Игры в богов

Квартира была новой и напоминала белую коробку. Она пахла свежим ремонтом от застройщика, еще сырой штукатуркой и краской. В белой квартире было пусто и необжито. Маленькая кухня оставалась очень чистой — на нее вряд ли вообще заходили, потому как ни посуды, ни ёмкостей для хранения, ни продуктов питания на блестящих поверхностях не было. Из мебели в главной комнате стояли лишь низкая кровать, компактный столик, узкий комод и два кресла. Ни растений в горшках, ни картин на стенах, ни фотографий в рамках, ни даже мелких штук, вроде раскиданных и запихнутых по разным углам наспех косметики, книг, спутанных проводов и позабытых чашек. Роза то и дело краем глаза осматривала пустую квартиру, борясь со страхом того, что ее собеседница, не держась за съемное жилье, в любой момент может покинуть это место и исчезнуть, оставив свою историю недосказанной. — Это жестоко, — произнесла Роза, взглянув на сидящую напротив женщину. Сильвия, в отличие от нее, сидела в расслабленной позе. Лениво откинувшись в кресле и закинув ногу на ногу, она медленно расправляла складки на прямых светло-голубых джинсах, делавших ее бедра зрительно шире. — Это Ильверморни, — просто ответила Сильвия, не сводя с Розы немигающего взгляда ни на секунду. Роза чувствовала, что после разговора запишется на прием к ортопеду. Она не могла расслабиться ни на мгновение. Ее тело, натянутое, как струна, словно окаменело и не слушало сигналы мозга, молящего о том, чтоб она сменила позу. Сидя прямо и на краю кресла, настолько прямо, что болела поясница, Роза сжимала скрещенные ноги до судорог в дрожащих мышцах. Пальцы сжимали края блокнота, а взгляд бегал: то падал на исписанные нечитабельными каракулями листы, то косил в сторону пустых белых стен, то поднимался на собеседницу, и, не выдерживая ответного, вновь опускался в блокнот. — Все волшебные школы, кроме, пожалуй, Шармбатона, поддерживают между учениками конкуренцию, — проговорила Роза. — Но то, что рассказала ты, это жестоко. — Почему ты так думаешь? — Потому что, когда конкуренция не между факультетами, а внутри них, и не просто конкуренция, а такое унизительное деление на касты, это не заканчивается тем, что из школы в реальный мир выходят или ебаные садисты, или забитые заики. Сильвия коротко усмехнулась. — В Ильверморни у тебя есть три варианта кем стать. Или надеть факультетский бомбер и стать лидером, или быть тем, на ком отрабатывают удары, или стать невидимкой. — Ты считаешь, это поддается выбору? Можно выбрать быть жертвой. — Да. — Не думаю, что кто-то может быть доволен стать куклой для битья. — Но может это позволить. Сильные личности этого не позволяют. Роза закусила губу. — А ты считаешь себя сильной личностью? — А ты себя? — спросила Сильвия в ответ. — Да. Сильвия чуть вскинула брови и сжала приоткрытые губы. — Для меня сила в том, чтоб уметь приспособиться, — сказала она задумчиво. — Я могу выжить везде. Но никогда не полезу вперед и не буду лбом вышибать стены, как ты. Я лучше найду человека, который сильнее меня, поддамся и прогнусь, и он сам откроет мне любые двери, на которые покажу пальцем. — То есть, ты манипулятор? — Да. — И ты манипулируешь мною? — Нет. Я манипулирую только теми, кто мне может что-то дать, — улыбнулась Сильвия. — Но я все еще здесь. — Потому что я так хочу. — Хочешь? — Могу себе позволить. «Да черт возьми, Роза! Это ты задаешь темп беседы! Это тебе нужна информация!» — Роза была близка к тому, чтоб зарядить себе пощечину. — «Очнись!». Сильвия усмехнулась бордовыми губами. — Я спросила тебя про годы в Ильверморни не затем, чтоб обосрать эту школу и лишний раз подчеркнуть превосходство Хогвартса. — Роза заставила мысли собраться воедино и вспомнить, зачем она здесь. — Мы выбираем профессию именно в школьные годы. Чем-то вдохновляемся, интересуемся, если, конечно, за нас не решают родители. Я хочу понять, почему ты выбрала стать мракоборцем? Возвев глаза к потолку, Сильвия задумалась. Роза внимательно наблюдала за ней. — После всего дерьма, что случилось в детстве, ты решила помогать людям, да? — Вообще мимо, милая. Просто после кризиса две тысячи восьмого единственным местом, где оклад выплачивали стабильно, было Вулворт-Билдинг. Мракоборцев не хватало всегда и всегда были гранты на обучения и поощрительные программы, которые значительно упрощали трудоустройство. — Какой программой ты воспользовалась? — Поддержка этнических меньшинств. Роза фыркнула. — Кто ты по национальности? Сильвия прищурила глаза. — Как провокационно. Угадай. — Если бы не твой ярко-выраженный акцент, я бы предположила, что что-то… семитское, арабское… — Мимо. Роза хмыкнула. Но тут же отвела взгляд — карие глаза уставились на нее вновь. Отвела взгляд и тут же мотнула головой, чуть покраснев. — Можно еще один провокационный вопрос? Сильвия медленно кивнула. — Ты принципиально не носишь белье или… Дернувшись от неожиданно звонкого смеха, Роза впервые с начала беседы изменила позу — откинулась на спинку стула. Сильвия наклонилась вперед. Края белой рубашки, застегнутой на одну пуговицу у талии, чуть приоткрыли тело. — Ты все хочешь у меня нащупать какую-то травму. Ну что ж, считай это травмой, — промурлыкала Сильвия. — Я выросла в приюте на юге страны, не очень богатом. И когда девочки достигали определенного возраста воспитатели выдавали бюстгальтеры, не подходящие по размеру, некрасивые и старые — их сносило поколения два воспитанниц. И я брезгую до сих пор. Не терплю, когда трогают чужими руками нижнее белье. Поэтому я его не ношу. Внизу тоже, иногда. Роза глянула на грубый материал ее прямых джинсов и напряженно сглотнула. Сильвия вновь закинула ногу на ногу. «Помни, зачем ты здесь!». — Расскажи о… Слова Розы прервал противный звон. Она за неделю возненавидела этот звук. Сильвия вытянула руку и выключила на телефоне будильник. — Время. Сжимая стакан кофе, как горло врага, Роза готова была рвать свой блокнот на части. На страницах были каракули, вместо заметок. Блокнот жил своей жизнью, подвел свою хозяйку и на листах оставлял лишь нечитабельные чернильные завитки, словно кто-то расписывал ручку, нежели записывал слова и мысли. Неделю, каждый день по двадцать минут она общалась с Ренатой Рамирез. Это выходило, в грубом подсчете, почти два с половиной часа беседы. Розе Грейнджер-Уизли обычно требовалось в два раза меньше времени для диалога, чтоб написать потом разгром. Рената Рамирез играла с ней. Уводила разговор в другое русло, сама задавала его темп и ни на один вопрос не отвечала прямо. Ее плавные ленивые жесты, усталый негромкий голос и ощущение себя полноправной хозяйкой ситуации заставляли Розу тонуть. Не то гипноз, не то чары — никогда прежде двадцать минут интервью не проходили столь бессмысленно. Даже безотказный блокнот отказывался писать заметки, путая слова так же, как путались ее мысли. Даже вечером, за сотню миль от похожей на белую коробку квартиры, Роза чувствовала себя в плену Ренаты Рамирез. В коттедже из деревянного сруба пахло ее терпким парфюмом, глубокий пронзительный взгляд Роза ощущала спиной, всякий раз напряженно расправляя плечи и покрываясь мурашками. Вот и в ту ночь, в седьмую по счету, Роза сидела на полу у невысокого столика, на котором пылилась пишущая машинка, сводила лопатки, чтоб размять ноющую спину, и сверлила рассеянным взглядом чистый лист бумаги. Пальцы кружили у припыленных клавиш, однако начать печатать Роза не могла себя заставить. Зная наверняка, что самое сложное — это начать, она пыталась начать хотя бы с чего-нибудь, однако, к своему стыду, не могла из десятков слов в голове составить связное предложение. — Ложишься? — Роза вздрогнула и обернулась. В дверях веранды стояла Ева, близоруко щурясь от десятка зажженных и расставленных свечей. Роза лихорадочно захлопнула блокнот. — Который час? — Почти три. «Опять», — едва не простонала Роза. Как за работой может незаметно пройти ночь, она знала хорошо. Но как ночь может пронестись в ускоренном темпе от бессмысленного созерцания пустой бумаги — такое на практике Розы было впервые. Подозревая, что Ева думает о том же, и смотрит не столько на нее, сколько на пишущую машинку, Роза едва не закрыла лицо рукой. Только догадываясь, о чем думала супруга, которая снова заставала ее слепо сидящей перед машинкой и не слышащая до этого цоканья клавиш, Роза снова почувствовала стыд. — Иду. Не жди меня. Долго стоя в ванной у зеркала и разглядывая сонно свое лицо, Роза слушала шум воды, стекающей в глубокую раковину. Вода была горячей — из раковины валил пар, а распаренное лицо краснело и не выглядело привлекательнее. Утерев запотевшее зеркало ладонью и снова глянув в свое отражение, Роза будто бы пыталась найти десять отличий между собой, оставшейся в памяти, и унылым отражением. Заставив себя отлипнуть от зеркала и закрыть воду, Роза накинула халат. Шлепая босыми ногами по деревянному полу, она зашла в спальню. Кровать бы расстелена, но пуста. Нахмурившись, Роза развернулась и направилась вниз. Несмотря на то, что количество места позволяло, гостевых комнат в коттедже не было. Роза не любила гостей. Она была из тех хозяек, гостеприимства которых хватает на десять минут встречи, после же взгляд устремлялся в дверь, толсто намекая на то, что гости засиделись. Свободная спальня сначала была местом, где хранились ненужные вещи, потом складом строительных материалов, затем кабинетом, и, наконец, комната стала местом досуга. Наставлено в ней было мало: журнальный столик, на котором покрывались пылью джойстики, большой экран на стене, мигающий крохотной синей лампочкой и пухлый диван у стены. Именно на диване, укрывшись по самые глаза мягким одеялом, Роза и обнаружила супругу той ночью. — О Боже! — Ева так и подскочила, когда, приоткрыв глаза, увидела в дверях фигуру со свечой. — Ты чего? — А ты чего здесь? — с опаской поинтересовалась Роза. Ева с трудом уселась и нашарила рукой выключатель. Поежившись от света, она потерла глаза кончиками пальцев. — Слушай… «О, нет». — Роза едва не рухнула на пол, вслед за упавшим сердцем. — Я просто пытаюсь выспаться, — призналась Ева. — А-а… Их взгляды коротко пересеклись. — Слушай, — снова сказала Ева, сдавшись. — Я люблю тебя и разделяю все, что ты делаешь. Уже привыкла, что могу узнать о том, что не надо искать тебя с полицией и собаками, ведь ты, оказывается, в МАКУСА, потому что мне это пишет в сообщении их пьяный в хлам президент… — Прости, я тогда совсем забыла. — … и я привыкла, что у тебя вдохновение случается по ночам. И я не против. Но просто хочется поспать. Роза понимающе кивнула. — Иди в спальню, я тоже уже ложусь. Ева вздохнула. — Без обид, Роза. Но ты в последние дни не спишь, а мешаешь спать мне. Ты ворочаешься, вертишься, все время лезешь в телефон, свет от него прямо мне в глаза… Да даже сейчас, скоро рассвет, а мы не спим. Мне в восемь утра на работу, за расчеты. Если моя ошибка в расчете пойдет дальше в цех, на новых метлах поубиваются люди. Себя не жалеешь, пожалей меня. Дай мне выспаться. — Давай я на диван, а ты… — Давай еще до утра меняться постелями, — вразумила Ева. — Мне все равно где спать: хоть на диване, хоть в сене, хоть на полу. Просто поспать. Роза снова кивнула и пристыженно задула свечу. Слыша, как Ева перевернулась на бок и вновь натянула одеяло, она вышла из комнаты, осторожно закрыла дверь и рассеянно поплелась в спальню. Спать не хотелось. Лежа на спине и не ворочаясь принципиально, Роза дышала сквозь духоту и думала о том, что причина, по которой Ева решила спать отдельно, крылась отнюдь не в ее бессоннице. В душной спальне пахло чужим парфюмом: сандал, мандарин и имбирь. Роза ненавидела этот запах, как в принципе ненавидела парфюмерию. Этим пахло постельное белье, ее собственные волосы и кожа, шершавые листы блокнота, воздух вокруг. Эта женщина с бордовой помадой на губах, должно быть, купалась в ванне, полной терпкого парфюма. От нее не пахло удушливо, если сидеть рядом, один на один. Но что за магию вкладывал в каждый флакон этот загадочный парфюмер, если запах становился невыносимым и удушливым спустя десять часов, в доме, который находился в сотне миль? Экран телефона в темноте вспыхнул ярко, вслед за негромким пиликаньем. Роза, вздрогнув, повернулась на бок и стащила телефон с тумбы. Привыкшие к темноте глаза слезились, короткое сообщение читалось тяжело. Лишь поняв его смысл, Роза распахнула глаза шире и поспешила набрать вновь новый номер. — Что это значит? — прошептала она, когда на звонок ей ответили спустя десять гудков. — Решила тебя предупредить. Завтра отдыхай. — Нет. Мы будем говорить, ты обещала. — Я не обещала, что каждый день. Роза вцепилась в простынь, комкая ее пальцами. — Я все равно приду. И услышала себе в ответ короткий ленивый смешок. — Дома меня не будет. Приходи, если хочешь. «Да ты издеваешься надо мной!», — едва не взвыла Роза. Слушая гудки, она крепко зажмурилась. Монотонные звуки из динамика дразнили ее. «У меня было семь дней по двадцать минут. Два с половиной часа в итоге. Два с половиной часа интервью, а ты не написала ни строчки. Завтра сядь и пиши целый день, ведь даже сейчас, в этот миг, у тебя в голове есть текст», — шептала себе Роза, опускаясь на подушку вновь. — «Что угодно пиши, только пиши». Уже засыпая, с трудом, Роза поймала себя на том, что даже если прикует себя завтра к пишущей машинке, то не напечатает и строчки. Ей нужен был еще один день, восьмой. Еще двадцать минут.

***

Я не помнил, как тогда все началось, но помню, что было очень жарко в Коста-Рике. Это не сужает круг — в Коста-Рике жарко было всегда. Но я помнил именно зной, запах раскаленной тротуарной плитки и что-то цветущее, на что была дикая аллергия. — Господа. — Я был уже в том статусе, когда мое слово значило на вилле Сантана немало. — И дама. Но не в том статусе, чтоб перестать краснеть под взглядом атташе Сильвии, а особенно когда та спасалась от жары на пляже. Бронзовая кожа блестящая от соленых капель чистейшей воды, волосы влажные, зачесанные назад, легкая белая рубашка мокрая насквозь. Белья она не носила никогда. — И дама, — запнулся я, про себя повторяя детское стихотворение, чтоб отвлечься. Если дрогнет на лице или где-нибудь еще хоть мускул, сеньор Сантана, так и дышащий в ухо безмолвными угрозами, убьет меня на месте, как москита. — У нас проблема, — закончил мысль я. И, чтоб промолчать, схватил со столика стакан с ледяной водой — промочить сухое горло. Горничная принесла запотевший кувшин лимонада, в котором плавали колечки огурца, и стопку полотенец. Сеньор Сантана приободрился и вскочил на ноги. — Диего, — укоризненно прошипела атташе, когда сеньор обмотал ее полотенцем едва ли не по брови. — Так и сиди. Продует и что тогда будем делать? — У нас проблема, — уже раздраженно повторил я. — Альдо может не закончить школу. Сеньор Сантана вскинул рассечённую шрамом бровь. — В смысле? Это еще почему? — И повернулся к атташе. — Я же купил им второй спортзал. Видит Бог, я всеми силами пытался найти культурные синонимы к ответу: «Потому что ваш сын тупой!». — Вы видели школьные оценки Альдо за последнюю четверть? — Да, — кивнул старик. — Он у нас в семье самый способный мальчик. — Не надо дискредитировать семью, давайте думать, что с этим делать. Я протянул сеньору распечатанный школьный бланк. Сеньор Сантана нахмурился и минуты три изучал оценки. — Ну вот же! Физическая культура — высший балл. А большего парню и не надо в жизни. — Да, вот только вместо Альдо нормативы и кроссы по физкультуре уже год сдает Финн. Сеньор Сантана обернулся и строго посмотрел на маячившего позади нас Финна. — Ну хоть какая-то польза, не зря мы его кормим, — буркнул сеньор в итоге. — Так в чем проблема? Я едва не взвыл в голос. А Сильвия, вот уж мокрая кобра, хоть бы что вразумительное сказала — она единственная могла вбить в буйную голову сеньора Сантана здравые мысли. — А итоговые экзамены за Альдо тоже Финн сдавать будет? Вот, вы гляньте, что у вашего сына по тригонометрии. — По чем? Я повернулся к Сильвии. — Ну скажите ему что-нибудь, я уже все потому что. — Принесите пидарско-испанский словарь, я не понимаю, о чем говорит этот щенок. — Да я не гей, в десятый раз говорю! — взвыл я. — Да? А что это за узкие штаны тогда? — Сеньор Сантана в своем маразме всегда был непреклонен. — Тебя мать для чего в этот мир привела? Чтоб ты такие штаны носил, петухов к воротам моего дома приманивал? Как же ты меня бесишь. — Можно я поеду домой? — Да, — кивнула Сильвия. — Нет! — отрезал старик. — Если ты уедешь, кого я буду ненавидеть? Только о себе и думает, сутулый утконос… — ВЕРНЕМСЯ К ОЦЕНКАМ ВАШЕГО СЫНА! — проорал я так, чтоб переорать его. Сильвия глянула в листок с оценками. Нахмурилась. — Диего, это действительно важно. — Согласен, — кивнул сеньор, мгновенно изменив мнение. — В наше время мальчику без тригонометрии никуда. Это важно, да. — Именно поэтому я собрал здесь лучшие умы картеля, — произнес я. — И каким-то хреном за мной подтянулся Финн. Значит… Я открыл папку и достал из нее еще одну распечатку. — Это — завтрашний тест по тригонометрии. Я сфотографировал его в учительской, пока Финн бил в лампы в школьном коридоре. Наша задача сейчас — решить это общими силами, а затем вы, сеньор Сантана, пойдете к Альдо и объясните ему всю важность хорошего написания этого теста. — И поможешь подготовиться, — проснулась Сильвия. — Вот-вот! — обрадовался я. Сеньор ощущал предательство. — А почему я? — Мы с сеньоритой вашего сына не рожали. Сильвия укуталась в полотенце поплотнее и закивала. Сеньор Сантана осунулся и ушел в безмолвный протест. Я опять начал кипеть. — В чем проблема предпринять крохотную попытку хоть как-то немножко попытаться уделить сыну внимание? Хотя я тогда уже понимал почему. Сеньор Сантана больше своей атташе и своих детей любил только холодное винище по утрам с похмелья и собственный незыблемый авторитет. Он был прав всегда, во всем и безоговорочно, но в том, что касалось школьной программы тригонометрии его авторитет мог прихрамывать на обе ноги. Сеньор Сантана, чего греха таить, не блистал знаниями, хотя, когда выпивал стакан-другой, мгновенно в моих глазах эволюционировал до ранга исключительного специалиста в любой научной области, за которую случайно могла зайти речь. Отправить сеньора к сыну разъяснять тригонометрию пьяненьким — заманчиво. Могло это закончиться или успехом, или еще одной психологической травмой Альдо. Атташе — дело другое. Она знала все и лучше всех, а если чего и не знала, никому об этом не говорила и способна была разобраться за ночь, если нужно. Поэтому условия задачи я читал скорее для нее, потому что сеньор уже мысленно был не с нами. — Необходимо в треугольнике вычислить синус тупого угла, если косинус смежного с ним угла равен одной второй. Сеньор Сантана очень тяжело вздохнул. — Это что такое? — Задача. — Это мракобесие! — Спокойно. — Я правильно сделал ставку на Сильвию. Она не очень поняла, как считать, но уже искала ответ в интернете. — Это должно быть что-то легкое, раз первое в тесте. — А мне кажется, здесь вообще задание с подвохом. В условии ошибки, это на внимательность. Мы втроем с отрепетированной синхронностью повернули головы на источник звука. Финн стоял неподалеку, мастерски выполнял порученное мною ответственное задание (охранял балкон, чтоб никто его не украл), слушал и вел себя как обычно: ничего не понимал, но очень хотел помогать. Хотя, судя по серьезному взгляду, может и понимал. Я поразился. Мне тогда казалось, что Финн — не самый смышленый в мире парень. — В условии ошибки, — повторил он. — Во-первых, нет слова «синус». Правильно «силос» — это еда для коров. Я так звучно закрыл лицо рукой, что очки чуть не слетели. — А во-вторых, угол не может быть тупым. У него же клювик острый, он на то и угол. Подумайте. Вот что здесь можно сказать? — У меня только один вопрос, — глядя вслед Финну, который, как и все ученые поначалу, был непонят и отправлен прочь, проговорил сеньор Сантана. — Как он до сих пор не заблудился во дворе и не потерялся нахуй в кустах? В мои двадцать два мне было смешно от тупого Финна и его весьма интересного научного подхода. Я был хорош в логике, неплохо считал, осваивал программу старшей школы вместе с вверенным мне наследником наркобарона, делал это отлично и легко мог решать разной сложности задачи, если дать мне минут десять полистать учебник. Но вот мне было уже… слегка за тридцать. И уже не было смешно. Я листал учебник племянника уже полчаса, рисовал замысловатые схемы и пытался слепить все это в одну внятную идею о том, как решать задачи для девятилетних детей. Вот тогда во мне впервые проснулся педагог. Будучи категорически несогласным с тем, чем пичкает детей система образования, я честно пытался вникнуть в суть условия. Но было сложно — это была та самая математика, которая с буквами. Мракобесие. Когда методика страшно смотреть на ребенка, медленно и вкрадчиво читать ему условия, чтоб сам понял и назвал ответ, не сработала, я начал подвязывать математику к примерам из жизни. И с мертвой точки наука сдвинулась. — У тебя есть двадцать фунтов, — все так же вкрадчиво процедил я, глядя племяннику в глаза. — Ты купил одну банку пива по акции, а другую банку — премиум класса. У тебя осталось два фунта. Сколько стоит пиво по акции, если пиво премиум класса дороже на три фунта и семьдесят пенсов? Думай. Почесав затылок, племянник глянул в мою схему. — А почему я не могу купить два пива по акции? Педагогика зашла в тупик. Я не знаю, чему школа может научить ребенка, которого уже научили жизнь и дядя Альбус. Вопрос был хорошим, и я, как хороший педагог, был рад ответить. И полился бы в уши ребенка цикл лекций о важности акций в магазинах, а также жизненном парадоксе совмещения трех кредитов и понтов, но в гостиной послышалась вспышка из камина. Племянник кинулся вниз, позабыв о науке, я же выглянул вниз безо всякого желания проверять, что или кто там явился, и вернулся обратно. Судя по радостным возгласам мамы, которая аж на что-то выронила тяжелое на пол, явился кто-то свой. Выглянув снова, я увидел Джеймса. И выпал в осадок. Я узнал его скорее методом исключения, нежели реально узнав. Старший брат был все так же высок, крепок, но выглядел так, словно годился мне в отцы, а не в братья. В его очень коротких волосах местами проглядывала седина, под глазами появились морщины, делая взгляд прищуренным и усталым, а еще Джеймс стал просто невозможно похож на отца, разве что не брил короткую колючую бороду и не носил очки. Я растерялся немного, снова ударившись лбом о беспощадность времени. Если Лили всегда выглядела как подросток, то Джеймс очень повзрослел. Он коротко обнял маму и протянул руку, помогая из камина вылезти высокой длинноволосой шатенке, вероятной жене. Я не такой себе ее представлял. В школе Джеймс не обращал внимания на неприметных девушек. Джеймс задрал голову и, увидев меня, глядящего со второго этажа, растерялся, но поднял руку для приветствия. Я кивнул. — Дядя Ал сказал, что если меня выгонят из Хогвартса, он возьмет меня к себе, делать патроны! — взахлеб рассказывал матери племянник. На меня подняли взгляд и мать, и Джеймс, и его жена. — Шучу, конечно, вы что в самом деле! — поспешил заверить я. — Мы еще ни патрона не отлили, а он уже нас сдал… Итак, я за последние пару недель добился отношений с семьей не настолько близко, чтоб от меня не перепрятывали сбережения, но достаточно теплых, чтоб периодически ужинать за общим столом. Это оказалось удобным, есть у других. Особенно, когда Доминик перестала меня подкармливать и отправлять совой контейнеры с едой. Повторюсь, я пришел к родителям поесть, общаться со мной было необязательно. Но хуже неловкого молчания лишь неловкий разговор. — Значит, ты тот самый Ал? — Лорен тоже было неловко, когда мы остались на кухне вдвоем. Я выдохнул в вытяжку сигаретный дым и повернул голову. — Джеймс о тебе рассказывал много. — Да ладно, я уже не под следствием. Разговор вышел короткий. Я не умел производить достойное первое впечатление. Просто напомню, какое я произвел первое впечатление на трех самых близких мне людей в этом мире: Скорпиус Малфой послал меня в направлении детородного органа, Финнеас Вейн пытался застрелить, а Диего Сантана вышел из коматозного состояния и встал с инвалидной коляски лишь затем, чтоб рявкнуть на меня и заставить заткнуться. Поспешив удалиться, я хотел было попрощаться с родителями и трансгрессировать прочь, но заметил, что вопреки маминому навязчивому гостеприимству (на стол уже ставились тарелки), отец и брат не спешили присоединяться к нам. — Ал, ты куда? — Мама окликнула меня так резко, что я обернулся. Такое ощущение, что она затела навязчивый перекус, чтоб дать отцу и Джеймсу возможность поговорить наедине. Но от кого им прятаться? От Лорен? Или… Да, мне явно здесь не доверяли. Я улыбнулся. — Мне пора. — Останься на ужин. — Спасибо. Я приеду на выходные. Я трансгрессировал, но не в Паучий Тупик. Оказавшись на покатой черепичной крыше родительского дома, я быстро щелкнул кончиком палочки по своей руке, шепнув длинную цепочку Дезиллюминационных чар. Скрыться от Гарри Поттера в его собственном доме было как минимум странно, а как максимум — невозможно, но и я не был без козырей в рукаве. Под ногами хрустела черепица, когда я, рассматривая свою руку, сливавшуюся с цветами горизонта, повернул голову в сторону беседки. Оценив расстрояние и сомнительную крепкость ореховых деревьев, шепнул себе как мантру: «Не смотри в вниз». Глянул вниз традиционно, представил открытый перелом руки и обеих ног, но тем не менее, прервав страх в недосказанности, сорвался с края вперед. Слух уловил хруст. Но не моих костей, а толстой ветки дерева, на которую я приземлился. Вниз посыпалась труха старой коры, а я, закрыв глаза, повернул голову навстречу теплому ветру. Втянув носом теплый воздух, замер и закрыл глаза. Пахло древесной корой, влажной землей, молодой листвой и жареным. Сквозь шум ветра и шелест травы внизу, шкварчание масла на сковороде и дребезжания стекла, дюжину разных голосов, я силился различить лишь две жизни впереди. Я жмурился, выцепляя из звуков определенные, тихие. Как бились в разном ритме два сердца, как звучали выдохи и вздохи, как моргали веки — безумие, но возможное. Матиас показывал мне не раз, клялся, что если бы не этот фокус на сытый желудок, то экзамены на четвертом курсе не сдал бы никогда. Уцепив звуки отца и брата, я продолжать вдыхать жадно запахи жизни — солоноватые, терпкие, но приятные. Облизывая ноющие десны, я что есть сил уставился перед собой, уже слыша голоса из беседки. Они становились все громче, заглушая мне прочий шум. — … что-то спасло нас там. Инферналы тогда застыли и не видели, не слышали нас. Они просто стояли, это была попытка атаковать, мне показалось, но у нас было пятнадцать раненых. Роквелл сказал отступать. — Правильно сказал, вы едва успели. А что с карантином? То, что писали — правда? Джеймс размял хрустнувшую шею. — У нас у всех появились следы на теле. Как крапивница, ничего такого. Нас сразу потащили в больницу, прижигать это. — Прижигать? — Да. Маме и Лорен не говори. — Джеймс дернул плечом. — Мне прижгли в числе первых. Пять минут, не больше, и я узнаю, что все мои люди еле живые. Эта крапивница надувается пузырем, темнеет и лопается. За пять минут. Отец был насторожен и смотрел так, словно прикидывал, шутит ли Джеймс или серьезен. Джеймс, судя по выражению лица, не шутил. — Нам говорили, что проклятье как-то заражает. Но не так же быстро, — проговорил отец. — Я тебе серьезно говорю. Проклятье живет своей жизнью. Весь отряд в инфекционном, люди еле живы, а мы вернулись в Сан-Хосе, сопровождать целителей и ликвидаторов, чтоб они взяли какие-то пробы. — Они изучают проклятье? — Да. Но потом началось что-то из ряда вон. Хваленый исследовательский отдел разбежался по дому, мы с Роквеллом и Вонг начали их по одному вылавливать, пока инферналы не поднялись. Они что-то начали из того дома выносить, никого не слушали, на приказы плевали. — Они не слушают президента? — Они никого не слушают. Вонг считает, что они что-то нашли в том доме и поспешили спрятать, чтоб не отчитываться. Потому что никто не имеет права лезть в их исследования. Они так считают. — Даже президент? — Как-то так. — Бред какой-то. — Говорю то, что видел и слышал сам. А главный прикол в том, что наших людей лечили не исследователи, а рядовые целители. Те после миссии носов из лабораторий не высунули. — А что с пресс-конференцией? Почему сорвалась? Джеймс выглядел растерянным. — Луи начал обращаться. Ни с того ни с сего. — В смысле? — Пап, в прямом. Его на глазах людей корежило во все стороны. Вонг считает, опять же, что саботаж. Я не понимаю в каком месте и зачем, но им виднее, что это был за белый свет. — Белый свет? — Отец нахмурился. — Откуда? — Откуда-то сверху, включили, когда Роквелл начал говорить. Джеймс вздохнул и потер пальцами виски. — Что там творится? — спросил он. — Ты всяко понимаешь больше. — То, о чем кричал Роквелл президенту Эландер. Проклятье никуда само не денется. — А исследователи и саботаж? Отец пожал плечами. — Как тебе президент Роквелл в целом? — спросил он, сменив тему. Джеймс постучал пальцами по деревянному столу, явно подбирая слова. — Вроде неплох. Но не показался дружелюбным. Все время казалось, что мы где-то завтыкали и он еле держится, чтоб не начать отчитывать. Хмурый тип. Кажется, его побаиваются в Вулворт-Билдинг. — Значит, ничего не изменилось. Кляуз не накатает, не переживай. Он не предвзят, он просто такой сам по себе. Спрашивал что-то? Джеймс удивился. — В плане? — О том, как дела здесь. Об Але. — Да он вообще особо не разговаривал. А что? МАКУСА еще точит на Ала зуб? — Надеюсь, нет. «Ах ты сука, еще и не спрашивал». — Я сжал пальцы на стволе дерева так, что оставил в коре вмятину. И поспешил трансгрессировать прочь, пока отец не догадался проверить, почему с верхушки старого ореха летят щепки.

***

Громко цокая плоскими каблуками удобных кожаных туфель, директор Вонг вышла из лифта и зашагала вперед по пустому коридору. Ее гладкие белокурые волосы, собранные в подколотый гребнем узел, блестели в свете парящих под высоким потолком свечей. Форменный удлиненный пиджак шел ей цветом, но не фасоном — директор Вонг была невысокого роста, и пиджак на ней выглядел не по размеру сидящим, скрадывающим лишние дюймы роста. В ней нельзя было с первого взгляда заподозрить директора штаб-квартиры мракоборцев, скорее студентку, навещающую после занятий родителя в Вулворт-Билдинг. С клеймом дочери служащего Вулворт-Билдинг директор Вонг боролась всю жизнь, а потому растеряла все ресурсы для того, чтоб продолжать комплексовать. В лифте с коллегами она не думала о том, что выглядит ниже и моложе всех, переживала скорее о грядущем разговоре с президентом. Толкнув двери его кабинета, она вдруг потеряла всякую решимость. — Отец, — поразилась она. Ли Лун Вонг, сидевший напротив президентского стола, обернулся к ней и аккуратно улыбнулся. Директор Вонг перевела взгляд на президента Роквелла. — Что происходит? Президент Роквелл встал из-за стола. — В срочном порядке ищем замену Иену Свонсону. Как тебе такая кандидатура? Взгляд директора Вонг скользнул вниз. Внимательно изучив отца взглядом, она прямо взглянула на президента. — А что со Свонсоном? — Переводим в Лэнгли. — Впервые слышу, ведь у меня на руках нет заявления от самого Свонсона. Господин президент, прошу оставить кадровые вопросы мне, — довольно жестко ответила директор Вонг. — В последний раз, когда президент лично занималась кадровой политикой штаб-квартиры мракоборцев, мы все потерпели фиаско. Ли Лун Вонг расхохотался. — Действительно, — произнес он, тоже встав из-за стола. — Училась у лучшего. Узнаю в дочери своего старого друга. Президент Роквелл коротко усмехнулся. — Отложим наш разговор, Ли. Ли мирно кивнул. — Директор Вонг, — почтенно произнес он, прощаясь. И неспешно, шелестя мягкой тканью широких брюк, покинул кабинет. Выждав минуту тишины, директор Вонг повернула голову. — Джон… Президент Роквелл заулыбался и опустился обратно в кресло. — Это было сурово, Делия. Но я тобой горжусь. Выдвинув стул, Делия опустилась на его край. — Поясни. Что это было вообще? Отец просил тебя вернуть его на службу? — Можно и так сказать. Я посоветовал решить этот вопрос с тобой, но Ли почему-то решил, что я в этом деле больший помощник. — Ясно. Директор Вонг сложила руки на столе и выпрямила спину. Президент Роквелл встревоженно глянул на нее. — То, что случилось, случилось очень и очень давно. Про Ли Лун Вонга могут говорить разное, но двух вещей не отнять: он первоклассный мракоборец и еще он твой отец. Поэтому не будь предвзятой. — Он бросил своих людей. — Не суди, Делия. Неизвестно, как бы ты и как бы я поступили на его месте. Ситуация была страшной. — Ты бы бросил своих людей умирать в логове вампиров? — Я бросил своих людей умирать в логове инферналов. — Ты не сбежал. Президент Роквелл тяжело вздохнул и потер переносицу. — Он твой отец. Не осуждай. — Пускай он останется отцом, а не коллегой. Я не возьму на себя риск взять на работу того, кто однажды бросил людей на смерть. Вдобавок, — процедила Делия. — Вакантного места нет. Пока Свонсон не принесет мне заявление, я его не отпускаю. Президент Роквелл согласно кивнул. — Мудро. Свонсон уже приходил к тебе, верно? Директор Вонг неопределенно пожала плечами. Не имея цели ее разочаровать из-за чертового Ли, после разговора с которым рефлекторно заболели старые раны, президент Роквелл решил сменить тему: — Как там дела? Вопрос охватывал множество ответов, но директор Вонг знала, о чем конкретно ее спросили. И сникла еще больше, не на шутку встревожив президента. Ученица всегда боролась до последнего, пробивая своим упорством стены, за что и дослужилась до занимаемой должности. Отчаянье во взгляде Делии Вонг могло значить настолько безвыходную ситуацию, что не стоило и пытаться искать пути решения. — Мы были в больнице. Исследователи говорить не хотят, показывать ничего тоже не собираются, подкованы хорошо. Требуют ордер. . — В чем проблема? Думаешь, я не выдам ордер? — Джон, ты не понял, — вздохнула директор Вонг. — У нас нет никаких законных оснований требовать ордер и махать им в больнице. Если я приду с ордером, исследователи поймут, если еще не поняли, что кто-то слил тебе и мне то, что происходит в их коридорах. А целителю Уизли и так доверия там особого нет. И отстранят его еще дальше от лабораторий Нейта. — Черт, — цокнул языком президент Роквелл, устало откинувшись в кресло. — Уизли очень полезен, нельзя его терять. Это наши глаза и уши… — Да мы уже его теряем. — Не понял. — У него проблемы с визой, он дорабатывает последние недели. Президент Роквелл невесело хмыкнул. — Ты чуешь, да? Директор Вонг глубоко кивнула. — Сколько он работает в больнице? Лет пять точно. И проблемы с визой появились только сейчас, когда мракоборцы вскрыли, что в исследовательском отделе что-то происходит. — Вот и я о том. — Ладно. — Президент Роквелл прикрыл глаза. — Я подумаю. Пока ничего не делай. Директор Вонг согласилась безмолвно и встала из-за стола. Президент Роквелл глядел ей вслед, взвешивая принятое в голове решение, в итоге сдался и окликнул: — Погоди. Делия обернулась. — Можно тебя попросить? Не приказ, не задание. Услуга. Понимаю, что завал и не до того, но, вдруг у тебя есть пара свободных часов. — Конечно. Мог бы не спрашивать. Президент Роквелл, нисколько не сомневаясь, что ему не откажут, благодарно кивнул и, переложив стопку бумаг на край стола, подтянул к себе скрытое за ними письмо в стареньком пожелтевшем конверте. — Мне вчера вечером в личную почту, домой, пришло письмо из Ильверморни. Преполагалось, как анонимное, но судя по ошибкам, кляксам и запаху пергамента — от целительницы. Держи. Директор Вонг взяла протянутый ей конверт и поднесла к кончику носа. — Маслом что ли каким-то эфирным? — Что-то сосновое. — Можжевельник кажется. — Директор Вонг шмыгнула носом, опустив резко пахнущий конверт. — А Ута еще работает? Ей же лет… Да как школе. — Видимо работает. Так вот, что пишет. Пишет, что очень предвзято администрация школы относится к одному мальчику-вампиру. Абсолютно безобидному, с ее слов, но частенько огрызающемуся в ответ, — сообщил президент Роквелл. — А чтоб не огрызался, его чем-то все время напаивают, отчего он ходит сонный и колдовать не может. И никто об этом не знает, и разрешения никто не давал. Проверь, что там такое. — Мальчик-вампир, говоришь? А не наш ли это знаменитый Матиас «Торпедный Катер» Сантана? — Да, это Матиас «Торпедный Катер» Сантана. Делия рассмеялась. — Бедный парень. У него из года в год все не как у людей. Президент Роквелл пожал плечами. — Понимаю и Шеппарда. Стремно. За детей, за репутацию Ильверморни, за себя и свое место — стремно. Мальчик, конечно, не подарок, никто не спорит. Но по-людски же можно с ним, это работает всегда лучше. Если согласились даже с вампирами уживаться по-людски, то нужно делать это на всех фронтах. — Я проверю. — Спасибо. Это вроде и глупость, но, действительно, важно. С вампирами только помирились, рост популяции замер. А парень молодой, дурной, а ну как взбрыкнет и устроит в школе кровавый пир. Не разгребем потом. — Все правильно, не думай даже. Я займусь, — заверила директор Вонг. Она направилась к двери и, бесшумно ее открыв, вышла из кабинета. Президент Роквелл долго смотрел ей вслед, даже когда дверь закрылась. Моргнув и мотнув головой, он задумчиво застучал пальцами по столу. Недолго думая, даже не до конца додумав, он поднялся с места и притянул к себе мобильный телефон, который в здании не работал. Открыв окно и просунув телефон в тонкую щель, чтоб поймать сеть и выйти за радиус чар, президент Роквелл, щурясь от солнца, быстро набрал сообщение. За год службы первым лицом государства Джон Роквелл понял и открыл для себя многое. Единственным вопросом, на который он пока не мог ответить, это каким образом график президента МАКУСА был не таким напряженным, как график директора штаб-квартиры мракоборцев. Помня недавние совсем времена, когда он входил в кабинет на рассвете, а возвращался домой к полуночи, выпивал на голодный желудок стакан виски и падал без сил спать пару часов до будильника, Роквелл не мог понять, как выходит так, что будни президента в плане досуга щедрее и проще. Не сказать, что гораздо проще. Но президент Роквелл научился смотреть на мир глазами, под которыми не было синяков недосыпа. Большего ему и не требовалось в этой жизни. А потому гостя встретил не глубокой ночью. Небо еще не начала затягивать красноватая дымка заката, когда в гостиную трансгрессировал мракоборец Свонсон. Оглядевшись неспокойно, он задержал взгляд на плотно задернутых шторами окнах. — За тобой соседи подглядывают? Президент Роквелл даже не улыбнулся, подняв на мракоборца взгляд. — И подслушивают. Поэтому не садись у стен. Не зная, шутит президент или нет, Свонсон сел на диван. — Правда, что твой сосед — Скорпиус Малфой? Роквелл невесело кивнул. — Пиздец. — Да. — А что подслушивает? Секреты МАКУСА? Скорее Скорпиус Малфой подслушивал скрипы кровати в соседской квартире, но президент Роквелл решил не уточнять. — Можно и так сказать. Выпьешь? — Нет, спасибо. — Похвально, конечно. Но трезвым на службе мракоборца долго не продержаться, выгоришь. Но, ладно. — Президент Роквелл махнул рукой. — К делу. Ты ведь в курсе того, что происходит в «Уотерфорд-лейк» и чем закончилась попытка поговорить с исследователями? Свонсон кивнул, не пытаясь скрывать, что снова сунул свой острый нос в дело, которое его лично не касалось. — Про визу целителя Уизли слышал? — спросил он едко. — Слышал. Твои мысли? Пожав плечами скорей для виду, нежели не имея мнения, Свонсон бросил: — Крот. Президент Роквелл раскрыл папку на журнальном столике и протянул мракоборцу гладкий лист пергамента. — Это ордер. Операцией руководишь ты. Делаешь все тихо, незаметно, как умеешь. — Есть основания для ордера? — Уизли говорил, что кого-то выпустил из палаты. Девочку. Вот тебе легенда: ищем пропавшую девочку. Поэтому ты и хочешь прочесать исследовательский отдел. — Но мы все понимаем, что это за девочка. — Сделай вид, что не понимаем. — Роквелл подмигнул. — Справишься? Свонсон смотал пергамент в трубочку и кивнул. — Что мне сказать директору Вонг? — Ничего не говори. Взгляды встретились. — Хорошо, — сказал Свонсон легко, но с явным намеком на то, что уточняющий вопрос он все же задаст, но позже. Прекрасно изучив ученика, президент Роквелл решил, что лучше ответит сейчас — Свонсон умел задавать вопросы в крайне неподходящий момент, шокируя внезапностью и не давая времени на то, чтоб придумать лживый ответ. — Я доверяю Делии больше, чем кому-либо. Но не доверяю ее отцу. — Ли Вонг? Значит, это не шутки? — Смотря что ты подслушал. Свонсон снова не стал отрицать. — То есть, меня в Лэнгли, а его — на мое место? — Погоди… — Мы не при исполнении сейчас? — Нет. — Оба? — Оба. Свонсон показал президенту средний палец. — Вот тебе, а не мой перевод. Президент Роквелл улыбнулся. Свонсон не улыбнулся в ответ, прищуренно глядя в ответ. Поняв, что парень в шаге от обиды, в которой не признается, но запомнит навсегда, президент посерьезнел. — Ты знаешь, за что Ли Вонга сняли с должности двадцать лет назад? Свонсон покачал головой. — Нигде информации нет, даже в архиве. — В прошлом среди вампиров было много волшебников. Система канализационных коллекторов в Детройте была их базой, защищенной не хуже Вулворт-Билдинг. Повсюду антитрансгрессионные чары, ловушки и, вдобавок, вампиры окружили нас со всех сторон. Многие из нас едва держались. Ли Вонг держался лучше всех. Но это не помешало ему ударить меня ножом, чтоб выманить голодных вампиров на запах крови, расчистить выходы и сбежать одному, бросив всех своих людей умирать. Свонсон вытаращил глаза. — Ты никогда не говорил. — Мне запретили, — уклончиво ответил президент Роквелл. — Но, как ты думаешь, насколько я буду рад видеть Ли Вонга в штаб-квартире мракоборцев, а особенно на твоем месте? — Не очень. — Мягко говоря. Но решение принимать не мне, а Делии. И решение она приняла правильное. — А она знает, что было в коллекторе? — Подробно — нет. И не надо. Услышал меня? — Да, сэр. — Хорошо. К чему это все, — одернул президент Роквелл. — Я доверяю Делии. Но пусть она побудет вдали от этого. Не говорю, что есть подозрения. Просто кажется странным совпадением, что меня хотели подставить на пресс-конференции этим белым светом сразу же после того, как я вывел Розу Грейнджер-Уизли на Ли Лун Вонга. Свонсон поджал губы, задумавшись. — И вот Ли Лун Вонг приходит к тебе и просит вернуть его на службу. Вскоре после этого. Зачем? Получает меньше информации о нашем расследовании дела исследователей, чем ему бы хотелось? — Вот-вот. — Еще вопрос. — Вперед. — Насколько Вонг-старший тебя ненавидит? Президент Роквелл усмехнулся. — Он надеялся, что я умру в коллекторе, и был не готов к тому, что выкарабкаюсь и дам против него показания. — И двадцать лет спустя к нему приходит Роза Грейнджер-Уизли. Президент Роквелл развел руками. — Задачу ты понял? — без шуток спросил он. Свонсон кивнул. — Завтра проверю этот их суперсекретный этаж. Директору Вонг ни слова. Версия для нее — проходил комиссию для Лэнгли. И завалил эту комиссию, господин президент. Президент Роквелл откинулся на спинку кресла и, размяв напряженную шею, кивнул в ответ. — Ну смотри. Лэнгли — хороший для тебя шанс. Ладно, выбор твой, решать тебе. Свонсон сунул свернутый в трубочку ордер во внутренний карман форменного пиджака. — Остаться или… — Можешь идти. Мракоборец беспрекословно подчинился и трансгрессировал. Президент Роквелл тяжело вздохнул. Поднявшись на ноги, он направился на кухню, при этом неистовым злым взглядом сверля противоположную стену. Справедливости ради, соседей за стенкой он не слышал — Малфои оказались соседями тихими. Но так и чувствовал воспаленной интуицией, что по ту сторону стены напряжение растет и растет.

***

Пока всякие сомнительные личности, вроде президентов МАКУСА, зажиточно плясали на прахе моих разбитых надежд, я, простой трудяга, поднимал экономику страны. Кто как не я? Ведь только тот, кто искренне печется о благосостоянии нации и тупо хочет денег, приносит обществу настоящую пользу. — Я уже тогда знал, что он станет президентом. Ведь еще до выборов он пиздел честным людям и напрашивался на удар в лицо. Работать надо уметь руками, как мы с тобой. А не авторитетом давить и умничать. Авторитет — он как член: или крепкий, или падает, или еще не вырос. Я сидел на ступеньке и курил, внимательно наблюдая за тем, как тягают в машину набитые боеприпасами коробки, и подзадоривал грузчика житейской мудростью. Грузчик был индусом, ни слова не понимал по-английски, но мне, периодически, сочувственно кивал. Большего и не требовалось. Как раз задумавшись над глубиной собственного афоризма, я выдохнул дым и заключил: — Я — великий человек. Не знаю, как идея Сильвии с патронами обернулась успехом, а не взрывом при первой же попытке настроить станок. Производственный процесс меня не касался, я называл себя менеджером по персоналу. Вот сейчас я занимался мотивацией и психологической разгрузкой сотрудников нашего небольшого предприятия. — Вот я все чаще думаю, знаешь, о чем? Мне бы мой мозг, такой, как сейчас, лет бы пятнадцать назад. Я бы всех уложил. А сейчас только и вздыхать о том, как много мудрости и как мало времени. Но, вот ты говоришь, а я тебе скажу так, — проговорил я, наблюдая за грузчиком. — Человек — это такая тварь тупая. Пока грабли по роже не ударят, не поймем, что нельзя наступать. Поэтому так и живем, жалеем и молимся, чтоб чресла не вывихнулись от прогибания под этот гребаный мир. — Так, эксперт в прогибании чресел, оставь человека в покое и иди работать! Как и всегда, когда мужчина сел думать, пришла женщина и все испортила. Сильвия пнула меня в спину, застыв позади меня, сидящего на ступеньке. Я выплюнул сигарету и зыркнул назад недобрым взглядом. — Я не хочу работать, я хочу много денег! — Мой милый. — Сильвия глянула на меня с умилением и наклонилась. В ту же секунду ее цепкие пальцы так больно сжали и выкрутили мне ухо, что я сам вывернулся и зашипел. — Иди собирать патроны, — толкнув меня в раскрытые двери очень непрезентабельного с виду склада, гаркнула она. Потирая ухо, я направился внутрь. — Вот именно поэтому ты всегда будешь одинокой зачуханкой. Женские руки должны быть нежными, а твоими корявками только свиней на скотобойне душить. Короче говоря, непонятым и униженным я направился сгребать россыпь не очень, честно говоря, качественных патронов по небольшим коробкам. Моменты, когда приходилось работать, ощущались так, словно меня нагло используют, что, понижая планку настроения и собственного достоинства, делало меня очень сильно грустным. Грустил я недолго — после пары глотков из фляги процесс сортировки пошел живее и в темпе аргентинского танго. Когда же машины с продукцией уехали, и на складе остались мы с Сильвией вдвоем, я повернул голову к ней. Опять же, вспоминая это годы спустя, я понимаю, что был умным, но мог бы быть еще умнее, если бы тогда попытался поинтересоваться у Сильвии, как за неделю можно было освоить такое дело, как производство патронов, реально их произвести и найти куда продавать. Если бы я тогда интересовался всеми вот этими чисто ее делами, в которые она не пыталась меня посвящать, я бы приобрел куда больше, чем на зарплату в смятом конверте. Но, видимо, у меня не мышление того, кто хочет заработать, а того, кто пытается выжить на то, что дают. Поэтому я не спросил тогда Сильвию. Я вообще о другом заговорил. — Ты была на вилле с тех пор, как тебя выгнали из ада? Сильвия не ожидала вопроса. — Нет. А ты? — Да. — И как там? Интересный вопрос, интересная беседа. — Представь себе, — проговорил я. — Я это к чему. Проклятье, которое подняло инферналов, по ходу заразное. Я глянул на нее снова, надеясь увидеть на угловатом лице фирменное выражение, называемое «у тебя не получилось меня удивить, как не получилось в этой жизни ничего». Но Сильвия нахмурилась. — Заразное в каком смысле? Рассказав то, что подслушал со слов Джеймса отцу, я понадеялся на объяснения. Сильвия всяко должна была знать больше, чем я, чем Джеймс и чем все те, кто поперлись в благородной миссии расчищать проклятое место от мертвецов. — А не проще было спросить у брата? — вразумила Сильвия. — Он был там. — Ты слушаешь вообще? Я же говорю, заразное проклятье. А ну как брат оттуда какую болячку реально принес? Да фу. — У меня рефлекторно зачесалось все. — Да и я думал, ты в курсе. — Да с чего бы? Сильвия смотрела недобро. — Поттер, если моя бабка — единоличный член культа, это не значит, что я в теме. Я для того и сбежала к не-магам, чтоб не быть в теме. Конечно я смотрел на Сильвию через призму демоницы-Паломы. Они не были похожи ничем: ни цветом кожи, ни чертами лица, ни волосами, ни ростом, ни характером. Но Сильвия была той ниточкой, которая вела меня к культистке. Я ждал и верил, что она обязана что-то знать, ведь это же Сильвия, она все знает. — Я не знаю, — отрезала Сильвия, почему-то… нет, не обидевшись, она не обижалась никогда. Запомнив, скажем так. — Одно знаю. Я жадно приготовился внимать. — Нехер туда лезть. Палома духом слабая. Она боится всех вас гораздо больше, чем вы ее. Поэтому будет в проклятье вкладывать всю свою силу, чтоб защититься. — Ты думаешь, — протянул я. — Палома может осесть на вилле? — Это я тебе голову на отсечение даю. Она не стратег и не боец. Она всю жизнь прячется и бегает. Найдет себе место самое защищенное и будет там сидеть. Ты думаешь, почему она осела в Меркадо Сонора? — Потому что… Я задумался, переваривая сказанное Сильвией. Хотел сходу сказать, что там ведь и живут такие отбросы. Там стоял синий шатер жриц вуду, там под видом простой торговки-гадалки развлекала туристов и сама Палома. Но задумался. — Потому что в Меркадо Сонора никого не найдут. Ни мракоборцы, ни инквизиторы. Да там же все в розыске, большая часть точно. Да там кентавр живет античный, ютубер местный, по пояс влоги снимает. И за ним не пришли инквизиторы. Это слепая зона! Сильвия кивнула. А на меня как ковш ледяной воды вылили. Мысли обгоняли друг друга. Я мог додуматься до этого сам и раньше. — А сейчас она не сунется туда. Михаил видел инферналов, он чуть не помер там, на вилле, и спасибо Паломе бы не сказал. Да он мог уже сдать ее в МАКУСА! Сказать, что она живет рядышком, в шатре! Я так восторжествовал тому, что догадался! Сильвия смотрела, как на идиота, радующемуся не пойми чему. Но я радовался, смакуя теорию и думая изо всех сил, облепливая ее деталями, подтверждающими правоту. Палома не была моей навязчивой идеей. Я не думал о ней и не растил в себе мстителя. Куда большей навязчивой идеей оставался для меня Финн, от которого в памяти остались лишь дреды и чернильные пятна татуировок на бледной коже. Он мучил меня в ночных кошмарах, не Палома — я видел в ней не злодейку, сломавшую все, а просто прохожую. Просто девчонку в пестром сарафане и бусах, тяжелевших на длинной шее. Девчонку, которая слонялась без дела и с которой было прикольно спать в нагретом солнцем и жаровней шатре. Девчонка оказалась старше, чем я ожидал, сильнее, о чем никто не предупредил, и безумнее, чем подозревалось. Палома была приключением, и я довольно долго, слишком долго не понимал, кто действительно мне враг. Традиционно, осознание пришло ночью, когда я проснулся, резко распахнув глаза. Под кроватью попискивал боггарт, уже давно не пытающийся меня пугать. Мою свисающую с кровати руку окутывала тягучая тяжесть — боггарт явно то ли ко мне принюхивался, то ли что там они делают. Я вырос и давно уже не боялся монстров, обитающих под кроватью. Лежа и глядя в темный потолок, я моргал и тяжело дышал. Не помню, что мне приснилось и снилось ли в ту ночь вообще что-то. Просто вдруг проснулся с полным осознанием того, что если сейчас кто-нибудь что-нибудь не сделает, я просто умру. Я вспомнил о Паломе впервые за несколько лет. И представил, как она живет на вилле Сантана, не зная ни страха, ни боли. Живые лозы разросшегося винограда стали ей стражами, инферналы — цепными псами, защитные чары МАКУСА — не угрозой, а замком на дверях. Никто не придет туда незваным гостем, а если и придет, ему не жить. Я представил так ясно и четко, как она расчистила себе для проживания одну из комнат: мою, старика, одну из гостевых, бывшую спальню Камилы, комнату Альдо, детскую Матиаса, какую из них? Как шустро перемещалась из комнаты в комнату, скрываясь от мракоборцев, затем от контрабандистов, затем снова от мракоборцев, оставалась тихой и незаметной, точно зная, что непрошеный в ее владениях путник живым из этого дома не выйдет. Меня поразила жуткая мысль. О том, что она была все это время рядом и смотрела, как многочисленных мракоборцев раздирали заживо инферналы. О том, что она была в доме и готовила себе гнездышко, пока в винном погребе умирал Финн. Неужели существует в мире такое чудовище, которое может бояться быть обнаруженной и наказанной, но не бояться жить там, где воздух и стены пахнут смрадом гниющих тел? Как это вообще? В ту ночь я действительно для себя понял, что Палома не была человеком. Плевать, кто она: демоница, Обскур, древняя забытая богиня, сумасшедшая с рынка. Она не была человеком, потому что это не по-людски, так жить. Она и сейчас, наверное, ходит по вилле, в мягких тапочках, переступая лозы и останки тел… Если кто-нибудь с этим что-нибудь не сделает, я просто умру. Я вспомнил, как в аэропорту города Атланта мистер Роквелл встретил меня, того не ожидая, и просил показания. Просил сообщить ему хоть что-то, любую догадку, даже самую глупую. А я, опустошенный и сонный, выбросил его визитку в урну, принципиально решив, что ничего ему не расскажу. Если бы ты, Альбус Северус, додумался до этого не сейчас, среди ночи и семь лет спустя, а тогда, и сообщил бы этому хронически усталому мракоборцу, все бы было иначе! Точно бы было, Джон бы выкурил Палому из убежища мертвецов, костьми бы лег на гниющие тела, но выкурил бы. Где же ты был, Альбус Северус, гениальный ум картеля Сантана, где ты был семь лет назад? Рука дернулась к телефону, нащупывая его на матрасе рядом. Пальцы, тронув прохладный экран, дрогнули и сжались в кулак. Нет, Альбус Северус. Это только твоя война.

***

Роза Грейнджер-Уизли шагала вверх по ступенькам напрочь игнорируя лифт. Подъемы по лестницам, как и многие другие способы активности, не входили в число ее хобби — противная бессильная отдышка появилась уже на третьем этаже. Ноги дрожали, мышцы тянуло, а живот противно сводило колкой болью. Кому бы сказать, что отчаянная Роза проигрывала схватку обычной лестнице — не поверили бы ни за что. Цепляясь рукой за перила, Роза упорно шагала вперед, оттягивая время и думая. Мысли в голову не лезли, словно все усилия тела и разума были направлены на то, чтоб не сдохнуть при подъеме. Поднявшись на седьмой этаж, Роза вдруг поняла, насколько жалко выглядит: лохматая, с красным лицом и мученическим взглядом, хватающая воздух ртом, как собака, да еще на дрожащих ногах. Представляя, как предательски будет дрожать и голос, пока она будет пытаться говорить и дышать одновременно, Роза крепко зажмурилась. Решив дать себе время, чтоб отдышаться, она выпрямилась и глубоко задышала, успокаивая бьющееся от сложного подъема сердце. Не вытерпев в итоге, она нажала на кнопку звонка пальцем. «Хорошо хоть нет домофона», — подумала Роза, так и дергаясь на месте в нервном ожидании. За дверью послышались тихие шаги. Замок щелкнул. Не сомневаясь, что впервые застала Сильвию врасплох, Роза застыла. — Половина первого ночи, — проговорила Сильвия. Но не выглядела растерянной, скорее утомленной. Она не ждала гостей. Явно готовилась ко сну: на ней была шелковая сорочка на тонких бретелях, из-под которой виднелись босые ноги, и накинутая наспех белая рубашка. Заправленные за уши волосы были не аккуратно зачесаны назад, а чуть растрепаны у корней. Губы без темной помады казались не такими тонкими и не походили на хитрую улыбку. — Тебе так лучше, — сказала Роза, быстрее, чем подумала. — Не выглядишь агрессивной. Сильвия вскинула брови. — Половина первого ночи, — напомнила она и, не дожидаясь ответа, попыталась закрыть дверь. Роза спохватилась и просунула руку, не давай оставить себя по ту сторону квартиры, похожей на белую коробку. — Я сказала, что все равно приду. — А я — что меня не будет дома. — Ты дома. — А ты следила за светом в окнах? — Блядь, да. Сильвия перестала толкать дверь. И коротко усмехнулась, открывая ее шире. — Я не обещала, что мы будем общаться каждый день. — Пообещай сейчас. Не ты диктуешь правила. — Правда? Роза вздохнула, сжимая ремешок сумки — Я могу просто не захотеть говорить дальше. Как сейчас. И делай что хочешь, мне ничего не страшно, — напомнила Сильвия не без удовольствия. — Я оказываю тебе услугу. — Меня не устраивает разговор в двадцать минут. Ты не говоришь ничего по факту. — Значит, ты плохой журналист и не можешь меня разговорить. — Я хочу большего. Каждый день. По часу. Сильвия присвистнула. — То есть, ты думаешь, что у меня есть время и желание тратить на тебя в ущерб себе по часу каждый день? Роза кивнула. — Или я сдам тебя. — Плевать. Спокойной ночи. — Стой! — Роза снова дернула дверь на себя. — Ладно, чего ты хочешь? Судя по тому, как Сильвия задумалась, с этого стоило начинать. Дверь открылась шире, а хозяйка отошла в сторону, приглашая гостью войти. — Каждый день и по часу. Но некоторые главы моей истории не станут главами твоего репортажа. — Договорились? «Да черт тебя, Роза, нет! Ради чего все это было тогда вообще?». Роза, склонив голову, переступила порог.