***
Мое фееричное (так, я здесь автор, могу и приукрасить) покорение сложнейших чар Патронуса повысило отношения с семьей раза в полтора. Нет, не настолько, конечно, чтоб мне разрешили приводить в Годрикову Впадину случайные знакомства с низменной целью сброса напряжения. Мне доверили стратегически важное дело, о котором, думаю, пожалели родители сразу же. Итак, мне требовалось впервые забрать из детского сада младшего племянника. И эта миссия был такой, что сам Джеймс Бонд бы развернулся и уехал домой. Но так как мой путь до детского сада проходил через два бара, я не отступал и смело шагал навстречу цели. Мама мне доверилась, но была адекватно осторожна. Помнила еще недавний момент, когда послала меня за молоком в магазин, находившийся в конце улице, а три дня спустя из полицейского участка Лондона меня, арестованного за дебош у американского посольства, забирал отец. Мама сложила мне с собой в «миссию» колдографию племянника, его игрушку, карту местности, запасной телефон, налепила мне на руки пять никотиновых пластырей и попросила нас просто вернуться живыми домой, не уточняя, к какому вечеру. Я тогда цокал языком: — Мама, ну что за цирк, у меня двое детей, что я, не разберусь? Правило взрослой жизни номер девяносто один: мама права всегда. Детский сад я нашел быстро. Он находился, внезапно, в самой Годриковой Впадине, хотя на моей памяти, здесь было настолько все плотно застроено, что не было и школы. Но нет, в отличие от меня, со временем поселение не деградировало, а развивалось. Сохраняя традиционную архитектуру с черными балками на светлых стенах и черепичными крышами, Годрикова Впадина не имела в своей застройке квартирных домов, высоток, супермаркетов на двадцать касс и четырехполосных дорог, однако здесь можно было жить. Так я заключил, шагая по главной улице и оглядываясь по сторонам. Странно, но я запомнил это место глухоманью, где кроме кладбища не было ничего. Сам детский сад был крохотным, в одноэтажном здании, похожем на домик доброй феи. Вот тут-то и начались сложности. Первой из них оказалось то, что меня сразу почему-то не хотели пускать за ворота. Вторая сложность касалась уже непосредственно самой миссии. Когда меня все же запустили, я смотрел на россыпь детей на ковре, моргал и недоумевал, какой из этих будущих налогоплательщиков мой племянник. Да, мама дала мне колодографию, с которой я долго сверялся, но что толку, если дети были все на одно лицо! Почти все в комбинезонах и кепочках, что-то грызли и ползали. — Маленькие люди, здравствуйте, — рассеянно оглядывая детей, прошептал я. Я включил дедукцию, потому что иначе никак, и сразу же отмел тех детей, которые были одеты в женское. Круг сузился до дюжины детей, однако и это мало. Меня немного косило после баров, а дети все были на одно лицо, поэтому с высокой долей вероятности, я приведу домой кого-то чужого. Маленький Матиас в этом плане был ребенком очень удобным. Его было видно за три мили до подъезда к детскому саду. Во-первых, от него всегда убегали другие дети, и если идти на их визг, то ноги сами приведут куда надо. Во-вторых, пышные кудряхи было видно со спутника. И, в-третьих, из детского сада Матиаса всегда забирал Финн. Племянник узнал меня быстрее, чем я его — считаю, что как дядя я состоялся. Мы шли домой, он что-то ел, поднятое с земли, я делился житейской мудростью о влиянии на бюджет использования семь лет подряд одного бритвенного станка на двоих. Вернулись домой. Мама обрадовалась — Ясона, добывшего в опасном путешествии золотое руно, так не приветствовали по возвращению, как меня, вернувшего домой ребенка живого, невредимого и того самого. К вечеру того дня я рассеянно узнал о том, что Скорпиус Малфой опять что-то начудил. — Еще раз, — попросил я, прослушав половину сказанного им, потому что засмотрелся на небо. Очень подкупало то, что со временем Скорпиус понял, что говорить со мной нужно коротко и по делу. — С паспортом и волшебной палочкой нужно подойти в приемную министерства магии. С десяти до шестнадцати ноль-ноль, — почти по слогам говорил Скорпиус. В стареньком кнопочном телефоне его голос звучал хрипловато. — Тебя зарегистрируют. И ты попадешь под программу защиты от восприятия маглами. — Чего? — Ал, я говорил об этом! Я закатил глаза. — Да? — Вообще-то, за этот законопроект нас всех чуть не прибили инквизиторы. — А, да. Че за законопроект? Даже если бы я понял до конца, все равно бы задал этот вопрос. Обожаю, когда Скорпиус страдальчески стонет в голос. — Просто, блядь, сходи с отцом в министерство, отнеси паспорт и палочку. Это на полчаса. И все. Тебя внесут в реестр. Потом каждые десять лет память о тебе у маглов будет стираться. Я задумался. — То есть, если я возьму кредит на пятнадцать лет, и не буду его выплачивать… — Ал, вот именно поэтому закон не хотели принимать! — воскликнул Скорпиус в сердцах. Разумеется, я понимал, о чем мне пытался уже час говорить друг. Не понимал, как это возможно реализовать практически, но не мое это дело. Мое дело, как в пятый раз повторил Скорпиус, прийти с паспортом и встать на учет. И, знаете, закон был неплох. Будь я в ту пору немного трезвее, немного умнее и дальновиднее, бежал бы просто впереди ветра с паспортом. Мне вечные девятнадцать. Вернее вечные «вроде и на шестнадцать тянет, а может и на тридцать, черт его знает». Я жил и работал с маглами. Соседи не могли не задаваться вопросом о том, сколько этому забулдыге из засранного дома номер восемь лет. Мои коллеги в Коста-Рике чудом не задавались этим вопросом вслух — но тогда мне было тридцать. Это тот загадочный возраст, когда можно выглядеть или как подросток, или как умудрённый жизнью дед. Но вот мне скоро сорок. В сорок это так не работает. Но тогда, если я сделаю все правильно, обо мне забудет Вэлма. Это было грустно. Да, она забывала обо мне, стоило пропасть из виду, и мы всякий раз знакомились заново. Но все равно. А потом я понял, что обо мне забудет старик Сантана. — У меня нет паспорта, — вдобавок вспомнил я. — А где он? — Скорпиус цокнул языком. — В залоге. Не думал, что доживу до момента, когда Скорпиус Малфой будет отчитывать меня за безалаберность. Но я не сказать, что не верил в силу политики. Я не верил в то, что она работает. Я был из тех, кто мягкой перине предпочитал пороховую бочку — если лопнет перина, можно больно упасть на пол, если же рванет бочка, то хотя бы заднице будет тепло. Жить, ожидая удара, легче и правильнее, чем понадеяться на все хорошее и потом громко охать. Поэтому я отверг закон о защите от маглов. Уже тогда я понимал, что если это и решит проблемы, то лет на пять, не больше. — Значит, ты не встанешь под защиту министерства? — спросил отец, глядя на меня, собирающего сумку. — Нет. Как бы мне потом за эту защиту счет не прислали. — Но при этом считаешь, что инквизиторы от тебя отстанут? — Не знаю, — отмахнулся я, застегнув молнию. — Но, честно говоря, бегать от инквизиторов мне легче, чем дружить с министерством. Я не услышал возражений. А ждал, что сейчас отец начнет распинаться на тему того, что я идиот, который наперед не думает. Что на крики прибежит мать, ничего не поймет, но начнет орать на меня еще громче, вырывать из рук сумку и требовать, чтоб отныне и навеки я даже не думал покидать пределы Годриковой Впадины. Но отец молчал. Я удивился. — То есть, ты со мной согласен? Отец вздохнул. — Я не согласен с тобой во многих вещах. Особенно в тех, что касаются твоего выбора… — Пап, не начинай! Было и было, бес попутал, самому мерзко, я больше так никогда не поступлю, если, конечно, не подвернется удачная возможность… — Я про криминал. — А. — А я покраснел. — Да-да. Согласен. То есть, ты понял. Отец прикрыл глаза, всеми силами делая вид, что я ему не родной, а просто заблудившийся в лесах путник. — Я не согласен с тобой в очень многих вещах. Но, скажу тебе так: чем дальше ты от министерства магии, тем целее по итогу будешь. Тебя жизнь многому научила, не всему хорошему, но, говорю с уверенностью, ты справишься с инквизиторами. Документами поддельными не брезгуешь, можешь сорваться и налегке переехать. На дно засесть тоже сумеешь, — сказал отец. — Это надо будет делать время от времени, раз в пять-десять лет. А большего и не надо. Я опустил сумку на пол и сел на кровать. — У меня ощущение, что ты знаешь больше, чем я об инквизиторах. Потому что ты спокоен. Была бы реальная угроза, ты бы меня так легко не отпустил. — Угроза была. Ты ее пересидел. — Расскажи об инквизиторах. Отец не стал спорить и сел на стул напротив. Поправив на переносице очки, он пожал плечами. — Что рассказать… о них многого не знают. Они подотчетны, я так думаю, министерствам магии, потому что иначе бы у них выхода на бессмертных просто не было. Или был бы, но гораздо меньший и сложнее. Но от инквизиции у них только название. Я вскинул бровь. — Они не высовываются без нужды. Контролируют, чтоб маглы не узнали о том, что есть люди, которые отличаются. Но, опять же, когда была первая эпидемия вампиров, в конце десятых годов, инквизиторы носа не высунули, ждали, пока волшебники все решат. На вас они насели, потому что им дали такой приказ. — Припугнуть Малфоя, чтоб не лез, куда не просят? — Уверен, что да. Скорпиуса в министерстве не любят, ой как не любят. Я почувствовал за друга теплую гордость. — Ты ведь знаешь историю большого провала Тервиллигеров? — Смутно. — Настоящий, фламелевский, философский камень, не был уничтожен, несмотря на требование Альбуса Дамблдора и самого Фламеля. Министерство посчитало, что такой артефакт, который может перевернуть с ног на голову весь мир, уничтожать нельзя, но и Дамблдору на хранение отдавать нельзя. Поэтому заставили Фламеля передать камень уважаемой семье Тервиллигеров, — произнес отец. — Но Фламель подсуетился, спрятал камень в сейф, который открыть невозможно ничем. А родня сэра Генри, честно хранившая камень, самому Генри не очень доверяла в силу… идей, которые он исповедовал по молодости. И сейф с камнем спрятали подальше. — И Тервиллигер остался ни с чем. — Он остался с маркой того, что его род избран хранителями камня. Это ему очень многие двери в жизни открыло. А теперь представь, что спустя двадцать лет тишины и уважения появляется Скорпиус Малфой и создает философский камень, в четыре раза больший и гораздо более сильный, на кухне своей квартиры. Я настолько ярко это представил, что захохотал. — Да зная Малфоя, он рецепт камня мог на каждом заборе в знак протеста написать, а сам камень потом на барахолке на кусок торта выменять! Отец тоже рассмеялся. — Вот ты понимаешь, в каком месте оказались и до сих пор оказываются Тервиллигеры? А потом еще Скорпиус дает Розе это разгромное интервью про то, как Тервиллигеры не смогли найти сейф с камнем… Понимаешь, он не только Генри Тервиллигера пошатнул, он заставил задрожать всю верхушку. Не будь тогда Люциус министром — Скорпиус бы пропал. — Натравить инквизиторов — лучший способ заткнуть Скорпиуса чужими руками. Я понимаю. Тогда, в мои двадцать семь, я не думал о том, как дрожит министерство магии, когда три недоучки варят на кухне эликсир бессмертия. А сейчас начал понимать, почему пришел первый инквизитор и почему после него было десять лет спокойствия. Скорпиус затих, не создавал проблем и не претендовал на камень. Алхимики с Шафтсбери-авеню разъехались кто куда. Камень спокойно себе лежал в Отделе Тайн до тех самых пор, как Скорпиус Малфой не решил получить для себя и жены защиту от любопытных магловских глаз. — А что бы сделал инквизитор? — спросил я. — Вот он получил приказ. Пришел к нам. Чего он добивается? — Неразглашения. Пугнуть немного, дать подписать бумажки, скрепить клятвой. Чтоб в соцсети вы не лезли, чтоб люди вопросов не задавали. Чтоб переезжали периодически. У меня закралось неловкое чувство, что десять лет назад мы закопали инквизитора на ферме, даже не додумавшись выслушать. Просто заочно решили, что нас пришли убивать. Но неловкость прошла быстро: — А меня-то пришли убивать, — вспомнил я. — Инквизитор был волшебником. И он очень лихо в меня метал смертоносные проклятия. За что? Неужели я настолько опасен? Так, Ал, ты умудрился создать вторую эпидемию вампиров, едва не рассорил до войны МАКУСА и Британию, был свидетелем того, как восстали инферналы и провез к ним три десятка волшебников. А еще по молодости я периодически спал с женой нашего предполагаемого кардинала. Ну и что, убивать теперь меня за это? Снова Поттеры вывозят за весь волшебный мир. — Мысли у меня есть на этот счет. Но, думаю, пока все будет тихо. Кто бы ни отдал инквизиторам приказ, он после принятия законопроекта успокоится. Ведь, закон-то этот на руку и инквизиторам, если посудить. — Ты отпускаешь меня с чистой совестью? Отец на меня взглянул с укором. — Даже не смешно. — Прости, — фыркнул я. — Просто обещай, что никуда не влезешь снова. — Мы переглянулись. — Хорошо, просто пообещай, что не будешь столько пить. — Хорошо, пап. Он меня успокоил. Мне оставалось лишь поддаться и успокоиться. Отец знал о тонкостях и опасностях министерства магии всяко больше своего непутевого сына, и, если он сказал поверить в Скорпиуса и выдохнуть, мне бы стоило так и сделать. Но, нет, друзья, ничего в жизни я не умел делать лучше, чем мнительно паниковать. Я вернулся в Паучий Тупик, при этом глядя на прохожих так, что меня чудом не забрала полиция. В каждом человеке я видел потенциального охотника, а потому быстро просочился внутрь дома номер восемь и захлопнул дверь с желанием не выходить больше никогда. — Че за? За моим столом перед моим ноутбуком сидела Сильвия, внимательно смотрела какое-то видео и тщательно конспектировала вслед за ним. А меня от двери оттеснили незнакомые люди, заносившие в дом большие и явно тяжелые коробки. — Эй! — окликнул я. Сильвия подняла палец, призывая меня молчать. Я и замолчал. А она вновь, не отрываясь от видео, что-то начала записывать. Честно, я надеялся, что Сильвия поживет на площади Гриммо одна, заскучает и уедет куда-нибудь за экватор. Но вот она снова здесь. — Да, блядь! — Я разозлился и отнял у одного из грузчиков ящик. И чуть не сорвал спину под его весом. — Осторожно! — Сильвия вскочила на ноги. — А что там? Взрывчатка? — Отчасти. Я вытаращил глаза. — Поставь. Пришлось очень аккуратно поставить ящик на пол. Сильвия покачала головой и вернулась за стол. Я все еще растеряно оглядывался. Грузчики закончили носить ящики, заставили ими половину гостиной, замерли у двери и впились в Сильвию взглядами. — Пока все, — коротко ответила она. Они ушли. Я закрыл лицо рукой. Начинается веселье! — Ты решила на кассе продавать взрывчатку? Акцией к просроченным йогуртам? — спросил я. — Забудь о супермаркете. — В смысле? Нет, вот только я научился проводить инвентаризации, как меня поперли с работы! — Мы меняем деятельность? — осторожно спросил я. Сильвия глянула на меня с укором. — Я меняю. Твои услуги мне не нужны. Не переживай, я уже нашла себе жилье. Порывшись в своей тетрадке, она вытянула заложенный меж листов конверт. — Твой расчет. Конверт я взял. Но вопрос задал: — А пояснишь? Сильвия раздраженно поставила видео на паузу и закрыла ноутбук. — Я привела магазин в порядок, продала его, добавила своих средств и купила заброшенный литейный цех. — Нахрена? — Делать там патроны. Я расхохотался. Сильвия не улыбнулась. — Серьезно? — Я подавился смехом. — Поттер, у меня мало времени, чтоб освоить производственный процесс. Не отвлекай. — Ты учишься делать патроны по видео? Сильвия сунула в ухо наушник и раскрыла ноутбук снова. Я бы похохотал еще, но насторожился. Все, что нужно знать о деловой хватке Сильвии — она в свое время купила биткойны по тринадцать долларов. Поэтому я, не сомневаясь в том, что дело выгорит, уходить не мог. — Стой, стой! — крикнул я, когда Сильвия засобиралась прочь. — Я хочу в долю. Сильвия глянула на меня, как на лягушонка. — То есть ты предлагаешь мне взять в партнеры по налаженному практически производству нишевой продукции, тебя? — Ну да. — То есть, — снова протянула она. — Ты предлагаешь мне, уже все организовавшей и вложившей деньги, делить с тобой прибыль? — А ты будто этого не хочешь. Зачем-то же рассказала. — Тогда придется заплатить членский взнос. — Сильвия забрала конверт. — Еще четыре таких и добро пожаловать. Выбор за тобой. Кобра. Но я же уже не тот глазастый школьник, который приехал в Коста-Рику и восхищался пальмами. — Единственный выбор, который могу сделать, это кому первому рассказать о твоих бизнес-идеях: полиции или парням, у которых патроны покупаю я. Мы в расчете, Сильвия. Я в доле. После ее долгого бесцветного взгляда, закралось впечатление, что меня на что-то проверяли. Не понял, на что, но проверку я прошел, ведь Сильвия, вздохнув, вернула мне конверт. — Внимай первое задание, — сказала она. — Купи у своих продавцов по паре коробок разнокалиберных патронов. И узнай, кто поставщик. Если закупают, узнай где. Если сами отливают, потом обсудим, как ты сломаешь им станок. — Опять я на себе все тащу. Хотя, признаться, был рад. Я был плох в импровизации. Инструкции — залог успеха. — Тебя всему этому Диего научил? — спросил я уже позже, когда Сильвия закончила постигать науку производства боеприпасов на сегодня. Сильвия, убирая на место ноутбук, повернулась. — Чему? — Вертеться и не бояться. Ей, наверное, польстил такой комплимент. Тем более от меня. Я часто обесценивал Сильвию, еще в Коста-Рике, хотя этого себе даже старик Сантана не позволял. Понятия не имею, почему мои подколы тогда терпелись. Видимо, это Сильвию веселело, иного объяснения, почему меня за шуточки не прибили всерьез не было. Господи, каким же дурным я был в свои двадцать пять. — Я всегда вертелась, Поттер. Диего научил не бояться, — протянула Сильвия. — Это тебя он не научил ничему, кроме как беспробудно пить. А так он неплохой учитель. — Правда жестокий. — Не без того. Я пытался понять, с каким чувством она вспоминала сеньора Сантана. Все чаще казалось, что чувств у нее не было никаких — свой лимит она истратила, взглядом моля о помощи в испорченном вандалами доме в Ламбете. — Ты скучаешь по нему? — спросил я прямо, уже не зная, как юлить. — Нет. — А хоть по чему-то скучаешь? Сильвия задумалась. — По своей коллекции парфюма. И машинам. Мы на этом тему закрыли. Говорить с Сильвией о чем-то людском было сложно. Она была непробиваемым солдатом с калькулятором в голове. Я не мог понять, чего хотелось от нее больше: дружить или не пересекаться вовсе никогда. Мне была интересна ее подноготная. Она оставляла больше вопросов, чем ответов, да и Финн, помню, всегда говорил, что Сильвия классная и на самом деле ни разу не такая высокомерная и ироничная, какой выглядит. Я не помнил почти лица Финна, но помнил его эти возражения, когда я ругался на кобру-атташе: — Я тебе отвечаю, — клялся он тогда. — Если ее попросить среди ночи помочь штукатурить стены, она приедет в чем есть и со своим шпателем. Слабо себе представляя настолько компанейскую Сильвию, я не верил. Но мне понравилось карабкаться с ней со дна. Вернее, карабкалась она, я лишь стоял на дне и требовал, чтоб мне сбросили веревку, спасательный круг и наличных на пиво. Она стойко сносила мои издевки, была не мерзкой, относилась чаще как к слуге, чем как к школьнику, но всегда давала понять — ей нужны руки для грязной работы, а мои ее более чем устроят. В Коста-Рике меня и моего мнения не существовало. — А что с инквизиторами? Ты уже не прячешься? — поинтересовалась Сильвия. В Коста-Рике моя жизнь интересовала ее только если она давно не читала анекдотов. — Отец сказал, что должно улечься вроде. Сильвия вскинула брови. Я понимал, как тупо прозвучал ответ, но не хотел говорить большего. Она спрашивать не стала. — Может и так, — согласилась вместо этого. — Если Гарри Поттер уверен. — А что, думаешь, зря? Она пожала плечами. — Не знаю. Все, что я знаю об инквизиторах — от бабки. Когда они вышли на Диего, я быстрее испугалась и начала шевелиться, чем задумалась, что им нужно. Наши взгляды встретились. — Ты виделась с тех пор с Паломой? — Нет, — отрезала Сильвия. — Понял. Я отвернулся к кухонной тумбе и насыпал в тарелки не особо аппетитно выглядевшую серую овсянку. Просто представьте, насколько плохо готовила Сильвия, если за еду отвечал я, а она ела и не жаловалась. — Если ты думаешь, что Палома мне дорога, как родственница, даже не думай, — проговорила Сильвия, когда я протянул ей тарелку. — Если выбирать, кого выносить из горящего дома, тебя, мусор или ее, она была бы третьей, сразу за тобой. — Я не думаю, — отмахнулся я. — Просто… — Палома боялась инквизиторов. Они ей везде мерещились, поэтому мы, до моего приюта, редко где жили дольше пары месяцев. — Почему боялась? Она может силой мысли поднять армию мертвецов, и при этом боялась даже тех, кого советуют не бояться волшебникам? — удивился я. — Нет, я тоже зассал знатно. Но мне отец сказал, что инквизиторы чаще предпочитают не вылезать, если какой-то вопрос могут решить волшебники. Сильвия поковыряла ложкой в овсянке и закинула ногу на ногу. — Палома из того времени, когда инквизиторы были не теми, кто ходят по пятам и пугают, а теми, кто сжигал на кострах. — Но все равно не ожидал, что твоя бабка-дьяволица такая трусиха. Да с ее силой, она могла бы весь их орден раскидать еще в те времена. — Ты удивишься, но она очень слабая. — Нихуя заявление! Она подняла инферналов! Сильвия кивнула. — Я не про ее способности. А про стержень внутренний. Так вот у тебя, когда ты только на виллу зашел, он был крепче, чем у нее всегда. Я вытаращил глаза и недоверчиво глянул на нее. — Она всю жизнь боится. И то, что сейчас ее боятся в МАКУСА, что ее боялись в деревне отбросов, поверь — она боялась их всех еще больше. — Но почему? С ее-то способностями. — Будь у меня хотя бы часть ее способностей, я бы еще в приюте научила всех вокруг кирпичами срать, а после бы подросла и построила из этих кирпичей трубопрокатный завод, — сказала Сильвия без доли шутки. — Но Палома другая. Она молится своим богам, но, когда те не отвечают ей, то боится и не может ничего. Я всегда была склонна думать, а не верить. Поэтому Палома никогда всерьез не интересовалась мною. Но черт с ней. Ответь мне, Поттер. Я кивнул. — Ты действительно поверил в то, что от тебя просто так отстанут инквизиторы, после того, как рискнули чуть не убить на месте? Или у тебя все же есть мозг? Я усмехнулся в ответ. — Предпочитаю не верить, если за веру не платят наличными. — Ясно, — кивнула Сильвия. — И когда забираешь новый паспорт? — В начале июня. Старый все равно в залоге. Сильвия была честна хотя бы в одном — она действительно нашла жилье и более не собиралась делить со мной Паучий Тупик, чему я был несказанно рад. Каким же дураком я был, когда не ценил ночи в уединении — ощущение того, что я в радиусе нескольких десятков метров совершенно один, было великолепным. Ни дискомфорта от того, что внизу барабанит по клавиатуре давняя соперница, ни опасения, что мама заглянет в спальню и надает по шее за курение, ни назойливых племянников, ни недовольной сестрицы — лишь мой старый друг боггарт, а уж его компанию я как-нибудь перетерплю. Но я был бдителен, даже слишком. А потому сразу вскочил на диване, услышав за входной дверью хлопок. Быстро пронесшись к двери и не скрипнув полом под ногами, я завел руку за пазуху, прежде чем опустил на дверную ручку ладонь. — Здравствуй, Ал. Я смотрел в веснушчатое лицо под тусклым светом фонаря, не шелохнувшись даже. — Ты один? — спросила Роза, переступив порог. — Нет. Она вскинула рыжие брови. — Понятно. Я закрыл за ней дверь и резко повернулся. Роза нацелила палочку мне в ответ, казалось, еще быстрее, чем я успел. Мы так и замерли, крепко сжимая волшебные палочки. Тот случай в истории, который не поняли бы наши родители: Поттер и Уизли друг против друга. — Вижу, знаешь, зачем я здесь, — сказала Роза. — Зови Ренату Рамирез, есть разговор на троих. Я лишь дернул губы в усмешке. Роза медленно запустила руку в карман джинсов и достала телефон. Глядя то на меня, то в телефон, она не опустила палочку, нацеленную мне в лицо, ни на секунду. А когда развернула телефон экраном в мою сторону, палочка дрогнула у меня в руках. — Ты и некая Рената Рамирез загружают что-то в машину возле твоего дома. Снято мной, — произнесла Роза, показывая мне чуть размытое фото. — Искала медь, а нашла золото. Я бы послушала предысторию этой фотографии, но времени очень мало. Мерзкое веснушчатое лицо даже не дрогнуло. — Фото на таймере. Через два часа оно отправится сообщением некому Диего Рамосу, подписанному у меня в телефонной книге, как «старый ебаный гомофоб». Я опустил палочку и зажмурился. — Если со мной что-то случится, ты не снимешь блокировку телефона и не отменишь отправку. У тебя есть два часа, чтоб заинтересовать меня своей историей и историей Ренаты Рамирез. — Какая же ты сука, — проскрипел я. — Он — Диего единственный, кто еще в этой жизни не послал меня нахуй. — Представляешь, что с ним станет, когда он увидит это фото? Круто же ты отплатил старому вояке за все хорошее таким гнусным предательством. Наши взгляды пересеклись. Я тогда понял, что Роза меня сделала. Это было больно. Роза сделала еще и Сильвию. Это было страшно. — Ты полезла со своими расспросами к Диего? — выдохнул я. — Ты, блядь, что вообще такое… — Час пятьдесят семь минут, Альбус.***
Матиас Энрике Моралес Сантана учился плохо и с каждым годом в Ильверморни понимал, что нигде прежде не был так счастлив, как в самой простой магловской школе. Он скучал по точным дисциплинам, с тоской вспоминал уроки математики, где был лучшим всегда и во всем. С каждым годом в Ильверморни успеваемость падала. Кажется, на первом курсе он еще помнил себя в числе лучших по заклинаниям, отчего нынешняя неспособность выбиться из аутсайдеров ощущалась еще больнее. Пальцы до судорог сжимали волшебную палочку, однако перья из разрезанной подушки и не думали взмывать ввысь. «Может я сквиб-деградант?», — подумал Матиас. Это была не единственная мысль в его голове. Вопросы к себе, страх провалиться на экзаменах, опасения вернуться в Гальвестон навсегда, граничащее с желанием все бросить и осесть там, раздражения по поводу звона в ушах и забитого носа, неспособность различать запахи, чертов Ал, который виноват в том, что он должен учиться здесь, мерзкий жирдяй Шеппард, ненавидящий его всеми фибрами души. Во рту стоял до сих пор неприятный вкус красного зелья — так и хотелось с щеткой вычистить остатки маслянистого налета, по которым скользил плавно язык. И если плохую успеваемость Матиас простить мог, то ощущения себя аутсайдером прощения не заслуживало. Но даже если и это можно было если не простить, то, скрепя сердце, допустить, обесценивание авторитета окружающими было поводом лечь под лезвие гильотины. Этого Матиас боялся, хотя понимал, что пока рядом с ним одноклассники боятся громко дышать без разрешения, его авторитет незыблем. Снова понимая, что мысли куда-то летят, Матиас мотнул головой и, подрагивая, впился взглядом в перья. Взмахнув волшебной палочкой, он насторожился и почти взмолился о том, чтоб перья взлетели, но те так и остались лежать на парте и шевелиться лишь от сквозняка. Моложавая преподавательница в блузе с большим белым жабо, снисходительно вздохнула. — Ясно, Сантана. Все хуже и хуже. Она сделала в журнале пометку. — Я не знаю, что ты планируешь делать на итоговой аттестации. Ты понижаешь общий балл всего курса своей безалаберностью. Матиас тяжелым взглядом оглядел сидевших перед ним одноклассников, так и цепляя взглядом каждый вздох. Никто не оборачивался на него, сидевшего за предпоследней партой. Смешка, даже приглушенного, не прозвучало. Хотя кто-то чихнул — кто знает, может попытался заглушить издевку. — Ты слышишь, что я тебе говорю? — процедила преподавательница. Матиас поднял взгляд. — Да, мэм. — И что прикажешь мне делать с тобой? — Закрыть нахрен свой рот и отойти, ваша группа крови меня провоцирует. Нисколько не сомневаясь, что будет наказан, Матиас принял наказание стойко. Наказания в Ильверморни не отличались жестокостью, но были крайне скучными. Директор Шеппард, частенько курирующий наказания, кряхтя и переваливаясь, протиснулся в пустой класс. Его большой живот, обтянутый лоснящейся в свете факелов рубашкой, задевал парты и стулья, когда директор шагал между рядами. Хмуро оглядев исписанные грифельные доски одной и той же фразой «No amenazaré a los maestros», директор заскрипел. — Имелось в виду, Сантана, на английском. — Вы не уточняли, — холодно отозвался Матиас, опустив мел. — Пиши-пиши. Директор бросил взгляд на пустую глиняную плошку, оставленную на столе. — Ты выпил зелье? — Да, сэр. — Выпил или вылил в окно? — Да. Шеппард цокнул языком. Матиас раздраженно обернулся. — Пиши-пиши, — повторил директор. — Пока все не испишешь. Написанные на досках слова исчезали построчно по велению магии. Наказание длилось второй час. Лишь когда в руке Матиаса остался крошечный кусочек мела, Шеппард одернул его. — Достаточно на сегодня. Матиас опустил кроху мела обратно, обернулся и слизнул со лба испарину раздвоенным языком. — Ты должен быть благодарен, — произнес директор Шеппард. — Ильверморни приняла тебя, несмотря на опасения всех вокруг. Несмотря на растущие тревоги родителей и учеников, мы дали тебе шанс. Проявляй больше уважения к тем, кто добр с тобой, Сантана. И усердствуй больше. Будет обидно, если после пяти лет вложенного в тебя труда педагогов, ты завалишь экзамены. — Особенно вам будет обидно. Директор Шеппард шагнул вперед. — Твоя проблема в гнилом языке и отсутствии мозгов. Этим не гордятся, мой мальчик. И если с мозгами уже ничего не поделать, то рот тебя прикрывать научить нужно. Высунув из кармана похожей на парашют мантии небольшой кусочек грубо выделанной коричневой кожи, он поднял его за тонкий ремешок. — Хочешь ходить по школе в этом наморднике? Это можно устроить. Давно пора. Матиас глядел на повязку. — Еще одна выходка, Сантана, и ты у меня до самого вылета из школы круглыми сутками будешь в наморднике ходить, — пригрозил Шеппард, сунув повязку обратно в карман. — Ты понял меня? И уставился на ученика. Тот смотрел в ответ презрительно скаля острые зубы. — Что надо сказать, Сантана? — по слогам и с нарочитым терпением проговорил директор. — No hablo inglés, — ответил Матиас. — Cerdo apestoso. Директор Шеппард тяжело вздохнул. — Иди в комнату. И не шастай по коридорам. Завтра продолжим. Матиас направился к двери, не оглядываясь. — Если не испугаешься, — прошептал он, сжимая кулаки.***
Меня аж подташнивало от страха и напряжения. Двадцать три минуты осталось. «Да где ты ходишь, тупая кобра?» — едва не кричал на весь город. Я ненавидел Сильвию. Из-за нее, только из-за нее я оказался в такой ситуации. В тот момент я готов был рассказать Розе все, что она спросит, если бы только от меня зависело, получит ли старик Диего чертову фотографию. Как там она, Сильвия, говорила? Не проблема? Не проблема! Если бы я мог догадаться раньше, если бы только знал, клянусь, убил бы Розу в чемодане, который вез нас к инферналам через границу. Убил бы и не моргнул даже. Роза сидела напротив, сжимая телефон. И тоже была неспокойна. То и дело поглядывала на часы. — Поторопи ее, Ал. Время. Между нами висело такое напряжение, что, казалось, с потолка сыпалась штукатурка. Я вскочил на ноги и, тоже сжав телефон, принялся расхаживать по комнате. — Двадцать минут, — протянула Роза. — Через двадцать минут тебе позвонит тесть с вопросами. Советую начать думать над ответами. Отвернувшись, я зажмурился так крепко, насколько хватило сил. В дверь коротко постучали. Бросившись открывать, я распахнул ее так резко, что едва не сорвал с петель. И не убил стоявшую на пороге женщину, лишь потому что оторопел. Это был страшное воспоминание из прошлого. Сильвия казалась выше, величественнее и насмешливей. На ней был костюм, который когда-то давно я забыл вернуть Скорпиусу Малфою, но на сей раз белую рубашку сменил строгий черный пиджак, аккуратно прикрывающий лацканами голую грудь. Я так и впился взглядом в полоску тела от шеи и до самого ремня брюк на талии. Это выглядело как вообще чье-то чужое тело — аномальная нездоровая худоба скрывалась в точеных складках плотной ткани, широких плечах и прямых брюках, длинная лаконичная цепочка плавно огибала острые ключицы, подчеркивала длинную шею. Зализанные назад волосы открывали лицо — оно было неизменным с тех давних пор, как я видел атташе такой в последний раз. Даже помада на губах та же: матовая, бордовая. Даже запах тот же: мандарин, имбирь, сандал. — Блядь, то есть ты губы красила и вообще никуда не спешила?! — взорвался я. Сильвия, цокая высокими шпильками по старому занозистому полу, косо на меня глянула и вошла в гостиную. Роза вскочила на ноги. — Присядь, — разрешила Сильвия, указав ей на место. Роза, не найдя слов, опустилась обратно на стул. Сильвия села напротив и медленно закинула ногу на ногу. Меня одолевала тревога. Женщины уставились друг на друга выжидающе. И молчали. Роза сжимала телефон и тяжело дышала. — Пятнадцать минут. — Хорошо, — кивнула Сильвия. И, достала из кармана брюк завибрировавший телефон. — О, простите, по работе. Встала и ушла. Я просто рухнул на диван. — Да что за… — Роза сжала края блокнота, раскрытого на коленях. — Ал, время идет! — Пошла ты нахер, пиздополироль. Я открутил крышечку от фляги и сделал очень большой глоток. Руки дрожали. Я слышал, как на кухне мерно цокают каблуки, как говорит на быстром испанском Сильвия, как хлопнула дверца холодильника. «Она вообще не спешит», - негодовал я. Роза вскочила на ноги. — Да вы что, издеваетесь? Абсурдно, но нам снова оставалось лишь ждать. И Сильвия закончила, соизволила закончить, телефонный разговор. Неспешно вернулась в гостиную, прошла мимо меня и Розы, оставив шлейф парфюма, села в глубокое кресло и вновь медленно, словно разминая затекшую мышцу, закинула ногу на ногу. — Десять минут, — предупредила Роза. — Через десять минут Диего Сантана получит фотографию, на который этот мудак и ты вместе. — О, нет, мы не вместе. — Сильвия глянула на меня с презрением. — То есть, вместе рядом. — Важное уточнение. Роза сжала телефон так крепко, что края чехла впились ей в ладонь. — Помнишь меня? — спросила Сильвия. — В камере МАКУСА я оказала тебе услугу. — Плохо помню. Твоими стараниями, Рената. — Меня зовут Сильвия. — Я знаю. — Так прояви уважение, называй меня по имени, Роза. Сильвия опустила ладонь на подлокотник и легонько сжала его пальцами. — Поттер, ты можешь уже идти. — Что? Нет! — вскинулась Роза. — Я хочу говорить с ним, мне нужна от него правда о том… — Ты сидела и молча ждала меня. Не говорила с ним. Так ли тебе нужна его правда? — Сильвия улыбнулась. — Поттер, иди. Я выскользнул на кухню и прижался к стене. Сердце колотилось, дышать было сложно — кажется, вот так я и умру, на месте, от страха. — Семь минут, — напомнила Роза снова. — Хорошо. — Я не шучу! Роза краснела от злости. — Скажи, а Диего помнит меня? — Какая разница? — И то верно, — согласилась Сильвия, лениво прикрыв глаза. — Он увидит тебя живой. И узнает. — Что ж, пускай. Сильвия уставила перед собой, выжидая. Роза закусила губу. — Ты хороший репортер. Ничто так не привлекает меня в людях, как профессионализм. — Ближе к делу. — А что тебе нужно? — нахмурилась Сильвия. — Просто из клекота Поттера о том, что все пропало, я ни слова не поняла. Тебе нужна история о том, как Альбус Северус Поттер обманул весь мир? — Да. Сильвия хмыкнула. — Но за десять лет ты не продвинулась в этом. Я стерла память лишь о себе, не о нем. И ты, с твоей хваткой, настроем и талантом не написала до сих пор этот разгром, почему? Потому что шокировать аферой Поттера не выйдет, ведь он не скрывает своих связей с преступным миром? — Не играй со мной! — Все уже знают, куда пропадал Поттер. Вся страна знает, что он преступник. Ты не откроешь миру ничего нового. Поэтому тебе не интересна большая афера Альбуса Северуса Поттера. — Да заткнись ты уже! — Ты нырнула в Ренату Рамирез с такой легкостью и так глубоко. Вот это тебе интересно на самом деле? Моя история? — Три минуты! — крикнула Роза, показав ей телефон. Сильвия снова улыбнулась. — Отправляй фото. Не жди. Роза побледнела вмиг. — Что? — Будь по-твоему. Пускай Диего получит фото. Только тогда ты не получишь мою историю. «Да ебаный твой рот!», — я уже тихо съезжал по стеночке. Сильвия же была как удав — спокойна так, будто не над нею завис дамоклов меч. Надо бы спросить, какие таблетки она принимает. — Две минуты. — Отправляй, милая. Мне плевать. — Твоя история — не история преступницы. Это история того, как МАКУСА ломает людей, это то, что нужно рассказать, чтобы… — Чтобы что? — Сильвия спросила мягко. — Не распинайся. У меня две минуты. Уже полторы. Хочу провести их в тишине. Или же… Ее выразительные глаза бегло скользнули по Розе. — Я окажу тебе услугу. — Услугу? — Роза вскипела. — Ты что вообще… — Тогда я замолкаю. Мою историю ты не получишь. — Ты думаешь, ты в том положении, чтоб ставить условия? — Я не ставлю условия, а даю тебе выбор. Или отправляй уже наконец это фото и иди домой, или моя история и останься. Сильвия отпрянула от спинки кресла и наклонилась вперед. Пиджак приоткрыл очертания ее маленькой груди, а цепочка свесилась вниз. — Минута, — промурлыкала атташе бордовыми губами. Роза тяжело дышала и яростно сводила ноги. Кажется, ей было сложно усидеть на стуле. Не утерпев повисшей напряженной паузы, она склонилась над телефоном и зацокала пальцами по экрану. — Довольна теперь? — Роза ткнула в насмешливое лицо телефон экраном вперед. Сильвия плавно откинулась в кресло. — Если честно, без разницы. А вот Поттер будет рад, если, конечно, не ползает там в поисках сердечных капель. Роза спрятала телефон в сумку и сжала перьевую ручку. — Ты мне нравишься, — призналась Сильвия. — Не ожидала, правда. В МАКУСА ты показалась мне громкой и глупой. Но у тебя есть стержень и смелость отступить. И одержимость. Одержимость открывает все двери. Мы с тобой поговорим. У тебя двадцать минут. — Что? — спохватилась Роза, убаюканная размеренным голосом. Ее словно из ледяной воды вытащили. — Почему? — Моя история — мои условия. — И ты уложишься в двадцать минут? — Нет. Как только время истечет, я умолкаю. — Мне нужна вся история, а не ее эпизоды. Я пошла тебе навстречу. И ты вот так вот гнусно и дешево меня обманешь? — Роза снисходительно скривила губы. Сильвия задержала взгляд. — Я не сказала, что не расскажу эпизоды. Ты получишь историю. Но квота в день — двадцать минут. — То есть, ты реально думаешь, что я буду послушно засекать время и ходить сюда каждый день на двадцать минут, чтоб говорить с тобой? — Думаю, да, — кивнула Сильвия и опустила взгляд в экран телефона. — Девятнадцать минут. Та ночь едва не убила меня окончательно. Я был на волоске от того, чтоб потерять старика — не знаю, до сих боюсь представить, что бы случилось со мной, с ним и с нею, получи он то злополучное фото. Но та ночь, как и сотни страшных и горьких ночей до нее были нужны, чтоб моя история обрела новый виток. С той ночи я никогда более не пытался конкурировать и переигрывать Сильвию. Она просто действительно была лучше — однажды нужно было найти силы и признать это. Настолько лучше и настолько я наступил на горло своему высокомерию, чтоб это признать окончательно, что впервые в жизни задумался над абсолютно еретичной мыслью. Бог — это женщина.