиц и сотен миллионов домов в стране, новый британский дипломат снял квартиру именно по адресу Массачусетс-авеню шестьсот шестьдесят четыре. До мая этого года, этот элитный четырехэтажный дом из красного кирпича, с высокими отдельными крылечками и давней историей, был спокойным тихим местом, с исключительно хорошими соседями, не создающими никогда проблем, не лезшими в личное пространство и вполне довольными редкими приветствиями на улице. Президент Роквелл любил этот дом, этот комфорт и атмосферу, где никто не лез в чужие дела, любил своих незаметных соседей и одиночество в большой квартире. Ныне, глядя на широкую улыбку Малфоя, он понимал, что сегодня же выставит жилье на продажу. Малфой улыбнулся еще шире. Президент Роквелл захлопнул дверь. — Он не очень дружелюбный, да? — поинтересовалась Доминик, когда они спускались с крыльца. — Рубаха-парень, — кивнул Скорпиус. — Просто балуется. А вот у нас еще будет младенец по ночам плакать… Но не все сразу. Сначала мы пригласим Ала на новоселье, пусть наведет порядок в доме, а то там у Роквелла какой-то пиздюк мятый сидит, я успел увидеть… Президент Роквелл, потирая переносицу, вернулся в гостиную. — Ты как черта увидел на пороге, — насторожено сказал мракоборец Свонсон, повернувшись. — Хуже, — буркнул президент Роквелл и сел в кресло напротив гостя. — Значит, это и есть пропуск? Луи кивнул. Его до сих пор колотила дрожь. От проницательного Роквелла это не укрылось. — Только не говорите, что сами куда-то полезли. — Президент налил двойную порцию виски и протянул ему. — Вы что, были исследовательском отделе? — Да. Свонсон присвистнул. — И что там? — Собака, — ввернул Луи. — Собака? — переспросили его в один голос. Луи снова кивнул. — И… — Он замялся под прохладным взглядом серых глаз. — Мне кажется, я что-то оттуда выпустил. — Собаку? Повертев в руках красивый стакан, Луи мотнул головой. — Девочку. Маленькую. Роквелл изменился в лице. — Они держат там детей? — гневно опешил он. — Да что у вас там опять творится… Где она сейчас? Луи развел руками виновато. — Я подумал, что она пациентка больницы. У нее больные глаза и рука, она сказала, что от рикошета заклинания. Роквелл вскочил на ноги и провел пальцем по книжной полке. Нащупав толстую папку, лежавшую на книгах впритык полке, он подцепил ее и вытащил. Луи увидел, что внутри теснилось месиво бумаг, пергамента и старых черно-белых фотографий. — В какой момент вы подумали, что-то не так, мистер Уизли? Луи задумался. — Я отвлекся на секунду, максимум на три, а ее уже не было рядом. Я нашел ее в конце соседнего коридора, в морге. И она не испугалась мертвых людей, хотя ей совсем мало лет, пять-шесть, не больше. А потом… она просто исчезла снова. — Так. — Свонсон встал с дивана и потянулся к форменному пиджаку. — Я не знаю, что происходит, но директору Вонг лучше об этом знать. Президент Роквелл согласно кивнул. Свонсон кивнул на прощание и трансгрессировал прочь. — Она что-то говорила о себе? Луи закивал. — Имя, когда я вел ее в палату. Президент Роквелл глянул в свою папку. — Какое же? — Рената Рамирез.